Стовин проснулся первым. Он лежал, вспоминая, где он, а затем его охватило чувство беспокойства. Чего-то не хватало. Затем он понял. Изба больше не сотрясалась и не скрипела. Он осторожно снял голову Дайаны со своего затекшего плеча. Она что-то пробормотала во сне. Стовин положил ее голову на свернутый анорак и с трудом поднялся на ноги. Все тело болело. Он чувствовал себя старым и дряхлым. Из спальни доносился храп чукчи. Волков лежал возле печки лицом вниз. Рядом с ним сидел Бисби. Глаза его были открыты. Он улыбнулся Стовину, но не сказал ничего. Солдатовы лежали обнявшись. Они еще спали. В комнате было холодно. Стовин подошел к печке, открыл дверцу и сунул туда пару поленьев. Затем он пошел к двери и стал вглядываться в пронзительную белую пустыню. К счастью, дверь была расположена с подветренной стороны дома и ее не занесло снегом. На улице было все еще темно. Стовин посмотрел на часы. Восемь часов. Утро. Мертвый человек на улице был сейчас только снежным бугорком. Возле дороги, накренясь на борт, стояла «татра». Ее замело снегом, и, вероятно, мотор был проморожен насквозь. Так что на машину они больше не могли рассчитывать. За сломанным забором Стовин увидел еще одно строение. Но над его крышей не было трубы. Еще дальше виднелась маленькая будочка. Уборная, наверное, подумал Стовин. Да, уборная на улице, и в таком жестоком климате.

Было так холодно, что воздух обжигал легкие при дыхании, но тело Стовина постепенно привыкало к такой температуре. Когда он покончил со своими делами в будочке, он вышел и увидел ожидающего Бисби. Молодой американец ухмыльнулся, увидев, как Стовин застегивает брюки.

— Никогда не делайте так, Сто. Не обнажай тело на таком морозе. Подождите меня, осмотрим корраль.

— Что вы сказали… корраль?

— Да. Подождите меня.

Когда Бисби вышел из будочки, они пошли к грубому деревянному строению, стоящему рядом с домом. Бисби открыл дверь, и они заглянули внутрь. Остро запахло навозом, послышалось фырканье. Там были какие-то животные, но из-за темноты Стовин не мог рассмотреть их.

— Посмотрите на этих красавцев, — сказал Бисби. — Я давно не видел таких.

Увидев недоумение на лице Стовина, он рассмеялся.

— Олени, Сто. Четыре штуки. И скорее всего, ездовые, а не для еды. Видите, какие они жилистые, тренированные. К тому же, они едят сухой мох. Оленей для еды не держат на такой диете.

Они пошли в дом, где все уже встали.

— Значит, мы можем съесть их? — спросил Стовин, сам удивляясь глупости своего вопроса.

— Съесть? Сто, это же транспорт. Где-нибудь здесь есть и сани. Это более надежный транспорт в нынешних условиях, чем машина. К тому же, сухого мха здесь больше, чем заправочных станций. Хозяин этого дома объезжал на оленях свой участок дороги.

— Но мы же не сможем воспользоваться этим. Никто из нас не умеет!

— Я умею, — коротко сказал Бисби. — Правда, это было очень давно. Американское правительство двадцать лет назад завезло на остров Святого Лаврентия оленей, чтобы эскимосы не истребляли китов.

Он горько рассмеялся.

— Правительство хотело, чтобы эскимосы ели оленей, а не китов. Но мой отец купил несколько штук и приспособил их для езды вместо собак. Потом он научил меня и еще некоторых эскимосов. Так что я кое-что знаю об оленях.

Волков подошел к ним, протирая глаза. Стовин прошел к Дайане, сидящей там, где она спала.

— О, Боже, Стовин. Как мне хочется принять ванну. А здесь есть… удобства?

Он показал на дверь.

— На улице.

— Ты шутишь?

— Нет. И будь осторожна. На улице холодно, очень холодно. Надень на себя все, когда выйдешь.

Она колебалась.

— Этот человек… он все еще?.. О, какая я дура. Конечно, он там.

— Он там. Но его замело снегом. Ты не увидишь его.

Один за другим Дайана и Солдатов сходили на улицу. Когда все собрались снова в комнате, Волков собрал небольшое совещание, пока Валентина резала хлеб и мясо. Она даже нашла чай, и сейчас на печке весело булькал чайник.

— Я думаю, — сказал Волков, — что нам остается только одно. Мой друг, — он кивнул в сторону Бисби, — сказал, что в сарае есть олени. Сани мы тоже найдем здесь. Мы поедем на оленях до Уэлена. Поль, — он назвал Бисби по имени, — Поль уверен, что с одной упряжкой он справится. Но нас пятеро и нам нужно двое саней.

— Шестеро, если считать солдата, — заметил Солдатов.

— Чукчу можно не считать, — сказал Бисби. — Он не останется с нами. Он присоединится к другим чукчам при первой возможности. Поэтому мы должны взять оленей и уезжать скорее. Оставаться опасно.

— Почему? — спросил Солдатов. — Если мы останемся, то наверняка через день или два здесь пройдет машина. Пища есть. Так что лучше остаться.

Волков хотел что-то сказать, но Бисби перебил его.

— Чукча не останется, — снова сказал он. — Он уйдет, как только выйдет из дома.

Он кивнул в сторону спальни.

— И он приведет своих друзей. Здесь есть кое-что, что они хотели бы взять. Я не хочу пугать вас. Дайана и Валентина, но я говорю о вас.

Валентина схватила руку мужа. Солдатов гневно заговорил.

— Что вы имеете в виду? Это же советский солдат.

— Он больше уже не советский солдат. Он чукча-оленевод, одно из самых свирепых существ в тундре. И этот чукча имеет в руках автомат. Он вернется сюда со своими друзьями. Так что нам лучше убраться отсюда, и поскорее.

— Что же это такое? — спросил Стовин. Он был в замешательстве, но Волков медленно кивнул, как бы соглашаясь с Бисби.

— На оленях, закутанные в меха, мы будем похожи на чукчей. Нас никто не примет за эскимосов, так как эскимосы ездят на собаках. И это хорошо, так как я думаю, что чукчи охотятся за эскимосами. Так что вопрос в том, кто будет управлять вторыми санями.

Он задумчиво осмотрел всех. Волков заговорил первым.

— Я попытаюсь, — сказал он. — Чиновник из Министерства иностранных дел должен уметь делать все.

Бисби покачал головой.

— Нет, Григорий. Тут нужны чувствительные руки. Я думаю, Валентина. Она понимает животных.

— Почему не я? — спросила Дайана. — Я тоже понимаю животных.

— Нет, — сказал Бисби, — Валентина понимает их душой, а вы — умом.

Он повернулся к Волкову.

— Далеко до Уэлена?

— Сорок пять миль.

— Прекрасно. Теперь слушайте. Пара оленей может на хорошей дороге делать шесть-семь миль в час. Но потребуется остановка для отдыха. Каждые два часа. И еда. Но снег сейчас слишком глубокий.

В спальне послышался скрип кровати, затем толчок в дверь и ругательство. Чукча грубо окликнул их и забарабанил в дверь.

— Можно оставить его здесь, — прошептала Дайана. — Дверь заперта.

Бисби покачал головой.

— Нет. Он откроет стрельбу, чтобы вышибить засов. И тогда кто-нибудь из нас пострадает. Нет, лучше выпустить его, чтобы он был у нас на глазах.

Бисби прошел к двери и открыл ее. Чукча вышел, подозрительно осмотрел всех. Трансформация, происшедшая с ним, была поразительна. Всего два дня назад он был примерный советский солдат, в чистой форме, побритый, умытый. Сейчас он уже зарос щетиной, китель был запачкан жиром. Он выглядел настоящим дикарем. Он подошел к столу, схватил кусок мяса и сунул его в рот. Проглотив его, он снова посмотрел на всех исподлобья, подошел к двери. Автомат висел на его левой руке. Но было ясно, что он готов пустить его в ход. Он открыл дверь, встал на пороге и издал гортанный вопль. Откуда-то донесся ответный вопль, причем расстояние до кричавшего было не более четверти мили. Чукча лениво пнул ногой труп человека, занесенный снегом. Все молча смотрели на него. Но вот на дороге поднялся снежный вихрь. И когда снег рассеялся, все увидели оленью упряжку, а на санях трех чукчей. Они спрыгнули с саней и подошли к солдату. Он поговорил о чем-то, затем один из приехавших рассмеялся и хлопнул солдата по плечу. Солдат ухмыльнулся и повернулся к дому, где стояли русские и американцы. Он бесстрастно смотрел на них, как бы выбирая. Наконец он ткнул пальцем в сторону Валентины и закинул автомат на плечо. Он произнес что-то гортанным голосом и показал ей на дверь. Валентина прижалась к побледневшему Солдатову. Нетерпеливо рыча, чукча опустил автомат на руку, схватил Валентину за волосы и оттащил к двери. Она закричала. Чукча рассмеялся и потащил ее, держа автомат дулом к остальным. Солдатов двинулся к нему, но Бисби был быстрее. Дайана, с ужасом смотревшая на происходящее, позже вспомнила, что даже она не заметила движения Бисби. Каким-то неуловимым движением он оказался рядом с солдатом. Лезвие ножа, которым Валентина резала мясо, прижалось к горлу чукчи так, что из разреза показалась струйка крови и потекла за ворот шинели. Глаза чукчи закатились. Бисби крепче прижал нож, и чукча выпустил волосы Валентины. Она бросилась к Солдатову.

Теперь Бисби стоял, тесно прижавшись к чукче. Руки солдата с автоматом были за спиной Бисби, но он не мог стрелять, так как Бисби успел бы перерезать ему горло. Бисби сказал:

— Возьми автомат, Стовин. А когда я отойду, сразу дай его мне.

Стовин вытащил ружье из рук солдата. В то же мгновение Бисби оттолкнул чукчу и взял оружие у Стовина. Дуло автомата было направлено в живот чукчи. Трое чукчей стояли в отдалении и не двигались с места. Бисби показал на упряжку и что-то сказал. Все четверо, переваливаясь в снегу, медленно побрели к саням. Где-то на полпути они отчаянно заспорили, и солдат с одним из чукчей повернул к дому. Тут же раздалась очередь из автомата и снег брызнул вверх у ног солдата. Тогда они все четверо побежали к саням, прыгнули в них и исчезли через несколько секунд в снежной пыли. Бисби рассмеялся и любовно похлопал автомат.

— Прекрасная вещь, — сказал он.

Волков протянул руку.

— Я думаю… это советский автомат…

Бисби посмотрел на него бесстрастным взглядом.

— Нет, Григорий. Я взял его, и он будет у меня. Пока.

Валентина, бледная, со слезами на глазах, подошла

и поцеловала Бисби. Он уже улыбался. Напряжение спало.

— За поцелуй я готов вас спасать тысячу раз. Все рассмеялись, включая и Волкова, но Стовин заметил, что Бисби крепко держит автомат и что Волков исподтишка наблюдает за ним.

Волков смотрел на приготовления к отъезду с чувством нереальности. Он умел подавить сомнения и страхи как в себе, так и в остальных, но только когда он был во главе группы. Но теперь ситуация изменилась. Теперь лидерство перешло к Бисби, потому что всем стало ясно, что только Бисби имеет понятие о мире, в котором им приходилось находиться. И он, Волков, чувствовал себя в какой-то изоляции от всех, он оказался один среди американцев. Правда, Солдатовы — советские граждане, но сам Солдатов, несмотря на свой интеллект, был слишком наивен во всем, кроме своей науки. А Валентина… Валентина его жена. Впервые в жизни Волков очутился в ситуации, когда не мог посоветоваться с вышестоящими товарищами. Он знал, что теперь все, что он ни сделает, будет только его решением, и за все будет нести ответственность он один. Но задача его оставалась прежней. Никто не снимал с него ответственности за выполнение приказа. Он должен был доставить этих людей в США, причем не подвергая их жизни риску больше, чем это требуют обстоятельства. Это неожиданное восстание чукчей, которого не должны были видеть американцы, нужно представить в Москве как стихийное бедствие, подобное той снежной буре, которая заставила их приземлиться в Анадыре. И он действовал в соответствии с теми возможностями, которые у него были.

Бисби осматривал сани. Он нашел трое саней и теперь выбирал самые лучшие. Сани имели в длину четырнадцать футов и в ширину три фута. Деревянная рама была посажена на стальные полозья и сани поднимались над снегом на один фут. Бисби методично проверил полозья на предмет наличия трещин, изгибов. Удовлетворившись, он вернулся в дом. Там Валентина, брезгливо сморщив нос, разогревала в котле какую-то смерзшуюся грязь, которую принес Бисби. Усмехнувшись, Бисби взял котел и пошел к саням. Там он начал натирать этой жижей полозья. Валентина с любопытством смотрела на него.

— Так они будут лучше скользить, — сказал он. — Сталь не самый лучший материал для полозьев. Гораздо лучше китовая кость или дерево. Правда, сталь крепче.

Когда он кончил натирать полозья, он принес грубую тряпку и таз с горячей водой. Он быстро протер смоченной в горячей воде тряпкой полозья. Вода застывала мгновенно и превращалась в гладкий слой льда. Бисби поставил сани и легонько подтолкнул их. Сани легко заскользили по снегу. Он удовлетворенно кивнул и занялся другими санями.

— Где ты научился этому? — спросил Стовин.

Бисби ответил с легким напряжением, с каким всегда

говорил о своем эскимосском прошлом.

— На Иховане. В сильный мороз нельзя ездить на стальных полозьях. Видимо, этот парень не был эскимосом. Он слишком доверял стали.

Затем Бисби прошел в стойло и вывел оленей. Он критически осмотрел их. Здесь были два молодых оленя, которые лягались и пытались кусаться, когда он запрягал их в сани. Вторая пара была более смирная, и он решил, что их погонит Валентина. После того, как он запряг их, он подозвал Валентину и стал объяснять принципы езды на оленях.

— Не погоняйте их, пусть бегут сами, если только они не будут бежать слишком медленно. Кажется, они хорошо знают, что такое упряжка. Самое главное — вовремя останавливаться, чтобы животные могли поесть. Но я буду на первых санях, так что темп буду задавать я. Мы с собой заберем весь сухой мох. Наверное, нам хватит. Снег слишком глубокий и промерзший. Сами олени не смогут добывать себе пищу.

Он посмотрел на небо и нахмурился.

— Кажется, снег пойдет снова. Это затруднит наше путешествие, но и затруднит преследователей. Нам нужно быстрее укладываться и выезжать.

Подготовка к путешествию заняла час. Этим занимались Бисби и женщины. Стовин прошел вместе с Волковым и Солдатовым к дороге, чтобы наблюдать, не появятся ли чукчи. Было страшно холодно и они были закутаны так, что из мехов виднелись только глаза с заиндевевшими ресницами. Перед ними расстилалась широкая снежная равнина и на горизонте виднелся Чукотский хребет. Равнина была пустынна. Слышался только шепот звезд. Дорога, усыпанная снегом, уходила в узкую долину. Чукчей не было видно. И вдруг Стовин заметил вдали черную точку. На пустынной равнине было трудно судить о расстоянии, но Стовину показалось, что до нее примерно три четверти мили. Дневной свет — если это можно было на- звать светом угрюмый полумрак — сейчас был максимальным. Впрочем, так и должно было быть здесь, всего в ста милях к югу от Полярного круга. Стовин некоторое время наблюдал, затем подозвал Волкова, расположившегося в двухстах ярдах слева от него. Русский запыхавшись подбежал к нему. Пар от дыхания окутал голову белым ореолом. Голос его звучал приглушенно. Он во всем следовал указаниям Бисби. — Не высовывайте лица из меха, — наставлял Бисби. — Отморозить что-либо при хорошем ветре — дело одной минуты. А чтобы отогреть потребуется уйма времени, да и потом окажется, что мы лишились носа, губ или щек.

Стовин показал Волкову на замеченную точку.

— Вон там, возле холма… Видите? Там что-то есть.

Волков прищурил глаза, долго присматривался, потом кивнул. Тут же он бросился к Бисби. Стовин остался. Солдатов, находившийся справа от него, тоже заметил точку и теперь спешил к избе. Стовин заметил, что он двигается странными зигзагами, но почему-то это не вызвало у него недоумения. Казалось, мозг его превратился в замерзший камень, булыжник. Холод до такой степени сковал его, что казалось он никогда в жизни не сможет согреться. Он не мог ни о чем думать, кроме холода. С абсолютным безразличием он отметил, что точка движется по снежной пустыне. Внезапно Стовин обнаружил, что рядом с ним стоит Бисби. Что он говорит?

— Оленья упряжка, — сказал Бисби. — Только одна, кажется. Вероятно, это те чукчи, что побывали у нас утром.

Стовин заставил себя мыслить. Казалось, что он слышит свой голос со стороны.

— Я не вижу чукчей. Это один олень. Может быть, дикий.

— Может, вы и правы, — сказал Бисби. Он смотрел на Стовина очень внимательно.

— Но это не карибу, — сказал он, — Олень не может бродить в одиночестве. Значит, раз он не со стадом, это ездовой олень. Стовин, вы неважно выглядите. Вы можете идти?

Стовин с трудом кивнул. К своему удивлению, он даже слабо запротестовал, когда Бисби хотел помочь ему. Однако Бисби повернулся и сильно дернул Стовина за плечо. Стовин потерял равновесие и упал на подставленную спину молодого американца. Окутанный клубами белого пара, Бисби потащил Стовина к избе. Дайана увидела их и побежала навстречу. Споткнувшись, она упала лицом в снег, и когда поднялась, Бисби был уже рядом. Тут же к ним подбежала Валентина.

— Тащите его в дом, — сказал Бисби. — Только не кладите рядом с этой проклятой печкой. Взгляните на его руки. А вы, Валентина, сделайте чай. Женя, идите на дорогу и следите за чукчами.

Они втащили Стовина в дом, и Дайана с встревоженным лицом начала развязывать его унты.

— Оставьте это, — сказал Бисби. Дайана непонимающе посмотрела на него.

— Но его ноги… Он же не может стоять. Они отморожены. Нужно…

— Оставьте это, — снова сказал Бисби. — Я сам посмотрю их позже. Скорее всего, ничего страшного. И здесь уже хуже не будет. Я сейчас вернусь, только взгляну на дорогу.

Дайана принесла горячий чай и заставила Стовина выпить. Волков с участием смотрел на американца и помогал Валентине массировать его руки. Руки Стовина уже стали покалывать. Русский покачал головой.

— Вам повезло. Еще бы четверть часа и вы лишились бы пальцев. Вы знаете, какая сейчас температура?

Стовин покачал головой. Он уже чувствовал себя лучше, хотя руки его болезненно горели. К ногам тоже стала возвращаться чувствительность. Волков достал из кармана дешевый термометр.

— Этот термометр я нашел в сарае, — сказал он. — Утром было сорок четыре градуса мороза. А сейчас еще холоднее. Мне приходилось видеть обмороженных. Жуткое зрелище. Вам нужно быть внимательнее. Старайтесь постоянно шевелить пальцами в перчатках. И не прикасайтесь ни к чему более чем на несколько секунд.

Вспомнив, как он опирался руками на землю, Стовин улыбнулся. Его слабость уже прошла, и он чувствовал себя гораздо лучше, хотя руки и ноги его горели. Вскоре вернулся Бисби, и Дайана спросила, можно ли разуть Стовина. Бисби кивнул. Дайана без труда стащила с него унты, и Стовин не смог сдержать крик боли. Ноги его были покрыты белыми пятнами, а в некоторых местах вместе с носками сошла и кожа. Дайана, чуть не плача, стала массировать ноги, но Бисби был спокоен. Он сходил в кладовую и принес банку из-под табака, наполненную серо-грязным дурно пахнущим жиром.

— Целебный жир, — сказал он. — Им пользуются эскимосы. Втирайте его в кожу. Ноги не так уж плохи. Стовин не потеряет ни одного пальца. Однако втирайте не более двух минут. Иначе ноги распухнут и он не сможет обуться. Тогда дело будет совсем плохо.

Вскоре женщины с трудом обули Стовина. Ноги его буквально пылали жаром. Бисби сказал, что это хороший знак.

— Почему я? — спросил Стовин. — Почему ни Волков, ни Женя не обморозились? Ведь мы были вместе и вели себя одинаково.

Бисби рассмеялся.

— Ты… ты немного старше их. Сто. Кровь у тебя циркулирует хуже, чем у них. И холод действует на тебя сильнее. Сколько градусов?

— Сорок четыре градуса, — ответил русский.

— Ну, вот, — сказал Бисби. — Тебе следует остерегаться, Сто.

Он повернулся к остальным.

— Этот олень ищет пищу. Чукчи, вероятно, где-нибудь поблизости и наверняка они выйдут ночью. Я думаю, что они не знают, что у нас есть олени. Этот чукча-солдат не показался мне очень умным. Так что нам лучше выехать.

— Поблизости? — спросила Дайана. — Почему? — Голос ее звучал тревожно.

— Это чукчи-оленеводы, — терпеливо ответил Бисби. — Они кочевники. Они живут, кочуя по всей стране. Утром они устроили себе жилище из снега, поели сушеного мяса и теперь спят. Они хотят напасть на нас ночью. Они думают, что мы все еще останемся в доме, и уверены, что в темноте автомат будет бесполезен. — Бисби любовно похлопал автомат, висящий у него на плече.

Они погрузили в сани все, что можно было взять: котел, примус, пищу, все покрывала, за исключением запятнанных кровью, ножи, даже шкуры со стен. Ведь у них не было ничего. Весь багаж остался в аэропорту Анадыря. Однако Волков нахмурился, увидев, что Бисби забирает все. Бисби не обратил внимания на его протесты.

— Этому бедняге уже ничего не нужно. Да и его жене тоже, независимо от того, жива она или нет. Мы не знаем, что нас ждет впереди, сколько времени продлится путешествие. Мы ни в чем не можем быть уверенными. Мы даже не знаем, куда едем.

— Мы едем в Уэлен. А потом придется вернуть все эти вещи обратно.

— Сейчас главное — забота о нашей жизни, а не о вещах. Тем более, что чукчи все равно все разграбят. Мы не берем ничего, что не могло бы нам понадобиться. Хотя…

Он колебался, глядя на Стовина.

— В чем дело? — спросил Стовин.

— Ваши книги, — сказал Бисби и вышел к саням. Дайана молчала, ощущая, как в ней нарастает ярость.

Валентина подошла к Стовину и дотронулась до его руки.

— Он молод, — сказала она. — А молодые люди не сентиментальны. Мы, сибиряки, говорим: сорок лет — еще не женщина, ниже сорока — еще не мороз. Сорок лет — еще не мужчина, мой дорогой. Когда-нибудь он поймет это…

Это было как полет. Невероятно тепло и удобно. Закутавшись в покрывала и меха, прижавшись к сонному Стовину, Дайана полулежала в санях. Перед нею на фоне темно-голубого усыпанного звездами неба виднелась сгорбленная фигура Бисби, который помогал оленям, изредка оглядываясь назад и придерживая упряжку, чтобы Валентина не осталась далеко позади. Дайана обернулась и посмотрела в щелочку между упакованными вещами. Вторая упряжка катилась в ста ярдах позади. Из ноздрей оленей выбивались клубы белого пара. Валентина прекрасно справлялась с оленями. Дайана признала, что у нее бы так не получилось. Бисби был прав. Уже дважды они останавливались, чтобы покормить оленей, однако темп движения был хорошим. Восемь миль в час, — сказал Бисби. Дайана посмотрела на часы. Значит, они проехали уже тридцать миль. Больше половины пути. Вокруг них расстилалась снежная пустыня. Бледно-серая, монотонная. Никаких других цветов спектра не входило в палитру того, кто создал эту безрадостную равнину. На ней не было ничего, что могло бы остановить взгляд, позволить оценить расстояние, не было видно даже линии горизонта, где насквозь промерзшая серая земля встречается с промерзшим серым небом. Дайана не понимала, как Бисби мог держать правильное направление. Однако она замечала, что во время привалов Бисби внимательно изучает небо. Значит, они едут туда, куда надо, — успокаивала она себя.

Почти внезапно сумрак полудня перешел в глубокие сумерки вечера. Через щелку Дайана могла видеть только снежный вихрь, поднимаемый второй упряжкой, да изредка яркие звезды. Вдоль дороги, если это была дорога, тянулся длинный низкий хребет, терявшийся в темноте. Бисби натянул поводья, и сани медленно остановились. Через несколько мгновений возле них остановилась и упряжка Валентины. Олени тяжело дышали, выпуская из ноздрей клубы белого пара. Бисби поднял голову и смотрел на темное небо. Слабый, но вполне заметный ветер дул вдоль дороги. Иногда порывы его становились довольно чувствительными. Бисби кивнул, как бы соглашаясь сам с собой, и снова погнал оленей, но уже не в том направлении, куда он ехал раньше. Вскоре он снова остановил оленей возле хребта, с его подветренной стороны. Бисби сошел с саней и направился ко второй упряжке, где ехали Солдатов и Волков. Олени стояли спокойно, изредка погружая голову в снег в тщетных попытках добраться до земли и найти мох.

— Приближается буря, — сказал Бисби. — То, что китобои называют Уиллиуоу. Нам нужно срочно найти укрытие. Этот хребет будет надежной защитой.

Стовин, Дайана, Волков и Солдатов сошли с саней. После теплоты саней воздух казался обжигающе холодным, как будто в лицо били струи расплавленного металла. Нога Стовина сильно болела, хотя Дайана перевязала самые пострадавшие места бинтами из старой ночной сорочки, которую нашла в избе. Ветер становился все сильнее, он закручивал снежные вихри, которые больно били по лицу. Бисби взял длинный шест, которым погонял оленей, и промерил глубину снега. Вполне удовлетворенный, он повернулся к мужчинам.

— Я буду вырезать снежные блоки, чтобы выстроить убежище, — сказал он. — А вы таскайте их сюда. Только не кладите друг на друга, а то они смерзнутся. Когда я приготовлю достаточное количество блоков, я приду и все сделаю сам.

Затем он повернулся к Дайане и Валентине.

— Берите покрывала и брезент с саней. Они упакованы так, что их легко достать.

Вскоре он уже шел вдоль хребта. Стовин и русские пошли за ним. Даже в состоянии физического отупения, в котором пребывал Стовин, он не мог не восхищаться искусству, с которым Бисби резал блоки. Острый нож легко прорезал твердый снег и получались снежные кирпичи как раз такого размера, чтобы человек мог унести их. Работа продолжалась довольно долго. Стовин чувствовал, что сердце вырывается у него из груди. Проходя мимо Солдатова, он заметил, что русский тоже двигается с трудом. Только Волков, казалось, был полон сил и энергии. Ветер усиливался с каждой минутой. Стовин обнаружил, что он вспотел и пот застывает прямо на его коже, покрывая ее ледяной коркой.

Когда Бисби решил, что материала достаточно, он начал строить. Действовал он чрезвычайно быстро и аккуратно. Каждый блок он подтесывал и укладывал под небольшим углом по отношению к предшествующему. В результате получалось, что стены, имеющие форму треугольника, сошлись, наверху, где осталось лишь небольшое отверстие. Однако Стовин уже не мог восхищаться этой изумительной техникой. Все его существо сконцентрировалось только на одном — как бы быстрее спрятаться от этого пронизывающего ветра. Когда снежная стена поднялась достаточно высоко, Стовин прислонился к ней, чтобы спрятаться. Бисби продолжал работу — без спешки, но и не снижая темна. Когда стены достигли высоты в три фута, мужчины подняли одни сани и положили их так, чтобы они служили крышей, а затем пошли за вторыми санями. Когда они шли обратно, Солдатов покачнулся и схватился за грудь. Валентина поспешила к нему, а Дайана подхватила сани вместо него. Когда все было готово, Бисби заровнял следы саней на снегу. Буря уже разыгралась не на шутку. Ветер швырял им в лицо целые пригоршни ледяных кристаллов. Тяжело дыша, они втащили покрывала, брезент и примус внутрь снежной хижины. Там было достаточно места, чтобы они шестеро могли лечь, тесно прижавшись друг к другу. Потолок был на такой высоте, чтобы можно было сидеть. Ветер не мог пробиться сквозь плотные снежные стены. И, как это было ни странно, но внутри было, или казалось, что было — тепло. Валентина откинула капюшон с лица Солдатова и посмотрел на него. В темноте она с трудом увидела, что он слабо улыбается ей, и услышала, что его дыхание стало легче. Но тут раздался резкий голос Бисби.

— Не ложитесь. Так вы все замерзнете. Разожгите примус. А я займусь лампой.

Он достал небольшой сосуд, налил в него масла из бутылки, поместил в него клочок фланели от ночной сорочки и зажег. Несколько минут фитиль отчаянно дымил, а затем разгорелся и его слабый, пульсирующий свет разогнал тьму внутри снежного дома. Постепенно становилось теплее. Они уселись, выпили чаю, который приготовила Дайана, поели сушеного мяса. Вскоре они почувствовали, что напряжение, которое владело ими последний час, испарилось, и они могут разговаривать. Всю свою последующую жизнь Стовин вспоминал тепло и уют этого снежного домика, затерянного в сибирских просторах, мягкий свет фитиля, рыбный запах масла, лицо Дайаны, сидевшей рядом с ним. Казалось, еще никогда ему не было так хорошо и спокойно. Однако он не мог забыть, что завтра этот покой закончится.

— Полагаю, что ты научился всему этому на Иховане? — спросил он Бисби.

— Да. Дядя научил меня. Когда чему-то учишься в детстве, то этого не забываешь никогда. В таких снежных домах — иглу — можно жить в самые лютые морозы.

Бисби наклонился к Солдатову. Тело его на мгновение прижалось к Дайане и несмотря на толстый слой меха, разделявший их, он ощутил ее женственность, и неожиданное острое желание пронзило его.

— Как ты себя чувствуешь. Женя? — спросил он. — Ты плохо выглядишь.

— Сейчас мне лучше. Похоже, что я, как и Сто, обморозился.

— Да, такие условия не для вас, — сказал Бисби, стараясь, чтобы его голос не прозвучал слишком обидно. Это неудивительно, если вспомнить, какую жизнь вы вели. Вам нужно научиться не торопиться, пока в этом не будет необходимости, а уж тогда нужно все делать быстро, по-настоящему быстро. Кто из вас вспотел?

— Я, — сказал Стовин, и обе женщины одновременно.

— Тогда снимайте всю одежду, поставьте примус повыше. Нужно все высушить, иначе завтра вам будет плохо.

Стовин впоследствии вспоминал, что никто из них не ощущал ни стыдливости, ни даже смущения, когда они раздевались. Бисби развесил одежду вокруг примуса. Валентина и Дайана были обнажены полностью несколько секунд, но никто из мужчин даже не обратил на это внимания. Лишь глаза Бисби вспыхнули непонятным блеском и тут же потухли. Затем они завернулись в одеяла и улеглись в уголке.

Когда все было кончено, Бисби подлил масла в лампу и тоже лег. Рядом с ним лежал Стовин, а с другого бока к нему крепко прижалась Дайана.

Она уснула сразу, а Стовин долго лежал, прислушиваясь к ее дыханию и дыханию Солдатова. Волков и Бисби говорили о чем-то, но Стовин не слышал их слов. Постепенно все затихли. Волков сразу захрапел. Стовин смотрел на желтый колеблющийся кружок на потолке и медленно засыпал. Это был сон, наполненный странными видениями, и он еще был в полусне, когда Бисби склонился над ним и разбудил его.

— Одевайся, — прошипел он. — Буди остальных и начинайте укладывать вещи. В нескольких сотнях ярдов от нас огонь. Скорее всего, это те самые чукчи. Я ошибся относительно их. Они преследовали нас весь день, пока не началась буря.

Наступал час молитвы, когда Саид увидел песчаных газелей. Их было пятеро — самец, три самки и детеныш. Они медленно шли в вечернем полумраке. Саид знал, что сейчас газели ищут убежища на ночь, где они могли бы спрятаться от пронзительного холодного ветра. Он жестом приказал Зенобе и сыновьям сохранять тишину, а сам осторожно достал маузер из тюка. Затем он вскарабкался на вершину соседнего хребта. Животные были в двухстах ярдах от него и их было трудно различить в тени каменистого холма. Сначала с бьющимся сердцем он подумал, что газели ушли. Затем они снова показались — одна, другая… а вот еще три. Он выбрал первую самку, так как детеныш был ее, и она, вероятно, была с молоком. Прищурившись, он аккуратно прицелился. Из-за вспышки он не видел, попал или нет. Когда дым рассеялся, он увидел, что газели исчезли, и со всех ног бросился к ним. Неужели он промазал? Но вот она лежит… газель. Пуля попала прямо в основание черепа. Это было первое мясо с тех пор, как они обглодали кости павшей верблюдицы. Саид выпрямился, позвал Зенобу. Когда она подошла к нему, на его лице уже застыла обычная маска строгой невозмутимости.

— Приготовь это, — сказал он, указывая дулом на убитую газель. — И постарайся добыть молоко. Оно поможет малышу. Сейчас пора молиться.

Он опустился на колени лицом к далекому городу на темнеющем востоке.

— Во имя Бога милосердного… — начал он.