Гаджи Зейиалабдин Тагиев переживал тревожные дни. Рабочее движение в городе нарастало.

Однажды утром, когда Гаджи еще не проснулся, в дом к нему явился директор реального училища Михайловский. Спустя час хозяин вышел к гостю в пижаме, и они вместе удалились в его кабинет.

Слуга, дежуривший у двери, слышал, что Гаджи разговаривает по телефону с губернатором Накашидзе; поговорив с ним о чем-то, он кому-то звонил по телефону еще несколько раз.

Слуга смекнул: «Что-то произошло!… Или должно произойти!»

В это время служанки Соны-ханум толпились перед дверью ее спальни, ожидая пробуждения госпожи. Каково же было их удивление, когда они услыхали за дверью голос Соны-ханум, разговаривавшей по телефону с мужем. Ни от кого не укрылось, что сегодня Сона-ханум проснулась намного раньше, чем обычно. Удивительным было и то, что Гаджи так рано позвонил ей. Обычно муж и жена разговаривали по телефону только перед сном. Разговоры утром с помощью телефонного аппарата случались реже.

Михайловский, выйдя от Гаджи в гостиную, сел в кресло: он хотел увидеть хозяйку дома. По тому, как он то и дело вскакивал, нетерпеливо шагал по комнате и опять садился, было видно, что он чем-то взволнован или озабочен.

Ранний визит Михайловского, его беседа с глазу на глаз с Гаджи и желание увидеть Сону-ханум пробудили в Жене любопытство. Ей захотелось узнать о причине столь несвоевременного посещения. Поэтому она то и дело попадалась на глаза директору реального училища.

Тот, заметив пристальный взгляд молоденькой служанки, которая слишком уж часто появлялась в гостиной, провел рукой по волосам, поправил галстук и обратился к ней с вопросом:

— Скажите, пожалуйста, милая девушка, скоро ли проснется Сона-ханум?

Женя посмотрела на большие стенные часы.

— Госпожа давно проснулась. Но должна заметить, что до того времени, когда она обычно встает, еще более часа.

Михайловский приветливо улыбнулся.

— Каковы ваши обязанности в этом доме?

— Я смотрю за гардеробом госпожи.

— А гардероб хозяина тоже находится в вашем ведении?

— Нет, у него свой слуга.

— Вы умеете читать, писать?

— Да. Я окончила четыре класса городской школы.

— Где?

— На Волге, в Красном Яру.

— А почему не стали учиться дальше?

— Умер отец, после его смерти семья оказалась в тяжелом материальном положении, и это не дало мне возможности учиться дальше.

— А вам хотелось бы?

— Очень.

— В таком случае, вы должны учиться.

— Ну что вы… Учиться и работать здесь невозможно.

— Мне кажется, Сона-ханум и Гаджи не будут возражать, если вы изъявите желание продолжать учебу дальше.

— О, я была бы счастлива.

— Вам известно, кто я?

— Нет. Однако я знаю, что Сона-ханум и господин питают к вам большое уважение.

— Я директор реального училища, моя фамилия Михайловский. Я пользуюсь уважением не только вашего хозяина и других бакинских миллионеров, но и самого господина губернатора.

— Я рада за вас, господин Михайловский…

— Благодарю за доброе слово. Я вижу, вы воспитанная девушка и совсем не похожи на служанку. Однако служить и жить в доме Гаджи Зейналабдина Тагиева — это большая честь для каждого. Вы должны всегда помнить об этом и ценить оказанное вам доверие. Прислуживать его жене, милой Соне-ханум, великое счастье. Этого удостаиваются не многие. Я вечно буду хранить в своей благодарной памяти то время, когда лично подготавливал к выпускным экзаменам вашу госпожу. А теперь ответьте мне: вы хотели бы закончить экстерном гимназию?

— О, конечно! Это моя давнишняя мечта.

— В таком случае, поручите мне позаботиться об осуществлении вашей мечты.

— С большим удовольствием… Я так вам благодарна!

— Я сам поговорю с вашей госпожой. Соне-ханум и Гаджи будет лестно, если о них в городе будут говорить как о людях, покровительствующих просвещению. Вы могли бы приходить в определенное время в реальное училище, которым я заведую?

— Если госпожа разрешит…

Во время этого разговора Михайловский буквально пожирал Женю взглядом. Ее внешность сводила его с ума еще с того памятного вечера, когда миллионер Тагиев принимал нового губернатора Накашидзе.

Что касается Жени, то она смекнула, что, посещая Михайловского, сможет познакомиться с учащимися реального училища и втянуть их в революционную работу.

Гаджи и Сона-ханум пригласили Михайловского к завтраку.

Хозяин дома был явно не в духе.

— Всеобщая забастовка — страшная вещь, — сказал он, обращаясь к гостю.

Сона-ханум. сверкнула глазами.

— Голодранцы! Скоты! Неблагодарные твари!

Зазвенел телефон, стоявший на столике у двери. Гаджи, поставив стакан на блюдце, подошел к телефону, взял трубку.

— Да, это я, Гаджи… Что?… Говори короче, что произошло?… Забастовка?… У меня?… Говоришь, все бастуют?…

Гаджи швырнул трубку на телефонный аппарат и обернулся к жене.

— На нашей фабрике началась забастовка.

Сона-ханум поднялась из-за стола.

— Негодяи! Нищая шантрапа! — Она подлила в стакан мужа свежего чая. Но почему бездействуют люди Шендрикова?

Гаджи утер платком вспотевший лоб.

— Сторонники Шендрикова тоже принимают участие в забастовке. Иначе нельзя. Рабочие могут отшатнуться от них. Я вызвал Петра Солоухина к нам. Надо заканчивать завтрак.

— Может, ты пригласишь его выпить чашку чая?

— Неплохая мысль. Так и сделаю.

— Он прилично одет? Может вести себя в обществе?

— Интеллигент. Держится отлично, подлинный джентльмен…

Телефонный звонок прервал слова хозяина дома. Он поднял трубку, и по тому, как у него затряслись руки и покрылось мертвенной бледностью лицо, жена и Михайловский поняли: известие не из приятных.

Закончив разговаривать, Гаджи провел рукой по макушке, что он обычно делал в минуты душевного волнения, и расстроенным голосом сообщил:

— На мельнице тоже объявлена забастовка. Иранцы на фабрике примкнули к бастующим. Пока неизвестно, присоединились ли к бунтарям матросы на моих судах. Несомненно одно: эта проклятая зараза проникает всюду.

Вошла служанка и доложила о приходе Петра Солоухина.

Сона-ханум поспешила удалиться через боковую дверь.

— Пусть войдет, — приказал Гаджи. — Вы, господин Михайловский, будете свидетелем нашего разговора.

В комнату вошел небольшого роста человек, смуглолицый, с маленькими усиками.

— Присаживайтесь, позавтракайте со мной, — приветливо сказал хозяин.

— Благодарю вас, господин Гаджи, — ответил вошедший, подсаживаясь к столу. — Итак, случилось то, что я предвидел.

Гаджи невесело покачал головой.

— Кто стоит во главе забастовки?

— Большевики, меньшевики, дашнаки…

— Дашнаки дали нам слово… Они не будут принимать участия в забастовке до конца.

— Да, это так, господин Гаджи. Дашнаки — народ порядочный, их нельзя сравнивать с большевиками. Им удастся убедить своих людей.

— Как настроены эсеры?

— Их мало. Эсерам не стоит придавать значения.

— Каковы требования забастовщиков?

— Я переписал их и принес вам. — Петр Солоухин извлек из внутреннего кармана пиджака листок бумаги, развернул его, — Требования рабочих содержат тринадцать пунктов. Я прочту вам их: 1. Восьмичасовой рабочий день; 2. Три смены на круглосуточной работе; 3. Предоставление рабочим жилищ: для холостых — одну комнату, семейным — две; 4. Медицинская помощь за счет предприятия; 5. Заболевшие получают пятьдесят процентов заработной платы; 6. В летнее время рабочие на предприятиях должны обеспечиваться охлажденной кипяченой водой; 7. Деревянные нары в рабочих бараках должны быть заменены железными кроватями; 8. Заработная плата должна выдаваться своевременно; 9. Рабочим, проработавшим на предприятии год, должен предоставляться оплаченный отпуск; 10. Для детей рабочих должны быть открыты школы; 11. Должен быть принят закон об оплате дорожных расходов и о выдаче дополнительных средств рабочим, которые отправляются предприятием в другие места на временную работу; 12. При увольнении рабочего ему должна быть выдана двухнедельная заработная плата или же он должен быть за две недели предупрежден об увольнении; 13. Праздничные и воскресные дни должны оплачиваться полностью.

По мере того как Солоухин читал, глаза у Гаджи все больше суживались. Он взял листок из рук Солоухина и пробежал его глазами.

— Это невозможно! — резко сказал он, зажав в руке бородку. — Пункты первый и двенадцатый должны быть ликвидированы. Пункты девятый и тринадцатый также неприемлемы, я не желаю даже слушать об этом. Что касается пунктов третьего и шестого, возможно, некоторые хозяева согласятся с ними. Принятие же пунктов четвертого, восьмого и одиннадцатого означало бы полную капитуляцию перед рабочими. Ни об одном из этих требований губернатор Накашидзе знать не должен. Вам придется самому исправить этот документ.

Солоухин задумался, лицо у него стало пунцовым.

— Я полностью согласен с вами, господин Гаджи, — удрученно сказал он. — Требования рабочих наглые. Однако я не считаю возможным склонить кого-либо из членов стачечного комитета к пересмотру этих требований. Особенно непримиримы и упрямы большевики.

— Кто из большевиков входит в стачечный комитет?

— Джапаридзе, Фиолетов, Стопани.

— А кто из меньшевиков?

— Илья, Тарас и я. Об Илье Шендрикове должен сказать, что он только числятся членом стачечного комитета, на самом же деле не принимает в нем участия.

— А кто представляет в стачечном комитете армян?

— Тигран Арутюнянц и Давид Тер-Даниэлян.

Гаджи поморщился.

— Мне все ясно. Вы не имеете в стачечном комитете большинства. Я лично на вашей стороне, ибо вы — народ культурный, образованный. С вами можно иметь дело. Вы, меньшевики, можете и должны оказывать на рабочих влияние. Требования забастовщиков, которые вы только что зачитали мне, свидетельствуют о том, что рабочие окончательно отбились от рук. Господин Солоухин, я желаю, чтобы ваша связь с рабочими была как можно более прочной. Мне очень приятно думать, что среди вас много образованных людей. Лично вы — человек культурный и обходительный. С такими людьми приятно иметь дело, ибо есть возможность всегда прийти к соглашению. Повторяю, я вам желаю успеха в вашей деятельности. Мне неизвестны ваши методы борьбы с большевиками, однако хочу посоветовать вам: гоните с промыслов большевистских ораторов. Вы спросите, как это сделать? Разумеется, не кулаками, не грубой бранью, — это не даст результата. Вы должны чернить их в глазах рабочих, говорить о них, как о недобрых, нечестных людях. Побольше клеветы, господин Солоухин. Она очень поможет вам развенчать большевиков в глазах рабочих, лишить их авторитета. Если вам понадобятся денежные средства, вы получите их. За этим дело не станет. Обещаю вам поговорить по этому поводу со многими богатыми людьми Баку. Я первый готов прийти вам на помощь. Я уже говорил об этом с господином губернатором и обещаю поговорить еще. Господин Накашидзе надеется на вас. Он знает, что вы не станете поддерживать большевиков. Мой совет: постарайтесь, чтобы доброе мнение о вас господина губернатора крепло. И еще один совет: принимайте в забастовках самое деятельное участие. Если вы не будете действовать энергично, вы не сможете оказывать влияние на забастовщиков, то есть бороться с ними.

Слушая хозяина дома, гость торопливо ел бутерброды и запивал их чаем. Даже отвечая на вопросы Гаджи, он не переставал жевать.

Когда настало время прощаться, Гаджи передал Солоухину конверт.

— Здесь чек, — пояснил он. — Вы увидите, сумма немалая. Действуйте. Желаю успеха…

Гость горячо поблагодарил хозяина за щедрость, откланялся и ушел.

В комнату вошла Женя и, обращаясь к Михайловскому, сказала:

— Госпожа ждет вас в маленьком зале.

Михайловский поспешно встал из-за стола.

— Очень вас прошу, — пропел он, — проводите меня к Соне-ханум.

Михайловский вошел в маленький зал, убранный по-восточному.

Сона-ханум в синем шелковом платье лежала на красивом бархатном диване с книгой в руке.

Когда Михайловский подошел к ней, она, закрыв книгу, положила ее на круглый столик. Он бросил взгляд на обложку, шутливо усмехнулся.

— Я вижу, вы, Сона-ханум, упорно пытаетесь разгадать тайны багдадских дворцов.

Хозяйка дома лениво зевнула.

— Да, пытаюсь. Я хочу изменить форму моей клетки, и вы должны помочь мне. Я обращаюсь к вам потому, что вы принимали участие в заточении меня в эту клетку.

— Я всегда старался, чтобы моя Сона-ханум была счастлива. Буду заботиться об этом и впредь.

— Вы правы, мой дорогой друг, меня влекут багдадские дворцы прошлых веков, их таинственная жизнь. Моя мечта создать подобный дворец, в котором бы я наслаждалась жизнью, похожей на быт богатых багдадцев. И я постараюсь осуществить свою мечту. Восточные романы могут оказать мне большую помощь. Вы же знаете мою страсть читать все, что имеет отношение к восточной жизни. И Гаджи любит читать о Востоке. Часто вечерами я читаю ему что-нибудь из этих книг. Гаджи говорит, что восточные романы способны волновать человеческое сердце, возвращают человеку способность ощущать давно забытые чувства молодости.

Михайловский понимающе улыбнулся.

— Я согласен с вами, Сона-хаиум. Отлично понимаю и вашего мужа. Человеку в его возрасте особенно приятно читать в книгах страницы, рассказывающие о бурных страстях и молодых прекрасных женщинах. Читая любовные романы, человек мысленно обращается к былым юношеским ощущениям, он как бы возвращает себе милые земные радости, которыми была полна его молодость. Я могу оказать вам помощь в стремлении построить жизнь на восточный лад. В моей библиотеке есть любопытная книга — «Жизнь Багдада», перевод с арабского на немецкий. В ней имеются главы, написанные знаменитыми арабскими учеными, такими, как Ибни-Асир-Абульфеда, Ибни-Халькан, Ибни-Хальдун. Читая эту занятнейшую книгу, человек с воображением может представить себя живущим во дворце халифа Харуна-ар-Рашида.

Ее можно назвать поэмой о жизни ночного Багдада. Я часто перелистываю страницы этой книги, испытывая непередаваемое наслаждение. В ней описана, например, занятная история о том, как одна багдадская старуха по имени Далилейи-Мухтала, обманув молодую жену некоего багдадского купца, отвела ее не к лекарю, а к богатому сластолюбцу. Запомнилась мне еще одна любопытная история, описанная в этой книге: о тайных встречах сестры халифа Харуна-ар-Рашида Аббасыхатун с визирем халифа Джафаром и о том, как она родила от Джафара двух мальчиков-близнецов. Однако самая интересная глава этой книги рассказывает о бассейне халифа Харуна-ар-Рашида.

Лицо Соны-ханум оживилось.

— Что за бассейн? Не смогла бы я построить такой?

— Увы, к сожалению, это невозможно.

— Почему же?

— Вы сами не пожелаете. В бассейне Харуна-ар-Рашида по его приказу купались двести молоденьких девушек, а халиф стоял в это время за прозрачным кисейным занавесом, любуясь их милыми шалостями.

— Да, это мне не подходит! Однако расскажите, какие еще интересные истории имеются в вашей книге.

— О, в ней очень много занятных вещей. Например, интересно описана любовная связь жены купца с чернокожим рабом. Я убежден, каждая интеллигентная женщина с удовольствием прочтет об этой грешной страсти богатой пожилой купчихи к юноше-негру. О, это подлинная поэма о любви! Там есть рассказ об одной умной женщине, которую звали Сейида Шамса. Непременно прочтите эту книгу. Поистине, все женщины должны походить на Сейиду Шамсу! Мужчины сходили по ней с ума, валялись у ее ног, — настолько она была и хороша, и мудра. Повторяю, Сона-ханум, вы должны обратить особое внимание на рассказ об этой багдадской красавице. Мне вспоминается и другой интересный рассказ — под названием «Голубоглазая Зарга». Он научит вас искусству тонко обманывать мужчин. Скажу откровенно, это какое-то незаменимое пособие для женщин, желающих обвести нашего брата вокруг пальца.

Сона-ханум тронула руку Михайловского.

— Мой дорогой учитель, прошу вас завтра же принесите мне книгу «Жизнь Багдада».

— Обещаю. Завтра она будет у вас. Обратите особое внимание на любовные письма халифа Мамуна к своей возлюбленной Урейб-ханум., Они весьма поучительны для всех умных и образованных женщин. Описания приключений Сабихи-ханум, жившей во дворце халифа Мутаваккиля, красочно повествуют о радостях и наслаждениях, которые настоящая женщина способна дать мужчине. Да, «Жизнь Багдада» великолепная книга. Я в нее просто влюблен. В ней очень, очень много поучительного! Например, жена купца, которого звали Абульгасан, — некая Джазиба-ханум, написала на своего мужа жалобу и отнесла ее халифу Харуну-ар-Рашиду.

Халиф прочел жалобу и помог страдающей женщине избавиться от нелюбимого мужа.

Взяв со столика книгу «Тысяча и одна ночь», Сона-ханум стала перелистывать ее.

— Я сейчас тоже читаю очень интересную сказку.

— Любопытно, какую же?

— О жене банщика. Ах, как мне нравится эта история! Я читаю ее третий раз.

— Я не могу припомнить, — о чем это? Очевидно, занятная вещь.

— Если хотите, я перескажу ее вам.

— С большим удовольствием.

— Ну, слушайте. У банщика была миловидная жена. В квартале, где они жили, не было женщин, красивее ее. Банщик был стар и беспредельно скуп. Случилось так, что его жена влюбилась в халифского сына. Тот ответил взаимностью. Однако бедные влюбленные никак не могли остаться наедине, В конце концов сын халифа рассказал о своей неудовлетворенной страсти какой-то старухе, и та дала ему мудрый совет. Юноша посетил баню мужа своей возлюбленной, затем пришел к нему вторично и сказал: «Я глубоко несчастный человек, хочу поделиться с вами моим горем. Может, вы поможете мне чем-нибудь». Банщик обрадовался, что сын халифа говорит с ним так доверительно, и ответил: «Я счастлив оказать услугу столь знатному человеку. Надеюсь, с помощью аллаха я помогу горю царевича. Пусть царевич без утайки расскажет мне о своей беде, и я постараюсь сделать все, что могу». Молодой человек сделал вид, будто крайне смущен, затем взволнованно поведал: «Я родился лишенным мужской силы. Теперь вы понимаете, почему я до сих пор не женился. Лекари прилагают все усилия, чтобы излечить меня, дают всевозможные снадобья, однако они бессильны исцелить меня. Я хочу каким-нибудь образом проверить себя, но мне стыдно посвящать посторонних в мое горе. Может быть, вы знаете, какую-нибудь женщину, которая согласится побыть со мной наедине, чтобы я имел возможность испытать, на что я способен. Но я знаю точно, что я вовсе не мужчина. Если вы поможете мне, я дам вам пятьдесят золотых». Услыхав о столь щедром вознаграждении, банщик призадумался и сказал сам себе: «Раз этот юноша, лишенный мужской силы, имеет возможность сорить деньгами, надо сделать так, чтобы его пятьдесят золотых перешли в мой карман. Расскажу-ка я обо всем своей жене, пусть она примет участие в беде этого несчастного. Пятьдесят золотых на улице не валяются. Владея своей баней, я и за два года не смогу скопить такую сумму». Он пообещал влюбленному юноше помочь и, вернувшись домой, поделился своими планами с женой. Плутовка вначале наотрез отказалась остаться с царевичем наедине, а потом согласилась. Банщик привел царевича в свой дом и оставил его с женой. Сам же он в это время стоял в соседней комнате, с маленьким сыном на руках, и поглядывал в замочную скважину, интересуясь, что происходит в спальне. Видя, что юноша оказался все-таки мужчиной, он крикнул: «Эй, жена, иди скорее сюда, ребенок плачет!» Жена ответила ему, не спеша высвободиться из объятий возлюбленного: «Подожди муж, Царевича надо поздравить. Всемогущий аллах послал ему исцеление. Лекарства лекарей сделали свое дело». Забавный рассказ, не правда ли?

Михайловский рассмеялся:

— Забавно, очень забавно!

В комнату вошла Женя и поставила на столик бутылку коньяку и вазу с миндальным печеньем.

Сона-ханум наполнила рюмку гостя.

— Итак, завтра вы принесете мне обещанную книгу. Я не беднее халифа Харуна-ар-Рашида, и лет мне не более, чем его возлюбленной Зюбейде-хатун. Я непременно создам в своем доме дворец, похожий на багдадский. Очень прошу вас, мой дорогой друг, составьте смету. Денег не жалейте.

Тем временем Гаджи Зейналабдин Тагиев совещался в своем кабинете с владельцами бакинских фабрик, заводов и нефтяных промыслов. Хозяева строили планы наступления на рабочих, изобретали меры, способные сорвать всеобщую забастовку бакинского пролетариата. С требованиями, выдвинутыми рабочими, они соглашаться не желали, рассчитывали на поддержку властей. Было решено обратиться с прошением к губернатору Накашидзе. Общими усилиями они составили текст следующего содержания:

«Ваше превосходительство!

Настоящим письмом мы хотим привлечь Ваше внимание к декабрьским забастовкам.

Вашему превосходительству известно, что местные владельцы заводов и фабрик, а также нефтепромышленники не в состоянии выдержать конкуренцию с представителями иностранного капитала, каковыми являются компании, обладающие огромными денежными средствами и предприятиями — заводами, фабриками, нефтепромыслами и т. д., разбросанными по всему земному шару. При их капиталах им ничего не стоит пойти на ту или иную уступку рабочим. Они не обеднеют, если даже вообще закроют какое-либо из своих предприятий.

Нам известно, что представители иностранных концессий в Баку хотят заключить между собой соглашение и пойти на уступки рабочим. Это никак не устраивает местных промышленников, ибо иностранные концессии могут не закрывать своих предприятий даже в том случае, если они понесут временно значительный материальный ущерб. Концессионеры имеют возможность заключить с рабочими общий договор.

Что касается нас, местных промышленников, мы находимся в совершенно ином положении. Не исключена возможность, что бакинские промышленники будут вынуждены в течение ближайших месяцев остановить свои предприятия или же продать их иностранным концессиям, заключившим с рабочими общий договор.

Господину губернатору должно быть известно, что местные промышленники еще не оправились от ущерба, понесенного в результате майских и июльских забастовок.

Все это время мы ждали помощи от местных властей. Однако начавшиеся в декабре забастовки лишили нас надежды на ожидаемую помощь.

Тем не менее мы продолжаем уповать на поддержку местных властей, которые должны, пусть даже силой войск, предотвратить надвигающуюся беду и спасти местную промышленность.

Местные промышленники готовы, несмотря на огромный материальный ущерб, понесенный ими в последние месяцы, действовать с властями в тесном содружестве и предоставить им материальную помощь…»

После того как письмо было зачитано, Муса Нагиев воскликнул:

— Что значат слова «материальная помощь»?! Я не понял. Что такое материальная помощь?

Секретарь хозяина дома поспешил объяснить ему смысл этих слов:

— Господин Муса, материальная помощь — значит денежная помощь.

Муса Нагиев, взяв в руки письмо к губернатору, сердито сказал:

— Что за глупое прошение!… Я не подпишусь под ним. Пусть слова о материальной помощи будут высказаны от имени Гаджи. Все знают, я скоро повешу на плечи суму и пойду побираться по дворам. А они заладили: «материальная помощь», «материальная помощь»!..