Река стала совсем узкой. Плывя посередине, они могли дотянуться веслами до берегов, Вел с одной стороны, Бал — с другой. Лес далеко ушел от реки. На топких берегах росли теперь только низкие сосенки, да у самой воды — кустики ивы. Душно пахло болотными травами. Весло путалось в тонких, как сыромятные ремешки, стеблях кувшинок. Их круглые листья мешали грести. Вел и Бал толкались веслами, упираясь в заросшее корневищами дно. На одном из поворотов Выдра, протянув вперед руку, крикнул с передней лодки:

— Вот оно, Торжище!

— Чего-о? Этот бугор? — разочарованно протянул Бал.

— Он самый. На нем столб врыт. Видишь? Вокруг столба и собираются люди мену вершить. А дыма не видно. Не пришли еще, значит, урсулы.

Пока на бугор смотрели, задние лодки к ним подошли. Десять лодок из десяти родов в одну кучу сгрудились. От комаров и мошек житья не стало.

— Чего встали? Плыть надо, а не рты разевать!

— Это Выг комаров ртом ловит. Не мешай!

— До места рукой подать. Двигай…

Тронулись дальше. Река то в одну сторону повернет, то в другую. Зачем она так петляет? Шла бы себе прямо к бугру. Так нет, опять в сторону повернула. Был бугор впереди, а теперь сзади остался. Выходит, реки тоже свой след путают, не дают сразу к нужному месту пройти?

Долго так плыли, петляя среди мхов и кустарников. Вспугнутые с гнезд, утки, гуси и болотные кулики чертили небо, проносились над самыми головами. Наконец передний челн уткнулся носом в заросший осокой берег. Узкая тропинка вела к холму со столбом на вершине. Взвалив на спины мешки с мехами, охотники направились туда. На бугре захрустел под ногами сухой белый мох и низкорослый брусничник. Не обращая внимания на людей, краснобровые тетерева гонялись друг за другом по ягоднику. Мешки сложили по одну сторону от столба. С другой стороны — место урсулов. Старый Выдра никому не дал отдыхать: одних отправил за дровами, других — на охоту.

— Мы пришли первыми, нам и гостей принимать. Много дров надо принести, много мяса добыть.

Всю ночь жгли костер, ждали урсулов. Жарили куски оленины на ивовых прутьях, ели, хоть и сыты были, от нечего делать. Хорошо летом, когда дичи полно. Вот и ешь вволю, чтобы голодной зимой было что вспоминать.

На другой день пришлось опять за дровами идти. И еще день и ночь у столба просидели. Урсулов все не было. Еще одного оленя в лесу добыли. Животы у всех, как у сытых волков, раздулись, а все же то один, то другой охотник, кряхтя, поднимался, шел к туше, отрезал кусок мякоти пожирней и, нанизав его на ивовый прут, возвращался к костру.

Капает жир на угли, синеньким огоньком горит, пахнет вкусно. Глядишь, и другой охотник поднялся, тоже к туше оленя пошел кусок полакомей выбрать. Один только Выдра вместо жареного мяса вареное ел. Для того с собой и горшок глиняный привез. Хороший горшок, звонкий. На огне держать можно. В нем он рыбу и мясо варил, добавляя к ним кореньев и ягод.

— Жареное мясо в животе комом лежит, — объяснял он. — А жиденького поешь, и хорошо станет. Вам, молодым, все равно. А вот проживете столько зим, сколько я прожил, узнаете…

День ото дня старика все больше беспокоило, что не шли и не шли урсулы.

— Утки уже крепко в гнездах сидят, — размышлял он, — комары в силу вошли, кувшинки на реке распустились. А урсулов все нет и нет. В прошлые годы они всегда первыми приезжали.

Прошел еще день. Молодым охотникам надоело без дела сидеть, ворчать стали:

— Надо навстречу урсулам идти. Может, случилось что, помощь нужна? Что мы тут зря комаров кормим!

Кто постарше был, уговаривали еще подождать. На землю урсулов нельзя идти. Так уж издавна повелось. Урсулы на землю венов не ходят, и вены на их земле никогда не бывали.

— Потому и живем мирно, не ссоримся. Закон этот нельзя нарушать. Увидят они наши лодки, испугаются, засаду устроят. А прятаться они хорошо умеют. Пустят стрелу из кустов — и поминай как звали. Стрелы хоть и короче наших, зато почти все с бронзовыми наконечниками. Насквозь сохатого пробивают.

— Тогда один челн послать надо, а не всем плыть, — не унималась молодежь. — Одного челна не испугаются, с миром встретят.

Из молодых больше всех Вел спорил. Уж очень ему хотелось землю урсулов поглядеть. Да и предсказание Колдуна помнил. Чуть даже не сказал о нем, но одумался. Не велел Колдун о том говорить.

Еще день прошел. Совсем затомились охотники. Сидят, в огонь молча смотрят. Покачал головой старый Выдра:

— Дождались… Вместо урсулов Тоска-Печаль к нам пришла.

— Какая Печаль? — вяло спросил длинный Выг.

— Черная. Что людей мучает.

— Расскажи! — сгрудились вокруг старика молодые охотники.

— Ну, слушайте.

Выдра уселся поудобнее, подождал, пока все утихли, и начал:

— Давно это было. Люди, звери и птицы тогда на общем языке говорили. Жила в то время одна женщина. И потерялись у нее дети: пошли в лес и не вернулись. Побежала она их искать. Пришла к белкам. «Не видели, спрашивает, детей моих?» — «Не видели», — отвечают белки. Пришла к лисицам: «Не видели детей?» — «Нет, отвечают, не видели». Запрокинула голову женщина, стала у птиц спрашивать. «Нет, — отвечают птицы, — не видели мы детей твоих». Прибежала она к людям: «Не видели, куда мои дети делись?» — «Видели, отвечают, вон на то болото пошли». А сами смеются ей вслед. Обманули ее… Вот с тех пор и ходит женщина эта по лесам да болотам, детей своих ищет. От горя лицом почернела, высохла так, что невидимой стала. Говорить разучилась. Поняла, что обманули ее люди, мстить им стала. Птиц и зверей не трогает, а как увидит костер и одинокого охотника, подкрадется неслышно и мучить начнет, сердце рукой своей высохшей из груди вырывать… Вот так-то! — заключил старик свой рассказ и крикнул весело: — А ну, кто к чужой реке сбегать хочет? Поглядим, нет ли следов каких там.

Молодежь тотчас на ноги вскочила, оживились все, про Печаль-Тоску позабыли. Каждый за топор или копье ухватился.

— Оружие с собой не берите! — строго сказал Выдра.

От холма к лесу урсулов вела такая же, выстланная жердями, тропинка. Да и лес оказался такой же, как у венов. И деревья такие же, и трава, и птицы. На стволах елей видны затески. С пути не собьешься! Вот и река урсулов. Такая же узенькая, только не по моховому болоту, а среди леса течет. Поперек реки деревья упавшие. Не так давно ветровал был: хвоя еще свежая. Нет, не проезжали урсулы, не было их здесь.

Вернулись вены на свою землю, к холму. Еще три дня и три ночи ждали гостей. Решили назавтра с зарей назад плыть.

— Вы как хотите, а я домой без соли не вернусь! — решительно сказал Вел. — Женщины нас засмеют. Да и как весь год жить без соли?

Долго молчали старшие охотники. Долго думали. Выдра наконец сказал:

— Да, плохо жить без соли. Но можно. Лучше бы ты не ходил в землю урсулов, Вел. Не по обычаю это… Но никто не может принуждать человека. Каждый волен делать что хочет, лишь бы это не принесло вреда роду и племени. Иди, если хочешь. Но не ссорь нас с урсулами! Иначе племя жестоко накажет тебя.

— Я не буду драться с урсулами. Я иду к ним, чтобы обменять на соль наши меха. Я иду! А ты, Бал, пойдешь со мной?

— «Топор и копье всегда должны быть вместе!» Или ты забыл этот закон охоты, Вел? — хитро подмигнув, ответил тот.

Прежде чем отправиться в обратный путь, охотники перетащили лодку Вела и Бала к реке урсулов, помогли расчистить лесной завал. Выдра, прощаясь, подарил Балу свой любимый горшок для варки пищи.

— Возьми. Жидкая пища не ложится комом в желудке… Ну, плывите! Мы с Выгом еще пять дней вас тут подождем. Может, вернетесь.

— Нет, — твердо сказал Вел. — Если вернемся, то только с урсулами. А не встретим их, поплывем дальше, до тех мест, где соли много. Без нее назад не поедем.

Вел оттолкнулся веслом от берега, и лодку медленно понесло течением. Оба молодых охотника подняли руки, прощаясь, потом сели на свои места: Бал на носу, Вел на корме лодки. Два весла неслышно вошли в воду, лодка тихо поплыла по темной, укрытой деревьями речке урсулов.

Плыть вниз по реке не то что против течения. Вода сама несет лодку. Сиди себе да правь веслом, чтобы на корягу не наскочить. Хорошо, легко плыть. А на сердце легкости нет. Чужая река, незнакомая. На каждом повороте опасность подстерегает. Может, из-за кустов чужие глаза за тобой следят, может, кто-то уже тетиву лука натягивает… Ухо тревожно ловит каждый шорох в лесу. Но тихо вокруг. Птицы с ветки на ветку перепархивают спокойно, лоси на водопой пришли. Значит, нет близко людей. А все-таки тревожно, боязно плыть по чужой реке. Без единого всплеска опускаются в воду весла, как тень скользит легкая лодка под нависшими сверху деревьями. Молчат Вел и Бал, только глазами каждый кустик обшаривают.

На обед не останавливались, плыли до тех пор, пока солнечный свет не погас на вершинах деревьев. Река урсулов к тому времени стала намного шире. Самое высокое дерево через нее уже не перебросишь. Лес поредел. Меж сосновых стволов далеко видно. Вел облегченно вздохнул: засаду тут не устроишь.

На ночь остановились, затащив лодку в устье маленького ручейка. Прикрыли ее ветками, сами на берег вышли, подальше от лодки легли. А вокруг сучьев сухих набросали, чтобы слышно было, если ночью подкрадываться кто станет. Спали сторожко, вполглаза. А чуть рассвело, опять дальше поплыли. И все время молча, крадучись, как передовые воины перед встречей с врагом.

— Нельзя нам так плыть! — первым нарушил молчание Вел. — Увидят нас урсулы, решат, что не с добрыми мыслями мы плывем. Открыто плыть надо, не таясь. Пусть видят все, что без злого умысла Бал с Велом в чужую землю пришли.

Бал словно только и ждал этого, распрямил спину, свистнул громко, раскатисто. Из густой травы на берегу подскочил заяц, прижав уши, ошалело кинулся к лесу.

— Ух ты! Ух! — завопил Бал и еще громче, сунув в рот пальцы, свистнул вдогонку.

На другом берегу реки шарахнулись из кустов косули, только белые хвостики замелькали. Много дичи в лесу урсулов! Не меньше, чем в родных для Вела и Бала местах.

К вечеру третьего дня на небо наползли тучи. Дух грома сердито вдали заворчал. Но Вел с Балом не спешили приставать к берегу: знали — до ночи дождя не будет, мошки и комары не зря роем вьются. Плыли теперь открыто, быстро, по самой середине реки. А она становилась все шире. Лес то подходил к берегам, то отступал от воды, давая место лугам с высокой сочной травой. На лугах паслись стада круторогих косматых туров. Только что народившиеся телята таращили бессмысленные глазенки на проплывавшую лодку.

На пятый день впереди большая вода открылась. Парни пристали к берегу, влезли на покрытый редкими соснами холм, огляделись вокруг. Нет, не в озеро впадала река, по которой плыли, а в другую, большую реку. С холма далеко видно, но ни одного дымка в далеких лесах.

Решили здесь, на холме, ночь провести. Натаскали сухих сучьев, с помощью Криссового амулета добыли огонь, большой костер развели. Может, урсулы, издалека увидев, придут?

Сели ужинать вяленым мясом. Елось плохо. Беспокойные мысли одолевали. Почему урсулов нигде не видно? Куда дальше плыть: вверх или вниз по новой реке? Да и плыть ли? Все здесь чужое, молчаливо настороженное, неприютное. Хмурые тучи солнце закрыли. Урчит, сердится Дух неба, огненные стрелы в землю бросает, камни с небесных гор — облаков — вниз сыплет. Не видно их, а слышно хорошо. Вон как грохочут… Не зря сердится Дух неба: почему вены в землю урсулов без спроса пришли? А у кого спросить разрешения, если нет урсулов нигде!

Вел вытащил из чехла свой крепкий, сделанный из ясеня лук, потрогал пальцами тетиву. Она отозвалась глухим, печальным голосом. Вел вздохнул, задумался, потом снова дернул тетиву пальцами и тихо, словно прислушиваясь к рождавшимся внутри его словам, запел:

Он снова сильно дернул тетиву, склонив голову, прислушался к медленно угасающему дребезжащему звуку и, распрямив плечи, запел во весь голос:

Вел замолчал, придумывая, какие бы еще слова вставить в песню, чтобы так же складно было, но Бал прервал его:

— Хватит, Вел… От такой песни Тоска только злее становится. Сердце у меня из груди вырвать хочет. Не так ее прогонять надо!

Бал схватил пылающую головню и, крутя ею, принялся бешено скакать и прыгать вокруг костра.

— Пошла прочь! Пошла! — выкрикивал он, сея вокруг себя искры и яростно топча землю. Бросив головню, он то приседал низко, выбрасывая вперед ноги в кожаных крепких поршнях, то подскакивал высоко, хлопая себя по толстым подошвам. Постепенно неистовые прыжки Бала стали приобретать ритм, превращаясь в лихую, разудалую пляску.

— Ух ты! Ух ты! — выкрикивал он, все более распаляясь.

Положив лук, Вел тоже вскочил. И вот уже оба они закружились вокруг костра, вскидывая ноги и размахивая руками.

Увлеченные пляской, ни Вел, ни Бал не видели, что к их костру все ближе и ближе подползали вооруженные копьями воины в широких кожаных накидках.