Стовин говорил, стараясь перекричать рев стодесятисильного авиамотора. Небольшой самолет поворачивал ил юго-восток, держа курс вдоль изрезанной кромки пакового льда, тускло поблескивающего в трехтысячах футов под ними. Возле Стовина сидел молодой пилот, держащий на коленях карту и время от времени посматривающий на компас, чтобы не сбиться с курса, который он проложил от Анчарэйджа до Катмаи Бей.

— Сколько нам еще лететь?

Пилот снова взглянул на карту.

— При таком ветре часа два. Но погода портится. Вполне возможно, что нам придется повернуть обратно. Я скажу вам за пятнадцать минут до того, как приму решение.

— Было бы крайне неприятно возвращаться, проделав такой путь, — сказал Стовин. — Я на Аляске уже три недели, — подумал он, — и мне не хотелось бы терять время.

— Было бы гораздо более неприятно сажать эту малышку куда-нибудь вроде Озера Тустумена. К тому же, тогда нам придется провести там дня четыре, если нам повезет и нас быстро найдут спасательные вертолеты.

— Четыре дня?

— Да. И потому, что наш маршрут известен.

Стовин хмыкнул, но ничего не ответил. Маленький самолет с ревом вырвался из серого облака и теперь под ними расстилалось море. Оно морщинилось волнами и с такой высоты было похоже на мутно-зеленое растрескавшееся стекло. Привязанные к креслам, в тепле кабины, они сейчас летели над одним из самых суровых, негостеприимных, опасных районов Земного шара — жуткая смесь льда, камней, необжитой тундры. Здесь даже арктическим растениям и животным было трудно вести борьбу за существование. И среди льда здесь находились действующие вулканы.

Стовин посмотрел в переднее стекло. На северо-западе вдоль яркой линии горизонта виднелась серо-стальная зловещая горная стена. Пилот заметил его взгляд и похлопал по карте.

— Алеутский хребет… тянется до самого Умиакана.

Он повернулся в кресле и показал на север.

— Мы можем повернуть от Умнака и оказаться в России через шесть часов. Видимо, горючего хватило бы. Но я думаю, что нас перехватили бы ФБР до того, как мы достигли бы бухты Провидения.

Стовин с любопытством посмотрел на него.

— ФБР?

— Як-28, всепогодный истребитель, — сказал пилот. — Русские постоянно патрулируют здесь. Они не хотят, чтобы кто-то перебрался из России в гости к дяде Сэму через Берингов пролив.

Он засмеялся.

— Разумеется, это маловероятно. Но русские… они любят быть уверенными.

— Вы их хорошо знаете?

— Только по старым временам, когда я служил в армии.

Он не стал распространяться на эту тему, и Стовин искоса посмотрел на него внимательно, с любопытством, пожалуй, в первый раз после начала полета. Это был молодой человек, около тридцати лет. У него были голубые глаза, черные волосы, и было в его лице что-то неуловимое, неожиданное, даже чужое. Он представился Стовину как Бисби, что звучало вполне по-англо-саксонски. И все же, с удивлением подумал Стовин, он вполне мог бы быть и русским. Та же настороженность во взгляде, суровость в лице, что не было присуще ни западным европейцам, ни американцам.

— Мы доберемся до Катмаи? — спросил Стовин.

— Думаю, что да, — ухмыльнулся пилот. — Облачность не такая уж плотная.

Стовин вдруг с удивлением обнаружил, что пилот ему нравится.

— Здесь мало интересного. Я думаю, что Катмаи — но, пожалуй, самое лучшее, что здесь есть.

Стовин молчал. Через несколько секунд Бисби заметил:

— Если Катмаи все еще действует, то скоро вы увидите зарево на небе. Примерно через полчаса.

Зачем, подумал в двадцатый раз Стовин, я делаю это? Неужели можно узнать что-либо новое о вулканах, если смотреть на них самому? Неужели я получу больше информации, чем прекрасные специалисты, снабженные первоклассной техникой и анализирующие свои данные с помощью громадных ЭВМ? Но я всегда стараюсь увидеть все сам, сказал он сам себе. Может, я не доверяю выводам других людей? Да. Я всегда хотел быть человеком эпохи Ренессанса, который стремится узнать все подробно… настолько подробно, что мог бы написать картину.

Леонардо да Винчи было трудно, очень трудно. Ведь поди в его эпоху знали мало, очень мало. Может быть, теперь, когда количество информации намного превосходит способности человеческого мозга, чтобы воспринять re, увеличились знания человечества? Может, да, а может быть, и нет. Но в одном можно быть уверенным. Если дюди Ренессанса умерли, со временем погибнет и человеческая раса. Информация — незнание. Люди не могут, не имеют права забиваться в маленькие научные норы, (вкапываться все глубже и глубже, не думая, что вокруг идет жизнь, где происходит и нечто другое, что не связано с тем, что пытается познать ученый. Кто-то должен выйти из своей норы, осмотреться и вернуться обратно, чтобы рассказать, что же происходит в действительности. Кто-то вроде Литмана… или Стовина…

Литман, возможно, ошибался насчет вулканов. По крайней мере, так говорят. Утверждалось, что он переоценивает воздействие фактора пыли на климат Земли. Но был ли он прав?

Самое неприятное, что он, Стовин, не вулканолог. Он просто решил взглянуть на вулкан своими глазами… Как человек эпохи Ренессанса, а не как Лэмб, рассчитавшим Индекс Пылевой Вуали. Пыль, поднимающаяся в атмосферу при извержении вулканов, на целые месяцы экранирует прохождение солнечных лучей к поверхности Земли и может понизить температуру. Но достаточно ли этого, чтобы инсценировать наступление ледникового периода? Девять ученых из десяти считают это предположение сушей чепухой.

Но от одного нельзя отмахнуться. В последние годы Индекс Пылевой Вуали снова поднялся. В атмосфере Земли сейчас громадное количество пыли. И это неудивительно, так как действовали вулканы в Кении, Южном Китае, на Балканах, в Перу. И вот теперь Катмаи на Аляске. Самое мощное извержение согласно имеющимся данным. Разумеется, извержение Катмаи не беспокоило никого, кроме вулканологов да полярных медведей.

— Вот оно!

Голос пилота отвлек Стовина от размышлений. Впереди над горизонтом висело темное облако со слегка подрагивающими розовыми краями. А под этим облаком пылало грязно-красное пятно, тянущееся вверх. Оно казалось странным глазом на испепеленном лице облака. Когда они подлетели ближе, Стовин уже мог различить четыре огненных кратера. Стена трепещущего пепла висела в воздухе. Его частицы были подсвечены светом из кратеров и были похожи на миллионы танцующих огненных бабочек. Стовин, как зачарованный, смотрел на это чудное зрелище. Ведь так рождалась жизнь на Земле. Это было начало мира. И вдруг Бисби пробормотал что-то неразборчиво и стал резко поворачивать штурвал, ведя самолет в сторону.

— Мне это не нравится, — сказал он. — Я видел извержение Катмаи, но оно было совсем не таким сильным. Я думаю, мы не должны… О, Боже!

Не более чем в трех милях от них в небо взметнулся огненный столб. Они летели на высоте 4500 футов, но этот столб был гораздо выше. Из огненного столба сыпались искры, которые дождем падали на землю, скрываясь в облаке пепла.

Самолет развернулся так, что Стовин смотрел на низвержение через левое плечо. Огненный столб теперь был похож на зонтичное дерево, которое он видел в Альбукерке.

— Мне не нравится это, — повторил Бисби. Зубы его были стиснуты. Он смотрел в окно на облака, освещенные красным светом вулкана.

— Черт возьми, сколько пыли и пепла. И совсем близко. Я должен…

В это мгновение в вулкане раздался взрыв — и маленький самолет рвануло, словно опавший листок, и потащило и сторону. Стовин вспомнил впоследствии, что у него даже не было времени испугаться. Руки Бисби вцепились в ручки управления. Он не старался противостоять ударной волне. Он просто хотел удержать самолет в горизонтальном положении. Наконец самолет перестало швырять и яркий свет позади них стал угасать. Неба не было видно. Клочья пепла забили все окна. Левая рука Бисби включила очистители, и длинные рычаги стали протирать окна. И в это мгновение заглох двигатель. Пропеллер медленно вертелся по инерции. В наступившей тишине слышался слабый свист ветра. Бисби выругался.

— Пепел…

Теперь они спускались медленно, но неуклонно. В просветы облаков Стовин видел утесы береговой линии бухты Катмаи. Да, им приходилось падать в самое неудобное для этого место. С удивительным спокойствием Стовин вдруг понял, что жить осталось всего лишь минуты три.

Бисби изменил направление падения. Он внимательно смотрел влево, где темнела громада грозовой тучи. Вот левое крыло самолета чуть наклонилось, и самолет, сделав вираж, вошел в тучу. Мокрые черные щупальцы сомкнулись за ними. Они теперь падали беззвучно в черном слепом замкнутом мире.

Правая рука Бисби нажала желтую кнопку стартера… Еще раз… и еще… И мотор кашлянул, дернулся… и вскоре взревел ровным устойчивым гулом. Самолет вышел из грозовой тучи и взял курс на северо-восток к аэродрому Анчоража. Бисби посмотрел на Стовина.

— Я рискнул сделать маленький эксперимент, — сказал он, растягивая слова.

— Где ты научился этому? — Стовин пытался скрыть дрожь в голосе, но его попытка была безуспешной. Но Бисби, казалось, не заметил этого.

— Меня научил один старый летчик в Техасе. Он сказал, что, если песком забьет трубопроводы в моторе, нужно войти в грозовую тучу. Она промоет все магистрали, если это сделать вовремя. Я подумал, что пепел ничем не отличается от песка.

Они замолчали, но эта тишина еще больше сблизила их. И когда через час они коснулись колесами выщербленной посадочной полосы аэродрома, Стовин положил руку на плечо Бисби.

— Благодарю. Вы спасли мне жизнь. Я рад, что выбрал хорошего нилота.

Бисби рассмеялся.

— Это была и моя жизнь, сэр.

— Я приглашаю вас выпить. Сегодня вечером. Я в Ройял Инн-Вест, 5-я Стрит.

— Я знаю. Я буду там в семь.

— Хорошо, — ответил Стовин. И подумал с удивлением, что Бисби первый человек, кроме Дайаны Хильдер, которого он пригласил выпить за последние шесть месяцев.