Жизней больше не было, исчерпал он весь свой резерв, и сколько ему здесь лежать — неизвестно. Равин заставил веки подняться, скосил глаза вправо, влево.
Края горизонта поднимались вверх — так искривлялось пространство здесь, на Трансплутоне. Равин лежал на дне огромной чаши. И справа, и слева лежали люди, люди, люди до горизонта, лицами в серо-розовое небо, с закрытыми глазами…
Кто-то, видимо, находится здесь не один год, не один век под серо-розовым небом… Хранилище… Хранилище заблудившихся… До востребования… Иногда кто-нибудь исчезал, его забирали. Но кто забирает и куда — неизвестно: сверху опускается световой конус, и человек исчезает. Равин уверен, что процесс забирания видят все, и он подозревает, что это интересует всех, и каждый жалеет, что забрали не его… Они все — потерявшие узлы стабильности на Земле, так понял для себя Равин.
Он в который уже раз перебрал в памяти события, приведшие его сюда. Пауза, возникшая сейчас в жизни, оказалась как нельзя кстати. Лишь бы эта пауза не затягивалась, не превратилась в бесконечную. Что, кроме понимания безграничности мира, дало ему сегодняшнее состояние? Мир оказался огромнее, чем думалось раньше, неизмеримо огромнее. Он, Равин, лишь поверхностно соприкоснулся с тем многим, о чем человечество и не подозревает, греясь в ласковых лучах звезды среднего класса под названием Солнце, живя своим эгоистическим мирком, называемым социум, умудряясь, к тому же, в таком крохотном жизненном пространстве гадить друг другу. Темные, серые, светлые… Параллельные жизни… Все взаимосвязано. И светлые только потому светлые, что есть темные. Но тогда что представляют из себя серые? Он, Равин, серый. Серый — ни вашим, ни нашим. Надо понимать, что с таким же успехом, как и светлыми, он мог использоваться и темными? Предписание судьбы… Что в нем сказано по поводу будущего? Анхра-Манью неоднократно упоминал предписание и рассказывал о предстоящей жизненной перспективе. Лгал Великий князь? Не похоже. Ему необходимо было говорить правду. Его не устраивало предписание, он желал его изменить, и ведь почти добился, получив согласие, но вмешались светлые. Они-то почему вмешались, Они ведь тоже говорят, что я серый. Может быть, дело в загадочном узле стабильности? Как это понять — узел стабильности? Если предположить, что это состояние, обеспечивающее стабильность… Стабильность чего? Да хотя бы стабильность будущего… Что-то в этом рассуждении есть, что-то есть. То есть, меня выбили, и будущее — то, которое должно было состояться по неизвестно кем разработанному плану, — этого будущего не будет, оно не наступит или наступит невероятно искаженным…
Темные добивались искажения будущего? Оно их по каким-то причинам не устраивало, и они приступили к разрушению узлов стабильности? Как там Светлана говорила: «Слишком большой отток с Земли в лагерь темных…». Выбивают только серых? Если так, то вокруг одни серые! Трансплутон — для серых! Склад? Тогда как понимать изъятие людей со склада? Кто их забирает? Ведь наверняка все, кто здесь лежит, думают, думают, думают, думают. Узнать бы, о чем думают, да невозможно, не получается. Или каждый должен определиться сам? Осмыслить свою жизнь и решить, с кем он? Если с темными — они забирают? Если со светлыми?.. А если человек решил остаться серым? Он лежит в этом хранилище, пока не сделает выбор? Но в жизни не бывает однозначных ответов… Остаться серым — это тоже выбор.
Равин лежал с закрытыми глазами, поэтому не видел, как с серо-розового неба на него упал конус света.
В глазах Владислава Львовича вспыхнули звезды, много звезд, галактические скопления. На фоне безбрежного звездного простора возникли четыре человеческие фигуры. Они словно состояли из звездного света: белые контуры, просвечивающие тела. У троих были четко просматривающиеся, очерченные белым же светом лица идеально правильного рисунка; лицо четвертого постоянно менялось, — сейчас существо приняло внешний вид человека, хотя на самом деле никогда им не было. Равин это понял, он понял также, что перед ним представители более высокой цивилизации, чем сверхлюди.
— Человек! — раздался в ушах спокойный ровный голос. — Ты прошел первую ступень. Вторая и последующие ступени у тебя впереди. Жди.
Видение исчезло.
«В первой жизни я погиб во время взрыва. Во второй убила шаровая молния, в третьей в меня стреляли, в четвертой — слон. Почему меня всюду хотели убить и убивали? Кому и зачем это надо? Темным? Это имелось в виду, когда было сказано о первой ступени? Кто я такой, чтобы меня убивать столько раз?».
В глазах возник серебристый свет. Равин ощутил себя одиноко лежащим на громадной плоскости, как на операционном столе. В вышине, насколько хватало глаз, распростерлось серебристое облако, состоящее из множества переплетающихся, струящихся волокон.
— Тебя представляют, — звучал в голове тот же голос. — Ты на аудиенции.
Серебристые нити оживились, и в облаке возник глаз. Облако смотрело на него, и глаз был сформирован именно для того, чтобы Равин понял — его видят. Глаз смотрел безучастно, равнодушно, холодно. Все длилось секунду, и облако исчезло. Наступила темнота.
«Что это было? — Равин заволновался. — Ах да! Мне же сказали — аудиенция. Но у кого? Кому меня представляли? — Равин понял, кто это был, но тут же сознание напомнило выкрик Повелителя тьмы: „Не упоминай имен всуе!“. — Вот оно, значит, как! Дошло до „начальства“, до самого верха! Предписывающий судьбы!..».
— Владислав, ты можешь открыть глаза, — прозвучал неожиданно знакомый женский голос. Сквозь закрытые веки Равин ощутил сильный поток света, а под спиной жесткую ровную поверхность. — Открывай глаза, Владислав. С возвращением тебя!
Равин открыл глаза, ожидая вновь увидеть серо-розовое небо Трансплутона. Но над ним плыли оранжевые облака.
«База сверхлюдей! — понял Равин. — Я вернулся!».
Он сел. Вокруг матовый блеск посадочного поля, шары, торы, конусы. Рядом стоит улыбающаяся Светлана.
— Как настроение, серый? — спросила она и протянула руку. — Давай, помогу подняться.
Равин подал руку, поднялся. Масса вопросов возникла у Равина, и он хотел узнать ответы на все сразу.
— Мне бы с тобой поговорить, Свет.
— Обязательно поговорим. Если желаешь, хоть сейчас.
— Кто я? — выпалил Владислав Львович.
— Ты — серый. — Светлана засмеялась. — Ты — настоящий серый, ты даже не знаешь, какой ты замечательный серый! Ты — наш серый!
Они пошли по посадочному полю. Равин знал, что поле бесконечно, по нему можно в любую сторону идти хоть всю жизнь, но потом стоит пожелать, и окажешься в нужном месте.
— Я догадываюсь, о чем ты хочешь меня спросить, — начала Светлана. — И давай-ка начнем с твоей жизни на планете Земля — так тебе легче будет понять все последующее. Ты хорошо помнишь вечер с псевдо-Червякиным?
Равин утвердительно кивнул:
— Еще бы.
— В таком случае вспомни, как он охарактеризовал твою жизнь.
— Ты имеешь в виду его слова: серенький писатель, серенькое будущее, серенькие произведения?
— Не только. Он тогда очень четко сформулировал: «Жизнь замерла — ты умер».
— А в действительности я умер или не умер?
— И да, и нет. По предписанию ты… Как бы тебе объяснить? Ты не должен был соглашаться доделывать рассказ — твоя литературная фаза заканчивалась. Но ты согласился. Червякин тем самым удлинил стоп-фазу на неопределенное время и расшатал узел стабильности. А поскольку узел стабильности расшатан, Гений тьмы является лично и окончательно выбивает тебя. Мы с Эльзой едва успели. Быть бы тебе у темных.
— Ни черта мне не понятно. Ты извини меня, Света, но при чем здесь литература?
— Чтобы было понятнее, я вкратце обрисую твою жизнь. Только не надо морщиться. Мы же договорились.
— Я слушаю.
— Так вот, ты всегда занимался не своим делом. Я имею в виду твою самостоятельную жизнь. То, что военная служба не для тебя — ты понял, когда проходил срочную. Быть простым работягой — тоже не твой удел, не случайно ты сменил три места. Правильно?
— Ну, ты же все знаешь!
— Обязательно! Это я так, чтобы тебе не скучно было. Таксист и механик по ремонту телевизоров — тоже не твое. И тогда ты начинаешь писать, становишься писателем, даже издаваемым. Но вот что интересно: ведь ты отказывался от той или иной работы не потому, что тебе работа не нравилась или мало платили. Ты бросал все потому, что вокруг тебя были люди, которые делали работу лучше тебя. Вот в чем дело! Ты не был в числе лучших! Ты не был даже равным среди лучших, и именно это заставляло тебя менять работу, профессию…
«А ведь она, пожалуй, права, — подумал Владислав Львович. — Если поглубже копнуть, так оно и есть…».
— Вот-вот, именно поглубже, — сказала Светлана. — А там — поглубже — заложено стремление быть первым, лучшим, которое тебя точит. Само по себе это хорошо. Но вот как быть с тем, что в тебе не заложена возможность реализовать это стремление?
— ???
— Да-да, не за-ло-же-на! Ты — серый. Тебе предопределена такая судьба. Что делать! Таких, как ты, много: мечутся по жизни, ищут свое место в ней. А у них нет своего места. Это и есть их судьба — вечные метания, вечный поиск…..
— Неудачники, — усмехнулся Владислав Львович.
— Да брось ты! Неудачники в глазах других. А для внутреннего состояния подобных тебе — нормальное течение жизни. Для тебя жизнь — это поиск самого себя. Ты всю жизнь занимался именно своим делом: менял работу, друзей, места жительства и так далее, И везде ты вносил стабильность, прочный средний уровень, от которого потом отталкивались другие. Они ориентировались на тебя. Смена «декораций» и является для тебя жизнью. Став же писателем, ты словно остановился в пути, что равносильно смерти. Ведь для тебя, как для всех и для всего, стабильность заключается в движении. Стабильность — это не покой, наоборот, стабильное движение. Для тебя оно, прежде всего, заключалось в смене рода деятельности, как, впрочем, и для всех серых. Вот и всего, стабильность заключается в движении. Стабильность — это не покой, наоборот, стабильно движение. Для тебя оно, прежде всего, заключалось в смене рода деятельности, как, впрочем, и для всех серых. Вот и причина появления Анхра-Манью. Вот что означает его выражение: «Жизнь замерла — ты умер». Именно такие «трупы», продолжающие физическую жизнь, и нужны темным. Но ему не удалось добиться своей цели. Предписывающий судьбы сам вмешался.
— У меня была какая-то аудиенция на Трансплутоне. Меня представляли ему?
— Да, это он — Разум Вселенной. Общее движение мира управляется им.
— А другие четверо? Сначала я видел четверых…
— Представители сверхцивилизаций. Видишь ли, во Вселенной существует своя иерархия: на высшей ступени — Разум Вселенной, ниже — сверхцивилизации, затем сверхлюди и им подобные, вернее, разные, и уж на самой нижней ступеньке находимся мы, человечество.
— Ты как-то странно говоришь… Почему ты сказала «мы»? Разве ты не сверхчеловек?!
— А ты до сих пор не понял? Впрочем, ты никогда не интересовался, кто я. Да, я тоже человек с планеты Земля, как и ты. Я — такая же серая, как и ты. Просто со мной начали раньше работать, чем с тобой. Я давно здесь, с ними…
— А Эльза Марковна?
— Она — сверхчеловек, она наш наставник.
Некоторое время они шли молча.
— Что тебя еще интересует? — спросила Светлана.
— Теперь меня интересует одно — будущее. Что будет дальше?
— Будущее зависит только от тебя, В данный момент тебя нет ни в одной из четырех жизней твоей энергоструктуры, ты везде мертв… Я не знаю, как это правильно объяснить… Не мертв и не жив… Как на магнитофоне: ставишь ленту, слушаешь, в любой момент можешь остановить воспроизведение, но на пленке запись существует. Так и с тобой: считай, что темными нажата кнопка «Стоп». Поэтому ты и оказался на Трансплутоне. Мы читали твою мыслезапись, ты, в основном, правильно рассуждал…
— А эти люди, которые там лежат?..
— С ними то же, что и с тобой — они сейчас вне времени. Но не забывай главного: тебе предоставлена возможность вернуться, восстановить узел стабильности, вернуться в жизнь, на Землю.
— В противном же случае?..
— В противном же случае снова Трансплутон… и надолго. Ты можешь хоть сейчас вернуться туда, только пожелай. Ты перед выбором.
— Допустим, я выбираю возвращение в жизнь. Что мне необходимо сделать?
— Для начала вернуться на Землю, а там… Сам поймешь по обстоятельствам. Нам, серым, многое разрешено: например, ошибаться… Потому-то мы и серые, а на светлые. Светлые не могут напрямую вступать в борьбу с темными, мы — можем.
— Но я сам видел, как Эльза Марковна стреляла!
— Эльза Марковна — сверхчеловек, а это означает, что она пока еще человек. Ты видел светлых на Трансплутоне — это уже существа другой материальной организации, нежели мы и сверхлюди… Другой уровень материи; они, скорее, энергетические поля, чем органика… Они существа космического пространства, а мы все привязаны к планетам, включая и сверхлюдей. Но знай; есть серые, работающие на темных. На Трансплутоне лежат и те, и другие. И те, и другие готовятся к сражению.
— Будет война?
— Война и не прекращалась.
— Скажи мне, Светлана, а почему именно меня забрали с Трансплутона?
— Что значит «именно меня»? Не ты первый, не ты последний. Не надо преувеличивать свое значение. Каждый из нас отвечает за себя — за свой узел стабильности всеобщего движения. Эльза Марковна через информационное поле своей цивилизации передала банк данных твоей жизни. Чем мотивировался Разум, принимая свое решение, можно только гадать. Пути Господни неисповедимы, знаешь же.
— Все мы ходим под Богом, — сказал Равин, усмехаясь. — А я возьму и пожелаю вернуться на Трансплутон? Как, в таком случае, быть с решением Всевышнего?
— Тебя, как можешь убедиться, еще не вернули, а лишь предоставили возможность выбора.
— Да, я глупости говорю… Мне бы подумать…
— Для этого ты здесь и находишься. Я имею в виду не базу конкретно, а то, что ты находишься вне Земли. Надеюсь, не разучился еще перемешаться в пространстве?
— Ты хочешь сказать, я получаю прежнюю свободу?
— Конечно, Владислав! Чтобы сделать выбор, необходима свобода.
Равин остановился и недоверчиво посмотрел на Светлану.
— Существует множество степеней свободы… Попугаю, сидевшему в клетке и выпущенному в комнату, кажется…
— Сняты пространственные ограничения. Сняты информационные ограничения. Неужели ты до сих пор не понял? В таком случае, ответь мне на последний вопрос: почему ты знаешь то, о чем тебе никто никогда не рассказывал?
— Подожди, что ты хочешь этим сказать? — Владислав Львович искоса посмотрел на Светлану, и вдруг в его голове совершенно ясно прозвучало: «Снят информационный барьер, я же тебе говорила. О чем ты только думаешь?».
Светлана улыбнулась и с каким-то особенным выражением в голосе сказала:
— Вот ты и мысли стал читать. Наконец-то! А то был, как глухарь во время брачного периода… Теперь думай. До встречи.
Светлана исчезла.
Владислав Львович решил, не откладывая, проверить услышанное.
С расстояния миллиона километров Земля показалась ему чужой и совершенно холодной. Ночная тень на треть съела шар, и создавалось впечатление, будто планета новогодней игрушкой плывет в океане нефти.
От Земли кто-то летел. Похоже, что женщина. Равин не видел ее, но чувствовал неведомым дотоле шестым чувством. И вообще, движение в обоих направлениях оказалось довольно оживленным. Неожиданно откуда-то сбоку надвинулась громадная сигара корабля. Равин ощутил жесткий захват силового трала, и через секунду его бесцеремонно втащили внутрь.
Корабль принадлежал темным. Это был боевой корабль. Внутри салона в четыре ряда сидели в креслах штурмовики. Штурмовики закатывались в смехе, указывая на беспомощно болтающегося под потолком Владислава Львовича.
Перед Владиславом Львовичем появилось очень высокое существо с лысой головой, покрытой серыми и зелеными пятнами, с уродливым отталкивающим лицом. Треугольный рот шевельнулся, и Равин услышал:
— А-а, землянин! — Существо обернулось к кому-то из сидящих сзади. — Вась, твой родственник. — Опять повернулось к Равину. — Что скажешь, серенький? Ты еще не определился, с кем быть?
Владислав Львович замотал головой.
— Я ни за кого. Я просто хотел посмотреть, как идут дела на Земле.
— Чего там смотреть — отлично идут дела. Летим с нами. Скоро будет крупная заварушка. Поглядишь, как мы зажарим этих хлюпиков! Братва, берем с собой?
Вокруг поднялся разноголосый гвалт.
Равин отчаянно замотал головой:
— Я не могу… Я ни с кем, я ни за кого…
— Ладно, не дергайся. — Существо ощерило треугольный рот, разглядывая Владислава Львовича. — Анхра-Манью велел не трогать тебя. Ты — его собственность….. — Существо замахнулось культей с двумя когтями вместо пальцев. — Прочь с глаз, медуза!..
Равина вышвырнуло в космос. Корабль мгновенно растаял среди звезд. Владислав Львович встряхнулся, как побитая собака, выругался вслед черному кораблю. Сделав бросок, завис над Землей, наблюдая закручивающиеся в спирали облака внизу. В облаках кто-то был, какая-то большая масса пряталась в вихрях зарождающегося тайфуна. Масса была нейтрально настроена, и Равин успокоился.
«Куда я лезу? — подумал он. — Что я о себе возомнил, серое ничтожество?! Тут такие силы действуют… Любому из них достаточно пальцем шевельнуть, чтобы превратить меня в пыль, в газ, во что угодно! Какого лешего я возвращаюсь на Землю? Уверяют, будто без меня некому справиться! Я буду пахать, а другие чем будут заниматься? Смотреть, как я разгребаю дерьмо, одобрительно кивать головами и тут же гадить? Нашли ассенизатора! Хватит, помыкался.
…Пусть другие пашут?..
Почему другие не шевелятся?! Я должен шевелиться, а они имеют право смирнехонько лежать? И, как всегда бывает в таких случаях, я же и буду крайний! Нетушки, к чертям собачьим! Я подожду следующего витка эволюции. Пересижу или перележу до лучшей поры.
…В некоторых случаях необходим образец для подражания…
Пример показывать другим — это мы уже проходили; это уже было: примерным трудом, примерным поведением и прочими примерными вещами убеждать окружающих. А людям наплевать. Ты какого-нибудь дядьку убеждаешь, убеждаешь, а ему наплевать — по фиг все… В лучшем случае скажут: „Не надо нас учить жить!“ — и пошлют подальше.
…Так есть ли смысл возвращаться?.. Нервы себе жечь лишний раз? Хватит! Полежим на Трансплутоне.
…Полежим на Трансплутоне?..
Благо, от такого лежания пролежней не появится. Вон сколько народа там лежит. И что, все дураки, что ли? Ведь лежат, не возвращаются. А тут умный один нашелся, на подвиг за правое дело поднялся… Вообще-то, что мне другие? Там ведь и от темных лежат. Так мне и за них ответ держать?
…Каждый отвечает за свои поступки сам…
Интересно, что думают они? Вот будь я за темных, как бы я рассуждал?
…Интересно…
Да очень даже просто, я рассуждал бы примерно так. Сейчас вернемся, осмотримся-обживемся и за дело. Перво-наперво я бы всех дядек, всех-всех-всех, запугал до неприличия. Они боятся, когда до шкуры доходит дело. Запугал бы я их и заставил делать то, что мне необходимо.
…Но для этого надо не просто запугать…
Страх — дело такое: сегодня страшно, а назавтра уже привыкли. Сегодня соседа в подъезде зарезали — страшно. А назавтра — „Да у нас через полчаса на каждой площадке кого-нибудь режут — обычное дело!“ — дядьке уже не страшно. Надо еще унизить. Но не прямо в лицо бросить оскорбление — это потом, не сразу, — а довести до такой степени унижения, чтобы дядька, поедая дерьмо, был доволен и считал, что лучшего дерьма на свете никто не ест. Чтобы он утирался от плевков и думал: „Ты смотри, какие плевки хорошие! Да как часто!“.
И непременно запугать всех. Дядьки любят, чтобы „все тоже“. Им так спокойнее. А если кто завозникает, так дядьки сами разберутся: „Все дерьмо едят, а ты лучше, что ли, сукин сын?!“.
А мне говорили, что я за светлых. Вот это да! Из меня отличный темный! Я почему-то прекрасно знаю, как надо рассуждать и что делать с темной стороны, и абсолютно не представляю, как со светлой. Даже не знаю, за что зацепиться.
…Типа такого что-нибудь — отдай свой кусок ближнему?..
Нет, не то. Практика показывает, что когда я отдаю одному, видя это, тут же пристает другой, за ним трети! В результате я остаюсь ни с чем и сам начинаю просить. И не дай бог, кто-то сжалится надо мной и подаст — этот человек пропал так же, как и я.
Честность? Хорошо быть честным, когда любой старается обмануть и обманывает.
…Доброта?..
Никакой доброты не хватит на тотальное зло. Сам озвереешь, и тогда появится доброта с зубами. А это уже не совсем доброта. Мир давно свихнул мозги на этой почве! Куда уж мне с моим умишком, если человечество на протяжении веков не могло справиться с задачей.
…Но коли светлые держатся за Землю, за человечество, значит что-то было? Значит что-то находили! В противном случае на планете давно бы хозяйничали темные…
Это должна быть штука неисчерпаемая, не зависящая от сиюминутности. Любовь? „Ол ю нид из лов!“ — как пел гений?
…А что, если действительно любовь, только не на уровне секса и платонического воздыхания по предмету безмерного обожания…
Любовь другого порядка?
…Да, так. Моральный урод не способен на любовь, поскольку любовь не является моральным уродством. Единственная вещь, которая выдерживает всю мерзость и возрождается. За что женщины любят цветы?..
Э-э-э… за то, что цветы есть выражение на практике категории прекрасного. Прекрасное не замажешь никаким дерьмом, в этом плане оно абсолют, оно вечно, в силу своего совершенства.
…То есть, любовь именно нужного нам порядка — стремление отождествить это прекрасное с собой, слиться с ним…
Это уже другая любовь, не похоть членистоногих и членисторуких.
…Это любовь не „за что-то“ (за доброту, ласку, богатство), это любовь „потому что“ (потому что это прекрасно)…
Может, по этому признаку и идет разделение? Здесь проходит терминатор человечества? А я? Я могу так любить?
…Не знаю…
Но я хотел бы!
…Хотеть не вредно, говорят дядьки. Надо стремиться к этому…
Интересно получается: неумение любить — маркер серых!
Наличие стремления — светлая ориентация? Неумение и отсутствие стремления — темная?
А в чем моя задача? Как же я других научу любить, если сам не умею?
…Никого и не надо учить, никому ничего не надо доказывать, убеждать! Каждый созревает сам…
И делает выбор… И сам отвечает за свой выбор?
…Потому-то многие и лежат на Трансплутоне, что надо самому выбирать…
…В мире две силы — созидающая и разрушающая. Созидающая — это любовь. Разрушающая — это?..
Это антилюбовь!».
Совсем рядом пролетел мертвый спутник. Равин проводил его глазами и вдруг понял: мысли, несколько мгновений назад прозвучавшие, не совсем его мысли. «Кто со мной разговаривал?» — подумал он и посмотрел вниз, в темный глаз тайфуна. Неизвестное существо все еще находилось там.
— Кто ты? — спросил Равин.
— Я жду, когда ты сделаешь выбор, — пришел ответ.
— Но кто же ты?!
Ответа не последовало, и в облаках уже никого не было. Зато Владислав Львович увидел знакомую с детства белую бабочку земной космической станции. Сердце радостно забилось. Владислав Львович, стараясь не попасть в поле зрения иллюминаторов, подлетел к станции со стороны стыковочного узла, и то, что открылось глазам, заставило его вцепиться в поисковый щуп.
Люк станции был открыт, в нем возился, выбираясь наружу, космонавт, а метрах в двух в стороне пульсировало серебристое облачко, подобно амебе выпрастывающее многочисленные ложноножки, постоянно изменяющее внешние очертания. Космонавт не видел облачка, да и не мог увидеть — слишком узка у человека воспринимаемая полоса спектра излучения.
Равин понял, что наблюдает развитие той самой трагедии: космонавты выйдут в космос, закроют люк, а эта гадина не даст его открыть. Мужики погибнут? Ну уж дудки! «Сейчас, ребята, помогу, сейчас я оформлю дело, как надо», — сказал мысленно Равин, сконцентрировал всю, на какую был способен, энергию перемещения и направил дикую силу броска на серебристое облачко. От удара о внешнее поле энергокапсулы у Владислава Львовича потемнело в глазах, но он напал неожиданно, и существо не успело создать мощную защиту, поэтому поле удалось пробить, и Равин, вцепившись в вязкую массу облака, увлек его за собой как можно дальше от станции, от Земли.
Существо опомнилось и попыталось охватить Равина выростами, стечь по рукам к голове. Равин вывернулся и несколько раз ударил облако коленом. Но существо было сильнее, Равин это понял по замедлившемуся, а потом совсем прекратившемуся полету. Облако рванулось в руках, и Равин увидел, что держит за горло Максвела. Равин, скорее от страха, ударил, целя в ржавое кольцо, но кулак столкнулся непонятно с чем, и встречный страшный удар отшвырнул Владислава Львовича. Он закувыркался в пространстве, однако сумел быстро справиться от удара и остановил вращение.
«Чем этот гад меня?..» — подумал Равин, обернулся к карлику и все понял. Максвел из лилипута превратился в пятиметрового, он просто резко увеличился в размерах, словно взорвавшись.
Максвел бросился в атаку. Владислав Львович ушел на сотню километров вниз, оглянулся, но Максвел оказался рядом. Равин метнулся по дуге, сделал бросок в новую точку пространства. Максвел возник в двух шагах. Владислав Львович понял, что в открытом космосе ему не уйти. Оставалось одно — спрятаться на какой-нибудь планете. Внизу проплывали венерианские облака. Равин, не раздумывая, нырнул к поверхности. Покружив над вершинами исполинского горного хребта, заметил глубокую расщелину и скользнул в нее.
Максвел появился в облаках и повис в нерешительности. Равин, наблюдая из-за каменного уступа, понял, что тот его не видит.
И вдруг Максвел начал быстро раздуваться. Он закрыл собою половину неба, сквозь него проступили очертания облаков, а он продолжал и продолжал расти в размерах, становясь прозрачнее, разряженнее.
Равин похолодел: плохо дело. Если Максвел хотя бы одной частицей своего тела коснется его, то тотчас же сконцентрируется в этой точке, и спасения уже не будет.
Максвел разрастался на глазах, обтекая вершины горного хребта, заполняя каждую расщелину.
Владислав Львович, собираясь бежать, вскочил. Тело Максвела дрогнуло, он увидел свою жертву. Но тут что-то произошло. Словно прокололи баллон аэростата — Максвела перекосило, начало скручивать, рвать лоскутьями. Поднялся чудовищной силы вой. Пытаясь спасти оставшееся, Максвел дернулся в сторону, но его продолжало стягивать к какому-то одному центру. Уже скомкались, как мокрая простыня, правая нога, бок, всасываемые мощным «пылесосом».
Равин вылетел из расщелины, посмотрел вверх. На вершине скалы раскачивался под ураганным ветром венерианец. Владислав Львович опешил. Жора-венерианец пожирал Максвела, от которого уже осталась одна голова — гигантская, с выпученными глазами. Голова сморщилась, но еще держала форму.
Венерианец раскалился до вишневого цвета, затем стал ярко-красным. Остатки головы съежились и с протяжным воем закружились вокруг него.
Равин догадался, что сейчас произойдет, и закричал:
— Не надо, Жорка! Остановись!
Жора раскалился до ярко-лимонного цвета, по его телу пробежала белая трещина-молния, и ударила ослепительная вспышка взрыва.
Сердце у Владислава Львовича остановилось.
— Жорка!!! — закричал он. — Жора! — Равин мгновенно оказался на вершине скалы. — Жорка, что ты наделал? Зачем, Жора? — Равин, размазывая слезы, завис над оплавленной площадкой. Мелкие остывающие капли покрывали все вокруг. — Друг Жорка, значит ты все понимал, умница… Значит, ты… Ты просто не умел разговаривать. Но я бы тебя научил!.. Жора-Жорка…
Равин замолчал, заметив в углу площадки под нависшими обломками какое-то движение. Два маленьких смоляных листочка, прижавшись друг к другу, прятались между камней.
«Дети», — понял Равин. Он подлетел к ним.
— Ох вы, мои маленькие ребятишки, что же нам теперь делать? Нет папки больше.
Два листочка доверчиво развернулись.
У Владислава Львовича защемило сердце.
— Да я и играть-то с вами не умею. — Равин вздохнул — Теперь я буду вам папкой.
Мчащиеся низкие тучи озарились прерывистым светом, в них возникла воронка, и в самом ее центре повисла сигара штурмового корабля темных.
Равин поднялся на метр над площадкой, оглянулся на маленьких венерианцев.
— Подождите-ка меня, мальчики-девочки. Я сейчас с гостями разберусь.
Он взмыл над пиком и остановился так, чтобы его увидели с корабля. Надо было увести штурмовиков, отвлечь на себя. Иначе темные выжгут на Венере то единственное, что имеется — первые комочки жизни, пусть и не гуманоидной, пусть чужой, но жизни, и к тому же, разумной.
На корабле его увидели. Засветилась, разворачиваясь, груша силового трала-ловушки.
Равин холодно усмехнулся.
— Давай-давай, пошевеливайтесь, нелюди.
Уловив момент, когда трал развернется для захвата, Владислав Львович вылетел за пределы атмосферы. Он знал, теперь темные не выпустят его из своих прицелов и будут преследовать. Ну что ж, поиграем в догоняшки.
Корабль выпрыгнул из облаков, как косатка из воды.
«Марс», — послал Равин свой энергетический импульс в точку переноса. Под ногами помчались барханы холодной марсианской пустыни. Однако впереди над горизонтом обозначился черный корпус корабля. Равин развернулся на месте. Сзади тоже летел корабль.
«Куда теперь?» — подумал Равин.
С обоих кораблей выбросили тралы, светящиеся щупальца стремительно приближались.
— Равин!
Владислав Львович вздрогнул, не понимая, кто его окликнул.
— Равин, ты меня слышишь?
Владислав Львович понял, что голос звучит у него в голове.
«Слышу, — мысленно ответил он. — Что надо?».
— Равин, подпусти тралы к себе поближе и прыгай вверх. Я тебя жду.
— Кто ты?
В ответ в голове раздалось:
— Пам-парач-па-бум-па-бум-па!..
— Понял, — ответил Равин. На душе у него полегчало.
Корабли с развернутыми ловушками приближались, Равин прикинул скорость, время касания и в последний момент, когда тралы готовы были захлестнуть его, рванулся вверх. Под ногами полыхнула вспышка.
Равин оказался внутри непонятного сооружения, почти без стен. Несколько плоскостей удерживались тонкими нитями. Он сидел на скамье, рядом сидел трехметровый робот-медвежонок.
— Меня зовут Тяг. Смотри!
Два черных корабля кружились над пустыней, не в силах расцепить тралы.
— Устроили мы им карусель, — сказал Тяг. — Ну да хватит, пора кончать.
Он что-то сделал своей руко-клешне-лапой под решетчатой фермой, и черные сигары внизу превратились в два огненных шара. Шары по инерции сделали оборот и погасли.
— Вот так-то. — Тяг повернулся к Равину. — Ты у нас молодец. — Он коснулся руко-клешне-лапой плеча Владислава Львовича. — Когда все кончится, прошу в гости. Я живу на Уране. До встречи. Передаю тебя с рук на руки.
На секунду в глазах встала бесцветная вспышка переноса, и Равин оказался сидящим в кресле, в знакомой комнате с зелеными стенами, округляющимися к полу. В кресле напротив сидела Эльза Марковна. Тут же были Светлана, Януш и еще трое незнакомых сверхлюдей, рассматривающих Владислава Львовича с неподдельным интересом.
— Значит вы полагаете, что жизнь на Венере разумна? — спросил один из сверхлюдей, опуская всякие приветствия.
Равин секунду смотрел на него, приходя в себя.
— Да. Жизнь на Венере разумна. Там осталось двое маленьких. Их родитель погиб…
— Дети уже под нашим контролем. Вам удалось установить контакт с существом, жившим в пяти измерениях. Поздравляю.
— Похвально, Владислав Львович, — сказала Эльза Марковна. — Судя по вашим поступкам, вы сделали выбор.
Светлана вскочила, подбежала и чмокнула Равина в щеку.
— Ну, Владислав, я в восторге от тебя. Сегодня вечером, как и договаривались, жди меня ужинать. Только купи чего-нибудь вкусненького — v тебя холодильник совершенно пустой.
Равин затряс головой.
— Постой же, Светлана! Да погоди ты, Свет! — уклонился он от ее поцелуя. — Эльза Марковна, что говорит эта барышня? О каком вечере?
— О сегодняшнем, Владислав Львович. Вы возвращаетесь по петле времени к моменту потери узла стабильности. Или вы не желаете возвращаться?
— Еще чего!
— Тогда несколько слов перед отправлением. Теперь, когда вы вернетесь в исходную точку своего конфликта и вновь станете землянином, все, чему вы здесь научились и чем стали обладать, сохраняется. Учтите это и не совершите непоправимого поступка, когда придется решать человеческие проблемы. Помните, мы всегда с вами.
— Так все-таки я человек или нечеловек?
— Вы — серый, А теперь… — Она встала. — Время подходит, давайте прощаться.
Равин встал. Светлана положила ему руки на плечи:
— До встречи на Земле, Владик. Будь умницей. — Она быстро поцеловала его и отошла.
Подошел Януш, пожал руку.
— До встречи. Я приеду в ваш город.
Подошли трое сверхлюдей и тоже пожали руки.
Равин стоял и не знал, что делать.
— Ну и куда мне? — спросил он.
— Как обычно — сквозь любую стену, Владислав, — ответила Светлана и помахала ладошкой.
Равин нерешительно направился к левой стене.
— Успеха! — сказали все, словно сговорившись.
— К черту! — Равин шагнул в стену.