Писатель Николай Семенович Лесков в молодости жил в Киеве, где служил в департаменте государственного казначейства. Писатель знал киевского митрополита Филарета, часто встречался с ним и оставил о нем любопытные воспоминания [1] .

“Еще ребенком у себя в Орловской губернии, откуда покойный митрополит был родом и потому в более тесном смысле был моим „земляком“, я слыхал о нем как о человеке доброты бесконечной, – пишет Лесков. – Я знал напасти и гонения, которые он терпел до занятия митрополичьей кафедры, – гонения, которые могли бы дать превосходнейший материал для самой живой и интересной характеристики многих лиц и их времени”.

Напасти, о которых говорит Лесков, свалились на святителя Филарета в ту пору, когда он был настоятелем Свенского монастыря в Орловской епархии. Его отчего-то невзлюбил епископ Досифей, и будущий митрополит был сослан в глухой уголок России, в Уфу. Местный архиерей, друг Досифея, отнесся к Филарету скверно. Он писал на него жалобы в Синод и не упускал случая досадить молодому архимандриту. Например, совершая вместе с Филаретом объезд епархии, сажал того на козлах с кучером [2] .

Филарет терпеливо сносил обиды и унижения, а потом у него родилась мысль спрятаться в какой-нибудь удаленный монастырь и вести жизнь простого монаха. Но вышло иначе: указом Святейшего Синода он был переведен в Тобольск “для испытания”. Управлявший Тобольской епархией епископ Амвросий в своем донесении Синоду о характере и поведении вновь присланного архимандрита назвал его “не человеком, а ангелом во плоти”. Благодаря такому положительному отзыву Филарета вызвали в Санкт-Петербург. Здесь он стал инспектором Духовной академии и удостоился степени доктора богословия. Потом последовало назначение в московскую Академию, где Филарет вскоре стал ректором, а через пять лет, когда ему исполнилось сорок, последовал указ Синода о возведении его в сан епископа.

Владыка Филарет был назначен на Калужскую кафедру. С детских лет стремившийся к иноческой жизни, он обратил внимание на состояние монастырской жизни епархии. Именно он в 1820 году устроил в Оптиной пустыни скит Иоанна Предтечи – скит, где вскоре расцвело старчество, прославившее монастырь на всю Россию. В скиту епископ Филарет имел свою келью.

Потом Филарет занимал Рязанскую кафедру (в ту пору он уже был знаменит: рассказывали, что в 1842 году, во время ужасной засухи, после его молитвы пролился обильный дождь), потом Казанскую (здесь он прославился молитвенными подвигами во время эпидемии холеры и делами милосердия, в которых полностью растратил свое личное состояние).

Митрополитом Киевским Филарет был назначен в 1847 году, и в тот же год состоялось его знакомство с Лесковым. Вот как об этом пишет сам Лесков:

“Лично я его увидел в первый раз в доме председателя казенной палаты Я.И.П., где он мне показался очень странным. Во-первых, когда все мы, хозяева и гости, встретили его в зале (в доме П. на Михайловской улице), он благословил всех нас, подошедших к нему за благословением, и потом, заметив остававшуюся у стола молодую девушку, бывшую в этом доме гувернанткою, он посмотрел на нее и, не трогаясь ни шагу далее, проговорил:

– Ну, а вы что же?

Девица сделала ему почтительный глубокий реверанс и тоже осталась на прежнем месте.

– Что же… подойдите! – позвал митрополит. Но в это время к нему подошел хозяин и тихо шепнул:

– Ваше Высокопреосвященство, – она протестантка.

– А? Ну что же такое, что протестантка: ведь не жидовка же?

– Нет, владыка, протестантка.

– Ну, а протестантка, так поди сюда, дитя, поди, девица, поди: вот так; Господь тебя благослови: во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

И он ее благословил, и, когда она, видимо, сильно растрогавшись, хотела по нашему примеру поцеловать его руку, он погладил ее по голове и сказал:

– Умница!

Девушка так растрогалась от этой, вероятно, совсем не ожиданной ею ласки, что заплакала и убежала во внутренние покои… [3]

…Едва он уселся в почетном месте на диване, как к нему подсоседилась свояченица хозяина, пожилая девица, и пустилась его „занимать“. Вероятно, желая блеснуть своею светскостию, она заговорила с сладкою улыбкою:

– Как я думаю, вам, Ваше Высокопреосвященство, скучно здесь после Петербурга?

Митрополит поглядел на нее и – Бог его знает, связал ли он этот вопрос с историей своего отбытия из Петербурга, или так просто, – ответил ей:

– Что это такое?.. что мне Петербург?.. – И, отвернувшись, добавил: – Глупая, право, глупая.

Тут я заметил всегда после мною слышанную разницу в его интонации: он то говорил немножко надтреснутым, слабым старческим голосом, как бы с неудовольствием, и потом мягко пускал добрым стариковским баском.

„Что мне Петербург?“ – это было в первой манере, а „глупая“ – баском.

Первое это впечатление, которое он на меня произвел, было странное: он мне показался и очень добрым и грубоватым. Впоследствии первое все усиливалось, а второе ослабевало”.