Один за другим они занимали свои места в губернаторской резиденции. Их было шестьсот человек — всего лишь пятая часть из тех, кто хотел принять участие в Конференции. И только сто пятьдесят из них были основными делегатами. Остальные были наблюдателями, репортерами, теле- и радиообозревателями.

Делегаты тридцати основных стран сидели в большом зале, который сейчас выполнял функции зала заседаний ООН. Президент США сидел в центре. Справа от него сидели Государственный Секретарь и Министр иностранных дел, слева — Брукман и Стовин. Далее сидели делегаты из Великобритании, французский президент со своими советниками, престарелый председатель Совета Министров СССР, его осторожно усадил в кресло Солдатов. А затем сидели делегаты из Западной и Восточной Германии, Канады, Мексики, Италии, Австрии, Швейцарии, Нидерландов, Бельгии, Испании, Польши, Чехословакии, Венгрии, Турции, Югославии, Скандинавских стран, Израиля, Египта, Саудовской Аравии, Ирана, делегация Индии, возглавляемая стройной женщиной в пурпурном сари, сидела рядом с чопорными, одетыми в темное, японцами. И совершенно неожиданно в последний момент прибыла делегация из Китайской Народной Республики. В нее входил Председатель Народного Собрания и четверо ученых. Все они были в одинаковых синих полувоенных костюмах.

Это была не такая конференция, какие проходили раньше. Сейчас всеми владело отчаяние, страх перед будущим, неуверенность. Многие делегаты находились в последней степени истощения — особенно, скандинавы. Многие государственные деятели выглядели усталыми, им ведь приходилось много работать, пытаясь решить неразрешимые проблемы.

Вскоре с кресла поднялся Генеральный Секретарь ООН и предоставил слово президенту США. Советский Премьер приложил к уху телефон, чтобы услышать перевод короткой приветственной речи. Затем он обратился к Солдатову.

— Этот высокий человек рядом с президентом и есть доктор Стовин?

— Да, товарищ председатель. А рядом со Стовиным Прукман, научный советский президент.

— Ясно.

Солдатов посмотрел на Стовина. Ему стало жалко американца, который выглядел таким одиноким, таким уязвимым. И ему еще придется перенести сложное испытание — произнести речь на этой Конференции.

Президент закончил выступление и поднялся доктор Стовин. Солдатов был единственным в советской делегации, кто мог слушать выступление американца без перевода, но он не мог себе позволить этого в присутствии Председателя Совета Министров. Поэтому он тоже взял телефон и настроил громкость звука. В ушах послышался женский голос, говоривший на чисто русском языке.

— …должен подчеркнуть, что мы с доктором Солдатовым из Института климатологии пришли к определенным заключениям, которые я, от имени нас обоих, и хочу высказать здесь…

Председатель посмотрел на Солдатова и одобрительно кивнул. Солдатов, чье внимание было сосредоточено на Стовине, даже не заметил этого.

— …мы уверены, что больше нет оснований считать, что снежная граница будет распространяться к югу. Положение стабилизировалось. И это подтверждается тем фактом, что в последнее время исчезли климатические явления, называемые «Танцором». Очевидно, они характеризуют переходный период, а он уже закончился. Мы находимся в ледниковом периоде. Снег уже не растает. Это очень плохо, но нужно смотреть фактам в лицо.

Теперь нужно ожидать, что следующие зимы создадут новые ледники в замороженных районах, а города, находящиеся к северу от границы распространения снега, исчезнут подо льдом. Граница распространения снега определит те районы, где сможет жить человек. Однако весь ландшафт земли изменится, изменятся русла рек, изменятся очертания гор, долин… Но эти изменения не создадут проблем для первого поколения людей ледникового периода.

По залу пробежал шепот. Стовин ввел новый термин для обозначения их самих — люди ледникового периода… Скандинавы поджали губы. Если Стовин прав, значит, уже не будет ни Швеции, ни Норвегии, ни Финляндии… Может быть, и Дании, находящейся на самой границе. Но это же невозможно! Исчезают с карты мира целые страны!

— … Встает вопрос: надолго ли это? На этот вопрос можно ответить с удивительной точностью. Сейчас мы точно знаем, что естественное состояние Земли — это ледниковый период. Земля выходит из этого периода только тогда, когда происходит незначительное смещение орбиты ее вращения вокруг Солнца и она начинает получать максимум энергии Солнца летом. Это случалось 15 000 лет назад, когда кончился последний ледниковый период. Однако снова произошло смещение орбиты — и ледниковый период начался снова. Следующего смещения орбиты, по расчетам доктора Солдатова, нужно ожидать через 40 ООО лет. Однако последние расчеты, основанные на новейших данных, показывают, что ледниковый период легче начать, чем остановить… Можно ожидать, что этот период продлится не менее ста тысяч лет…

Это потрясающе, но для нас не имеет ни малейшего смысла, — подумал Ледбестер. Какая нам разница — сорок тысяч или сто тысяч… Сейчас нам нужно думать, как жить дальше в таких условиях, когда нынешний Полярный круг будет проходить через Бирмингем. Сможем ли мы сохранить индустрию, нынешнее население? У русских такое получалось — в Сибири.

— … таково наше будущее, в теории. А настоящее? Картина удручающая, но не безнадежная.

Пока что у нас нет надежных данных для расчета перспективы, но ясно одно — требуется коренная реорганизация общества. Но даже это не сможет сохранить нынешнее население Земли на прежнем уровне. И, следовательно, мы сами должны позаботиться о том, чтобы нас стало меньше…

Он имеет в виду смерть, — подумал президент Франции. Снова смерть, хотя погибших этой зимой было очень много. Правда, нам, французам, повезло. Мы мерзли, но остались живы. И не подо льдом. Франция большая страна, с развитым сельским хозяйством, которое, разумеется, сейчас пострадает. У нас есть места для беженцев. Но нет пищи. Однако нас попросят принять беженцев — шведов, норвежцев. Нам будет трудно, но сделать это необходимо.

— …что касается Советского Союза, то его перспективы весьма неутешительны. Только южная Россия, Крым, Кавказ будут свободны ото льда. Однако история показывает, что русские способны жить и трудиться в самых сложных климатических и жизненных условиях, нам всем нужно учиться у русских.

Моя страна, США, находится в лучших условиях, чем СССР, Скандинавия, Англия. Однако и у нас климат будет таким, каким раньше был в советской Сибири. Л Север с его промышленными городами вообще перестанет существовать. У нас есть нефть в Техасе, Нью-Мексико, и мы будем продавать ее…

— Это хорошо, — подумал президент, — что останемся наверху. Мы будем доминировать в ледниковом периоде. Мексика… согласится ли она с ее нефтью войти в состав США? Если нам будет не хватать нефти, ей придется присоединиться.

— …в Южном полушарии, где сейчас зима, Новая Зеландия стоит перед такими же трудностями, как и мы. А в Австралии сложилась парадоксальная ситуация: в одних областях засуха, другие завалены снегом. Впрочем, уже теперь можно сказать, что ядро человеческой цивилизации постепенно переместится в Южное полушарие — в частности, в Южную Америку. Климат в Бразилии останется неизменным, так что в этом столетии развитые государства разместятся здесь вдоль экватора.

Вот, к примеру, Африка. Такие страны, как Уганда, Танзания, Зимбабве многое могут дать миру, но без помощи могущественных в прошлом держав, как Америка, Советский Союз, Европа — эти страны впадут в экономический и политический хаос и надолго будут вычеркнуты из числа вкладчиков в человеческую цивилизацию. Это опасность, о которой никто из нас не должен забывать. На нашей планете осталось не так много благ, чтобы мы могли позволить себе пренебрегать ими.

А не может ли случиться так, что могущественные в прошлом державы, обладающие страшным разрушительным оружием, начнут шантажировать другие страны, подчинять их себе?

Не может ли случиться так, что коммунистический Китай, об обстановке в котором мы почти ничего не знаем, позволит своим сотням миллионам жителей мигрировать в теплые страны? Все это вопросы, с которыми нам очень скоро придется столкнуться. Они чрезвычайно важны для будущего человечества. Именно на будущем я и хочу сейчас сконцентрироваться…

Да, — подумал Брукман. — Только Стовин мог сказать это. И только его репутация заставила всех выслушать эти слова.

— … некоторые из вас знают, — президент увидел на лице Стовина горькую улыбку, — что я получил уникальную возможность изучить поведение человека в экстремальных условиях, на Аляске. Я жил в селении эскимосов, и это позволило мне пересмотреть общепринятую точку зрения на способности человека.

Человек — это дитя ледникового периода. С точки зрения эволюции, для того, чтобы выжить в сложнейших условиях, ему пришлось научиться охотиться, строить. Он должен был постичь науку выживания. Эти люди ледникового периода, первыми потомками которых являются эскимосы, развили необычайно высокую культуру охоты. Они пешком или на собаках за год преодолевают три-четыре тысячи миль по таким снежным равнинам, где большинство из нас неминуемо погибли бы от холода и голода.

Эскимосы научились строить снежные дома, чрезвычайно сложные по архитектуре и простые в изготовлении — и это за тысячи лет до того, как римляне построили свой Колизей. Эскимосы знают свою территорию лучше, чем профессор из университета знает свой предмет. Этот суровый край был предназначен для эволюции человека. А что случилось?

Совершенно неожиданно ледниковый период кончился 15 000 лет назад. Стало тепло. Мы создали сельское хозяйство, города, государства, собственность, а для того, чтобы защищать это друг от друга, мы по наивности создали оружие, армии, политику… Мы разделились на Париж и Лондон, Москву и Лос-Анджелес. Постепенно мы создали водородную бомбу.

Да, мы разработали некий вид цивилизации. Я бы назвал его романским: ванны, центральное отопление, газ, роботы… Мы грабили планету, чтобы согреть свои дома, чтобы печатать газеты, чтобы ездить на машинах… Мы оглядывались на каменный век и радовались, что сумели выйти из него.

Да, мы продвинулись вперед по пути цивилизации. Но этот путь привел нас в тупик. Мы разработали систему жизни людей в межледниковый период. А он кончился. Теперь нам нужно выходить из тупика.

Если бы ледниковый период не кончился 15 000 лет назад, мы бы развились в совершенно иной тип человека. Нашей отправной точкой были бы эскимосы — или жители безводных пустынь. И теперь мы бы стали суперэскимосами, супербедуинами. Мы бы чувствовали себя нормально в самых суровых климатических условиях. А сейчас мы не были бы застигнуты врасплох.

Подумайте, куда привела бы нас эволюция, если бы мы оставались в ледниковом периоде. Я уверен, что у нас бы развилась телепатия, способность общения с животными, ведь мы были бы охотниками. Мы уже не полагались бы на машины, а развивали в себе экстрасенсорные способности. Вплоть до передачи массы и энергии на расстояние с помощью только одного разума. Эволюция также воздействовала бы на человека ледникового периода, как она воздействовала на нас, людей межледникового периода.

Межледниковый период сыграл с нами плохую шутку. И не только с нами, но и с многими животными. Например, волки. Они изменили всю свою организацию, стали охотиться небольшими подвижными стаями. Менее уязвимыми для человека. Их жертвами стали мелкие животные. А они тоже зашли в тупик. Но, как показывают исследования мисс Хильдер, волки стали изменяться. И гораздо быстрее нас. Большие стаи, совсем другие социальные отношения. Кто знает, как станут волки через сотню, тысячу лет вести себя?

Брукман внимательно смотрел на Стовина. Он никогда не видел его таким возбужденным. Все слушали его очень внимательно. Стовин выпил немного воды и продолжал:

— Мы не можем просто отступить к экватору и тесниться там. Это будет конец Хомо Сапиенс. Нам нужен новый Хомо Сапиенс, способный жить во льдах, способный построить новую цивилизацию. Мы можем назвать этого нового человека Хомо Сапиенс Хибериус — Зимний Человек. И мы начнем создавать его прямо сейчас…

Снова по залу пронесся шепот. Стовин продолжал.

— Мы должны работать над будущим человеческой расы. Я понимаю, что сейчас, когда перед нами стоит угроза голода, замерзания, эта проблема слишком далека, может быть, даже чисто теоретическая. Но я повторяю — мы не должны быть захвачены врасплох еще раз! Каждый из вас знает, что без будущего наших детей, детей наших детей человеческое существование бесцельно.

Я призываю вас, чтобы были выделены большие ресурсы на то, чтобы ускорить развитие ХОМО САПИЕНС ХИБЕРНУС. У меня есть разрешение президента Соединенных Штатов сообщить вам, что в нашей стране уже создан Институт Зимнего Человека. Он находится в Коннектикуте, на самой границе снегов. Руководит им доктор Брукман, и я буду работать в этом институте всю жизнь.

Все работы института будут предоставлены всем ученым во всем мире. Но, разумеется, мы не можем работать одни. Мы надеемся, что и в других странах будут созданы подобные учреждения. Советский Союз со своим огромным опытом в этой области будет для нас желанным партнером. А если сказать более конкретно, то я не вижу никого, кто лучше моего друга Евгения Солдатова мог бы возглавить работы в Советском Союзе. Перед нами громадное количество работы и мы должны приступить к ней сейчас же.

Вы слушали меня целый час в такое критическое время. Впереди у нас очень трудные времена и я не могу сказать вам ничего утешительного в качестве ближайшего прогноза. Но с точки зрения многих лет, с точки зрения наших поколений, с точки зрения будущего человека… надежда у нас есть!

Ему долго аплодировали. Брукман пожал руку Стовину. Да, это его час. И он заслужил его. Все эти люди в отчаянии и им нужен пророк. Но насколько им хватит этого энтузиазма, который вселил в них Стовин. Через сколько времени ими снова овладеет отчаяние?

В своей комнате в Белом Доме в Санта-Фе президент устало лег в постель и открыл, как всегда, Библию. Стовин произнес прекрасную речь. Впервые он говорил в такой большой аудитории. Хомо Сапиенс Хибернус… нет, мне не дожить до этого. Если он когда-нибудь будет. Слишком много «если». Да, в истории человечества всегда были «если». Но пока человек борется, шанс всегда остается. И все-таки человек это ничтожная пылинка в беспредельной Вселенной. Президент посмотрел на Библию. Она открылась на Книге Иова. Президент надел очки и прочел, что сказал Бог человеку много лет назад:

— Где же ты был, когда я создавал Землю?

Эпилог

Вожак волчьей стаи стоял возле разрушенной каменной башни, возвышающейся среди ледяных торосов на высоте сорок футов. Передние ноги его твердо стояли на снегу. Под ним в последнем свете уходящего дня виднелись шесть черных точек, медленно двигающихся по снежной пустыне. Люди…

Желтые глаза волка оценили количество людей. Он повернулся и побежал за башню, где его ждала стая — сорок волков. Вожак вытянул хвост и обежал башню. Теперь люди были ближе, и он мог рассмотреть их по отдельности. Но он не сделал знака стае, продолжая продвигаться вперед.

Сорок волков вытянулись за ним в одну линию, почти на четверть мили. Как только вожак останавливался, чтобы найти небольшую возвышенность, с которой он мог бы наблюдать за людьми, стая покорно останавливалась. Но он все время держал хвост вытянутым. Волки бежали параллельно людям на расстоянии пятисот ярдов.

Один из людей взял бинокль. Волки. Он сообщил об этом остальным спутникам. Их было пятеро. Все закутаны в меха. У него и трех женщин в руках винтовки. Двое мужчин тащили легкие сани.

— Они охотятся? — спросила девушка.

— Нет, они наблюдают, — сказал мужчина с биноклем. — Они не попытаются напасть, так как знают, что будет.

Девушка погладила ружье.

— Может быть, дать им пищу для размышлений?

— Нет. Инструкции Института запрещают стрелять, если волки не нападают. А они не будут нападать. Ведь мы Альфа-отряд. Волки прекрасно знают, что отряд из шести человек всегда Альфа-отряд. И они знают, что их ждет, если они нападут. Они будут наблюдать за нами и только.

— Может, нам устроить лагерь, — сказал один из мужчин, — Из лагеря легче будет следить за волками.

— Нет. Нам по программе нужно пройти еще десять миль. Небольшая стая волков нас не остановит.

Шестеро людей двигались на север мимо каменных башен, торчащих из снега. В 1400 футах под ними уже тридцать лет был погребен под снегом и льдом Чикаго. И эту гробницу нельзя будет открыть сотни тысяч лет.

Надеюсь, я прав, — подумал человек с винтовкой, глядя на линию волков вдали. — Но я думаю, что так поступил бы и мой отец…