Пролог

Наблюдающий притаился в расщелине между камней над озером, легонько сдвинул свои сто двадцать футов веса и положил когтистую лапу на камни, зорко глядя перед собой. В полумиле от него, пропадая и появляясь на желто-коричневом фоне тундры, медленно приближалось коричневое облако животных. Он слышал крики животных, мерный топот копыт по грязи, слышал всплеск, когда первый карибу прыгнул в мелкую воду и наполовину поплыл, наполовину пошел к южному берегу. Карибу уже были совсем близки, и наблюдающий облизнул длинным языком черные губы, когда первые карибу выбрались на топкий берег и побежали по узкой долине перед ним. В стаде были и молодые олени, и совсем юные, которые с трудом выдерживали скорость перемещения стада, за такими он следил особенно внимательно.

Волк находился на самой границе своей территории. Он пометил ее вчера сильной струей желтой мочи и еще никто не осмеливался пересечь эту границу. Но то, что происходило сейчас, было нечто новое, незнакомое ему, и он размышлял, как бы извлечь из этого выгоду. Резко повернувшись, он побежал легкой рысью со скоростью пять-шесть миль в час. Он бежал параллельно стаду и не делал попыток прятаться. Впереди было длинное узкое ущелье, образовавшееся много лет назад при прохождении ледника по Северо-Западной Канадской территории. Первые карибу уже вливались в это ущелье, а за ними бежали самки и молодые олени. Волк остановился, закинул голову и завыл.

Вой волка на расстоянии двух миль казался еле заметным движением воздуха. Таким его услышал человек, протиравший свой бинокль в небольшом доме, стоявшем на берегу одной из речушек, которые вливались в озеро Эннадай. Он подошел к запыленному окну, посмотрел на длинный пустой холм и присвистнул от удивления. По склону холма спускался человек. Он был одет в выгоревший тартановый жилет поверх красной куртки и толстые твидовые штаны. Лицо у него было широкое, плоское, волосы черные, прямые. У него была охотничья винтовка и за спиной рация. Белый человек встретил его на пороге дома.

— Какого дьявола? — спросил он. — Ты рано вернулся, Атаху. Я не ожидал…

— Радио испортилось, — коротко ответил эскимос. — Я пришел сказать.

— Что сказать?

— Тукту, — сказал Атаху, показывая на дальний хребет. — Тукту ми… карибу кочуют…

— Что? — грозно спросил белый. Он ткнул пальцем в безоблачное голубое небо. — Сейчас мигрируют? Никогда…

— Тукту ми. Скоро ты сам увидишь.

— Много их?

— Очень много. Двести, триста, еще больше.

— Пять сотен? Но это же не миграция. Просто случайность.

— Это начало, — сказал Атаху. Он подошел к маленькому шкафу, снял пояс с патронами. — Там был волк…

— Я слышал его, — задумчиво сказал белый. — Но…

— Ты слышал его раньше? — В голосе Атаху была ирония. — Ты слышал голос волка, зовущего на охоту за карибу, когда миграция еще не началась?

— Но, черт побери, — еще слишком рано. — Ты, наверное, ошибаешься.

Из-за горного хребта снова донесся волчий вой.

— Волк не ошибается, — сказал Атаху.

 

Глава 1

Вильям Стовин прошел по пронизанному теплыми солнечными лучами парку, мимо газонов, которые садовники пытались сохранить зелеными, пересек Римскую дорогу, Ломаке, прошел мимо коричневой громады факультета Физической Астрономии, мимо выставленных на улице столов, за которыми студенты читали, спорили, пили кока-колу, и вышел на автобусную остановку возле Дома Журналиста.

Время он рассчитал, как всегда, очень точно, так как автобус из Рио-Гранде подошел к остановке через несколько секунд. Он вошел в автобус, купил билет и рассеянно смотрел, как за окном проплывали бесчисленные отели, мотели, газовые станции, суперунивермаги и запыленные деревья Альбукерка.

Он вышел из автобуса возле огромного бетонного суперунивермага и направился в забитую туристами часть Старого города. На площади, перед собором Сан Фелипе, стояла старая испанская пушка, перед которой он всегда долго стоял, отдавая дань почтения, почти религиозного, суеверного. Сегодня он тоже постоял перед пушкой, затем пересек площадь и вошел в свой привычный ресторан. Он уселся в испанское кресло с решетчатой спинкой за столик, который оставляли для него в этот день недели, напротив огромного настенного портрета Дон Хуана де Окате, первого колонизатора Нью-Мексико в 1598 году. Он взглянул на часы. Дайаны еще не было. Это не удивило его, хотя ему хотелось бы, чтобы она была здесь. Она часто дразнила его, называя рабом привычек. Может быть, может быть. Он любил порядок, рутину. Порядок давал ему шанс выйти когда-нибудь на что-то очень важное. Когда подошла официантка, смуглая, с блестящими черными волосами, с крестьянским лицом, в красной юбке с золотым поясом, в белой блузке, из которой чуть выскакивали ее груди, он улыбнулся ей и сказал, что еще подождет.

Он достал из кейса доклад Литмана, хотя он уже знал нее, и стал просматривать его в сотый раз. Да, здесь было нее: Минимум Спорера, Минимум Маундера — и теперь Минимум Стовина. Все данные, несколько раз перепроверенные, подтверждающие многие исследования. Согласно ним данным Великое Оледенение должно происходить с периодом в 15000 лет. Что такое 15000 лет в истории Земли? Одно мгновение. Но в это мгновение возникла и развилась вся человеческая цивилизация. Стовин стиснул кулаки, рассеянно глядя на Дон Хуана де Окате.

— Ха, Стовин.

Перед ним, улыбаясь, стояла Дайана Хильдер, невысокая плотная девушка с квадратными плечами. Она была одета в джинсы и розовый пиджак под расстегнутым кожаным пальто. Ее платиновые волосы, как всегда, были в беспорядке. Стовин ощутил удовольствие при ее появлении. Он быстро встал и предложил ей стул.

— Я уже решил, что ты не придешь.

— Никогда не пропускай ленча, Стовин. Так мне всегда говорила мама.

— Мудрая женщина.

Подошла официантка, и они сделали заказ: для него, то, что он ел всегда, — охлажденный цыпленок, рис, красный соус, пол-литра белого вина, а для нее — сыр и салат. Она налила полстакана вина и критически посмотрела на его тарелку.

— Неужели тебе никогда это не надоедает? Ты черт знает что делаешь со своим желудком.

Он пожал плечами.

— Я уже говорил тебе, Дайана. Я не думаю об этом. Это спасает мне уйму времени. Во вторник я всегда ем охлажденного цыпленка и мне не нужно думать, что заказывать по вторникам. А вот что ешь ты… — он кивнул на ее салат. — Этим не накормишь и цыпленка.

— Но я должна думать о своем желудке, — сказала она, рассмеявшись и похлопав себя по животу. — За последний месяц я прибавила целых два фунта.

— Ужасно, — улыбнулся он. Дайана посмотрела на него из-под ресниц, когда он расправлялся с цыпленком. Он был настоящим сухопарым англичанином, возраст которого невозможно было определить.

Впрочем, теперь он был американцем, однако во всем, кроме документов, он оставался истинным англичанином. Сколько же ему лет? Сорок? Сорок пять? Трудно сказать. И почему она называет его Стовин? Все звали его просто Сто. Ему не нравилось имя Вильям, впрочем, как и ей.

— Как твои канис латранс?

— Их очень много. Этим утром я возвращалась из Неко — я летала в Чико на три дня, и на дороге лежал мертвый, сбитый грузовиков, большой койот. Сейчас он у меня в багажнике.

Она кивком показала-на автомобиль, припаркованный на краю площади.

— Ты умудрилась взгромоздить взрослого койота в багажник? Он же весит не менее сорока фунтов.

— Она, — сказала девушка. — Это была самка. Но мне повезло. Мне помог один солдат.

Она имитировала настоящий техасский выговор: — Эй, мадам, вы знаете, что можно получить от этих тварей? Блох, мадам, блох. Вы понимаете это? Видел бы ты его лицо, когда я сказала, что именно блохи мне и нужны.

— Почему бы тебе не пристрелить пару койотов? — нетерпеливо спросил Стовин.

— Нет, Стовин, я не хочу убивать без нужды.

— Как хочешь, — безразлично сказал он. Его рука невольно погладила розовую обложку доклада Литмана.

Она заметила его движение.

— Что это у тебя?

— Литман.

Голос его был подчеркнуто безразличен, бесстрастен. Подумала она. Девушка с любопытством посмотрела на него.

— Ты очень захвачен этим? Что он пишет?

Стовин пожал плечами. — Многое. То, что я говорил последние три года.

Она присвистнула. — Литман… Это человек, который…

— Да, — без выражения ответил он. — Он ошибался в определении вулканических циклов. Он переоценивал фактор пыли. Он ошибался. Как и я. Как Эйнштейн. Как Коперник. И говорят, что он снова ошибается…

— А он ошибается?

— Нет.

— Жаль, — с чувством сказала она, — что Литман так стар. Старых людей редко слушают.

Стовин засмеялся, прихлебнув вина.

— Он уже никогда не будет старым.

— Что ты имеешь в виду?

— Литман умер… Я слышал это в утренних новостях. Ему было восемьдесят семь… Один из самых оригинальных климатологов в мире. Настолько оригинальный, что он просто должен был ошибаться.

Девушка встревоженно посмотрела на него.

— Что ты будешь делать?

— О, — сказал он пылко. — Я подхвачу его знамя. Хотя я тоже не молод.

— Никто не считает тебя ни старым, ни молодым, ни человеком средних лет.

Стовин попросил счет. Она смотрела, как Стовин выуживает из кармана смятые долларовые бумажки. Почему он не пользуется кредитной карточкой как все?

— Привет койотам, — сказал он, когда они шли к двери. Дайана подставила ему щеку. Шершавые губы на миг прижались к нежной коже. Это все равно, что поцелуй черепахи, подумала она.

— Ты знаешь, что ждет койотов? Имей в виду…

— Что?

— Если Литман прав, — улыбнулся он, — то койотов ждет новое будущее.

Он смотрел, как она шла через Плазу. Как хорошо она пахнет, вдруг подумал он. Ему всегда нравилось целовать ее. Но он не мог, не должен был отдаваться этому чувству слишком глубоко.

Он подошел вдоль площади, мимо старой медной пушки и вошел в прохладную тень собора Сан Фелиие. Там было тихо — одно из немногих мест, где он мог размышлять. Свечи помаргивали… Алтарь был украшен цветами до самого верха. Горели только две лампы, и он сел в полутьме на коричневую деревянную скамью, осмотрелся вокруг. Все религиозная чепуха, разумеется. Все это можно уничтожить двумя-тремя вопросами, на которые никто не даст ответа. И главный из этих вопросов такой: — Если Бог существует, то в какую игру он играет? — Но тем не менее. Сан Фелипе действовал на него умиротворяюще. Он провел тут четверть часа, затем вышел в пылающий жаром город.

Вернувшись в свой кабинет в Университете, он достал доклад, из кейса. Снова быстро прочел его. Затем подошел к столу, достал черный пластиковый футляр машинки и стал печатать двумя пальцами.

 

Глава 2

Как гигантский летающий дракон с четырьмя перепончатыми крыльями, Большая Птица летела вдоль 64 параллели, высоко над великой сибирской рекой Обью. Три минуты назад она достигла наинизшей точки своего орбитального полета. Щелкнули реле. Открылись крышки объективов камер, установленных в нижней части двенадцатитонного фюзеляжа, и Большая Птица начала работу в соответствии с программой, заложенной в нее теми, кто послал ее в полет из Пойнт Аргвелоо на Калифорнийском побережье к советским сооружениям, спрятанным в бескрайней сибирской тайге.

Задача была выполнена за несколько секунд. Снова щелкнули реле, включились двигатели корректировки полета, и Большая Птица продолжала свой полет по орбите к наивысшей точке, находящейся в 198 милях над землей. Через 48 часов пленки, отснятые над Обью, будут помещены в термозащитные капсулы, выброшены из люков, войдут в земную атмосферу. Откроются парашюты капсул и они плавно опустятся на поверхность Тихого океана севернее Гавайских островов. Это будут самые важные фотографии, когда-либо полученные со спутника. Они будут свидетельствовать о наступлении новой эры.

Небольшая бабочка с медно-красными крыльями билась о стекло большого окна над столом Евгения Солдатова. Он смотрел на нее некоторое время. Хиппотое, подумал он рассеянно. Как же ее называют местные жители? Прощальная Бабочка. Да, да. Прощальная Бабочка. Ее называют так потому, что она появляется в конце короткого сибирского лета. Кто же рассказал ему об этом? Валентина, конечно. Он ей расскажет о бабочке во время обеда. Ей будет интересно.

Он посмотрел в окно на серебряные ели и могучие кедры Академгородка. Сквозь ветви был виден розовый кирпич стен другого крыла Комплекса Катукова. По тенистой дорожке под руку шли двое молодых людей — стажеры, наверное. Со вздохом Солдатов повернулся к столу. Он взял бумагу, которую читал до того, как его отвлекла бабочка. Если эта пыль из Красногорских копой связана с Осташковским катаклизмом 23 000 лет назад, то…

Зазвонил телефон. Он снял трубку.

— Солдатов слушает.

Голос в трубке был торопливый, задыхающийся. Солдатов узнал голос — это был Андрей Булавин, старший климатолог в Якутске.

— Евгений… хорошо, что ты на месте. Слушай… это случилось опять.

— Где?

— В местечке Зиба. На северо-востоке. О Зибе никто никогда не слышал. Там какой-то маленький рыбообрабатывающий завод. Население восемьсот — девятьсот человек.

— Что случилось?

— То же самое, что и в Калье.

— И были…

— Да, да, Евгений. Это ужасно. Оно ударило в школьный автобус. Оттуда еще не вылезли дети. Очевидно, они были на экскурсии на озере в трех милях от Зибы. К счастью, в школе была эпидемия гриппа и автобус был заполнен только наполовину. Так что могло быть и хуже…

— Ты сказал, что было точно то же самое?

— Да, насколько мы можем судить. На месте происшествия был человек, но от него мало толку — он в шоке.

— И это было чисто локальным явлением? Не захватило весь район?

— Пока мы не знаем. Я позвонил тебе сразу, так как таковы инструкции. Но с Зибой нормальная связь, так что я думаю, что явление было чисто локальным.

— Где ты сейчас?

— В Якутске… в институте.

— Я думаю, мне придется прилететь и посмотреть самому. Жди меня завтра. Я позвоню тебе, как только договорюсь насчет самолета…

Евгений Солдатов аккуратно сложил бумаги в голубую папку, подошел к сейфу и запер его.

Затем он вышел из Комплекса, поежился, когда его ударил ледяной ветер. Слишком рано для зимы, подумал он. Что-то медно-красное на земле привлекло его внимание. Бабочка. Мертвая бабочка. Он пошел на стоянку автомобилей и поехал домой.

В восьми с половиной тысячах миль от Академгородка Френк Ринд ехал по Хайвей-16. Он два часа назад выехал из Рейиид Сити и теперь преодолевал долгий подъем на Черные Холмы Южной Дакоты. Шел сильный снег — чересчур рано для этой местности. Поскрипывание цепей на колесах действовало усыпляюще. Навстречу попадалось мало машин — лишь случайные большие автомобили дальних перевозок. Чтобы не уснуть, Френк попытался рассчитать, когда он прибудет на место. Сейчас он находился в 18 милях от границы штата Вайоминг. Значит, до Хиллета, тарелки горячего супа и вечерней ТВ-передачи примерно сто миль. Возможно, он даже увидит своих детей. Ждать ему примерно три часа, так как в этих условиях делать больше чем тридцать миль в час неразумно.

Сразу после поворота на Спрингл Френк увидел знак дорожных работ. Видимо, что-то произошло и дороги были закрыты. Он не заметил бы знака, если бы рядом не стоял полицейский автомобиль с зажженными красными огнями. Сидящий за рулем полицейский махнул рукой, когда Френк проезжал мимо.

Френк посмотрел на карту. Скорее всего закрытый участок дороги длиной не более двух миль. Френк еще раз посмотрел на карту и увидел, что он может проехать в небольшой городок Хейс, вероятно несколько домов, да бензоколонка. Но оттуда есть дорога, по которой можно вернуться на Хайвей-16 после закрытого участка дороги. Он поехал в Хейс.

Становилось все холоднее. Даже со включенным на полнуюмощность радиатором он ощущал холод. Хлопья снега становились все крупнее, залепляя стекло. Впереди в нескольких милях от него показались разбросанные огоньки. Не более полдюжины. Вероятно, это и есть Хейс. Черт побери, если погода будет портиться дальше, он не сможет увидеть вечером Гети и детей. Интересно, есть в Хейсе мотель?

Внезапно над длинным темным хребтом за Хейсом возникло нечто, чего он никогда не видел и даже не мог представить. Это была белая вертящаяся колонна, уходящая в небо и двигающаяся с огромной скоростью к разбросанным огням. Даже через закрытые окна он слышал ее неумолчный глухой рев. Огни Хейса погасли, как будто их кто-то выключил. Белая колонна прошлась но местности, где только что горели огни, затем двинулась прочь и исчезла за хребтом в направлении Черных Холмов.

Когда Ринд отошел от увиденного, он понял, что автомобиль стоит, мотор выключен. Он даже не помнил, когда сделал это. Дикий холод сжал его тело. Он нажал на стартер. Однако прошло несколько минут, пока он смог завести двигатель. Снег уже прекратился. Дорога была очень узкая, и Ринд не рискнул здесь разворачиваться. Он поехал в Хейс. Вернее, туда, где полчаса назад был Хейс. Вскоре он подъехал к мосту, за которым возвышалась снежная стена. Вероятно, пятьдесят футов высотой, в отчаянии подумал он. Но Хейса не было. Дорога кончалась за мостом, она исчезла под снежной стеной. Боясь соскользнуть с дороги, он начал разворачивать автомобиль и вдруг увидел что-то. Возле снежной стены стояло что-то, похожее на скульптуру из льда. Он подъехал к ней, открыл окно.

Это была женщина. По крайней мере, так ему покаялось. Казалось, она была вморожена в глыбу льда. Сквозь лед было трудно рассмотреть ее лицо, но оно было повернуто к Хейсу. Френк Ринд очень хотел уехать побыстрее отсюда, но мужество не покинуло его. Съежившись под пронизывающим холодным ветром, он вернулся к машине, взял самый большой молоток и начал обкалывать лед, стремясь освободить женщину от ледяной оболочки. Но это было все равно, что бить гранит. Наконец, поняв тщетность своей попытки, он вернулся к машине и осторожно поехал обратно на Хайвей-16.

Полицейский все еще был возле знака. Он посмотрел на подъехавшего Френка. Френк так и не мог вспомнить впоследствии, что же он говорил полицейскому. Но одну фразу он вспомнил. Когда полицейский спросил его: «Как это выглядит? На что похоже? Я сейчас буду вызывать помощь по радио. Я должен знать, на что это похоже».

Ринд долго смотрел на него, не говоря ни слова.

— Мне кажется, — сказал он наконец, — это похоже на Бога. Правда, на такого Бога, о котором я никогда не слышал и ничего не знаю…

Совершенно секретно: Классификация 1. Число копий: 7.

Получатели:

Президент США — №

Члены национального Научного Комитета — 5 Доктор Вильям Ф. Стовин, приглашенный профессор Университет Нью-Мексико—1

Автор: Мелвин Н. Брукман,

Председатель Национального Научного Комитета, директор Коннектикутского Института Технологии.

Название: Явление блокирования климатических флюктуации.

1. Предполагается, что интерпретация некоторых климатических явлений вызовет у вас интерес.

2. С 1940 года Земной шар охлаждается со средней скоростью примерно полградуса в год.

3. Само по себе это охлаждение не вызывало бы беспокойства, так как сезонные и даже дневные флюктуации температуры происходят в более широком диапазоне.

4. Однако сейчас наблюдается заметное увеличение ледяного и снежного покрова в Северном полушарии. Это в комбинации с охлаждением вызывает явление так называемого блокирования, служащего причиной экстремальных погодных условий во многих частях Северного полушария.

5. Погода на широтах Северной Америки, Европы, СССР определяется воздушными потоками, циркулирующими вокруг земного шара с запада на восток на огромной высоте. В теплые десятилетия, такие как пятидесятые, эти потоки описывали почти идеальные окружности, и они определяют нормальную погоду: дожди, сушь, снова дожди и так далее. Но когда атмосфера охлаждается, правильность движения потоков нарушается. Они начинают перемещаться с севера на юг и обратно. Движение их становится зигзагообразным, плотность их становится все меньше, они становятся слабыми, подверженными влиянию температуры моря и суши.

6. Недавние морозы в Северной Америке и были вызваны тем, что потоки стали слабыми. Образовавшиеся высокое давление над юго-западным побережьем Северной Америки, температура океана, зигзагообразное перемещение потока — все это послужило причиной того, что охладилась огромная территория океана южнее Ньюфаундленда. Суровые зимы 1977, 1978 и 1979 годов говорят о том, что столетний период нормальной погоды для нас кончился.

7. Падение температуры океана вызовет еще большее развитие потока и блокирование климатических флюктуаций — понижение температуры произойдет на Британских островах.

8. Зимой будут сильные морозы, снегопады, летом— сильнейшие засухи. Лето 1976 года — классический пример этого.

9. В результате морозных зим и сильных снегопадов увеличится в области вечных снегов, так как летнего солнца будет недостаточно, чтобы растопить весь снег.

10. Примерно такая же картина предполагается и в северных районах СССР.

11. Разумеется, это всего лишь одна из моделей, которые могут объяснить наступление нового ледникового периода.

12. Я не могу настаивать, чтобы из этого сообщения делались драматические выводы, хотя положение достаточно серьезное.

 

Глава 3

— Может быть, это какое-то новое оружие? — спросил президент Соединенных Штатов. Он сидел за столом в Овальном кабинете Белого Дома. Красно-голубой флаг с золотыми звездами находился за ним. А перед ним полукругом сидели пятеро человек, составлявшие его Национальный Научный Комитет, а также единственный приглашенный ими ученый. Национальный Научный Комитет, подумал президент, его собственное творение. Он был образован во время предвыборной борьбы три года назад — политический жест, чтобы убедить интеллектуальную Америку, что наука получит такое же место, как и оборона. Формально Научный Комитет был на равных правах с Комитетом Национальной Безопасности. Однако ученые ссорились между собой гораздо больше, чем военные. А он, президент, совсем не понимал сути их споров.

— Может быть, это оружие? — снова спросил он. — Эти снимки… — он бросил на стол пачку фотографий, — полученные со спутника, как его? — Большая Птица, показывают, что это происходило в пустынных областях Сибири. Как будто они испытывали что-то. И теперь это началось и у нас. Дважды на Аляске, а затем в Дакоте. Что-то они придумали. Способ вызывать локальные бури?

Сидящий напротив президент Мелвик Брукман, председатель Комитета, беспокойно заерзал. Политики… — думал он… им вечно чудится оружие.

— Я думаю, что нет, — решительно сказал он. — А что вы скажете, Сто?

Президент перевел бледно-голубые глаза на гостя, сидящего слева от членов Комитета. Так значит, это и есть Стовин, дикий человек, как его называют члены Комитета, разумеется конфиденциально, в личной беседе. Ну что ж, он не молод, что говорит в его пользу. Президент устал от горячих молодых людей, которые знали, как правильно переделать мир, и не могли дождаться, чтобы начать это дело. Он снова взглянул на Стовина: узкая линия рта, заученное отсутствие выражения на лице, легкая сутулость узких плеч, правый указательный палец постукивает по ладони левой руки. Чувствовалось в нем внутреннее напряжение.

— Я согласен, — спокойно ответил Стовин. — Это не оружие.

Девять из десяти людей, думал президент, не осмелились бы высказаться так категорически. Этот смог. Нужно его расспросить.

— Тогда что же это? — мягко спросил президент.

Стовин переменил позу и, казалось, неохотно заговорил.

— Вы читали доклад Мелвина, мистер президент? — и он кивком указал на массивную фигуру председателя Комитета.

— Читал, мистер Стовин.

— Что вы думаете о нем?

— Я первым задал вам вопрос, — сказал президент, Стовин улыбнулся впервые.

— Я спросил вас только потому, мистер президент, что феномен, о котором мы говорим… то, что убило девятнадцать человек в городе Дакота, — это резкое изменение в структуре атмосферы, концентрация холода в небольшом объеме, это то, чего мы никогда не наблюдали раньше, хотя Пири описывал что-то подобное, что он наблюдал вблизи полюса.

— Это мнение некомпетентного наблюдателя, а не ученого, — сказала женщина, сидящая возле Стовина. — но не доказательство.

Президент взглянул на список участников встречи. Это была новенькая… доктор Рут Вакелин, биолог моря, Калифорнийский Технологический. Была бы совсем ничего, если бы уложила волосы и подкрасила глаза. Остальные трое — это Донливи — агроном, Чайвез — ботаник из Беркли, Брайбарт — президент снова посмотрел на список — антрополог. Тоже первый раз здесь.

— Для вас было бы доказательством свидетельство одного из тех гробов в Хейсе, — резко сказал президент.

Он снова повернулся к Стовину.

— Вы думаете, это может произойти снова?

— Я уверен в этом. Но разве это не интересно само по себе, как физическое явление?

— Важно то, что это убивает людей, доктор Стовин.

Стовин пожал плечами.

— Погодные условия убивают людей постоянно. Засухи, наводнения, лед, солнце, холод, туман… все это потенциальные убийцы. Более того, мы даже благодарны им за это. Они регулируют численность населения. Но этого явления мы боимся, потому что оно новое. Оно настолько новое, что я уверен, за всю историю человечества оно не было зарегистрировано ни разу. То, что произошло в Хейсе, и то, что мы видим на фотографиях, произойдет снова. С худшими последствиями.

— С худшими?

— Это… явление… может увеличиться в масштабах. Оно, может быть, способно будет поразить город. Скажем, Рейкьявик… Абордин… Мурманск, Сиетл… Будут тысячи убитых. Но сейчас важно не это, мистер президент.

— У нас с вами разные понятия о том, что важно, а что нет.

Указательный палец Стовина, заметил президент, снова стал ритмично постукивать по ладони.

— Важно не то, что это явление означает в смысле, так сказать, локального воздействия. Важно то, что оно означает вообще для Земли. Возможно, смысл этого еще не ясен никому: ни ученым, ни вам, ни премьер-министру Британии, ни президенту Франции, ни германскому канцлеру.

— Никому, кроме вас, доктор Стовин? — ехидно осведомился президент.

Женщина-биолог коротко, едва слышно, хихикнула. Стовин не улыбнулся.

— А мне меньше всех, мистер президент. Я человек, который открыл дверь на балкон и вглядывается в непроглядный туман. Я думал, что смогу прожить жизнь и умереть, оставив тем, кто будет после меня, самим заботиться о своих проблемах. Но так не получается, мистер президент. Эти проблемы коснулись и меня. Мне всего сорок один год и у меня еще много времени впереди.

Мелвин Брукман заерзал в кресле. Стовин всегда останется самим собой, подумал он. Несмотря на то, что всегда погружен в себя и прекрасно владеет собой, он умеет нагнетать драматизм.

— Мистер президент, — сказал он. — Мы пригласили мистера Стовина на эту встречу, так как он представляет определенную точку зрения. Но я думаю, что он не будет возражать, если его точку зрения разделяют и другие люди, в том числе и я.

— Но доктор Стовин, — сказал президент, — явно не согласен с точкой зрения доктора Брукмана, выраженной в пункте 12 его доклада.

— Да, я не считаю такое заключение правильным. Это явление настолько серьезно, что к нему следует относиться соответственно. Тем более, что мы уже стоим перед лицом имеющих место изменений в климате Земли. И эти изменения все время будут усугубляться. Достаточно вспомнить смещение агрикультурных зон в направлении к экватору, засухи в южной части Сахары, Эфиопии, Индии… Поздние зимы и ранние осени в высоких широтах, особенно в Канаде и в Советском Союзе.

Следует отметить обширные миграции птиц, животных, рыб. Если вы сомневаетесь, мистер президент, то уже есть неопровержимые данные о миграции карибу, бабочек Монарх, армадило. А уважаемая доктор Вакелин может подтвердить изменение путей и сроков миграции некоторых рыб из северных морей.

Рут Вакелин промолчала, и Стовин после паузы продолжал:

— И к тому же у нас есть доклад доктора Литмана.

Брукман шевельнулся. — Мистер президент, вы, может быть, помните, что Литман умер на прошлой неделе.

— Литман, — сказал Стовин, — был ведущим климатологом в США. Последние четыре года он работал с секвойями. Вы знаете, что эти деревья живут столетиями и по их годовым кольцам можно с большой точностью выяснить климатические флюктуации. Это процесс достаточно сложный, но он срабатывает. Пожалуй, это единственный точный способ, позволяющий нам судить о климатическом прошлом.

— И…? — сказал президент.

— Литман разработал метод прогнозирования будущих флюктуаций на основе данных по прошлым флюктуациям климата. Так вот, он доказывает, что сейчас на Земле возникла ситуация более острая, чем в 17-ом столетии, когда на Землю обрушились необычные холода и? тот период даже называют Малый ледниковый период. Но то, что ждет нас впереди, не будет таким «малым».

— И когда это может начаться?

— Это уже началось. Взгляните на Баффинову Землю. В течение последнего столетия там летом никогда не было снега. Сейчас Баффинова Земля покрыта снегом круглый год. И поворотной точкой была зима 1972 года мгновение по шкале геологического времени. Но за это мгновение количество снега и льда в Северном полушарии увеличилось на десять процентов.

— Мы все читали выводы Кукло-Мэтьюза, Сто, — сказал Брукман. — Но многие оспаривают справедливость этих выводов.

— Многие спорили и с Галилеем, утверждавшим, что Земля вертится вокруг Солнца, — сказал Стовин. — Но она все равно вертится.

— Каковы же выводы? — спросил президент. — Кажется, только я незнаком с ними.

— Они утверждают, что мы находимся на пороге быстрых и резких изменений климата. Джорд Кукла — он работает в Ламонт-Дохерти в Нью-Йорке, — еще подряд шесть таких зим, как зима 1972 года, — и Земля вернется в то состояние, в каком она пребывала 1000 лет н.11нд. Чтобы вы поняли, что это значит, мистер президент. я скажу, что в то время Чикаго находился под слоем льда толщиной в милю.

Президент налил стакан ледяной воды из графина и выпил.

— Под слоем льда? — переспросил он. — Вы, вероятно, шутите. Насколько я понимаю, климатические изменения — процесс очень медленный. Разве он не тянется столетиями?

Стовин наклонился вперед и заговорил.

— Я приглашен сюда потому, что могу дать ответ на этот вопрос. Я здесь вовсе не потому, что предсказал климатические изменения. Таких людей много: Рейд Брисон в Висконсине, Стефан Шнайдер в Булдере, Губерт Ламб в Англии, Эмилиан в Майами, Роберт Ордри и даже ваше ФБР. — Он сделал паузу и этим воспользовался Бритбарт.

— Ордри? Я читал его, но это же любитель, а не ученый.

— Тогда это человек, которого я смогу понять, — резко сказал президент. Он улыбнулся, чтобы смягчить резкость фразы. — Любитель-ученый. Это можно сказать о большинстве президентов.

Стовин продолжал, как будто его и не перебивали.

— Вы думаете, что этот процесс может длиться столетиями? Этого же мнения придерживается множество климатологов. Я никогда не верил в это, но не смог противопоставить этой точке зрения ничего, кроме своих догадок. И когда Мэл, — он кивнул в сторону Брукмана, — послал мне фотографии со спутника, а также фильм, снятый в Хейсе, я увидел то, что человек не видел в течение 20 ООО лет. Я увидел выходцев из будущего.

Брукман заерзал в кресле, а женщина пожала плечами. Стовин посмотрел на лист бумаги и продолжал:

— В конце прошлого столетия, мистер президент, русские ученые исследовали замороженный труп мамонта, найденный в Сибири. Мамонт прекрасно сохранился — ученые даже попробовали его мясо. Во рту мамонта обнаружили большое количество свежей замороженной травы, которая обычно растет в тропиках. Этот мамонт погиб 40 000 лет назад.

С тех пор были найдены десятки мамонтов, а в Недфесте, Моравии — кости более чем пятисот мамонтов, лежащих вместе.

Что убило сибирского мамонта и остальных? Убило огромное животное быстро и неожиданно. Ведь оно ело тpaву в момент смерти. И какой климат был в то время в Сибири, если там росли тропические растения? Ведь они остались совершенно свежими, не подверглись гниению. Значит, они были заморожены мгновенно. От чего умерли пятьсот мамонтов одновременно в Бедфесте?

Стовин наклонился вперед. Глаза его сверкали.

— Вот почему я сказал вам, мистер президент, что смерти в России и в Хейсе не имеют особой важности сами по себе. Я уверен, что там случилось именно то, что случилось с древними мамонтами. Сейчас мы стали свидетелями прихода Нового ледникового периода, прихода быстрого и безжалостного. Думаю, что ваши внуки, а может быть и дети уже почувствуют его во всей силе. Думаю, что его наступления уже можно ожидать через несколько лет. Наши цивилизации рождались, умирали и возрождались в краткий межледниковый период, длившийся 15 000 лет, и поверили, что изменения климата на Земле закончились и возникшие условия останутся навсегда.

Но, увы. Это не так. Будущее Земли — это Земной шар, покрытый льдом, будущее — это мало пищи, мало людей.

Стовин замолчал и президент посмотрел на Брукмана.

— Когда комиссия Джимми Картера сделала сообщение о мировой ситуации климат — продовольствие?

— Апрель 1978 года, мистер президент.

— Х-мм.

Донливи посмотрел на президента.

— Я благодарен мистеру Стовину за прояснение ситуации. К сожалению, я не подготовился к сообщению, но могу сделать следующее: понижение средней температуры на Земле всего на один градус повлечет за собой уменьшение урожая на двадцать семь процентов. Два с половиной градуса — потеря пятидесяти четырех процентов. Это гибель четверти населения Земного шара.

— Это биологическая ловушка, в которую, как пишет любитель Ордри, обожаемый Стовиным, завлекли нас 15000 лет теплого климата, — смеясь сказал Бритбарт.

Президент внезапно поднялся, и все тоже встали.

— Благодарю вас, джентльмены. Боюсь, что я уже опаздываю на следующее совещание. Мэл, я буду рад, если вы представите мне запись нашей беседы сегодня.

Все члены Комитета пробормотали слова прощания из выходить из Овального кабинета. Но президент вышел из-за стола и сказал:

— Вы не могли бы остаться на пару минут, Мэл? И вы тоже, доктор Стовин.

Он смотрел, как массивный Брукман усаживается в кресло. Вот, думал президент, сидит зравомыслящий человек, консерватор. Брукман мог бы быть честным политиком. Он не дурачил бы никого. Президент снова просмотрел список лиц, участвовавших в сегодняшнем заседании Комитета. Агроном, биолог, ботаник, антрополог. И Стовин. Пророк конца света и его команда. Если бы Брукман был уверен, что Стовин действительно дикарь, он бы никогда не пригласил его в свою команду.

— Я хотел поблагодарить вас, Мэл, за возможность познакомиться с доктором Стовиным. Доктор Стовин, мне говорили, что вы мечтатель.

— Да, мистер президент.

— Вы читаете Библию, доктор Стовин?

— Иногда.

— А вы верите в Бога?

— Нет.

Президент улыбнулся.

— А я верю. Итак, теперь мы понимаем друг друга. Я думаю… я думаю, что я скоро назначу вам встречу через Мэла. Благодарю за то, что вы пришли.

Стовин уже выходил вместе с Брукманом из Овального кабинета, когда президент снова остановил его.

— Этот ученый, Кукла… — Да, Кукла. Он сказал, что еще шесть зим, таких как в 1972 году…

— Да, мистер президент.

— А сколько зим потребуется, по вашему мнению, чтобы его предсказание сбылось?

— Пять, — ответил Стовин.

Офис помощника президента

Белый дом Вашингтон, округ Колумбия. Доктору Вильяму Стовину, Университет Нью-Мексико, Альбукерк.

Я благодарен вам за то, что вы приняли предложение, которое президент сделал через доктора Брукмана, заключающееся в том, что вы должны провести три месяца в Канаде и Северных Штатах США и собрать материал, на основе которого вы составите доклад президенту:

1. Оценка значимости тех явлений, которые обсуждались на заседании Комитета.

2. Каковы, по вашему мнению, ближайшие климатиские перспективы.

— Вы понимаете, конечно, что ваша миссия и ваш будущий доклад имеют чисто личный характер, это ваши ншошения с президентом.

Все необходимые формальности уже улажены с канадскими властями. Доктор Брукман ознакомит вас с подробностями вашей миссии, которая субсидируется Национальным Комитетом по явлениям в атмосфере.

Я уже поблагодарил доктора Миллера, который дал ни шожность вам временно оставить свои обязанности в университете.

Примите мои искренние пожелания в успехе миссии.

Я думаю, что говорить о секретности миссии излишне.

 

Глава 4

Стовин говорил, стараясь перекричать рев стодесятисильного авиамотора. Небольшой самолет поворачивал ил юго-восток, держа курс вдоль изрезанной кромки пакового льда, тускло поблескивающего в трехтысячах футов под ними. Возле Стовина сидел молодой пилот, держащий на коленях карту и время от времени посматривающий на компас, чтобы не сбиться с курса, который он проложил от Анчарэйджа до Катмаи Бей.

— Сколько нам еще лететь?

Пилот снова взглянул на карту.

— При таком ветре часа два. Но погода портится. Вполне возможно, что нам придется повернуть обратно. Я скажу вам за пятнадцать минут до того, как приму решение.

— Было бы крайне неприятно возвращаться, проделав такой путь, — сказал Стовин. — Я на Аляске уже три недели, — подумал он, — и мне не хотелось бы терять время.

— Было бы гораздо более неприятно сажать эту малышку куда-нибудь вроде Озера Тустумена. К тому же, тогда нам придется провести там дня четыре, если нам повезет и нас быстро найдут спасательные вертолеты.

— Четыре дня?

— Да. И потому, что наш маршрут известен.

Стовин хмыкнул, но ничего не ответил. Маленький самолет с ревом вырвался из серого облака и теперь под ними расстилалось море. Оно морщинилось волнами и с такой высоты было похоже на мутно-зеленое растрескавшееся стекло. Привязанные к креслам, в тепле кабины, они сейчас летели над одним из самых суровых, негостеприимных, опасных районов Земного шара — жуткая смесь льда, камней, необжитой тундры. Здесь даже арктическим растениям и животным было трудно вести борьбу за существование. И среди льда здесь находились действующие вулканы.

Стовин посмотрел в переднее стекло. На северо-западе вдоль яркой линии горизонта виднелась серо-стальная зловещая горная стена. Пилот заметил его взгляд и похлопал по карте.

— Алеутский хребет… тянется до самого Умиакана.

Он повернулся в кресле и показал на север.

— Мы можем повернуть от Умнака и оказаться в России через шесть часов. Видимо, горючего хватило бы. Но я думаю, что нас перехватили бы ФБР до того, как мы достигли бы бухты Провидения.

Стовин с любопытством посмотрел на него.

— ФБР?

— Як-28, всепогодный истребитель, — сказал пилот. — Русские постоянно патрулируют здесь. Они не хотят, чтобы кто-то перебрался из России в гости к дяде Сэму через Берингов пролив.

Он засмеялся.

— Разумеется, это маловероятно. Но русские… они любят быть уверенными.

— Вы их хорошо знаете?

— Только по старым временам, когда я служил в армии.

Он не стал распространяться на эту тему, и Стовин искоса посмотрел на него внимательно, с любопытством, пожалуй, в первый раз после начала полета. Это был молодой человек, около тридцати лет. У него были голубые глаза, черные волосы, и было в его лице что-то неуловимое, неожиданное, даже чужое. Он представился Стовину как Бисби, что звучало вполне по-англо-саксонски. И все же, с удивлением подумал Стовин, он вполне мог бы быть и русским. Та же настороженность во взгляде, суровость в лице, что не было присуще ни западным европейцам, ни американцам.

— Мы доберемся до Катмаи? — спросил Стовин.

— Думаю, что да, — ухмыльнулся пилот. — Облачность не такая уж плотная.

Стовин вдруг с удивлением обнаружил, что пилот ему нравится.

— Здесь мало интересного. Я думаю, что Катмаи — но, пожалуй, самое лучшее, что здесь есть.

Стовин молчал. Через несколько секунд Бисби заметил:

— Если Катмаи все еще действует, то скоро вы увидите зарево на небе. Примерно через полчаса.

Зачем, подумал в двадцатый раз Стовин, я делаю это? Неужели можно узнать что-либо новое о вулканах, если смотреть на них самому? Неужели я получу больше информации, чем прекрасные специалисты, снабженные первоклассной техникой и анализирующие свои данные с помощью громадных ЭВМ? Но я всегда стараюсь увидеть все сам, сказал он сам себе. Может, я не доверяю выводам других людей? Да. Я всегда хотел быть человеком эпохи Ренессанса, который стремится узнать все подробно… настолько подробно, что мог бы написать картину.

Леонардо да Винчи было трудно, очень трудно. Ведь поди в его эпоху знали мало, очень мало. Может быть, теперь, когда количество информации намного превосходит способности человеческого мозга, чтобы воспринять re, увеличились знания человечества? Может, да, а может быть, и нет. Но в одном можно быть уверенным. Если дюди Ренессанса умерли, со временем погибнет и человеческая раса. Информация — незнание. Люди не могут, не имеют права забиваться в маленькие научные норы, (вкапываться все глубже и глубже, не думая, что вокруг идет жизнь, где происходит и нечто другое, что не связано с тем, что пытается познать ученый. Кто-то должен выйти из своей норы, осмотреться и вернуться обратно, чтобы рассказать, что же происходит в действительности. Кто-то вроде Литмана… или Стовина…

Литман, возможно, ошибался насчет вулканов. По крайней мере, так говорят. Утверждалось, что он переоценивает воздействие фактора пыли на климат Земли. Но был ли он прав?

Самое неприятное, что он, Стовин, не вулканолог. Он просто решил взглянуть на вулкан своими глазами… Как человек эпохи Ренессанса, а не как Лэмб, рассчитавшим Индекс Пылевой Вуали. Пыль, поднимающаяся в атмосферу при извержении вулканов, на целые месяцы экранирует прохождение солнечных лучей к поверхности Земли и может понизить температуру. Но достаточно ли этого, чтобы инсценировать наступление ледникового периода? Девять ученых из десяти считают это предположение сушей чепухой.

Но от одного нельзя отмахнуться. В последние годы Индекс Пылевой Вуали снова поднялся. В атмосфере Земли сейчас громадное количество пыли. И это неудивительно, так как действовали вулканы в Кении, Южном Китае, на Балканах, в Перу. И вот теперь Катмаи на Аляске. Самое мощное извержение согласно имеющимся данным. Разумеется, извержение Катмаи не беспокоило никого, кроме вулканологов да полярных медведей.

— Вот оно!

Голос пилота отвлек Стовина от размышлений. Впереди над горизонтом висело темное облако со слегка подрагивающими розовыми краями. А под этим облаком пылало грязно-красное пятно, тянущееся вверх. Оно казалось странным глазом на испепеленном лице облака. Когда они подлетели ближе, Стовин уже мог различить четыре огненных кратера. Стена трепещущего пепла висела в воздухе. Его частицы были подсвечены светом из кратеров и были похожи на миллионы танцующих огненных бабочек. Стовин, как зачарованный, смотрел на это чудное зрелище. Ведь так рождалась жизнь на Земле. Это было начало мира. И вдруг Бисби пробормотал что-то неразборчиво и стал резко поворачивать штурвал, ведя самолет в сторону.

— Мне это не нравится, — сказал он. — Я видел извержение Катмаи, но оно было совсем не таким сильным. Я думаю, мы не должны… О, Боже!

Не более чем в трех милях от них в небо взметнулся огненный столб. Они летели на высоте 4500 футов, но этот столб был гораздо выше. Из огненного столба сыпались искры, которые дождем падали на землю, скрываясь в облаке пепла.

Самолет развернулся так, что Стовин смотрел на низвержение через левое плечо. Огненный столб теперь был похож на зонтичное дерево, которое он видел в Альбукерке.

— Мне не нравится это, — повторил Бисби. Зубы его были стиснуты. Он смотрел в окно на облака, освещенные красным светом вулкана.

— Черт возьми, сколько пыли и пепла. И совсем близко. Я должен…

В это мгновение в вулкане раздался взрыв — и маленький самолет рвануло, словно опавший листок, и потащило и сторону. Стовин вспомнил впоследствии, что у него даже не было времени испугаться. Руки Бисби вцепились в ручки управления. Он не старался противостоять ударной волне. Он просто хотел удержать самолет в горизонтальном положении. Наконец самолет перестало швырять и яркий свет позади них стал угасать. Неба не было видно. Клочья пепла забили все окна. Левая рука Бисби включила очистители, и длинные рычаги стали протирать окна. И в это мгновение заглох двигатель. Пропеллер медленно вертелся по инерции. В наступившей тишине слышался слабый свист ветра. Бисби выругался.

— Пепел…

Теперь они спускались медленно, но неуклонно. В просветы облаков Стовин видел утесы береговой линии бухты Катмаи. Да, им приходилось падать в самое неудобное для этого место. С удивительным спокойствием Стовин вдруг понял, что жить осталось всего лишь минуты три.

Бисби изменил направление падения. Он внимательно смотрел влево, где темнела громада грозовой тучи. Вот левое крыло самолета чуть наклонилось, и самолет, сделав вираж, вошел в тучу. Мокрые черные щупальцы сомкнулись за ними. Они теперь падали беззвучно в черном слепом замкнутом мире.

Правая рука Бисби нажала желтую кнопку стартера… Еще раз… и еще… И мотор кашлянул, дернулся… и вскоре взревел ровным устойчивым гулом. Самолет вышел из грозовой тучи и взял курс на северо-восток к аэродрому Анчоража. Бисби посмотрел на Стовина.

— Я рискнул сделать маленький эксперимент, — сказал он, растягивая слова.

— Где ты научился этому? — Стовин пытался скрыть дрожь в голосе, но его попытка была безуспешной. Но Бисби, казалось, не заметил этого.

— Меня научил один старый летчик в Техасе. Он сказал, что, если песком забьет трубопроводы в моторе, нужно войти в грозовую тучу. Она промоет все магистрали, если это сделать вовремя. Я подумал, что пепел ничем не отличается от песка.

Они замолчали, но эта тишина еще больше сблизила их. И когда через час они коснулись колесами выщербленной посадочной полосы аэродрома, Стовин положил руку на плечо Бисби.

— Благодарю. Вы спасли мне жизнь. Я рад, что выбрал хорошего нилота.

Бисби рассмеялся.

— Это была и моя жизнь, сэр.

— Я приглашаю вас выпить. Сегодня вечером. Я в Ройял Инн-Вест, 5-я Стрит.

— Я знаю. Я буду там в семь.

— Хорошо, — ответил Стовин. И подумал с удивлением, что Бисби первый человек, кроме Дайаны Хильдер, которого он пригласил выпить за последние шесть месяцев.

 

Глава 5

Бисби сел на край постели, достал небольшую шкатулку из тумбочки и открыл ее. Крышка открылась легко, видимо, она открывалась очень часто. Он стал нащупывать что-то и наконец извлек то, что искал. Это был маленький череп. Верхняя челюсть с блестящими зубами, казалось, застыла в смертельной улыбке. Нижняя часть отсутствовала, отполированные глазницы слепо смотрели на свет лампы.

Он склонил голову, пока его волосы не коснулись черепа. Тогда он закрыл глаза и проговорил хриплым шепотом:

— Силап-инуа… айе. Седна… айе.

В таком положении он оставался несколько минут, улыбаясь, как будто ему самому было стыдно. Он погладил амулет своими короткими пальцами. Затем вздохнул, спрятал череп и шкатулку, положил их в тумбочку. Возле лампы лежали книги. Четыре. «История западной философии» Рассела, «Физиология и антология стрессов», «Смерть в полдень» Хемингуэя и желто-голубой том лоции Берингова моря. Бисби лег и начал читать Хемингуэя. Так он провел три четверти часа, затем, встал, принял душ, надел пиджак, джинсы Анорак Гренфелла и вышел в освещенную неоном холодную пустоту Анчорака. Он направился к Пегги, где обедало большинство пилотов.

У Пегги прилично готовили, да и цены там были божеские по здешним стандартам. Сегодня ему не хотелось ни с кем говорить, и он выбрал столик вдали от бара, заказал сандвич, пиво и стал вспоминать прошедший день.

Да, этот Стовин необычный человек… Человек, с которым он встретится сегодня вечером. Он даже не показал виду, когда заглох мотор. Почему он хотел видеть

Кагман? Конечно, он действует по заданию правительства. Он заплатил за полет американскими долларами… Почему же правительство хочет взглянуть на Катман? И если хочет, то почему не воспользуется услугами правительственных пилотов? У Стовина даже не было камеры. Конечно, я поступил глупо, подлетев так близко. Я ведь шал, что пепел забьет все трубопроводы. Почему все же я полетел к вулкану, хотя понимал опасность? Я хотел, чтобы он испугался. Но испугались мы оба. И я испугался больше… Бисби посмотрел на часы. Пора идти на свидание.

Сидя в кресле с высокой спинкой, Стовин смотрел, как Бисби вошел в холл, осмотрелся и направился к нему. Вид у него так себе, подумал Стовин, невысокий, шже приземистый, однако крепко сложенный. Он шел, слегка покачиваясь, как моряк. Но было в нем что-то, что привлекало внимание, заставляло еще раз посмотреть на него. Стовин заметил взгляды двух девушек, когда Бисби проходил мимо них. А это вовсе были не те, кто выискивает клиентов. Он поднялся и с улыбкой приветствовал Бисби.

— Хэлло! Что будешь пить?

— Виски, пожалуйста, лед… но без соды. Только вода.

Бисби отхлебнул из своего стакана.

— Прекрасное виски, сэр. Но требует хорошей поды. И без соды. Здесь хорошая вода.

— Да?

Бисби кивнул.

— Ручьи с Чугачских гор питают два озера, из которых проведены трубы в город. Так как озера на зиму замерзают, эти трубы проложены по дну озер. Это хорошая вода.

Несколько минут они болтали просто так, как бы приглядываясь друг к другу. И первым чисто личный разговор начал Стовин.

— Ты давно живешь здесь?

Бисби улыбнулся, но в глазах его появилась легкая Печаль.

— Я родился здесь, сэр. Не именно здесь. На Иховаке, маленьком островке в Беринговом проливе. Мы называем его Иховак.

— Мы?

— Иховакмоты… жители острова. Проклятые эскимосы, так нас… их называют белые. Они живут здесь уже две тысячи лет.

Стовин внимательно посмотрел на него, прежде чем заговорить снова.

— Так ты как-то неуверенно произнес «мы», или «они»?

На лице Бисби не отразилось ничего, но Стовин заметил, что он стал говорить немного быстрее, что, видимо, произошло оттого что он возбужден чем-то.

— Вы правы, сэр. Мне трудно говорить об этом.

Стовин улыбнулся.

— Не называй меня сэр. Это напоминает мне о моем возрасте.

Бисби помешал ледяные кубики в стакане.

Стовин с удивлением увидел, что рука пилота дрожит.

— Расскажи. Ты возбудил мое любопытство.

— Да ничего особенного, — ответил Бисби. — Я наполовину эскимос, наполовину белый американец.

— У тебя американское имя, — сказал Стовин. — Впрочем, нет, я имею в виду не это. Эскимосы тоже американцы, я это знаю. Я имею в виду, что у тебя имя англосаксонское.

— Мой отец, Джеймс Бисби, был миссионер. Половина эскимоса во мне от матери. Она из Нуньюгмота и принадлежит к Народу.

Снова тон его изменился, почти незаметно.

— Я имею в виду Народ с заглавной буквы. Не… не прибрежных эскимосов. Она родилась на острове Нунивак, почти сотню миль к западу отсюда. Мой отец там женился на ней. В деревне Коло. Она христианка. И он взял ее с собой, когда переехал в Иховак.

— Народ? — переспросил Стовин.

Горечь в голосе Бисби еще более углубилась.

— Так эскимосы называют себя. Их мало, и так было всегда. Но мы верим, что когда-то, десять тысяч лет назад, мы были единственной расой на Земле. Проклятой расой.

— И? — спросил Стовин.

— Они ошибаются, — коротко ответил Бисби.

Снова колебания, что сказать «мы» или «они».

— Твои родители все еще на острове?

— Они умерли. Мать умерла от туберкулеза, когда мне было четыре года. Ей было двадцать два. А отец пропал семь лет спустя, когда он с тремя другими жителями плыл на лодке в Ном. Никто не знает, что произошло.

— Прости, — сказал Стовин.

Бисби пожал плечами. — Ничего. Я мать почти не помню. Единственное, что я запомнил, это то, что она была очень теплая. И звали ее Кикик.

— А ты… как ты стал летчиком?

— Ты имеешь в виду, что весьма необычная профессия для эскимоса? — казалось, что после того как он рассказал свою историю, он расслабился.

— Полуэскимоса, — поправил Стовин, но так тихо, что Бисби мог и не услышать.

— Пожалуй, я единственный летчик эскимос. Меня после смерти отца взял брат матери Ооли. Он тоже с Нунивака и был там помощником отца в миссии. А потом он стал гарпунером. Он хотел, чтобы я стал гарпунером.

— И? — спросил снова Стовин.

Бисби коротко засмеялся.

— Не «и», доктор Стовин. Не было «и», было «но». Когда я начал учиться ремеслу гарпунера, в Анчораж приехал друг моего отца. Оказывается, мой дед был очень богатым человеком. Он жил в Калифорнии. Однако он не хотел видеть меня, так как считал полуиндейцем. Он не хотел видеть меня около себя, но хотел исполнить моральный долг. Так что меня послали учиться в Нью-Форке, потом в Корнель. Больше я никогда не возвращался на Иховак.

— И тем не менее, — заметил Стовин, — ты живешь совсем недалеко от него. Ты вернулся на Аляску. Зачем?

Руки Бисби стиснули стакан с виски. Почему я рассказал ему все? — подумал он. Но Стовин молчал и Бисби после паузы заговорил.

— Я ушел из Корнеля. Гам я учился по специальности антрополога, но мне все интеллектуальные науки были не по душе. Я пошел в летную академию в Колорадо Спрингз. Там не было легко. У меня хорошая реакция.

— Я знаю.

— Ты можешь подумать, что это материнские гены. Ее отец, Катело, был лучшим гарпунером на Нуниваке. А его отец, Хало, тоже в свое время был лучшим. Для гарпунера очень важно иметь хорошую реакцию. Ведь нужно выбрать наилучший момент, чтобы метнуть копье в кита.

— Я думаю, — сказал Стовин и после некоторого колебания спросил: — Ты покинул остров еще мальчиком и все еще помнишь имена, подробности.

— Это помнит мое сердце, — просто ответил Бисби.

Стовин замолчал, думая, что он скажет что-нибудь еще, но он молчал.

— Значит, теперь ты летаешь над Аляской? — наконец спросил Стовин, — но на остров не возвращаешься.

— Да. Этот самолет мой. Я купил его на остатки наследства. Это единственное, что у меня есть.

Если не считать, думал он, того, что находится в маленькой шкатулке, но этого я обсуждать с ним не собираюсь. Я итак много сказал.

— А ты, доктор Стовин? Ты сказал, что скоро вернешься сюда. Ты собираешься здесь работать?

— Может быть. Но не сразу. Немного погодя.

Стовин посмотрел на Бисби и задумался. Его миссия была секретной. Помощник президента недвусмысленно намекнул на это. Но, с другой стороны, помощник президента — политик. А инстинкт политика заставляет его держать все карты при себе, придерживать информацию, не делиться ею ни с кем. Однако он, Стовин, не может играть такую роль здесь, на Аляске. Он должен говорить с людьми, расспрашивать их, искать свидетелей, очевидцев. Он должен найти и изучить то, о чем никогда не слышали в Вашингтоне. Он несколько дней провел в Арктической Исследовательской лаборатории в Хэрроу на севере Аляски. Ее сотрудники получали массу данных — температура, направление ветра, движение льдов и многое другое. Все данные вводились в компьютеры, анализировались и на их основе строилось двенадцать математических моделей климата. Хотя вполне возможно, что тринадцатая, единственно правильная модель, упускалась ими. В построении климатических моделей всегда делается множество допущений из-за отсутствия точной информации. Или из-за того, что она носит случайный характер, не поддающийся математическому выражению. А компьютер не может дать больше, чем вложат в него. Что Дайана говорила — на мгновение в его памяти возник образ невысокой пухленькой блондинки, — что она говорила о математических моделях, полученных с помощью компьютера? Да, она говорила, что лучшее сокращение для этого процесса — ЧВЧН — Чепуха внутрь, чепуха наружу. Если президент хочет получить данные, основанные на машинном анализе, то ему достаточно приказать это своему помощнику. Через сорок восемь часов все данные будут у него на столе. Нет, его, Стовина, не для этого послали в Арктику.

— Скажи, у тебя много друзей среди эскимосов?

— Есть кое-кто.

Было ясно, что он не намерен продолжать разговор на эту тему, но Стовин был упрям. Он достал из кармана ключи, открыл кейс и достал оттуда папку. Затем он извлек из папки пачку фотографий, которые Брукман показывал президенту.

— Ты когда-нибудь видел что-нибудь подобное?

Бисби молча рассматривал фотографии. Это заняло у него две минуты. Затем он взглянул на Стовина.

— Фотографии со спутника?

— Почему ты так думаешь?

— Я видел много таких, когда был военным летчиком. Ошибиться невозможно. Это хорошие фотографии. С обычной аппаратурой таких не получишь. Это Сибирь, насколько я могу судить?

В голосе его появились нотки недоброжелательности. Стовин удивился.

— Почему ты думаешь, что это Сибирь? Для меня это просто груды снега, каких много на Земном шаре.

Бисби рассмеялся.

— Ты не показывал бы мне фотографии Аляски, Канады, Швеции, Норвегии, снятые со спутника. Ведь такие фотографии можно было снять и с самолета, с гораздо более высоким качеством. Да к тому же, это совсем непохоже на Северную Америку.

— Ты прав. Это Сибирь.

— Какое место?

— Зиба, на берегу Оби.

— Я знаю это место. Прямо на краю нефтяного поля.

— О, ты многое знаешь.

Бисби наклонился к нему.

— Может быть, ты кое-что знаешь о вулканах, доктор. Может быть, даже очень многое. А я старый летчик. Я знаю многое о наших мишенях. Зиба была и, я полагаю, остается и сейчас мишенью. Подобные снимки хранятся в секретных сейфах Стратегического Командования. Это я знаю. А вот такого, — и он ткнул пальцем в глянцевитую поверхность снимка, — я никогда не видел.

Стовин откинулся на спинку и стал складывать фотографии в конверт.

— Жаль, — сказал он, — я думал, что ты летаешь над Аляской, и мог вполне…

— Я никогда сам этого не видел, — перебил его Бисби, но я говорил с теми, кто видел.

Стовин замер. Бисби взял одну из фотографий.

— Конечно, нельзя быть уверенным на сто процентов, но я мог бы сказать, что это… это мог быть Танцор.

Стовин ждал молча. Бисби снова помешал лед в стакане и затем продолжал:

— Когда мне было десять лет, я ездил с отцом на реку Игнлуталик. Это к северу отсюда. Мой отец хотел основать миссию на территории Умлакитов, куда уже стали проникать белые трапперы, он всегда говорил, что там, где есть трапперы, должны быть и миссии. Конечно, не для белых. Для эскимосов. Правда, я считаю, что это ошибка, так везде, куда приходили трапперы, эскимосы были вынуждены уходить.

Но в деревне остался один старый эскимос. Я даже помню его имя… Какуми. Он рассказал нам о прошлом эскимосов. Мой отец любил такие рассказы и даже записывал их. Но я не знаю, что случилось с его записями после того, как он погиб. Я уверен, что это уникальные сведения. Отец часто мне пересказывал историю эскимосов и, в частности, эту. Он сказал мне, что леса на реке Унгулак много лет назад посетил Танцор.

Отец уговорил Какуми, чтобы тот свозил его в те места. Но я был болен тогда и не ездил с ними. Отец был настолько потрясен увиденным, что говорил об этом еще очень долго. Он сказал, что видел лес, по которому прошлась рука Бога. Прошлась и не оставила ничего, кроме голой земли. И голый участок длиной в милю. Какуми сказал, что это следы Танцора.

— Что он имеет в виду… Танцор? — спросил Стовин.

— Эскимосы верят, — начал Бисби, и Стовин с удивлением заметил, что пилот тщательно избегает его взгляда, — что их жизнью управляет Седна. Седна — это старая женщина, которая сидит на дне моря. Она правит морскими животными, рыбами, китами и, значит, руководит тем, что едят эскимосы. И едят ли они что-нибудь. Ты понимаешь меня?

Стовин молча кивнул.

— Так вот, во всех древних деревнях есть шаманы, которые говорят с Седной, танцуют для нее танец гарпуна и другие танцы, чтобы развеселить ее, доставить ей удовольствие. Тогда она позаботится, чтобы эскимосы не остались без пищи. А иногда Седна сама посылает к эскимосам своих Танцоров. Она приходит в дом, когда там собрались все, когда там темно и тихо. По крайней мере, эскимосы верят в это.

— Но не могут же они…

А иногда… — Бисби даже не заметил, что Стовин перебил его, — … иногда Седна посылает танцевать одного из своих мужей. И он выше, чем гора, шире, чем озеро, и глубже, чем ущелье. Так говорил Какуми моему отцу.

— Почему же Седна делает это? Я имею в виду, почему эскимосы верят в то, что Седна это делает?

Бисби пожал плечами.

— Говорят, что Седна хочет сказать эскимосам, что их время пришло. Вот о чем говорит появление Танцора. Я помню, как отец записал: «Чтобы сказать эскимосам, что их время пришло».

— Значит, предвестник смерти, — задумчиво произнес Стовин. — И когда это случилось?

Бисби снова пожал плечами.

— Отец говорил, что следы настолько старые, что стволы сломанных деревьев заросли оленьим мохом. А Какуми сказал, что о Танцоре рассказывал его дед, а тому, в свою очередь, тоже рассказывал его дед.

— Так значит, сколько лет прошло с тех пор?

— Мой отец говорил, что это случилось в 1700 году. Но это только предположение.

— Я понимаю.

Стовин задумался, а Бисби смотрел на него. Наконец Стовин сказал:

— И это последний Танцор, о котором знают эскимосы?

— Нет, — ответил Бисби.

Удивленный Стовин посмотрел на него.

— Были и другие? Где? Когда?

— Другой, — поправил его Бисби. — По крайней мере, я слышал об этом. Это случилось возле моря Бофорта. В стране Кугпагмютов. Там есть эскимос по имени Авликток. Я иногда встречаюсь с ним, когда летаю в Барроу. Он сказал, что на берегах бухты Маккензи побывал Танцор. Он сказал, что Танцор снес и уничтожил лес на расстоянии в три четверти мили и убил более трехсот карибу. Правда, ни одного эскимоса. В то время года там их очень немного.

— Когда это случилось?

— Около месяца назад.

Стовин был поражен.

— Месяц назад! Не может быть. Никаких сообщений, и даже слухов…

— Среди эскимосов ходят слухи, доктор Стовин. Но кто слушает проклятых эскимосов? Я скажу тебе, что это не легенда. Ты можешь сам поговорить с рыболовами на том берегу. Они тебе скажут, что на прошлой неделе возле Барроу видели стадо китов. Они обычно проводят лето в море Бофорта, пасутся там. И в этом году они слишком рано стали уходить на юг. Эскимосы говорят, что киты увидели Танцора.

— Да, да, — проговорил Стовин, задумавшись. — Если бы я остался здесь дней на пять, может, на неделю, ты слетал бы со мной туда? Как ты сказал, бухта Маккензи?

Бисби поджал губы.

— Это трудно. Канадская территория. Мало шансов получить разрешение на полет над морем Бофорта. Станция Раннего Предупреждения засечет нас. Они не очень хорошо обходятся с теми, кто летает над морем и делает снимки. Я думаю, что ведь собираешься снимать?

Стовин кивнул.

— Об этом не беспокойся. Разрешение будет.

Бисби посмотрел на него с удивлением.

— Ты уверен?

Стовин кивнул.

— Ну, если так, доктор Стовин, я не буду возражать против небольшого путешествия над морем Бофорта. Когда-то в этом море мой дядя ловил рыбу.

— Что с ним случилось?

— Утонул.

Выдержка из письма доктора Стовина доктору Дайане Хильдер. Факультет Зоологии, Университет Нью-Мексико. Альбукерк.

… это побережье очень напоминает Землю Нортона, только гораздо более открытое. Бисби сказал, что в эту осень здесь очень много льда, больше чем обычно. Однако он весь переломан и плавает много мелких айсбергов. Океан здесь очень мелкий, и мы увидели несколько карибу, которые бежали вдоль берега на юг. Вероятно, мы очень испугали их, так как летели низко, не выше двухсот футов. Мне казалось, что это опасно, но Бисби хороший пилот.

Танцор, о котором мне говорил Бисби, появился…? случился…? посетил…? танцевал? не знаю, как сказать, — в двух милях к востоку от Демаркационной точки, на границе с Канадой, там, где впадает река Маккензи. Вид следов Танцора поразил меня гораздо больше, чем я ожидал. Это была широкая ледяная полоса по еще незамерзшей тундре. Я хотел приземлиться, но Бисби не нашел поблизости ни одной подходящей площадки, а для путешествия пешком мы не были должным образом экипированы. Однако было бы полезно, чтобы кто-нибудь посетил это место, собрал образцы и внимательно все рассмотрел.

Это действительно фантастическое зрелище. Полоса шириной в полумилю от берега в тундру представляла собой сплошной блок льда. День был солнечный, и лед слегка парил. За месяц блок подтаял. Я насчитал восемнадцать погибших карибу вокруг. Бог знает, сколько их внутри этой полосы. Около трех сотен, согласно словам эскимоса Бисби. Но там было еще нечто, что должно заинтересовать тебя. Вокруг собралось много волков — сотня, а может и больше. Две огромные стаи. Они двигались в полумили от Танцора, я буду его так называть, так как не могу придумать другого названия. Эти волки, видимо, поедали карибу, которые оттаивали из-подо льда. Они вели себя так, как будто знали, что там, в толще льда, еще много пищи для них. Весьма разумное предположение.

Дайана, я буду в Булдере на следующей неделе. Я поеду в Вашингтон для разговора с Брукманом, а йотом поеду в Национальную Арктическую Комиссию. Когда я вернусь, мы обязательно пообедаем вместе. Ты расскажешь мне о канис латранс, а я — несколько эскимосских легенд. А сейчас я собираюсь в Даунтаун Барроу — трепещи, Манхэттен! — выпить с Бисби. Он хороший человек и всегда набит сюрпризами.

Скоро увидимся, посматривай на дорогу в Ломакс…

 

Глава 6

О Стовин, подумала она, как мне не хватает тебя. А почему не хватает, я не знаю, ведь, пока ты был здесь, я довольствовалась одним поцелуем в щеку раз в неделю. Но уже прошло шесть недель и мне недостает тебя.

Она посмотрела на толстую пачку печатных листов, лежащих перед ней на маленьком столике. «Гибридизация канис руфус и канис батранс в Сангре де Кристо Маунтен Нью-Мексико» — гласила надпись на желтой обложке… Дайана Хильдер, доктора Философии, Университет Колорадо.

Вот оно, подумала она. Работа восемнадцати месяцев… 45000 слов, 237 цветных слайдов.

Но это создаст мне имя, потому что никто, занимающийся проблемами спаривания красных волков, которых осталось в США не более тридцати штук, и койотов, которых очень много, не сделает себе имени на такой работе. Несмотря на то, что ей удалось вывести новый вид, гибрид, и тем самым спасти от уничтожения род красных волков, если конечно удастся защитить этот новый вид от человека. Разумеется, это будут не чистокровные красные волки. Но все же вид хотя и изменится, но не вымрет. Немногие животные способны на это. Собаки сделали это, но без помощи человека. Умный канис руфус делает это сам. Смог бы человек сделать это в случае необходимости? Вряд ли.

Теперь пришла пора покинуть Альбукерк, Университет и вернуться в свой колледж в Булдере. Она подумала без особого интереса, что она будет делать дальше. У нее были предложения из Канады работать над сезонной миграцией, но это все еще очень неопределенно. Во всяком случае, работать в Булдере она больше не собиралась. И перед ее глазами возник образ небольшого городка в Колорадо. Велосипеды, стоящие возле красно-коричневой стены колледжа, учащиеся, прогуливающиеся по улицам, уютные старые районы с небольшими особняками, утопающими в зелени. И над всем этим громада горы на фоне неба с огнями Национального центра Исследований атмосферы на склоне. Да, неплохо будет провести немного времени в Булдере. Но немного. Нигде, Хильдер, нигде, — твердо пообещала она себе, — ты не будешь задерживаться надолго. Она снова взяла письмо Стовина. В нем было несколько любопытных замечаний.

Корпус Биологии находился в центре научного городка. Она прошла по парку, наслаждаясь ярким солнцем. Вокруг летали поздние бабочки самых невероятных расцветок. В корпусе вряд ли кто-то был, но, поднимаясь по лестнице, она вошла в пустой коридор, прошла в комнату исследователей и застыла от удивления: перед ней был человек, которого она хотела увидеть.

— Хэлло, Френк, я ищу тебя.

Человек за столом у окна отложил журнал, который читал. Дайана успела заметить, что это был английский научный журнал «Нэйчур».

— Прекрасно, — сказал он, — Это должно было случиться. Теперь я могу сделать еще одну попытку, но умоляю, будь со мной ласковой.

— Не беспокойся, — сказала она смеясь. — Я учла прошлый урок и теперь буду держаться от тебя подальше, — И она отскочила назад, когда он сделал полушутливую попытку схватить ее. — Мне нужно тебя кое о чем спросить.

— Почему я каждый раз танцую минуэт? — спросила она себя. Френк Ван Гельдер был уже женат, и ему стукнуло сорок два года, но иногда он вел себя, как зеленый мальчишка. Но он очень много знает о повадках канис люпус? Канис люпус — северный волк, основатель вида.

— Спрашивай, — сказал великодушно Ван Гельдер.

— Имеются ли примеры того, что серые волки активно ищут падаль? Я имею в виду животных, давно погибших.

Ван Гельдер стал серьезным, каким он становился тогда, когда ему задавали серьезные вопросы.

— Канис люпус ищет падаль, — задумчиво произнес он. — Это бывает крайне редко. И чаще всего — это останки человека. В Шотландии и Центральной Европе существует много примеров того, что волки грабят старые кладбища.

Дайана содрогнулась, но Ван Гельдер не заметил этого.

— Нет, — сказал он. — Волки любят свежую добычу.

— Значит, для тебя увидеть волка — даже целую стаю, ожидающую, когда появится падаль, — будет неожиданностью? К тому же, когда вокруг пасутся живые олени.

— Если волк ищет падаль, то это может быть только волк-одиночка. Нет, я не верю, что стая может опуститься до такого. Полярные медведи — да. Они обшаривают льды в поисках падали. Но не волки. И уж во всяком случае, не стая, не социальная группа.

Дайана нахмурилась.

— А сколько волков может быть в стае?

— Примерно столько же, сколько и у других видов волков. И это ты знаешь не хуже меня. Семейная стая — шесть, десять… А если очень холодно, то максимум двадцать.

— Но не сотня?

Он рассмеялся.

— О, Боже, нет. Ты наверное читаешь сказки. Численность стаи определяется возможностью сопротивления жертвы. Совершенно нет необходимости собираться в такую стаю, чтобы затравить три или четыре карибу. И ничто не рассеивается быстрее, чем стадо оленей при нападении волков.

— Значит, ты удивился бы, увидев стаю волков в сто голов?

— Разумеется. Я сказал, что нет необходимости волкам собираться в такую стаю. По крайней мере, с тех пор, как умер последний мамонт.

Она удивилась.

— Последний мамонт?

— Конечно. В Плейстоценовую эру было только два живых существа, способных справиться с мамонтом. Это канис люпус и хомо сапиенс. Волки и люди. Люди изобретали ловушки и оружие, волки совершенствовали зубы и когти. Но и те, и другие научились сотрудничать друг с другом. Я полагаю, что ты не сможешь убить мамонта в открытом бою, один на один. И волки тоже убивали мамонта, собираясь в громадные стаи, до сотни голов. Парочка мамонтов долго служила пищей сотне волков. Но с тех пор, как мамонты исчезли, волкам уже не нужно собираться в такие стаи. Чтобы убить карибу или больного моржа, нужно не более трех-четырех волков.

— Ясно. Спасибо, Френк. Именно это я и хотела узнать.

— Это будет тебе дорого стоить, — со вкусом проговорил он, — это будет стоить тебе времени, а мне денег. Как насчет того, чтобы пообедать на будущей неделе? Кристина уезжает, так что я буду питаться в ресторане.

— Никаких шансов. Я буду в Булдере.

— Булдер? Зачем?

— Мой университет.

— Значит, в Булдере уже есть университет? Почему я последним узнаю об этом?

— Очень смешно, — сказала она, закрывая за собой дверь. И на всем обратном пути она размышляла об арктических волках Стовина.

Доктор Мелвин Брукман сидел в приемной Овального кабинета и беспокоился. Через пять минут он войдет туда и будет говорить с президентом Соединенных Штатов. Все знали, что президент весьма терпеливый человек, но его терпение имеет определенные границы. И вполне возможно, что он, Мелвин Брукман, перейдет эти границы сегодня вечером.

Что я должен сказать, думал он встревоженно. Для начала сообщение Стовина. Но у президента есть копия. Да и что в нем, в это сообщении? Фольклор, легенды эскимосов, слухи… Плюс рассуждения о вулканах, но это мы уже слышали так часто от Литмана, что это стало пролетать мимо ушей. И единственное личное свидетельство об огромном блоке льда в бассейне реки Маккензи — причем даже не в Соединенных Штатах. К тому же, Стовин видел его только с воздуха. Этот блок льда, конечно, мог кое-что означать, но мог оказаться самым обычным айсбергом, только громадным. И Бог знает, имеет ли все это какое-то значение. Стовин вел себя, как нефтяной магнат из Техаса, нанимая самолеты направо и налево. Он нанес значительный ущерб бюджету комитета. Не дай Бог, это выплывет наружу. Тогда все станут вести себя, как он.

Но, будь я проклят, во всем этом что-то есть? Я чувствую это своей печенкой, а она никогда не ошибается. Разумеется, дело не в четырех холодных зимах за последние шесть лет. И в неудачных построениях математических моделей климата. Все это бывало и раньше. Это совсем не значит, что приближается Апокалипсис. В каждом поколении была дюжина ученых, предвещавших конец цивилизации — такой цивилизации, которую мы имеем. Но конец не наступил. Вернее, цивилизация такая, какую мы имеем на данный момент, кончалась каждый год, а мы этого даже не замечали.

Тем не менее, на этот раз все складывается как-то иначе. Необычное явление природы, поразившее Хейс. Ученые климатологи составили математическую модель явления. Может быть, верную, а может быть и нет, кто знает? Но почему все это происходит именно сейчас? И эти фотографии со спутника… Но с другой стороны, из России не последовало никакого сообщения, ни словечка, ни намека…

— Доктор Брукман, президент готов принять вас.

Только настольная лампа освещала Овальный кабинет. Президент сидел в тени под флагом Соединенных Штатов.

— Рад вас видеть, Мэл.

— Благодарю, мистер президент.

Президент барабанил пальцами по столу и листу, лежащему перед ним. Брукман заметил, что на листе виднеется красная литера секретности, такая же, как и на его копии.

— Вы это, конечно, читали?

Это было утверждение, а не вопрос.

Брукман кивнул.

— Вы согласны, что в докладе что-то есть?

— В каком смысле, мистер президент?

Президент задумчиво посмотрел на Брукмана.

Вот он — острый, консервативный, лояльный — типичный представитель эстаблишмента. Конечно, в этом нет ничего плохого. Эстаблишмент не может обойтись без таких людей, и администрация Белого дома не исключение. Но нельзя слушать их, вернее нужно не слушать их мнение, так как они всегда говорят только то, что от них хотят услышать.

— Я имею в виду… — начал он терпеливо, — что вы думаете об этих… Танцорах? Они были в прошлом постоянным явлением в Арктике?

— Легенды такого рода часто основаны на реальных фактах, — сказал Брукман, удивляясь самому себе.

— Но если это так, Мэл, значит для нас начинается новая игра. Не может ли это означать, что все эти арктические феномены приближаются к нам? Почему?

— Стовин считает, что это предвестники нового ледникового периода.

— И когда он начнется?

— Стовин считает, что он уже начался.

Президент заговорил и в его голосе послышалась сталь.

— Я знаю, что считает Стовин, Мэл. Меня интересует ваше мнение.

Брукман потер левую бровь. Все три его жены знали, что этот жест означает желание уклониться от ответа на вопрос. Но сейчас был не тот случай.

— Я думаю, — нерешительно произнес он, — я думаю, что есть один шанс из двадцати, что он прав.

Президент присвистнул.

— Так много, Мэл?

Брукман пожал плечами.

— Остальные согласны с вами?

— Только один.

— Кто?

— Чавез.

Президент открыл ящик стола, достал оттуда лист бумаги и просмотрел его.

— Он ботаник?

— Да, мистер президент. Он изучает арктическую растительность. И он утверждает, что картина, сложившаяся за последние три года, весьма напоминает ту, что была перед последним ледниковым периодом.

— Х-мм.

Президент резко встал из-за стола, подошел к стене возле окна и некоторое время рассматривал фотографию Белого Дома, висящую на стене. Затем он вернулся, но сел в одно из глубоких желтых кресел перед камином. Он улыбнулся и кивком пригласил Брукмана пересесть.

— То, что случилось в Хейсе, и, возможно, в Сибири, а также на Маккензи, что это, Мэл? Стовин назвал это Танцором, но такое название ничего не объясняет.

Брукман наклонился вперед. Наконец-то в разговоре наметился прогресс.

— Я изложил проблему сотрудникам Мировой Атмосферной Комиссии — ее американскому отделению. И получил ответ.

— Да?

— Несколько лет назад в Австралии создали математическую модель торнадо, о котором мы знаем на удивление мало. Оказалось, что торнадо представляет собой потоки воздуха, закручивающиеся спирально вокруг центральной оси и всасывающие воздух внутрь спирали. Получающаяся труба вытягивается и тянется к земле. Наши сотрудники предположили, что этот Танцор и торнадо одно и то же, только в условиях холодного климата. Причем внутри трубы, где воздух разрежен, гораздо холоднее, чем снаружи. Это ледяное торнадо. Для возникновения такого явления необходима определенная комбинация температуры воздуха и ветра. Именно такие условия характерны для Арктики.

— А теперь, — задумчиво произнес президент, — такое стало происходить и на юге.

— Да, — ответил Брукман. — Пару раз уже случалось.

— И Стовин уверен, что это начало нового ледникового периода.

Брукман промолчал.

— Сколько времени длится процесс? — спросил президент. — Процесс формирования торнадо?

— Для настоящего торнадо — минут тридцать. Я думаю, что здесь примерно столько же. И это дает некоторую надежду.

— Надежду?

— Если мы научимся распознавать ранние стадии, мы сможем вмешиваться, чтобы не допустить дальнейшего развития.

Президент пожал плечами. И тут Брукман заметил, что тот устал.

— Вполне возможно, Мэл. По крайней мере, будет казаться, что мы что-то делаем. Но мы боремся только с симптомами, а не с самой болезнью. Потому что если они предвестники ледникового периода, то, борясь с ними, мы не предотвратим неотвратимого. Стовин был прав. Это само по себе совсем неважно.

— Нет, — сказал Брукман. Он немного поколебался, затем встал и подошел к карте на стене.

— Если предположить, что мы на пороге ледникового периода, а для такого предположения основания есть, и если мы предположим, что все будет происходить так же, как во времена последнего оледенения 20 000 лет назад, то граница пройдет здесь. Палец его описал по карте извилистую линию от западного побережья Тихого океана через Монтану, Дакоту, к юго-востоку от Айовы и Иллинойса, повернул к северному Кентукки, Западной Виргинии и достиг океана близ Балтиморы.

— Это, грубо говоря, граница залегания льда 20 000 лет назад, мистер президент.

Президент поднялся и подошел к карте.

— Стовин сказал, что над Чикаго будет ледяной покров толщиной в милю, — сказал он. — Значит, также будет и в Миннеаполисе, Филадельфии, Питтсбурге, Нью-Йорке.

Брукман кивнул.

— И на остальной части земного шара: почти все Британские острова, пол-Европы и Европейской части России, Скандинавия, Германия… Подо льдом будут Берлин, Варшава, Москва, Ленинград и далее — Сибирь.

— Все исчезнет? — спросил президент.

— Все.

— И как быстро будут развиваться события, чтобы катастрофа достигла таких масштабов?

— Не знаю. Стовин утверждает, что быстро — все произойдет в течение десятилетия. И он не один, кто так думает. Почти все, кто верит в новое оледенение, считают, что это произойдет быстро. Перед людьми станет проблема обеспечения пищей. Смогут выжить только две трети нынешнего населения Земного шара, и то при коренном изменении существующей технологии.

— Что думают о возможном оледенении ученые других стран?

— Я знаю, что Ледбестер в Англии на прошлой неделе встречался с премьер-министром. В других странах тоже происходили совещания, но под большим секретом. Все боятся возможной паники — экономической, индустриальной…

— И тем не менее, мы должны довести это до сведения общественности, — сказал президент.

— Должен подчеркнуть, что все это только гипотеза, — сказал Брукман. — Я знаю, что этого мало, вам хотелось бы определенности, но пока я не могу предложить ничего другого. Мы еще очень мало знаем о климате, хотя запускаем спутники на орбиту. Вполне возможно, что и я, и Стовин, и остальные ошибаются. А ошибка порождает ошибку, любой ученый скажет вам это. Может быть, мы и ошибаемся.

— Я заметил, что вы говорите — мы, — сказал президент. — Стовин обратил вас в свою веру?

— В какой-то степени, да.

— И вы обеспокоены?

— Да.

— И я тоже, — сказал президент. — И я.

Он замолчал на мгновение.

— Нам нужно обдумать, как это сообщить, чтобы не вызвать паники, — сказал он. — И какое бы ни было принято решение, оно должно быть принято быстро. Вы знаете, я не Стовин. И верю в Бога. Он не мог завести нас так далеко, чтобы затем заморозить.

Брукман промолчал.

— Вы когда-нибудь слышали о Натаниеле Грине, Мэл? — спросил президент.

Брукман отрицательно покачал головой.

— Я так и думал. Но старый Нат всегда был моим героем.

Он кивнул на портрет Вашингтона над камином.

— Нат Грин был лейтенантом в армии Вашингтона во время войны с британцами. Он не выигрывал больших битв, но и не проигрывал кампаний. Он говорил: мы сражаемся, проигрываем, поднимаемся и снова сражаемся. Когда я был мальчиком, я был бы счастлив походить на пего. Видите ли, Мэл, самое великое в человеке это то, что он может подниматься после поражения.

Он поднялся, протянул руку.

— Спасибо, Мэл. Скоро я снова свяжусь с вами. В ближайшие месяцы мы должны все обговорить и решить.

Когда Брукман ушел, президент долго стоял под эмблемой золотого орла на камине. Он вспоминал всю беседу. Что ждет человечество? Президент поднял голову и встретился взглядом с портретом Вашингтона.

— Велл, мистер президент, — сказал он. — Посмотрим.

Евгений Солдатов смотрел в окно серой «Чайки», увозившей его из центра Москвы в аэропорт Домодедово, находящийся в двадцати пяти милях к югу от столицы. Большой автомобиль провез его по Ленинскому проспекту и сейчас разбрызгивал грязь на улицах пригородов Москвы. Вдоль дороги в печальной пустоте полей, на которых кое-где виднелся снег, стояли белые безликие здания, похожие одно на другое. Прохожие, с поднятыми воротниками пальто, шли по горбатым тротуарам, либо терпеливо ждали на остановках, когда забрызганный грязью голубой автобус заберет их. За домами начинался лес. Это был воскресный день, и группа молодых людей, наверное, студентов, подумал Солдатов, красила железобетонный мост.

Вскоре дорога углубилась в настоящий лес. Ее окружали высокие ели. Сердце Солдатова радостно забилось. Это настоящая Сибирь, подумал он. Он не любил Москву. Стишком много людей, и каждый занят своими делами и заботами. А Ленинские горы не могут заменить тайгу.

Многие москвичи не хотели бы, чтобы их послали в такой город, как Новосибирск. Это было для них равносильно ссылке в социальную пустыню. Но он, Солдатов, быстро полюбил Новосибирск. Да, город был суровый и временами жестокий. Иногда там не было даже масла, не говоря уже о мясе. Но зато там был балет почти такой же, как в Большом театре. И Новосибирск со своим двухмиллионным населением двигался вперед, он имел будущее, будущее, не отягощенное историческими традициями. Но самое главное заключалось в том, что можно было отъехать за три мили от города и оказаться в настоящей сибирской тайге, в серо-серебряной и зеленой бесконечности под ледяно-голубым небом, где были только белки, медведи, лисы, соболя и волки — особенно много волков было в этом году, как сказал ему Ковалевский. А несколько недель в году можно было увидеть очень много бабочек, которых так любила Валентина. И она возникла перед его глазами — маленькая, смуглая, решительная и прекрасная — он сразу же захотел очутиться на комфортабельной даче Академгородка в нескольких милях от города. Однако и Новосибирск, и Академгородок, и дача были от него в 2300 милях к востоку, в четырех часах полета. В Москве было время обеда, а в Академгородке наступил вечер.

«Чайка» свернула к аэропорту и въехала в боковые ворота. Шофер открыл дверь, и служащий аэропорта приветствовал его. Обмениваясь вежливыми замечаниями, они прошли в небольшой специальный ресторан, где его уже ждал ленч: яйца вкрутую, цыпленок в борще, красная икра и стакан цинандали. Тут же стояла и бутылка этого грузинского вина. Поев, Солдатов не стал допивать вино и официант оценил это, так как раскланивался, прощаясь, с преувеличенной любезностью.

Ил-62 был полон. Впрочем, новосибирский рейс всегда был полон. Стюардесса, блондинка с величественными пропорциями и золотыми крылышками Аэрофлота на пышной груди, в голубой униформе, выделила его из остальной массы пассажиров и спросила, что ему принести. Однако, когда через два часа принесли обед — стандартный аэрофлотский цыпленок с рисом, — он отказался. Он терпеть не мог пластмассовой посуды. Солдатов удовольствовался стаканом яблочного сока. Он подумал, что лучше дождется домашнего обеда. Валентина наверняка приготовила что-нибудь вкусное к его приезду. Может быть, свежую рыбу из Обского моря, которое находилось всего в полумиле от их дачи. Солдатов закрыл глаза и постарался уснуть.

После приземления понадобилось еще сорок минут езды на машине в холодной ночи — и наконец он дома. Родной запах охватил его со всех сторон. И он оказался прав — действительно Валентина приготовила свежую рыбу. После того как он поел, они оба сели рядом, чтобы поговорить.

— Ну, как там? — спросила она. — Тебя выслушали? Что сказал Головин?

— Сидел, как всегда, с умным видом, — ответил он. — Черт побери, я удивляюсь, как может работать Академия, если там сидят люди, подобные Головину, единственное занятие которых стараться ничего не делать и ни во что не вмешиваться.

Она посмотрела на него.

— Надеюсь, ты этого не сказал там. Женя? Головин бы не простил тебе.

— Разумеется, нет. Я не идиот. Но все знали, что я думаю.

— Тебя, значит никто не поддержал?

Его лицо просветлело.

— Кое-кто поддержал. Галия, например. Я иногда думаю, что у него больше здравого смысла, чем у всех остальных людей, вместе взятых. Кроме того, за меня были и сибиряки: Ефремов, Кривицкий, Машуков… Все они говорили, правда, до определенного предела.

— А остальные?

— Были весьма враждебны. Горшков сказал, что я все преувеличиваю. Он намекнул, что я хочу воспользоваться случаем и создать свою персональную империю. Остальные поддержали его, а Головин сидел и улыбался, как китайский божок.

— Но ты же директор Института, — горячо сказала Валентина. — Они должны были…

Солдатов рассмеялся.

— В таком деле нет слова «должны», дорогая. Академия — демократическая организация, а наш сибирский филиал — только часть системы.

— Но ведь это произошло в Сибири!

— Горшков сказал, что это местные и временные явления. И его поддержали метеорологи. Они ведь его люди. Горшков заявил, что нет причин для серьезного беспокойства.

— Горшков — агроном, — презрительно сказала Валентина. — Его дача… «Зил»… американская стереосистема… Неужели ты думал, что он скажет: Да, Женя, ты, возможно, прав. Мы обо всем еще раз поговорим. Едем в Комитет.

— Но я же прав! — упрямо сказал Солдатов.

Она резко встала, пригладила волосы.

— Если ты прав, дорогой, а я думаю, что прав, то скоро это станет очевидностью для всех.

— Это очевидно уже сейчас, если бы Горшков мог это понять. Но Центральный Комитет слушает Головина и Горшкова, а не меня. Нет, со мной все вежливы. Они ценят меня, как самого молодого директора Климатологического института в Советской истории. Умного, талантливого, но молодого! Увлекающегося! Легко возбудимого!

— Подождем и увидим, — сказала Валентина задумчиво. Но он не обратил на это внимания.

— А ты знаешь, что в Америке было то же самое? Полковник Кошкин показывал на заседании снимки, полуценные со спутника. Правда, снимки нечеткие и нерезкие, но при желании на них кое-что можно рассмотреть.

— А что же сказал Горшков?

Сказал, что это ерунда, ничего недоказывающая.

— Подождем и увидим, — снова сказала она.

Будем ждать, — сказал Солдатов. — И однажды будет поздно.

— У меня есть много вопросов к Разл-Дазл, — сказал Стовин Дайане Хильдер.

Они сидели в деревянных креслах Ройял Булдер Инн, глядя в окно ресторана. К ним подошла официантка, молодая блондинка с волосами, зачесанными как конский хвост. Студентка, подумала Дайана. Зарабатывает на обучение в колледже. Они заказали бараньи ребра, тушеный картофель и техасские тосты. Дайана посмотрела на Стовина.

— Ты не тот человек, который во всем уповает на ЭВМ. Но если Разл-Дазл не поможет тебе, то не поможет никто.

— Все мы сейчас уповаем на ЭВМ. Иначе и быть не может. Разл-Дазл хорошая машина, но она не может дать больше того, что мы ввели в нее. Чтобы получить от машины точные климатологические данные, даже просто метеорологические, мы должны ввести в нее множество различных параметров — результаты измерений воздушных шаров, наблюдения со спутников, метеорологических кораблей, климатических станций…

— Я же говорю, что ты человек, не рассчитывающий на помощь ЭВМ. Многие бы назвали тебя старомодным.

Стовин не ответил. Он смотрел в окно из теплого зала, где шел снег. Да, снег. В этом году он выпал чрезвычайно рано. Даже природа не успела подготовиться к этому и деревья стояли с еще не опавшей листвой. Солнце садилось. Его оранжевый шар над западным горизонтом был окружен пурпурным диском. Завтра я еду в горы, — подумал Стовин. — Нужно, чтобы на колеса машины надели цепи, если я не хочу, чтобы меня привезли туда на носилках. Он снова взглянул на Дайану, на ее узкое интеллигентное лицо, обрамленное короткими прядями пепельных волос, на квадратные плечи, на маленькие крепкие груди.

— Я хочу тебе кое-что рассказать о волках, Стовин, — сказала она. — Но сначала я послушаю эскимосские легенды.

И он рассказал ей о Катмаи, о Бисби, о Танцоре, появившимся возле Демаркационной точки, а когда они пили кофе, Дайана рассказала ему то, что сообщил ей Ван Гельдер. Стовин задумался.

— Так о чем же говорит их поведение? — наконец сказал он. — Я не ошибся, Дайана. Они собрались в огромную стаю. А вокруг ледника сидело в ожидании еще больше.

— Не знаю, — медленно проговорила она. Будь я проклята, если я что-нибудь понимаю. Мне бы хотелось увидеть это. Конечно, есть одно возможное объяснение этого, хотя большинство зоологов не любят прибегать к нему, так как его невозможно выразить цифрами или точными фактами.

— Какое объяснение?

— Память предков. Вполне возможно, что какое-то событие заставило волков вспомнить то, что передавалось из поколения в поколение с древнейших времен и до поры до времени было заковано в глубинах подсознания. И теперь волки стали вести себя так, как вели себя их дальние предки, скажем, 20 000 лет назад. Таков был образ их жизни в те времена, сказал Ван Гельдер.

— 20 000 лет назад?

— Да. В Великий ледниковый период.

Ее автомобиль стоял возле ресторана.

Она встала из-за стола, похлопала себя по животу.

— Мой Бог, Стовин, — сказала она. — Обед с тобой — это смерть моей диете. Техасские тосты и пирог с земляникой! Это все равно что играть в русскую рулетку с моим счетчиком калорий.

— Твою фигуру ничто испортить не может, — сказал он, с улыбкой глядя на нее. Он наклонился, чтобы, как обычно, поцеловать ее в щеку, но она внезапно повернулась к нему и быстро поцеловала в губы.

— Звони, — сказала она, — мне нравится русская рулетка.

Стовин смотрел, как ее автомобиль развернулся на площади и исчез из виду в потоке машин. Сердце его бешено колотилось.

Саид аль-Акруд медленно шел по раскаленному песку к верблюду, который жевал коричневыми зубами, видневшимися из-под сморщенной верхней губы, пустынную колючку. Он со своим стадом — верблюдом, верблюдихой и последними тремя овцами — находился в самом сердце песчаной пустыни. Он поднял глаза на Ахагарские горы, пляшущие в огненном мареве на горизонте. Солнце пылало жаром. Неведомо откуда появившийся овод ударился о черно-голубую вуаль туарега, защищавшую лицо от кинжальных ударов песчаной пыли. Саид отбросил рукой. Он был удивлен — за последние два часа это было первое живое существо, встреченное им в этой мертвой пустыне.

Саид очень беспокоился. В руке у него был пружинный капкан, который он должен был поставить, чтобы поймать газель, хотя он знал, что шансы на удачу совсем мизерны. Здесь был путь, по которому многие поколения газелей ходили к роднику в Занде, в десяти милях отсюда. Газели предпочитали этот путь, так как он позволял видеть местность далеко вокруг и заметить врага — гиену или шакала. Однако здесь уже несколько недель не появлялись газели.

Шестой год в этой местности не было дождей и сухая пустыня стала совсем мертвой. Верблюды и овцы слабели и гибли. Мясо и молоко, служащие основной пищей туарегов, пропадали вместе с их животными. Мир изменялся, и Саид должен был принять решение.

Осторожно оттолкнув верблюда. Саид тихо поставил капкан. Он поставил его возле колючего куста, где газели по пути на водопой останавливались пожевать ветки. Верблюд уже лег. Дергая за веревку, привязанную к кольцу в носу. Саид заставил его подняться и погнал в обратный путь, к лагерю, разбитому у подножия Ахагарских холмов. Он хотел бы ехать верхом, но верблюд за последние недели сильно ослабел. Лучше сохранить его силы. Он может скоро понадобиться.

Когда он прибыл в лагерь через два часа, он был вымотан и очень хотел пить. Две тощие собаки с лаем выскочили из тени чахлого куста. Два ребенка в лохмотьях, пасущие небольшое стадо овец на склоне горы, начали спускаться вниз. Саид выпрямился, поправил вуаль и пошел к столбу, где он обычно привязывал верблюда.

Его жена Зеноба начала сразу же готовить чай. Она вскипятила воду в старом котелке на углях костра и приготовила чай в медном сосуде. Затем она аккуратно наполнила пиалу. Саид стал пить. Он сидел на овечьей шкуре в тени шатра. Перебросившись несколькими словами с Зенобой и сыновьями Хамиддином и Мухамедом, он погладил младшего сынишку Ибрагима по голове, съел тарелку плова и вышел из шатра. В центре небольшого лагеря, где жило племя туарегов из десяти семей, стоял шатер их вождя Муссы. Голубые полотнища шатра слабо колыхались на вечернем ветру. Жена Муссы Земама выскользнула из шатра, как ящерица, когда туда вошел Саид. Он сел рядом с Муссой. Их вежливая медленная беседа — о состоянии пастбищ, об исчезновении газелей, о плохих условиях для жизни овец — продолжалась до тех пор, пока Земама не принесла кофе и снова вышла. Саид посмотрел на вождя.

— Я принял решение относительно того, о чем мы говорили неделю назад. Я ухожу послезавтра.

Мусса посмотрел на него. Солнце уже садилось. Ветер пустыни становился холодным, звезды загорались в небе, как алмазы.

— Ты берешь младшего, Ибрагима?

— Да. Он не выживет здесь. Мальчик не может расти без мяса.

— Верно. Ты идешь к Хуссейну, в Таманрассет?

— Да. Он брат моей матери. У него большие стада.

— Сейчас трудное время. Тебя ждет нелегкий путь. Пусть Бог хранит тебя и твоих родных.

Саид поднялся.

— Всего хорошего. Мусса.

С этими словами он вышел под холодно усыпанное алмазами небо пустыни. Холодный ветер ударил ему в лицо.

ЗИМА

 

Глава 7

Ирина Михайловна была первым человеком в Новосибирске, услышавшим поступь Танцора. Однако собаки в соседних дворах уже почувствовали его и впоследствии Ирина так и не могла сказать, что же разбудило ее — лай собак или ощущение страшной тревоги.

Она лежала возле своего мужа Николая в спальне, в маленьком двухэтажном домике на левом берегу великой реки Оби. И ее, непонятно почему, охватила безотчетная дрожь. Привычные огни речного ледокола, отражаясь ото льда, медленно плыли по белому потолку над ее головой. Этот приземистый угловатый труженик выполнял свою обычную работу — расчищал в реке, скованной льдом, канал. И затем звук… да, да, грозный, отдаленный рев. Ирина вскочила с постели и подбежала кокну. На другом берегу Оби сквозь пелену медленно падающего снега она видела фонари вдоль улицы Свердлова, видела место, где она пересекается с Красным проспектом. Ирина взглянула на часы. Четыре тридцать… Еще целых два часа. Кажется, шум становился все ближе и громче…

— Николай, — позвала она.

Муж сонно повернулся в постели.

— Николай, творится что-то странное. Послушай. Ник… о…

В нарастающем крещендо рева дом затрясся, как сделанный из картона. Фотография отца Николая, где он был запечатлен в форме офицера Пятой Гвардейской Танковой армии, упала со стены, чашки в дубовом буфете задребезжали, оконные рамы треснули и двойные оконные стекла посыпались в сибирскую ночь. Морозный воздух при температуре двадцать градусов ниже нуля хлынул в комнату.

Ирина отшатнулась от жгучего холода, и в этот момент к окну подскочил Николай.

— Смотри… смотри… что это?..

Николай схватил ее.

— Отойди от окна, Ирина.

Она в ужасе приникла к нему, но осталась возле окна. Огни ледокола исчезли. Улица Свердлова и Красный проспект не были видны. Длинная линия фонарей Обского моста мгновенно погасла, и в этот момент Николай и Ирина увидели Танцора.

Он возвышался над Обским мостом, гигантская белая колонна, вонзающаяся в ночное небо и крутящаяся так быстро, что вращение ее почти не было заметно. Пульсирующий рев продолжал сотрясать дом, и на его фоне Николай и Ирина услышали слабый умирающий звук сирены ледокола, который резко оборвался на каком-то визге. И теперь они услышали новый звук: оглушительный скрип и скрежет. Это огромный мост проседал под колоссальной тяжестью Танцора. Он медленно и неуклонно разваливался, рвались толстые железные балки и все это падало вниз, пробивая лед и опускаясь на дно реки.

Оглушенные Ирина и Николай увидели, что там, где только что стоял мост, образовалась гигантская стена изо льда. Больше не было улицы Свердлова и Красного проспекта, не было правого берега Оби. Вся эта часть Новосибирска превратилась в монолитный блок льда. Снег повалил гуще, и они могли видеть лишь зловещий силуэт Танцора, который двигался по направлению к центру города.

Ирину всю трясло, и Николай почти на руках отнес ее в другую комнату и закрыл дверь, чтобы сюда не проникал холод. Откуда-то с улицы доносились слабые крики.

— Мост исчез, — сказал Николай. — Сейчас, вероятно, формируются спасательные команды. Я должен…

Он в нерешительности замолчал. Ирина подняла голову.

— Спасательные команды? — сказала она. Голос ее казался надтреснутым. Она тщетно пыталась скрыть страх. — Зачем? Ты видел, что случилось?

— Что? — глупо спросил он.

— Город! — взвизгнула она. — Город погиб. Все погибли. Все погибло. Теперь ничего нет. Новосибирска нет.

— Но не может быть… — начал Николай, но она затрясла головой.

— Да, да, да…

Он схватил и тряхнул ее.

— Ты сошла с ума, Ирина. В городе миллион жителей. Они не могут…

Она качалась из стороны в сторону в паническом ужасе.

— Новосибирска больше нет, — медленно говорила она. — Это американцы… или китайцы… Проклятые агрессоры… Давно надо было их прикончить… А теперь мы погибли…

— Не будь идиоткой, — рявкнул он, натягивая теплое пальто и опуская уши меховой шапки. — Я пойду выйду. Там может потребоваться помощь. Не беспокойся. Во всяком случае, с нами все в порядке. Только закрой окно, которое разбито. У Степана в подвале есть пластиковые листы. Закрепи один лист на окне, а то мы все замерзнем. И включи свет.

Он щелкнул выключателем. Ничего… Ирина молча смотрела на него. Николай пожал плечами.

— Ничего удивительного. Вероятно, авария на станции. Слушай, Ирина. Закрой окно. Лист не тяжелый. Но возьми его побыстрее. Вероятно, не мы одни остались без стекол и листы могут потребоваться и другим. Если Степан будет возражать, скажи, что я приказал. Ясно?

Она кивнула, ничего не говоря. Николай посмотрел на нее и не сказав больше ни слова, вышел. Она сидела, не двигаясь, несколько минут. Затем встала и пошла в спальню. Там было очень холодно, но Ирина стояла возле окна, кутаясь в халат, и смотрела на белую пустыню, утопающую во тьме. Тьма простиралась там, где раньше сияли огни Новосибирска.

— Все погибло… — прошептала она. — Все…

— Я говорю тебе, Стовин, что ты не имеешь представления о том, что творилось на Совете, — сказал Мелвин Брукман, наклонясь вперед. — Почти каждый климатолог в США хочет поехать в Новосибирск. Даже каждый климатолог в мире. Но Советы… Ты же сам понимаешь, что для них это не просто научный феномен. Почти двести тысяч погибших — это же национальная трагедия. И они просят прислать тебя. Тебя и еще одного. И это нам подходит. Потому что твое имя было первым, которое я назвал президенту, и он согласился.

— Почему мое? — с любопытством спросил Стовин. Они сидели в удобной квартире, которую занимал Брукман в Вашингтоне, всего в нескольких кварталах от Ку Стрит и Буффало Бридж. Брукман пригласил Стовина к себе сегодня утром — через семьдесят два часа после того, что произошло в Новосибирске. Стовин с любопытством отметил, что две его книги лежали на столе Брукмана.

— Почему мое, Мэл? — снова спросил он. — Мы с тобой не так уж часто встречались.

— Совсем не обязательно знать друг друга близко, — ответил Брукман. — Кроме того, ведь мы всегда были друзьями, несмотря на некоторые разногласия.

Стовин кивнул.

— Это верно, но вряд ли это может быть причиной для…

— Президент выбрал тебя, — сказал Брукман, — Ты произвел на него впечатление. Так ты согласен или нет?

Стовин рассмеялся.

— Конечно, да. Кто же откажется? Но я не собираюсь быть там… чем-то вроде репортера. Я хочу свободно работать.

— Здесь не должно быть трудностей, — заметил Брукман. — Тот русский, который написал письмо, — Солдатов, это он назвал тебя.

— Солдатов? — проговорил Стовин, задумавшись. — Я немного знаю о нем. Он молод и, насколько я помню, у него есть несколько приличных работ в кулканах. Хотя он не гляциолог. Если он что-то написал о ледниковом периоде, я хотел бы ознакомиться с этим.

— Он приглашает тебя, — сказал Брукман. — А как насчет второй визы? Кого бы ты хотел взять с собой? Я предоставляю тебе право на выбор.

Стовин внезапно почувствовал признательность к этому человеку. Научные взгляды Брукмана в настоящий момент рушились, однако он с честью принимал удар. Он не был большим ученым, однако он умел становиться полезным в любой ситуации.

— Как насчет тебя, Мэл? — спросил Стовин. — Если ты поедешь со мной, то будешь держать меня в узде.

Брукман рассмеялся.

— Нет. Предложение очень лестное, но нет. Я слишком стар, слишком толст, слишком консервативен. Тебе нужен кто-нибудь помоложе, кто будет помогать тебе. Вот Фишер из Беркли. Или Бонгард из Сит — когда-нибудь он станет вторым Стовиным. Как насчет него? Пожалуй, это лучший вариант.

Стовин кивнул.

— Да, Бонгард, вероятно, подойдет. Но давай отложим пока этот вопрос, Мэл, я хочу подумать.

— Но только недолго. Ты же знаешь русских. Им нужны имена и как можно быстрей. Ведь их нужно пропустить через каналы КГБ. Впрочем, я не думаю, что у них есть что-нибудь против тебя и Бонгарда.

Стовин задумался. Внезапно он решился.

— Еще одно, Мэл. Ты сказал, что нам предложили две визы для ученых?

— Да.

— Мне нужна третья. Но… — он жестом остановил Брукмана, пытавшегося возразить, — но не для ученого. Простая виза. Мне нужен помощник. Третий человек в дополнение.

— Вряд ли они согласятся. Кроме того, Бонгард будет твоим помощником.

— Я не имею в виду помощника в исследовательской работе. Я имею в виду нечто другое — я хочу человека, который заставил бы работать мой мозг совсем в другом направлении.

— Кто же это?

— Бисби. Пилот, с которым я летал над Аляской. Над морем Бофорта. Ты помнишь?

— Зачем он тебе? Да, я его помню. Но он же бывший военный летчик. Они никогда не позволят этого. Они будут считать, что мы что-то замышляем.

— Мне он нужен, Мэл, потому что он знает Север. Он полуэскимос. Я могу проехать через всю Сибирь в теплой шубе, мне сообщат все факты, все цифры — но я не знаю Севера. Если со мной будет Бисби, то благодаря его опыту я смогу отфильтровать информацию и сделать правильные выводы. В этом парне что-то есть. Он оригинально мыслит. И прекрасно тренирован.

— Я попытаюсь, — с сомнением произнес Брукман, — но на успех у нас один шанс из десяти.

— Не будет Бисби, не будет и Стовина, — заявил Стовин.

— Вот как?

Стовин улыбнулся.

— Да. Ты сказал, что Москва хочет меня? О'кей. Но такова цена. Они поймут. Цена Бисби.

— Может быть.

Брукман положил руку на плечо Стовина.

— Я думал, что у нас с тобой все пройдет гладко. Ты согласишься — и все. Но я должен был бы знать тебя лучше. С тобой всегда приходится делать выбор.

— С русскими тоже. Увидишь, они будут сопротивляться, спорить, но они дадут эту визу.

— Надеюсь, что ты прав.

Брукман открыл ящик стола и достал увесистый том.

— Это копия доклада, который русские прислали нам. Замечательный документ, Сто.

— Почему?

— Да, да. Видишь ли, это самый открытый отчет, который когда-либо поступал к нам из СССР, — сказал улыбаясь Брукман, — Я читал почти все, что приходило оттуда, но это самое честное и подробное описание катастрофы, происшедшей у них в стране. Вероятно, в Москве долго спорили, прежде чем позволили Солдатову рассказать нам об этом. И видно, что они испуганы.

Стовин похлопал по тому.

— Дают они какие-нибудь цифры — температуру, скорость ветра…?

— Кое-что. В нескольких милях от города работает метеостанция. Она в этом… как его, Академгородке. Она работала как обычно, но затем температура выскочила за пределы шкалы.

— Что это за шкала?

— Они используют стандарт Оймякона. Их инструменты рассчитаны на температуру семьдесят пять градусов ниже нуля по Фаренгейту.

Стовин присвистнул в изумлении.

— И температура выскочила за этот предел? Мэл, это же настоящий холод? Черт побери, в газетах было много шума по поводу случившегося, но ни единого намека на такой холод.

— Да. Такое сообщение напугало бы всех. И ты бы испугался, Сто. И не забывай, что приборы находились не в центре событий, не в центре этого проклятого Танцора, как ты называешь его.

— Эти цифры уже обработаны?

— Директор вычислительного центра уже получил их. Теперь он хочет, чтобы ты приехал в Будер и тогда они введут данные в Разл-Дазл. Администрация боится, что возникнет паника, когда народ поймет, что этот Танцор может пройтись танцем и по США. Так что пока эти цифры известны только мне, тебе и директору. И, разумеется, президенту, хотя, я думаю, они имеют для него мало смысла. Мы сможем сказать президенту больше, когда Разл-Дазл перекует эти цифры. Правда, мне кажется, что даже Разл-Дазл много не сможет извлечь из них. Как ты увидишь, нам предоставили не так уж много данных. И это не удивительно, так как трудно было русским предположить такой резкий скачок температуры вниз.

— Да, конечно, — сказал Стовин. — Он встал. — Пора идти, Мэл. Я хочу захватить вечерний самолет в Ла Руардиа.

Брукман пожал ему руку.

— Ты полетишь в Денвер завтра?

Стовин кивнул.

— Мне все равно нужно в Булдер… — по личным мотивам. И заодно я повидаюсь с Разл-Дазл.

Брукман кивнул.

— Я, разумеется, не могу сказать, когда ты полетишь в Новосибирск. Русские сами выберут время, удобное для них. Я сообщу тебе, как только узнаю. А ты не забудь, что ты должен назвать второго ученого. Если это будет Бонгард, то никаких проблем. Что же касается этого Бисби, — он с сомнением покачал головой, — то посмотрим.

В Нью-Йорке Стовин прошел по Пятой Авеню к Брантано, где он провел девяносто минут и купил восемь книг. Через три часа на высоте 42 000 футов он дочитал последнюю страницу сообщения Солдатова. Невидящим взглядом он смотрел из иллюминатора Боинга, летящего со скоростью 550 миль в час над редкими облаками и серо- зеленой равниной американского среднего Запада. Что я чувствую сейчас? — спросил он себя. — Удовлетворение? Пожалуй, больше никто не осмелится сказать, что случившееся в Новосибирске — это результат случайной аберрации климата.

Он снова открыл труд Солдатова и с ужасом прочел: более 180 000 погибших! Это же население такого города, как Солт Лейк Сити!

Стовин взял со свободного кресла «Нью-Йорк Тайме». Па первой странице описание катастрофы и старые фотографии Новосибирска в лучшие дни. Крупные буквы заголовка: «Ледяной Ужас в Советах!» и ниже «Советы отклоняют предложение о помощи из ООН». Он положил газету. Стандартная реакция Советов на катастрофы: спрятать голову как испуганная черепаха. Все газеты — от парижских до пекинских — сейчас взахлеб пишут о катастрофе, высказывают предположения, пересказывают сплетни… Изоляция пораженного города в далекой Сибири помогла русским контролировать поток сообщений, исключить доступ иностранных журналистов, которые смогли бы рассказать все подробно. Единственное свидетельство очевидцев пришло из Белграда. Это были рассказы небольшой делегации, ехавшей из Иркутска в Москву в Транссибирском экспрессе. Однако югославы прибыли на место происшествия через четыре часа после того, как там побывал Танцор, и мало что могли сказать. А что касается сообщения ТАСС, то, как всегда, из него ничего нельзя было узнать: «Произошла трагедия, много жертв». Ни описания, ни цифр. Только Солдатов смог передать точные сведения из России, но они, согласно Мэлу Брукману, были секретными даже здесь, в США.

— Леди и джентльмены, добрый день, — раздался голос командира корабля. — Сейчас слева вы можете увидеть реку Миссисипи. А белое пятно на горизонте — это Спрингфилд, столица штата. Теперь мы пересекли границу штата Миссури. В Денвере холодно, 55 градусов по Фаренгейту, небольшой дождь. Мы предполагаем приземлиться вовремя…

Вот она, Олд Мен Рейвз, сама Миссисипи. Стовин видел ее с воздуха сотни раз. Она была всегда такой же, глубокая морщина на лице Америки, такая же знакомая, как морщины на лице матери. Она тянется на тринадцать тысяч миль от Миннесоты до Мексиканского залива, соединяя собой множество городов… Сент-Пол, Дюбон, Ганнибал, Сент-Луис, Мемфис, Виксбург, Новый Орлеан… Интересно, какова была география Миссисипи 20 000 лет назад? Он со стыдом признал, что не знает. Однако новое поколение будет вынуждено узнать. Может быть, какой-нибудь пилот будущего, ведя свой лайнер над заснеженным Иллинойсом увидит совершенно новое русло Миссисипи. Эта мысль пробудила его воображение, и он стал размышлять о том, какова будет жизнь в Северной Америке. Снова ему на ум пришла фраза Ордри, когда-то поразившая его своей оригинальностью и точностью: «Дефект лежит в нашем воображении, а не в природе… Человек не всегда может представить себе, на что способна природа».

В Степлтонском аэропорту была забастовка местных таксистов. Однако, как всегда, бастовала молодежь, решившая устроить себе небольшие каникулы, а старые шоферы на своих личных машинах, чтобы не возбуждать своих молодых коллег, развозили пассажиров. Так что Стовин без особых трудностей добрался до Булдера. Администрация университета выделила ему комнату, и он сразу же позвонил Дайане. В трубке слышались длинные гудки, но к телефону никто не подходил. Он расстроился, хотя и не хотел признаться себе в этом.

Но в его мозгу проплывали образы, не дающие ему забыться: трупы, которые югославы видели вдоль полотна Транссибирской магистрали, встревоженное лицо Брукмана, перелистывающего сообщение Солдатова, Бисби, рассказывающего о китах, и наконец, серебристая лента Миссисипи, проплывающая под ним. В шесть часов он встал, принял душ, пошел в кафе, поел в одиночестве, принял таблетку модагона и пошел спать. На этот раз уснул он быстро, хотя сон был тяжелым. Однако на следующее утро он чувствовал себя много лучше. Стовин взглянул на часы. Восемь. Повинуясь импульсу, он потянулся к телефону и набрал номер Дайаны. И обрадовался, услышав ее голос.

— Хэлло, Стовин! Что за пожар?

— Я звонил тебе вчера, но тебя не было.

— Я пыталась найти работу.

— Ну?

— Бюро генетики и рождаемости животных. Им нужен специалист по волкам.

Сердце его сжалось.

— Ты получила работу?

— Пока не знаю. Директор назначил мне встречу. Думаю, что получу это место.

— Где находится это бюро?

— Лондон. Англия. Это первые полгода. А потом, Бог знает, где я буду, — рассмеялась она.

— О…

Последовала неловкая пауза.

— По твоему тону скажешь, что у тебя все обстоит блестяще, Стовин.

— Да нет, — сказал он спокойно. — Вернее, да. Я иду сегодня в вычислительный центр. Нужно обработать кое-какие данные. Как насчет того, чтобы завтра вместе пообедать?

— Хорошо, Стовин. Но никаких пирогов с земляникой. И никаких техасских тостов.

— Это будет обед с самым маленьким содержанием калорий, — сказал он.

Когда он час спустя ехал в такси в вычислительный центр, стало холодно и пошел снег. По шоссе 36 несся сплошной поток машин, и лучи бело-золотого диска солнца отражались в стеклах автомобилей.

— Слишком ранний снегопад, — сказал водитель. Это был пожилой человек в красном пиджаке и видавшей виды голубой фуражке. — Похоже на то, что повторяется прошлый год. Не дай Бог.

— Да, прошлый год был плохим, — согласился Стовин.

Комплекс угловатых кирпичных зданий составлял центр Атмосферных Исследований с Вычислительным Центром. Стовин, склонив голову, пошел сквозь снег к широким ступеням лестницы, затем он поспешил по широкому коридору, увешанному цветными фотографиями ледяных кристаллов. Директор приветствовал его, и они сразу же пошли в машинный зал. У директора была своя копия сообщения Солдатова.

— Вы читали это, Сто?

— Да.

— Совсем плохо, да? Разумеется, вполне возможно, что это изолированный феномен. Но вы так не думаете. Верно?

— Нет.

— И я тоже. Даже если это изолированное явление, все равно ничего хорошего оно не сулит в будущем. Удар по Новосибирску может сравниться с атомной бомбой. Посмотрим, что скажет Разл-Дазл. Сто, я попросил одного из сотрудников помочь нам, так как он работает с машиной. Он не будет болтать. Я предупредил его. Его имя Хармон. Дейв Хармон.

Машинный зал находился на нижнем этаже комплекса. Внутри него поддерживалась строго постоянная температура 83 градуса по Фаренгейту. Стовин и директор шли по полу, выложенному красными плитами. Каждая плита была индивидуально сбалансирована и могла поворачиваться вокруг оси, обеспечивая доступ к жизнеобеспечивающим магистралям. В центре зала стояла Разл-Дазл — гигантская ЭВМ, вокруг нее были сгруппированы 12 дополнительных ЭВМ, обеспечивающих ее работу. Это был гигантский мозг Центра Атмосферных Исследований.

Навстречу Стовину и директору вышел молодой человек со свежим загорелым лицом. Вид у него был такой, как будто он собирался угостить гостей домашним обедом, а не вводить в ЭВМ статистические данные.

— Сейчас мы работаем одни, Дейв, — сказал директор. Это был полувопрос, полуприказ.

— Да, — ответил Хармон. — Все остальные пользователи отключены. У нас будет прямой доступ к центральному АЦУ, никакого ожидания, никакого разделения времени.

— Хорошо. Ленты здесь?

Хармон кивнул в направлении стола, где лежали пять кассет с магнитными лентами, присланными из Москвы. Эти контейнеры содержали все данные, которые могли получить приборы о катастрофе, происшедшей в огромном сибирском городе неделю назад. Хармон взял кассеты, проверил номера и вложил одну за другой в один из периферийных компьютеров. Он нажал кнопку «старт», послышалось шипение. Это магнитные ленты вращались относительно магнитных головок, плавающих в вакууме. Через три минуты считывание закончилось, вся информация, присланная из Новосибирска, разместилась во внутренней памяти машины. Стовин подошел к ЭВМ. Хармон с любопытством посмотрел на него.

— Вот лента с моей программой, — сказал Стовин. Снова Хармон вложил ленту, нажал кнопку. Внутри машины началась работа по обработке данных и принтер начал набивать ответы на длинную бумажную ленту. Стовин и директор взяли ленту, и отошли в конец зала, где их ждали стол и стулья. Несколько минут они читали молча, делая для себя заметки. Наконец Стовин поднял голову.

— Что ж, более или менее ясно. На севере и востоке от Новосибирска температура после полуночи начала резко падать. Вследствие этого началось засасывание воздуха в эту область. Типичная модель австралийского торнадо.

Директор кивнул.

— Но нет ответа на главный вопрос.

— Вы имеете в виду, насколько упала температура. Но приборы русских не были рассчитаны на такую низкую температуру. Так что Разл-Дазл не может сказать нам ничего по этому поводу.

— Ясно. Но вы заметили другую странную вещь?

Стовин поднялся, подошел к огромной карте стратосферы на стене. Немного погодя он вернулся. Директор молча смотрел на него.

— Если ЭВМ считала правильно, то мы имеем совершенно новую ситуацию, — сказал Стовин. — Все говорит о том, что воздушный стратосферный поток резко устремился вниз. Если мы раньше считали, что он способен совершать только горизонтальные зигзаги, то теперь он пошел вниз.

— Да, — ответил директор. — Самое неприятное, что мы очень мало знаем атмосферу. Если стратосферные потоки устремляются вниз, то они создают ужасный холод в эпицентре удара и очень низкую температуру вокруг. Именно это и произошло в несчастном городе.

— Это не земная температура, — сказал Стовин. — Это температура воздуха на высоте двенадцать миль. Примерно 112 градусов ниже нуля по Фаренгейту, если я помню учебники.

Директор молча кивнул.

— Так что теперь мы знаем, что такое Танцор, но не понимаем, почему он возникает. Это явление характерно для ледникового периода, или же его природа приберегла для нас?

— Может быть, в Новосибирске вам удастся кое-что выяснить, — устало проговорил директор.

— Может быть. Есть кое-какие исследования, которые мы можем там провести. Например, проделать анализ воздушных пузырьков в толще льда. Если там окажется воздух, характерный для верхних слоев атмосферы, то мы подтвердим гипотезу о том, как возникает Танцор. Но не ответим на вопрос, почему.

— Да, необходимо попытаться, Стовин. Но я думаю, что нас должны беспокоить вопросы не «как» и «почему». Нас будут спрашивать: когда. И на этот вопрос будет трудно ответить.

К ним подошел Харман с кучей диаграмм и графиков. — Я могу сделать фотокопии для мистера Стовина, — сказал он.

— Нет, — ответил директор. — Мы сделаем их для себя, а эти возьмет с собой мистер Стовин.

— Да, — ответил Стовин. — Я возьму с собой и ленты.

Вместе с директором они вышли из машинного зала и поднялись наверх, к главному выходу.

— Не беспокойтесь насчет Дейва, — сказал директор. — Он умеет держать язык за зубами.

— Вы думаете, что он понял?

— Он не дурак и быстрее читает распечатки. Он понял достаточно.

— В таком случае, — сказал угрюмо Стовин, — надеюсь, он будет хорошо спать.

Директор рассмеялся.

— Это мне и вам нужно снотворное. Харман молод, а молодость беспечна.

Стовин сел в такси, ожидавшее его. Белая пелена снега напоминала стальную фольгу. Директор зябко поежился. Стовин опустил стекло.

— Вы помните, что я спросил, характерны ли такие явления, как Танцор, для ледниковых периодов?

Директор кивнул.

— Так вот, я вспомнил. Я все время думал, что Танцоры нигде не упоминаются в литературе, но…

— Что? — спросил директор.

— Я вспомнил записки Себастьяна Мунстера о том, что он видел в долине Рейна в 1546 году. Эта книга есть в здешней библиотеке. Почитайте это место. Страница 330 или где-то рядом.

Скрежеща цепями на колесах по заснеженному гравию, автомобиль уехал. Директор направился в библиотеку Центра. Он попросил у девушки-библиотекаря копию Мунстера. С удивлением девушка взяла ключ, открыла дверь в небольшое хранилище и через некоторое время перед директором на столе лежал толстенный, переплетенный в кожу том. На его титульном листе древним шрифтом было написано: «Космография универсалис. Отпечатано в Базеле. 1552 год». С бьющимся сердцем директор перелистывал старые страницы, пожелтевшие, хрупкие, с гравюрами по дереву, где были изображены монахи и средневековые пейзажи. Наконец он добрался до 330 страницы.

И тут он улыбнулся. Разумеется, Мунстер писал по-латыни — языке ученых. Стовин полагал, что каждый должен знать латинский язык. Но он, директор, не мог. И, вероятно, никто в Центре не сможет помочь ему. Он понес том обратно.

— Вы не могли бы сделать копию этого абзаца для меня? — спросил он девушку. — Я попрошу кого-нибудь сделать перевод.

Она посмотрела на текст.

— О, это же смотрел доктор Стовин. Он сказал, что у Ладури есть перевод. Я сейчас.

Она достала с полки книгу Ладури «Времена неурожая, времена голода» — историю климата Европы за последнюю тысячу лет. Директор просмотрел содержание. Том, глава 4.

«4 августа 1546 года я ехал в Фурку и наткнулся на огромную массу льда. Она была толщиной в две или три пики, шириной в полет стрелы из хорошего лука, а простиралась она настолько далеко, что конца ее не было видно. Нельзя было без содрогания смотреть на это, и впечатление усугублялось тем, что от основной массы отвалились два куска, каждый из которых размером с крестьянский дом.

Если перевести размеры в современные величины, значит сорок — пятьдесят футов высотой и шестьсот футов шириной! Директор сидел, глядя в книгу, а затем заговорил вслух. Девушка удивленно смотрела на него, не понимая, с кем он говорит. Директор смотрел на нее, как бы продолжая разговор.

Да, конечно, это был Танцор. Только один Танцор. Он сигнализировал о приходе Малого ледникового периода, который заморозил Европу на полтора столетия. Л у нас уже четыре Танцора. Что они хотят сказать нам?

Сотни домашних животных и людей подверглись нападению волков.

Волки вернулись, чтобы угрожать русским

Майкл Биньон,

Москва, 20 марта.

Снова крик «волки!» разносится по лесам, полям и деревням России. Традиционный враг крестьян снова набрал силу, нападает на собак, овец и даже на людей…

Прошлой зимой волки загрызли тридцать собак в Кировской области. Волки отважились входить даже в город. В непосредственной близости от города обнаружен огромная стая.

Численность волков возросла по стране до невиданных размеров. В 1960 году в Российской Федерации насчитывалось 2500 волков, сейчас их около 12 000. То же я самое происходит в Белоруссии, на Украине, в Прибалтийских республиках.

А в Казахстане, Центральной Азии их, по самым скромным подсчетам, более 30 000. Недавно они появились в пригородах Москвы…

Участились нападения на людей.

Выдержка из статьи в «Таймс». 21 марта 1978 г.

 

Глава 8

— Так что насчет волков? — спросила Дайана, загребая своими туфлями на толстой подошве массу листьев припорошенных снегом. Пока они обедали, снег прекратился. Но было холодно, чертовски холодно. Дайана, подумал Стовин, была единственной женщиной из всех, кого он знал, кто принял его приглашение прогуляться.

— В сообщении из России есть место, где говорится, что волки вошли в город, вернее, то, что осталось от города. И в огромном количестве, — сказал он. — Вероятно, их привлекло обилие пищи.

Дайану передернуло, но Стовин, казалось, не заметил.

— Удивительно то, — продолжал он, — что они сумели в таком количестве оказаться поблизости. Они как будто предчувствовали.

Дайана пожала плечами. Они стояли уже далеко от автомобиля и двигались на запад. Впереди пылал закат поздней осени. Розово-золотые полосы украсили горизонт, горы дыбились на его фоне, как струйки черного дыма.

— Говорят, что за последний год в Сибири очень возросло поголовье волков. Русские не сообщают подробностей. Только случайные цифры. А наши люди не могут туда проникнуть, чтобы узнать истинную картину. Впрочем, я думаю, что вокруг Новосибирска было много волков. Обычно они избегают людей, особенно вооруженных. А вокруг Новосибирска сейчас наверняка стоят воинские части. Верно?

— Что-то насчет этого было в сообщении. Да, да, я помню, там указывалось, что за последнюю неделю было убито триста волков.

Она присвистнула. Золотые полосы на горизонте стали погружаться в чернильный мрак и на небе зажглись первые звезды.

— Триста?! Это больше, чем я могу представить. Могу я посмотреть на это сообщение?

— Вообще-то я не имею права… Но ты можешь прочитать.

Она резко остановилась, посмотрела на него насмешливо.

— Ты сам себе устанавливаешь правила, Стовин?

— Только некоторые. — Она с удивлением услышала нотку горечи в его ровном голосе.

Уже стемнело, когда они вернулись на поляну, где Дайана оставила машину. Они сели в кабину, и Дайана потянулась к тумблеру, но Стовин перехватил ее руку и сжал. Лицо его в слабом свете из окна было напряженным.

— Я хочу, чтобы ты прочла сообщение потому… потому, что это может коснуться тебя.

— Как?

— Ты знаешь, что я уезжаю?

— Да.

— Я могу взять двоих. Один — Бисби, пилот, с которым я летал на Аляску.

— Я помню. — Сердце ее забилось.

— Я могу взять еще одного ученого. Мэл Брукман навязывает мне Бонгарда.

— Бонгард… он опубликовал несколько работ по пылевой вуали? Но это не моя область.

— Да. Не твоя. Так же как канис люпус не область Бонгарда. Я не хочу Бонгарда. Я знаю, что он хороший ученый, но я не хочу его. Когда я был на Аляске, я много говорил с Бисби. И он сказал мне… то, что я всегда шал, но понадобился Бисби, чтобы поставить меня перед проблемой лицом к лицу. Мы должны понять не только то, что происходит с климатом. Мы должны понять больше. Мы должны понять, какова будет жизнь после того как это случится. Ты улавливаешь мою мысль?

Она кивнула.

— Бонгарда брать не имеет смысла. К чему там два климатолога? Мне нужен некто другой. Ты, Дайана. Я хочу, чтобы поехала ты. Нет… — он поднял руку, — Молчи. Слушай. Мне нужен зоолог, понимающий меня.

Он говорил торопливо, почти в отчаянии.

— Хорошо, хорошо, — проговорила она. — И незачем выкручивать мне руку. Если я и сомневаюсь относительно твоего предложения, то из-за другого.

— Из-за чего?

— Стовин, это же ответственная миссия. А кто я такая? Я сомневаюсь, знает ли меня кто-либо в Вашингтоне, а тем более в Москве. Им нужен человек с мировым именем. Вот, к примеру, Ван Гельдер.

— Ван Гельдер сведет меня с ума в первые двое суток, — сказал раздраженно Стовин. — И к тому же, сам он говорил, что ты лучшая из молодого поколения.

— Ван Гельдер это сказал?

— Да.

— Отлично. А я думала, что его привлекают только мои голубые глаза.

— Сегодня я буду звонить Брукману.

— Он свалится со стула. — Голос ее прозвучал неуверенно. Впервые Стовин улыбнулся.

— Нет. Он достаточно попотел, чтобы получить визу для Бисби. Получить визу для зоолога будет проще. Но ты поедешь со мной?

— Поеду, ты же знаешь.

— Хорошо. Теперь поедем в Булдер. Мне нужно позвонить. Для начала я позвоню Бисби.

— Какой он… Бисби?

— О, Бисби хороший парень. Парень, с которым можно поговорить. Он тебе понравится, увидишь.

— Хорошо, — сказала она, потянулась к нему и поцеловала в щеку. Он чувствовал сладкий запах ее волос. Тогда он повернулся и поцеловал ее в губы. Она не отстранилась, но почти не ответила на его поцелуй. Он был немного разочарован.

— Ты знаешь, все намного сложней, — сказал он смущенно. — Я приглашаю тебя не только из-за твоей научной специальности.

Она включила стартер, и мотор маленького «фольксвагена» взвыл.

— Об этом не думай, — сказала она. — Я тоже согласилась не только из научного интереса.

Бисби медленно ехал на юг от Анчордайка, слушая скрип цепей на колесах по плотному снегу. Дорога вилась вдоль закованной в лед реки Нинилчик. Через два километра он добрался до дома, который искал. Да, думал он, дом — это слишком пышное слово для этого сооружения. Это были две цистерны, ушедшие наполовину в землю и соединенные между собой фиберглассовым туннелем. Становилось темно.

Металлическая дверь, вырезанная в первой цистерне, была закрыта. Он не стал стучать, просто повернул ручку и вошел. Некоторое время он стоял, пока глаза его привыкали к свету. Телевизор, стоящий в дальнем углу с приглушенным звуком, показывал футбол. Единственная лампа висела на боковой стенке. Бисби прошел к металлической печке, на которой готовили пищу.

Здесь было тепло и стоял удушливый запах тел восьми эскимосов, молча сидящих кружком. Несколько раз открывалась дверь, на мгновение в проеме на фоне снега вырисовывалась темная фигура и дверь снова закрывалась. Вскоре сюда набилось столько людей, что места больше не было. Рядом с Бисби сидел молодой толстый эскимос. Он тяжело дышал, затем откашлялся, прочищая горло. Затем вытянул руку и выключил телевизор. Погасла и лампа, стало совсем темно. Свет проникал только через маленькое окно, когда фары проезжавшей машины скользили по дому. Напротив Бисби сидела женщина средних лет в потрепанной анораке. Она тихо разговаривала с девушкой, сидевшей рядом. Все остальные люди были не более чем молчаливыми тенями, и только случайный кашель выдавал их присутствие. Вдруг прослышалея шипящий шепот: ате, ате, ате…

Бисби не уловил момента, когда в комнате появилась приземистая фигура шамана Юлиуса О'Хото. На улице свистел ветер, снежные удары заглушали все звуки внутри. Вот в кругу никого нет… И в следующее мгновение и центре круга очутился он. Эскимосы верили, что шаманы могут видеть в темноте, что в них есть внутренний огонь, освещающий путь душе. Они верят… Что бы сказал его отец на это? Правда, Юлиус О'Хото не доверялся только своему внутреннему огню. Бисби заметил у него большой фонарь в водонепроницаемой оболочке. И все равно, повинуясь многолетней привычке, руки пилота скользнули под анорак и пальцы судорожно сжали амулет. Он посмотрел на шамана. Это был мужчина средних лет. Бисби вспомнил, что он работал клерком в каком-то учреждении. На нем были тяжелые большие очки, которые делали его плоское лицо карикатурным. Когда он поворачивал голову, на его переднем зубе поблескивала золотая коронка. В руках у него вдруг появилась бутылка пива. Он запрокинул голову и стал пить. Он не изъявил желания предложить пиво кому-нибудь из присутствующих, а поднял длинную палку и постучал ею по бутылке. Молодой толстый эскимос возле Бисби начал петь. Это была песня о карибу, старая песня, которую Бисби слушал еще ребенком. Заунывную мелодию все слушали молча, пока последние ее звуки не затихли в тишине. Шаман О'Хото остался сидеть и остальные ждали. Наконец он вытянул руки и все эскимосы стали протягивать свои руки — мужчины правую, а женщины — левую. Они быстро пожимали руку шамана: ребенок в углу заплакал, но мать его тоже сунула пухлую ручонку в руку шамана. Дошла очередь до Бисби. Пальцы шамана оказались грубыми и холодными, как рыба. Затем Бисби снова нащупал свой амулет.

О'Хото раскорячился в центре круга, достал из-за пояса кожаную рукавицу. Он положил ее рядом с собой, встал, коснулся ее концом палки. Затем еще раз… и еще. И каждый раз казалось, что ему все труднее поднимать палку. Наконец шаман стал делать вид, как будто вытаскивает палку, ушедшую глубоко в землю. И когда он откинул голову, Бисби почувствовал, как на его лицо брызнули капли пота. И вот шаман достиг последней стадии своего заклинания. Он больше не мог тащить палку. И тогда он заговорил, хрипло, задыхаясь.

— Мой торнак с нами.

Судорожный вздох прошелестел по кругу эскимосов. Бисби почувствовал, как волосы на его голове зашевелились. Теперь О'Хото тихонько переговаривался с каждым эскимосом по очереди. Эскимос имел право задать торнаку один вопрос… Покупать ли эту лодку?… автомобиль…? Будет ли эта женщина помогать мне? Отдадут ли мне долг? И каждый раз О'Хото тащил из земли свою палку. Если после вопроса палка поддавалась легко, то спрашивающий счастливый и благодарный покидал круг. Иногда палка оставалась неподвижной. Женщина в потертом анораке спросила, выздоровеет ли ее сын. И палка стояла неподвижно, как вкопанная и залитая цементом. Женщина с всхлипываниями выбралась из дома.

Когда дошла очередь до Бисби, тот понял, что они остались одни с шаманом. Он чувствовал на себе взгляд О'Хото. Затем шаман поднял бутылку, допил пиво с громким бульканьем и швырнул ее в дальний конец комнаты. 5атем он начал петь так быстро, что слова песни неслись сплошным потоком. Это была песня ихованьотов — Бисби понял это по отдельным словам. Голова его кружилась. Интересно, откуда шаман узнал, что Бисби с острова Изовак? Наконец песня кончилась. Шаман схватился за палку.

— Задавай свой вопрос.

— Меня пригласили в путешествие. Стоит ли мне соглашаться?

Палка не двигалась, но О'Хото не старался вырвать ее, как это он делал во время предыдущих вопросов.

— Так какой ответ? — спросил Бисби.

— Ответа нет, — ответил шаман, — Я не могу держать палку. Смотри…

Он убрал руку. Палка осталась стоять без опоры.

— Ты должен задать еще вопрос. Бисби облизал губы.

— Я должен ехать? Палка осталась стоять.

— Ты должен.

Бисби хотел встать, но шаман поднял руку.

— Ты можешь задать еще вопрос. Спрашивай ториака.

Руки Бисби, сжимающие амулет, стали влажными от пота.

— Я вернусь?

Внезапно на него дохнул ледяной воздух, комната как будто наполнилась хлопаньем крыльев. Удивленный Бисби поднял голову и пропустил момент, когда исчезла палка. Он посмотрел на шамана.

— Что… — начал он, но О'Хото покачал головой и положил палец к губам.

— Мой ториак ответил, — сказал он тихо. — Он ушел…

Каменистая скала, на которой лежал волк, находилась на высоте ста футов над скованным льдом озером. Тридцать тысяч лет назад, до того, как пришел лед и озеро улеглось в нынешнюю ледяную постель, это место было побережьем. Тут и там виднелись раковины древних обитателей моря. Кроме того, можно было увидеть свидетельства того, что здесь когда-то жили и другие охотники длинные заостренные кристаллы кварца — такие же острые, как и в ту пору, когда они служили наконечниками стрел доисторических людей. Волк не мигая смотрел на голую блеклую равнину. На ней совершенно не было деревьев, а последние цветы арктического лета давно отцвели. Круглые бока огромных камней покрывали бурые лишайники. На первый взгляд эта равнина была лишена жизни, но волк знал лучше. На берегу озера валялся череп карибу. А возле него прыгала маленькая птичка, одна из последних, собирающихся лететь на юг. Однако внимание волка было устремлено на множество черных точек, видневшихся на заснеженном перевале в трех четвертях мили от него. Он поднял голову, сморщил нос, принюхиваясь. Точки приближались к нему со скоростью три мили в час. Вскоре уже можно было разобрать, что это волки, хотя этот волк давно знал, кто это. Он резко встал, крепко упираясь когтистыми лапами в землю, облизал длинным языком черные губы, закинул голову и завыл. Вожак приближающейся стаи, которая уже была всего лишь в полумиле, тоже завыл.

Волк повернулся и стал спускаться к озеру. Внизу он ровными прыжками понесся к нагромождению камней, где гранитные глыбы образовали натуральный амфитеатр. Вокруг улеглись, ожидая, четырнадцать волков стаи. Сначала волк приветствовал свою волчицу, нежно рыча и обнюхивая ее. До конца своей жизни они составляли пару, а он был вожак стаи. Никто не осмеливался бросить ему вызов. Каждое решение, от которого зависела жизнь стаи, принимал он один.

После волчицы пришла очередь других волков приветствовать его. Они махали хвостами, клали когтистые лапы на его шею, возбужденно урчали, делали вид, что наскакивают на него. Когда формальности окончились, большой волк вытянул хвост и большими прыжками понесся к озеру. Остальные последовали за ним. Они бежали охотничьим строем, где каждый волк знал свое место и знал, что ему надо делать.

Стая, которую он видел сверху, — в ней было двенадцать волков, уже была у озера, когда они прибыли. Древний ритуал закончился очень быстро. Вожак прибывшей стаи — старый волк — помочился возле камня и здешний вожак пренебрежительно понюхал это место. Затем два волка разошлись и глухо зарычали. Старый вожак неожиданно лег на землю в позе подчинения — крепко вжавшись в грунт и поджав хвост. Первый вожак обнюхал его и отвернулся. И тут же две стаи смешались друг с другом. Теперь это стала одна стая — двадцать семь волков. Они помчались за новым вожаком вдоль озера. Волк не остановился возле амфитеатра, где его стая провела два дня. Короткий день сменился сумерками, ветер со снегом подгонял волков.

Волк вел стаю вперед уверенно. Он как будто бежал по компасу. Темно-красный диск заходящего солнца был за его правым плечом. Вожак вел свою стаю на юг.

 

Глава 9

Стовин оставил напрасные попытки уснуть, открыл занавеску иллюминатора и посмотрел в черноту ночи. Некоторое время он прислушивался к ровному гулу моторов Боинга, думая, что монотонный звук усыпит его, но в мозгу постоянно формировались вопросы. Сон не приходил. На ночном небе виднелось несколько звезд. Он посмотрел на часы. Час с четвертью назад самолет взлетел с лондонского аэропорта. Еще три часа до Москвы… Возле него сидела Дайана с закрытыми глазами. Невозможно было понять, спит она или нет. А за нею сидел Бисби, спокойно читающий что-то. Стовин присмотрелся и удивился. Бисби читал Тура Хейердала «Древний человек и Океан». Он снова взглянул в иллюминатор. Под самолетом виднелось скопление огней. Под самолетом наверно уже Дания? — думал он. — Нет, не знаю. Еще одно, чего я не знаю.

— Почему русские не хотят выдать визы другим ученым? Ледбестер был вне себя от злости. Крупный британский ученый — он буквально кипел от ярости. — Черт побери, — говорил он Стовину. — Ведь такая ситуация может возникнуть и у нас. Если все произойдет так быстро, как вы полагаете, а я теперь склонен согласиться с вами, то этот удар мы перенесем гораздо хуже, чем все остальные промышленные страны. Ведь этот удар придется на все районы севернее Темзы. Поэтому мы просто должны тать в точности все, что произошло в Новосибирске, чтобы подготовиться.

Да, Ледбестера можно было понять. И президент дал ясно понять британскому премьер-министру, что Англия получит копию доклада Стовина. Если, конечно. Стопин обнаружит что-либо. Ледбестер, конечно, прав. Британия больше всех пострадает, и ей крайне важно знать, что обрушится на нее. Почему я думаю о Британии? — подумал Стовин. — Да потому, что я один из них. Нет, нет. Я американец. Я хочу быть американцем. Но… но все же, во мне шевелится теплое чувство к этим холодным, сырым, туманным маленьким островам. Я никогда не знал своего отца. Он умер, когда мне было три года. Мать говорила, что он был англичанином до мозга костей. Она много рассказывала о нем, когда мы жили в маленькой квартирке в Санта-Монике.

— Я никогда не думала, — говорила она, — что я буду так ждать дождя.

Стовин не понимал, о чем она говорит. Но теперь, когда ее не стало, это было все, что осталось от Англии в его жилах. Без этого он не был бы Вильямом Стовиным. И все же, подумал он, закрывая глаза и чувствуя, что засыпает, я американец. Теперь и навсегда.

Он проснулся от ощущения, что самолет садится. Он посмотрел на часы и понял, что самолет находится в сотне миль от Москвы и Боинг начал снижение. Включился сигнал «Застегнуть ремни». Дайана проснулась и заговорила с Бисби. Стовин не слышал, о чем они говорят, но отметил, что их беседа носила дружеский характер. Когда самолет спустился в нижние слои атмосферы, снег забил иллюминаторы. Это была нелегкая посадка. Командиру Боинга потребовалось все его умение, чтобы плавно посадить самолет. Бисби во время посадки отложил книгу и прислушивался к реву моторов. Он заметил взгляд Стовина и улыбнулся.

— Плохая ночь для посадки. Хорошо, что я не в кресле пилота.

Сквозь снежную пургу Боинг подрулил к центральному комплексу аэропорта Шереметьево. Впервые Стовин видел Советский Союз. Несколько закутанных людей стояло возле здания, они были освещены яркими бело-желтыми огнями. Вдали стояли два реактивных самолета. Один Боинг компании Элиталия и огромный с высоко расположенными крыльями самолет Аэрофлота, которого Стовин не мог узнать.

— Антонов, — коротко ответил Бисби на вопрос Стовина. — У них есть бомбардировщик этой модификации.

Вдоль дорожки высились снежные сугробы. Подъехали два желтых автобуса. В самолете открылись двери и сразу стало холодно. Стовин и его спутники пошли за остальными пассажирами, но их остановила улыбающаяся стюардесса.

— Пожалуйста, сидите, — сказала она. — Относительно вас у нас есть другие распоряжения.

Они снова сели. По взлетной полосе ехала огромная машина, за нею ехала другая машина, убирающая расплавленный лед. Через несколько минут к самолету подкатил большой черный лимузин. Бисби с любопытством глядел на него.

— О, сюда подъехал «Зил», — сказал он. — Это, вероятно, за нами.

Снова появилась улыбающаяся стюардесса, и они вышли из самолета. Хотя Стовин плотнее запахнул пальто, его сразу охватил свирепый холод. Стоящий возле «Зила» человек в меховом пальто услужливо распахнул дверцу, приглашая их на широкое заднее сиденье. Возле шофёра сидел молодой человек в очках. Он повернулся, приветствуя их на отличном классическом английском языке с гортанным акцентом.

— Меня зовут Григорий Волков, — сказал он, улыбаясь. — Я из Министерства иностранных дел. Я в вашем распоряжении, пока вы будете в Москве. Сожалею, что это будет очень недолго.

«Зил» вывернул на широкую дорогу, направляясь к воротам аэропорта.

— Разве нам не нужно проходить таможенный контроль? — изумленно спросила Дайана.

— Вы наши почетные гости. Достаточно передать мне ваши паспорта и визы.

Он открыл пластиковый кейс, достал резиновую печать и отметил их визы. Он аккуратно записал номера паспортов и виз в свою записную книжку. Возвращая документы, он заметил удивленный взгляд Стовина и смущенно улыбнулся.

— В нашей стране к документам относятся с почтением, — сказал он, как бы извиняясь.

Автомобиль выехал на широкое шоссе. Стовин взглянул на часы. Почти полночь. На шоссе совершенно не было машин. Навстречу им попался бульдозер, чистивший встречную полосу.

— Плохая ночь, — сказал Стовин Волкову.

Русский пожал плечами.

— Это шоссе было закрыто из-за заносов. Сейчас мы его чистим. В этом году слишком обильные снегопады. В такую погоду люди неохотно выбираются из

дома.

— У вас всегда так?

— В январе, да. Но в этом году холода наступили слишком рано. Мы еще в начале зимы, а температура уже достигает рекордной отметки.

Мимо них в снежном тумане промелькнула какая-то уродливая конструкция — что-то вроде гигантской танковой надолбы.

— Но наша зима помогла нам остановить немцев в 1941 году, — сказал Волков.

Он кивнул в сторону монумента.

— Это последний рубеж, которого они достигли, наступая на Москву. Отсюда можно видеть звезды на башнях Кремля.

— А сейчас в Москву приезжают немцы? — спросила Дайана. Она имела в виду, пускают ли их сюда, но не осмелилась так построить вопрос.

— Конечно, — ответил Волков. — Теперь ведь они стали демократами.

Он улыбнулся, и Стовин заметил золотые коронки на зубах.

— По крайней мере, некоторые, — добавил русский.

— Вы сказали, — начал Стовин осторожно, — что мы будем в Москве недолго.

— Только эту ночь. Завтра утром рейс в Новосибирск. Это недолгий полет — всего четыре часа.

— Кто нас там встретит?

Волков пожал плечами.

— Я пока не знаю имен. Вероятно, сотрудники Сибирского Отделения наук.

Он взглянул на Стовина.

— Ситуация в Новосибирске весьма сложная… и непредсказуемая… вы понимаете?

Стовин кивнул.

— Но не беспокойтесь. Вас встретят.

Они уже были в центре Москвы, и автомобиль ехал по широкому бульвару. Затем он свернул на улицу, вдоль которой стояли магазины.

— Улица Горького, — сказал Волков. — Ваш отель в конце, возле Красной площади.

Отель располагался в большом помпезном здании. Их разместили на семнадцатом этаже. Стовин посмотрел в окно, прежде чем улечься в узкую постель. Огни Москвы — совершенно непохожие на огни Нью-Йорка — виднелись сквозь белую пелену снега. На одном из зданий, совсем близко, светилась красная звезда. Стовин лег в постель и открыл одну из книг, которые привез с собой. Это был Герман Флон «Геофизическая модель инициации оледенения». Книга была написана в 1974 году. Стовин вынул закладку и начал читать.

«… Начальная стадия оледенения длится несколько десятилетий. Какие аномалии в атмосфере Земли могут быть причиной столь катастрофических явлений? Об этом можно только догадываться…»

— Клянусь богом, это же отражение от льда, — сказал второй офицер английского судна «Орка», опуская бинокль. Далеко на севере, там, где серое море сливается с серым небом, что-то поблескивало.

— Чепуха, не может быть, — заметил первый офицер, — мы же находимся в двухстах милях к югу от границы дрейфующих льдов.

Он поднял бинокль и долго всматривался вдаль. Затем он повернулся ко второму офицеру.

— Действительно, что-то странное. Радар показывает что-нибудь?

— Расстояние еще слишком велико, — ответил второй офицер. — Но я пойду взгляну на экран. — И он спустился с мостика, оставив первого офицера одного. Первый офицер был новичком в Арктике, и он совсем не хотел выглядеть дураком перед своим подчиненным. «Орка» сейчас находилась на северо-западе от Шотландских островов. Нет, в этих водах не может быть льда, думал он. Вероятно, это просто обман зрения, отблеск от низких облаков. Второй офицер уже снова поднялся на мостик.

— Ну? — осведомился старший по званию.

— На экране сетка дождя, но все же видно какое-то смутное пятно. Нужно подойти ближе.

Прошло два часа до того момента, как два моряка увидели первые льдины. Они виднелись на поверхности моря, как серые бугорки. С судна спустили сеть и выловили несколько льдин. Оба офицера спустились на палубу, чтобы посмотреть на улов.

— Да, черт возьми, — сказал второй офицер. — Он вытянул руку и достал из сети пару мертвых рыб. — Я такое уже видел, но это было совсем близко от Полюса.

— Что вы имеете в виду? — спросил старший офицер.

Второй офицер выпрямился, все еще держа в руках рыбу. Он ткнул ногой глыбу льда.

— Это старый лед, — сказал он. — Он формировался годами. Вероятно, откололся от большого, очень большого айсберга.

— Ну и что?

— Где этот айсберг? Судя по виду льда, этот айсберг должен находиться далеко на юге. Взгляните на это…

Вся поверхность моря была покрыта льдинами.

— И еще, — сказал второй офицер. — Где есть один айсберг, там есть и другие. Айсберги как киты. Они редко встречаются в одиночку.

Выдержка из меморандума Председателя Национального Научного Комитета помощнику президента.

«… из всех имеющихся данных можно сделать следующие выводы:

1. В октябре зафиксировано уменьшение температуры морской поверхности (ТМП) на 1,7 градуса возле северо-западного берега Испании. У побережья Перу снижение температуры более значительно: 1,9 градуса.

2. Снижение ТМП является дополнительным свидетельством того, что происходит изменение климатических условий на Земле. Несмотря на несовершенство методов измерений различных параметров уже можно сказать следующее:

а) Воздушные полярные массы не устремляются к северу весной.

б) Границы климатических зон сдвигаются к югу и то, что раньше было нормальным для Аляски, становится нормой для севера Соединенных Штатов и юга Канады. Холодные массы воздуха вторгаются даже в субтропические области, как Флорида, Калифорния и Нью-Мексико…

в) Сдвиг климатических зон, как это ни парадоксально, в первую очередь проявился в Африке в виде сильнейших засух в Южном Алжире, Мавритании, Мали, Нигере, Верхней Вольте, Эфиопии и на юге Судана. Таким образом, скорость продвижения пустыни Сахары на юг континента увеличилась на несколько миль в год. Отсутствие муссонных дождей на Индийском субконтиненте тоже можно объяснить сдвигом климатических зон.

г) Судя по всему, изменения климата в Африке и в Индии являются необратимыми, по крайней мере, на двести следующих лет.

3. Сдвиг климатических зон в США, Канаде, Сибири, Британии тоже вызовет драматические последствия, хотя

временные пределы еще не ясны. С точки зрения доктора Стовина, исследующего крайне необычные климатические явления в Новосибирске, изменения произойдут очень быстро. Расчеты, проведенные на ЭВМ в Коннектикутском Технологическом институте, показывают, что полное оледенение наступит через 125 лет, хотя возможно и более быстрое изменение климата.

4. Во всяком случае, воздействие изменения климата на численность населения Земли, на производство продуктов питания и энергетических ресурсов будет весьма значительным, и я предлагаю вашему вниманию отчет доктора Конора Донливи, агронома, члена Национального Научного Комитета…».

 

Глава 10

Сидя в специальном служебном помещении аэропорта Новосибирска, Евгений Солдатов беспокойно спал, опустив голову на грудь. Открывшаяся дверь разбудила его, и он встал. Но это был один из милиционеров аэропорта. Он тихо заговорил с женщиной за столом. Солдатов снова сел. Он почти не спал сорок восемь часов и четверо суток не виделся с Валентиной. А теперь, хотя в сложившихся обстоятельствах это было неудивительно, московский самолет опаздывал на целый час. Разумеется, он мог бы поручить встречу Стовина кому-нибудь из подчиненных. Он мог бы встретиться со Стовиным завтра, а эту ночь поспать хотя бы несколько часов. Но по причине, непонятной ему самому, он хотел встретить Стовина лично. Он нетерпеливо ждал его все последние дни. Стовин действовал на него как сильное успокоительное. Солдатов угрюмо улыбнулся. Он вспомнил, какой он поднял шум в министерстве, когда чиновник сказал ему, что они отказывают в визе Стовину, так как он требовал еще одну визу для своего личного помощника. Не часто случается, что человек из Академии спорит с работником министерства, но это был особый случай. То, что произошло в Новосибирске, изменило многое… Конечно, в Москве еще не прочувствовали этого… Конечно… Он смотрел на стопку брошюр, которые его попросили вручить Стовину и его сопровождающим. Обычный набор для иностранных посетителей в советских аэропортах: «Создание партии» Василия Орлова, «Как развивалась тяжелая промышленность» Карпенко. Солдатов презрительно оттолкнул от себя книги. Интересно, неужели они думают, что эти книги как-то могут воздействовать на такого человека, как Стовин? Убедят его вступить в Партию? Некоторые люди в Москве живут в реальном мире, в новом мире, мире, который пытается объяснить этот американец, и пытается понять он, Солдатов. Снова открылась дверь и за спиной милиционера Солдатов увидел немного сутулого человека, который был ему давно знаком по фотографиям. Они уже здесь. Солдатов поднялся и пошел к ним. Внезапно вся усталость покинула его. Он вытянул руки.

— Доктор Стовин? Весьма рад встрече с вами. Меня зовут Евгений Солдатов. Прошу за мной. Вы, должно быть, очень устали. — Он улыбнулся девушке и Бисби.

Хорошо, подумал он, что они сами позаботились о теплой одежде, теплой обуви. Добротная американская одежда. Здесь им такой было бы не достать.

— Я рад, что прибыл сюда, — сказал Стовин. Солдатов внимательно посмотрел на него. Он был немного моложе, чем представлял Солдатов. От Стовина исходило какое-то ощущение власти, не политической, не административной, а интеллектуального превосходства. Он был уверен в себе, даже самоуверен, он знал, что мозг его дает ему преимущество перед остальными людьми. Солдатов заставил себя вернуться к действительности. Стовин представил ему остальных членов своей миссии.

— Дайана Хильдер, — сказал он, — Университет Колорадо.

Солдатов посмотрел на девушку. Значит, вот она какая. Ему говорили, впрочем, лучше не думать о том, какими путями эта информация пришла в КГБ, что Стовин заинтересован в этой девушке и именно поэтому она получила визу. Может быть. Во всяком случае, выглядела она вполне интеллигентно. И весьма привлекательно со своими легкомысленными кудряшками и широким чувственным ртом. Зоолог. Работала с волками. Он подумал, что она увидит завтра утром, и рот его скривился в усмешке.

— А это Поль Бисби, — сказал Стовин. — Мой помощник…

Совершенно неожиданное лицо. Он видел такие лица на востоке, в районе Иркутска, близ монгольской границы. И вверх по Лене. Да, конечно… Это же лицо якута. Он пожал руку Бисби и подумал, что в жилах этого парня наверняка течет якутская кровь. Однако Бисби заговорил на обычном английском языке с американскими интонациями, и сразу же стал человеком англосаксонского типа.

— Моя машина внизу, — сказал Солдатов. — Я думаю, что нам нужно ехать в Академгородок. Там вас устроят. Однако боюсь, что вам не придется жить вместе. Вы же знаете, что здесь случилось. В Новосибирске не осталось ни одного отеля и Академгородок переполнен. Он остался сравнительно целым.

Внезапно свет мигнул и погас. В темноте прозвучал невозмутимый голос Солдатова, говорящего на грамматически правильном английском языке, на котором не говорят уже нигде в мире.

— … я надеюсь, что вы получите максимум удобств, которые мы можем обеспечить при нынешнем положении вещей…

Свет снова зажегся, и Солдатов повел их по лестнице, мимо закутанных в меха охранников, мимо солдата часового с автоматом Калашникова наготове, через вертящиеся двери аэропорта на улицу. В воздухе стоял ровный гул моторов, и Солдатов почувствовал любопытство молодого американца и объяснил ему:

— Генераторы… Вы же знаете, что случилось тут? Все линии электроснабжения — подземные и воздушные — разрушены. Конечно, они восстанавливаются, но это не так просто. Поэтому мы используем армейские генераторы, восемьдесят, чтобы быть точным. Их привезли с ближайшей военной базы… Вы служили в авиации?

— Да, — ответил Бисби.

— Значит, вы знаете, что у нас много военных баз, в том числе и здесь.

Через пять минут три американца уже сидели на широком заднем сиденье «Чайки», а Солдатов разместился возле шофера. Автомобиль поехал по широкому шоссе, которое уже начал заносить снег. На шоссе почти не было движения. Им встретился лишь небольшой караван бульдозеров, сопровождаемый армейской машиной. Вскоре фары «Чайки» осветили палаточный лагерь. Внутри некоторых палаток светился огонь — керосиновые лампы, судя по яркости света. Возле палаток горели костры, вокруг них толпились люди.

Стовин наклонился вперед.

— Палатки? В них же чрезвычайно холодно. Какая сейчас температура?

Солдатов пожал плечами.

— Не очень холодно, должен сказать. Это не сибирский мороз. Я не смотрел на приборы сегодня, но кажется градусов двадцать ниже точки замерзания.

— О, Боже, — проговорила Дайана.

— У нас здесь сто тысяч человек остались без крова. И более половины из них либо очень молоды, либо очень стары, либо очень больны, — спокойно сказал Солдатов. — Мы находимся на расстоянии 1800 миль от Москвы и даже Омск далеко от нас — примерно четыреста миль. Поэтому мы не можем эвакуировать людей. И те, кто имеет палатки, считают, что им повезло. Но мы делаем все, что можем. Хотите, мы остановимся и посмотрим?

«Чайка» замедлила ход и свернула с шоссе на широкую боковую дорогу, по сторонам которой стояли бензиновые светильники. Вдруг перед машиной вспыхнуло море света, такое яркое, что после темноты дороги Солдатов и трое американцев вынуждены были защитить глаза руками. Это были мощные прожектора. Они вышли из машины и жгучий холод сразу накинулся на них, но при виде того, что происходило перед ними, они забыли про холод. Шум был оглушительным. На площади в сорок ярдов работали, наверное, сорок бензиновых пил. Люди с пилами вгрызались в тайгу, валили лес. Тракторы вытягивали громадные стволы на поляну, где сотни мужчин и женщин с ручными топорами и пилами очищали их от веток и сучьев, пилили их на бревна. Чуть поодаль уже вырастали бревенчатые хижины. Оттуда доносились удары топоров, молотков, визжание пил. Более тысячи людей работали тут с отчаянным, почти безумным упрямством. В стороне стояла медицинская палатка с красным крестом на боковом холсте. Один мужчина средних лет, тащивший бревно к месту строительства, вдруг отпустил его и присел на снег, держась за грудь. Женщина в зеленой форме вышла из медицинской палатки и склонилась над ним. Никто не заговорил с ними, никто не подошел к ним. Три американца, изумленные, смотрели на происшедшее. Им это казалось кошмаром.

— Нам не хватает двух вещей, — сказал Солдатов, — во-первых, дерева. Здесь, в основном, растут серебристые ели, которые запрещено вырубать. А кроме того, людей, которые могли бы работать. Однако что-то делать надо. Бревенчатые хижины лучше палаток.

Солдатов повел их обратно к машине. Холод уже становился невыносимым, и они с радостью забились в теплый салон. «Чайка» двинулась обратно, непрерывно сигналя, так как по дороге непрерывно двигались люди, несущие доски, инструменты, строительные материалы. Вскоре поток людей иссяк и они понеслись по пустому шоссе, по сторонам которого в темноте угадывалась дикая тайга, тянувшаяся до самого горизонта. Солдатов повернулся к ним.

— Мы уже скоро приедем. Вот и Обь.

Черная вода и серый лед сверкали в свете фар. По обеим сторонам реки кое-где виднелись огоньки, но ничего не говорило о том, что здесь стоял огромный город. «Чайка» с глухим стуком поехала по временному понтонному мосту.

— Сейчас мы в восьми милях к востоку от старого Обского моста, — сказал Солдатов. — Вы знаете, что с ним случилось?

— Да, — ответил Стовин. — К этому месту можно подъехать ближе?

— Трудно. Вы это завтра и сами увидите. Проблема не просто в том, что мост исчез. Вы, доктор Стовин, увидите, что сама Обь тоже исчезла, в том смысле, в каком она была раньше. Теперь русло ее изменилось, и мы были вынуждены прорыть канал, иначе пострадали бы от наводнений. К счастью, в это время года река скована льдом и течение ее очень медленное.

Вскоре «Чайка» съехала на берег и остановилась перед шлагбаумом, возле которого стояли солдаты. Подошел милиционер и заглянул в окно машины. Последовал разговор по-русски и водитель подал милиционеру бумаги. Тот внимательно просматривал их. Солдатов сидел спокойно, не говоря ни слова. Наконец милиционер отдал бумаги водителю и махнул рукой, разрешая ехать дальше. Солдаты, гревшиеся возле костра, подняли шлагбаум. «Чайка» почти уже проехала, как вдруг раздался выстрел. Водитель остановил машину. Один из солдат возле костра что-то крикнул в сторону и вскоре в круг света вышли двое солдат, таща за собой темное тело.

— Что это? — спросил Бисби. — Грабитель?

Солдатов улыбнулся.

— Можно сказать и так. — Он повернулся к Дайане. Думаю, что это по вашей части. Это волк.

— Могу я посмотреть на него? — быстро спросила Дайана.

— Конечно.

Солдатов что-то сказал водителю, затем вышел и открыл дверцу. В сопровождении двух американцев и Солдатова девушка прошла к костру, возле которого лежал волк. Двое солдат, повинуясь приказу Солдатова, отошли в сторону, но с любопытством посмотрели на девушку. Она опустилась возле волка на колени.

Прекрасный выстрел. Пуля пробила позвоночник волка у самого основания шеи и только небольшое пятно запекшейся крови указывало на место, куда попала пуля. Один желтый глаз волка был открыт и смотрел куда-то, другой был закрыт. Длинный красный язык вывалился изо рта, застывая на морозе. Дайана взялась за челюсти и стала открывать пасть волка. По приказу Солдатова один из солдат пришел ей на помощь. Его сильные руки раздвинули челюсти волка и она смогла заглянуть вовнутрь. Верхние клыки, длинные, желтые, слегка загнутые, не сомкнулись в момент смерти, поэтому так легко удалось разомкнуть волку пасть. В глубине пасти Дайана увидела массивные зубы, способные раздробить кость быка или бизона. Они выступали, гладкие и мощные, из замерзающей слюны. Наконец она поднялась и кивнула солдату. Тот отпустил челюсти, которые остались открытыми, а девушка пошла к автомобилю.

— Ну? — спросил Стовин, когда она забралась внутрь.

— Весьма интересно, — ответила она, обращаясь скорее к Солдатову. — Молодой волк, около ста двадцати фунтов. И ему не больше двух лет, судя по зубам. Я думала, что это старый волк, раз он пришел за трупами. Но он был в расцвете сил. Совсем не такое животное я ожидала увидеть… — Она колебалась.

— Возле трупов, — ровным голосом сказал Солдатов.

Дайана вспомнила разговор с Ван Гельдером, который происходил совсем в другое время, в другом мире, как ей казалось теперь. Что же он сказал… — Канис люпус будет пожирать трупы, но он любит трупы людей… — Она с усилием вернулась в настоящее. Солдатов все еще говорил.

— Я говорил об этом с Валентиной, но она сказала, что я слишком предубежден по отношению к волкам.

— Валентина? — спросила Дайана.

Солдатов улыбнулся.

— Ах, да, простите. Валентина — это моя жена. Вы, мисс Хильдер, встретитесь с нею сегодня, так как вам придется остановиться на моей даче в Академгородке.

Он повернулся к Стовину и Бисби.

— У меня нет возможности разместить вас у себя, поэтому вы будете жить в школе № 2. Там вам будет удобно. Другие ученые в таком же положении, как и вы. В школе номер два сейчас живут сорок ученых.

— Иностранных ученых?

— Советских.

Последовала пауза, после которой Дайана спросила:

— А мадам Солдатова… она знает о волках?

— Она больше разбирается в бабочках. — Казалось, он был рад сменить тему. — Она лепидоптерист. Но у нас в Сибири каждый зоолог найдет себе дело по душе. Я думаю, что вы тоже, мисс Хильдер.

— Что вы имели в виду, когда сказали о предубеждении относительно волков?

Солдатов посмотрел в темноту.

— Мы уже почти приехали. Скоро вы сами сможете спросить Валентину.

Для трех американцев следующие полчаса прошли как в тумане. «Чайка» остановилась возле большого бетонного здания. Снег густо валил с черного неба и холод обжигал лица, когда Стовин и Бисби спешили за Солдатовым ко входу в школу № 2. Эта была школа, как заметил усталый Стовин, похожая на все остальные школы мира. В ней гнездился тот неистребимый запах бумаги, половой краски, пота, который был во всех школах по обе стороны Атлантики. Солдатов показал им, где они будут спать — классная комната с допотопными партами, сдвинутыми к стене. Вдоль другой стены стояли странные сооружения из металла и брезента — раскладушки, как называл их Солдатов. На стене висел ряд портретов в рамках — и среди них портреты Байрона, Шелли, Хемингуэя, Марка Твена, Диккенса, Джорджа Бернарда Шоу. Две большие лампы освещали класс, а на двух раскладушках лежали двое русских и читали. Они поднялись, когда в класс вошли Стовин и Бисби. Солдатов представил их.

— Санников, химик, Скрипицин, агроном.

Русские кивнули, вежливо пожали руки, но, видимо, были не склонны вдаваться в беседу, так как сразу вернулись к своим книгам. Стовин положил возле своей постели чемодан, посмотрел на бородатое лицо Хемингуэя, которое оказалось над ним. Он повернулся и увидел, что Солдатов смотрит на него.

— Это класс для изучения английского языка, — сказал он. — Здесь ученики говорят только по-английски, читают только английские и американские книги, учатся думать по-английски. Я сам учился здесь.

Думать только по-английски? — переспросил Стовин, сразу же сожалея, что не смог сдержать иронии. Однако Солдатов не принял его слова как вызов.

— Да, — сказал он. — Разве не для этого нужны школы? Учить людей думать… про себя.

Дайана уже засыпала в машине, когда вернулся Солдатов. Снова заурчал мотор, и «Чайка» двинулась вперед, освещая фарами белую стену снега перед собой. Через несколько минут езды автомобиль остановился. Его колеса с цепями скрипнули по снегу. Солдатов выбрался из машины и с трудом открыл дверцу, чтобы Дайана могла выйти. Сильный ветер едва не сбивал с ног, снег слепил глаза. В серо-белом полумраке виднелось светлое пятно. Это была дверь дачи. Подхватив Дайану под руку, Солдатов потащил девушку туда, оставив шофера выгружать чемоданы из багажника. В небольшом холле, где Солдатов и Дайана стали стряхивать с себя снег, их встретила маленькая женщина с коричневыми волосами. Они прошли за нею в длинную комнату с низким потолком. В одном конце комнаты был камин, в другом батарея водяного отопления. Комната освещалась тремя лампами. На стенах висели картины и рисунки. Возле одной из стен стоял секретер. Его ящики были набиты книгами и рукописями. Яркий ковер покрывал полированный пол. Валентина Солдатова пригласила гостью.

— Добро пожаловать в наш дом. Я рада, что вы здесь. Погода такая ужасная, и я боялась, что вам придется провести ночь в аэропорту. Или вас могли посадить где-то в Омске. Такое у нас случается.

— Когда прибыл самолет, снегопад был не таким уж сильным, — сказал Солдатов, — Он усилился потом, когда мы ехали в город. Сейчас, вероятно, люди прекратили работы на строительстве изб.

На лице его выразилось беспокойство, но он улыбнулся женщинам.

— Сначала я должен вас познакомить. Валентина, это Дайана Хильдер, доктор Хильдер. А это моя жена Валентина. Она тоже… — и он гордо улыбнулся, — доктор.

— Я предпочитаю быть просто Валентиной, — сказала русская. — А вас можно называть просто Дайаной?

— Пожалуйста, — ответила Дайана. — Она внимательно посмотрела на Валентину. Невысокая, хрупкая, молодая — не больше двадцати восьми лет. И лицо умное, мягкое, интеллигентное…

— Вы, должно быть, устали, — сказала Дайана, — ведь вам пришлось так много говорить по-английски.

— Вы очень добры. Но для нас это не представляет груда. Ведь мы почти все кончили школу № 2. Ту, где сегодня спят ваши друзья.

Она повернулась к мужу.

— Кто с ними в одной комнате?

— Санников и Скрипицин.

— Скрипицин? — поморщилась Валентина.

— А чем плох этот Скрипицин? — спросила Дайана. — Я не выходила из машины, так что понятия не имею, кто он.

— Однажды он спал у нас на даче, — сказала Валентина. — Он храпит. Ужасно. Это все равно, что спать рядом с ледоколом. Ваши друзья проведут сегодня плохую ночь.

— Только не эту, — сказала Дайана. Теперь, когда формальности были позади, она почувствовала странную усталость. Валентина встала.

— Конечно. Вы все устали. Идемте. Но сначала немного горячего молока и коньяка в него. После этого вы будете спать, как настоящий сибиряк. Солдатов говорит, что сибиряки не спят, а впадают в спячку.

Солдатов прошел за женщинами в гостиную. Лампа ярко осветила его и впервые Дайана поняла, какое у него серое, усталое, даже изможденное лицо. Он вытянул руку, и она, немного удивленная его жестом, взяла ее. Солдатов мягко пожал ее руку и сказал:

— Ложитесь спать… Завтра много работы…

— Бисмаллях ад рехман ар адим… — слова молитвы с трудом вылетали из распухшего горла Саида аль-Акруда. Голова его мерно касалась песка. Он поклонился последний раз, затем надвинул черно-голубую вуаль на лицо и нащупал пальцами небольшой сверточек возле шеи — там содержался один стих из Корана. Он взглянул на восток, пытаясь собраться с духом. Позади него умирала последняя голубизна пустынного неба — значит, скоро наступит темнота. В двухстах ярдах от глубокого колодца сидела на земле Зеноба — лицо ее выражало крайнюю степень несчастья. Сыновья — Хамиддин и Мухамед — лежали возле нее на холодеющем песке. Третий сын, маленький Ибрагим, положил голову ей на колени. Он лежал совсем неподвижно.

Преодолевая боль в суставах. Саид поднялся, подошел к колодцу и посмотрел в черную глубину, как будто пытаясь вернуть воду, которая когда-то была в нем. Колодец был глубиной пятнадцать футов и диаметром шесть футов. Саид знал этот колодец с детства, когда он пятилетним мальчишкой ездил на базар за пятьдесят миль южнее. Этот колодец никогда не пересыхал на его памяти. Песок возле колодца был утоптан ногами людей и животных, изрезан следами колес. Тут же валялся дохлый верблюд. От жары он весь ссохся и уменьшился в размерах. Пустынные хищники уже сожрали все, что было съедобно. Саид посмотрел на своих животных.

Остались три овцы, два ездовых верблюда и одна верблюдица с молоком. Дойная верблюдица. Верблюд-вожак уже выбился из сил. Он полулежал возле колодца. Пять минут назад Зеноба попыталась доить верблюдицу, но накопилось не больше чашки. Ни одна верблюдица не будет давать молока, если ее не кормить. А его верблюды не ели уже много дней. Овцы были в лучшем состоянии. Зеноба запасла для них немного сена. Три овцы… Хамиддину и Мухамеду двенадцать и тринадцать лет. Они почти мужчины. Они выдержат еще долго. Но Ибрагиму всего семь. Если вожак завтра умрет, Ибрагиму придется идти пешком. А Зеноба?… Саид все время отгонял от себя мысль о Зенобе. Она пройдет столько, сколько он прикажет ей. Саид вынул нож, подошел к самой старой из трех оставшихся овец, схватил ее за плотную шерсть на шее и одним быстрым движением перерезал ей горло. Она коротко вскрикнула и легла возле его ног, взбрыкивая. Зеноба быстро подошла и, торопясь приготовить обед, потащила овцу к колодцу, но Саид прикрикнул на нее.

Она покорно подошла к верблюду, вытащила из вязанки на его спине несколько сучьев, сложила их в костер, налила из бурдюка немного воды в старый котел и стала ждать, пока вода закипит. Затем она достала чай из мешочка, висящего на шее, и заварила. Саид не стал дожидаться окончания ритуала. Он протянул руку, и она дала ему сосуд с чаем. Саид позволил себе только несколько глотков и протянул сосуд старшему сыну. Один из сыновей отпил немного, передал брату. Зеноба попыталась напоить Ибрагима верблюжьим молоком, но тот апатично отвернулся от чашки. Тогда Зеноба намочила конец шали в молоке и смазала губы ребенка. Вкус молока как бы пробудил его, и он взял чашку и стал пить. Удовлетворенная Зеноба сделала себе немного чаю и выпила сама.

Два старших мальчика, действуя как во сне, установили деревянный каркас шатра, натянули на него брезент, который достали из тюка на спине верблюда. Зеноба разделала овцу, сложила мясо, которое решила приготовить для еды в угли костра, а остальное завернула в ткань и перевязала кожаным шнурком. Конечно, в костре было мало жара, чтобы прожарить мясо, но топливо следовало экономить. Когда она вытащила мясо из костра, оно было еще сырым и даже кровоточило. Первым поел Саид, затем два его старших сына, лица у них были серьезны, когда они рвали зубами полусырое мясо. Зеноба разжевала немного мяса и вложила его в рот Ибрагима. Мальчик немного поел. Это хорошо. Завтра будет трудный день.

— Поспи, — сказал Саид Зенобе. — Когда луна будет высоко, мы поедем снова.

Она хотела что-то сказать, но он жестом остановил ее, и женщина скрылась в шатре, взяв с собой Ибрагима. Впервые они собирались ехать ночью, но Саид знал, что жаркое солнце пустыни может оказаться смертельным для измученного мальчика. В восьмидесяти милях к востоку лежал Тамманрассет. В Тамманрассете должна быть правительственная медицинская миссия, вода, может быть, туристы… Там Ибрагим не умрет. Но до Тамманрассета далеко. Саид поднял бурдюк и выпил немного воды. Ему стало холодно. Ночной ветер пустыни был холодным и ему хотелось забраться в шатер, где он сможет погреться теплом родных. Но, может быть, какое-нибудь животное пустыни — газель или еще кто-то тоже забредет сюда, полагая, что в этом колодце есть вода, так как она была всегда. Если мир изменился, значит такова воля Бога. Однако даже в этом случае человек должен делать все, чтобы выжить. Саид подошел к колодцу и опустился на песок, держа в руках свою винтовку — маузер калибра 7,92, который сорок лет назад принадлежал кому-то из солдат Роммеля. Это будет стоить ему одного часа сна, но вдруг ему повезет…

Через час он вернулся в шатер. Ничего и никого не видел он возле колодца. Он лег, посмотрел на Зенобу. Одна из туго заплетенных кос лежала на губах. Саида охватило желание обладать ею, но он отогнал эти мысли. Скоро снова им предстоит трудная дорога. В Дуссе должен быть еще один колодец. Будет ли там вода? Сколько времени еще протянут верблюды? Да, Зеноба должна отдыхать как можно больше. Ведь если погибнет верблюд, ей придется идти пешком, а она не мужчина, у нее нет сил мужчины. Без Зенобы не будет и Ибрагима. Луна поднимется высоко через три часа. До этого времени всем нужно спать.

 

Глава 11

Стовин собрал все силы и двинулся против ветра, вслед за еле различимыми фигурами Бисби и Солдатова. Снег был такой сильный, что нельзя было ничего увидеть впереди на расстоянии нескольких ярдов. Было раннее сибирское утро и обжигающий холод проникал даже сквозь меховую одежду. Стовину казалось, что он голый. Изредка мимо него проносились тени людей. Солдатов предупредил их, что на таком морозе можно двигаться только бегом, так как если замедлить шаг, то кровь застынет в жилах.

Стовин обнаружил, что очень трудно забыть о холоде и сосредоточиться на чисто умственной деятельности. Он заставил себя посмотреть, где же они находятся. Сейчас они приближались к новосибирскому вокзалу, который был одной из главных станций Транссибирской магистрали. Однако теперь на месте вокзала не было ничего, кроме ледяной пустыни, оставленной после себя Танцором. Да, подумал Стовин, в такую пургу можно представить себе, что находишься не в Новосибирске, а на Северном полюсе. Бисби и Солдатов, шедшие впереди, замедлили шаг. Все трое дышали тяжело, как будто взбирались на ледяную гору. Лица постоянно подвергались ударам ледяной крошки.

И тут Стовин увидел, что здесь очень много народу — не менее двух сотен. И на фоне дикого свиста ветра теперь слышались и другие звуки — стук отбойных молотков, рев компрессоров. Солдатов повернулся к нему, стараясь перекричать этот шум. Пар густыми клубами вырывался изо рта. Он показывал на какие-то металлические конструкции перед собой.

— Это наша главная проблема! — кричал он. — Эта дорога жизненно необходима для нас и страны. Мы должны… но!

Он вдруг замолчал, когда к нему подбежал офицер и схватил за руку. Шум компрессоров стих, рабочие с кирками и лопатами, Стовин заметил, что это в подавляющем большинстве женщины, закутанные в платки, приостановили работу. И затем в нескольких сотнях ярдов от них возникла фиолетовая вспышка, раздался грохот и вверх взметнулись осколки льда. Шум взрыва был таким, что Стовин зажал уши. Офицер расслабился, кивнул Солдатову, разрешая дальнейшее движение. Солдатов повел их к какой-то недавно выстроенной будке, охраняемой солдатом с автоматом Калашникова. Позади них снова возобновился шум работы. Заревели компрессоры, застучали молотки.

— Мы должны восстановить эту дорогу. По ней четыре дня пути до Москвы и два до Иркутска. А за Иркутском треть всех наших нефтяных месторождений. К тому же нам нужно продовольствие. Жителей осталось довольно много и их жизнь зависит от этой дороги. Переброска продовольствия по воздуху слишком дорого обойдется.

Над головами у них проревел геликоптер. Мигая сигнальными огнями, он пошел на посадку где-то впереди них.

— Вот и продовольствие. Разумеется, это мизер. Только для особо ценных работников. Три четверти миллиона людей нам не прокормить. К тому же, мы не одни сейчас в трудном положении… подождите секунду.

Он посмотрел на Стовина и Бисби. Снова затихли компрессоры, и Стовин увидел, как трое людей с кирками и ломами стали вырубать изо льда какой-то темный предмет. Солдатов сказал:

— Может вам, лучше не смотреть…

Бисби ответил раньше, чем Стовин смог что-то сказать:

— Все в порядке, мы не из слабонервных.

Когда один из рабочих сместился в сторону, Стовин увидел во льду человеческую фигуру. Одна рука, все еще в перчатке, уже выступила из-подо льда. Стовин хотел было отвернуться, но что-то заставило его посмотреть. Один из рабочих отбросил кирку и достал нож. Он начал ножом вырезать лед вокруг несчастного. Вскоре сквозь лед можно было рассмотреть лицо с закрытыми глазами. Волосы застыли в странной прическе… Это был мальчик. Не больше десяти лет.

— Думаю, что кто-нибудь из его старших родственников — родители, брат — где-нибудь рядом, — сказал Солдатов спокойно. — Здесь был главный зал ожидания. Мы находим мертвых постоянно. Это мальчик один из многих тысяч. Но рабочим всегда нелегко видеть это…

Стовина вдруг охватил стыд. Теории изменения климата, которые он развивал и защищал, это одно… А лицо мертвого ребенка — совсем другое. Он вдруг понял, что последние недели он даже был удовлетворен, доволен тем, что природа подтвердила его правоту, что самые маститые ученые, ранее не соглашавшиеся с ним, теперь верят ему и слушают все, что он скажет. И только здесь, в Новосибирске, его удовлетворение самим собой улетучилось при виде мертвого ребенка… И все же… все же следовало думать о том, что здесь произошло… Ведь то же самое может случиться, и должно случиться — везде!

— В чем же ваша вторая проблема? — спросил он.

Бисби быстро посмотрел на него, но он умел скрывать свои эмоции и на лице его нельзя было ничего прочесть. Солдатов отвернулся от мертвого ребенка, которого уже извлекли изо льда, и пошел к будке. А за нею Стовин увидел расчищенную площадку в сто квадратных ярдов, окруженную жиденьким забором. Там, укрытые полузасыпанным снегом брезентом, лежали трупы. Сотни трупов.

— Их извлекли из развалин домов на улице Свердлова, — сказал Солдатов. — В том районе жили четыре тысячи человек. И ни один не избежал гибели.

Когда они входили в будку, оттуда вышли два офицера, и часовой отдал им честь. В будке было пусто и тепло, даже жарко. В углу топилась печка, сделанная из старого железного бочонка. На длинном столе лежали какие-то схемы, рисунки, а на стене висела карта Сибири. Внезапно очутиться в этом тепле было так чудесно, что Стовин почти прослушал слова Солдатова:

— … наша вторая проблема здесь.

Он показал пальцем на затянутое льдом стекло.

— Снег. Нет, нет, мы сибиряки, привыкли к снегу. Но не к такому. Сейчас снег идет почти без перерыва. Он делает невозможным беспрестанную работу на улицах.

— И такие условия везде? — поинтересовался Стовин.

Солдатов пожал плечами.

— Территория огромна… — Он показал на карту. — Вы знаете русский язык, доктор Стовин?

Стовин покачал головой.

— Хорошо, я буду объяснять.

— Более девяти миллионов квадратных миль, — он провел рукой по карте. — И везде разные условия. Вот здесь, к западу от Оби, у нас погода как в Западной Европе, немного резче. На севере этого района — холодно. А на северо-востоке холоднее всего. Если двигаться к северо-востоку, то каждые две мили температура падает на несколько градусов. Самое холодное место это Верхоянск и Оймякон. Здесь температура опускается до девяноста градусов ниже нуля по Фаренгейту. А в среднем по Якутии температура минус семьдесят градусов. Во всей Сибири средняя температура января ниже нуля. Лето же здесь короткое, но теплое — в июле средняя температура в Якутске сто градусов по Фаренгейту. Он близок к Арктическому океану.

— Я не помню цифр температуры морской поверхности для этого района, — сказал Стовин.

— Когда мы вернемся домой, я покажу вам их, — сказал Солдатов. — Лето в Якутии короткое — всегда три-четыре недели. Обычно резкое падение температуры происходит в октябре — ноябре. В этом году в сентябре — октябре. Якутская погода движется на юг. На юг и запад. И затем… вот это… что произошло здесь… Мы думаем, что это изменение направления потоков в верхних слоях атмосферы.

— Я тоже так считаю, — сказал Стовин.

Солдатов посмотрел на него, ничего не говоря. Снова Бисби увидел, как измучен этот русский.

— Когда это случилось в Новосибирске, температура опустилась ниже самой крайней точки, когда-либо зарегистрированной в Сибири.

Внезапно в будку вошел инженер-лейтенант. С ним ворвался жуткий холод и облако снега. Солдатов о чем-то переговорил с ним, а затем повернулся к американцам.

— Нам дают армейский вездеход, чтобы мы могли добраться до дачи. Погода испортилась так, что на машине не проехать.

Через десять минут в будку вошел другой офицер, весь осыпанный снегом. Солдатов встал и жестом пригласил Стовина и Бисби к выходу.

— Боюсь, что мир изменился для вас. Я очень рад, что вы сейчас со мной.

— Кто должен быть с ним? — спросил председатель Комитета государственной безопасности. Он стоял, повернувшись спиной к Григорию Волкову, глядя через окно Кремля на желтую стену Оружейной палаты и на заснеженные ели Александровского сада. Волков переступал с ноги на ногу, перед тем как ответить, и это движение не ускользнуло от внимания председателя. Он отвернулся от окна и пристально посмотрел на сотрудника министерства иностранных дел, ожидая ответа.

— Катков, товарищ председатель. Из Томского Комитета. Он ближе всех к месту событий.

— И?

Волков колебался.

— В Новосибирск сейчас трудно добраться, товарищ председатель. Геликоптер Каткова был вынужден вернуться. Погода ужасная. Он должен был быть там сегодня, но будет только завтра. А может быть, еще задержится.

— Ясно.

— Может быть, использовать кого-нибудь из новосибирских товарищей? Гунченко, например.

Председатель нахмурился и покачал головой. Он снова повернулся к окну. Волков ждал, разглядывая большую картину, на которой была изображена улица Горького. Прекрасная композиция. Похоже на Пименова. Но может ли это быть? Ведь Пименова нет в частном владении. Только одна картина у Леонида Брежнева на даче в Жуковке. Одна. Нет, это скорее всего репродукция.

Молча председатель открыл стол и достал ярко-голубую папку. Волков не мог рассмотреть, что это, но он догадывался. Это материалы Первого Отдела на Евгения Солдатова — специализированная биография, составляемая на каждого советского гражданина. В ней содержатся сведения о работе, партийной принадлежности, отношении к политике партии, о сношениях с иностранными гражданами и многое другое, что может представлять интерес для КГБ. Председатель медленно перелистывал дело. Наконец он нашел, что искал.

— Оказывается, Катков работал с Солдатовым, — сказал он.

— Да, они знают друг друга.

— В таком случае Катков не идеальный выбор. Нужно подобрать такого, кто не знает Солдатова и кого не знает Солдатов.

— Но… Солдатов… — Волков не смог скрыть изумления.

Председатель махнул рукой.

— Не поймите меня превратно. У нас нет ничего против Солдатова. Все данные говорят за то, что он вполне лояльный гражданин, хотя… хотя и позволяет себе некоторые вольности. Но, может, это и хорошо. Я мало знаю мир науки, но мне говорили, что Солдатов много спорит с академиками и во многом прав. Посмотрим. Но сейчас совсем иное дело, товарищ Волков… эти американцы, Стовин… Даже для Солдатова совершенно непривычная ситуация. Я хочу, чтобы возле них был свежий человек, не Катков. И не какой-нибудь новосибирский дуболом.

Волков ждал. Но председатель, казалось, оставил эту тему.

— Я ехал мимо Ярославского вокзала сегодня, — сказал председатель — Это фантастическое зрелище. Вы были там?

Волков покачал головой.

— Там, вероятно, около двадцати тысяч человек. Военные установили палатки возле Ленинградского вокзала. Меры, конечно, временные, но мы сможем устроить их лучше. Хотя это будет нелегко.

Волков кивнул.

— Они прибыли из Каргата, товарищ председатель. Это поблизости от Новосибирска. Их вывезли на вертолетах и тягачах, а затем посадили на поезд. Некоторые высадились в Омске или Свердловске, но большинство приехали в Москву. Им повезло. Лично я не хотел бы сейчас оказаться в Новосибирске.

Председатель вздохнул. Иногда, подумал Волков, он выглядит совсем стариком.

— Это будет трудная зима, Волков. Будем надеяться, что этот Солдатов и американцы смогут дать нам ответы. Вы, разумеется, встречали американцев?

— Да.

— И что вы думаете?

Волков помолчал.

— Я мало видел их, товарищ председатель. Но у меня кое-какие впечатления сложились. Стовин… настоящий ученый, умный интеллигентный, много знает… и не только в своей области. Девушка… привлекательна, задумчива… может быть, сексуально незрелая. И мне показалось… — он колебался.

— Да?

… между нею и Стовиным существует какое-то влечение. Но, может, я ошибаюсь.

— Интересно. А другой… пилот?

— Никто. Зачем он здесь, не могу понять. Мне говорили, что Стовин имеет эксцентричный характер и любит это демонстрировать. Это может объяснить присутствие этого Бисби.

— М-мм…

Председатель поднялся. Разговор был окончен.

— Сообщите мне сразу, как только станет ясно, когда вы полетите в Новосибирск. В шесть часов из Домодедова вылетает военный самолет. Решайте сами, в зависимости от погоды. Вы можете лететь прямо или высадиться по дороге и продолжать путь наземным транспортом.

Волков раскрыл рот от изумления.

— Я… я… товарищ председатель? В Новосибирск?

Полагаю, что вы самая подходящая кандидатура.

Волков судорожно проглотил комок в горле.

— Благодарю вас, но… завтра я принимаю делегацию из Финляндии… Все уже улажено… Я проделал всю подготовительную работу… Кроме меня, никто…

— Я знаю, что вы сотрудник министерства иностранных дел, — сказал председатель. — Но вы еще и офицер КГБ. И вы должны знать, что имеет приоритет. Я хочу, чтобы умный человек доложил мне все, что происходит между американцем Стовиным и нашим Солдатовым. И это сделаете вы. Я улажу ваш отъезд с Министром иностранных дел.

— Благодарю, товарищ председатель.

Когда Волков вышел, председатель спрятал дело Солдатова в стол и запер ящик. Затем он открыл другой ящик и достал такую же папку — дело Волкова. Председатель листал его, пока не нашел интересующую его страницу. Он знал, что там написано, но он привык проверять всех, даже себя.

— Политические взгляды, — прочел он, — полностью лоялен.

Он кивнул, улыбнулся и положил папку в стол.

— Я жду от Стовина, — сказал президент, — предсказания. Что будет в следующую пару лет. — Он рассмеялся. — Или пару месяцев.

Директор ЦРУ беспокойно шевельнулся. Он рассеянно перебирал пачку фотографий на столе президента. Это были фотографии, полученные со спутника.

— Судя по ним, мистер президент, морозы свирепствуют по всей Сибири и на севере Европейской части. Так что все нефтяные поля русских сейчас в трудном положении.

— Нам от этого мало радости, — сказал президент, — если мы будем иметь то же самое у себя. А это не исключено, не так ли, Мэл?

Мелвин Брукман шевельнул свое тело в кресле.

— Похоже на то, мистер президент, и довольно скоро. Последние данные, обработанные на машине, дают кое-какие идеи. И если они верны, то скоро наша Аляска подвергнется ударам холодов.

— И мы будем вынуждены перекрыть Аляскинский нефтепровод на неопределенное время, — сказал президент.

Брукман кивнул. Директор ЦРУ заговорил.

— Мы говорили с англичанами, мистер президент. Они очень обеспокоены тем, что случится с их нефтяными месторождениями в Северном море. Ведь у них все яйца в одной корзине — возле Шотландских островов.

— Да, сейчас неподходящее время для покупки автомобиля, джентльмены, — сказал президент. — И мы все еще не получили известий от Стовина.

Это было утверждение, которое Брукман воспринял как вопрос.

— Пока нет. Разумеется, Россия — это не ФРГ и не Англия. Советы пригласили его, чтобы он помог им, а не нам. И если он поймет, что узнал слишком много о трудностях определенного рода, о которых говорил директор ЦРУ, то они сделают все, чтобы перекрыть его общение с нами.

— Что вы имеете в виду?

Брукман вместо ответа посмотрел на директора. Тот наклонился вперед.

— Перед тем, как явиться сюда, — начал он, — я понял, что у доктора Стовина возникнут трудности в передаче информации. Дело не только в нефти, хотя положение действительно серьезное. Дело в том, что он увидит многие военные объекты, базы, ракетные установки… Если быть откровенным, я бы на месте их службы безопасности создал бы массу препятствий для передачи сообщений. А русским это гораздо проще сделать, чем нам. Если бы Солдатов ездил по Америке, он был бы окружен целой стаей газетчиков. Но я уверен, что Стовина не сопровождает даже самый захудалый корреспондент «Правды», если только он по совместительству не является полковником КГБ.

Президент кивнул, но ничего не сказал. Он повернулся к Брукману и спросил: — Последние расчеты?

— Да. Мы провели их в Коннектикутском институте. Для того, чтобы получить истинную картину погоды на земном шаре нужно иметь 1000000 измерений в различных точках. И это даст нам ответ, как образуется Танцор, но не то, как избежать этого.

— И средний глава государства вряд ли поймет хоть пятую часть ваших расчетов, — сказал президент. — Я был бы рад снова увидеть Стовина. Мне приятней говорить с живым человеком, а не с цифрами.

Он встал.

— Простите, джентльмены, но мое время истекло. Я должен принять делегацию из Африки. Переговоры о поставке продовольствия. Снова доллары. Нашему народу будет трудно объяснить, каким образом морозы и снегопады на Аляске вызвали засуху и голод в Африке.

— Но это же просто, — сказал Брукман, — если говорить о Земном шаре, как о климатической зоне…

— Большинство из нас не может так говорить, — сказал президент, — вот почему мне так нужен Стовин.

Он прошел с ними к дверям Овального кабинета, отметив, что директор ЦРУ обошел вытканного на ковре золотого американского орла, а Брукман просто прошелся по нему. В дверях они попрощались. Президент внезапно вздрогнул. Мне холодно, подумал он. Или я просто старею? Что со мной? Директор, конечно, патриот. Его организация видит во всем этом возможности для Америки. Несомненно, в Москве есть люди, которые думают аналогично. Все почему-то считают, что в настоящее время все можно решить политическими методами, как будто у правительства есть волшебные палочки. Свободный мир победит этот кризис. А может, социализм будет праздновать победу? Но сейчас поздно думать о политике. Сейчас мы смотрим в лицо неизбежности. Может, нам, как и Ною, придется садиться в один ковчег парами. Но только нам придется плыть вместе. И на какой Арарат мы приплывем?

Дайана Хильдер испытала мгновенную сильную тошноту, но все-таки вернулась к своему занятию. Однако юный русский лаборант не совладал с собой. Его вырвало, и он отбежал от стола, на котором лежал волк. Дайана взяла пинцет и, используя тупую сторону скальпеля, подняла складку разрезанного желудка волка. Острый запах желудочного сока проник даже сквозь антисептическую повязку. Да, вот оно… И не было сомнений в том, что это… Левая рука и кисть человека. Почти переваренная кожа сморщилась, обесцветилась. Кости раздроблены. Неудивительно, если вспомнить силу волчьих челюстей.

Дайана заставила себя подумать… Это рука женщины. Или ребенка. Тонкая, без волосяного покрова. Нет, это рука женщины. Есть доказательство. Аккуратно она подцепила серебро маленьких часов. Женские часы… в золоченом корпусе… с металлическим браслетом. Дешевые, думала она почти автоматически. К ней снова вернулась тошнота. Больше не могу, думала она, но продолжала изучать содержимое желудка. Больше ничего не было. Значит, это была доля волка. Рука и кисть.

Вернулся лаборант. Он снял маску, и вид у него был смущенный. Она отошла от стола, и лаборант помог ей снять перчатки и халат. Странно, он не знал ни слова по-английски, а она по-русски, но оба они чувствовали какое-то родство между собой. Их объединил ужас, который они испытали при виде человеческой руки. Лаборант провел ее в комнату отдыха и жестом показал, что должен идти. Здесь ей нужно было подождать минут десять, пока придет машина.

Дайана попросила Солдатова разрешения на вскрытие этого волка, которого убили прошлой ночью. Солдатов тут же распорядился, чтобы волка доставили в Зоологический Институт. Иначе с него снимут шкуру, сказал он. Дайана впервые встретилась с сибирским волком. Сто двадцать восемь фунтов — максимальный вес взрослого волка в этом районе. Но поведение волка было явно нетипичным. Волки обычно не заходят на территории, где много людей, много звуков. Но этот зашел. Хотя трупы оттуда были наверняка убраны. Очень любопытно…

Хотя Институт был всего в трех четвертях мили от дачи Солдатова, она, глядя в разыгравшуюся пургу сквозь зарешеченное окно, думала, что вряд ли автомобиль сможет пробиться сюда за нею. Однако машина прибыла вовремя. Они поехали по широкой улице, на которой уже работали два бульдозера, очищая широкую полосу посредине дороги. Она подумала, что в Академгородке не ощущается недостатка в машинах, и жизнь идет, как обычно. Было трудно себе представить, что в нескольких километрах отсюда огромный современный город испытал жесточайшую катастрофу и нуждается в помощи. Академгородок был, конечно, переполнен, но это и все. По улицам ходили закутанные в меха мужчины, женщины, вероятно, работники институтов, профессора… Но здесь не было беженцев и возможности принять их. Здесь не было палаток, военных патрулей. Жизнь здесь протекала так же, как и до прихода Танцора. Может быть, она немного ускорилась, но в основном, без изменений. В Советской России Академгородок играл свою обособленную роль и ничего не имело нрава вмешиваться в эту жизнь.

Они были уже возле дачи. Дорога проходила мимо огромного искусственного бассейна — Обского моря. Сквозь залепленное снегом стекло Дайана могла видеть огромное пространство льда.

Вдали виднелись сотни маленьких огоньков. Одни были неподвижны, другие двигались. Прежде чем Дайана успела спросить у шофера, что это, машина отвернула от водохранилища и нырнула под заснеженные ели Академгородка.

На одном из углов в большом доме светилась большая вывеска «Ресторан». Он был открыт, и люди толпились возле входа. Автомобиль проехал мимо и через несколько минут остановился возле дачи Солдатова.

Валентина хлопотала возле Дайаны, сочувствуя ее бледности. Затем она принесла кофе. Стовина еще не было, а Дайане очень хотелось увидеть его. В Колорадо ей казалось, что их совместное путешествие подействует как катализатор на их отношения. Но, увы. Стовин был так возбужден предстоящей работой, что в его душе не осталось места для сексуальных эмоций. Она понимала его и любила еще больше. Она любила его. В этом уже не было сомнений. И она могла бы поклясться, что и она ему не безразлична, так как изредка видела огонек в его глазах. Неужели все-таки он взял ее с собой только потому, что она зоолог?

Я расскажу ему об этом волке, подумала она. И вообще, я хочу с ним поговорить. Но не сейчас. Сейчас не время. Пока что не стоит думать об этом…

 

Глава 12

— Теперь вот эта бабочка, — сказала Валентина Солдатова, доставая из коробочки бабочку. Ее серебряные крылья нежно заколыхались в потоке теплого воздуха от батарей. — Это замечательная бабочка.

Сидя возле нее за столом, заваленным бумагами Солдатова и коробочками с бабочками, Бисби наклонился вперед. Лицо Валентины светилось возбуждением, она надела очки, которые, сдвинувшись на кончик носа, делали ее весьма привлекательной. Да, подумал Бисби, это очень привлекательная женщина. Но она для него ничего не значит. Совершенно ничего. Черт побери, вдруг подумал он, слишком много женщин, которые ничего не значат для него, Бисби. За последние пять лет он не встретил ни одной, которая бы привлекла его внимание.

— Как она называется? — спросил он.

— Что вы имеете в виду?

— Как ее название по-русски? Она часто встречается?

Она рассмеялась.

— Как же перевести… «Колдун»… Арктический Колдун… А по-латыни Эневс юта.

— Ну, конечно, — сказал он и ухмыльнулся.

Она смутилась.

— Простите, Поль. Я могу называть вас Поль?

Он кивнул.

— Я забыла, Поль, что вы не ученый. Вам, наверно, трудно беседовать со Стовиным?

— Иногда, — сказал он и посмотрел в другой конец комнаты, где сидели Дайана, Стовин и Солдатов. Солдатов расстелил большую карту и что-то рассказывал, тыкая в нее пальцем. Бисби повернулся к Валентине. Эта хоть старается чем-то заинтересовать его.

— Чем же эта бабочка замечательна? — спросил он, разглядывая насекомое более внимательно.

— Колдун хорошо изучен, — ответила она. — Он обитает на севере обоих континентов… и в Гренландии. Когда на небе солнце, бабочка сидит на камнях, и ее невозможно отличить ото мха. А когда начинает дуть холодный ветер — такое у нас бывает и летом, — бабочка ложится на бок и ветер обтекает ее. Тело бабочки остается теплым. Я не знаю ни одной бабочки с таким поведением. За это я и люблю Колдуна. Я была на севере, в верховьях Лены, когда стоял дикий мороз и был слышен шепот звезд. Тогда я посмотрела на ледяную пустыню и подумала, что где-то внизу спят бабочки и настанет момент, когда они будут снова летать.

— Замечательно, — улыбнулся Бисби. — А что такое шепот звезд?

Валентина улыбнулась.

— Когда очень холодно, при дыхании изо рта вырываются клубы пара — это кристаллы льда. Теплый воздух при замерзании превращается в лед и слышится легкий шепот — это и есть то, что мы называем шепот звезд.

— Я сегодня слышала его, — сказала Дайана Хильдер. Бисби быстро посмотрел на нее. Она оставила обоих мужчин над картой и незаметно подошла к ним.

— О, вы показываете свою любимую бабочку?

— Я же вам утром говорила, что мне нравятся животные, умеющие приспосабливаться.

— Даже волки? — спросил Бисби.

Валентина стала серьезной и тревожно посмотрела на Дайану. Лицо американки слегка побледнело, губы сжались. О, Боже, подумала Дайана, почему он опять возвращается к этому? Я знаю, знаю, что должна быть беспристрастна, но я не могу. И он это знает, он знает и всячески подкусывает меня. Но у него острый ум. Он единственный, кто оценил значение тех часов. Ведь они еще тикали, когда я вскрыла желудок волка. И тогда Бисби заметил, что, вероятно, эта женщина была еще жива, когда волк оторвал у нее руку. Жаль, что вы не взяли те часы, — сказал он мне, — мы смогли бы точно определить время, когда произошло нападение на человека. Дайана содрогнулась. Но он, разумеется, прав. Этот волк не раздирал трупы людей, замороженных неделю назад. Нет, он напал на эту женщину, когда она была жива. И произошло это, наверное, за час до того, как они приехали в строительный городок… Солдатов говорил, что люди там пропадают каждый день, что неудивительно при такой погоде. Но, может быть, их задирают волки? Никто не слышал о том, чтобы волки нападали на люден, когда их много. Это уже не зоология, а приключенческий роман. И тем не менее…

— Даже волки? — снова спросил Бисби.

Дайана пожала плечами. Она взяла себя в руки.

— Это и для волков новая ситуация, — сказала она. — Никто не может предсказать, как любое животное будет реагировать на изменение экологической среды. Единственное, в чем можно быть уверенным, это то, что характер животного сохранится. Он будет делать то, что предписывает ему природа. Нам нужно только узнать, что именно.

— Конечно, — сказала Валентина.

Ей хотелось сменить тему и она с облегчением увидела, что Стовин и Солдатов подошли к ним. Бисби посмотрел на Стовина с непроницаемым видом. Но Стовин не обратил внимания. Солдатов отодвинул занавески на окне.

— Снова снег, — угрюмо сказал он.

Они все посмотрели на плотную белизну падающего снега. В тепле дачи было уютно слышать завывание ветра, несущего плотные снежные заряды. Изредка в просветы можно было увидеть лед Обского моря.

— Сейчас там нет огоньков, — сказала Дайана.

Солдатов улыбнулся.

— Нет смысла. Это рыбаки. Они все разошлись по домам, когда началась пурга. У нас это национальный вид спорта. Люди идут на лед, продалбливают во льду отверстия и ловят рыбу на удочку. С собой они берут пару бутылок водки, а некоторые даже книгу. Разумеется, такая ловля только хобби, а не промысел.

— И много они ловят?

Солдатов пожал плечами.

— Несколько штук, если повезет. Но рыба мелкая. Вся крупная рыба зимой на глубине.

— А зачем они ловят сейчас?

— Пища, — ответил Солдатов. — Ведь в Новосибирске не хватает продовольствия. Войска привезли кое-что, но ведь здесь тысячи людей. Даже такой скромный улов и то кое-что значит. Солдатам дано указание пропускать на лед людей, у которых большие семьи.

Дайана удивилась.

— Пропускать?

— Разумеется, — ответил Солдатов. — Там ведь стоят посты проверки. Сейчас в город никто не может войти, не имея пропуска. А некоторым людям выдается разрешение на ловлю рыбы.

— Но почему не разрешается всем?

Солдатову не понравился вопрос.

— Решение проблемы возложено на нас, ученых. Поэтому никто не должен мешать нам. Для тысяч людей важнее, чтобы мы здесь спокойно работали, поэтому нельзя допускать, чтобы несколько сотен мешали нам.

Именно об этом и подумал Стовин, когда смотрел на большую общую могилу возле вокзала в Новосибирске. Бисби, однако, не принял эту точку зрения.

— Даже если эти несколько сотен умирают от голода? У вас же не хватает пищи. Но вы, — он повернулся к Валентине, — устроили нам здесь неплохой обед.

— Эти припасы долгие годы лежали в больших холодильниках. Нет, мы не голодаем. В Академгородке большие запасы пищи. Правда, мы уже разрабатываем систему рационирования, но мы не голодаем. Даже сейчас, когда в городке больше трех сотен приезжих ученых.

— Ясно, — сказал Бисби.

Он слишком напорист, подумал с беспокойством Стовин, но в этот момент зазвонил телефон. Солдатов подошел к столу, взял трубку. Затем он вынул из кармана ручку и сделал несколько записей в блокноте. Сказав несколько слов по-русски, он положил трубку и повернулся к Стовину.

— Это Институт Холода и Якутска. Видимо, военные восстановили связь, подключив свои каналы. Институт сейчас занимается обработкой данных, так как здесь, в Новосибирске, это сейчас трудно сделать. Там работает моя ученица — Галя Калмыкова. Она передала мне некоторые цифры, которые могут оказаться весьма любопытными.

Оба склонились над записями. Дайана и Бисби, которых на какой-то момент сблизило общее непонимание, молча смотрели. Приглушенный разговор продолжался минут пять. — … Весьма резкое увеличение поверхности альбедо… — Стовин взял карандаш и стал делать какие-то расчеты. Затем… — пятьдесят пять процентов альбедо плюс излучение Земли, и мы вправе ожидать мощную обратную связь…

Наконец Стовин поднял голову и посмотрел на Дайану и Бисби, сидящих в ожидании. Он быстро поднялся. Ему не хотелось оставлять Бисби вне обсуждения проблемы. А Дайана? Но она же климатолог. Она сама позаботится о себе. Но Бисби нужно дать объяснение.

— Ну, что ж, Поль, — сказал он. — Это приближается. И довольно быстро.

— О?

— Эти цифры, которые предоставил мне Женя — радиация и альбедо, — эти цифры внушают тревогу.

Бисби нетерпеливо шевельнулся. На его лице было выражение, близкое к гневу.

— Сто, я не знаю, что такое альбедо, не говоря уже об остальном.

— Альбедо — это количество отраженных лучей от Земли. Солнце освещает Землю, и некоторая часть лучей поглощается, согревая ее, а другая часть отражается обратно в пространство. Снег и лед увеличивают степень отражения — альбедо. Возникает диспропорция между отраженным и поглощенным светом и температура поверхности земли падает. А если учесть и другие факторы — солнечные пятна, вулканическая пыль, дым заводов и прочее тоже увеличивают альбедо, и значит тоже вызывают дальнейшее охлаждение, способствуя большому количеству снега и льда. То есть вступает в действие обратная связь. Чем выше альбедо, тем холоднее. А раз холоднее, то больше снега и льда, увеличивающих альбедо. В этом, конечно, ничего нового нет, так как процесс начался лет десять назад.

— Если все это знали, так к чему споры? — спросил Бисби.

— Для большинства из нас не было сомнения, охлаждается Земля или нет. Мы знали, что охлаждается. Весь вопрос в сроках, в скорости охлаждения. Одни считали, что этот процесс займет пару сотен лет, другие, оптимисты, утверждали, что тысячелетия. Но был Человек в Англии, который заявил, что через пятьдесят лет начнется Новый ледниковый период. А я считал, что это произойдет гораздо раньше. Женя тоже так считал. И мы оказались нравы.

Бисби смотрел на Стовина. Глаза его сузились. Стопин посмотрел на него с любопытством. Сомнение шевельнулось в его мозгу. Он готов был поклясться… что Бисби… торжествовал.

— Как вы это узнали? — спросил Бисби.

— Мы получили данные по снеговому отражению в Сибири. И оно двигается на юг. То же самое, насколько я знаю, происходит на Аляске, в Канаде, на севере США. Завтра я позвоню в Будер.

— Снеговое отражение? — спросила Дайана.

— Да. Судя по цифрам, которые дал мне Женя, лес высотой сорок футов будет полностью покрыт снегом через два года. Может быть, и быстрее.

— Два года, и толщина снега пятьдесят футов, — с ужасом сказала Дайана. — И где граница?

Солдатов и Валентина молча слушали разговор американцев. Но теперь Солдатов вмешался.

— Где граница? Это… как вы говорите в Америке? — шестидесятипятидолларовый вопрос.

— Шестьдесят четыре, — поправил Бисби.

— Шестьдесят четыре? Ясно. Ноль, Дайана, посмотрите сюда.

Он снова расстелил карту.

— На нашем северном побережье уже сейчас неприятности. И все это произошло за последние четыре дня. Белое, Карское моря. Новая Земля… К счастью, там мало населения, хотя есть нефтяные сооружения и довольно важные люди оттуда эвакуированы.

— А что происходит в Америке? — спросила Дайана.

Солдатов пожал плечами.

— У меня нет информации. Попробую что-либо завтра выяснить. Но могу себе представить, что происходит на Аляске. По нашему телевидению сообщили, что в Нью-Йорке необыкновенный снегопад.

Бисби провел пальцем по карте.

— Так вот это территория, которая сейчас находится под угрозой?

Солдатов кивнул.

— Да. В Воркуте побывал… как вы его называете… Танцор. Возле устья Оби. — Он повернулся к Стовину. — Любопытно, что это происходит всегда вблизи водных бассейнов.

Стовин положил руку на подбородок.

Бисби все еще смотрел на карту.

— А эти районы… Вы уверены, что можете утверждать, что…

— Разумеется, — удивленно сказал Солдатов. — А в чем дело?

— Это же весьма щекотливая тема. Разве ваша служба безопасности не приказала вам скрывать все, что там происходит?

Солдатов рассмеялся и похлопал его по плечу.

— Мой дорогой Поль, то, что происходит сейчас, важнее всякой службы безопасности. Ни армия, ни флот, ни воздушные силы не смогут дать ответа. Это смогут только ученые, как Стовин, как я, как Дайана, как Валентина. Каждый в своей области. Мы не сможем работать, если не будем иметь полной информации. Так что об этом не стоит беспокоиться…

— Что это? — спросила Валентина.

Послышался рокочущий грохот. Дача затряслась, правда, очень легко. Солдатов отодвинул занавеску. Снег все еще валил, но шум становился громче. Вскоре можно было рассмотреть в небе навигационный огонь. Приземлился самолет. Они наблюдали несколько минут.

— Кто мог приказать совершить полет в такую погоду? — удивился Солдатов. — Ведь катастрофа весьма вероятна.

— Я тоже об этом подумал, — сказал Бисби. — В той области, которую вы показали, расположен пояс противоракетной обороны. Полагаю, что сейчас оттуда происходит эвакуация. Думаю, что сюда передислоцируется одна из арктических баз. Может, две. Должно быть, там действительно опасно, раз уж они решили лететь в такую погоду. Именно поэтому я и спросил о службе безопасности. Мы не хотим, чтобы вы из-за нас попали в неприятную историю, Женя.

Он впервые назвал русского по имени, и тот был почему-то доволен этим.

— О, это все ерунда…

— Сюда едет какой-то армейский автомобиль, — сказала Валентина.

Вскоре в дверь постучали, и она побежала открывать. На пороге стоял закутанный в меховую шубу человек. Два солдата внесли за ним чемоданы и остановились в ожидании. С легким чувством удивления Стовин узнал этого человека.

Вновь прибывший отослал жестом солдат, вошел и снял меховую шапку. На лице его сразу появились капли влаги от растаявшего снега.

— Товарищ Солдатов? — спросил он, обращаясь к русскому.

— Да.

Гость коротко кивнул.

— Григорий Волков, Министерство иностранных дел. Из Москвы. Доктор Стовин, приятно опять встретиться с вами. Надеюсь, здесь вам не так уж удобно. Мы обычно не принимаем наших гостей в таком холоде. Какая ночь!

— Вы уже устроились? — спросила Валентина, приглашая всех в гостиную. — У нас не так много места, мисс Хильдер живет у нас, но мы рады помочь вам.

— На несколько дней, — сказал Волков. Он был не склонен отказываться от гостеприимства.

— Вы здесь по делам министерства? — спросил Солдатов. Голос его звучал, как заметил Стовин, не очень уверенно.

— Почти, — сказал Волков. Он повернулся к Стовину, — Я здесь, чтобы проследить, все ли вам предоставлено, в чем вы нуждаетесь.

— Сколько человек еще осталось, Велли? — спросил дежурный инженер, глядя, как большой оранжевый вертолет Сикорси-61 поднимается с грязно-желтого круга верхней палубы Гераниум Один.

— Десять, плюс ты и я, — ответил Велли. — Слушай, я спущусь вниз, захвачу свои ботинки. Они мне стоили сто двадцать долларов в Хьюстоне, и я не собираюсь их оставлять здесь. Пять минут назад я говорил с Крюден Бей. Последний вертолет вылетел пять минут назад. Осталось ждать около часа.

— Долго, — сказал инженер. — Мне решительно не нравится вид этой штуки.

Он поднял бинокль и стал смотреть через забрызганное стекло верхней будки нефтяной платформы. Проделав мгновенный расчет, он определил время прибытия вертолета на Гераниум Один — гигантскую нефтяную платформу, находящуюся в Северном море к северо-востоку от Абердина. Отсюда до Крюден Бей примерно двести миль. Скорость вертолета при встречном ветре сто двадцать узлов. Значит — пятьдесят минут, если ничего не произойдет. Он слышал привычный скрежет и стоны тридцатипятитонной металлической конструкции. Морские волны с грохотом обрушивались на нее. Вокруг металлических колонн бурлила грязно-желтая пена. Ветер со свистом проносился среди стальных мачт и опор. Однако не шторм беспокоил инженера.

Он смотрел в бинокль на север. Вот она, изломанная белая линия на горизонте. Похоже на горы, хотя гор там быть не может. Она слабо поблескивала в полуденном свете. Да, не более девяти-десяти миль до нее. Инженер быстро спустился на палубу в каюту управления, включил радиотелефон.

— Гераниум Один вызывает Крюден Бей.

— Слышу вас, — пришел лаконичный ответ с шотландского берега.

— Фрэнк, какие последние сведения об айсберге? Мне кажется, что он приближается довольно быстро.

— Да, он идет на вас. Но люди РАФ определили скорость. Не больше двух узлов.

— Слушай, Фрэнк, значит всего три часа. Надеюсь, с вертолетом ничего не случится. Ведь айсберг очень скоро будет стучаться в наши двери. Я еще никогда не видел такого огромного айсберга. Он размером с остров Святой Елены.

Из Крюден Бей донесся смешок.

— Да, ничего ледышка. Но тебе не стоит волноваться. Вертолет летит. Они имели связь с вами десять минут назад. Остальные платформы эвакуированы?

— Да.

— Тогда не беспокойся, старик. Пусть беспокоится Компания. И Ллойд. Это ведь будет стоить им сотню миллионов фунтов.

— Возможно. Мы застрахованы от айсбергов?

Снова смешок.

— Не знаю. С меня хватает забот о страховании моего автомобиля. Слушай, я покупаю тебе сегодня бутылку виски. В шесть я кончаю работу, встречаемся около восьми в Ройял. Идет?

— Если смогу. Бог знает, сколько бумажной работы мне предстоит. Ведь ее придется делать сразу.

— Скажи им, что у тебя стресс, — сказал голос с материка.

— Так оно и есть, — сказал инженер. Он положил трубку и пошел на палубу. Лучше сказать парням, что вертолет поблизости, подумал он. Они и так слишком нервничают.

Через три часа последние двенадцать человек с Платформы Гераниум Один, которая сорок восемь часов назад закачивала ежедневно сто тридцать тысяч баррелей нефти в танкеры, летели в Крюден Бей, скорчившись на тесных сиденьях Сикорси-61. И только вертолет с фотокамерами, круживший над покинутой платформой, зафиксировал момент, когда тысяча миллионов тонн льда, движущегося через океан со скоростью никуда не спешащего человека, подплыла к стальному сооружению. Рядом с Нимродом, капитаном вертолета, сидел гляциолог, посланный министерством, как специальный наблюдатель. Он внимательно следил за происходящим, качая головой.

Затем он повернулся к капитану.

— Этого просто не может быть, — сказал он. — Во всяком случае, в это время года. Мы были поражены, когда получили первое сообщение. Айсберги должны появляться весной, а не зимой. И даже если примириться с фактом, что айсберг существует, нужно сказать, что он не такой, как обычно. Посмотрите… Это же настоящий плавучий остров. Такие айсберги могут встречаться в Антарктике, а здесь ему делать нечего.

— Кто-то же должен объяснить, откуда он взялся, — сказал пилот. — Мой Бог, смотрите…

Гигантский айсберг вошел в соприкосновение с платформой. Толстые стальные опоры гнулись, как солома. Палубы накренились, все строения посыпались, как игрушки, на поверхность айсберга. Тридцатидвухдюймовая труба, связывающая платформу с танкерами в Крюден Бей, порвалась без всяких усилий, и нефть, оставшаяся в трубе после того, как были перекрыты клапаны, сотни тонн нефти, залила поверхность моря. Затем край айсберга зацепил платформу номер 4 и стер ее с лица моря, как сапог, на ходу раздавивший коробок спичек. Сидящие в вертолете смотрели на все это с высоты 2000 футов в благоговейном молчании.

Капитан повернулся к гляциологу.

— Такое не забывается. Надеюсь, камеры сделали свое дело? Возвращаемся домой.

— Чтобы породить такой айсберг, нужны колоссальные изменения в арктических течениях и сильнейшее давление на береговую линию… Что же ждет нас теперь?..

— Эвакуировать Эйнчорак? — сказал секретарь Внутренней палаты. — Это же 50 000 жителей. Никогда!

— Мистер секретарь, — устало сказал губернатор Аляски. — Мне приходится иметь дело с действительностью, а не с лозунгами. Сейчас возникла угрожающая ситуация.

Он провел рукой по лбу. Черт побери, думал он, все же мне нужно хоть немного поспать. Секретарь посмотрел на губернатора с внезапным сочувствием и нажал на кнопку на столе. Сразу появился молодой помощник в сером костюме.

— Мы с губернатором выпьем кофе, — сказал секретарь. Он дал время собраться с силами губернатору, а сам смотрел через окно на припорошенные снегом магнолии в парке Раулин Сквер.

— Когда вы прилетели из Юно? — спросил он наконец.

— Я приземлился час назад. Но прилетел не из Юно, а из Пойнт-Хоп. Вероятно, это был последний самолет оттуда.

Он наклонился вперед и быстро заговорил.

— Там творится черт знает что. Такого снега еще никогда не было на Аляске. Он идет так, как будто завтра уже его не будет. И я знаю точно, что завтра не будет. Он идет постоянно, не прекращаясь — каждый день, каждую неделю, каждый месяц… Я думал, что мы все знаем о зимах на Аляске, но теперь я понял, что не знаем. Можно собрать туда все бульдозеры Америки и все равно с этим снегом они не справятся. К тому же, его и вывозить некуда. Снежные завалы по сторонам дорог уже достигают высоты сорок — пятьдесят-футов. Многие дома завалены. Люди спят в ресторанах, отелях, в коридорах… А что случилось с эскимосами, живущими на реке Бинилчик? Мы расчистили туда дорогу три дня назад. Я ездил туда, но никаких следов жилищ эскимосов не обнаружил. Только снег и лед.

— Х-мм, — сказал секретарь, — предположим, что возникнет необходимость в эвакуации людей…

— Она уже возникла, — перебил его губернатор.

— Предположим, что возникнет, — повторил секретарь. — Куда мы будем их размещать?

— Мы сможем принять в Юно десять тысяч, не больше. Да, да, я знаю, что Юно столица штата, но это же просто маленький городок. Еще несколько тысяч можно разместить в Фербенксе — там пока лучше, чем на остальном побережье. Но нам нужна Федеральная помощь. Однако это не окончательный выход из положения. Канадцы… Вы знаете о них?

— Я получил сегодня утром сообщение, — начал секретарь, но губернатор прервал его.

— Они сейчас вывозят все население с Юконской территории. Думаю, что мы должны делать то же самое.

— Мы займемся этим будущей весной, — сказал секретарь.

Губернатор вздохнул.

— Джим, я на вашем месте собрал бы сегодня совет ученых. Весной лучше не будет. По данным нашего института, такая масса снега и льда не сможет растаять ta эту весну и лето. И даже если следующая зима будет обычной, на что мало надежды, количество снега только увеличится. Пришло время исправлять карты, Джим.

— Может быть, может быть, — задумчиво произнес секретарь, — но я не могу отделаться от ощущения, что следующая зима будет совсем не такой…

Джим стал еще глупее, подумал губернатор, садясь н автомобиль, который повез его в отель на Джордтаун. Л может и не дурак… Ведь они здесь читают только донесения, сообщения, рапорты… Они все понимают, но не могут поверить в происходящее. Это естественно. Если не видел своими глазами, то поверить трудно. Но как только увидишь…

— Все, что я хочу, — сказал британский премьер-министр, глядя на портрет сэра Соберта Пиля, висящий над камином в его кабинете на Даунинг Стрит, — это твердая дата, когда Суллум снова начнет функционировать. То, что произошло с нашими нефтяными сооружениями в Северном море, потрясло рынок. Я хочу, придя в парламент, назвать твердую дату: май, июнь, даже июль. Мне нужна дата, чтобы успокоить рынок.

— Я не могу назвать дату, — сказал главный правительственный консультант по науке сэр Кристофер Ледбестер. — Никто на свете не сможет этого сделать. Но я могу высказать свое мнение. Суллум Во не возобновит работы в обозримом будущем. Ни в мае, ни в июне, ни в июле. Более того, могу вам сказать, что работа не начнется и в будущем году. И в течение всего этого времени Шотландские острова будут непригодны для проживания людей. Разве что небольшие исследовательские партии. Сейчас нам нужно начинать приспосабливаться к новым условиям жизни — арктическим. А начать добывать нефть в таких условиях — это будет не скоро. Но нам все же повезло. У нас есть нефть и в других районах — у западного побережья, возле Бристоля. Но у восточного побережья — нет. Боюсь, что севернее Харвича придется свернуть все работы.

— Даже так?

— Пока еще нет, — ответил ученый. — Но это время близится. Весь вопрос только в сроках. Должен сказать, что мне очень хотелось бы услышать вести из Сибири. Там лучший климатолог мира, и он не сказал еще ни единого слова — ни Вашингтону, ни нам. Разумеется, если Вашингтон не решил придержать эти сведения в тайне.

— О, вряд ли, Кристофер. Ведь сейчас вся Европа в тревожном ожидании. А что происходит в экономическом комитете? Это же конец света!

— Самое неприятное в конце света, — заметил Ледбестер, — что мы можем не узнать его, когда он наступит, или же принять его за что-то другое. И в этом и в другом случае мы окажемся в дураках.

 

Глава 13

Бисби был счастлив. Он сидел на деревянной скамье в кузове вездехода. Перед ним сидел лейтенант Красной Армии. Он качался из стороны в сторону в такт движениям вездехода, едущего по широкой колее среди заснеженного леса в тридцати милях от Новосибирска. Перед лейтенантом, чуть пониже его, сидел водитель. Бисби видел только его голову в шлеме. Прямо над водителем из вездехода торчало короткое дуло пулемета, хотя пулеметчика за ним не было. Бисби понимал, что это необычный военный патруль. Впрочем, трудно было сказать, что это… Да и не в этом дело. Потому что Бисби был рад, очень рад хоть на несколько часов выбраться из этого научного Академгородка, замкнувшегося в своей клаустрофобии.

Он посмотрел на остальных пассажиров вездехода. Все они были тепло одеты, так как в кузове вездехода было прохладно, если не сказать больше. Вот сидят и болтают Валентина и Дайана. Хотя о чем они говорят, было не слышно из-за рева мотора. Дайана иногда смеялась, когда русская, оживленно жестикулируя, говорила что-то. Бисби рассматривал Дайану. Когда она смеялась, она была совсем другой. Вся ее надменность исчезала, и она казалась более уязвимой и открытой. Для кого открытой? Вероятно, для Стовина. Ему достаточно поманить ее пальцем и она пойдет за ним куда угодно. Бисби посмотрел на Стовина. Лицо его было серьезным. Это был человек, для которого сейчас не было радости в жизни. И неудивительно. Внезапно весь поток научной и технической информации обо всем, что происходило в мире — и в России, — иссяк для Стовина.

— Когда я получу данные по изотопам, Женя? — услышал сегодня утром Бисби. — Я ведь не турист.

Солдатов смутился, забормотал что-то о задержке, обещал ускорить получение данных. А через десять минут он имел горячую беседу с Волковым. Правда, Бисби ничего не смог прочесть на каменном лице Волкова. Бисби посмотрел на Волкова. Тот сидел и что-то записывал в свой блокнотик. Да, и Стовин, и Солдатов знали, почему до Стовина не доходила информация, в которой он нуждался. Это Волков. Но на него нельзя было указать пальцем. Техника его была проста. Стовин мог что-то попросить и Волков отвечал: «Да, конечно, сейчас будет». Но этого не происходило. Задержки, задержки. И Волков с сожалением говорил Стовину, что тот должен набраться терпения. Как этим утром. Стовин хотел вместе с Солдатовым попасть на компьютер. Но оказалось, что компьютер на ремонте.

— Ол-райт, — сказал Стовин. — Тогда мы с Женей посчитаем сами.

— Конечно, конечно, — сказал Волков, а через некоторое время сказал: — Может, лучше сегодня мы посмотрим место, где зародился феномен? Поедем в лес?

Даже Солдатов протестовал, он считал, что гораздо полезнее поработать в Академгородке, но Волков настаивал. Они должны поехать именно сегодня, так как это единственный день, когда военные могут выделить им два вездехода. А зачем два вездехода? Волков поднял палец: один вездеход может сломаться, увязнуть. В армии правило: машины никогда не ездят по тайге в одиночку.

Да, подумал Бисби, в этом есть резон. Лично он не хотел бы остаться в промерзшем кузове вездехода.

Он посмотрел на второй вездеход, едущий следом. Восемь солдат сидели в кузове, из которого торчали дула их автоматов. Им там, наверное, очень тесно, подумал Бисби. У нас места больше.

Лейтенант сказал что-то в микрофон, машина свернула влево и двинулась туда, где находилось русло Оби. Вскоре перед ними раскинулась ледяная равнина, за которой темнел лес. Тайга. Сотни тысяч серебряных елей стояли сомкнутыми рядами, как стена. Вездеход остановился. Второй вездеход тоже остановился позади них. Все вышли из машин, разминая ноги после долгой дороги. Солдаты, как заметил Бисби, тут же заняли позицию для обороны. Они расположились по границе круга диаметром ярдов в сто. Сделали они это быстро и профессионально. Видимо, такой автоматизм был достигнут долгой практикой. Ничто в этой пустыне не двигалось. Только одинокий орел парил в вышине, отыскивая пищу в этой замороженной стране. Над елями в темнеющем арктическом небе виднелся темно-оранжевый диск солнца. Он висел почти над горизонтом.

Волков, Стовин и Солдатов подошли к краю обрыва. Валентина рассматривала в бинокль орла. Дайана, стоя возле Бисби, ковыряла носком сапога снег. Она повернулась к нему с удивлением.

— Посмотри, Поль. Эта воронка… кратер, абсолютно круглая. Она образовалась совсем недавно от столкновения чего-то с землей.

— Да, это кратер, но не от столкновения, — сказал незаметно подошедший Стовин. — Мы должны здесь придумать для этого явления новый термин, — Скажем — экстракткратер. — Он говорил это Солдатову, который тоже присоединился к ним, оставив Волкова, занятого разговором с лейтенантом. Солдатов посмотрел на темнеющее небо.

— Вы имеете в виду… атмосферный поток?

Стовин кивнул.

— Да. Он устремляется вниз, как палец. Бог знает, на какую глубину он вошел в землю, так как снег замаскировал это. Но можно твердо сказать, что он вгрызается в землю, как пневматическая дрель бога. Вот здесь образовался этот палец и дальше пошел в Новосибирск.

Он повернулся к Солдатову.

— Помните, вы сказали, что большинство появлений Танцора связано с присутствием воды? Мне кажется, что это очень важно. Но есть еще один фактор…

— Какой? — спросил Бисби. Он вдруг содрогнулся под своей толстой паркой. Уже сгущались сумерки. В полумраке под елями ему почудилось какое-то движение. Он напряженно вглядывался туда, почти не слушая Стовина.

— Танцор ищет тепло, — продолжал Стовин. — Не обязательно тепло в понимании человека. Просто что-то, что теплее окружающей среды. Вода, города… и даже, как было 20000 лет назад, стадо мамонтов. Стадо мамонтов излучает достаточно тепла, чтобы Танцор почувствовал его.

В это время послышался выстрел примерно в восьмидесяти ярдах от них. Солдат показывал в лес. К нему подбежал лейтенант, а затем вернулся к Волкову, улыбаясь и предлагая свой бинокль. Бисби подошел к ним, всматриваясь в полутьму. Снова оно, это движение. Волков воскликнул удивленно и вежливо предложил Бисби бинокль.

Бисби взял бинокль и сразу увидел арктического волка, самца, почти полностью белого, с густым валиком меха вокруг морды. Он стоял на груде камней, опустив хвост и подняв одну лапу — почти скульптурная поза. Он смотрел на них, и все же было очевидно, что внимание его привлечено не людьми, вездеходом, стоящим на склоне.

— Его интересует вездеход, — сказал Бисби Дайане, которая попросила у Валентины бинокль и встала рядом с Бисби. — Посмотрите, он поднял хвост.

Теперь волк побежал ровной рысью вдоль берега реки. А за ним, в тени деревьев… Дайана схватила Бисби за руку… Позднее он вспоминал, что это был его первый физический контакт с нею и, несмотря на чрезвычайность ситуации, он почувствовал, как в нем поднимается сексуальное желание.

— Видишь? — говорила она. — Их много. Один… два, три… четыре…

Пять волков во главе с первым двигались не спеша, но целенаправленно вдоль реки. Они не проявляли никакого любопытства ни к людям, ни к вездеходам. И внезапно они все одновременно исчезли из вида.

— Легли, — сказал Бисби Дайане. Голос его был чуть хрипловатым от сдерживаемого волнения.

— Да. Теперь их в снегу не видно. Но чем, черт побери, они занимаются?

Дайана внимательно следила за волками. Волков, взяв бинокль у Бисби, встал рядом.

— Как вы думаете, мисс Хильдер, что они делают? — спросил он. — Вы ведь эксперт по волкам.

Она повернулась к нему. Лицо ее было встревоженным.

— Я могу сказать только одно. Это охотничья тактика. Эти волки маневрируют вокруг жертвы.

— А кто жертва? — поинтересовался Волков. — За те полчаса, что мы здесь, я не видел ни одного животного. Думаю, что в пределах двух миль здесь нет даже белок.

Голос его звучал несколько напряженно.

— Согласна, — ответила Дайана, — белок тут нет. Значит, они охотятся на нас.

Бисби рассмеялся.

— Значит, они сошли с ума. Мания величия. Пять волков, даже если они камикадзе, ничего не смогут сделать с десятью вооруженными солдатами и двумя бронированными вездеходами.

— Ты прав, — сказала Дайана. — Теперь они уже успокоились. Если бы их было больше, они и тогда не напали бы на нас. Это не в обычаях волка. Хотя они не знают, что мы вооружены.

— Значит, им нужно показать это, — сказал Волков. — Он что-то крикнул лейтенанту, который отдал приказ солдату. Через три секунды послышался выстрел. Пуля диаметром 7,62 ударила ближайшего волка. Звук выстрела перешел в предсмертный крик зверя. Огромное животное подпрыгнуло в воздух, как выброшенное из катапульты, и упало в снег, суча лапами. Снег стал краснеть вокруг него. Затем послышался еще выстрел, и волк затих.

Дайана повернулась к Волкову.

— Я не думаю, что это было необходимо…

Он прервал ее.

— Мы должны были проучить их, — сказал он. — Волки должны понять, что с людьми не стоит затевать такие игры.

Дайана на мгновение вспомнила Зоологический институт, стол с мертвым волком, руку человека, найденную в его желудке… Но тут же взяла себя в руки и обрушилась на русского.

— В этом не было необходимости. Они имеют на эту тайгу такое же право, как и мы. Я считаю, что это просто убийство…

— Боже! — воскликнул Бисби. Он показывал прямо на темнеющую массу леса.

Сначала всем показалось, что из леса выделилась и понеслась на них какая-то изломанная волна. Белая волна. Но уже через три секунды Дайана поняла, что это волки… десятки, может быть сотня волков. С низким возбужденным охотничьим воем они неслись к двум стоящим в отдалении вездеходам, где остались только водители и радисты. Волна волков неслась с удивительной скоростью, как будто летела над снегом в полумраке сибирских сумерек. Лейтенант подбежал к солдатам, и они открыли методичный огонь. Один… два… три выстрела по надвигающейся массе животных.

Бисби схватил Дайану за руку. Он показывал туда, где остались первые четыре волка. Все четверо сейчас встали из снега. Вожак стоял чуть впереди, как и тогда, приподняв лапу. Он откинул голову и завыл. Этот вой заглушил и вой стаи и грохот выстрелов. Шум стал таким, что Дайана не слышала слов Бисби, но он ожесточенно махал рукой в сторону вожака, и она поняла, что имеет в виду Бисби.

Дайана потянула Волкова за рукав. Русский стоял как завороженный. Он повернулся к ней. Лицо его представляло маску замешательства. Дайана показала на вожака.

— Застрелите его, — сказала она. — Это он организует нападение. Только быстро.

Волков несколько секунд непонимающе смотрел на нее, но затем побежал к лейтенанту. Он показал на вожака, но было уже поздно. Тот и четверо с ним скрылись из вида. Стало ясно, что они решили просто отвлечь внимание людей от нападающей стаи. Во всяком случае, то, что произошло позже, не могли себе представить люди, в том числе и Дайана. Первые волки достигли дальнего вездехода. Два огромных волка полезли прямо на скользкий покатый капот. Из вездехода раздалась пулеметная очередь, направленная прямо в середину волчьей стаи. Послышались визг, злобный вой. Несколько волков упало в снег, и в следующий момент плотная масса волков облепила вездеход. Валентина отвернулась и закрыла лицо руками. Солдаты открыли огонь по волкам, но они не могли оказать действенную помощь товарищам, так как боялись попасть в них. Лейтенант что-то хрипло крикнул, выхватил винтовку у солдата и побежал к вездеходу. Отбежав метров на сорок, он выстрелил. Один волк упал. И затем, откуда-то сзади, выскочили четыре волка с вожаком во главе. Они набросились на лейтенанта все вместе. Солдаты не могли стрелять, так как непременно попали бы в своего командира.

Через минуту все было кончено. Уже стало темно и люди еле различали, что же происходит возле вездехода. Вскоре стая отхлынула от машины и скрылась в лесу, волоча за собой тело радиста. От водителя не осталось и следа. Однако один из волков тащил что-то в зубах. Бисби показалось, что это была голова водителя. Остальные тоже заметили жуткую ношу волка.

— Что же мы будем делать без этого бедняги? — это был голос Стовина, ненатурально спокойный. Он показывал туда, где на снегу лежал мертвый лейтенант. Солдатов, обхватив Валентину за плечи, смотрел на темнеющий лес, не говоря ни слова. Голова Валентины прижалась к шубе Солдатова. Все тело женщины содрогалось от сдерживаемых рыданий. Стовин заметил, что Бисби тоже смотрит туда, где скрылась стая. Лицо его было настороженным. Из леса доносились рычание и вой.

— Вы слышите? — сказал Бисби. — Эти ублюдки еще там.

— Они едят, — глухо отозвалась Дайана.

— Ест вожак и, возможно, волки, которые тащили добычу. Остальные будут ждать.

— Нас?

— Думаю, да.

Стовин снова посмотрел в сторону леса. Волков подозвал сержанта и приказал ему взять командование на себя. Под прикрытием остальных два солдата стояли, потом отошли и принесли тело лейтенанта. Волков показал на дальний вездеход в двух сотнях ярдов от них, но сержант покачал головой. Волков пожал плечами и подошел к американцам.

— Я думал, что нам самое лучшее забраться в вездеход и поскорее убраться отсюда, но сержант считает, что сейчас небезопасно идти по открытому месту.

— Он прав, — ответила Дайана. К своему удивлению, она обнаружила, что может рассуждать и действовать хладнокровно. Она прекрасно владела собой и смогла подавить страх. — Они, несомненно, нападут на нас, когда мы пойдем к вездеходу. Почему-то мне кажется, я просто уверена, что именно вездеход инспирировал нападение волков. Правда, я не могу понять этого. Почему они сразу не напали на нас? Ведь мы представляем большую группу… пищу, да и более легкую добычу.

— Может, они боятся этого кратера? — предположил Стовин.

Он плотнее закутался в шубу.

— Да, — наконец сказала Дайана. — Помните, я говорила о памяти предков? Может, этим и объясняется нынешнее поведение волков. Танцор пришел сюда. Волки либо видели его, либо помнят о нем, где-то в подсознании. И в любом случае они боятся его, трепещут перед ним. Так что пока мы здесь, мы в безопасности. Но стоит нам пойти к вездеходу, нам конец.

— Но радио в вездеходе, — сказал Бисби. — И это единственный способ вызвать Новосибирск.

Волков что-то сказал сержанту, а затем с улыбкой повернулся к остальным.

— Проблемы нет, — сказал он, — оказывается, для лесного патруля это обычное дело. Оказывается, мы должны посылать сигналы каждые сорок пять минут. Если сигнала нет, то высылается поисковый геликоптер. Они знают где мы, так что помощь скоро будет. А пока будем…

— И очень замерзнем, — сказал Бисби.

Следующий час они стояли, тесно прижавшись друг к другу, сохраняя тепло. Один раз два солдата попытались выбраться из кратера, чтобы подойти к вездеходу. Но тут же из темноты возникли призрачные угрожающие тени волков. Так что солдаты были вынуждены отступить в свое убежище. В стороне от всех под охраной одного солдата лежал мертвый лейтенант. Смерть от волка нельзя назвать чистой и приятной, подумал Бисби. Он видел, что представляло собой лицо лейтенанта, когда его несли сюда. Рука была отгрызана, но волки оставили тело, не успев нанести больших повреждений.

Наконец над темным лесом появился геликоптер, обшаривающий лучом землю. Пилот не заметил людей, но луч прожектора наткнулся на вездеход. После этого он быстро нашел людей в кратере и, мигая навигационными огнями, опустился в пятнадцати ярдах от кратера на снежное поле.

Из него выпрыгнул офицер и к нему пошел Волков. Затем он вернулся.

— Эта машина берет восемь человек. Сейчас полетим мы, а они вызовут второй вертолет для солдат,

Молча они побрели к вертолету. Солдат помог взобраться Валентине. Лицо ее было пепельным в свете ламп и прожекторов вертолета. За нею взобрались в кабину Дайана и Солдатов. Они так замерзли, что еле двигались. Вскоре весь небольшой отряд разместился в тесном пространстве военной машины. Взревели моторы, и машина поднялась вверх, обрушив на остающихся солдат снежную бурю. Лес темнел под ними. Стовин потер иллюминатор, пытаясь рассмотреть что-то. Но внизу была только тьма. А где-то в ней волки, терпеливо ждущие добычу. Но для нас все кончено, устало подумал он. Реакция от пережитого подействовала на него отупляюще. Он откинулся на жесткую спинку. Геликоптер с ревом летел на юг, к Новосибирску.

— Все позади, — вслух произнес Стовин, — да, все позади.

Возле него шевельнулся Бисби, растирая замерзшие руки.

— Вы так думаете, Сто? — спросил он. — Я никогда не считал вас оптимистом. Все только начинается.

Председатель Совета Министров поднял трубку красного телефона.

— Андрей?

— Да, товарищ председатель.

— Я прочел твой рапорт, основанный на донесениях Волкова. Все достаточно ясно, но последствия трудно предугадать.

— Я согласен.

Последовала пауза. Шеф КГБ ждал, недоумевая, пока председатель не заговорил вновь.

— Мы должны знать все. С этого момента американцы в Новосибирске должны получать все, что им потребуется.

— Все?

— Все, что получают наши ученые. Всю информацию. Американцы будут бесполезны для нас, если мы будем держать их в неведении…

Выдержка из письма доктора Дайаны Хильдер доктору Френсису Ван Гельдеру, директору института сравнительной зоологии, университет Нью-Мексико, Альбукерк, Н. И.

«…и третье, но не менее важное: абсолютно нетипичное поведение волков. Такого поведения мы никогда не наблюдали раньше и даже не подозревали об этом.

Размер стаи в четыре раза превышает ту цифру, которую мы считали обычной для социальной группы. И волки охотятся за людьми, считая их своими жертвами. И они используют при этом простую, но эффективную тактику, видимо, выработанную многими предыдущими поколениями.

Что меня поразило больше всего, если отрешиться от ужаса, вызванного тем, что случилось, — это то, что волки предстали именно в том качестве, в котором они всегда были в наших мифах и легендах: злейшие враги человека, исчадье ада, воплощение зла…

Мы знаем, что волки и люди — это существа, которые успешно противостояли ледниковому периоду. Мы также всегда считали, что человек быстро взял верх над волками и волки представляют собой лишь еще одну тупиковую ветвь эволюции. Но я теперь начинаю сомневаться, что человек легко выиграл это состязание с волком. Может, это была более жестокая битва, чем мы предполагали? И мне почему-то кажется, хотя мне стыдно признаться в ном, что эта битва еще далеко не закончена.

И еще одно: я думаю над тем, что вызвало нападение волков на машину? Может быть, это эхо в памяти из далекого прошлого? Может, эти большие машины вызвали в их памяти воспоминания о мамонтах? Ведь то, как они нападали на машину, было тактикой нападения на мамонта — да и стая волков была именно такой численности, как вы говорили. Помните? Это было нападение на одного гиганта и отвлечение внимания другого.

Но самое удивительное не в этом. Самое удивительное в том, что стая для охоты на мамонтов уже сформировалась. Она уже существовала еще до нашего прибытия. Но ведь мамонты исчезли тысячи лет назад! Мне кажется, что изменение характера их поведения обусловлено изменением каких-то природных факторов — может быть, температура или атмосферное давление… Другими словами, они действовали так, как действовали их предки в эпоху ледникового периода, но напали не на мамонта, а… вы знаете, на что они напали.

Может быть, волки теперь лучше приспособлены, чем люди? Во всяком случае, они уже поняли, что условия жизни изменились…»

 

Глава 14

То, что происходило в позднем декабре на Северном полушарии, казалось метеорологам не чем иным, как повторением, только в более высокой степени, тех климатических условий, которые создались на Земле в «плохие» зимы 1976 и 1978 годов. Четвертого декабря газеты на пятнадцати языках сообщили о сильнейшем шторме столетия. Наблюдение за погодой в этом году было налажено исключительно хорошо: корабли, самолеты, спутники США, Советской России, Франции и Японии, воздушные шары, океанские буи — все выдавало массу информации, которая обрабатывалась мощными ЭВМ, благодаря чему ученые имели полную информацию о каждой точке Земного шара, о глубинах океана, о верхних слоях атмосферы… И все же… только через пять дней ученые вдруг поняли, что произошло нечто глобально новое, что вызывает изменение всех измеряемых параметров, и имеющаяся аппаратура уже не может обеспечивать их измерение. К этому времени масштабы катастрофы стали ясны каждому, хотя в ней были свои озадачивающие особенности. Засуха на юге Сахары нее более усиливалась, а на северных границах пустыни пролились сильные дожди, что дало повод диктатору Ливии заявить, что Аллах возлюбил его. В Антарктиде, на базе Мак Мурдо, температура достигла пятидесяти одного градуса по Фаренгейту — самая высокая температура за все время наблюдения. А на Южном полюсе температура поднялась на девять градусов.

Однако Северное полушарие было занято своим кризисом и не обращало внимания на эти аномалии. Снег валил повсюду: над Северным полюсом, в Северной Канаде, в Гренландии, Скандинавии, над Баренцевым и Балтийским морями, в северной Германии, Дании, Польше, северной России, Сибири… Зона снегопада захватила Британию и Северные Штаты Америки. Большие северные города были скованы льдом, северные порты прекратили свою работу. Самое интересное заключалось в том, что холод наступал широким фронтом по всему Северному полушарию одновременно. Снег не переставал идти даже на один день. Он выпадал и замерзал, выпадал снова и снова намерзал. Французский климатолог, работающий на одной из станций наблюдения, сказал: «Это похоже на умелые военные действия. Удары следуют туда, где обнаруживается слабое место…»

Итальянский климатолог из Бергамо выразился более экспансивно, когда его пост наблюдения был отрезан от путей сообщения: «Э финито иль постро мондо — наш мир погиб!»

Скорость нарастания катастрофы поразила даже пессимистов, предвещавших наступление конца света через несколько десятков лет. Внезапно вся техника людей оказалась беспомощной перед мощными силами природы, обрушившимися на них. Снег завалил все. Вся окружающая местность коренным образом изменилась. Техника людей отчаянно пыталась сохранить хотя бы небольшое количество дорог, годных для передвижения, для подвозки топлива, одежды, продовольствия. Ведь нельзя же было оставить десятки миллионов людей на погибель от голода и холода. Мир изменился. И казалось, что уже ничего нельзя предпринять.

Петр Билибин, родом из небольшого поселка на берегу сибирского озера Байкал, который зимой покрывается таким толстым слоем льда, что по нему могут ездить трактора, еще никогда не видел того, что происходило сейчас. Он сидел в открытом люке танка и смотрел на еле видимые через снежную завесу сигнальные огни идущего впереди танка. Танк Билибина был двухсотым в танковой колонне из 210, двигающихся по Восточной Германии сквозь снежный буран. Весь механизированный дивизион — танки, вездеходы, тягачи и 11 ООО человек — преодолевал семьдесят три мили между местом их последней остановки в Принцволке и местом назначения — Ростоком на Балтийском побережье, откуда они должны были направиться домой, в Советский Союз. Они ехали уже два часа и преодолели только пять миль. Только что они миновали селение Фалькенхаген, проехав по нему как бы в туннеле из льда и снега. По сторонам дороги, по которой проехала колонна, громоздились снежные горы высотой в тридцать футов. Из танка Билибин не мог видеть ни домов, ни света фонарей, ни деревьев. Просто белый туннель и красные задние фонари впереди.

Внезапно огни пропали. Четверть часа Билибин надеялся, что они появятся снова, что снежный заряд просто закрыл их на время. Но они не появились. Затем он почувствовал, что звук гусениц танка, перемалывающих дорогу, изменился. Под гусеницами был снег. Но по всему было видно, что они сошли с дороги и теперь ехали по замерзшему полю. Глубина снега достигала двенадцати футов. Билибину казалось, что они едут через ватную стену. Он ничего не видел впереди, никаких признаков машины, едущей впереди. По сторонам тоже ничего не было видно. А за ним двигались остальные танки. В наушниках Билибина прозвучало ругательство, и командир танка приказал остановиться. Затем, захватив фонарь, командир сполз с танка и исчез в пурге, направляясь к остаткам колонны. Билибин уменьшил обороты двигателя, и ждал. Он с гордостью посмотрел на новенькие немецкие часы, которые он купил, чтобы заменить свою «Победу». Девять часов. Холодный и уставший, он попытался задремать. За ним радист, долгое время безуспешно пытавшийся связаться по радио с остальными танками, опустил голову на рацию и закрыл глаза. Связь прервалась. Через час танк уже почти полностью занесло снегом. Билибин шевельнулся, посмотрел на часы. Десять тридцать, а командир еще не вернулся.

В штабе арьергарда, расположившемся в школе Принцволка, капитан разговаривал с лейтенантом.

— Они еще не проехали Мейенбург?

— Насколько я знаю, нет. Радиосвязи нет, а мотоциклист не сможет проехать в такую погоду вдоль колонны. Какой дурень придумал двигаться в такую ночь?

— Штаб армии, — сурово сказал капитан.

— Но зачем?

— Не ваше дело, Савинков. И не мое. Мы должны выполнять приказ. Впрочем, и так ясно, зачем мы едем в Россию.

— Да?

— Мы возвращаемся, — терпеливо сказал капитан, — потому что мы — механизированное подразделение. У нас двести танков и много другой техники — тягачей, вездеходов. Вы видите, какое здесь положение. А дома, наверное, еще хуже. Мы возвращаемся не потому, что мы солдаты, а потому что у нас новейшая техника. В России явно не хватает тракторов, бульдозеров, чтобы чистить дороги, аэропорты и прочее. Сейчас вся Европа нуждается в такой технике. Поэтому нам предстоит играть новую роль. В мире устанавливается новый стратегический баланс — не танки и пушки, а тракторы и бульдозеры.

Он угрюмо рассмеялся и похлопал лейтенанта по плечу.

— Наконец-то мы нашли, как использовать танки. Вы, наверное, не думали, когда шли в армию, что будете работать в тракторной армии?

Через четыре часа бледный капитан наконец сообщил в штаб армии, что танки потерялись.

— Потерялись? — прогремел голос генерала, — что вы имеете в виду?

— Мы не знаем, где они. Мы просто не знаем…

— Геликоптеры. Утром. Я сам буду на одном из них.

Через девять часов генерал смотрел вниз из кабины геликоптера на белую пустыню. Ветер стих на некоторое время и ландшафт внизу казался застывшим белым морем, раскинувшимся до самого горизонта. Дорог не было видно, хотя можно было различить верхушки домов Фалькенхагена. На некоторых крышах сидели люди и в отчаянии махали руками пролетавшему вертолету. Через милю генерал заметил в снегу признаки своей танковой дивизии. Они пролетели над торчащими из снега пушками танков. Это было похоже на сюрреалистическую картину Дали. Пилот повернулся к генералу.

— Связь есть, — прокричал пилот сквозь рев двигателя. — Двадцать… тридцать. Наверное здесь под снегом все танки.

Генерал ссутулился, — И это моя дивизия? — с горечью сказал он.

Холодный ветер гнал пыль по длинной прямой улице Джандат в Дели. Ветер был сухой, но ледяной. Люди в лохмотьях, которые постоянно играли в шахматы в пыли мостовой, теперь покинули свое излюбленное место и толпились вокруг колонн на Коннаут Сквер. Они смотрели в небо и переговаривались между собой. Уличные торговцы всякой мелочью сложили товар в лотки и исчезли. Несколько рикш на велосипедах игнорировали холод. Они ехали через пылевые вихри, торопясь отвезти нескольких скучающих европейцев из короткой экспедиции по магазинам в тепло и уют отеля «Империал».

— А я была уверена, что это самое лучшее время года, — сказала англичанка высокому индийцу, с которым она пила чай в холле отеля. Индиец работал в сельскохозяйственном центре и все утро провел в беседе со своим шефом.

— Обычно, да, — ответил он. — Тепло днем, хотя ночью прохладно. Но сейчас происходит что-то странное. Мы никогда не знали такого холода в декабре. И мне говорили, что в Кашмире выпало чрезвычайно много снега, гораздо больше обычной нормы. То же самое и на южных склонах Гималаев. Вероятно, — улыбнулся он печально, — нам теперь придется уделять внимание зимним видам спорта.

— Сейчас действительно холодно, — произнесла англичанка. — Мне хотелось бы сейчас быть в Манчестере.

Мне бы тоже хотелось, чтобы ты была там, подумал индиец. Но она была женой представителя Объединенных Наций, который в настоящий момент обсуждал с его шефом меры по преодолению голода, который постигнет Индию летом и осенью, если муссоны не принесут дождей, как это было в прошлом году. Индиец вспомнил, что метеоцентр в Симле сообщал, что в этом году будет еще хуже. Если но так, то Индию ждет трагедия. Без летних дождей урожая не будет. Он снова вспомнил дневник одного англичанина, путешествующего по Индии шести лет назад. Он откопал этот дневник в архивах национальной библиотеки. Англичанин описывал точно такой же декабрьский ветер и холод. И в тот год тоже не было дождей. Тогда был ужасающий голод. Он содрогнулся. Он увидел в небе шесть или семь грифов. Широко распахнув крылья, черные тени — предвестники смерти — пролетели над садом. Кроме них в саду не было ни одной птицы, хотя обычно сад буквально кишел ими. Грифы были голодны. Но надолго ли? — подумал он.

Верблюд самец снова упал, будучи не в силах вытащить ноги из сыпучего песка пустыми на склоне хребта. Зеноба успела подхватить маленького Ибрагима, чтобы он не упал вместе с верблюдом. Саид, идущий впереди, обернулся, окликнул Хамиддина и Мухамеда. Крича и ругаясь, мужчина и двое сыновей стали тянуть верблюда за веревку, привязанную к кольцу в носу верблюда. Зеноба, держа на руках Ибрагима, устало смотрела на них. Верблюд кричал, бил ногами, но оставался лежать на боку. Наконец, задыхаясь горячим воздухом, Саид оставил его. Он подошел ко второму верблюду, безразлично взирающему на происходящее, достал немного сучьев из тюка, положил их на песок под бок упавшего верблюда и поджег их. Закатив глаза, верблюд дико закричал от боли. Запах горящей шерсти и паленого мяса ударил н ноздри. Верблюд судорожно поднялся на колени. С торжествующим криком Саид потянул за веревку и верблюд встал на колени. Саид подошел к верблюду и овечьим жиром растер ожог. Он критически посмотрел на груз, который нес этот верблюд. Животное было молодое — всего двадцать лет. Для него нормальный груз 600 фунтов, а он нес гораздо меньше. Ибрагим с Зенобой весили не больше двухсот фунтов и остальные тюки фунтов сто пятьдесят. И все же верблюд выбился из сил. Но Саид не мог уменьшить ношу. Разве что Зенобе придется больше идти пешком. Она пойдет. Но это еще больше замедлит путь. А до Тамманрассета еще шесть дней пути, до Лиссы — три дня. Он сказал Зенобе и женщина наполнила засохшей кровью овцы небольшой сосуд, налила туда немного воды из кожаной бутыли. Они посидели полчаса на склоне песчаной дюны, где песок слежался и был плотным. Верблюду нужно дать время оправиться от лечения. И Ибрагим очень устал. Они выпили кровь с водой. Саид помолился, повернувшись к востоку, и затем они снова двинулись в путь к Тамманрассету. Они медленно шли по песчаным дюнам, выбирая путь так, чтобы можно было хоть немного побыть в тени. Верблюд изредка спотыкался и скользил, но покорно шел за Зенобой. которая вела его за веревку.

Директор Центрального национального отдела атмосферных исследований в Булдере сидел в холодном кабинете и ждал, когда же наконец подключат центральное отопление. Он подошел к замерзшему окну и посмотрел на снежные вихри. Там, внизу, он знал, должны находиться машины. Но их уже давно не было: снег занес их по самые крыши, а холод превратил всю стоянку в ледяной блок, который теперь засыпало новым слоем снега. А где-то внизу находился город Булдер. Горная дорога между Центром и городом уже много дней была непроходимой. В Центре ощущался недостаток пищи, топлива.

Странно, подумал директор, я — директор Центра, занимающегося атмосферными явлениями, не могу понять, что происходит в природе. Судя по радиопередачам из Булдера, очень коротким из-за недостатка энергии, в городе погибло сорок человек.

Дверь открылась, и в кабинет вошел его помощник, одетый в анорак. Это была девушка. Она подошла к карте мира и начала втыкать в нее оранжевые булавки. Директор наблюдал за ней. Каждая булавка — это местность, где погодные условия настолько ухудшились, что вышли из-под контроля. Образовался широкий оранжевый пояс, проходящий через Канаду и север Соединенных Штатов. Директор ахнул: последние булавки отметили Кингфишер — чуть севернее Оклахомы.

— Уже и там? — спросил он.

Она кивнула.

— Да. В Британии положение очень тяжелое. И в Европе тоже. Только из Советского Союза нет информации.

Затем она стала втыкать голубые булавки в карту Британии. Директор присвистнул: Ньюкасл! Он подошел к столу и просмотрел последние сообщения. Невероятно… впрочем, это было невероятно неделю назад. Но теперь эти сведения проверены и перепроверены, отпечатаны и лежат перед ним. Ньюкасл, гигант промышленности Англии, отрезан от остальной части страны. Уже пять дней, как отрезан. Все дороги завалены снегом. И какую дорогу в город — южную из Дурхама — старается расчистить половина армии. Аэропорт погребен под снегом и не может функционировать. Вертолеты смогли подлететь к городу, но не рискнули садиться из-за снежной бури. Они сбросили медикаменты и немного продовольствия. Оценки последствий катастрофы были самыми разнообразными. Но все сходилось на том, что в городе и его окрестностях погибло не менее пяти тысяч человек. И, возможно, столько же в Нортумберленде. Многие города и селения были просто-напросто отрезаны от остальной части страны, и никто не знал, что там делается. Люди гибли в своих машинах, в неотапливаемых домах, в снежных каньонах улиц городов… Однако люди, видимо, сохраняли самообладание, так как не поступали сведения ни о грабежах, ни о мародерстве. Но, конечно, скоро все изменится. Голод в большей степени, чем секс, может толкать людей на необдуманные поступки. То, что произошло в Ньюкасле, можно считать крупнейшей катастрофой века. Ведь там погибло больше людей, чем в Сан-Франциско во время землетрясения 1906 года. О, подумал директор, если бы это была просто местная катастрофа. Но это — изменение всего климата, происходящее с ужасающей быстротой. И не только в Британии, Советском Союзе, Канаде и США. Достаточно взглянуть на карту. Красные булавки заполнили всю Германию, северную Францию. К тому же, уже было нечто худшее, чем Ньюкасл. Новосибирск? Где же Стовин и его люди? Может, они все погибли?

Из России не было информации. На ранних фотографиях, полученных со спутника, можно было предположить, что катастрофа обрушилась на Архангельск, но с тех нор уже информации не было, так как тучи затянули небо Земли и снег скрыл все плотным слоем. Однако можно было иметь уверенность, что на севере России дела совсем плохие. Московское радио осторожно сообщало о «значительных трудностях» и о том, что «ситуация находится под контролем». В самой Москве вообще ничего нельзя было узнать. Хотя там уже ввели очень жесткое распределение продовольствия по карточкам, более жесткое, чем во время войны. Электроэнергия в жилые дома подключалась только на два часа в сутки. И это при температуре сорок градусов ниже нуля…

Вспыхнула красная лампочка телефона. Это был звонок, которого ждал директор.

— Вас вызывает доктор Брукман, — сказал женский голос.

— Мэл?

— Да, это я, — ответил Брукман.

Странно, подумал директор, впервые за последние две недели голос Брукмана не был тревожным.

— Ты где, Мэл?

— В Коннектикуте, в Институте. Мне нужно в Вашингтон, но теперь это не так просто сделать. Все поезда ходят нерегулярно, не говоря уж о самолетах.

— Ты можешь воспользоваться военным самолетом?

— Я попытаюсь, но, возможно, мне лучше остаться здесь. Тут есть ЭВМ, на которой можно работать. Кстати, как дела с Разл-Дазл.

— Нам приходится очень трудно. Не хватает топлива, а в помещении ЭВМ нужно поддерживать постоянную температуру. У нас здесь ужасно холодно.

— Сколько времени вы еще продержитесь?

— Ты имеешь в виду Разл-Дазл? Думаю, еще пару недель, хотя нам самим придется здорово померзнуть.

— Сколько вас там осталось?

— Тридцать восемь человек, считая меня. Полный штат для проведения минимума исследований.

— Трудно было уговорить людей остаться?

Директор рассмеялся.

— Гораздо труднее было уговорить многих уехать, пока мы еще могли принимать и отправлять вертолеты. Каждый хотел сыграть роль Робинзона Крузо.

Брукман вздохнул.

— Черт побери, мы не предполагали ничего подобного, когда создавали Центр в Колорадо. У нас появится возможность подбросить вам горючее.

— Если снегопада не будет хотя бы два дня, то мы расчистим площадку для вертолетов. Но, Мэл, это будет трудно. Снега столько, что от дома не отойти даже на пятнадцать ярдов. Приходится буквально прорывать туннели в снегу. Глубина снега достигает пятидесяти двух футов, и снег еще идет!

— Х-мм. У меня есть новость для вас. Хорошая новость. Мы получили первое сообщение Стовина. Русские прислали специальный самолет, который вчера приземлился в аэропорту Кеннеди. Слава богу, аэропорт был открыт. Эрлих ездил туда. Он сказал, что русские уже склонны к сотрудничеству. Сотрудничество! После стольких недель молчания.

— Лучше поздно, чем никогда, — сказал директор. — Все-таки то, что мы имеем, началось в Сибири.

— Я прочел сообщение и копию послал в Белый Дом. Стовин считает, что теория вертикальных атмосферных потоков подтверждается, и теперь он ищет причины аномального поведения этих потоков. Кроме того, там много еще всяких рассуждений. Но вы же знаете Стовина. Климатология для него лишь повод, чтобы развивать самые глобальные теории. Впрочем, сейчас, по-моему, он больше заинтересован тем, что говорит ему эта Хильдер, чем причинами изменения климата.

— Это понятно, — ответил директор. — Узкому специалисту трудно разобраться в многообразии факторов. Он вынужден пользоваться знаниями специалистов других областей — зоологов, ботаников, биологов… Стовин не замыкается в своей области…

— Поэтому президент и доверяет ему. Он представляет научный мир в виде разрозненных групп, каждая из которых говорит на своем языке, непонятном для правительства.

— Когда я получу доклад Стовина?

— Через десять минут мы начнем передачу его по телексу. Но мы можем сделать лучше — организовать встречу со Стовиным. Дело в том, что он прилетает завтра или послезавтра. Русские предложили устроить нечто вроде конференции по проблемам Северного полушария. Со Стовиным прилетает целая делегация: Солдатов, пилот Бисби, доктор Хильдер и еще одна женщина. Говорят, что это жена Солдатова, но я точно не знаю. Во всяком случае, вы всех увидите на конференции. Я сообщу сразу, как только все будет улажено.

— Как же я попаду туда? Сюда же не может прилететь вертолет.

Брукман снова рассмеялся.

— Не беспокойтесь. Я говорил с генералом Бейтманом. Он сказал, что пришлет за вами вертолет с базы Траскот Филд. Вы взберетесь на него по лестнице и вас доставят туда, где будет конференция. Вероятнее всего, в Санта-Фе.

— Ясно, — сказал директор. — Послушайте, Мэл, я слишком стар для супермена. Но я буду рад поговорить со Стовиным. Он хороший ясновидец.

— Ясновидец? Не такой уж хороший комплимент для ученого.

— Мэл! Это очень лестное замечание. Вы и сами знаете это…

Последовала пауза, и директор заговорил снова.

— Вы знаете о той информации, которую я только что нанес на карту?

— Вы имеете в виду Канзас? Думаю, что этот год не очень удачный для сбора хорошего урожая.

— Катастрофический. Нам следует пересмотреть всю зерновую политику, а пока мы сделаем это, тысячи людей умрут от голода.

— Существуют холодоустойчивые сорта зерновых.

— А большие площади засеяны ими? Мэл, мы говорим о будущем годе. Вам придется истратить все стратегические запасы. А что потом? Я смотрю, как эти проклятые булавки расползаются по всей карте, и мне становится страшно. Посмотрите на Аляску! Остался кто-нибудь в Эйннорадже?

— Там живут две тысячи эскимосов и несколько белых. Я говорил с пилотом, который летал туда неделю назад. Город исчез под снегом! Как будто его никогда не было. А еще месяц назад он кишел туристами.

— Да. Губернатор требовал разрешения на эвакуацию всего населения. К счастью, Аляска не очень плотно заселена. Но я смотрю на карту и думаю о других городах… Иллинойс. Чикаго… Мне становится не по себе, когда я думаю обо всем, что движется на нас.

— Мы увидимся в Санта-Фе, — сказал Брукман. — Это будет весьма представительная конференция. На ней будет присутствовать президент.

— Как он воспринимает все это?

— Он дал мне послание для вас, — сказал Брукман. — Он думает, что это может помочь. Книга Бытия, 8.32.

Через минуту директор нажал кнопку на столе. Вошла секретарша.

— Джинифер, — сказал директор. — У нас есть Библия? Думаю, что нет…

— Разумеется, есть, — оскорбленно сказала девушка. — У меня в столе.

Она принесла книгу, и директор открыл Книгу Бытия. Он внимательно прочел строки и повторил их вслух для девушки.

— Впредь во все дни Земли сияние и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекратятся.

Он посмотрел на Джинифер и сказал безразличным тоном:

— Президент хороший человек, не правда ли?

Это была скромная девушка, но улыбка озарила ее лицо.

— Да, — сказала она. — Очень хороший.

Выдержки из сообщения доктора Стовина, профессора климатологии, университета Нью-Мексико и доктора Е. М. Солдатова, Академия наук СССР.

Возникновение и предполагаемое развитие настоящего оледенения Интерпретация для глав правительств.

1. Наиболее удивительный и наиболее сложный фактор, с которым мы столкнулись в процессе настоящего оледенения, это неожиданная скорость, с которой происходят необратимые изменения климата. В прошлом каждый из авторов предлагаемого сообщения докладывал в различных сферах — правительственных и научных — о том, что изменение климата будет происходить быстро. И эта точка зрения поддерживалась многими ведущими климатологами. Однако никто не предполагал, что эти изменения произойдут еще гораздо быстрее. Не в два-три года, как ожидалось, а в несколько недель.

2. Мы считаем, что эти трагические события можно было бы предугадать, если бы объединить результаты исследований в самых разных областях науки, таких, как зоология, ботаника, геология, метеорология и т. д. Например, мы убеждены, что если бы скорректировать данные климатологии и палезоологии — массовая и мгновенная гибель стада мамонтов 40000 лет назад, а также изменение поведения многих животных: волков, карибу, некоторых видов птиц и бабочек, рыб и китов, — мы не были бы застигнуты врасплох и не оказались бы в нынешнем положении.

3. В связи с тем, что чрезвычайно важно выяснить пространственные и временные границы оледенения, мы рекомендуем создать интернациональные исследовательские центры в разных частях земного шара, которые будут изучать различных животных, их реакцию на новую ситуацию и возможность прогнозирования будущего климатического изменения на основе изменения поведения животных.

4. Границы нынешнего оледенения еще не достигнуты. По нашему мнению, за эту и следующую зимы пораженные области будут лежать в границах Висконсинского периода оледенения, происходившего 80000 лет назад. Лед будет покрывать всю Канаду, север США, северную и центральную Британию, север Европы, север и центр Советского Союза.

5. Изменения, вызванные сдвигом климатических зон на юг, произойдут в южной Франции и Италии, где климат установится таким, каким он был в Скандинавии до оледенения. Что касается Африки, то уже ясно, что засухи в Южной Сахаре сопровождаются ливнями на севере Африки. Поэтому африканский континент после болезненного периода перестройки восстановит свой экологический баланс.

6. Однако этого не произойдет в Северной Америке, северной Европе, на севере СССР, в Индии, Пакистане, в юго-восточной Азии. Что касается Китая, где проживает четверть населения Земли, то о нем авторам неизвестно ничего. Ни СССР, ни США не поддерживают с Китаем таких отношений, которые бы позволили получать оттуда научную информацию. Но фотографии, полученные с советских спутников, показывают, что в Северном Китае происходят явления под названием Танцор. Они наблюдались в Целикуне, провинция Синь-Даньг, и в Вучуане, Внутренняя Монголия.

7. В компетенцию авторов не входит рекомендация организационных и политических реформ, которые позволили бы человечеству успешно противостоять угрозе. Но они хотят подчеркнуть, что никакие скороспелые, панические решения, вроде атомного взрыва на Северном полюсе, которые предлагались и в США и в Советском Союзе, не решат проблемы. Более того, они вызовут катастрофу. Возможно, что человечество успешно выдержит натиск природы в границах нынешних политических доктрин с помощью хорошо организованной технологии производства пищевых продуктов и их разумного распределения. Однако для этого необходимо интернациональное сотрудничество.

8. Может возникнуть вопрос: раз период оледенения наступил так стремительно, не отступит ли он с такой же скоростью? Ответ авторов — НЕТ. Главный результат оледенения — это увеличение альбедо. Так что даже увеличение радиации солнца не может растопить обширные районы, покрытые снегом и льдом. Самый оптимистический прогноз — это срок в три тысячи лет. Пока мы не можем с точностью сказать, каковы основные причины нынешнего оледенения — смещение планет, уменьшение солнечного излучения, вулканическая пыль или комбинация всех перечисленных факторов. Во всяком случае, нам надо готовиться к худшему. А в худшем случае продолжительность ледникового периода на Земле будет 40000 лет!

 

Глава 15

— Это весьма необычный документ. Он выражает официальное мнение и не прошел проверку нашего аппарата, — сказал шеф КГБ. — В нем упоминается даже об изменениях политической структуры. Я понимаю, что ситуация осложняется. Именно поэтому я приказал полковнику Волкову ни в чем не чинить препятствий американцам после инцидента с волками… Но все же… Все же я полон сомнений, товарищ председатель.

Председатель Совета Министров откинулся на спинку кресла. Боже, как болит спина, подумал он. Снова проклятые почки. О, только не операция! Он посмотрел в окно, на засыпанные снегом стены старого Кремля.

— Я знаю, Андрей, знаю, — сказал он наконец. — Но ситуация требует этого. Я буду в Америке на конференции по проблемам Северного полушария. Как бы я мог туда ехать, не предоставив американцам информацию? То, что молодой Солдатов участвовал в составлении сообщения Стовина, является пропагандой в нашу пользу, хотя я не думаю, что пропаганда будет играть заметную роль в Санта-Фе.

— Стовин и Солдатов могут… задержаться, — предложил шеф службы безопасности.

Председатель покачал головой.

— Нет, Андрей. Я решил, и Совет Министров согласился со мной, что нужно опубликовать сообщение Стовина и Солдатова в «Правде». Это будет специальный выпуск, и я знаю, что сейчас трудно распространять газеты, но это будет сделано.

— Полный текст? — спокойно спросил шеф КГБ.

— Полный. Наша политическая система, Андрей, хотя, может быть, и не очень совершенна, — шеф ахнул при этих словах, — но она наиболее приспособлена для существования в подобной ситуации. Наша страна получила сильный удар. Теперь мы можем проверить на прочность нашу систему.

— Но раньше мы не считали нужным выставлять наши проблемы на обсуждение всего народа.

— За исключением Великой Отечественной войны, — сказал председатель. — Тогда я был ребенком, но я знаю.

Он, болезненно морщась, переменил положение в кресле.

— Спасибо, что пришел, Андрей, — сказал он, — Спасибо за совет и участие.

Шеф безопасности встал.

— Я распоряжусь относительно отъезда Стовина, — сказал он. — Мне бы хотелось, чтобы вы одобрили мой план. Я думаю, что их лучше отправить через Москву. Город полон войск. Вы знаете, что мы отозвали половину наших войск, которые входили в состав вооруженных сил Варшавского Пакта, потому что мы нуждаемся в рабочих руках. Значит, Стовин полетит через Тихий океан в Лос-Анджелес. Я не хочу делать подарок ЦРУ с помощью этого Бисби.

Председатель махнул рукой.

— Делай как знаешь, Андрей. Детали я оставлютебе.

— Ну, что ты думаешь об этом? — спросил Стовин, глядя на Бисби, закрывшего последнюю страницу отчета. Они были на даче Солдатова.

— Если честно, Сто, то я понял лишь ту часть, которая предназначена для глав правительств. Там есть интересные вещи, хотя во многом спорные. Многие люди не поймут вас. Да и не в этом дело.

— Да? — спросил Стовин. Он постарался вложить в свой тон побольше иронии, но из этого ничего не вышло. Бисби очень внимательно смотрел на него.

— Сейчас все дело в том, — сказал Бисби, — что это произошло, а не в том, почему это произошло. Есть народы, которые уже тысячелетия живут в холодном климате.

— Ты имеешь в виду эскимосов?

Бисби горько рассмеялся.

— Да. Эскимосов. Мой народ. Бедные глупые эскимосы. Как вы, белые, говорите о нас. Очень добрый народ, но непрактичный, как дети, не умеющий жить в новом цивилизованном мире. У них не такая чуткая, тонкая организованная натура. Эскимос способен только стоять у бурового станка, строить дороги, рубить лес… И дальше он не пойдет. Ему это не нужно. Он живет в каменном веке и доволен этим. Вот так белые говорят об эскимосах.

— Но ты же стал пилотом реактивного самолета? — спросил Стовин.

Бисби стоял у окна, глядя на снежные сугробы, завалившие широкую Обь. Он резко повернулся к Стовину.

— Но я же эскимос, разве не так? О, как я хотел бы им быть! Но я полукровка, полубелый. Так что я не в счет. Когда я учился в Нью-Йорке и в Корнеле, быть полуэскимосом было очень выгодно и удобно. Все относились ко мне покровительственно — еще бы, они приобщают к цивилизации дикаря. Девушки с любопытством смотрели на меня. Вы знаете, что значит быть человеком, на которого смотрят с любопытством, как на редкое животное? Я не хотел быть пилотом! Я хотел стать гарпунером. Я хотел стоять с гарпуном на носу эскимосской лодки.

— Я понимаю, — сказал Стовин. — Ты проклинаешь своего отца?

Бисби покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Я хотел бы, чтобы он был таким, как моя мать. Чтобы он принадлежал Народу. Но он знал многое, чего не знали другие. Он знал, что все должно измениться. Этому он учил меня. И я ждал этого всю жизнь.

— Почему?

— Мне было приказано ждать, — сказал Бисби, и голос его прозвучал как будто издалека.

— Кто приказал тебе?

Бисби несколько секунд смотрел на него, но не ответил на вопрос и задал свой.

— Зачем вы привезли меня сюда. Сто? Это ведь было нелегко.

Стовин колебался.

— Не знаю. Почему-то мне казалось, что ты как-то поддержишь меня. Ты знаешь Север, ты дитя Севера. Мне стыдно признаться, но у меня было мало времени обдумать твою роль здесь.

Он показал на стол, заваленный картами, диаграммами, расчетами…

— Мы были очень заняты. Но я должен был…

Бисби перебил его, как будто не слыша последних слов.

— Чувство… У вас есть чувства?

— Да.

Бисби сунул руки в карманы и повернулся к окну. Голос его звучал немного смущенно, как будто он преодолевал какой-то внутренний барьер.

— Вы помните Эйнчорак… дорогу вдоль реки Нинилчик? По ней мы ехали в аэропорт.

— Да.

— Там живет один человек по имени Юлиус…

Внезапно на улице послышался шум. Дверь открылась и вошли Дайана с Валентиной, довольные, радостные. За ними вошел улыбающийся Солдатов, а затем показалась высокая фигура Волкова. Человек из Министерства иностранных дел был похож на кота, только что поевшего сметаны.

— Все улажено, — сказал Волков. — Завтра мы летим в Америку.

— Все! — воскликнула Валентина. Глаза ее сияли, она возбужденно смеялась.

Так вот почему Волков так доволен собой, подумал Стовин. Значит, и он с нами. И все же Стовин был рад. Волков оказался очень полезным человеком. Вероятно, где-то в советской иерархии, на очень высоком уровне, произошел поворот. Возможно, он был вызван желанием участвовать в конференции. Но это внезапно изменило все. Он и Солдатов получали всю информацию, о которой мог бы только мечтать западный ученый — температуру поверхности морей Карского, Лаптевых, Восточно-Сибирского, Охотского… Результаты измерений вулканической деятельности Камчатки… Стовин понимал, что учеными за последние три месяца проделана огромная работа, истрачены астрономические суммы денег. И они с Солдатовым получали все, что требовали. Волков следил за этим. Любой компьютер в Академгородке по первому требованию работал на них. Единственная страна в мире, где такая огромная работа могла бы быть проделана за такое короткое время, кроме СССР, были Соединенные Штаты.

— Я никогда не была в Штатах, — сказала Валентина. — И вообще, я за границей была всего раз, и то в Праге. Я даже сейчас не могу поверить, что лечу в Америку.

— Совершенно естественно, что жена должна сопровождать мужа, — сказал Волков. — Правда, должен разочаровать вас. В Нью-Йорке вам не удастся побывать. Мы летим через Тихий океан и прибудем в Лос-Анджелес.

— Почему? — спросил Бисби.

— Сейчас в Новосибирске погода лучше, чем в Москве. Там сильные снегопады.

— Временное явление, — сказал Солдатов.

— И тем не менее, здесь аэропорт в лучшем состоянии, чем Шереметьево. Аэропорт сейчас закрыт.

— Ясно, — сказал Бисби. — Но я не знал, что существуют рейсы через Тихий океан в Америку.

— Это неважно. Аэрофлот выделил для нас самолет. Он уже здесь.

Бисби ухмыльнулся. Любопытно, подумал наблюдавший за ними Стовин, что Бисби и Волков, ведущие беседы так, как будто ведут бой па шпагах, прекрасно понимают друг друга и чувствуют себя как давно знакомые люди.

Они поужинали вместе, а затем Стовин и Солдатов сели работать. Они пытались создать модель изменения климата на Кавказе и в нефтяных регионах Ирана. Бисби и Волков играли в шахматы, хотя американец знал, что он играет гораздо хуже русского. Валентина и Дайана укладывали вещи. После того, как закончилась третья партия и Волков объяснил, где ошибся Бисби, он поднялся.

— Вы, — сказал он Стовину, — можете оставаться здесь. Я поеду в школу с мистером Бисби. Вам с доктором Солдатовым нужно поработать.

Сильные порывы ветра сотрясали маленький домик. Снова пошел снег.

Когда через несколько минут пришел армейский вездеход, Стовин формально протестовал, но затем снова сел за стол с Солдатовым и они работали еще пару часов.

— У нас завтра трудный день, — сказал Солдатов. — Возможно, мы должны взять материалы в Америку и там окончить все расчеты. Там будет у нас ЭВМ?

— Конечно, — ответил Стовин. — И не одна.

Неожиданно дружеским жестом Солдатов похлопал Стовина по плечу.

— Спокойной ночи, — сказал он.

Волкову потребовалось двадцать минут, чтобы дозвониться по кодированному номеру до шефа КГБ. К его удивлению, трубку поднял сам председатель.

— Я сплю в своем кабинете, — сказал он. — Многие в Москве теперь делают так. До дома добраться сложно. А вы… вы уже все уладили с поездкой в США?

— Да, — сказал Волков. — Аэрофлот выделил лайнер Антонова.

— Ясно. А Валентина Солдатова. Вы сказали ей?

— Она в восторге, — ответил Волков. Я не знаю ни одной женщины, которая была бы не в восторге от предстоящей поездки в Америку.

— А я был немного удивлен, — сказал Волков. Голос его был осторожным, и председатель заметил это. — Я знаю, — продолжал Волков, — что это естественное для жены желание сопровождать мужа. Но сейчас ситуация необычная.

— Конечно. И вы сами дали ответ в своем рапорте. Вы описали Солдатова как счастливого человека.

— Да. Но…

— Человек, обожающий свою жену, будет беспокоиться, если оставит ее в Новосибирске в такое время. Женя Солдатов будет думать о жене, он не сможет хорошо работать. А нам нужна его работа. Поэтому Валентина Солдатова будет сопровождать его.

— Ясно.

— Вы, полковник Волков, должны радоваться этому. Это даст шанс и нам увидеть солнце.

— ?

— Если бы Валентина Солдатова не поехала, — сказал председатель, — вы бы тоже остались здесь. Я доверяю вам наблюдение за ней. За ними обоими. Спокойной ночи.

Дайана Хильдер лежала на узкой кровати в маленькой комнатке солдатовской дачи и читала, прислушиваясь к завываниям ветра на просторах Обского моря. Она была рада, что возвращается домой. Они больше не говорили о том, что произошло в лесу, когда волки загрызли солдат, но это все еще висело жуткой тенью в их памяти.

Правда, Дайана с удивлением обнаружила, что это на нее подействовало меньше, чем рука, обнаруженная в желудке волка. Работа, которую она проделала здесь с помощью материалов, предоставленных Институтом зоологии, была бесценной. Стовин сказал, что она вошла в его Сообщение и, возможно, является самой важной частью. Это было типично для Стовина. Он любил парадоксы. Однако Дайана решила, что больше никогда не будет заниматься волками. Она найдет себе другие темы. Только не волки.

Кажется, она не может быть настоящим ученым, как Стовин. Она не может совладать со своими эмоциями. А Стовин надежно защищен барьером своего интеллекта. И ничто не может коснуться его. И я, подумала Дайана, тоже не смогла сделать этого, ни физически, ни духовно. Я думала, что раз он пригласил меня… О, Боже, что я вообразила…? Я так одинока… Как бы мне хотелось, чтобы Стовин был здесь, рядом со мной. Она улыбнулась. Кровать такая узкая… Ему бы пришлось лечь на меня…

Повинуясь внезапному импульсу, она соскользнула с кровати, взяла керосиновую лампу, которыми теперь пользовались в Новосибирске, так как электричество отключали в 21 час, и села возле зеркала. Она взяла гребенку и стала ожесточенно расчесывать волосы, пока они не стали отливать золотом в желтом свете лампы. Затем она тронула за ушами пробкой от флакона с духами, которые она купила в Москве. Неплохо, сказала она себе, глядя в зеркало. Весьма сексуальна. Если бы я была мужчиной, Дайана Хильдер, я бы не пропустила тебя… Она поправила прическу. Так, кажется, лучше.

Где-то послышался скрип половиц. Это, наверное, Стовин направился спать в комнату, где раньше жил Волков. Дайана продолжала сидеть. Она пребывала в нерешительности. Ведь завтра они возвращаются домой… и никогда они уже не будут так близко друг с другом, как сейчас. Она снова поправила прическу. Ее била дрожь. Наконец она поднялась, открыла дверь. Комната Солдатовых находилась в конце коридора и там было темно. Но в соседней комнате, где ночевал Стовин, горел свет. Под дверью виднелась светлая полоска. Дайана тихонько открыла дверь.

Стовин сидел на кровати. Рядом лежала открытая книга. Он удивленно посмотрел на нее, и она осторожно вошла в комнату и закрыла за собой дверь. Она вдруг почувствовала, что ей трудно говорить.

— Что ты читаешь? — наконец глупо спросила она.

— Гармен Флон, — ответил он. Его лицо было в тени и она не могла видеть его глаз.

— Ты… — начал он, но она прижала палец к губам. Стовин продолжал смотреть на нее, но ничего не говорил.

— Я ужасно замерзла, — прошептала она.

Он сбросил книгу на пол, протянул ей руки.

— О, действительно, ты вся дрожишь.

Он смотрел на нее снизу вверх. Дайана видела, как на виске его бьется жилка.

— О, ты так хорошо пахнешь, — сказал он.

— Я?

— Садись сюда.

Он нежно погладил ее волосы. Затем он поцеловал ее с такой легкостью, что было трудно поверить, что он всего второй раз целует ее в губы. Дайана ответила на поцелуй. Стовин откинул покрывало на постели.

— Если ты замерзла, ложись под одеяло.

Вскоре они уже лежали рядом на узкой постели и их тела прижимались друг к другу. Колени, бедра, животы… Руки Стовина нежно ласкали ее тело, и она таяла под этими прикосновениями. Она обняла его за шею и стала целовать.

— Ты уже согрелась? — спросил он, когда перевел дыхание. — Ты рада, что мы вместе?

— Стовин, я думала, что ты никогда не решишься сам.

Его руки стали неумело освобождать ее от одежды. Дайана помогла ему и вскоре они слились воедино. Это было такое совокупление, какого она еще никогда не знала. Она понимала, что не обладает большим опытом. У нее было только две любовные связи с двумя разными мужчинами. Для нее это были только эксперименты, не более. И оба не принесли ей счастья. Со Стовиным все было по-другому. Совсем по-другому. Его нельзя было назвать сильным мужчиной, но когда все кончилось, она лежала рядом с ним полностью удовлетворенная, впервые в жизни.

— Почему ты так долго? — спросила она, поглаживая его голое плечо.

— О чем ты?.. Мне кажется, что совсем не долго.

Она приподнялась на локте и посмотрела на него. Лицо его было покрыто капельками пота. Видимо, он затратил много сил.

— Я совсем не о том, и ты знаешь это. Я спрашиваю, почему ты так долго не приходил ко мне?

Такая прямота слегка огорошила его.

— Видишь ли, Дайана, я слишком замкнутый человек. Я никогда не понимаю людей. Для меня привычнее иметь дело с мыслями. Я полагаю, что просто не хотел осложнений.

Он пристально смотрел на нее, а его рука лежала на ее груди.

— Я старше тебя, Дайана. Я буду совсем стариком, когда ты только достигнешь расцвета. И тогда начнутся проблемы. Ты же знаешь, что настоящее совсем не определяет будущее.

Она засмеялась.

— Я не дитя, мне почти тридцать.

— О, — сказал он, внезапно улыбнувшись. — Как только ты влачишь этот груз?

Он уже снова был на ней, и она ахнула, когда опять почувствовала в себе его твердую плоть. Он буквально вдавил ее в пружинный матрац.

— Кажется, мне приходится нести на себе не только груз лет, — сказала она, прижимаясь губами к его плечу. — Ты понимаешь, что эта кровать ужасно скрипит, Стовин?

— Чепуха. Кровать Солдатовых тоже скрипит. Совсем недавно из их комнаты доносился такой шум, что мне казалось, что началось землетрясение. Сейчас они утомились и спят.

Вместо ответа Дайана обхватила его руками и ногами и изо всех сил прижалась к нему, стараясь, чтобы ни один миллиметр его пениса не остался вне ее.

В полумиле от дачи Солдатовых, в затемненном углу классной комнаты школы № 2 Бисби присел на свою раскладушку и достал заветную коробочку. Он осторожно перебирал ее содержимое… блестящий белый амулет — череп, книгу с запятнанной коричневой обложкой, старую фотографию человека, стоящего возле деревянного дома. Он разложил все на деревянной табуретке. Тут были и другие вещи… плоский кремниевый наконечник стрелы, какими пользовались в Каменном веке, целая пригоршня различных когтей, красный тумблер, на котором белыми буквами было написано «Пуск». И наконец он нашел, что искал: кожа молодой рыбы-орла. Ее черно-серо-белые перья, слегка помятые, отливали нежным блеском в свете фонарика. Бисби взял ее в руки и произнес несколько слов так быстро, что никто не смог бы разобрать, что он сказал. Он долго сидел молча, вглядываясь в темноту, а затем сложил обратно свои сокровища.

— Я завтра улетаю, — сказал он. — Ты дашь мне какой-нибудь знак?

Снова он ждал минут пять, затем разделся и лег. У противоположной стены зашевелился спящий Волков. Нет, это не знак, подумал Бисби. Почему же нет знака?

Служба Госбезопасности Чукотского автономного округа.

Магаданская область.

…Сводка за неделю.

За прошедших пять дней произошли некоторые тревожные события.

1. В северо-восточном секторе Округа замечено незаконное переселение людей, в основном, чукчей. Но в миграции участвуют и эвенки, и якуты, и эскимосы. Общее число переселяющихся достигает трех тысяч.

2. Переселение происходит на машинах, собачьих и оленьих упряжках. Люди едут в северо-восточном направлении, что удивительно, так как там еще холоднее, чем где-либо.

3. Город Анадырь почти полностью эвакуировался, хотя на это не было разрешения администрации автономного округа.

4. По всей вероятности, переселение происходит спонтанно, без каких-либо политических подоплек. Во всяком случае, выраженного лидера не удалось обнаружить.

5. Попытки армейских подразделений, базирующихся в Угойной на станции раннего предупреждения предотвратить переселение, оказались безуспешными. Там несут службу в основном солдаты чукотской национальности, и они, кажется, тоже присоединились к миграции на восток.

6. При существующих климатических условиях ввести сюда войска с солдатами других национальностей не представляется возможным. Аэропорт закрыт уже несколько дней и даже посадочные площадки для вертолетов сейчас непригодны для использования. Войска могут быть доставлены в Магадан из Хабаровска по К-шоссе и дожидаться в городе улучшения погодных условий.

7. Сложные погодные условия затрудняют наблюдение с воздуха за переселением. Три вертолета за первых два дня совершили девять вылетов для наблюдения и один вертолет пропал. Из полученных фотографий следует, что люди прошли уже пятьдесят миль и все еще следуют на восток. Вдоль дороги лежат семнадцать трупов — видимо, люди погибли от холода.

8. Дальнейшее фотографирование сейчас невозможно. Два оставшихся вертолета следует сохранить для эвакуации персонала в случае необходимости.

 

Глава 16

Волков сидел в холодном кабинете Окружного Комитета партии, который выделили ему, и беспокоился. Через стеклянную дверь он видел оставшихся работников Комитета, еще не вывезенных из Анадыря. В комнате царило смятение. Люди толпились, громко требовали чего-то, протестовали… Нет, очень слабая организационная работа, подумал Волков. Это больше похоже на осажденный город, в который вот-вот вступят вражеские войска, чем на столицу автономного округа. Округ располагался на обширном полуострове на северо-востоке Сибири и население его было 80 ООО человек. Волков взял трубку, пробуя связаться по очереди с Москвой, Магаданом и Хабаровском. Но связи не было. Он взглянул на листок бумаги, лежавший перед ним, и позвонил на аэродром. На этот раз в трубке зазвучал зуммер и через три минуты кто-то поднял трубку. Послышался хриплый голос — это не оператор, понял Волков.

— Слушаю.

— Говорит полковник Волков… Госбезопасность… Анадырь.

Обычно он никогда не представлялся так, но сейчас нужны сильные меры, чтобы заставить этих людей приподнять задницы.

— Слушаю, — повторил голос.

— Открыто движение по какому-нибудь шоссе?

Смех.

— Что имеете в виду, под «каким-то» шоссе? У нас только одно шоссе. И оно закрыто.

— Когда откроется движение?

В трубке послышался глубокий вздох.

— У нас сейчас всего шесть человек. На шоссе двухметровый слой снега. Чтобы очистить шоссе, нужно вызвать войска из Хабаровска. А снег все еще идет.

— Мой самолет на поле?

— Какой самолет?

Нужно быть терпеливым, подумал Волков. Не нужно впадать в ярость.

— Антонов, — ровно сказал он. — Мы прилетели восемнадцать часов назад. Был буран и нам нужно было топливо.

— Здесь буран не прекращается уже десять дней, — сказал голос. — Да… у нас стоит Антонов. Такие самолеты у нас редкость, так что он, наверное, ваш. Но вам от него никакой пользы. Он промерз насквозь, кроме того, у нас нет взлетной полосы, да и радар не работает.

— Почему?

— Кабели порвало ветром. Восстановить их невозможно. К тому же все операторы ушли.

— Почему?

— Офицер на радарной станции — чукча. Его фамилия Котергин. Впрочем, в этой дыре все чукчи. Вчера он собрался и ушел. Все солдаты операторы ушли с ним.

— Куда? — Волков почувствовал страшную усталость. Если бы удалось связаться с Москвой…

— Как куда? — спросил голос, — Вы не знаете? На восток.

— А вы не чукча?

— Нет. Я из Ленинграда. Если бы я был чукчей, меня бы здесь не было.

— Почему же вы остались?

— Черт бы меня побрал, если я сам понимаю.

— Посмотрите на них, — сказала Дайана. — Я никогда не видела ничего подобного. Куда это они идут?

Из окон отеля была видна улица, по которой лился поток машин, снегоходов, собачьих и оленьих упряжек… Весь транспорт был нагружен домашним скарбом, брезентовыми палатками, ящиками. В коридорах и вестибюлях отеля толпились люди, кричащие, ругающиеся, жестикулирующие. В отеле уже нельзя было достать пищи. Солдатов и Валентина в пустой кухне нашли черствую буханку хлеба и банку болгарского повидла. Этим они и позавтракали, пока ждали Волкова.

— Это почти все чукчи, — сказал Бисби. — Совсем мало эскимосов.

Дайана с любопытством рассматривала этих людей — в теплых анораках и меховых шапках. Некоторые были с непокрытыми головами и тогда можно было видеть их гладкие черные волосы, спускающиеся на лоб. Возле отеля стояли две женщины. Одна из них повернулась к окну, и Дайана увидела черные полосы на лбу, щеках и подбородке. Бисби заметил удивление Дайаны.

— Татуировка. Многие все еще делают это. Как и эскимосы. Но у эскимосов другой рисунок.

— По этим рисункам они и отличаются? На мой взгляд, и чукчи и эскимосы абсолютно одинаковы.

Бисби ухмыльнулся.

— Я плохой антрополог. Но я знаю, что в чукчах течет кровь монголов, индусов… но они не эскимосы. Впрочем, возможно, истоки у них одни. Ведь у них языки похожи, и жизненный уклад, техника охоты, обычаи.

— Неужели они еще охотятся по-старому?

— Некоторые да.

— У нас организованы рыболовные артели, охотничьи п оленеводческие колхозы, — сказал Солдатов, включаясь в разговор.

Бисби рассмеялся, не скрывая презрения.

— Покажите мне чукчу или эскимоса, который говорит, что он верит в ваши артели и колхозы, и я докажу, что он лжет. Эскимосы и чукчи тысячи лет живут коллективами, задолго до вашего Ленина.

— Сейчас все изменилось. Чукчи вошли в новый мир, они стали частью СССР. У нас есть чукчи врачи, учителя. Директор Института металлов в Магадане — чукча. Есть чукча в Академии наук. Он блестящий лингвист. Они вышли из Каменного века, но они часть нашего общества.

Бисби показал на окно.

— Тогда куда же они идут? — спросил он. Солдатов молча смотрел в окно.

— Мы здесь далеко от Москвы, — сказал Бисби. — В самой дальней точке СССР. И всего в четырехстах милях от Аляски и США. Я не думаю, что чукчи испытывают чувство солидарности с вами. Вы создали этот автономный округ, и чукчи понимают это буквально. Они уходят. Совершенно автономно.

— Значит, они уходят, чтобы погибнуть, — сказал Солдатов. Впервые он не сдержался, и в голосе его прозвучал гнев.

— Может быть, — сказал Бисби. — Но они знают свою родину лучше нас, посмотрим, что будет. И куда они идут.

— Теперь нужно думать, куда идти нам, — заявил Солдатов. Он видел, что Валентина поражена вспышкой гнева мужа, который всегда прекрасно владел собой. Стовин вмешался, чтобы предотвратить ссору. И вдруг он увидел Волкова, быстро идущего по пустому холлу к ним. Он выглядел несколько смущенным, но решительным.

— Прошу прощения, что заставил вас так долго ждать. Мне пришлось дать кое-какие распоряжения. Нам нужно ехать.

— Значит, шоссе уже открыли? — спросил Бисби, полный удивления. — Я был уверен, что взлететь с этого аэродрома на Антонове есть столько же шансов, как перепрыгнуть прямо в Сиэтл. К тому же, здесь плохо работает радар.

— Откуда вы знаете? — резко спросил Волков.

— Я сидел возле кабины пилота, когда мы летели сюда. Я слышал их разговор с землей. Пилот прекрасно посадил машину, хотя его никто не наводил.

— Да, нам повезло, — сказал Волков после паузы. — Повезло, что в Анадыре оказался аэродром, иначе нам пришлось бы лететь в Анчрак. Однако этот аэродром теперь закрыт окончательно.

— И что теперь? — поинтересовался Бисби.

Волков пожал плечами.

— Сейчас здесь большие трудности. Я буду откровенен. Я не знаю, как будут развиваться события. Эти люди… от них можно ожидать всего…

Бисби ухмыльнулся, но Волков проигнорировал это.

— И, кроме того, остается проблема — нам нужно добраться до Сиэтла. Оттуда в Лос-Анджелес. Здешний аэропорт не будет функционировать в обозримом будущем. Из-за погоды нет связи с Москвой. Можно было бы связаться по армейским коммуникациям, и поэтому мы едем в Уэлен. Там находится небольшой метеорологический пост. Они доставят нас в Хабаровск, и оттуда мы полетим в Сиэтл. Пожалуй, это будет самое лучшее.

— Уэлен? По дороге больше трехсот миль.

Бисби присвистнул.

— Не путайтесь, — улыбнулся Волков. — У нас будет транспорт. Не очень комфортабельный, но вполне надежный. И у нас будет эскорт.

Он показал на окно, и все увидели советского солдата, стоящего возле серой «татры». Свет ее подфарников с трудом пробивался сквозь сумрак.

— Автомобиль в такую погоду и на такое расстояние? — спросил Бисби.

— Это лучшее, что можно было достать. Мы не можем оставаться здесь. Через два дня город будет пуст. Нет, нам нужно уходить, и побыстрее.

— Снегопад прекратился, — заметил Стовин. — В каком состоянии дороги?

— Ехать будем конечно медленно. Но мне сказали, что на шоссе работают снегоочистители. На дорогу выведена вся техника.

Валентина сжала руку мужа. Он тихонько успокаивал ее. Он обратился к Волкову.

— Что происходит? Куда все они идут?

— Не знаю. Думаю, что они сами не знают. С этими людьми нельзя быть уверенным ни в чем. Когда я шел сюда, я видел человека, который бил в барабан. И это в двадцатом веке!

Бисби поднял на него глаза, заговорил голосом напряженным, взволнованным.

— Значит, он бил в барабан? И рядом с ним стояла клетка с вороном?

Волков молча кивнул.

Бисби показал на окно, на текущую толпу людей. Голос его был каким-то далеким, отсутствующим.

— Вы не понимаете, Волков. Никто из нас не понимает. Ворон — священная птица чукчей и эскимосов. Это ворон вел людей много лет назад. Он нашел землю, где люди могли жить, это благодаря ему люди живут на земле. Это он привел их.

Но внезапно его голос изменился, стал обычным.

— По крайней мере, так говорят чукчи и эскимосы. Однако я уверен, что многие верят в это. Такие вещи не умирают в народе.

Последовала пауза, а затем заговорил Стовин.

— Ясно. А барабан?

— О, мы все идем за барабаном. Только многие из нас слышат разные барабаны и идут в разном темпе.

Все молчали, затем Волков взглянул на часы.

— Уже поздно. Мы должны выехать, как только начнет светать. Пока я постараюсь найти экипаж самолета, который привез нас сюда. Их нужно взять с собой. Я думаю, что будет трудно найти других летчиков. Прошлой ночью они были в отеле, но сейчас их там нет. Возможно, они ночевали где-нибудь возле аэродрома.

— Возможно, — сказал Бисби. — но я не думаю, что вы найдете их.

— Мы находимся на острие ножа на севере, — сказал Брукман.

За длинным столом, покрытым серой скатертью, усыпанным исписанными листами, сидел секретарь президента и промышленник из Иллинойса. Он сидел рядом с президентом. Тут же находились члены вновь сформированного Чрезвычайного Комитета — министры обороны, сельского хозяйства, финансов, генерал войск связи, сам Брукман и член комитета мобилизации граждан. Они никогда не встречались вместе раньше. По другую сторону президента сидел человек, которого они даже не предполагали увидеть на этой встрече, где будут обсуждаться вопросы государственной безопасности. Это был невысокий ясноглазый канадец, только что прилетевший из Оттавы. Он был министром без портфеля и являлся личным заместителем канадского премьер-министра.

— На острие ножа, — сказал Брукман, и президент посмотрел на него, ничего не отвечая. Вместо этого он повернулся к канадцу.

— Вы тоже, разумеется, — сказал он.

— Все достаточно плохо, — сказал канадец с едва уловимым французским акцентом. — Северно-западные территории, Юкон — мы эвакуировали людей оттуда. Вы знаете, что мы переселили их в Британскую Колумбию.

Президент кивнул.

— Погода там жуткая: снег, дождь. Но все же лучше, чем на севере. Однако холод непрерывно наступает с севера. Уже сейчас ясно, что нас ожидают большие трудности. Нет никаких признаков того, что задует чианук. Мистер президент, джентльмены… я думаю, что никто из вас, кроме доктора Брукмана, не знает, что такое чианук. Джентльмены, это ветер, приносящий тепло и дожди, ветер, обеспечивающий урожай. Он поднимает температуру воздуха и делает возможным выращивание хлеба как у нас, так и в США.

— И..? — спросил президент.

— Этого ветра нет, — ответил канадец. — И температура неуклонно понижается. Вчера в Оттаве мы пришли к решению, которое обнародуем завтра — мы эвакуируем Виннипег, мистер президент. Три четверти миллиона людей. Шестьсот человек уже погибли в Виннипеге. В основном старые и больные. И ситуация все время ухудшается. Помоги нам. Боже.

— У нас тоже новости, — сказал представитель министерства обороны. — Вы говорите о Виннипеге, а мы говорим о Чикаго. Мы собираемся…

Президент поднял руку и представитель подчинился.

— Что вы думаете о канадско-американской границе южнее Виннипега?

Канадец поджал губы.

— Боюсь, что многие перейдут ее, мистер президент. Человек инстинктивно будет стремиться на юг, хотя, может быть, там не будет лучше, чем там, откуда он пришел. Все города и селения перенаселены. Никто не будет принимать во внимание границу.

— И тем не менее, мы не можем принять десятки тысяч канадских беженцев, — сказал военный. — У нас аналогичные проблемы. Мы уже эвакуировали несколько северных городов. А теперь Чикаго…

— Да? — спросил канадец. Он внезапно обмяк, осунулся.

— Мы эвакуируем Чикаго, министр. Пригород за пригородом, район за районом. Это три миллиона людей. Второй по величине город Америки. Нам нужна очень строгая организация, огромное количество транспорта. Кроме того, нам приходится чистить дороги. Нет, мы не сможем принять канадцев.

Он повернулся к президенту.

— Я направил к границе дополнительные отряды Национальной Гвардии. Они получили приказ не пропускать ни одного человека, не имеющего американского паспорта.

— А что, если… — начал министр и осекся, увидев, как изменилось лицо президента. Даже Брукман, знавший президента лучше, чем все присутствующие, почувствовал холодок страха.

— Что вы сказали, Генри?

— Я отдал приказ поворачивать всех обратно.

— На этой границе никогда не было солдат. Они были не нужны, — сказал президент. — Не нужны они и теперь. Уберите их оттуда, Генри. Или оставьте. Но только для того, чтобы они оказывали помощь. Сделайте это.

— Но, — в отчаянии сказал военный. — Сейчас не время для сантиментов. Ведь если дороги будут переполнены, наши люди будут подвергаться опасности.

— Послушайте Генри, — сказал президент. — Мы люди, а не волки, не крысы. Мы должны протянуть руку помощи. Измените этот приказ, Генри.

— Я сделаю это сразу после заседания.

— Сделайте это сейчас, — мягко, но настойчиво сказал президент. Военный посмотрел на него, затем поднялся и вышел.

— Благодарю, мистер президент, — сказал канадец.

Президент рассмеялся.

— Не благодарите, Жан-Пьер… Я могу вас так называть?

— Конечно… пожалуйста.

— Вы тоже можете нам помочь. У нас большие неприятности в штатах Вашингтон и Северный Орегон. Вы могли бы нам позволить эвакуировать часть населения в Британскую Колумбию?

— Там условия более или менее сносные. Но я не могу вам сразу дать ответ. Я должен передать вашу просьбу премьер-министру. Но я думаю, он согласится. Ведь мы же на одном континенте, не так ли?

— Я тоже так думаю, — сказал президент. — У нас тоже есть области, пока еще пригодные для проживания. Например, Южная Дакота. Как, Мэл?

Брукман наклонился вперед.

— Да, мистер президент. Но никто не может сказать, долго ли это продлится. Однако в ближайшие несколько месяцев там могут найти приют много людей.

Президент повернулся к человеку из Комитета мобилизации.

— Можно ли быстро организовать переселение людей в южные области?

Представитель потер руки. Казалось, он наслаждается происходящим.

— Не знаю, мистер президент. Это единственное, что я могу сказать. Но мы будем стараться. Думаю, что у нас что-нибудь получится.

— Хорошо. Мэл, как насчет продовольствия?

— Продовольствия, разумеется, не хватит, чтобы обеспечить людей в том количестве, к которому они привыкли. Расчеты на ЭВМ показывают, что урожай будет катастрофически падать. Не только у нас, но и во всем мире. Но, с другой стороны, существуют стратегические запасы у нас, в Европе, да и Советском Союзе наверняка кое-что припрятано. Так что, возможно, год мы продержимся.

— Возможно? — спросил президент.

— Смерти будут, сэр. Много смертей. В третьем мире всегда голодали, хотя мы и помогали им. Сейчас нам будет труднее это делать. И голод в странах третьего мира увеличится. Можно без преувеличения сказать, что он увеличится в десять раз. Однако, если человечество надеется пережить нынешнюю катастрофу, то мы — США, Англия, Европа, Советский Союз — его единственная надежда. Мы, а не третий мир. И если погибнем мы, то они погибнут наверняка.

Президент поднял брови. Это был новый Брукман. Суровый, умеющий кусаться.

— Вы действительно думаете, что мы сможем сделать нечто, чтобы выжить в этой катастрофе?

— Такая возможность есть, — осторожно ответил Брукман. — Вы читали доклад Стовина — Солдатова, сэр?

— Да.

— Там высказана фантастическая мысль, но ее можно воплотить в реальность. Сезонная миграция животных обеспечивает им оптимальные условия для жизни. И Стовин предлагает реорганизовать наше общество так, чтобы люди могли мигрировать в течение года из Айовы и Флориды, например, в Нью-Мексико и Техас. Европейцы могут использовать для этого Средиземноморье и Северную Африку, русские — Кавказ. Разумеется, это гигантский проект, но он даст нам время осмотреться.

— Вы приверженец гигантских проектов, — сказал президент.

— Да, к тому же нам нужно избавиться от многих привычек. Мы всегда были хорошими едоками. Вы знаете, мистер президент, что средний современный человек в развитой стране требует для поддержания жизни тонну зерна? Это хлеб для него и корм для скота, чтобы человек мог есть мясо. Даже в Африке человек потребляет в год четыреста фунтов зерна. Теперь нам придется опуститься до африканского уровня, а им опуститься еще ниже — примерно до двухсот фунтов.

— Все это долгосрочные прогнозы, — сказал президент. — А ближайшие перспективы?

— Наша надежда — химия. Возможно создать химическую пищу, которая сохранит жизнь людям. Мы уже имеем опыт с астронавтами. Разработаны неплохие рецепты. Но теперь нужны массовые производства. Это будет существенная добавка к натуральным продуктам, которых будет все меньше и меньше.

Он замолчал, посмотрел на лист бумаги, лежащий перед ним.

— Мы не знаем, мистер президент, как подействует на организм человека постоянное потребление химической пищи. Мы можем только предполагать и, возможно, нам придется кое с чем столкнуться. Весьма неожиданным. Завтра я устраиваю встречу президентов четырех крупнейших химических концернов. На встречу я пригласил Ледбестера из Англии, ученых из Германии и Франции.

— Сможем ли мы поставлять пищу в страны третьего мира? — спросил президент. — Это не будет слишком обременительно?

— Нет, не сможем, — сказал Брукман. — Нам самим будет недостаточно.

— Мэл, — сказал президент. — Мы должны будем помогать. Если мы не будем этого делать, то нам придется воевать. А я не могу допустить этого. Голодающим людям терять нечего. Если мы не будем давать, они будут пытаться взять сами. Поэтому нам придется делиться. Кстати, как обстоят дела с рационированием пищи?

— Карточки распределения уже отпечатаны, — сказал представитель министерства. — В газетах уже начался шум по этому поводу. Естественно, проект такого масштаба не удастся сохранить в тайне. Но люди уже подготовились к этому. А жители северных штатов приветствуют такое решение. Остальные… остальные не считают это жизненной необходимостью, но они видят на экранах телевизоров, что происходит на севере. Они понимают, что разумные ограничения необходимы.

— Теперь всем придется привыкать к новым условиям жизни. Это надолго, — сказал Брукман. Голос его прозвучал устало. Сколько ему лет? — подумал президент. Шестьдесят?.. Немного старше меня. А я все время считал его холодной машиной для ответов.

Через несколько минут президент закрыл совещание. Когда все выходили из кабинета, он задержал Брукмана.

— В Коннектикуте очень холодно, Мэл? Вы когда собираетесь обратно?

— Завтра вечером. Но в Санта-Фе я прилечу на будущей неделе. В Коннектикуте холодно, сэр. Я даже в кабинете не снимаю пальто.

— Хмм, Мэл…

— Да, сэр?

— Я считаю, что не ошибся, когда назначил вас Председателем Научного Комитета.

Брукман отчаянно смутился, даже покраснел.

— Вы очень добры, мистер президент…

 

Глава 17

Колонна тракторов и автомобилей отъехала от огромного здания и направилась к расчищенному бульвару, следуя по пути, вдоль которого стояли полицейские машины со вспыхивающими красными лампами. Хотя уже был полдень, колонна двигалась в полумраке, так как по сторонам дороги высились снежные завалы, достигающие высоты двухэтажного дома. Они преграждали путь дневному свету. В машинах сидели люди целыми семьями, и нередко можно было увидеть съежившуюся от холода кошку или собаку. Хотя было запрещено брать с собой домашних животных из-за недостатка продовольствия, многие люди игнорировали это запрещение.

Это был третий день эвакуации Чикаго. Сейчас наступила очередь жителей Марина-Сити, шестидесятиэтажной башни, возвышающейся над рекой Чикаго. В ней жили тысячи семей. Марина-Сити был выстроен в 1964 году — две цилиндрические, соединенные галереями башни, возвышающиеся в голубом небе Иллинойса — архитектурный монумент технологической мощи Америки. Сейчас, когда жители покинули свои квартиры, хотя они еще не знали, что навсегда, башни стоят темные и холодные. В них уже неделю не подавалась энергия. К тому же, остро недоставало продовольствия.

Тем не менее, в Марина-Сити дело обстояло намного лучше, чем в остальных районах Чикаго. Эвакуация второго по величине города Америки была предпринята только потому, что смертность здесь возросла до угрожающих размеров. Люди в холодных квартирах замерзали до смерти, дети и старики страдали от голода. В супермаркетах продовольствие было, но сходить за ним означало подвергнуть жизнь смертельной опасности. Людям приходилось выходить отрядами по двадцать человек, чтобы вместе прорыть туннель до супермаркета. Одному это было не под силу. Люди гибли во время таких походов. Иногда не возвращались целые отряды. Это было просто, так как в заваленном снегом городе ориентироваться было необычайно трудно. Все то, к чему люди привыкли с детства, исчезло навсегда.

На ранней стадии кризиса полиция оставляла небольшие патрули в супермаркетах для предотвращения грабежей. И тем не менее, попытки грабежей предпринимались неоднократно, хотя снег служил более надежной защитой, чем полицейские. В некоторых районах Чикаго преступность возросла до угрожающих размеров. За последнюю неделю было убито сорок два грабителя.

И перед властями во всей остроте встал вопрос: что делать дальше? Единственный выход — это эвакуация города, пока еще есть возможность. Само расположение города делало его весьма уязвимым с точки зрения ветра и снега. Город не имел никакой естественной защиты от ветра, так как перед ним расстилалось озеро Мичиган.

Снежные завалы высотой шестьдесят, восемьдесят футов вскоре прервали деятельность большого промышленного центра. Чикаго за свою историю видел много суровых зим, но то, что происходило сейчас, не шло ни в какое сравнение с тем, что было. Наступил настоящий апокалипсис.

И вот началась эвакуация, дом за домом, район за районом… Эванстон, Кайвуд, Вильмет, Виннетка… и Марина-Сити. Жителей Марина-Сити вывозили в Восточную Молину, Давенпорт, Рок Айленд.

Там в спешном порядке возводились временные убежища для сотен тысяч людей, где им придется жить до тех пор, пока не появится возможность переселить их дальше на юг. Впервые в истории США производилась эвакуация людей в таких масштабах. Такая эвакуация не была предусмотрена даже планами на случай ядерной войны. А теперь приходилось проводить эту грандиозную операцию в очень сложных климатических условиях.

Дорогу из Чикаго расчищали отряды солдат, и она представляла собой узкий туннель, пробитый в толще льда и снега. По сторонам дороги встречались отказавшие машины, и люди, ехавшие в них, отчаянно махали руками проезжавшим. Но ни одна машина не могла взять никого, так как весь транспорт был переполнен. Время от времени встречались медицинские посты, где оказывалась помощь тем, кто сумел добраться до них. Но разве можно было оказать помощь всем нуждающимся? На дороге двигались сотни тысяч человек. И по сторонам все чаще можно было видеть трупы людей. Колонна двигалась мимо них. Машины, мужчины, женщины, дети… И не только люди. Ведь Чикаго был большим и богатым городом…

Возле башни Марина-Сити сидел в большом вездеходе оливкового цвета капитан американской армии. Его беспокоило состояние дороги. Он проехал по ней два дня назад в первый день эвакуации, а затем вернулся в одном из полицейских автомобилей. Сейчас он сидел и ждал просвета в колонне, чтобы влиться в нее.

Его вездеход был рассчитан на двадцать человек, но в данный момент в нем находилось шестеро человек: он, водитель, три солдата, вооруженных карабинами, и один гражданский — высокий седовласый человек из Чикагского Института Искусств. Весь кузов вездехода был занят картинами. Их тоже вывозили из умирающего города. Капитану, ожидающему сигнала к движению, было наплевать на искусство, но он получил приказ вывезти картины — лучшую в мире коллекцию импрессионистов. Он должен был доставить картины в Рок Айленд, оттуда их вывезет вертолет. Вертолет пытался совершить посадку в Чикаго, но потерпел неудачу. Так что капитану была поручена коллекция стоимостью в семьдесят миллионов долларов. А с точки зрения чистого искусства, эта коллекция была бесценна.

В это время в колонне произошло смятение. Армейский трактор столкнулся с длинным автобусом, набитым людьми. Капитан смотрел на это и думал, что это не первое столкновение и наверняка не последнее. Лучше столкнуться здесь, чем в пути. А впрочем, все равно. В этом замерзшем городе можно протянуть только день, от силы два. Он посмотрел на несчастных, покидавших автобус. Семьдесят человек. И много детей.

К вездеходу подошел полицейский. Капитан опустил стекло, и резкий холод ударил в лицо.

— Вы ждете сигнала к движению, капитан?

— Да.

— О'кей. Вы можете помочь нам. Видите, автобус потерпел аварию? Людей девать некуда.

Полисмен внимательно осмотрел кузов вездехода.

— Я думаю, что вы можете взять человек двадцать пять. Всех детей и нескольких женщин. Мы поможем вам разгрузить все это.

Он показал пальцем на свернутые картины.

Капитан покачал головой.

— Боюсь, что ничем не смогу вам помочь.

Полисмен посмотрел на него. Лицо его было синим от холода.

— Вы плохо расслышали меня? В помощи нуждаются дети и женщины.

Капитан снова покачал головой.

— Я не могу ничего сделать. Я получил приказ и обязан выполнять его.

Сзади послышался стук в стекло. Капитан повернулся и поднял стекло, отделяющее кабину от кузова. Это был представитель Института.

— В чем дело, капитан? Почему задержка?

Полисмен не дал ответить капитану.

— Я скажу вам, в чем дело. Я хочу разгрузить этот проклятый вездеход и погрузить в него ребятишек, чтобы доставить в Рок-Сити. А он отказывается. Вот в чем дело.

— Дети?.. Где?

Полисмен показал на толпу возле перевернувшегося автобуса.

— Вот они.

Человек посмотрел на свои картины, облизнул губы и обратился к капитану.

— Все в порядке капитан. Разгружайте картины. Я разрешаю.

— Нет. Вы не можете этого сделать. Единственный, кто может отменить приказ, это полковник. А его здесь нет. Я доставлю груз в Рок-Сити.

— Но я… я разрешаю это.

Капитан проигнорировал его. Он заговорил с полисменом.

— А сейчас дайте мне сигнал или я поеду без вашего разрешения.

Полисмен молча посмотрел на него, отступая в сторону. Вездеход, урча мотором, двинулся вперед и пристроился за большим черным «шевроле». Человек из Института Искусств посмотрел на солдат.

— Я же говорил ему… Я был готов…

Одна из картин упала, и холст развернулся. Человек механически поднял ее, чтобы поставить на место. Взгляд его упал на картину Жорж Сера «Воскресное утро» июльский полдень, жаркое яркое солнце, женщины с зонтиками, усатые мужчины на траве… Он смотрел на картину почти с ужасом, затем отвернулся. Это был давно потерянный мир.

Тамманрассет был городом-призраком. Шагая рядом с верблюдом — благодаря Господу верблюд оправился за последние три дня, — Саид аль-Акруд в изумлении оглядывался вокруг. Пыль, песок Сахары засыпали главную улицу города. При порывах горячего ветра хлопали ставни пустых кафе, где некогда сидели богатые европейцы со своими бесстыдными женщинами и с любопытством смотрели, как туареги шли в мечеть в час вечерней молитвы.

Банк, в котором дядя Саида, несмотря на протесты семьи, держал свои деньги, вырученные от продажи овец, сейчас был закрыт. Где же найти дядю? Саид оглянулся на Зенобу и маленького Ибрагима, ехавших на втором верблюде. Мальчик тоже немного оправился. Хотя он все еще был слаб. И нуждался в медицинской помощи.

В пыли дороги копошились две собаки. Старуха, сидящая на пороге своего дома и жующая кожуру граната, смотрела, как они проходили мимо. На большой площади, где пустой туристический отель пялил свои разбитые окна в небо, наблюдалась некоторая активность. Гам образовалась очередь из стариков и старух к зеленому фургону, на котором было написано белыми буквами: Объединенные Нации. Помощь голодающим.

В фургоне молодая француженка в потертых джинсах, бесстыдно облегающих ее бедра и ягодицы, разливала овсянку из котла. Саид ничего не ел с тех пор, как Господь Бог послал ему пустынного зайца, которого он смог застрелить. Это было три дня назад. Однако таурег не мог принять помощи от женщины. И все же… он и его семья так голодны…

Саид повернулся и кивком головы показал Зенобе на фургон. Она соскользнула с верблюда, помогла спуститься Ибрагиму.

— Я посмотрю за мальчиком, — сказал Саид. — Возьми два котелка и попроси пищи.

Она пошла и встала в очередь. Девушка стала протестовать, когда Зеноба протянула два котелка, но Зеноба показала ей на Ибрагима, Хамиддина, Мухамеда и Саида. Француженка улыбнулась и навалила ей два полных котелка. Саид отвернулся. Стыдно получать пищу от неверных, но это лучше, чем смерть. Из кабины фургона вышел мужчина и подошел к нему. Он заговорил с Саидом на смеси туарегского и французского языков.

— Ты едешь на север?

— Почему на север? Я шел в Тамманрассет.

Человек рассмеялся.

— Здесь нечего ждать. На севере лучше. Там идут дожди. Туда многие идут. Тебе тоже лучше идти на север.

Саид пожал плечами, но задумался.

— Если так нужно Господу…

Водитель посмотрел на Ибрагима.

— Малыш болен?

— Да, болен.

Водитель пошел к фургону и через некоторое время вернулся с бутылочкой белых таблеток.

— Это все, что у нас осталось. Это аспирин. Ты знаешь, что такое аспирин?

Саид промолчал.

— Это… они помогут. Давай ребенку по одной штуке через три часа полтора дня. И собирайся на север. За отелем есть немного воды для твоих верблюдов.

— Далеко на север? — спросил Саид.

Водитель пожал плечами.

— Триста миль. Может, больше, — ответил он.

Боже, я говорю с мертвецами, подумал он. У них нет ни малейшего шанса на спасение. Ни у него, ни у женщины, ни у его детей. Но в течение последнего времени водитель видел много сотен погибших. И эти пятеро всего лишь увеличат число мертвецов на пять.

— Собирайся, — сказал он. — И пусть тебе повезет.

— Если Богу будет угодно, — сказал Саид.

 

Глава 18

— Это похоже на край света, — сказал Стовин. — Возле него Волков, развалившийся в теплой кабине «татры», хмыкнул и свернул карту, которую достал из кармана на дверце автомобиля. Он явно был немного обеспокоен.

— Это и есть край света… нашего советского света, — сказал он. — Сейчас мы уже ближе к Уэлену, чем к Эвгекиноту.

Стовин кивнул. Эвгекинот находился в двухстах милях к северу от Анадыря. Они провели там ночь в пустой школе, где им пришлось спать прямо на полу. Они были там одни. Поток мигрирующих чукчей проходил через Эвгекинот без остановки. Они упорно и целенаправленно двигались в снежную ночь. Волков поднял свой небольшой отряд рано утром, и они снова двинулись в путь по дороге, ведущей на север от Эвгекинота — не отмеченной на карте, но на удивление хорошей. В колонне чукчей двигались два снегоочистителя, которые существенно облегчали путь. И тем не менее, «татра» много раз проезжала мимо завязших в снегу машин, возле которых стояли закутанные поникшие фигуры людей. Дорога напоминала глубокое ущелье среди снеговых гор.

Красное солнце уже скрылось за горизонтом, и взошла луна. Снегопад прекратился. Снеговые завалы вдоль дороги мешали видеть луну, но ее свет заливал белизну дороги, и глаза Стовина быстро приспособились к такому призрачному освещению. Если автомобиль не сможет двигаться, подумал Стовин, нам придется идти пешком, мы достаточно хорошо экипированы. Волков использовал остатки своей власти в Анадыре, чтобы обеспечить их одеждой: меховыми парками с капюшонами и меховыми сапогами — унтами. Он презрительно отозвался об американской одежде.

— Сшито красиво, — сказал он, — но здешние морозы совсем непохожи на зимы в Нью-Йорке. Ваша одежда здесь… бесполезна.

Стовин глубже запахнулся в парку. Немного трет шею и жмет под мышками… но зато тепло.

Возле Волкова за рулем сидел солдат-чукча. Он вел машину профессионально, но почти не разговаривал. Бисби в самом начале пути перебросился с ним несколькими словами на языке островных эскимосов, и солдат, видимо, кое-что понял. Но Волков нервничал и попросил Бисби не разговаривать с солдатом.

— Мне не нравится, что вы говорите с советским солдатом на языке, которого я не понимаю. Это чукча и наша охрана. Так что лучше не нужно его смущать.

Затем он что-то резко сказал солдату по-русски, и тот, вытянувшись, ответил ему тоже по-русски. И хотя Бисби в отсутствие Волкова снова пытался заговорить с водителем, тот не ответил и лицо его оставалось бесстрастным, как высеченное из камня. Непонятно, почему Волков беспокоится, подумал Стовин. Это совершенно неожиданно — прекрасная военная дорога. Только по чистой случайности американцам удалось увидеть ее.

Стовин посмотрел сквозь заснеженное окно. Впереди он увидел оленью упряжку, на которой сидели мужчина и две женщины. На повозке были накиданы узлы. Сзади к повозке был прикреплен зажженный фонарь — он играл роль катафота. Повозку тащили два оленя со скоростью миль восемь в час, и большая «татра» быстро обогнала их. Перед глазами Стовина мелькнули плоские узкоглазые лица. Люди не улыбнулись и не помахали руками.

Вскоре «татра» выехала на мост. Теперь снежные завалы не закрывали луну и перед Стовиным раскинулось бескрайнее пространство тундры. Цепи на колесах машины гулко стучали по бревнам моста. Они ехали над замерзшей рекой. Впрочем, не совсем замерзшей, так как кое-где виднелись полыньи с черной водой. Над ними клубился пар. Волков снова достал карту, посмотрел и что-то пробормотал про себя.

Ландшафт представлял собой пустыню и совершенно был непохож на земной. Казалось, что они едут по какой- то необитаемой планете. Стовин надеялся, что его спутники — Дайана, Бисби и чета Солдатовых, которые сейчас спали, закутавшись в парки и одеяла, захваченные из Анадырского отеля, — проснутся и увидят эту мрачную красоту. Теперь они уже редко встречали повозки или машины, едущие из Анадыря. Многие машины давно вышли из строя. Люди бросили их и теперь брели по дороге или грелись возле костров, разведенных на обочине. Впереди возвышались горы. Стовин прикинул их высоту — примерно три тысячи футов, хотя при таком призрачном освещении нетрудно было ошибиться. Волков посмотрел на часы.

— Мы неплохо едем, — сказал он. — Осталось не более пятидесяти миль. Ужинать будем в Уэлене. Летчики нас накормят.

Снова пошел снег. Луна исчезда, как будто ее кто-то выключил. Ее закрыли плотные облака. Ветер становился все сильнее, пока не перешел в ураган. Снег бился в ветровое стекло, как пули, выпущенные из автомата. Рев и свист ветра перекрыли шум мотора. Снегоочистители явно проигрывали битву со снегом. Чукча-водитель посмотрел на Волкова. Глаза его странно светились.

— Пурга, — сказал он.

— Что такое? — спросил Стовин.

Волков с тревогой вглядывался в снежные вихри.

— Пурга — это сибирский ветер. Он может дуть часами, сутками. Советский Союз большая страна. Я никогда не бывал в этой части Сибири. Так что я знаю не больше вас. Я не предпринял бы это путешествие, если бы не знал, что эта новая дорога приведет нас в Уэлен. Даже сейчас я не уверен, что поступил правильно. Вероятно, я получу взыскание от начальства. Но, по-моему, нужно было сделать все, чтобы вы вовремя попали в Санта-Фе.

— Да, — согласился Стовин. — Это важно.

Вдруг мотор «татры» начал сбиваться с ритма. Раз, другой, третий… А затем снова зарычал ровно и уверенно. Водитель-чукча махнул рукой и сказал что-то Волкову!

— В чем дело? — спросил Стовин. Ему пришлось кричать, чтобы Волков слышал его голос сквозь вой ветра.

— Слишком холодно для мотора, — крикнул ему Волков. — Теперь я понимаю, почему многие машины на дороге остановились.

Машина двигалась вперед, но ее колеса, снабженные цепями, с трудом перемалывали смерзшийся снег. Стовин начал беспокоиться о Дайане и остальных, но сейчас было бы сумасшествием останавливаться. Стовин обернулся и стал вглядываться через окно в темноту кузова машины. Однако он не мог ничего рассмотреть, кроме бесформенных очертаний. Стовин постучал в стекло, но ответа не было. Волков стиснул его руку и показал вперед.

— Там что-то… что-то… Вы видите?

Стовин позже вспоминал, что это был момент в его жизни, когда он был готов поверить в силу молитвы. Это было невероятно, но тем не менее впереди сверкнул луч света, а затем можно было рассмотреть очертания маленького одноэтажного дома. Чукча-водитель издал удивленный возглас и крутанул руль. Машина с ревом пробила снежный завал, и тут же послышался треск ломающихся досок. Стовин рассмотрел деревянный забор, в который врезалась «татра». Машина остановилась. Солдат, хорошо усвоивший уроки своих командиров, снял со стены кабины автомат и спрыгнул на снег. Волков и Стовин выбрались на другую сторону машины. Ветер ревел и свистел так, как будто в раскаленную топку заливают воду.

— Быстрее! — крикнул Стовин. — Нужно выпустить остальных.

Бисби и Солдатов, которых было невозможно отличить друг от друга — настолько они были закутаны в одеяла, уже стояли возле двери кузова. Они спрыгнули в снег, а за ними спрыгнули обе женщины. Валентина шагнула в сторону и тут же, вскинув руки, исчезла под снегом. Она провалилась по шею. Солдатов с трудом вытащил ее. Чукча уже подошел к домику. Дверь открылась, и свет лампы хлынул во тьму ночи. Один за другим они с трудом подошли к дому и вошли. Чукча и Волков, который шел после него, навалились на дверь и, преодолевая сопротивление ветра, закрыли ее. Затем накинули три простых деревянных засова. И словно по волшебству прекратилось завывание ветра, хотя сильные порывы его сотрясали деревянный дом. Стовин, переводя дыхание, осмотрелся. То, что он увидел, было неожиданно.

Он оказался в большой квадратной комнате с тремя дверями в дальнем конце. Комната освещалась тремя мощными бензиновыми лампами, а в центре комнаты стояла другая металлическая печка.

На стенах были распялены шкурки пушных зверей — лисьи, песцовые. Возле печки стоял круглый деревянный стол и стулья вокруг него. Стол был накрыт для ужина — две тарелки, ножи, вилки. В тарелках было еще дымящееся мясо. Бисби подошел к столу, внимательно посмотрел в тарелку.

— Еще горячее, — сказал он. — Похоже, что это беличье мясо.

Волков открывал двери одну за другой. Одна дверь вела в кладовую, где хранились готовые шкурки, копченое мясо и другие припасы. Вторая дверь привела в кухню, где не было никого. Волков открыл последнюю дверь, заглянул туда, издал легкое восклицание и поспешно закрыл ее. Он подозвал к себе Бисби и Стовина. Они пошли к нему и Валентина за ними, но Волков жестом остановил ее.

— Подождите, пожалуйста. Так будет лучше.

Он загородил спиной дверь и, слегка приоткрыв ее, позволил американцам взглянуть туда. Это была спальня с большой старомодной кроватью в центре и маленьким столиком, на котором стоял телефон и фотография. На постели распростерлось тело мужчины. Голова его неестественно откинулась. Волосы, черные и жирные, плавали в луже крови. Бисби подошел к кровати, обмакнул палец в кровь.

— Ему перерезали горло, — сказал он. — И совсем недавно, может быть, несколько минут назад. Кровь еще теплая.

Внезапно чукча-солдат подошел к убитому и посмотрел на него. На лице чукчи не отразилось ничего. Он опустился на колени, взял руку мертвого, снял с нее часы, вытер их об одеяло и сунул в карман. Волков молча смотрел на него. Все тоже молчали. Но вот сзади раздался крик. Это незаметно подошли Валентина и Дайана. Волков обернулся, подождал пока все выйдут из комнаты и закрыл дверь.

— Кто убил его? — сдерживая рыдания, спросила Валентина.

— Мы не знаем, — ответил Волков. — Это странная страна, странные люди. Здесь может произойти что угодно.

Но… вы имеете в виду, что они стали уничтожать друг друга? — спросила Дайана.

— Только не друг друга, — быстро сказал Бисби. — Убивать, да. Но не друг друга.

Он повернулся к Стовину.

— Вы видели его лицо. Сто? — Это не чукча, не эскимос, не якут. Это Русский. Я могу поклясться, что он родился где-то под Москвой. И у него телефон. Чукчи не имеют телефонов.

Стовин показал на стенку, где висела большая карта.

— У него имелась карта.

Волков подошел к карте и долго рассматривал ее. Затем он повернулся.

— Ну, конечно, — сказал он. — Это смотритель дороги. На таких дорогах всегда есть смотрители. Их посты расположены через каждые сто миль. Так что он, конечно, русский. Мы не можем доверять чукчам такую ответственную работу.

— Тогда почему… — прошептала Валентина.

Бисби хмыкнул.

— Ну, не трудно понять, — сказал он. — Чукчи мигрируют. Я думаю, что русские, имеющие телефоны, не пользуются здесь особой популярностью. Тот, кто убил его, услышал наше приближение и смылся. Он не стал дожидаться нас и не захотел выяснять, друзья мы или враги.

— Смылся? — сказал недоверчиво Волков, — в такую пургу?

— Это чукча, — сказал Бисби. — Они могут находиться на улице в такую бурю, когда любой европеец погиб бы. Но во всем этом есть нечто странное.

Дайана, вконец обессиленная, присела возле стола. Бисби подошел к столу и указал на него. Ужин был накрыт на двоих.

Волков посмотрел на него, затем решительно направился в спальню.

Когда после некоторого замешательства Стовин последовал за ним, то увидел, что тот шарит под кроватью, приподняв свисающее одеяло.

— Увы, — сказал он американцу. — Никого.

Он поднялся на ноги, посмотрел на мертвеца.

— Я думаю, что не нужно ничего предпринимать. Милиции важно, чтобы все оставалось на местах.

Послышался голос Бисби от двери.

— Какая милиция, Волков? Здесь нет милиции.

Волков нахмурился.

— Есть. Туда нужно сообщить.

— Попытайтесь по телефону, — сказал Бисби. Он явно наслаждался ситуацией. Волков взял трубку, прислушался и положил ее на место.

— Видимо, линию порвало ветром.

— Или ее обрезали, — сказал Бисби.

Собрав все силы, Стовин накинул покрывало на труп. И под покрывалом все увидели мужскую фланелевую пижаму и женскую ночную рубашку.

— Так вот, кто этот второй, — сказал Волков. — Женщина. — Он подошел к столу, посмотрел фотографию: На ней был мужчина, в котором Волков сразу узнал убитого, и молодая смеющаяся женщина с копной вьющихся волос.

— Видимо, жена, — сказал Бисби, смотревший через плечо Волкова. — И она не чукча. Лицо европейское.

— Тогда, — сказал Волков, — где же…

Впервые в голосе Бисби прозвучали нотки участия.

— Я думаю, с ней все кончено, Григорий, — сказал он.

Волков посмотрел на него, удивленный тем, что американец назвал его по имени.

— Либо, — продолжал Бисби, — она сбежала, когда пришли те, кто убил ее мужа. Или, более вероятно, они взяли ее с собой. И в том, и в другом случае ее шансы остаться в живых ничтожны.

Чукча-солдат прошел мимо Бисби в спальню. На этот раз он не обратил внимания на труп, а сразу прошел к шкафу и стал копаться в одежде, беря время от времени понравившиеся ему вещи. Ночная рубашка привлекла его внимание. Он подошел к кровати, пренебрежительно откинул мужскую пижаму и взял женскую рубашку. Он внимательно рассматривал ее, восхищенно цокая языком, затем сунул в карман шинели. После этого он молча прошел в большую комнату, где сидели Дайана и Солдатов. Волков запер дверь в спальню. Этот чукча — Дайана со все возрастающим беспокойством смотрела на него — все меньше и меньше походил на примерного советского солдата, которого она видела в Анадыре. Он сел за стол, свалил всю пищу в одну тарелку и стал жадно есть, громко чавкая. Жир тек по его подбородку, он рыгал время от времени. Его автомат стоял около стола на таком расстоянии, чтобы его можно было легко достать. Валентина Солдатова нарушила затянувшуюся тишину.

— Нам тоже нужно поесть, — сказала она. — Вероятно, в этом доме найдется пища.

Она пошла в кладовую и нашла там холодное жареное мясо. В шкафу они обнаружили две буханки черного хлеба. Валентина пощупала хлеб.

— Совсем свежий, — сказала она. — Возможно, они его пекут сами.

— Разумеется, — сказал Бисби. — Не могла же хозяйка сбегать в ближайший магазин.

Он внезапно повернулся и шутливо протянул руку к автомату, как будто хотел подвинуть его, чтобы сесть на стул. Рука чукчи схватила автомат со скоростью молнии. Дуло уже было направлено в живот Бисби. Чукча сказал что-то гортанным голосом. Бисби выслушал его и ответил на каком-то неизвестном никому языке. Чукча медленно опустил дуло и затем положил автомат на колени.

— Что он сказал? — спросил побледневший Солдатов.

Бисби пожал плечами.

— Чукотский язык мало похож на эскимосский. Думаю, что он посоветовал мне быть внимательнее, а я сказал ему, что я его друг.

— И что? — спросил Стовин. Вопрос этот прозвучал довольно странно.

— Он находится в затруднительном положении в отношении меня, — сказал Бисби. — Я не похож ни на него, ни на кого-либо, кого он видел раньше. Я похож на эскимоса и немного говорю по-эскимосски. Но он знает, что я не эскимос. Это может помочь нам.

— Каким образом? — спросила Дайана. Бисби начал собирать тарелки со стола.

— Как вы видите, чукчи не любят европейцев. Но они ненавидят и эскимосов. Так было всегда. Правда, теперь все может измениться. Но я сомневаюсь в этом.

Физическая усталость, сильное нервное напряжение подействовали на всех. Чукча, стиснув в руках автомат, растянулся на оленьей шкуре возле печки. Остальные сидели вокруг стола и ели хлеб с мясом, которое Валентина нарезала большим мясницким ножом, взятым с кухни. Затем мужчины внимательно осмотрели дом в поисках охотничьего ружья, которое должно было быть здесь, как сказал Волков. Но ружья не было. Вероятно, убийцы забрали его.

Дом был теплый. Возле печи лежала груда дров. Стовин взял какой-то сук и с любопытством осмотрел его. На нем был белый налет. Стовин попробовал его на вкус. Соль! Значит, это плавник. Ведь море совсем рядом. Обь, Енисей, канадская река Маккензи выносят в океан громадное количество леса. Этот лес совершает долгое путешествие в океане, прежде чем его прибьет к какому- то берегу.

В кузове «татры» были одеяла, но пурга бушевала с прежней силой. Маленький домик сотрясался под ударами ветра. Преодолеть расстояние в двадцать ярдов до «татры» было очень опасно. По молчаливому согласию они все игнорировали тот факт, что в соседней комнате находится кровать с теплым одеялом, и расположились на полу, укрывшись оленьей шкурой и скатертью со стола.

Дайана прижалась к Стовину, и ее волосы щекотали его щеку. Стовин приподнял голову и увидел, что Валентина смотрит на них и улыбается, впервые за этот вечер. Она что-то шепнула мужу, который тоже посмотрел на них. Широкая улыбка появилась на его лице. Он поднял руку и помахал ею. Смущенный Стовин тоже улыбнулся и лег. Волков, расстеливший свой анорак возле Бисби, подошел к нему. Он кивнул на засыпающего чукчу.

— Я думаю, что нам не стоит гасить свет. И один из нас должен бодрствовать. Если вы не возражаете, я буду дежурить первым. Я разбужу вас, доктор Стовин, через два часа. А затем вы разбудите доктора Солдатова. После него будет дежурить Поль Бисби. Я думаю, так будет безопаснее.

— Я согласен, — сказал Стовин.

В этот момент чукча вскочил. Не говоря ни слова, он прошел к двери в спальню, откинул засов и вошел туда. Немного погодя он вышел оттуда с трупом на плечах. Он кивком показал на входную дверь. Бисби заметил, что чукча держит автомат так, чтобы в случае опасности он мог сбросить труп и прошить всех автоматной очередью от бедра. Медленно Бисби подошел ко входной двери и открыл ее. Чукча прошел к двери и с криком вышвырнул тело на улицу. Бисби помог ему запереть дверь. Чукча кивнул ему в сторону спальни, как бы спрашивая его, но Бисби покачал головой. Чукча презрительно сплюнул, прошел в спальню и запер за собой дверь. Почти сразу же они услышали скрип кровати и громкий храп. Волков тихонько подошел к двери и закинул засов.

— Думаю, что теперь мы можем поспать. Без шума он не сможет выбраться оттуда. Спокойной ночи.

Дайана провела очень плохую ночь. Ей все время чудились отдаленные крики, шум за дверью, но она усилием воли взяла себя в руки и не стала будить Стовина.

Пусть поспит. Сейчас потребуется много сил. Они оказались совсем в ином мире, где их ждет постоянная опасность. Она вспомнила, как чукча вчера посмотрел на нее, и вздрогнула. Что произошло с ними? — подумала она, погружаясь в тяжелый сон.

Огромный индийский носорог просунул свою огромную голову сквозь почти непроницаемую стену жесткой травы. Его маленькие близорукие глазки бесстрастно смотрели на песчаное русло высохшей реки перед ним. Носорог был одним из девятисот, сохранившихся на индийском субконтиненте, единственном месте в мире, где еще жили эти носороги. У носорогов не было врагов — кроме человека, но они давно поняли, что здесь, в Читавакском заповеднике, человек не представляет опасности, хотя и досаждает своими фотоаппаратами и кинокамерами.

Носорог чувствовал себя очень непривычно. В эти январские дни в Ненале, в самую жару, он любил забираться в котлован, полный жидкой грязи, и блаженствовать там. Эти котлованы никогда не просыхали, так как обильные дожди непрерывно наполняли их. Но сейчас он исследовал все котлованы, и все они были сухими. В конце концов поиски прохлады привели его к реке. Его сопровождали две самки и детеныш. Река тоже не оправдала его надежд. Он поднял голову, хрюкнул в ярости. Затем он в сопровождении семейства перешел реку и медленно углубился в пожелтевшие заросли.

В маленькой хижине, крытой тростником, возле полевого Читавакского аэродрома сидел человек и трубил в горн, чтобы отогнать пасущихся прямо на взлетной площадке буффало. Скоро должен был прибыть аэроплан из Катманду. И вдруг он замер в изумлении. Четыре носорога медленно прошествовали перед хижиной и исчезли в зарослях.

Когда в клубах пыли прибыл Читавакский лендровер, чтобы встретить пассажиров, человек еще не пришел в себя.

— Такого я еще никогда не видел, — сказал человек с горном водителю лендровера, бывшему солдату-наемнику. — Скоро они будут бродить по деревне. Их нужно убивать!

Водитель, который воевал почти на всем Земном шаре от Альдершота до Аделаиды, пренебрежительно относился к крестьянам, даже таким осовременившимся, которые работали на аэродроме.

— Это строго запрещено, — холодно сказал он.

— Но такого раньше никогда не было, — сказал крестьянин.

 

Глава 19

Стовин проснулся первым. Он лежал, вспоминая, где он, а затем его охватило чувство беспокойства. Чего-то не хватало. Затем он понял. Изба больше не сотрясалась и не скрипела. Он осторожно снял голову Дайаны со своего затекшего плеча. Она что-то пробормотала во сне. Стовин положил ее голову на свернутый анорак и с трудом поднялся на ноги. Все тело болело. Он чувствовал себя старым и дряхлым. Из спальни доносился храп чукчи. Волков лежал возле печки лицом вниз. Рядом с ним сидел Бисби. Глаза его были открыты. Он улыбнулся Стовину, но не сказал ничего. Солдатовы лежали обнявшись. Они еще спали. В комнате было холодно. Стовин подошел к печке, открыл дверцу и сунул туда пару поленьев. Затем он пошел к двери и стал вглядываться в пронзительную белую пустыню. К счастью, дверь была расположена с подветренной стороны дома и ее не занесло снегом. На улице было все еще темно. Стовин посмотрел на часы. Восемь часов. Утро. Мертвый человек на улице был сейчас только снежным бугорком. Возле дороги, накренясь на борт, стояла «татра». Ее замело снегом, и, вероятно, мотор был проморожен насквозь. Так что на машину они больше не могли рассчитывать. За сломанным забором Стовин увидел еще одно строение. Но над его крышей не было трубы. Еще дальше виднелась маленькая будочка. Уборная, наверное, подумал Стовин. Да, уборная на улице, и в таком жестоком климате.

Было так холодно, что воздух обжигал легкие при дыхании, но тело Стовина постепенно привыкало к такой температуре. Когда он покончил со своими делами в будочке, он вышел и увидел ожидающего Бисби. Молодой американец ухмыльнулся, увидев, как Стовин застегивает брюки.

— Никогда не делайте так, Сто. Не обнажай тело на таком морозе. Подождите меня, осмотрим корраль.

— Что вы сказали… корраль?

— Да. Подождите меня.

Когда Бисби вышел из будочки, они пошли к грубому деревянному строению, стоящему рядом с домом. Бисби открыл дверь, и они заглянули внутрь. Остро запахло навозом, послышалось фырканье. Там были какие-то животные, но из-за темноты Стовин не мог рассмотреть их.

— Посмотрите на этих красавцев, — сказал Бисби. — Я давно не видел таких.

Увидев недоумение на лице Стовина, он рассмеялся.

— Олени, Сто. Четыре штуки. И скорее всего, ездовые, а не для еды. Видите, какие они жилистые, тренированные. К тому же, они едят сухой мох. Оленей для еды не держат на такой диете.

Они пошли в дом, где все уже встали.

— Значит, мы можем съесть их? — спросил Стовин, сам удивляясь глупости своего вопроса.

— Съесть? Сто, это же транспорт. Где-нибудь здесь есть и сани. Это более надежный транспорт в нынешних условиях, чем машина. К тому же, сухого мха здесь больше, чем заправочных станций. Хозяин этого дома объезжал на оленях свой участок дороги.

— Но мы же не сможем воспользоваться этим. Никто из нас не умеет!

— Я умею, — коротко сказал Бисби. — Правда, это было очень давно. Американское правительство двадцать лет назад завезло на остров Святого Лаврентия оленей, чтобы эскимосы не истребляли китов.

Он горько рассмеялся.

— Правительство хотело, чтобы эскимосы ели оленей, а не китов. Но мой отец купил несколько штук и приспособил их для езды вместо собак. Потом он научил меня и еще некоторых эскимосов. Так что я кое-что знаю об оленях.

Волков подошел к ним, протирая глаза. Стовин прошел к Дайане, сидящей там, где она спала.

— О, Боже, Стовин. Как мне хочется принять ванну. А здесь есть… удобства?

Он показал на дверь.

— На улице.

— Ты шутишь?

— Нет. И будь осторожна. На улице холодно, очень холодно. Надень на себя все, когда выйдешь.

Она колебалась.

— Этот человек… он все еще?.. О, какая я дура. Конечно, он там.

— Он там. Но его замело снегом. Ты не увидишь его.

Один за другим Дайана и Солдатов сходили на улицу. Когда все собрались снова в комнате, Волков собрал небольшое совещание, пока Валентина резала хлеб и мясо. Она даже нашла чай, и сейчас на печке весело булькал чайник.

— Я думаю, — сказал Волков, — что нам остается только одно. Мой друг, — он кивнул в сторону Бисби, — сказал, что в сарае есть олени. Сани мы тоже найдем здесь. Мы поедем на оленях до Уэлена. Поль, — он назвал Бисби по имени, — Поль уверен, что с одной упряжкой он справится. Но нас пятеро и нам нужно двое саней.

— Шестеро, если считать солдата, — заметил Солдатов.

— Чукчу можно не считать, — сказал Бисби. — Он не останется с нами. Он присоединится к другим чукчам при первой возможности. Поэтому мы должны взять оленей и уезжать скорее. Оставаться опасно.

— Почему? — спросил Солдатов. — Если мы останемся, то наверняка через день или два здесь пройдет машина. Пища есть. Так что лучше остаться.

Волков хотел что-то сказать, но Бисби перебил его.

— Чукча не останется, — снова сказал он. — Он уйдет, как только выйдет из дома.

Он кивнул в сторону спальни.

— И он приведет своих друзей. Здесь есть кое-что, что они хотели бы взять. Я не хочу пугать вас. Дайана и Валентина, но я говорю о вас.

Валентина схватила руку мужа. Солдатов гневно заговорил.

— Что вы имеете в виду? Это же советский солдат.

— Он больше уже не советский солдат. Он чукча-оленевод, одно из самых свирепых существ в тундре. И этот чукча имеет в руках автомат. Он вернется сюда со своими друзьями. Так что нам лучше убраться отсюда, и поскорее.

— Что же это такое? — спросил Стовин. Он был в замешательстве, но Волков медленно кивнул, как бы соглашаясь с Бисби.

— На оленях, закутанные в меха, мы будем похожи на чукчей. Нас никто не примет за эскимосов, так как эскимосы ездят на собаках. И это хорошо, так как я думаю, что чукчи охотятся за эскимосами. Так что вопрос в том, кто будет управлять вторыми санями.

Он задумчиво осмотрел всех. Волков заговорил первым.

— Я попытаюсь, — сказал он. — Чиновник из Министерства иностранных дел должен уметь делать все.

Бисби покачал головой.

— Нет, Григорий. Тут нужны чувствительные руки. Я думаю, Валентина. Она понимает животных.

— Почему не я? — спросила Дайана. — Я тоже понимаю животных.

— Нет, — сказал Бисби, — Валентина понимает их душой, а вы — умом.

Он повернулся к Волкову.

— Далеко до Уэлена?

— Сорок пять миль.

— Прекрасно. Теперь слушайте. Пара оленей может на хорошей дороге делать шесть-семь миль в час. Но потребуется остановка для отдыха. Каждые два часа. И еда. Но снег сейчас слишком глубокий.

В спальне послышался скрип кровати, затем толчок в дверь и ругательство. Чукча грубо окликнул их и забарабанил в дверь.

— Можно оставить его здесь, — прошептала Дайана. — Дверь заперта.

Бисби покачал головой.

— Нет. Он откроет стрельбу, чтобы вышибить засов. И тогда кто-нибудь из нас пострадает. Нет, лучше выпустить его, чтобы он был у нас на глазах.

Бисби прошел к двери и открыл ее. Чукча вышел, подозрительно осмотрел всех. Трансформация, происшедшая с ним, была поразительна. Всего два дня назад он был примерный советский солдат, в чистой форме, побритый, умытый. Сейчас он уже зарос щетиной, китель был запачкан жиром. Он выглядел настоящим дикарем. Он подошел к столу, схватил кусок мяса и сунул его в рот. Проглотив его, он снова посмотрел на всех исподлобья, подошел к двери. Автомат висел на его левой руке. Но было ясно, что он готов пустить его в ход. Он открыл дверь, встал на пороге и издал гортанный вопль. Откуда-то донесся ответный вопль, причем расстояние до кричавшего было не более четверти мили. Чукча лениво пнул ногой труп человека, занесенный снегом. Все молча смотрели на него. Но вот на дороге поднялся снежный вихрь. И когда снег рассеялся, все увидели оленью упряжку, а на санях трех чукчей. Они спрыгнули с саней и подошли к солдату. Он поговорил о чем-то, затем один из приехавших рассмеялся и хлопнул солдата по плечу. Солдат ухмыльнулся и повернулся к дому, где стояли русские и американцы. Он бесстрастно смотрел на них, как бы выбирая. Наконец он ткнул пальцем в сторону Валентины и закинул автомат на плечо. Он произнес что-то гортанным голосом и показал ей на дверь. Валентина прижалась к побледневшему Солдатову. Нетерпеливо рыча, чукча опустил автомат на руку, схватил Валентину за волосы и оттащил к двери. Она закричала. Чукча рассмеялся и потащил ее, держа автомат дулом к остальным. Солдатов двинулся к нему, но Бисби был быстрее. Дайана, с ужасом смотревшая на происходящее, позже вспомнила, что даже она не заметила движения Бисби. Каким-то неуловимым движением он оказался рядом с солдатом. Лезвие ножа, которым Валентина резала мясо, прижалось к горлу чукчи так, что из разреза показалась струйка крови и потекла за ворот шинели. Глаза чукчи закатились. Бисби крепче прижал нож, и чукча выпустил волосы Валентины. Она бросилась к Солдатову.

Теперь Бисби стоял, тесно прижавшись к чукче. Руки солдата с автоматом были за спиной Бисби, но он не мог стрелять, так как Бисби успел бы перерезать ему горло. Бисби сказал:

— Возьми автомат, Стовин. А когда я отойду, сразу дай его мне.

Стовин вытащил ружье из рук солдата. В то же мгновение Бисби оттолкнул чукчу и взял оружие у Стовина. Дуло автомата было направлено в живот чукчи. Трое чукчей стояли в отдалении и не двигались с места. Бисби показал на упряжку и что-то сказал. Все четверо, переваливаясь в снегу, медленно побрели к саням. Где-то на полпути они отчаянно заспорили, и солдат с одним из чукчей повернул к дому. Тут же раздалась очередь из автомата и снег брызнул вверх у ног солдата. Тогда они все четверо побежали к саням, прыгнули в них и исчезли через несколько секунд в снежной пыли. Бисби рассмеялся и любовно похлопал автомат.

— Прекрасная вещь, — сказал он.

Волков протянул руку.

— Я думаю… это советский автомат…

Бисби посмотрел на него бесстрастным взглядом.

— Нет, Григорий. Я взял его, и он будет у меня. Пока.

Валентина, бледная, со слезами на глазах, подошла

и поцеловала Бисби. Он уже улыбался. Напряжение спало.

— За поцелуй я готов вас спасать тысячу раз. Все рассмеялись, включая и Волкова, но Стовин заметил, что Бисби крепко держит автомат и что Волков исподтишка наблюдает за ним.

Волков смотрел на приготовления к отъезду с чувством нереальности. Он умел подавить сомнения и страхи как в себе, так и в остальных, но только когда он был во главе группы. Но теперь ситуация изменилась. Теперь лидерство перешло к Бисби, потому что всем стало ясно, что только Бисби имеет понятие о мире, в котором им приходилось находиться. И он, Волков, чувствовал себя в какой-то изоляции от всех, он оказался один среди американцев. Правда, Солдатовы — советские граждане, но сам Солдатов, несмотря на свой интеллект, был слишком наивен во всем, кроме своей науки. А Валентина… Валентина его жена. Впервые в жизни Волков очутился в ситуации, когда не мог посоветоваться с вышестоящими товарищами. Он знал, что теперь все, что он ни сделает, будет только его решением, и за все будет нести ответственность он один. Но задача его оставалась прежней. Никто не снимал с него ответственности за выполнение приказа. Он должен был доставить этих людей в США, причем не подвергая их жизни риску больше, чем это требуют обстоятельства. Это неожиданное восстание чукчей, которого не должны были видеть американцы, нужно представить в Москве как стихийное бедствие, подобное той снежной буре, которая заставила их приземлиться в Анадыре. И он действовал в соответствии с теми возможностями, которые у него были.

Бисби осматривал сани. Он нашел трое саней и теперь выбирал самые лучшие. Сани имели в длину четырнадцать футов и в ширину три фута. Деревянная рама была посажена на стальные полозья и сани поднимались над снегом на один фут. Бисби методично проверил полозья на предмет наличия трещин, изгибов. Удовлетворившись, он вернулся в дом. Там Валентина, брезгливо сморщив нос, разогревала в котле какую-то смерзшуюся грязь, которую принес Бисби. Усмехнувшись, Бисби взял котел и пошел к саням. Там он начал натирать этой жижей полозья. Валентина с любопытством смотрела на него.

— Так они будут лучше скользить, — сказал он. — Сталь не самый лучший материал для полозьев. Гораздо лучше китовая кость или дерево. Правда, сталь крепче.

Когда он кончил натирать полозья, он принес грубую тряпку и таз с горячей водой. Он быстро протер смоченной в горячей воде тряпкой полозья. Вода застывала мгновенно и превращалась в гладкий слой льда. Бисби поставил сани и легонько подтолкнул их. Сани легко заскользили по снегу. Он удовлетворенно кивнул и занялся другими санями.

— Где ты научился этому? — спросил Стовин.

Бисби ответил с легким напряжением, с каким всегда

говорил о своем эскимосском прошлом.

— На Иховане. В сильный мороз нельзя ездить на стальных полозьях. Видимо, этот парень не был эскимосом. Он слишком доверял стали.

Затем Бисби прошел в стойло и вывел оленей. Он критически осмотрел их. Здесь были два молодых оленя, которые лягались и пытались кусаться, когда он запрягал их в сани. Вторая пара была более смирная, и он решил, что их погонит Валентина. После того, как он запряг их, он подозвал Валентину и стал объяснять принципы езды на оленях.

— Не погоняйте их, пусть бегут сами, если только они не будут бежать слишком медленно. Кажется, они хорошо знают, что такое упряжка. Самое главное — вовремя останавливаться, чтобы животные могли поесть. Но я буду на первых санях, так что темп буду задавать я. Мы с собой заберем весь сухой мох. Наверное, нам хватит. Снег слишком глубокий и промерзший. Сами олени не смогут добывать себе пищу.

Он посмотрел на небо и нахмурился.

— Кажется, снег пойдет снова. Это затруднит наше путешествие, но и затруднит преследователей. Нам нужно быстрее укладываться и выезжать.

Подготовка к путешествию заняла час. Этим занимались Бисби и женщины. Стовин прошел вместе с Волковым и Солдатовым к дороге, чтобы наблюдать, не появятся ли чукчи. Было страшно холодно и они были закутаны так, что из мехов виднелись только глаза с заиндевевшими ресницами. Перед ними расстилалась широкая снежная равнина и на горизонте виднелся Чукотский хребет. Равнина была пустынна. Слышался только шепот звезд. Дорога, усыпанная снегом, уходила в узкую долину. Чукчей не было видно. И вдруг Стовин заметил вдали черную точку. На пустынной равнине было трудно судить о расстоянии, но Стовину показалось, что до нее примерно три четверти мили. Дневной свет — если это можно было на- звать светом угрюмый полумрак — сейчас был максимальным. Впрочем, так и должно было быть здесь, всего в ста милях к югу от Полярного круга. Стовин некоторое время наблюдал, затем подозвал Волкова, расположившегося в двухстах ярдах слева от него. Русский запыхавшись подбежал к нему. Пар от дыхания окутал голову белым ореолом. Голос его звучал приглушенно. Он во всем следовал указаниям Бисби. — Не высовывайте лица из меха, — наставлял Бисби. — Отморозить что-либо при хорошем ветре — дело одной минуты. А чтобы отогреть потребуется уйма времени, да и потом окажется, что мы лишились носа, губ или щек.

Стовин показал Волкову на замеченную точку.

— Вон там, возле холма… Видите? Там что-то есть.

Волков прищурил глаза, долго присматривался, потом кивнул. Тут же он бросился к Бисби. Стовин остался. Солдатов, находившийся справа от него, тоже заметил точку и теперь спешил к избе. Стовин заметил, что он двигается странными зигзагами, но почему-то это не вызвало у него недоумения. Казалось, мозг его превратился в замерзший камень, булыжник. Холод до такой степени сковал его, что казалось он никогда в жизни не сможет согреться. Он не мог ни о чем думать, кроме холода. С абсолютным безразличием он отметил, что точка движется по снежной пустыне. Внезапно Стовин обнаружил, что рядом с ним стоит Бисби. Что он говорит?

— Оленья упряжка, — сказал Бисби. — Только одна, кажется. Вероятно, это те чукчи, что побывали у нас утром.

Стовин заставил себя мыслить. Казалось, что он слышит свой голос со стороны.

— Я не вижу чукчей. Это один олень. Может быть, дикий.

— Может, вы и правы, — сказал Бисби. Он смотрел на Стовина очень внимательно.

— Но это не карибу, — сказал он, — Олень не может бродить в одиночестве. Значит, раз он не со стадом, это ездовой олень. Стовин, вы неважно выглядите. Вы можете идти?

Стовин с трудом кивнул. К своему удивлению, он даже слабо запротестовал, когда Бисби хотел помочь ему. Однако Бисби повернулся и сильно дернул Стовина за плечо. Стовин потерял равновесие и упал на подставленную спину молодого американца. Окутанный клубами белого пара, Бисби потащил Стовина к избе. Дайана увидела их и побежала навстречу. Споткнувшись, она упала лицом в снег, и когда поднялась, Бисби был уже рядом. Тут же к ним подбежала Валентина.

— Тащите его в дом, — сказал Бисби. — Только не кладите рядом с этой проклятой печкой. Взгляните на его руки. А вы, Валентина, сделайте чай. Женя, идите на дорогу и следите за чукчами.

Они втащили Стовина в дом, и Дайана с встревоженным лицом начала развязывать его унты.

— Оставьте это, — сказал Бисби. Дайана непонимающе посмотрела на него.

— Но его ноги… Он же не может стоять. Они отморожены. Нужно…

— Оставьте это, — снова сказал Бисби. — Я сам посмотрю их позже. Скорее всего, ничего страшного. И здесь уже хуже не будет. Я сейчас вернусь, только взгляну на дорогу.

Дайана принесла горячий чай и заставила Стовина выпить. Волков с участием смотрел на американца и помогал Валентине массировать его руки. Руки Стовина уже стали покалывать. Русский покачал головой.

— Вам повезло. Еще бы четверть часа и вы лишились бы пальцев. Вы знаете, какая сейчас температура?

Стовин покачал головой. Он уже чувствовал себя лучше, хотя руки его болезненно горели. К ногам тоже стала возвращаться чувствительность. Волков достал из кармана дешевый термометр.

— Этот термометр я нашел в сарае, — сказал он. — Утром было сорок четыре градуса мороза. А сейчас еще холоднее. Мне приходилось видеть обмороженных. Жуткое зрелище. Вам нужно быть внимательнее. Старайтесь постоянно шевелить пальцами в перчатках. И не прикасайтесь ни к чему более чем на несколько секунд.

Вспомнив, как он опирался руками на землю, Стовин улыбнулся. Его слабость уже прошла, и он чувствовал себя гораздо лучше, хотя руки и ноги его горели. Вскоре вернулся Бисби, и Дайана спросила, можно ли разуть Стовина. Бисби кивнул. Дайана без труда стащила с него унты, и Стовин не смог сдержать крик боли. Ноги его были покрыты белыми пятнами, а в некоторых местах вместе с носками сошла и кожа. Дайана, чуть не плача, стала массировать ноги, но Бисби был спокоен. Он сходил в кладовую и принес банку из-под табака, наполненную серо-грязным дурно пахнущим жиром.

— Целебный жир, — сказал он. — Им пользуются эскимосы. Втирайте его в кожу. Ноги не так уж плохи. Стовин не потеряет ни одного пальца. Однако втирайте не более двух минут. Иначе ноги распухнут и он не сможет обуться. Тогда дело будет совсем плохо.

Вскоре женщины с трудом обули Стовина. Ноги его буквально пылали жаром. Бисби сказал, что это хороший знак.

— Почему я? — спросил Стовин. — Почему ни Волков, ни Женя не обморозились? Ведь мы были вместе и вели себя одинаково.

Бисби рассмеялся.

— Ты… ты немного старше их. Сто. Кровь у тебя циркулирует хуже, чем у них. И холод действует на тебя сильнее. Сколько градусов?

— Сорок четыре градуса, — ответил русский.

— Ну, вот, — сказал Бисби. — Тебе следует остерегаться, Сто.

Он повернулся к остальным.

— Этот олень ищет пищу. Чукчи, вероятно, где-нибудь поблизости и наверняка они выйдут ночью. Я думаю, что они не знают, что у нас есть олени. Этот чукча-солдат не показался мне очень умным. Так что нам лучше выехать.

— Поблизости? — спросила Дайана. — Почему? — Голос ее звучал тревожно.

— Это чукчи-оленеводы, — терпеливо ответил Бисби. — Они кочевники. Они живут, кочуя по всей стране. Утром они устроили себе жилище из снега, поели сушеного мяса и теперь спят. Они хотят напасть на нас ночью. Они думают, что мы все еще останемся в доме, и уверены, что в темноте автомат будет бесполезен. — Бисби любовно похлопал автомат, висящий у него на плече.

Они погрузили в сани все, что можно было взять: котел, примус, пищу, все покрывала, за исключением запятнанных кровью, ножи, даже шкуры со стен. Ведь у них не было ничего. Весь багаж остался в аэропорту Анадыря. Однако Волков нахмурился, увидев, что Бисби забирает все. Бисби не обратил внимания на его протесты.

— Этому бедняге уже ничего не нужно. Да и его жене тоже, независимо от того, жива она или нет. Мы не знаем, что нас ждет впереди, сколько времени продлится путешествие. Мы ни в чем не можем быть уверенными. Мы даже не знаем, куда едем.

— Мы едем в Уэлен. А потом придется вернуть все эти вещи обратно.

— Сейчас главное — забота о нашей жизни, а не о вещах. Тем более, что чукчи все равно все разграбят. Мы не берем ничего, что не могло бы нам понадобиться. Хотя…

Он колебался, глядя на Стовина.

— В чем дело? — спросил Стовин.

— Ваши книги, — сказал Бисби и вышел к саням. Дайана молчала, ощущая, как в ней нарастает ярость.

Валентина подошла к Стовину и дотронулась до его руки.

— Он молод, — сказала она. — А молодые люди не сентиментальны. Мы, сибиряки, говорим: сорок лет — еще не женщина, ниже сорока — еще не мороз. Сорок лет — еще не мужчина, мой дорогой. Когда-нибудь он поймет это…

Это было как полет. Невероятно тепло и удобно. Закутавшись в покрывала и меха, прижавшись к сонному Стовину, Дайана полулежала в санях. Перед нею на фоне темно-голубого усыпанного звездами неба виднелась сгорбленная фигура Бисби, который помогал оленям, изредка оглядываясь назад и придерживая упряжку, чтобы Валентина не осталась далеко позади. Дайана обернулась и посмотрела в щелочку между упакованными вещами. Вторая упряжка катилась в ста ярдах позади. Из ноздрей оленей выбивались клубы белого пара. Валентина прекрасно справлялась с оленями. Дайана признала, что у нее бы так не получилось. Бисби был прав. Уже дважды они останавливались, чтобы покормить оленей, однако темп движения был хорошим. Восемь миль в час, — сказал Бисби. Дайана посмотрела на часы. Значит, они проехали уже тридцать миль. Больше половины пути. Вокруг них расстилалась снежная пустыня. Бледно-серая, монотонная. Никаких других цветов спектра не входило в палитру того, кто создал эту безрадостную равнину. На ней не было ничего, что могло бы остановить взгляд, позволить оценить расстояние, не было видно даже линии горизонта, где насквозь промерзшая серая земля встречается с промерзшим серым небом. Дайана не понимала, как Бисби мог держать правильное направление. Однако она замечала, что во время привалов Бисби внимательно изучает небо. Значит, они едут туда, куда надо, — успокаивала она себя.

Почти внезапно сумрак полудня перешел в глубокие сумерки вечера. Через щелку Дайана могла видеть только снежный вихрь, поднимаемый второй упряжкой, да изредка яркие звезды. Вдоль дороги, если это была дорога, тянулся длинный низкий хребет, терявшийся в темноте. Бисби натянул поводья, и сани медленно остановились. Через несколько мгновений возле них остановилась и упряжка Валентины. Олени тяжело дышали, выпуская из ноздрей клубы белого пара. Бисби поднял голову и смотрел на темное небо. Слабый, но вполне заметный ветер дул вдоль дороги. Иногда порывы его становились довольно чувствительными. Бисби кивнул, как бы соглашаясь сам с собой, и снова погнал оленей, но уже не в том направлении, куда он ехал раньше. Вскоре он снова остановил оленей возле хребта, с его подветренной стороны. Бисби сошел с саней и направился ко второй упряжке, где ехали Солдатов и Волков. Олени стояли спокойно, изредка погружая голову в снег в тщетных попытках добраться до земли и найти мох.

— Приближается буря, — сказал Бисби. — То, что китобои называют Уиллиуоу. Нам нужно срочно найти укрытие. Этот хребет будет надежной защитой.

Стовин, Дайана, Волков и Солдатов сошли с саней. После теплоты саней воздух казался обжигающе холодным, как будто в лицо били струи расплавленного металла. Нога Стовина сильно болела, хотя Дайана перевязала самые пострадавшие места бинтами из старой ночной сорочки, которую нашла в избе. Ветер становился все сильнее, он закручивал снежные вихри, которые больно били по лицу. Бисби взял длинный шест, которым погонял оленей, и промерил глубину снега. Вполне удовлетворенный, он повернулся к мужчинам.

— Я буду вырезать снежные блоки, чтобы выстроить убежище, — сказал он. — А вы таскайте их сюда. Только не кладите друг на друга, а то они смерзнутся. Когда я приготовлю достаточное количество блоков, я приду и все сделаю сам.

Затем он повернулся к Дайане и Валентине.

— Берите покрывала и брезент с саней. Они упакованы так, что их легко достать.

Вскоре он уже шел вдоль хребта. Стовин и русские пошли за ним. Даже в состоянии физического отупения, в котором пребывал Стовин, он не мог не восхищаться искусству, с которым Бисби резал блоки. Острый нож легко прорезал твердый снег и получались снежные кирпичи как раз такого размера, чтобы человек мог унести их. Работа продолжалась довольно долго. Стовин чувствовал, что сердце вырывается у него из груди. Проходя мимо Солдатова, он заметил, что русский тоже двигается с трудом. Только Волков, казалось, был полон сил и энергии. Ветер усиливался с каждой минутой. Стовин обнаружил, что он вспотел и пот застывает прямо на его коже, покрывая ее ледяной коркой.

Когда Бисби решил, что материала достаточно, он начал строить. Действовал он чрезвычайно быстро и аккуратно. Каждый блок он подтесывал и укладывал под небольшим углом по отношению к предшествующему. В результате получалось, что стены, имеющие форму треугольника, сошлись, наверху, где осталось лишь небольшое отверстие. Однако Стовин уже не мог восхищаться этой изумительной техникой. Все его существо сконцентрировалось только на одном — как бы быстрее спрятаться от этого пронизывающего ветра. Когда снежная стена поднялась достаточно высоко, Стовин прислонился к ней, чтобы спрятаться. Бисби продолжал работу — без спешки, но и не снижая темна. Когда стены достигли высоты в три фута, мужчины подняли одни сани и положили их так, чтобы они служили крышей, а затем пошли за вторыми санями. Когда они шли обратно, Солдатов покачнулся и схватился за грудь. Валентина поспешила к нему, а Дайана подхватила сани вместо него. Когда все было готово, Бисби заровнял следы саней на снегу. Буря уже разыгралась не на шутку. Ветер швырял им в лицо целые пригоршни ледяных кристаллов. Тяжело дыша, они втащили покрывала, брезент и примус внутрь снежной хижины. Там было достаточно места, чтобы они шестеро могли лечь, тесно прижавшись друг к другу. Потолок был на такой высоте, чтобы можно было сидеть. Ветер не мог пробиться сквозь плотные снежные стены. И, как это было ни странно, но внутри было, или казалось, что было — тепло. Валентина откинула капюшон с лица Солдатова и посмотрел на него. В темноте она с трудом увидела, что он слабо улыбается ей, и услышала, что его дыхание стало легче. Но тут раздался резкий голос Бисби.

— Не ложитесь. Так вы все замерзнете. Разожгите примус. А я займусь лампой.

Он достал небольшой сосуд, налил в него масла из бутылки, поместил в него клочок фланели от ночной сорочки и зажег. Несколько минут фитиль отчаянно дымил, а затем разгорелся и его слабый, пульсирующий свет разогнал тьму внутри снежного дома. Постепенно становилось теплее. Они уселись, выпили чаю, который приготовила Дайана, поели сушеного мяса. Вскоре они почувствовали, что напряжение, которое владело ими последний час, испарилось, и они могут разговаривать. Всю свою последующую жизнь Стовин вспоминал тепло и уют этого снежного домика, затерянного в сибирских просторах, мягкий свет фитиля, рыбный запах масла, лицо Дайаны, сидевшей рядом с ним. Казалось, еще никогда ему не было так хорошо и спокойно. Однако он не мог забыть, что завтра этот покой закончится.

— Полагаю, что ты научился всему этому на Иховане? — спросил он Бисби.

— Да. Дядя научил меня. Когда чему-то учишься в детстве, то этого не забываешь никогда. В таких снежных домах — иглу — можно жить в самые лютые морозы.

Бисби наклонился к Солдатову. Тело его на мгновение прижалось к Дайане и несмотря на толстый слой меха, разделявший их, он ощутил ее женственность, и неожиданное острое желание пронзило его.

— Как ты себя чувствуешь. Женя? — спросил он. — Ты плохо выглядишь.

— Сейчас мне лучше. Похоже, что я, как и Сто, обморозился.

— Да, такие условия не для вас, — сказал Бисби, стараясь, чтобы его голос не прозвучал слишком обидно. Это неудивительно, если вспомнить, какую жизнь вы вели. Вам нужно научиться не торопиться, пока в этом не будет необходимости, а уж тогда нужно все делать быстро, по-настоящему быстро. Кто из вас вспотел?

— Я, — сказал Стовин, и обе женщины одновременно.

— Тогда снимайте всю одежду, поставьте примус повыше. Нужно все высушить, иначе завтра вам будет плохо.

Стовин впоследствии вспоминал, что никто из них не ощущал ни стыдливости, ни даже смущения, когда они раздевались. Бисби развесил одежду вокруг примуса. Валентина и Дайана были обнажены полностью несколько секунд, но никто из мужчин даже не обратил на это внимания. Лишь глаза Бисби вспыхнули непонятным блеском и тут же потухли. Затем они завернулись в одеяла и улеглись в уголке.

Когда все было кончено, Бисби подлил масла в лампу и тоже лег. Рядом с ним лежал Стовин, а с другого бока к нему крепко прижалась Дайана.

Она уснула сразу, а Стовин долго лежал, прислушиваясь к ее дыханию и дыханию Солдатова. Волков и Бисби говорили о чем-то, но Стовин не слышал их слов. Постепенно все затихли. Волков сразу захрапел. Стовин смотрел на желтый колеблющийся кружок на потолке и медленно засыпал. Это был сон, наполненный странными видениями, и он еще был в полусне, когда Бисби склонился над ним и разбудил его.

— Одевайся, — прошипел он. — Буди остальных и начинайте укладывать вещи. В нескольких сотнях ярдов от нас огонь. Скорее всего, это те самые чукчи. Я ошибся относительно их. Они преследовали нас весь день, пока не началась буря.

Наступал час молитвы, когда Саид увидел песчаных газелей. Их было пятеро — самец, три самки и детеныш. Они медленно шли в вечернем полумраке. Саид знал, что сейчас газели ищут убежища на ночь, где они могли бы спрятаться от пронзительного холодного ветра. Он жестом приказал Зенобе и сыновьям сохранять тишину, а сам осторожно достал маузер из тюка. Затем он вскарабкался на вершину соседнего хребта. Животные были в двухстах ярдах от него и их было трудно различить в тени каменистого холма. Сначала с бьющимся сердцем он подумал, что газели ушли. Затем они снова показались — одна, другая… а вот еще три. Он выбрал первую самку, так как детеныш был ее, и она, вероятно, была с молоком. Прищурившись, он аккуратно прицелился. Из-за вспышки он не видел, попал или нет. Когда дым рассеялся, он увидел, что газели исчезли, и со всех ног бросился к ним. Неужели он промазал? Но вот она лежит… газель. Пуля попала прямо в основание черепа. Это было первое мясо с тех пор, как они обглодали кости павшей верблюдицы. Саид выпрямился, позвал Зенобу. Когда она подошла к нему, на его лице уже застыла обычная маска строгой невозмутимости.

— Приготовь это, — сказал он, указывая дулом на убитую газель. — И постарайся добыть молоко. Оно поможет малышу. Сейчас пора молиться.

Он опустился на колени лицом к далекому городу на темнеющем востоке.

— Во имя Бога милосердного… — начал он.

 

Глава 20

Хотя Бисби старался ехать под прикрытием хребта, было ясно, что чукчи заметили их и пустились в погоню. Как только хребет перешел в плоскую снежную равнину, он заметил упряжку чукчей, двигающуюся параллельно им на расстоянии в четверть мили. Бисби внимательно посмотрел на упряжку, хотя в темноте арктического утра было трудно различить что-либо, кроме снежного бурана. В сани был запряжен один олень, видимо, тот, которого они видели. Значит, один олень и в санях четверо мужчин против двух оленей и трех мужчин. Если бы все было так просто, то чукчи не имели бы ни малейших шансов. Но Валентина… она не могла гнать оленей, чтобы те бежали с нужной скоростью. Бисби оглянулся и чуть придержал упряжку. Между санями образовался большой просвет, и чукчи, как волки, уже свернули и устремились наперерез, чтобы отрезать вторую упряжку. Когда Бисби замедлил ход, чукчи сразу свернули в сторону. Он знал, почему. Пока он здесь, они будут осторожны. Они помнят об автомате. Ему пришла в голову мысль передать автомат Стовину или Дайане. Они могли бы припугнуть чукчей, может, даже попали бы в кого-нибудь. Нет, нельзя. Риск слишком велик. У них осталось в магазине всего двенадцать патронов, и они все могут пригодиться. К тому же, не следует забывать и о Волкове. Русский вряд ли равнодушно отнесется к тем, кто будет стрелять в людей, которых он назвал советскими гражданами. В Уэлене, вероятно, есть органы милиции. Так что Волков немедленно доложит о случившемся. Он неплохой мужик, подумал Бисби, но он с головы до ног человек КГБ.

Постепенно ландшафт изменился и перестал быть плоским и монотонным. Теперь они ехали вдоль береговых утесов Берингова пролива. Перед ними возвышались темные горы высотой в две с половиной тысячи футов. Вершины гор были окутаны туманом. Бисби оглянулся в двадцатый раз. И не поверил глазам. Чукчи исчезли. Еще совсем недавно они были в трех четвертях мили позади Валентины. А теперь равнина была пустынна. Бисби с трудом сдерживал радость. Он понимал, что еще ничего не кончилось. Чукчи охотники. Они так легко не расстанутся с добычей. Особенно после такой погони. Что они задумали? Конечно, они знают эти края. А он… ему останется только следовать вдоль береговой линии и надеяться на лучшее. Вероятно, они решили срезать путь и напасть на него неожиданно. Но где именно? Он выругался, жалея об отсутствии хорошей карты. Есть ли у них оружие? Вряд ли. Они хорошие стрелки, и если бы они могли, они давно бы стреляли. Значит, они задумали что-то другое.

Через несколько минут у него появилась возможность выяснить намерения чукчей. Дорога свернула вглубь материка и теперь они ехали вдоль сплошной линии скалистых утесов. Бисби остановил упряжку возле одного из них и пошел к упряжке Валентины.

— Оставайтесь в санях все, кроме Григория, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты пошел со мной, и мы посмотрим, что задумали эти ублюдки.

Волков молча смотрел на него. На его лице отразилось сомнение. Бисби был настойчив.

— Ты же видел, что они преследуют нас?

Волков неохотно кивнул.

— Не думаешь же ты, что они хотели уплатить партийные взносы? Их нужно остановить.

— Но так нельзя… — начал Волков. Однако Бисби перебил его.

— Посмотрим, что они делают, тогда и примем решение.

Бисби взял автомат, и они вдвоем вскарабкались на вершину. Равнина перед ними казалась пустынной, только в дальней дымке виднелись холмы. Бисби осмотрел окрестности и уже был готов признать, что чукчи исчезли, но тут Волков тронул его за локоть.

— Вон они… под нами. Трое… нет, четверо.

— И оленья упряжка, — с удовлетворением добавил Бисби.

Отсюда чукчи казались не более чем четырьмя точками, и занимались они тем, что подтаскивали камни к дороге в том месте, где она круто огибала утес. Затем они взяли сани и поставили их стоймя. Камни поддерживали сани, а чукчи стали маскировать их снегом.

Бисби рассмеялся.

— Умно, умно, — сказал он. — Они хотят пропустить мою упряжку, чтобы она скрылась за поворотом, а затем скинуть сани на снег перед второй упряжкой. Я уже буду вне пределов видимости и не смогу сразу прийти на помощь. Через пару минут все будет кончено. Прощай, Волков, прощай, Солдатов, и прощай надолго, Валентина.

Он поднял автомат, прицелился, но Волков схватил его за руку.

— Ты что? Ты не можешь стрелять в советских граждан. Я не позволю…

Бисби повернулся к нему.

— Я не так глуп. Я знаю положение и знаю твое мнение. Я не причиню вреда советским гражданам.

Он снова прицелился. Чукчи уже закончили работу и притаились в камнях. Олень, свободный от саней, стоял спокойно. Он сунул голову в снег. Бисби выстрелил. Тут же один из чукчей удивленно шевельнулся. Когда шум выстрела достиг их ушей, они бросились бежать вдоль камней, ища убежища. Бисби выругался, выстрелил еще раз. Олень споткнулся, вскрикнул и упал в снег. Четверо чукчей уже попрятались в камнях.

Волков похлопал Бисби по плечу.

— Хорошо, — сказал он. — Олень… это можно… забыть. Теперь они не смогут преследовать нас. Хорошо.

— Плохо, — сказал Бисби, — я истратил два патрона. И теперь их осталось только десять. Может случиться, что патроны нам понадобятся.

— Я думаю, нет. До Уэлена час езды. А потом, — он искоса посмотрел на американца, — оружие тебе не понадобится.

Они стояли на высоком холме, который, как сказал Волков, сверившись с картой, был мысом Дежнева, и смотрели на Уэлен. Уэлен оказался скоплением небольших деревянных домиков, среди которых уродливо выделялись два больших серых бетонных здания. За ними виднелся аэропорт. В ангаре стоял большой транспортный самолет. Волков радостно хлопнул Солдатова по плечу.

— Все в порядке. Аэропорт функционирует. Завтра, может, послезавтра мы улетим с этого проклятого полуострова. И…

— Да?

— Я прошу вас помочь мне. Вы, конечно знаете, что этот район жизненно важен для безопасности нашей Родины. Поэтому, пока мы будем в Уэлене, нужно, чтобы Бисби постоянно оставался в помещении и не видел ни Уэлена, ни аэропорта. Важно, чтобы сведения об Уэлене не попали к враждебным силам.

— Вы имеете в виду США?

— Конечно. Когда кончится это безумие, вопрос о безопасности, встанет еще острее. Мы живем в равновесии, дорогой Солдатов. Сила уравновешивает силу. Мы должны оставаться сильными и ничто не должно ослаблять нас. Даже то немногое, что сможет увидеть и впоследствии вспоминать Бисби.

Солдатов посмотрел на Волкова из-под капюшона.

— Может, вы и правы, Волков. Но теперь все изменилось. Теперь вступают в действие новые силы.

— Все меняется постоянно, доктор Солдатов. Я на то и послан, чтобы следить за этими изменениями.

— Только не за теми, что произошли.

Сейчас они ехали по узкой дороге, ведущей в поселение. Справа простиралось замерзшее море. Возле поселения находилась небольшая бухта, которая могла служить надежной стоянкой для кораблей, даже больших. Сейчас на рейде не было ни одного корабля. Бисби смотрел на море. Над ним висел молочный туман. Отсюда всего тридцать миль до Америки, подумал он. До Аляски, до острова, где он родился… В аэропорту стоит Антонов. Если Волкову удастся разорвать красную ленту, стягивающую всю страну, то они уже завтра могут быть в Сиэтле.

И вот они уже на главной улице Уэлена, которая наверняка была единственной улицей поселка. Улица вся в ухабах, рытвинах, а по сторонам стоят маленькие деревянные домики. Возле некоторых домов шесты с насаженными на них вырезанными из дерева звериными мордами. Такие морды Бисби видел кое-где на Аляске. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Это ведь поселение эскимосов. Разумеется, здесь есть и горстка русских — технические специалисты со всей страны.

Пока Бисби размышлял, они проехали мимо троих человек, которые шли по улице. Поперек улицы пламенел красный плакат, на котором белыми буквами на русском языке была выведена фраза, восхваляющая достижения последнего съезда партии. А под ним виднелась надпись: «Партия и народ едины!»

Эти трое посмотрели вслед проехавшей упряжке, за которой тут же последовала вторая. Бисби не успел заметить их лиц, но по всему было видно, что это чукчи. У одного из них была винтовка.

В конце улицы, там, где она поворачивала к аэропорту, валялся телеграфный столб. Оборванные провода жалобно вздрагивали на ветру. Волков смотрел на поваленный столб и у него становилось тревожно на душе.

Они объехали столб и повернули к аэропорту. На пути им начали встречаться чукчи, бредущие к поселению. Они несли странные вещи: какие-то прямоугольные и птички. Стулья с прямыми спинками, ковровые дорожки, скрученные в цилиндры, кухонные принадлежности, и том числе и импортные аппараты для приготовления кофе. При виде упряжек чукчи испытующе смотрели на них, провожали взглядами, указывали на них пальцами. Кто-то крикнул что-то неразборчивое, но Бисби подстегнул оленей, и упряжки промчались мимо.

В самом аэропорту было пустынно. Только у дверей холла толпилось несколько чукчей.

Путешественники спрыгнули с саней и осмотрелись. Потрескивая, горел один из двух пунктов регистрации. Вокруг валялись обугленные бумаги, телефонные аппараты с оборванными проводами. Бисби, заметив взгляды чукчей возле входа, снял автомат с плеча.

— Плохи дела, — сказал он. — Пойдем посмотрим, что с самолетом.

— Не может быть, — сказал Волков, — чтобы здесь не было никого. По меньшей мере шестьдесят русских обслуживают этот аэропорт. Они живут отдельно от основного населения города — чукчей.

— Здесь основное население не чукчи, Григорий, а эскимосы, — заметил Бисби.

Волков повернулся к нему.

— Откуда ты знаешь?

— О, у меня есть дядя, и у него кузен, который взял жену с этого берега много лет назад. Это берег эскимосов.

— Значит, твой дядя женат на советской гражданке?

«Советские граждане», — подумал Бисби, любимое выражение Волкова.

— Не дядя, — сказал он. — Это кузен. Да, я полагаю, что она была советской. Но вряд ли она знала об этом. Эскимосы не соблюдают границ — ни русских, ни американских. Я думаю, что никто не говорил ей, что она ваша. А если бы и сказали, это не сыграло бы никакой роли.

— Пока что мы видим здесь только чукчей, — сказал Волков. Голос его прозвучал неожиданно смирно.

— Ты прав, — ответил Бисби. — Остальные ушли. Или уничтожены.

Откуда-то донеслись два автоматных выстрела. Солдатов прижал к себе Валентину. Они уже были в холодном неосвещенном ангаре, где стоял Антонов. Внутри самолета царил полный разгром. Со всех кресел были сорваны подушки, даже сами кресла пытались выломать, хотя и безуспешно. Стовин прошел вперед и открыл дверь в кабину пилотов. В кресле сидел мертвый человек в голубой униформе с серебряными крылышками — эмблемой Аэрофлота. Голова его была разбита. Судя по тому, что кровь засохла, это случилось уже давно. По всей вероятности, орудие, которым убили пилота, использовали и для того, чтобы разбить панель управления. Все приборы были разбиты и забрызганы кровью. Стовин еще раз окинул взглядом печальную картину и закрыл за собой дверь.

— Там человек, которому мы ничем помочь не сможем, — сказал он. — Самолету мы тоже не поможем.

Волков прошел мимо него и заглянул в кабину пилотов. Когда он повернулся, лицо его стало пепельным.

Впервые после того, как они покинули Анадырь, Волков был близок к отчаянию.

— Но здесь должны быть солдаты, — сказал он. — Это станция военной авиации. Где солдаты? Куда ты?..

Бисби быстро повернулся и направился к выходу.

— Упряжки, — сказал он. — Должно быть, я рехнулся. Оставил оленей и сани без охраны.

Вокруг саней уже стояли трое чукчей. Один из них вытаскивал покрывала и шкуры из саней Валентины. Другие были заняты тем, что снимали упряжь с первой пары оленей. Они посмотрели на Бисби, который появился из дверей, но продолжали свое занятие. Бисби опустился на колени и выстрелил. Пуля выбила кусок льда в футе от ноги одного из чукчей. Все четверо после секундного замешательства бросились бежать, кинув награбленное. Волков ахнул, увидев автомат в руках Бисби.

— Что случилось? Надеюсь не…

— Нет. Я не стрелял в советских граждан.

— Что произошло? — спросил Стовин. Дайана собрала брошенные покрывала. Бисби осмотрел поклажу.

— Ничего, — сказал он. — Думаю, что он спер пару шкур. Но нам нельзя больше быть такими беспечными. Наше счастье, что они не увели оленей. Теперь возле саней всегда должно оставаться двое для охраны.

Еще пару минут, подумал Стовин, и они оказались бы на этом полуострове, в морозном тумане без каких- либо средств к жизни, окруженные враждебными вороватыми людьми. Даже сейчас трудно было принять решение, что делать дальше. Туман сгущался. Уже дальше чем на пятнадцать ярдов ничего нельзя было увидеть. Бисби был прав. Нельзя быть беспечными.

Они стояли, оглядываясь вокруг. Стовин заговорил с Волковым.

— Где еще здесь могут быть люди, от которых можно ожидать помощи? Или какая-нибудь связь? Скажем, радиопередатчик?

— Здесь есть океанографическая станция. И больница. Правда, маленькая.

Больница оказалась в одном из двух бетонных 1даний. Она действительно была небольшой — всего на двадцать коек. И она была совершенно пуста. В разграбленной больнице остался только один человек — старуха-эскимоска. Да и она была мертва. На ней не было никаких следов насилия и лицо сохранило мирное выражение. Стовин приподнял ее руку, висевшую поверх простыни.

— Она мертва уже довольно долго, — сказал он. — Может быть, день. Наверное, умерла во сне.

На другой стороне главной улицы Уэлена, глядя на затянутую туманом лагуну, стояла океанографическая станция. В одной из комнат они нашли передатчик, который оказался разбитым. Сама комната была усыпана клочьями разорванных карт, когда-то висевших на стенах. В углу валялись горы сломанных инструментов. Они были исковерканы так основательно, что было трудно определить, что они представляли собой раньше. И никого из людей на станции не было.

Стовин осмотрелся, чувствуя, как отчаяние охватывает его. Ведь эта станция была форпостом цивилизации, пауки в этой проклятой замороженной стране. И этот форпост пал. Кто все это сделал? Разумеется, чукчи. Это свирепый народ, в его жилах монгольская кровь. Чукчи наконец-то смогли свести счеты с советской администрацией. Какой дьявол вселился в них? Неужели они полагают, что их старый уклад жизни был лучше? Вряд ли. Они были слишком разобщены для организованного мятежа. Скорее всего это просто жажда разрушения, проявление низменных инстинктов. Стовин еще раньше спросил Солдатова, какова численность чукчей на полуострове. Солдатов пожал плечами.

— Понятия не имею. Пожалуй, не более восьми-девяти тысяч.

Да, их достаточно, чтобы натворить много бед. Но что же сейчас происходит в их мозгах?

— Что-то происходит на улице! — возбужденно воскликнула Дайана.

Они вместе с Валентиной стояли возле окна. Бисби и Стовин поспешили к ним. Обе их упряжки стояли в дальнем конце океанографической станции и их охраняли Волков и Солдатов. А мимо них тянулась странная процессия. Люди — мужчины, женщины, дети, старики, кто на оленях, кто на собаках, кто на лыжах, шли в направлении моря. А за ними шли чукчи, вооруженные охотничьими ружьями и пистолетами. Они были похожи на охранников, которые гонят своих пленных. Бисби повернулся к Стовину. Лицо его пылало гневом.

— Ты видишь? Это все эскимосы. Чукчи гонят их. С ружьями.

Один из чукчей заметил их в окне, а потом увидел две упряжки с русскими возле них. Он крикнул что-то своим и к нему присоединились пять или шесть чукчей. Трое остались возле упряжек, остальные вошли в здание станции. Они колебались, когда увидели автомат в руках Бисби, но после короткого разговора между собой пошли вперед. Бисби приготовил автомат, но сердце его опустилось. Их было четверо и все с пистолетами. Чукча посмотрел на Бисби и показал пальцем на дверь. Бисби покачал головой и погладил автомат. Снова все четверо оживленно заговорили и затем один из них снова показал на дверь, теперь уже что-то говоря.

— Что они хотят? — спросил Стовин.

Бисби ответил ему, не поворачивая головы.

— Насколько я понимаю, они хотят, чтобы мы уходили вместе с остальными.

— А зачем?

— Черт бы меня побрал, если я знаю. Они хотят, чтобы мы шли с эскимосами.

Чукчи подошли ближе. Вид у них был угрожающий. Пистолет в руке одного был направлен в живот Дайане. Он снова что-то крикнул Бисби. Затем протянул руку к автомату. Бисби отступил на шаг и покачал головой, сказав что-то. Чукча снова показал на дверь.

— Нам нужно уходить, — сказал Стовин. — Их слишком много. И здесь, да еще на улице. Но ни в коем случае не отдавай им автомат.

Сопровождаемые чукчами, они вышли на улицу. Валентина бросилась к Солдатову, стоящему возле саней. Волков спросил у Бисби:

— Чего им надо?

Чукчи знаками показывали, чтобы они сели в сани.

Стовин крикнул:

— Делайте, что они говорят. Они хотят, чтобы мы уехали. Вместе с ними, что двигаются по дороге. Валентина…

Она посмотрела на него. — Да, Сто?

— Держись поближе к нам. Сейчас мы должны быть вместе.

Она кивнула и подняла в ответ шест.

— Она храбрая девушка, — сказал Бисби Дайане. Он погнал оленей, и вскоре они уже пристроились в хвост длинной процессии. Процессия, сопровождаемая криками чукчей, опускалась к морю. И перед ними открылось потрясающее зрелище.

Было темно, а плотные облака закрывали звезды. Но лед Берингова пролива слабо фосфорисцировал и на нем четко выделялась черная змея процессии. Она медленно двигалась на восток и в ней изредка поблескивали огоньки фонарей. Да, эта колонна из людей, собачьих и оленьих упряжек направлялась в открытый Берингов пролив, покидала страну.

— Пролив замерз, — сказала Дайана. Она была возбуждена и смотрела туда, где в лед вмерзли ледоколы. Колонна уже была на льду, подгоняемая криками чукчей. Вскоре чукчи, вполне удовлетворенные, отстали, и эскимосы продолжали двигаться вперед. Слышался лай собак, крики людей, щелканье собачьих бичей, изредка выстрелы. И сквозь весь этот шум Дайана слышала шелест полозьев по льду. Они спустились на лед слева от основной процессии и сейчас двигались параллельно линии ледоколов. Вернее, внезапно подумал Стовин, это уже не ледоколы, а застывшие глыбы льда. А далеко-далеко за ними виднелись какие-то поблескивающие изломанные очертания. Они четко выделялись на темном небе. Но нет, не может быть, подумал Стовин. Я точно знаю, что в Беринговом проливе нет никаких…

— Держись, — крикнул Бисби. Одна упряжка чуть не рухнула вниз. Ровный свист полозьев прекратился, и сани застыли на неровном льду. Колонна эскимосов была справа от них и постепенно удалялась, скрываясь из виду. Густой туман ложился на застывший океан.

— Я не вижу Валентину, — сказал Бисби. Голос его был спокоен, но он резко остановил упряжку. Они соскочили на лед. Было ужасно холодно и туман проникал к телу даже сквозь толстую одежду. Они стали кричать. Тревога охватила Дайану, но вот сквозь туман донесся ответный крик. И вот через пару минут из тумана вынырнула оленья упряжка, окутанная белым паром. Казалось, это появились приведения из норвежских саг. Солдатов и Волков соскочили с саней и в приливе радости обнялись с Бисби и Стовиным. Волков в избытке чувств хлопал Бисби по спине и повторял:

— Все в порядке, все хорошо.

— Нам нужно что-то придумать, чтобы не потеряться в пути. В таком тумане легко растеряться, и у нас нет ни одного фонаря. Я думаю, что придется ехать рядом и очень медленно.

— Один из моих оленей очень тяжело дышит, — сказала Валентина. — Посмотри…

Бисби подошел к оленю. Бока животного судорожно вздымались и вокруг его рта была замерзшая пена. Бисби покачал головой.

— Потом мы снимем часть груза с твоих саней, Валентина, — сказал он. — Но сейчас не место для этого. Может быть, потом, на остановке.

— А куда мы отправляемся? — спросил Волков.

— В настоящий момент, — сказал Бисби, — мы двигаемся в Америку. Разумеется, сегодня к вечеру мы туда не попадем.

— А все эти люди? Куда они идут? Что с ними случилось?

— Они тоже идут в Америку. Во всяком случае, многие из них, — сказал Бисби, направляясь к своим саням.

Волков долго смотрел вслед ему, затем сел рядом с Валентиной. Солдатов тоже занял свое место. Та радость, которая охватила их после того, как они нашли друг друга, постепенно испарилась, и они очутились лицом к лицу с реальностью, жестокой реальностью. Валентина посмотрела на мужа. Лицо его было осунувшимся, смертельно усталым.

— Но! — крикнул Бисби, и упряжка рванулась вперед. Валентина тронула шестом своих оленей. Упряжка ее тоже двинулась вперед. Вскоре они уже ехали почти рядом — в десяти ярдах друг от друга. Олени шли шагом.

— Ты знаешь, куда мы едем? — спросил Стовин.

— Я думал, что моего интеллекта хватит, чтобы жить в любых условиях, горько подумал он. Но холод заморозил мой разум. Мне приходится тратить все силы на борьбу с ним.

Он еще плотнее закутался в меха и посмотрел на Бисби, который уверенно смотрел вперед.

— Я знаю, куда еду, — ответил Бисби. В голосе его было торжество.

 

Глава 21

Через два часа они уже были у подножия утеса. Острые камни торчали из-подо льда. Валентина медленно вела сани между камнями. Туман уже схлынул, и ночь была ясная и звездная. Бисби ехал вдоль утеса. Голодные олени фыркали, требуя остановки и отдыха. И наконец он нашел, что искал. Это было совершенно неожиданно для них: изо льда торчал длинный шест, завернутый в оленью шкуру. А на вершине шеста, закрепленный с помощью костей, висел ржавый котелок.

— Вот он, маркер, — сказал Бисби, останавливая упряжку. Вылезать из тепла саней на жгучий холод всегда было испытанием для Стовина. И сейчас было не лучше. И все же у него перехватило дыхание и он забыл обо всем, когда увидел в звездном свете вход в пещеру. Черная дыра в темноте. Бисби рассмеялся. Он был доволен.

— Вот оно. Сто, — сказал он. — Здесь мы проведем ночь.

— Но откуда ты знал… — начал Стовин, но Бисби перебил его. Лицо его казалось розово-красным в звездном свете.

— Я расскажу все, когда мы устроимся в пещере, — сказал он.

Откуда-то сзади донесся изумленный голос Дайаны. Все обернулись к ней. Она смотрела на северное небо, и лицо ее было освещено волшебным сиянием. Да, все небо полыхало огнями, переливающимися разными цветами.

— Посмотрите! — произнесла Дайана. На небе менялись все цвета радуги — красные, оранжевые, желтые, зеленые, голубые… Все небо над северным горизонтом было охвачено пожаром, и лед отражал разноцветные огни. Столбы пламени вонзались в небо. Внезапно все погасло на секунду, а затем вспыхнуло с удвоенным блеском. Теперь на небе извивались серебристо-алые ленты, такие яркие, что затмили своим светом звезды, И эта огненная какофония сопровождалась шелестом, потрескиванием, как будто кто-то перебирал огромные шелковые простыни. В воздухе остро пахло озоном. В этом красном сиянии лица людей казались нереальными, мистическими. Внезапно из одной ленты вырвался острый луч света, который указывал куда-то на восток, за невидимую линию горизонта.

— Северное сияние, — сказал Солдатов. Голос его был слабым, но решительным. Валентина, стоя рядом, поддерживала его.

— Я еще никогда не видела такого сияния, — сказала она.

Вскоре небо стало угасать и осталось только пульсирующее розовое сияние. Но Бисби все еще стоял, глядя на небо, откуда вырывался последний луч, направленный на землю. Лицо Бисби было одухотворенным. Он что-то пробормотал про себя, и Стовин, стоящий рядом, разобрал только одно слово — наконец.

Но вот Бисби очнулся и пошел в пещеру. Она оказалась гораздо больше, чем можно было судить по размеру входа. В ней был один большой зал, расположенный сразу возле входа, а от него вели ходы в три небольших помещения. Воздух в пещере был холодный, но зато не ощущалось никакого ветра. И он не был застоявшимся. По всему было видно, что здесь кто-то недавно был. Тем более, что в углу лежала куча шкур. Лисы, песцы, волки… А под шкурами находилась коллекция предметов, совершенно неожиданных в этой арктической пещере — какие-то цветные флаконы, пластиковые коробочки, дешевые джинсы, шелковые чулки… Дайана осмотрела все это опустившись на корточки. Она взглянула на Бисби.

— Что это значит?

Тот рассмеялся.

— Торговля. Ты знаешь, где мы?

Она покачала головой.

— Это Маленький Диомед. — А вон там, — Бисби показал куда-то в сторону выхода из пещеры, — Большой Диомед. Эти острова находятся в центре Берингова пролива. И любой эскимос может на каяке добраться сюда из Сибири или с Аляски. Вот почему здесь все эти товары.

— Я не понимаю, — сказал Стовин.

Бисби снова рассмеялся. Странно, подумал Стовин, как он любит из всего делать тайну.

— Эскимосы — есть эскимосы. Они не признают границ. Но русские и американцы строго соблюдают их — особенно здесь, где все берега утыканы ракетными установками. А эскимосы торговцы. Они приносят сюда с советского берега шкуры — ведь сейчас в Сибири больше зверей, чем на Аляске. И они выменивают их нот на эти товары, что вы видите здесь. Это товары, которые нельзя достать в советском раю для рабочего люда. Разумеется, это незаконно, но невозможно запретить эскимосам заниматься торговлей.

Он помолчал и продолжал:

— Это граница. Она пролегает между Большим Диомедом и Малым. Большой принадлежит СССР, а малый — США. На Большом находятся советские солдаты, поэтому ваши эскимосы приплывают на Малый. Они оставляют здесь шкуры и берут американские товары. Эскимосы с Аляски забирают шкуры и оставляют товары. Так протекает торговля. Единственное, что нужно для этого, — хороший каяк. И маркер, чтобы можно было увидеть место, куда причаливать.

— Откуда ты знаешь это? — спросил Волков.

— Это знают все эскимосы. И хорошо известно на Иховане, где я родился. Ихован находится к югу отсюда. Я только боялся, что не замечу маркер. Ведь сейчас такая суровая зима, что пролив замерз, хотя он никогда раньше не замерзал полностью. Отец говорил мне, что только один раз — в 1912 году — можно было перейти залив пешком.

Он вздрогнул.

— Давайте разгружаться и разводить огонь. Здесь, по крайней мере, нет ветра. Оленей мы поместим в большой пещере и будем спать в маленьких, по два человека в пещере.

На мгновение его взгляд упал на Стовина и Дайану, но он не сказал ничего и отвел взгляд. Заговорил Волков. Голос его был тревожным.

— Значит мы… — он кивнул на Солдатовых — в США?

— Точно, — подтвердил Бисби.

— Но мы проникли нелегально. Я даже не мог представить…

Бисби почесал подбородок.

— Ты хочешь вернуться к чукчам? К этим советским гражданам?

Волков молчал. Бисби ждал некоторое время, а затем вышел из пещеры. Разгрузка саней заняла у них полчаса. Затем в пещеру ввели оленей и Валентина отдала им остатки сухого мха. Этого было мало, чтобы накормить животных. Большой олень не ел ничего. Он просто лежал на полу и вздыхал. Валентина наклонилась над ним, но Бисби отвел ее в сторону.

— Он умирает, — сказал он. — Ему не помочь. Лучше иди к Жене. У него тоже не блестящий вид.

Солдатов сидел на покрывале. В его обязанности входило разжигание лампы, и он делал свое дело хорошо. Желтый огонек уже освещал все углы пещеры. Сейчас Солдатов сидел, опустив голову, увидев Валентину, он что-то тихо сказал ей.

— Он не хочет есть, — сказала Валентина. — Но он должен что-то съесть.

Бисби кивнул. И когда пища была приготовлена на костре, Солдатов поел немного. Это была странная смесь — остатки мяса, взятого из хижины, и содержимое нескольких банок из эскимосского склада в пещере. Дерева здесь было мало и огонь скоро погас.

И снова Стовин почувствовал величайшее наслаждение, оттого что пещера освещена мягким светом плавающего в масле фитиля. Этот свет вызывал людей на беседу и теперь заговорил Бисби. Было видно, что напряжение спало, что он стал более дружественным, коммуникабельным, чем был последние два дня. Как будто за это время что-то случилось, что привело его в такое благодушное настроение.

И все же в тишине пещеры прозвучало что-то угрожающее. Это пришло снаружи: далекий жуткий скрежет, как будто-где-то столкнулись две титанические силы и мир застонал. Бисби увидел, что Стовин прислушивается и сказал: — Айсберги!

Стовин кивнул.

— Мне казалось, что я видел их, когда мы прибыли в Уэлен. Но я не поверил своим глазам. В Беринговом проливе никогда не было айсбергов. Тут нет мощных ледяных пластов и, значит, не может быть и айсбергов.

— Ты прав. Сто, — сказал Бисби. — В Беринговом проливе никогда не слышали об айсбергах. Однако то, что мы слышим сейчас, означает, что огромный айсберг, весом в миллион тонн, столкнулся с чем-то твердым. Может быть, мостом.

— Мостом? — переспросила Дайана.

— Думаю, да, — ответил Бисби. — Айсберг столкнулся с чем-то таким, что остановило его движение. А что может остановить огромный айсберг, движущийся со скоростью три-четыре мили в час? Что-то остановило его.

— Что? — спросил внимательно слушавший Волков.

— Земля. Они натолкнулись на землю. Здесь не было земли 15 000 лет, но теперь история повторилась. Сейчас мы находимся в центре перешейка, соединяющего Сибирь и Аляску. Много лет назад люди, которые теперь стали чукчами, выгнали людей, которые теперь стали эскимосами, по этому мосту из Сибири на Аляску. Так же, как это они сделали сейчас. И волки прошли по этому перешейку, и мамонты, и карибу. Это была связь между континентами.

— Но… — начала Дайана. Но Бисби не дал остановить себя.

— Об этом я узнал, когда учился в школе, но затем я бросил ее, так как мне надоело та чепуха, которой меня пичкали там. Да, перешеек между континентами — это великая идея. Я всегда мечтал о нем, но не думал, что мне придется увидеть его собственными глазами.

— Но не можешь же ты серьезно говорить, — сказала Дайана, — что чукчи проснутся утром и скажут: а вот и снова появился перешеек, и мы можем снова гнать эскимосов по нему.

Бисби посмотрел на нее с таким выражением, что оно показалось ей не удивлением, а плохо скрытой злобой.

— Твои волки — почему он всегда говорит «твои волки» — никогда не видели мамонтов, но вспомни, как они нападали на вездеходы под Новосибирском. Все меняется, девушка. Сейчас может происходить такое, о чем вы, ученые, даже не можете предположить.

Это еще одна его привычка называть ее и Валентину девушками. Дайана поджала губы и замолчала. Разговор постепенно перешел на общие темы, хотя ей казалось это невозможным в сложившейся ситуации. Волков разговаривал с Бисби. Между ними, казалось, возникли дружественные отношения, хотя это было довольно неожиданно. Солдатов спал, а Валентина сидела над ним, очевидно, беспокоясь о его состоянии. И Стовин был рядом… теплый, внимательный, бережный. Нет, что ни говори, хотя мир и изменился, он оставался ласковым и добрым. Дайана посмотрела на Бисби.

Все-таки очень странный тип. Но без него они бы не были здесь, а она, Дайана, сейчас была бы у чукчей. Нет, ей нужно поддерживать мир с Бисби.

Через полчаса все приготовились спать. Солдатовы заняли одну из трех пещер. Бисби с Волковым — центральную пещеру, последняя досталась Дайане со Стовиным. Перед тем как разойтись, Дайана подошла к Бисби и сказала:

— Поль, то, что ты говорил о мосте, это ведь ты узнал не в колледже. Это что-то большее. Мне показалось, что ты заранее знал об этом.

Он медленно кивнул. В пульсирующем свете лампы лицо его на момент показалось юным и беззащитным.

— Да, Дайана. Ты права. Это часть предсказания. Я знал об этом очень давно.

— Какого предсказания?

— Я не знаю. Я не посвящен. Действительно, не знаю. Это пришло ко мне еще в детстве. У меня было необычное детство по вашим стандартам. Я охотился, ловил рыбу… занимался колдовством…

Она рассмеялась.

— Колдовством? О Поль…

Ей показалось, что она снова рассердила его. Но ее смех, казалось, не задел его. Он сам улыбнулся.

— Есть многое на небесах и на земле, Горацио, что недоступно нашим мудрецам, — сказал он.

Не понимая, что делает, Дайана взяла его руку. Голос ее был насмешливым, но и он, и она ощущали какой-то контакт, возникший между ними.

— И Шекспир? — сказала она. — Знаешь, Поль, что страшно не то, что эскимос стал летчиком реактивного самолета, а то, что эскимос бросил колледж.

Он не ответил, и тогда она повернулась, чтобы уйти. Но Бисби шагнул вперед, повернул ее к себе, взял ее голову в руки и крепко поцеловал ее в губы. Затем он исчез в своей пещере. Сердце ее отчаянно забилось, и она, как школьница, потянулась за ним, но все же взяла себя в руки. Когда, несколькими минутами позже, она лежала рядом со Стовиным, она повернулась к нему:

— Стовин?

— Да?

— Тебе не хочется заняться любовью?

— Они услышат, — сонно сказал Стовин. — Эй, что ты делаешь…?

Он уже проснулся.

— О, — сказал он с притворной неохотой, — совсем непросто заниматься этим в такой одежде, но я думаю, что смогу что-нибудь сделать.

— Сделай, пожалуйста, Стовин, — попросила она. Когда все было кончено, она лежала на спине, испытывая глубокое чувство удовлетворения. Она прижалась к нему.

— О, я люблю тебя, Стовин, — прошептала она. — И буду любить всегда. — Она приподнялась на локте и поцеловала его. Я люблю его, сказала она себе. Очень люблю. Вот почему я захотела его прямо здесь и сейчас.

Она стала засыпать, прислушиваясь к отдаленному треску льда, и вдруг новый звук проник в ее сознание. Затем он снова повторился. Дайана толкнула Стовина.

— Ты слышал, Стовин? Это…

Он прижал палец к ее губам, прислушался. До них донесся протяжный вой. Он донесся издалека, но ошибиться было невозможно. Стовин снова лег.

— Да, — сказал он. — Волки. Волки на перешейке.

Через семь часов в слабом утреннем свете они увидели первых волков. Черные точки на снежной долине. Черные точки, которые часто останавливались и собирались в тесные группы. Немного погодя они поняли причину: четыре мертвых эскимоса — мужчина, женщина и два ребенка. Они лежали уже припорошенные утренним снегом. Поблизости сломанные сани. Через милю они увидели еще двух мертвых — оба мужчины. Старик и юноша. На этот раз Бисби не стал останавливаться. Их сани теперь двигались медленно, так как в упряжке Валентины был всего один олень. Второго умершего они оставили в пещере. Бисби сказал через плечо.

— Я думаю, мы встретим много трупов. В эту ночь по перешейку шло несколько сотен человек. И хотя они все эскимосы, они уже соприкоснулись с белыми и забыли свою науку выживания. Поэтому многие из них погибли. И поэтому волки преследуют их. Они не дураки, эти волки. Они знают, где их ждет легкая добыча.

Они уже были в миле от берега Аляски и ехали по северному краю моста. Да, Бисби был прав. Там, где 15 000 лет было море, появилась земля. И это подтверждение той теории, которую он, Стовин, разрабатывал всю жизнь. Холод, льды, снегопады — все это поглотило воду, и уровень моря упал. Снова появился перешеек между Аляской и Чукоткой. Вероятно, и между Францией и Англией. И между Аравией и Африкой… Все это можно было предполагать, даже предсказать. Но удивительна та скорость, с какой происходят эти изменения. Не сотни лет. Не десять. Только один год — и вот уже широкая полоса земли соединяет два мира!

Слева от них на эту полосу медленно двигались громадные айсберги. Они с грохотом взламывали прибрежный лед и застывали, натыкаясь на твердую землю. Бисби присматривался к берегу Аляски, вдоль которого они сейчас ехали.

— Полагаю, что мы возле Принца Уэльского, — сказал он. — Сюда мы и поедем.

Поедем — это было слишком громко сказано. Им предстояло взобраться на обледенелые прибрежные утесы.

Бисби приказал всем выйти из саней. Всем, кроме Солдатова, который был слишком слаб для такого трудного подъема. Волков и Валентина впряглись вместе с единственным оленем и стали взбираться вверх. Им было тяжело и Бисби послал Стовина помочь им. Это была тяжелая работа. Они скользили на льду, падали, обливаясь потом, который мгновенно превращался в лед. Три четверти часа изнурительного труда — и вот они достигли вершины. Бисби и Дайана, тащившие сани вместе с двумя оленями, взобрались на несколько минут раньше, и Бисби спустился помочь Волкову, Стовину и Валентине. Когда они оказались на твердой ровной земле, Стовин в изнеможении, опустился в сани, но Бисби поднял его:

— Не останавливаться. Слишком холодно. Вперед. Валентина, следуй за мной.

Бледные звезды уже начали появляться на небе, когда они выехали на широкое плато и взяли курс на далекие горы, вершины которых терялись в густом тумане. И тут они встретились с первыми признаками обитания. Несколько пустых домов, обледеневших, закованных в лед и засыпанных снегом, так что их крыши едва виднелись над землей. Тут же валялся старый покрытый льдом дорожный знак. Стовин присел возле него и прочел: Магазин поселка Уэльс.

Было очень приятно увидеть английские буквы после многих недель пребывания в России с ее странным алфавитом. Снова пошел снег. Однако Стовин настолько

Выбился из сил, что не мог думать больше ни о чем. Он закрыл глаза. Когда он открыл их, Дайана трясла его, и Бисби что-то кричал и указывал на что-то. Стовин посмотрел в этом направлении.

В двадцати ярдах от них стоял человек. Его появление в этой ледяной пустыне было невероятным. Он был одет в одежду из светлого меха, в руках у него было копье, а на ногах широкие лыжи. Он поднял руку и Бисби слез с саней. Два человека пожали друг другу руки по эскимосскому обычаю. И Стовин наконец понял, что это уже не пустыня. Вокруг них в свете звезд виднелись круглые дома из снега, окруженные снежными стенами, защищавшими их от ветра. Из этих домов выходили люди… дети…, с раскрытыми ртами смотревшие на пришельцев, женщины, возбужденно хихикавшие и перешептывающиеся, старики, невозмутимо смотревшие на белых. Бисби заговорил с ними — сначала с опаской, но затем разговор стал более дружественным и доверительным. Он повернулся к своим спутникам, предлагая подойти. Дайана взяла Стовина за руку и тот пошатнулся. Тогда Бисби сказал что-то человеку с копьем. Эскимос отдал резкий короткий приказ и несколько женщин подхватили Стовина и повели в дом. Когда Стовин пришел в себя, то увидел, что находится в теплой круглой комнате, освещенной несколькими лампами. На стенах висели шкуры, а возле двери на шесте висели куски замороженного мяса. На Стовина с любопытством смотрело несколько человек. Кто-то подал ему чашку из кости с дымящимся напитком. Он выпил. Это был чай. Снова забытье окутало его мозг и когда он приобрел способность воспринимать окружающее, возле него уже была Дайана. И тут же был Бисби. Стовин лежал, укрытый шкурами. Он посмотрел на Бисби. Лицо молодого американца было сияющим, довольным.

— Ты видишь, Стовин? — сказал он, — Мы смогли сделать это. Мы в Инуите. Это мой Народ.

С усилием Стовин заставил себя вспомнить свой разговор с Бисби в баре Анчораджа. Казалось, это было сто лет назад.

— Я помню, — с трудом сказал он. — Ты говорил мне… твоя мать…

— Да, — счастливо сказал Бисби. — Мой Народ. Мы останемся здесь.

Он посмотрел на обессилевшего Стовина и снова сказал: мой Народ. Это сюда мне показала путь Седна этой ночью. Мы остаемся.

Стовин закрыл глаза. О чем он? Опять тайна… всегда у этого Бисби тайны… Но все, что я хочу, это уснуть…

 

Глава 22

То, что произошло в Нью-Йорке в кошмарном январе, было самой потрясающей катастрофой из тех, что поразили города Северного полушария. Смертность была крайне высока в городе, когда разразился кризис. Хотя поначалу казалось, что в город пришла зима всего лишь несколько более суровая, чем обычно. Однако снег падал на землю, не прекращаясь. Постепенно город лишился тепла и света, средств передвижения. В холодных промерзших квартирах умирали люди. И все же город продолжал бороться, в нем жили люди, ожидавшие помощи.

На десятый день снегопада местные власти поняли, что ситуация совершенно вышла из-под их контроля, и они не могут управлять городом. На пятнадцатый день вся борьба прекратилась. Нью-Йорк по своей архитектуре был больше всех городов уязвим для ударов непогоды. И наконец началась эвакуация жителей Нью-Йорка. И в первую очередь стали вывозить население Манхеттена, пострадавшего больше всех.

Снег завалил сравнительно узкие улицы Нью-Йорка. Замерз Гудзон. Под многотонной тяжестью рухнули мосты Квинсборо и Медиссон. По шестидесятифутовому слою снега, завалившего улицы, можно было передвигаться только на лыжах. 15 000 солдат отчаянно сражались со снегом, чтобы сохранить открытыми хотя бы некоторые дороги. Однако попытки эвакуировать весь город не были сделаны. Каждый, понимал, что такая попытка заранее обречена на провал. У всех в памяти был жив пример Чикаго. В городе оставались большие запасы пищи, и многие люди решили остаться и ждать помощи, чем подвергаться риску трудного и опасного путешествия.

Опыт Нью-Йорка повторился и в Европе. Глазго и Осло попытались эвакуироваться, но при таком потоке беженцев многочисленные жертвы были неминуемы. Виннипег в Канаде избрал другую политику. Всем жителям было рекомендовано остаться в городе. Однако какой вариант лучше, никто не мог сказать до весны, когда будут подсчитаны жертвы.

В Скандинавии воцарился настоящий ледниковый период. Но, по счастью, плотность населения в тех странах была невысокой, и люди смогли лучше приспособиться к новым условиям жизни. Правда, большие города — такие как Осло, Хельсинки, Глазго, Ньюкасл, Москва, Ленинград, Бостон, Миннеаполис — пали под ударами холода, снега. Смертельность достигала 3000 человек в неделю. Люди гибли от холода, голода, пропадали без вести на улицах.

Каждое правительство наносило на карты своих стран границы территорий, на которые обрушилась катастрофа. И выше, севернее этих границ, нормальная жизнь была невозможна. К югу от этих границ продолжала работать промышленность. Однако энергетический кризис уже начал сказываться. Сибирская нефть, нефть Аляски, Северного моря — все это было потеряно для людей. И во всем Северном полушарии было запрещено иметь личные автомобили. Постепенно увеличивалась угроза надвигающегося голода.

Все Северное полушарие с надеждой и отчаянием ждало прихода весны, хотя ученые понимали, что весна принесет с собой новые проблемы. Снег, который выпал за эту зиму, не успеет растаять за короткое лето, и температура в традиционных районах, выращивающих хлеб, таких как Канада, Украина, Американский запад, понизится. Поэтому начнется голод, и даже в процветающих странах людям придется подтянуть пояса. А если вспомнить о тех, кто остался без крова? И перед лицом этих проблем правительства мощных держав казались всего лишь кучкой испуганных людей, не знающих, что делать, что предпринять…

Президент чувствовал себя очень усталым. Он посмотрел на встревоженное лицо Брукмана, затем на знакомую вежливую маску лица директора ЦРУ. К чему все это теперь? — спросил он себя. Дипломатия… холодная весна с горячими вспышками… Все это за несколько недель потеряло всякий смысл. Однако мы все еще делаем вид, что это для нас суперважно.

Говорил шеф ЦРУ.

— … в северовосточной Сибири настоящая катастрофа. Почище, чем у нас в Аляске. Вы видели фотографии, сделанные спутником?

— Да, — ответил президент. Он протер глаза.

Брукман с участием посмотрел на него. Эта катастрофа в Чикаго не прошла для него даром.

Президент встал, подошел к окну, посмотрел на закрытый сад. Там стояло несколько фургонов первых поселенцев — музейные экспонаты из Санта-Фе. Один из трех сотрудников Секретной службы пытался спрятаться возле одного из фургонов от дождя. Прав ли я, — думал президент, — когда согласился перенести сюда, в Санта-Фе, Белый Дом? Разумеется, в Вашингтоне было трудно работать — жуткий холод, снегопады, отвратительная связь… И тем не менее, народу нужен Вашингтон. Может, сделать Белый Дом передвижным? Сначала он будет здесь, затем в Джорджии, Оклахоме… Секретной службе это не понравится, но народ поймет меня. Ведь люди не будут чувствовать себя одинокими, изолированными. Он повернулся к столу.

— Значит, у нас есть теперь соприкасающаяся граница с СССР?

Директор ЦРУ кивнул. Президент подошел к карте, посмотрел на вновь обозначенную границу. А всего несколько лет назад это событие вызвало бы бесконечную переписку, конференции, переговоры… А сейчас… сейчас никто и думать не будет об этом. Президент посмотрел на шефа ЦРУ.

— Вас это беспокоит?

Директор пожал плечами.

— Разумеется, мы будем учитывать новые обстоятельства, но сейчас это нас не беспокоит. Со спутника получены плохие снимки, но на них видны люди, пересекающие пролив. Можно предположить, что это эскимосы. И я полагаю, что они решили покинуть СССР, как только представилась первая возможность. Об этом там мечтают многие. Сотней эскимосов больше или меньше у нас в США, даже если они переживут эту зиму, о чем мы сможем узнать только весной, не самая главная проблема безопасности государства. А сейчас мы можем считать Аляску пустыней.

— Х-мм, — сказал президент и откинулся на спинку кресла. Брукман увидел почти в первый раз, как он стар.

— Я ходил сегодня в палаточный городок, — сказал президент. — Рано утром… в восемь часов. Люди проделали там большую работу. Это уже настоящий город. Люди устроились неплохо, но все же чем быстрее мы переселим их в настоящие дома, тем лучше. И все же здесь жить лучше, чем мерзнуть в Чикаго. Правда, очень сыро. Дожди и дожди. Губернатор сказал мне, что таких дождей здесь не было сто лет.

— Этого следовало ожидать, — заметил Брукман. Президент наклонился вперед.

— На второй конференции Северного полушария, которая скоро состоится, нам следует внимательно обсудить все перспективы на будущее. И не только на этот год, но и гораздо дальше. Мы больше не должны заниматься бесплодными и бесконечными дискуссиями. Нам нужно обсудить конкретные вопросы. Меня беспокоит, что следующая зима будет гораздо хуже этой. Правда, теперь мы знаем, чего ждать, к чему готовиться.

— Следует сделать очень многое, — произнес Брукман. Как только я прихожу к президенту, подумал он, я чувствую себя гораздо увереннее.

Президент встал.

— Я недавно говорил с шефом Пентагона. Он очень обеспокоен состоянием станций раннего предупреждения, в Канаде и на Аляске.

— Там их уже нет, — сказал шеф ЦРУ.

Президент поднял руку.

— О, у нас был человек, который заранее предупреждал нас о катастрофе, настоящий библейский пророк. Но мы его не слушали и вот теперь он…

Он повернулся к шефу ЦРУ.

— Насколько я понимаю, никаких сведений еще нет?

— О Стовине? Нет, мистер президент. Мы знаем, что из Новосибирска Антонов вылетел. Мы следили за полетом до Анадыря. После этого — ничего. Но я уверен, что русские должны были обеспечить стопроцентную безопасность. Ведь на борту были и их люди.

Когда все разошлись, президент долго сидел, закрыв глаза. Жаль Стовина, подумал он. Мы не можем позволить себе терять таких людей. Следующая зима… мне бы хотелось услышать, что скажет Стовин о будущей зиме. Он поднялся, подошел к зеркалу, пригладил волосы. О, я выгляжу стариком. Я старик. Так лучше. Для народа лучше выглядеть старым и мудрым. Может быть, поэтому я еще могу приносить пользу.

Стовин беспокоился. Он стоял на коленях на оленьей шкуре, разостланной на льду замерзшего озера и наблюдал за леской. Слева от него на расстоянии четверти мили застыл Волков с острогой. Странно, — подумал Стовин, — что Волков, который неохотно остался в эскимосском поселении, приспособился к жизни здесь лучше всех, кроме, разумеется, Бисби. Стовин видел, как русский вырубил для себя лунку во льду с такой скоростью, что ему позавидовал бы даже Сонатук. Всего несколько недель практики — и никто не мог сделать это быстрее, чем Волков. Вот он подался вперед, сильно ударил острогой. Еще рыба. Он поймал уже три штуки. Задрожала леска и у Стовина. Стовин подсек, затем вытащил леску. Рыба заглотила приманку целиком. Большая рыба. Лосось. Она отчаянно билась на льду, разбрызгивая воду, затем замерла, как пластиковая модель. Стовин почувствовал, что усиливается ветер. Он встал, нацепил на кукан свою добычу. Волков махнул ему рукой, взял свою рыбу и пошел к нему.

— Я думаю, надо возвращаться, — сказал он. — Ветер…

Они пошли рядом.

— Я беспокоюсь о Бисби, — сказал Стовин. — Он сказал, что вернется через два дня, а уже прошло три.

— Когда идешь на охоту, трудно сказать, когда вернешься. И с ним Сонатук. И этот, как его… Шонгли.

— Да, — ответил Стовин. Но сердце его опустилось, когда они подошли к селению и он не увидел упряжки и нарт Сонатука. Он вошел в иглу. И даже теперь, после нескольких недель проживания тут, от этого запаха у него подступала к горлу тошнота.

В этом иглу жили две семьи — он с Дайаной и Солдатовы. У Бисби с Волковым была своя иглу.

Наконец Стовин справился с тошнотой и увидел в полутьме Дайану. Она сидела на своей постели — куча оленьих шкур на небольшом возвышении. Дайана занималась лампой. Когда Стовин вошел, она посмотрела не него, и он увидел, как в полутьме сверкнули ее зубы. И несмотря на свое беспокойство, Стовин ощутил, как острый приступ желания охватил его. Дайана была грязной, он тоже. Они оба наверняка дурно пахли. Но ни он, ни она не замечали этого. У Стовина уже отросла борода. Она защищала подбородок от холода. Волосы Дайаны были спутаны и блестели сальным блеском. На лице виднелись полосы сажи. Она была сейчас похожа на эскимосскую женщину — купер, на одну из тех, кто жили в этом поселении.

— Это хорошо, Стовин, — сказала она, принимая от него рыбу. — Ты становишься настоящим охотником.

— Нет новостей от Бисби? — спросил он.

Она покачала головой.

— Это беспокоит меня. Если что-нибудь с ним случится, как мы вернемся обратно?

— Куда обратно?

Он посмотрел на нее.

— В Соединенные Штаты.

Она рассмеялась.

— Мы и так в Соединенных Штатах. Хорошо, хорошо, я знаю, о чем ты. Не беспокойся, Стовин. Придет весна.

— Да, тогда будет легче. Весна близится. Стало светлее. И скоро мы увидим солнце полностью.

— Я знаю.

— Но даже и тогда я не знаю, как мы выберемся отсюда сами. До Сиэтла две тысячи миль. И Бог знает, найдем ли мы его. Нам нужен опытный человек в пути. Нам нужен Бисби.

Дайана погладила его руку.

— Придет весна, Стовин. И сюда прилетят самолеты. Ведь люди захотят узнать, что случилось с Аляской. Они увидят нас.

— Может быть, хотя это сложно с воздуха.

Он с любопытством посмотрел на нее.

— А ты не беспокоишься?

Она улыбнулась.

— Мне здесь нравится. Могло быть и хуже.

Возле двери послышался шум и в иглу вошли Солдатовы. Ни он, ни она, — подумал Стовин, — не стали жить эскимосской жизнью. Валентина оказалась самой чистой в селении. Она часто мылась, хотя испытывала при этом уйму неудобств, и с изумлением смотрела на заросших грязью эскимосских ребятишек. Солдатов немного оправился, хотя долгое время между ним и смертью стояла только Валентина. Однако он все еще не мог ходить на рыбную ловлю и занимался тем, что постоянно что-то записывал в свою книжечку. Он мог часами сидеть и слушать бесконечные рассказы Сонатука и Шонгли, которые переводил Бисби, если был в хорошем настроении.

Но Стовин не мог ничем заняться. Весь его интеллект был подавлен желанием вернуться в цивилизованный мир. Ему хотелось говорить с учеными, быть на конференции… она давно кончилась, но ведь будут и другие. Он должен присутствовать на них.

Солдатов посмотрел на Стовина, как будто прочел его мысли.

— Эти люди живут в таких условиях, в каких не могут жить нормальные люди. И тем не менее, они счастливы, дорогой Сто. Они смеются. Я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь ударил ребенка. У них нет чувства собственности. Они гостеприимны, как бедуины. У них отсутствуют душевные травмы, от которых страдают цивилизованные люди. Им незнакома неверность, ревность. Иногда они меняют жен или мужей, но семьи не разрушаются, они остаются.

— Да, — согласился Стовин. — Но эта раса на закате. Эти эскимосы, ничего не знающие об огромном мире, они вымирают. Бисби сказал, что этих эскимосов осталось всего несколько сотен. И они считают себя народом, истинными людьми.

— Они не моются, — сморщила нос Дайана, сидевшая рядом с Валентиной на шкурах.

— Вероятно, мы придаем слишком большое значение умыванию, — сказал Солдатов. Он повернулся к Стовину.

— Меня не привлекает жизнь благородного дикаря. Я не верю в этот миф. Я, как и вы, Сто, человек своего времени. И я начинаю учиться. Я думаю, вы тоже,

Стовин кивнул.

— Да, нам нужно многое сделать и у нас есть, что сказать людям, когда мы вернемся. Если вернемся.

— Мы вернемся, — сказала Валентина. — И… Что это?

На улице послышались крики, шум, смех. В иглу ввалился маленький эскимос и крикнул:

— Сонатук… Бисби, Бисби!

Все люди выскочили на улицу, когда на центральный круг между четырех иглу влетели нарты Бисби, в которые были запряжены шесть собак. Бисби и два эскимоса стояли на туше огромного медведя. Все смеялись и кричали. Все трое были покрыты сгустками запекшейся крови. Женщины и дети стояли и смотрели, а потом стащили тушу с нарт на снег и стали плясать вокруг. Бисби, улыбаясь, прошел мимо них и вошел в свою иглу. Там он некоторое время был один, так как Волков находился на улице с остальными. Бисби достал из-под шкур маленькую коробочку, с которой не расставался нею жизнь, затем вынул череп и прижал его ко лбу.

— Спасибо, Седна, что ты наградила меня искусством убивать медведей. Это твой знак?

Знака не было. Тогда он снова вышел на улицу и прошел к саням, осторожно раздвигая ребятишек. Гам Солдатов измерял тушу рыболовной леской. Затем Сонатук перерезал горло медведя, а Бисби отрезал голову зверя, чтобы душа медведя могла покинуть мертвое тело. Кунер Сонатука положила в пасть медведя кусок мороженой рыбы и немного снега, чтобы медведь не испытывал ни голода ни жажды в том мире, где ему придется теперь жить.

После этого женщины быстро и умело ободрали шкуру и вырезали куски мяса. В этот вечер в маленьком селении будет праздник. Каждый получит столько мяса, сколько сможет съесть.

Праздничный ужин состоялся в большой иглу, соседней с той, где жили Солдатовы, Стовин с Дайаной и семья Шонгли. Стовин наелся быстро и направился спать. В иглу уже лежал Шонгли со своей кунер. А может, и не со своей. Для эскимосов это не имело значения. Стовин быстро уснул тяжелым сном.

Дайана еще некоторое время поболтала с Валентиной, а затем русская пошла к двери, но оглянулась. Волкова уже не было. В иглу оставались только Бисби и два эскимоса, которые еще ели. Они ели с таким видом, как будто это была последняя еда в их жизни. Лицо Бисби блестело от жира в желтом свете лампы. В руках он держал кусок окорока и время от времени откусывал от него. Жир тек по его подбородку. Один из эскимосов наконец наелся и с довольным чувством облизал пальцы. Он посмотрел, увидел Дайану и ткнул Бисби локтем в бок, ухмыляясь. Бисби встал и пошел к ней. Она, улыбаясь, начала говорить, но замолчала. Бисби взял ее за руки и вывел на улицу. Дайана стала сопротивляться.

— Это… что… ты сошел с ума? Пусти меня…

Она казалась ребенком в его руках. Бисби наполовину втащил, наполовину внес ее в иглу, где жил вместе с Волковым. Дайана позвала Волкова:

— Григорий, Григорий…

Ответа не было. Бисби навалился на нее, как медведь, которого он убил. Он целовал ее лицо, шею. От него пахло медвежьим салом, жесткая борода царапала лицо Дайаны. Она чувствовала на своих губах солоноватый вкус засохшейся медвежьей крови. Вконец забыв себя, Бисби одним рывком содрал с нее одежду и повалил на кучу шкур, служивших ему постелью. Она больше не могла сопротивляться. Сейчас он обеими руками стискивал ее груди. Не грубо, но и без нежности. Его губы снова впились в ее рот, так что она могла дышать. Своим коленом он заставил ее раздвинуть ноги, но она и не сопротивлялась. Она даже ждала этого. Он казался ей огромным, сильным. Грубые шершавые пальцы Бисби скользнули по ее телу, животу и, не задерживаясь, чтобы поласкать пупок внизу живота, раздвинули ее половые губы. И затем в нее как будто вошел раскаленный железный стержень. Бисби, задыхаясь, со стонами, со всею силой давно сдерживаемой страсти загонял и загонял в нее этот стержень и каждое его движение доставляло Дайане невыразимую муку и невыносимое наслаждение. Она, не помня себя, смеялась под ним, плакала, молила, стонала от наслаждения. Наконец все было кончено. Бисби с торжествующим воплем испустил горячую жидкость, которая обожгла ее внутренности, и застыл на ней. Некоторое время он лежал, не двигаясь, затем скатился с нее молча и отвернулся. Придя в себя, Дайана отыскала в темноте свою одежду, кое-как оделась и пошла в свою иглу. Из угла Шонгли слышался мерный храп. Она, тяжело дыша, присела на край постели и попыталась поправить растрепанные волосы. Глаза Стовина блеснули в темноте. Он проснулся.

— Ты где была? — спросил он. — Нет, не говори. Я знаю.

Бисби в своей иглу чиркнул спичкой, зажег лампу. Он открыл свою коробочку, поднял глаза и заметил взгляд Волкова из другого угла. Волков тут же закрыл глаза и отвернулся. Бисби достал из коробочки воронье перо, аккуратно положил его на череп и смотрел. Как будто слабое дуновение воздуха коснулось пера. Оно медленно повернулось вокруг оси и остановилось. Воздух в иглу был совершенно спокоен. Перышко показывало на юг. Бисби кивнул. Эта девушка принесла ему знак. Этого следовало ожидать. Поэтому его с самого начала неудержимо влекло к ней.

ВЕСНА

 

Глава 23

Держа копье на плече, Бисби шел по снегу за Сонатуком и Шонгли вдоль скалистого берега. Они были на южном берегу ледяного моста и перед ними расстилались скованные льдом воды залива Нортона. Далеко в море лед казался сломанным. Уже было светло и изредка сквозь разорванные облака над горизонтом можно было увидеть солнце. Уже были и другие признаки приближающейся весны. Появились животные, которых можно было встретить только летом и весной, а далеко во льдах Бисби видел стадо моржей. Огромные самцы в сопровождении небольшого гарема самок. Отец Бисби говорил, что раньше весь лед пролива был покрыт моржами в это время года. Но времена изменились. И если раньше моржей были тысячи, то теперь они встречались лишь изредка.

Иховак… родина… это совсем недалеко отсюда. Миль сорок к югу. Как-то там пережили эту зиму? Но Бисби не мог идти туда. Пока не мог. Он улыбнулся. Казалось, прошло сто лет со времени его разговора со Стовиным в Анчорадже, когда Бисби сказал ему, что не может вернуться на Иховак потому, что ему стыдно. Это не было правдой, так как он не мог сказать правду белому — калланаку. Но он не мог вернуться. Два шамана предупредили его. Шаман Этунашук за день до того, как он уехал в колледж. И шаман О'Хото в селении возле Анчораджа. Каждый из них сказал одно и то же.

Если ты вернешься в Иховак, ты не уедешь оттуда.

Поэтому он не мог вернуться. Потому что его судьба находилась не в Иховаке. Седна говорила ему об этом много раз самыми разными способами. Седна, которая живет на дне моря и правит всеми существами, которые живут, дышат, плавают… Седна, которая знает все. Седна, которая руководила им, когда он летел в реактивном самолете Старфайтере. Седна, которая наконец привела его, Бисби, к Народу. Но его предназначение еще впереди. Она обещала.

Впереди послышался приглушенный крик. Шонгли махнул рукой. Бисби спрятался за ледяным торосом и осторожно посмотрел вперед. В пятидесяти ярдах от него на льдине лежал морж и две самки. Льдина, покачиваясь, медленно плыла по течению. Бисби приготовил копье — четырехфутовый шест с наконечником из моржовой кости. Наконечник был острый, как бритва, и он был заточен так, чтобы его было трудно выдернуть из тела жертвы. Шонгли крался за моржом, перепрыгивая со льдины на льдину. Постепенно расстояние между ним; и моржами сокращалось. Он почти подобрался на расстояние броска копья, когда морж поднял голову и грациозно соскользнул в воду. За ним немедленно последовали обе самки. Шонгли раздраженно махнул рукой и направился обратно к берегу. Три охотника снова пошли вдоль берега.

Нам нужно убить моржа, думал Бисби. Мясо моржа легко сохраняется. Прекрасное мясо для путешествия. Завтра они пойдут… на юг. Седна ясно показала путь. Этот старик Стовин будет доволен. И девушка тоже. Он вспомнил, как она извивалась в пароксизмах страсти под ним, и в нем проснулось желание. Но это было желание только плоти. Своим разумом он был от них так далек, что они казались ему существами с другой планеты. И тем не менее, они часть его предназначения. И он должен доставить их на юг. Так сказала Седна.

Справа от него из воды показалась усатая голова моржа. Вскоре он выбрался на льдину и улегся там. Льдина была большая — ярдов пятьдесят в диаметре. Она довольно быстро плыла по течению. Бисби быстро проверил гарпун и шнур. Между ним и моржом было ярдов двести. Бисби осторожно пошел по льдинам, держа наготове гарпун. Огромный зверь лежал спокойно, изредка открывая усатую пасть. Морж весил наверное не меньше тонны. Когда Бисби приблизился на десять ярдов, он решил больше не ждать… Еще никогда его бросок не был таким метким. Гарпун вонзился прямо под правое плечо. Морж издал дикий рев и нырнул в воду, которая тут же окрасилась в красный цвет. Шнур быстро скользил по рукавицам Бисби. Он наклонился и быстро сделал несколько витков шнура вокруг большого тороса. Вскоре морж снова оказался на поверхности. Разевая страшную пасть, он смотрел на человека. Затем он снова нырнул. Льдина под ногами Бисби заходила ходуном от ударов головой снизу. Однако она не поддалась и морж изменил тактику. Он поплыл в море. Сил у него было достаточно, чтобы тащить за собой льдину, но вскоре он вернулся и снова стал бить льдину снизу. Бисби выхватил нож, сделанный из китового уса. Морж все пытался пробить головой лед, чтобы добраться до человека, решившего убить его. И вот его усилия увенчались успехом. Его усатая голова показалась из поды всего в двух футах от ног Бисби. Бисби [нагнул вперед, намереваясь нанести куп де грае — удар милосердия. Но тут морж резко рванулся в сторону и шнур обмотался вокруг ноги Бисби. Он ударил ножом по шнуру, но опоздал. Тонна живых мускулов ушла под воду, шнур натянулся и вошел в ногу также легко, как суровая нитка входит в масло. Бисби смотрел на свою ногу. Боли не было. Обнаженная плоть застыла, но кровь все не проступала наружу, растекаясь красными пятнами на льду. Бисби приподнялся на локтях и посмотрел туда, где должны были быть Сонатук и Шонгли. Между ним и берегом уже поднялся туман и Бисби никого не увидел в молочной пелене. Льдина, на которой лежал Бисби, была ослаблена ударами моржа и теперь распалась на три части. Бисби оказался на самой маленькой и течение понесло его в открытый океан.

Он потерял много крови и разум стал оставлять его. Неужели в этом его предназначение?.. Нет, конечно, нет. Это какая-то ловушка богов. Седна ведь обещала… Но теперь он должен умереть. Пришло его время. Собрав последние силы, Бисби закрепил нож на льдине острием вверх и опустился на него.

Он умер за день до того, как льдина мягко ткнулась в песчаную отмель острова, выплывавшего из тумана. Темно-пурпурные облака висели над скалами. Бисби наконец вернулся в Иховак.

Они долго ждали его, несмотря на то, что Сонатук заверил их, что надежды нет. И затем они стали собираться в путь на юг. Где стало гораздо теплее и день намного удлинился. Шонгли решил сопровождать их и даже взял свою собачью упряжку. Стовин обещал ему автомат, который Бисби оставил в иглу. К автомату осталось еще несколько патронов. С тех пор, как Бисби вернулся к своему Народу, он ни разу не притрагивался к автомату.

У каждого из них по разным причинам сжалось сердце, когда нарты отъехали первые сто ярдов от маленького селения. На юге находился их мир, но в каком он сейчас состоянии, они могла только предполагать. Стовин с нетерпением ждал момента, когда он сможет взяться за работу. Дайану охватил клубок самых разных и противоречивых эмоций. Волков чувствовал себя неуверенно. Он не знал, как воспримет начальство его исчезновение и возвращение. Валентина, да и сам Солдатов, тревожились, хватит ли сил у Евгения на это трудное путешествие. Но все они хотели вернуться в свой мир. Нарты сделали круг возле утеса и повернули на юг…

Поисково-спасательная миссия.

18 апреля Ледокол Морли.

0090 часов Геликоптер номер

АН 1890

Станция раннего предупреждения в Номе и в Тин-Сити к северу от мыса Принца Уэльского обследовалась с воздуха. Высота 500 футов. Станция в Номе и сам город находятся полностью под снегом. В Тин-Сити из-под снега виднеется радарная антенна, но все административные здания под снегом. Ни в том, ни в другом городе не замечено человеческой деятельности. Возле Нома наблюдали большую стаю волков — примерно 200 голов.

К югу от Нома заметили группу людей на двух собачьих упряжках. Люди подавали сигналы. Условия для посадки были хорошими. Группа состоит из двух американцев и трех русских. Все они доставлены на борт ледокола Морли.

Джеймс Т. Дэвис,

л-т ВМДР. Военно-воздушные силы США.

 

Глава 24

Рауль Манжен, французский агроном, работающий на маленькой экспериментальной станции на севере алжирской Саары, выпрямился на своем брезентовом стуле и с удивлением смотрел на необычное зрелище. Да, то, что он увидел, было невероятно. Верблюд, на котором сидела женщина, державшая на руках ребенка, два мальчика постарше и перед ними мужчина… По одежде — туарег из южных районов Сахары. И самое удивительное, почти невероятное в том, что он нес мешок, который носят женщины. Я никогда не видел ничего подобного, подумал Манжен. Он сошел с веранды и двинулся к пришельцам по зеленой лужайке. Здесь была граница области, где всю зиму шли дожди. А дальше к югу начиналась безводная пустыня.

— Бог хранит тебя, — сказал он туарегу.

— И тебя тоже.

Француз колебался.

— Ты издалека?

— Я Саид аль-Акруд. Я иду из Тамманрассета.

Из Тамманрассета? Скорее всего, врет. Манжен всмотрелся в это бесстрастное лицо, крючковатый нос, глубоко посаженные глаза. Нет, он не лжет. Он туарег. Он явно голодал, и все же трудно признать такое невероятное заявление. Манжен посмотрел на женщину и детей. Двое старших истощены, но выживут. Малыш вполне приличном состоянии. Женщина… Но с ней нужно осторожнее. Он снова обратился к Саиду.

— Ты давно был в Тамманрассете?

— Много недель назад. А до этого был в Лиссе.

— Боже, это же больше семисот миль! И пропитание они добывали с помощью этого старого ружья! Невероятно! Фантастика! Самое сложное путешествие через пустыню! Женщина! Дети! Он колебался.

— Вы голодны?

Саид не ответил, но кивком показал на женщину и детей. Француз сразу понял, что он должен делать. Он быстро заговорил со своим алжирским слугой.

— Накорми их сейчас же. Молоко и хлеб детям, но немного. Иначе им будет плохо. Женщине коу-коу. И овсянку. Быстро.

Он повернулся к Саиду. Нужно вести себя так, чтобы не обидеть туарега.

— Сейчас время кофе.

Саид наклонил голову.

— Я приглашаю тебя, — сказал Манжен. — Я тоже голоден. Поэтому мы поедим немного хлеба и фруктов.

— Я твой должник, — сказал вежливо Саид, показывая на верблюда, на узлы, на старое ружье. — Все, что у меня есть, — твое.

Француз уже десять лет жил в пустыне и знал, что сказать.

— Что есть у меня — твое, — ответил он. — Ты оказал мне честь своим визитом. Может, ты захочешь немного пожить здесь. И помочь мне. За помощь я отблагодарю тебя… одной из своих лошадей.

Саид кивнул. Он смотрел, как Зеноба и его сыновья ушли, сопровождаемые слугой. Сам он очень хотел кофе, хлеба, фруктов.

— Если такова будет воля Бога, — сказал он.

Дайана склонилась над своим столом в Альбукерке и почувствовала, как ребенок шевельнулся в ней. Она была уже на четвертом месяце, а ребенок уже шевелился вовсю. По-моему, он слишком рано начал лягаться, — подумала она.

Рассеянно она стала раскладывать листы доклада о волках. И тут память вернулась к ней в ту пещеру на перешейке через Берингов пролив, когда она, довольная, удовлетворенная, лежала рядом со Стовиным и прислушивалась к далекому вою во льдах.

Остались ли их отношения со Стовиным прежними? Особенно с его стороны? О да, они еще не раз занимались любовью, но все же что-то изменилось. Разумеется, он страдал, хотя и не признавался в этом. То, что случилось между нею и Бисби, казалось Дайане каким-то нереальным сном, почти сексуальной фантазией, какие посещали ее, когда она была подростком. А что касается самого Бисби, то она, вспоминая его, не испытывала ничего, кроме изумления. Дайана была уверена, что и Бисби не испытывал к ней никаких чувств. Впрочем… был момент нежности, когда он поцеловал ее в пещере в Диомеде. Возможно, у него и было что-то, но не то, что можно назвать любовью. И тем не менее, она почему- то очень не хотела выкинуть из памяти этот поцелуй.

Да, она прожила пару месяцев в каменном веке и ею овладел человек из каменного века. А как иначе? Кем был Бисби в ее глазах? Охотник из каменного века, который немного учился в колледже и стал летчиком. И все обитатели затерянного во льдах эскимосского селения считали его своим. Его и Стовина разделяли два тысячелетия. Потому что, — напоминала она себе, — никто не может вернуться назад. Люди могут меняться, но назад вернуться не могут. Может быть, даже Бисби знал об этом. Он всегда вел себя так таинственно, как человек, который идет вперед, который знает, что у него есть предназначение, но ему еще не сказали, в чем оно состоит.

Дайана прошла по комнате, остановилась возле вещей, которые были выгружены с нарт на геликоптер много недель назад и вот только сейчас их вернули мосле прохождения правительственного досмотра. Вот марка, в которой она ходила, рукавицы, даже палка, которой Валентина погоняла оленей, когда они мчались через Чукотскую снежную пустыню. Когда-нибудь, — подумала Дайана, — я снова приеду в СССР и подарю эту палку Валентине… Она мне очень нравится. Я надеюсь, что у них с Женей все хорошо.

Она продолжала разбирать вещи. И под попоной она увидела коробочку Бисби. Задумчиво она взяла ее в руки. Бисби так ревниво охранял коробочку от чужих глаз, что теперь Дайане было стыдно открывать ее. Как будто она собиралась прочесть чужой дневник.

Коробочка открылась легко. С благоговейным чувством она стала перебирать содержимое.

Маленький череп… птичья шкурка… какие-то черные перышки… тумблер с приборной панели самолета. И книга в коричневом переплете «Древний Красный Камень» Хью Миллера. Разумеется, она читала Миллера. Многие зоологи и геологи читали его. Он жил в девятнадцатом веке и был самоучкой геологом. Он был масоном. В свое время он имел большое влияние на современников, он смог покорить умы многих людей. Дайана открыла книгу. Видимо, ее читали часто, так как страницы открывались легко и во многих местах были закладки. На первой странице твердым почерком были написаны слова: Артуру Йнглис Бисби, с признательностью от друга. X. М. 11 декабря, 1841 года.

Вероятно, прадед Бисби. Значит, это книга, которую отец Бисби, находясь в чужой стране, среди чужих людей, читал своему сыну — полуэскимосу. Значит, часть того, что здесь написано, составляло интеллект Бисби. Некоторые абзацы в книге были подчеркнуты. Она прочла один из них:

«…Все живые существа прошлого умерли, значит, такова судьба и всех живых существ настоящего времени… Теперь мы, геологи, абсолютно точно знаем, что начало было, и было оно совсем недавно. И далее: основываясь на опыте прошлого, мы можем с уверенностью сказать, что все расы, по крайней мере, если они будут находиться в нынешнем состоянии окружающих условий и нынешнем состоянии внутреннего интеллекта, исчезнут с лица земли…»

Если бы Дайана прочла это раньше, они с Бисби могли бы говорить на одном языке. Эта книга была чрезвычайно важной для него. Она была его Библией. Но почему? Может, его предназначение заключалось в том, чтобы изменить «окружающие условия и внутренний интеллект» человеческой расы? И кто определил это предназначение? Он не смог выполнить его, бедный Бисби. Сейчас он где-то на дне Берингова пролива… Уже сейчас произошли изменения. Новые климатические условия, новые люди, новые политические лидеры… Но Бисби никогда уже не узнает об этом. Он так и не выполнил своего предназначения…

Снова в ней шевельнулся ребенок и у нее перехватило дыхание. Будь терпеливой, — сказала она себе, улыбаясь. — И чей ты, мой малыш? Может быть, Стовина. А может быть Бисби. Она положила книгу обратно и закрыла коробку. Кто бы ни был его отцом, теперь он будет только их — ее и Стовина… Но она сохранит коробку… и когда-нибудь она даст ее сыну…

— Мне не хватает тайги, — сказала Валентина, глядя из окна нового бунгало в Академгородке-2 под Симферополем в Крыму.

— Но здесь нет тайги и не может быть, — рассеянно ответил ей Евгений Солдатов, просматривая распечатки ЭВМ и изредка тыкая пальцем в клавиши допотопной пишущей машинки. Валентина снова посмотрела в окно. Женя выглядел уже неплохо, хотя все еще был очень бледен. Он потерял в весе и восстановить здоровье будет нелегко. Женя посмотрел на Валентину и улыбнулся.

— Здесь нет тайги, дорогая. Только лед. Здесь новая Сибирь, но без тайги.

Она подошла к нему и положила руку на плечо.

— Я знаю, знаю. Но пройдет много лет и тут будет тайга. Только мы ее уже не увидим.

Солдатов повернул голову и поцеловал ее руку, лежавшую на плече.

— Нам повезло, что мы можем видеть это, — он двинул головой на бульдозеры, разравнивающие площадку перед домом.

— Академгородок-2. Кто мог предположить, что город науки придется строить в Крыму? У нас здесь есть пища. Не в избытке, но все же мы живем лучше, чем миллионы советских людей. У нас есть кров. У нас есть работа. Мы самые счастливые люди в нашей стране.

Она кивнула. И вспомнила Бисби. Вспомнила, как он не одобрял разделение людей на элиту науки, там, и Новосибирске, много-много лет назад. Она поежилась. Бедный Новосибирск. Несчастные люди… Как они боролись! И какое сокрушительное поражение они потерпели. Это была настоящая катастрофа, неисправимая, несравнимая с теми, что потом обрушились на Москву и другие города.

— Что это за распечатки? — спросила она, чтобы отвлечься от печальных мыслей.

Данные вулканической деятельности. Она усиливается. Причем, везде. На Камчатке, на Аляске, на Алеутских островах… И чтобы иметь достаточно данных для расчета, мы должны проделать кое-какие измерения на высоких широтах. Но очень трудно добиться, чтобы нам выделили самолеты из Ростова.

— Ростов знает, насколько это важно. Ведь в правительстве те же люди, что и раньше. Через год, может быть и раньше, Академгородок-2 будет работать на полную мощность. Всем известно, насколько это важно.

— Разумеется, известно. Но правительство больше интересует вопрос «как», а не «почему».

Валентина молча улыбнулась. Это неудивительно, — подумала она. Сейчас поздно спрашивать «почему», куда более важен ответ на вопрос «как», как жить дальше в таких условиях, как обеспечить жизнедеятельность людей. Но такая постановка вопроса противоречила научному складу мышления Евгения, он не мог воспринять этого. Бисби бы понял это. Бисби… его тело покоится на дне Берингова пролива. Бисби был великим прагматиком. Они все остались живы только благодаря ему. Такие люди, как Бисби, весьма полезны, особенно в пору кризисов. Женя заговорил снова.

— Я знаю, они пытаются помочь, но я никогда не мог понять способа мышления людей из правительства… Например, Волкова.

— Ты с ним встречался?

Солдатов кивнул.

— Он работает в Министерстве иностранных дел в Ростове, на улице Энгельса. Он совершенно не изменился, все события никак не изменили его. Он живет по своим собственным правилам.

— Он легко приспосабливается к обстоятельствам, — заметила Валентина.

Солдатов рассмеялся.

— Он был хорош с острогой. Полагаю, что в КГБ все хорошие охотники.

Она с удивлением посмотрела на мужа.

— Ты знал, что он из КГБ?

— Это же очевидно. Бисби не преминул мне сообщить об этом. Но Григорий неплохой мужик. Разве что несколько наивен.

— Интересно, что он думает о нас.

— Мне нужны эти данные для конференции, которая состоится на следующей неделе. Странно, что нам снова придется ехать в США после того, что произошло с нами.

— Не только с нами.

— Я буду рад встретиться со Стовиным. Мне очень не хватает его. Он настоящий друг. И мозг его действует на меня возбуждающе. Каждый раз, когда я соприкасаюсь с его мыслями, я становлюсь умнее, дальновиднее…

— Разумеется, и Евгений Солдатов приедет, — сказал Брукман. Он и Стовин шли по резиденции губернатора Штата в Санта-Фе, которая была временно приспособлена под здание Конгресса США. На следующей неделе здесь должна состояться Конференция и сейчас тут велись подготовительные работы: устанавливались усилители, громкоговорители, микрофоны и прочая аппаратура. Кроме того, тут же присутствовали сотрудники служб безопасности из разных стран, которые делали свою работу.

На улице снова пошел дождь, Стовин посмотрел на суетящихся техников.

— У них еще много работы, Мэл.

Брукман кивнул.

— Да. Но я считаю, что президент прав: это самое подходящее место для Конференции. Конечно, гостей будет много, но все же мы сможем устроить всех, хотя и без особых удобств. В прошлый раз было семьсот делегатов. Но теперь мы резко сократили их число. Нам нужно что-то решать, а не проводить бесплодные дискуссии. Президент решил, что только тридцать стран пришлют своих делегатов с решающими голосами. Остальные страны смогут прислать только наблюдателей. Каждая делегация не будет больше чем из пяти человек, включая и главу правительства, если он приедет. Страны-наблюдатели могут прислать не больше трех человек. И эти наблюдатели могут выступать только по разрешению Председателя. Председателем будет Генеральный Секретарь ООН.

Стовин не ответил. Он почти не слушал. Брукман искоса посмотрел на него. Они уже вышли на улицу, где было пустынно. Только три или четыре военных «джипа» проехали куда-то. Стовин был очень истощен. Прошло совсем немного времени с тех пор, как вертолет доставил его и его спутников с Аляски. Брукман, услышав о спасении Стовина, был вне себя от радости. Он положил руку на плечо Стовина.

— На Конференции ты будешь выступать первым. На этом настаивал президент и его поддержали канадцы и англичане. Стовин, теперь ты можешь сообщить всем, что все твои предсказания сбылись, что ты был прав полностью и абсолютно. Немногие из нас могут похвастаться этим.

— Да, конечно. Но я не могу забыть о результатах раскопок в северных городах. Ты видел цифры по Чикаго? И по Виннипегу. Разве можно сейчас получить удовольствие от чисто научного самоудовлетворения?

Брукман кивнул, но голос его звучал решительно.

— Согласен, это ужасно. Но жизнь продолжается. Люди могут ошибаться. Так было всегда, но сейчас ошибаться нам нельзя. Сейчас нужен человек, который бы изложил все так, как есть в действительности.

Брукман посмотрел на залитую дождем улицу.

— Вон идет твой автобус. Черт возьми, он переполнен.

— Послушай. Тебе нужно подумать о себе. Ты очень исхудал, — Стовин улыбнулся.

— Я хотел сказать тебе то же самое.

Брукман погладил свой заметно опавший, но еще внушительный живот.

— Это все химическая пища. Моя талия еще никогда не была такой тонкой. Еще месяц — и я снова буду юношей. А тогда — берегись, женщины!

— О, я буду строго охранять Дайану, — сказал Стовин прыгая на подножку автобуса. Но смог ли я уберечь ее раньше? — подумал он, глядя на удаляющегося Брукмана. Не смог…

Мысль о Бисби и Дайане все еще приносила ему страдание. И скоро у нее будет ребенок. Нужно что-то решать. Он любил Дайану и был уверен, что она его любит. Это мог быть ребенок от Биеби. Стовин в глубине души был уверен в этом. И ребенок Бисби теперь должен стать его ребенком…

 

Глава 25

Один за другим они занимали свои места в губернаторской резиденции. Их было шестьсот человек — всего лишь пятая часть из тех, кто хотел принять участие в Конференции. И только сто пятьдесят из них были основными делегатами. Остальные были наблюдателями, репортерами, теле- и радиообозревателями.

Делегаты тридцати основных стран сидели в большом зале, который сейчас выполнял функции зала заседаний ООН. Президент США сидел в центре. Справа от него сидели Государственный Секретарь и Министр иностранных дел, слева — Брукман и Стовин. Далее сидели делегаты из Великобритании, французский президент со своими советниками, престарелый председатель Совета Министров СССР, его осторожно усадил в кресло Солдатов. А затем сидели делегаты из Западной и Восточной Германии, Канады, Мексики, Италии, Австрии, Швейцарии, Нидерландов, Бельгии, Испании, Польши, Чехословакии, Венгрии, Турции, Югославии, Скандинавских стран, Израиля, Египта, Саудовской Аравии, Ирана, делегация Индии, возглавляемая стройной женщиной в пурпурном сари, сидела рядом с чопорными, одетыми в темное, японцами. И совершенно неожиданно в последний момент прибыла делегация из Китайской Народной Республики. В нее входил Председатель Народного Собрания и четверо ученых. Все они были в одинаковых синих полувоенных костюмах.

Это была не такая конференция, какие проходили раньше. Сейчас всеми владело отчаяние, страх перед будущим, неуверенность. Многие делегаты находились в последней степени истощения — особенно, скандинавы. Многие государственные деятели выглядели усталыми, им ведь приходилось много работать, пытаясь решить неразрешимые проблемы.

Вскоре с кресла поднялся Генеральный Секретарь ООН и предоставил слово президенту США. Советский Премьер приложил к уху телефон, чтобы услышать перевод короткой приветственной речи. Затем он обратился к Солдатову.

— Этот высокий человек рядом с президентом и есть доктор Стовин?

— Да, товарищ председатель. А рядом со Стовиным Прукман, научный советский президент.

— Ясно.

Солдатов посмотрел на Стовина. Ему стало жалко американца, который выглядел таким одиноким, таким уязвимым. И ему еще придется перенести сложное испытание — произнести речь на этой Конференции.

Президент закончил выступление и поднялся доктор Стовин. Солдатов был единственным в советской делегации, кто мог слушать выступление американца без перевода, но он не мог себе позволить этого в присутствии Председателя Совета Министров. Поэтому он тоже взял телефон и настроил громкость звука. В ушах послышался женский голос, говоривший на чисто русском языке.

— …должен подчеркнуть, что мы с доктором Солдатовым из Института климатологии пришли к определенным заключениям, которые я, от имени нас обоих, и хочу высказать здесь…

Председатель посмотрел на Солдатова и одобрительно кивнул. Солдатов, чье внимание было сосредоточено на Стовине, даже не заметил этого.

— …мы уверены, что больше нет оснований считать, что снежная граница будет распространяться к югу. Положение стабилизировалось. И это подтверждается тем фактом, что в последнее время исчезли климатические явления, называемые «Танцором». Очевидно, они характеризуют переходный период, а он уже закончился. Мы находимся в ледниковом периоде. Снег уже не растает. Это очень плохо, но нужно смотреть фактам в лицо.

Теперь нужно ожидать, что следующие зимы создадут новые ледники в замороженных районах, а города, находящиеся к северу от границы распространения снега, исчезнут подо льдом. Граница распространения снега определит те районы, где сможет жить человек. Однако весь ландшафт земли изменится, изменятся русла рек, изменятся очертания гор, долин… Но эти изменения не создадут проблем для первого поколения людей ледникового периода.

По залу пробежал шепот. Стовин ввел новый термин для обозначения их самих — люди ледникового периода… Скандинавы поджали губы. Если Стовин прав, значит, уже не будет ни Швеции, ни Норвегии, ни Финляндии… Может быть, и Дании, находящейся на самой границе. Но это же невозможно! Исчезают с карты мира целые страны!

— … Встает вопрос: надолго ли это? На этот вопрос можно ответить с удивительной точностью. Сейчас мы точно знаем, что естественное состояние Земли — это ледниковый период. Земля выходит из этого периода только тогда, когда происходит незначительное смещение орбиты ее вращения вокруг Солнца и она начинает получать максимум энергии Солнца летом. Это случалось 15 000 лет назад, когда кончился последний ледниковый период. Однако снова произошло смещение орбиты — и ледниковый период начался снова. Следующего смещения орбиты, по расчетам доктора Солдатова, нужно ожидать через 40 ООО лет. Однако последние расчеты, основанные на новейших данных, показывают, что ледниковый период легче начать, чем остановить… Можно ожидать, что этот период продлится не менее ста тысяч лет…

Это потрясающе, но для нас не имеет ни малейшего смысла, — подумал Ледбестер. Какая нам разница — сорок тысяч или сто тысяч… Сейчас нам нужно думать, как жить дальше в таких условиях, когда нынешний Полярный круг будет проходить через Бирмингем. Сможем ли мы сохранить индустрию, нынешнее население? У русских такое получалось — в Сибири.

— … таково наше будущее, в теории. А настоящее? Картина удручающая, но не безнадежная.

Пока что у нас нет надежных данных для расчета перспективы, но ясно одно — требуется коренная реорганизация общества. Но даже это не сможет сохранить нынешнее население Земли на прежнем уровне. И, следовательно, мы сами должны позаботиться о том, чтобы нас стало меньше…

Он имеет в виду смерть, — подумал президент Франции. Снова смерть, хотя погибших этой зимой было очень много. Правда, нам, французам, повезло. Мы мерзли, но остались живы. И не подо льдом. Франция большая страна, с развитым сельским хозяйством, которое, разумеется, сейчас пострадает. У нас есть места для беженцев. Но нет пищи. Однако нас попросят принять беженцев — шведов, норвежцев. Нам будет трудно, но сделать это необходимо.

— …что касается Советского Союза, то его перспективы весьма неутешительны. Только южная Россия, Крым, Кавказ будут свободны ото льда. Однако история показывает, что русские способны жить и трудиться в самых сложных климатических и жизненных условиях, нам всем нужно учиться у русских.

Моя страна, США, находится в лучших условиях, чем СССР, Скандинавия, Англия. Однако и у нас климат будет таким, каким раньше был в советской Сибири. Л Север с его промышленными городами вообще перестанет существовать. У нас есть нефть в Техасе, Нью-Мексико, и мы будем продавать ее…

— Это хорошо, — подумал президент, — что останемся наверху. Мы будем доминировать в ледниковом периоде. Мексика… согласится ли она с ее нефтью войти в состав США? Если нам будет не хватать нефти, ей придется присоединиться.

— …в Южном полушарии, где сейчас зима, Новая Зеландия стоит перед такими же трудностями, как и мы. А в Австралии сложилась парадоксальная ситуация: в одних областях засуха, другие завалены снегом. Впрочем, уже теперь можно сказать, что ядро человеческой цивилизации постепенно переместится в Южное полушарие — в частности, в Южную Америку. Климат в Бразилии останется неизменным, так что в этом столетии развитые государства разместятся здесь вдоль экватора.

Вот, к примеру, Африка. Такие страны, как Уганда, Танзания, Зимбабве многое могут дать миру, но без помощи могущественных в прошлом держав, как Америка, Советский Союз, Европа — эти страны впадут в экономический и политический хаос и надолго будут вычеркнуты из числа вкладчиков в человеческую цивилизацию. Это опасность, о которой никто из нас не должен забывать. На нашей планете осталось не так много благ, чтобы мы могли позволить себе пренебрегать ими.

А не может ли случиться так, что могущественные в прошлом державы, обладающие страшным разрушительным оружием, начнут шантажировать другие страны, подчинять их себе?

Не может ли случиться так, что коммунистический Китай, об обстановке в котором мы почти ничего не знаем, позволит своим сотням миллионам жителей мигрировать в теплые страны? Все это вопросы, с которыми нам очень скоро придется столкнуться. Они чрезвычайно важны для будущего человечества. Именно на будущем я и хочу сейчас сконцентрироваться…

Да, — подумал Брукман. — Только Стовин мог сказать это. И только его репутация заставила всех выслушать эти слова.

— … некоторые из вас знают, — президент увидел на лице Стовина горькую улыбку, — что я получил уникальную возможность изучить поведение человека в экстремальных условиях, на Аляске. Я жил в селении эскимосов, и это позволило мне пересмотреть общепринятую точку зрения на способности человека.

Человек — это дитя ледникового периода. С точки зрения эволюции, для того, чтобы выжить в сложнейших условиях, ему пришлось научиться охотиться, строить. Он должен был постичь науку выживания. Эти люди ледникового периода, первыми потомками которых являются эскимосы, развили необычайно высокую культуру охоты. Они пешком или на собаках за год преодолевают три-четыре тысячи миль по таким снежным равнинам, где большинство из нас неминуемо погибли бы от холода и голода.

Эскимосы научились строить снежные дома, чрезвычайно сложные по архитектуре и простые в изготовлении — и это за тысячи лет до того, как римляне построили свой Колизей. Эскимосы знают свою территорию лучше, чем профессор из университета знает свой предмет. Этот суровый край был предназначен для эволюции человека. А что случилось?

Совершенно неожиданно ледниковый период кончился 15 000 лет назад. Стало тепло. Мы создали сельское хозяйство, города, государства, собственность, а для того, чтобы защищать это друг от друга, мы по наивности создали оружие, армии, политику… Мы разделились на Париж и Лондон, Москву и Лос-Анджелес. Постепенно мы создали водородную бомбу.

Да, мы разработали некий вид цивилизации. Я бы назвал его романским: ванны, центральное отопление, газ, роботы… Мы грабили планету, чтобы согреть свои дома, чтобы печатать газеты, чтобы ездить на машинах… Мы оглядывались на каменный век и радовались, что сумели выйти из него.

Да, мы продвинулись вперед по пути цивилизации. Но этот путь привел нас в тупик. Мы разработали систему жизни людей в межледниковый период. А он кончился. Теперь нам нужно выходить из тупика.

Если бы ледниковый период не кончился 15 000 лет назад, мы бы развились в совершенно иной тип человека. Нашей отправной точкой были бы эскимосы — или жители безводных пустынь. И теперь мы бы стали суперэскимосами, супербедуинами. Мы бы чувствовали себя нормально в самых суровых климатических условиях. А сейчас мы не были бы застигнуты врасплох.

Подумайте, куда привела бы нас эволюция, если бы мы оставались в ледниковом периоде. Я уверен, что у нас бы развилась телепатия, способность общения с животными, ведь мы были бы охотниками. Мы уже не полагались бы на машины, а развивали в себе экстрасенсорные способности. Вплоть до передачи массы и энергии на расстояние с помощью только одного разума. Эволюция также воздействовала бы на человека ледникового периода, как она воздействовала на нас, людей межледникового периода.

Межледниковый период сыграл с нами плохую шутку. И не только с нами, но и с многими животными. Например, волки. Они изменили всю свою организацию, стали охотиться небольшими подвижными стаями. Менее уязвимыми для человека. Их жертвами стали мелкие животные. А они тоже зашли в тупик. Но, как показывают исследования мисс Хильдер, волки стали изменяться. И гораздо быстрее нас. Большие стаи, совсем другие социальные отношения. Кто знает, как станут волки через сотню, тысячу лет вести себя?

Брукман внимательно смотрел на Стовина. Он никогда не видел его таким возбужденным. Все слушали его очень внимательно. Стовин выпил немного воды и продолжал:

— Мы не можем просто отступить к экватору и тесниться там. Это будет конец Хомо Сапиенс. Нам нужен новый Хомо Сапиенс, способный жить во льдах, способный построить новую цивилизацию. Мы можем назвать этого нового человека Хомо Сапиенс Хибериус — Зимний Человек. И мы начнем создавать его прямо сейчас…

Снова по залу пронесся шепот. Стовин продолжал.

— Мы должны работать над будущим человеческой расы. Я понимаю, что сейчас, когда перед нами стоит угроза голода, замерзания, эта проблема слишком далека, может быть, даже чисто теоретическая. Но я повторяю — мы не должны быть захвачены врасплох еще раз! Каждый из вас знает, что без будущего наших детей, детей наших детей человеческое существование бесцельно.

Я призываю вас, чтобы были выделены большие ресурсы на то, чтобы ускорить развитие ХОМО САПИЕНС ХИБЕРНУС. У меня есть разрешение президента Соединенных Штатов сообщить вам, что в нашей стране уже создан Институт Зимнего Человека. Он находится в Коннектикуте, на самой границе снегов. Руководит им доктор Брукман, и я буду работать в этом институте всю жизнь.

Все работы института будут предоставлены всем ученым во всем мире. Но, разумеется, мы не можем работать одни. Мы надеемся, что и в других странах будут созданы подобные учреждения. Советский Союз со своим огромным опытом в этой области будет для нас желанным партнером. А если сказать более конкретно, то я не вижу никого, кто лучше моего друга Евгения Солдатова мог бы возглавить работы в Советском Союзе. Перед нами громадное количество работы и мы должны приступить к ней сейчас же.

Вы слушали меня целый час в такое критическое время. Впереди у нас очень трудные времена и я не могу сказать вам ничего утешительного в качестве ближайшего прогноза. Но с точки зрения многих лет, с точки зрения наших поколений, с точки зрения будущего человека… надежда у нас есть!

Ему долго аплодировали. Брукман пожал руку Стовину. Да, это его час. И он заслужил его. Все эти люди в отчаянии и им нужен пророк. Но насколько им хватит этого энтузиазма, который вселил в них Стовин. Через сколько времени ими снова овладеет отчаяние?

В своей комнате в Белом Доме в Санта-Фе президент устало лег в постель и открыл, как всегда, Библию. Стовин произнес прекрасную речь. Впервые он говорил в такой большой аудитории. Хомо Сапиенс Хибернус… нет, мне не дожить до этого. Если он когда-нибудь будет. Слишком много «если». Да, в истории человечества всегда были «если». Но пока человек борется, шанс всегда остается. И все-таки человек это ничтожная пылинка в беспредельной Вселенной. Президент посмотрел на Библию. Она открылась на Книге Иова. Президент надел очки и прочел, что сказал Бог человеку много лет назад:

— Где же ты был, когда я создавал Землю?

Эпилог

Вожак волчьей стаи стоял возле разрушенной каменной башни, возвышающейся среди ледяных торосов на высоте сорок футов. Передние ноги его твердо стояли на снегу. Под ним в последнем свете уходящего дня виднелись шесть черных точек, медленно двигающихся по снежной пустыне. Люди…

Желтые глаза волка оценили количество людей. Он повернулся и побежал за башню, где его ждала стая — сорок волков. Вожак вытянул хвост и обежал башню. Теперь люди были ближе, и он мог рассмотреть их по отдельности. Но он не сделал знака стае, продолжая продвигаться вперед.

Сорок волков вытянулись за ним в одну линию, почти на четверть мили. Как только вожак останавливался, чтобы найти небольшую возвышенность, с которой он мог бы наблюдать за людьми, стая покорно останавливалась. Но он все время держал хвост вытянутым. Волки бежали параллельно людям на расстоянии пятисот ярдов.

Один из людей взял бинокль. Волки. Он сообщил об этом остальным спутникам. Их было пятеро. Все закутаны в меха. У него и трех женщин в руках винтовки. Двое мужчин тащили легкие сани.

— Они охотятся? — спросила девушка.

— Нет, они наблюдают, — сказал мужчина с биноклем. — Они не попытаются напасть, так как знают, что будет.

Девушка погладила ружье.

— Может быть, дать им пищу для размышлений?

— Нет. Инструкции Института запрещают стрелять, если волки не нападают. А они не будут нападать. Ведь мы Альфа-отряд. Волки прекрасно знают, что отряд из шести человек всегда Альфа-отряд. И они знают, что их ждет, если они нападут. Они будут наблюдать за нами и только.

— Может, нам устроить лагерь, — сказал один из мужчин, — Из лагеря легче будет следить за волками.

— Нет. Нам по программе нужно пройти еще десять миль. Небольшая стая волков нас не остановит.

Шестеро людей двигались на север мимо каменных башен, торчащих из снега. В 1400 футах под ними уже тридцать лет был погребен под снегом и льдом Чикаго. И эту гробницу нельзя будет открыть сотни тысяч лет.

Надеюсь, я прав, — подумал человек с винтовкой, глядя на линию волков вдали. — Но я думаю, что так поступил бы и мой отец…