Щекиноуголь / 22

В указанный день, по повестке райвоенкомата, я явился в МК ВЛКСМ. Во дворе собралось много народу. Обходя, собравшихся группами людей и прислушиваясь к их репликам, я понял нас всех направляют на работу на Подмосковный угольный бассейн. После долго ожидания, наконец началась регистрация и выдача направлений. Нас из Краснополянского района направили в трест «Щекиноуголь» на шахту №19.

Пошли на Курский вокзал. Наш поезд отходил только вечером. С вокзала успел позвонить маме на работу и дедушке. Объявили долгожданную посадку. Поезд тронулся и началось знакомство, потом долгие разговоры. Все строили догадки, что настам ждет. Надеялись, конечно, на что-то особенное. Только один из нас, который был постарше и наверно больше нашего понимал, во всем происходящем с нами. Он не скрывал своей радости. Радость его была, что едем работать на шахты, а не на фронт.

Рано утром поезд остановился на станции Щекино и мы все вышли на перрон. Наш старший по группе узнал, как добраться до шахты. Рабочий поезд отходил в семь утра. Дождавшись поезда, погрузились, едем. Поезд часто останавливается, люди выходят и заходят. Добрались до места, где вышли уже все, а мы сидим собираемся ехать дальше. Один мужчина увидев нас и то, что мы не собираемся выходить.

— Поезд дальше не идет.

В метро по объявлению конечной станции еще добавляют, просьба освободить вагоны. Но здесь никто ничего не объявлял. Мы спросили, где наша шахта №19 и он ответил, что вот она.

Мы вышли из вагона и прямо перед нами вывеска, как отором написано «Шахтоуправление». Пошли в одел кадров. показали свои документы, направления. Начальник отдела кадров посмотрел, оставил их у себя и повел нас в кабинет парторга шахты. Постучался, зашел, через минуту появился и пригласил нас зайти. Зашли. Поздоровались. Парторг шахты усадил нас и стал расспрашивать откуда мы и чем каждый из нас занимался раньше. Он рассказал нам о шахте, о тех задачах, стоящих перед всем коллективом, особенно обращал внимание на соблюдение дисциплины. В конце беседы выразил надежду, что мы будем хорошо трудиться, как того требует текущая обстановка в стране, в кабинет вернулся начальник отдела кадров. Парторг назвав его по имени отчеству, спросил всё ли готово. Тот положительно кивнул.

— Ну, тогда ребята идите устраивайтесь.

Парторг еще раз пожелал нам успеха и мы вышли из его кабинета.

Начальник отдела кадров повел нас дальше в общежитие, передал нас коменданту общежития и уходя, сказал, что через два часа ждет нас снова у себя, для уже конкретного распределения на рабочие участки.

Общежитие, куда нас привели было в минутах трех ходьбы от шахты, это был бревенчатый одноэтажный дом. Комендант привел нас в комнату, где стояло восемь кроватей, уже застеленных, у каждой из них стояли тумбочки. В углу комнаты находился стол, в другом шкафы для одежды. Он показал, где умывальник и туалет, где находиться кухня. В доме было шесть таких же, как и наша, комнат.

Мы стали занимать кровати, мне досталась кровать посередине комнаты. Тут всё вспомнили, что голодные и что со вчерашнего вечера ничего еще не ели. Пошли умылись и достав из своих вещмешков оскудевшие запасы еды, позавтракали, немного утолив свой голод. За едой обменивались первыми впечатлениями. Всем понравился парторг.

После дороги и бессонной ночи всем хотелось просто поспать, клевали носами уже за столом. К нам зашел комендант, посмотрел как мы устроились, немного рассказал про других жильцах его общежития. Тут и пришло уже время идти в одел кадров.

Начальник встретил нас приветливо, как старых знакомых, еще раз с нами просматривая документы, что-то уточнял, раздал анкеты. Пока мы их заполняли своими данными, завязался разговор, он нас раскрашивал, как мы добирались, как там Москва. Потом он собрал анкеты, позвонил куда-то по телефону. Мы поняли, что это про нас. Повесив трубку телефонного аппарата, подозвал нас к окну и показал на здание недалеко от управления.

— Это столовая. Идите туда, вас там покормят, после пойдете к Главному механику. Найдете его в ремонтном цехе, рядом с копром.

Мы отправились в столовую. Несмело зашли в неё и пошли к раздатчице. Она спросила нас.

— Это вы новенькие?

Она стала наливать нам в тарелки щи, показала на другую стойку добавила, что там можно взять хлеб.

Мы несмело взяли по куску хлеба, быстро опорожнив свои тарелки со щами, хотели уже вставать из-за слова, как тут другая раздатчица позвала нас за вторым.

Вышли мы из столовой повеселевшие и довольные. Можно было теперь отправляться на поиски Главного механика. Застали его в цехе, окруженного рабочими. Они что-то горячо обсуждали и показывали на на громоздкую машину на полу. Увидев нас, стоявших в нерешительности, подошел и спросил.

— Ко мне?

Мы подтвердили. Он на какое-то время вернулся к рабочим, что-то им сказал. Наверно очень смешное, раз они все так дружно рассмеялись.

Главный механик повел нас к себе в кабинет. Кабинет был небольшими, мы все едва там поместились, Расселись кое-как. Вновь пошли расспросы, кто кем работал, какие у нас специальности, как устроились. Мы ему отвечали, каждого он внимательно слушал и довольно пристально рассматривал. Окончив с расспросами, он сам теперь рассказывал нам об особенностях работы на шахте, говорил о технике безопасности, заполнил на каждого из нас карточки и пообещал через неделю принять у нас экзамен по технике безопасности. Все серьезные темы он перемешивал с шутками, вызывавший у нас дружный смех. Так наверно проще было бы нам передать столько важной и нужной информации, которую необходимо было нам хорошо запомнить и знать.

Настала очередь определить на конкретные рабочие места. Первого определил меня — дежурным электросвязи — слесарем на участок №1, который сейчас работает. Остальным сказал, что они будут работать по ремонту в цехе и оборудованию лав. Всех нас он ждет на работу завтра ровно в восемь ноль ноль. Пожелал как следует отдохнуть и отпустил всех, а мне велел задержаться. Ребята вышли из кабинета вслед за ними вышел и он. Я остался. Кабинет был на втором этаже в торце цеха из него хорошо просматривался весь цех. Мне было любопытно, Я стал с интересом осматривать всё производство.

Через некоторое время Главный вернулся, с ним появился еще один человек, показав на меня представил нас друг другу.

— Вот твой напарник.

Он представил меня полностью, с фамилией, именем-отчеством, также представил мне и моего напарника. Мы вышли вместе из кабинета. Который раз я вновь и вновь рассказывал про себя, чем занимался, что делал, откуда. Мы дошли до ворот цеха, он пожал мне руку, попрощались.

— До завтра, встретимся в нарядной.

Ребята терпеливо ждавшие меня спросили, кто это. На что я ответил, что это теперь мой напарник.

Шли к общежитию, громко обмениваясь мнениями, увиденным и полученными впечатлениями. Вошли в свою комнату, и вся усталость и нервное напряжение дало о себе знать, всем захотелось одного лечь в кровать и быстрей уснуть. Сон теперь пришел быстро.

 

Шахта / 23

Проснувшись от топота и разговоров в коридоре общежития, поняли, что пришло наше первое трудовое утро на шахте и нужно собираться на работу. Мы быстро встали, умылись, пошли завтракать в столовую, куда нас еще вчера прикрепили на питание.

В столовой я встретил напарника и мы уже вместе с ним пошли в нарядную, рядом с нарядной находилась раздевалка, где нам вчера выдавали спецодежду. Мы тогда её получив, сразу повесили в шкафы. Мой шкаф оказался рядом со шкафом напарника. Переоделись, зашли в нарядную, там уже было много народу, за столом сидел мастер, который просматривал списки, увидев меня спросил, кто я такой. Я не успел ответить, за меня это сделал мой напарник. Кто-то опустил шутку, что теперь нас действительно будет двое, наверно намекая на его внушительную фигуру. Раздался смешок. Мастер уточнил мою фамилию и имя, отчество, кем я буду работать — всё это записал в свой журнал. Закончив писать, он встал и все стали выходить из нарядной.

Зашли в копровую, подошла клеть, из неё вышли работающие в ночную смену, предоставляя нам освободившиеся место. Мы зашли в неё. Раздался резкий звонок, и я почувствовал, как земля уходить из под моих ног. Я испуганно прижался к напарнику. Он положил мне руку на плечо.

— Не робей, парень, привыкнешь!

Клеть остановилась, все вышли и пошли по штреку. Идя под многометровым слоем земли, я всё время посматривал наверх. Было безумно жутко, я высматривал, что на меня оттуда может упасть. Идти было совсем немного, не больше пяти минут, но мне показалось, что мы идем бесконечно долго. Вот и лава, где я должен работать. Тусклый свет от небольшого количества ламп, ряды стоек, между которыми висит длинное железное корыто, придавало этому месту какой-то сказочно фантастический вид. Забойщики перелезли через висящее корыто, пошли вдоль пласта занимать места. Мой старший достал гаечный ключ и дал мне его в руки, достал второй себе, показал, что я должен делать.

— Ты иди по той стороне, — показал рукой в сторону пласта, — я по этой. Проверяем, как заболчен рештак.

Я догадался так называется это железное корыто. Я перез чез него и обходя забойщиков, стал подтягивать гайки.

Только мы закончили проверку, как раздались голоса, с просьбами включить рештак. Рубильник для включения был посередине лавы на моей стороне, я подошел к нему, но включать не стал. Кто-то из стоящих рядом забойщиков.

— Ну, давай врубай!

На что я ответил, что пока команды от старшего не поступало. Тот еще осматривал привод. Забойщик меня похвалил, сказал что молодец и знаешь порядок. Мой старший поднялся и отдал команду.

— Включай.

Я повернул рубильник и висящее между стоек махина медленно подалось вперед и вдруг резко двинулось назад, я быстро схватился за ручку рубильника, думая что что-то происходит не так. Рештак опять медленно подался вперед и опять рывком назад, я опустил руку и стал просто наблюдать, стараясь понять суть механизма, почему насыпанный уголь, под действием непонятной силы движется.

За смену несколько раз приходилось осматривать затяжку этих гаек. От стука отбойных молотков и периодического грозного шума издаваемого приводом, похожего на рычание, разговаривать было совершенно невозможно. Жестами меня мой старший напарник подозвал к себе. Он повел меня в другой штрек, где кончался рештак. По этому штреку шел транспортер, а вдали штрека виднелся слабый свет, к которому мы и направились. Подошли. Там было помещение немного шире штрека, в нем находился привод транспортной ленты.

Около привода сидела молодая женщина, которая обрадовалась нашему приходу. Напарник поздоровался с ней по имени и представил меня. Очень легко и непринужденно завязался разговор и расспросы. Новые люди в лаве, наверное так тут принято. Нужно всех знать, на кого можно положиться. Разговор шел полчаса не больше, но наверно дел еще было много, раз мой напарник резко встал.

фотография неизвестного автора, пусть девушка другая, но похожа

— Еще наговоритесь, пошли нам пора.

Мы пошли по штреку. Он мне рассказывал о технологии добычи угля, о принципах работы механизмов. В заключении добавил, что у него на Донбассе работать было тяжелей.

Мы вернулись в лаву. Смена кончилась, и то там, то тут слышались возгласы.

— Крепильщики.

Забойщики звали крепильщиков крепить кровлю, Смена кончилась, бригадир выключил воздух, перекрыв кран, и все начали сворачивать шланги. Потом все оборудование, инструмент перенесли в лаву напротив. Завтра работаем там, в другой лаве.

Поднялись на гора. Принали душ. Переоделись. Я почувствовал, как хочется есть. Пошли в столовую. За обедом сидели с ним рядом и говорили. Мой старший напарник рассказал, что он уже был на фронте, получил легкое ранение и хотел опять попасть в свою часть, но его направили вот сюда. Семья осталась скорей всего там, а может успела эвакуироваться. Он не знал, что с ней. У него две девочки. Из столовой вместе пошли в общежитие, оказывается он живет там же, где и я, только в другой комнате.

А мои соседи были уже там. Они работали в цехе и пришли домой раньше. Всем натерпелась поделиться своими впечатлениями о прошедшем первом дне на шахте. В разговорах время летело быстро, в коридоре началось хождение и суета, время было идти на ужин. Мне идти не хотелось, но поддавшись на уговоры, пришлось согласиться.

После ужина можно было посидеть в свободной комнате, где собирались свободные от смены шахтеры и обсуждали последние новости и свои насущные проблемы. На шахте работало несколько человек, отозванных из армии специалистов, работавших до войны на шахтах Донбасса, особенно таких редких специальностей, как машинисты врубовых машин, крепильщики и обвальщики лав.

Наступление наших войск продолжалось. Все они ждали, когда будет их родной Донбасс освобожден и все они с нетерпением хотели получить хоть немного известий о судьбе своих семей, о пропавших близких.

 

Немцы / 24

Перед октябрьскими праздниками на шахту прибыли мобилизованные немцы Поволжья. Их направли на работу на наш участок. Нашу бригаду перевели на новый организуемый участок в западные лавы. Моего напарника перевели тоже туда и я в смене остался один. Наш участок перешел на трех сменную работу.

После праздника немцев первый раз спустили в шахту. Перед этим в нарядной их долго инструктировал начальник участка, некоторые из них плохо знали русский язык или даже совсем не знали, и один из них переводил сказанное на немецкий язык. К ним приставили инструктора, крепильщиков оставили старых. Они пришли в лаву, врубовая машина еще продолжала подрубать пласт. Инструктор вместе с бригадиром начали расставлять их по рабочим местам, показывая, как нужно рубить уголь. Постепенно шахта наполнялась привычным шумом. Пошла работа.

Без опыта, конечно, за их первую смену у них не получилась дать требуемую норму выработки, полтора метра в глубь пласта. К концу смены пришел начальник участка. Он принял решение, что работу в лаве продолжит вторая смена.

На следующий день наша смена добирала пласт третьей смены и такое отставание продолжалось почти неделю. Немцы работали добросовестно и дружно, помогая друг другу, у них было правило — не уходить из лавы, пока она не будет очищена на положенные полтора метра.

Работалось мне с ними было легко и если когда случалось, что из стойки выпадет штырь на котором висела подвеска, то они мне помогали. В редкие перерывы, которые случались из-за отсутствия вагонеток или воздуха, где-то прорывало трубу или еще что-нибудь, они рассказывали, как они жили в Поволжье, как их переселяли в Красноярский край. Туда они выехали всей деревней, обиды мне они не высказывали, как обида, когда мы тут бок о бок. Куда их переселили, как они рассказывали благодарные места. Вся их бригада была из одной деревни и их бригадир был председателем колхоза у них на Поволжье. Их язык немного отличался, от того немецкого, что нам преподавали в школе. Это был старый диалект, со временем я немного стал понимать, что они говорят. Настороженность по отношению к ним если и была, то вскоре исчезла. Оказавшись вместе в таком месте, между людьми возникает общность целей и задач.

Ребята, с кем я приехал, тоже все работали в разные смены и мы другой раз не виделись по несколько дней. Дружба как-то не сложилась.

Еще тогда все мысли были про Сталинград. Нам страшно было представить, что могло произойти, если фашисты смогут победить. Прошли октябрьские праздники, и вот неожиданное известие о начале нашего наступления под Сталинградом. А потом окружение и пленение целой немецкой армии там. Казалось еще немного и конец войне, придет скорая победа, но незаметно как-то прошла зима и на фронтах наступило затишье.

Редкие письма из дома от родных сообщали об испытываемых ими тяготах. Но было и хорошое, мама писала, что отец жив и обижается на меня, что я ему не написал еще ни одного письма. Сообщила его адрес и строгий наказ написать обязательно. Хорошо можно и написать теперь, когда есть адрес.

Смена продолжалась по восемь часов без перерыва на обед и я стал брать с собой в шахту недоеденный оставшийся хлеб и выбирая какой-нибудь спокойный момент присаживался в сторонке и с аппетитом его съедал. Однажды придя к приводу, пока никого не было достал кусок хлеба и в сухомятку начал его жевать. Как раз в этот момент пришла транспортерщица и увидав меня, наверно подумала, что я очень мучаюсь с черствой горбушкой, молча достала бутылку молока и отлив в кружку, предложила мне.

— Пей не стесняйся.

Хлеб у нас часто оставался и мы стали менять его на молоко. Транспортерщицы, дверные — как мы называли девушек, которые дежурили у дверей, перекрывающие штреки для организации определенного движения и правильного потока воздуха в шахте — все они были из близлежащих деревень и почти у каждой было свое небольшое хозяйство — наше спасение.

Время полетело быстро, незаметно наступило лето. Дни стали длиннее, пришло тепло и желание разнообразить неизвестно откуда появившиеся свободное время. Мы с ребятами стали хоть иногда ездить в Щекино на кино и просто так, гулять в местном парке культуры.

Кажется, что война остановилась и выдохлась, нет боевых сводок. Но все всё равно чего-то ждали, не может же это затишье длиться бесконечно долго. И вот в начале июля мы проснулись под гул, похожий на дальние раскаты грома. Отработав смену, вечером узнали о том, что началась, как потом её назовут, курская битва. Несколько дней слышится этот гул, а с наступлением темноты виделись зарева и всплески от выстрелов орудий. Но вскоре всё это прекратилось, фронт к нашей радости пошел на запад. Вскоре получил получил очередное письмо из дома, где после всех домашних новостей была приписка от сестренки. Она делилась своими впечатлениями от прогремевших в честь победы под Курском и Орлом первых салютов. Нам всем тогда вновь показалось, что уже вот — скорая полная победа близка.

 

Я иду в армию / 25

В начале августа, придя в свое общежитие после третьей смены на шахте, я обнаружил всех наших в странном состоянии, кроме них в нашей комнате был милиционер и двое в штатском, как тогда говорили о людях работающих в правоохранительных органах. Не успел я понять в чём дело и что происходит, как прозвучал вопрос.

— Кто вы такой?

Меня подвели к моей кровати. Заправленная постель. Показывают лежащую под кроватью сетку с картошкой.

— Ваша сетка?

— Моя.

А что я должен был еще сказать? Разговоры тут коротки. Протокол. И далее звучит.

— Пройдемте с нами.

Повезли в Щекино. Там короткий допрос и в камеру. Три дня в КПЗ (камера предварительного заключения). Потом повезли в Тульскую тюрьму. В свою камеру попал только к ужину. Целый день не евши, скромная еда едва удалила мой казалось бы вечный голод.

Утром знакомство с сокамерниками и советы, как себя вести на суде. Один все время говорил, что если на допросе спрашивали про одну сетку, то это ничего, и успокаивал, что дальше фронта не пошлют.

Суд был на шахтном дворе продолжался не долго. Приговор три года исправительных работ в трудовых лагерях с заменой отправкой в действующий армию. С суда отвели сразу в военкомат и выписали мобилизационное предписание. А из военкомата меня в сопровождении милиционера повезли обратно в город Тула на пересыльный пункт. Мой сопровождающий был уже в пожилом возрасте и за всю дорогу не раз вспомнил недобрым словом всё свое начальство и жаловался мне на свою судьбу.

Пересылный пункт был недалеко от вокзала добрались совсем поздно. Милиционер сдал меня дежурному вместе с моими документами, дежурный не стал брать приговор суда и вернул его почему то милиционеру. Тот кивнунул мне головой на прощанье.

— Ну, будь здоров сынок.

И исчез за порогом дежурке в темноте ночи.

Дежурный по пункту записал меня в книгу, праспросив о родителях про их адреса. Сказал, что я зачислен в команду №NN и показал в какую казарму идти.

Я быстрее пошел, куда мне показали, Дума была одна — поесть и быстро лечь спать, после всех этих передряг. Я зашел в казарму — это была большая комната с двух сторон по стенам стояли двухъярусные нары, посредине стоял длинный стол. Вся комната лишь тускло освещалась мутными фонарями на потолке. На нарах кучками сидели люди.

Я подошел к одной из них.

— Где тут старший?

Мне показали на дальний угол.

— Там.

Подойдя к человеку, лежащему на нарах, задал самый дурацкий вопрос.

— Вы, тут старший?

И получил наверно то, что следовало.

— Тут, все старшие.

Он посмотрел на меня и наверно просто пожалел о чем-то своем.

— Новенький, один?

— Да.

— Ну тогда располагайся рядом, место есть.

Я послушно лег и невнятно отвечая на его расспросы тут же заснул.

Проснулся от слов соседа.

— Пошли завтракать.

Вместе с завтраком выдали сухой паек, на что мой знакомый, как бы с облегчением заметил.

— Ну, наконец.

Деть мне мой получений сухой паек было некуда и он, узнав как я попал в армию, предложил положить его в свой вещмешок, глупо было возражать, я и не стал. Мой спаситель был уже пожилым человеком. Он был ранен под Тулой и его после госпиталя направили на этот сборный пункт. Вся его часть, в которой он служил, была переброшена на другой фронт и вернуться в неё он уже не мог.

Когда зашли обратно в казарму, мы увидели сидящего за столом капитана. Перед ним лежал список нашей команды и он идя по списку выкрикивал фамилии. Кого вызвали становились в строй. Когда все были построены, капитан нам объяснил, что вся наша команда должна сегодня прибыть в запасной зенитно-артиллерийский полк, дислоцированный в городе Дмитрове. Мы поедем поездом до Москвы, а там до Дмитрова. Дорога будет длинной.

— Сухой паек поберегите. Не съедайте сразу весь.

Обойдя строй спросил, кто из нас был хоть раз в Москве.

— Я.

Я сказал это достаточно громко, даже сам испугался. Мне дали команду выйти из строя. Я вышел. Полдойдя ко мне, капитан уточнил мою фамилию и уточнил хорошо ли я знаю Москву. На что я ответил, что я жил в Москве. Уточнять что наш поселок — это почти Москва, я не стал. Долго объяснять, да и какая разница. Капитан объявил всем, что я буду направляющий. Я вернулся в строй. Мой знакомый мне подмигнул.

— Ну вот, уже и должность получил.

Снова вокзал, посадка в поезд.

Поезд шел медленно, часто останавливался. Дорога всегда сближает до этого совсем незнакомых друг другу людей. Все помаленьку стали знакомиться, рассказывать про себя, кто, откуда, как попал сюда. Большенство ребят были моего возраста с уже освобождены районов Брянщины и Орловщины. Они рассказывали, как жили в оккупации, большинство из них были из дальних деревень и сейчас они всего боялись и держались вместе. Меня расспрашивали о Москве. Я рассказывал им, то что знал и видел сам.

— Да, сами все скоро увидите.

Вот и Москва. Они теперь с интересом рассматривают вокзал. Команда построиться. Меня поставили во главе колонны, я веду всех в метро. Ребята с недоверием подошли к эскалатору. Первый раз. Никак не могут понять, как на него можно встать. Я их подбадриваю и начинаю по одному ставить на эскалатор. Не меньше было проблем, чтобы с него сойти. Ребята с удивление и восторгом осматривают станцию.

Подошел поезд, посадка, выход на следующей станции, переход на другую. Вот и наша станция. Выходим — Белорусский вокзал, теперь пешком на Савеловский. Посадка в поезд и вот за окнами замелькали знакомые места — Окружная, Бескудниково, Лианозово, Марк. Я стал рассказывать и показывать, вот Лобня — место боев, Яхрома — канал Москва-Волга и вот уже и Дмитров. Снова пешком через весь город в расположение полка. Дорога всех утомила, время было позднее, перекусив у кого, что осталось, быстро уснули. На завтра нам пообещали баню.

 

Полк / 26

Подъем. Завтрак. Стрижка. Баня. Получение обмундирования. На меня долго не могли подобрать нужного размера. Все после всего этого стали друг на друга похожи. Лишь у меня был самый смешной вид, рукава гимнастерки пришлось закатать. Пилотка то и дело закрывала мне глаза, а шинель волочилась по полу.

Обед, построение и распределение по батареям тех у кого были специальности шоферов, трактористов, электриков. Я попал в батарею, состоящую из боевого и учебного состава, которая несла боевое дежурство на окраине города.

Привели нас на батарею, разместили в большой землянке, старшина распределил по расчетам, представил командиров, показал места распределения каждого расчета. Показал столовую, туалеты и места для курения. А что еще солдату нужно.

Увидев меня в моем одеянии, повел меня к себе в коптерку и вновь стал, всё мне подбирать по размеру, но особых результатов это не дало.

Обед. После обеда свободный час и мы стали осматривать батарею. С опаской подошли к орудию, становясь в сторонке, начали разговор о калибре и как далеко она стреляет. Я сказал, что это 85мм зенитное орудие образца 1939 года, а это ПУАЗО (прибор управления артиллерийским зенитным огнем). Ребята недоумевали.

— Зачем он?

— С этого прибора даются данные для стрельбы орудий.

Они конечно мне не поверили, а я не стал с ними спорить и что-то доказывать.

После были знакомства с командирами расчетов, которые нам объяснили, что мы будем изучать и немного рассказали о батареи, что она сейчас выполняет боевую задачу по охране Москвы от налетов самолетов противника. В этот день я написал письмо домой и конечно приписал, что если сможете приехать в Дмитров то, как меня можно здесь найти.

Вот и второй день моей службы, как принято начался с подъема, учились быстро одеваться. Все бы ничего, но всем нам тяжело доставалось быстро и надежно намотать обмотки. Выбежав потом на зарядку, они у многих размотались.

Начались планомерные занятия по строевой подготовке, изучения Устава и наставлений. Лишь только через неделю нас первый раз подвели к орудию.

Орудие было в боевом положении и его нужно было привесити в походное. Командир расчета поставил нас по местам, рассказал, как и что каждый из нас по его команде должен сделать. Мне досталось перевести ручку из положения боевое в походное.

Поступила команда.

— Орудие перевести в поход!

Все встали по своим местам, что указал командир и стали освобождать упоры домкратов, на которых находилось орудие. Освободив домкраты, заняли места для перевода колес в походное положение, это нам удалось не сразу. Перевод орудия из походного положения в боевое и обратно требовало четкой слаженности всего расчета, этой слаженности еще не было выработано. После пятого или шестого раза нам удалось это сделать, как положено.

Как раз в этот момент к командиру подошел солдат и доложил, что меня вызывает к себе старшина. Командир посмотрел на меня.

— Иди! Раз тебя вызывает старшина.

Я пошел к землянке. Старшина, увидев меня.

— Иди к выходу, там тебя ждут.

Я побежал. У входа стояла мама и мой младший братишка. Когда я к ним подбежал, мама отшатнулась и даже сделала шаг в сторону от меня. Она рассмеялась, а на глазах появись слезы. Я подумал, что я её сильно рассмешил своим удивительным видом, а он был действительно смешон. Всё мое обмундирование висело на мне, как на пугале.

Время пронеслось удивительно быстро в бесконечных расспросах и разговорах обо всём. Прозвучал сигнал на обед. Мы уже должны были прощаться. Мы простились и я побежал к землянке, где вся батарея уже была построена, чтобы идти на обед в столовую.

Время шло, занятия продолжались, все уже втянулись в солдатскую жизнь, всё становилось уже привычно и обыденно.

В начале сентября нам объявили, что кто хочет пойти учиться в военные училища, может об этом заявить, объявили и условия поступления.

Еще учась в школе у меня зародилась мысль о поступлении в военное училище и желание стать командиром, еще больше она укрепилась, когда я ходил в драмкружок в расположенную за поселком зенитную часть. Меня привлекла сама атмосфера дружного военного коллектива с четким распорядком и дисциплиной. На репетициях, когда случались перерывы я читал Уставы, наставления, что стояли на полках Красного уголка, рассматривал плакаты висящие в учебной комнате, слушал разговоры красноармейцев о их занятиях, о технике.

Я написал заявление и понес его к командиру батареи. Когда вошел в землянку, где находился штаб батареи, то писарь, сидевший за столом и что-то там писавший, с явным презрением посмотрел на меня и сказал такое, от чего я чуть было не присел, ноги подкосились. Что меня удержало, так то, что появился комбат, он вышел из второй половины землянки. Я по форме обратился к нему и подал свое заявление.

Он внимательно прочитал его, потом внимательно посмотрел на меня и пригласил к себе. Он стал меня расспрашивать, как я учился, почему не окончил школу, кто мои родители, когда призван в армию. Его особенно интересовали отметки по математике. Спрашивая об этом, он смотрел на меня.

— Артелеристу без знания математики никак нельзя.

Я раскатал ему, что мое желание стать командиром возникло еще в школе, как я не раз посещал воинскую часть. Он слушал меня внимательно и настороженно.

— Ну хорошо. оставьте свое заявление, я сообщу свое решение. Можете идти.

Слово «заявление» он произнес как-то совсем язвительно, может не поверил ни одному моему слову.

О своем решении пойти в училище я также написал письмо домой.

Дня через два командир расчета передал мне, чтобы я после обеда прибыл к командиру батареи. Он поинтересовался у меня, с чего это меня вызывают. Я ответил, что подал заявление о направлении меня в училище, другого повода я не знаю.

После обеда я в землянке комбата, и снова расспросы про мою учебу. Я рассказал, что математику знаю хорошо и числился у нашего преподавателя Иосифа Григорьевича в аспирантах. Комбата это заинтересовало и я стал увлеченно рассказывать. Иосиф Георгиевич преподавал нам алгебру, геометрию, тригонометрию, а также физику. Материал давал доходчиво и интересно, и с таким собственным увлечением, себя вел с нами на равных. Все уроки были на редкость неординарные, рассказывая ту или иную теорему, он вдруг мог легко прервать свой рассказ.

— А ну ка, дайте мне Киселева. (это учебник по Геометрии, или Шапошникова и Вальцева — это по алгебре), как они там говорят?

И мельком взглянув туда, вносил коррективы в свой рассказ на наш уровень, продолжал. Весь класс незаметно от нас он разбил на три группы. Ученики, кто мог выучить теорему и правильно решить несложную задачу. Студенты — это уже на порядок выше. И аспиранты. Последние могли решать сложные примеры и творчески подходить к их решению. Был еще у один Сережа Савельев, который по способностям превосходил всех в классе. Каждой группе на контрольных работах давались дополнительные персональные задачи.

Комбат выслушал мой рассказ.

— Ну, а ты был в какой?

— Аспирант.

— Ну, хорошо, аспирант, реши ка вот это!

Он мне дал мне задачку по теореме Пифагора и я её быстро решил. После этого он развернул карту, указал три точки: расположения батарей, наблюдательного пункта и цели. Он велел определить расстояние до них и выдать целеуказание для стрельбы. Дал справочник, свой специальный транспортир для определения азимута. Для решения этой задачи у меня ушло десять минут. Дал вторую задачу, её я решил еще быстрее. Он стал меня спрашивать, как я их решил. Я всё ему объяснил, весь ход моего решения. Комбат остался доволен и отпустил меня. Командир расчета, когда я вернулся спросил меня, что я делал. Я рассказал.

На следующий день после завтрака, старшина приказал мне остаться и не ходить на занятия. Оставшись один в землянки, я стал ждать старшину и надеялся со всей своей наивностью, что меня направят в училище, я почти сдал экзамен. Вскоре появился старшина и повел меня к себе в каптёрку, велел снять обмундирование и дал мне новое, велел одеть. Оно снова было великовато на меня. Он позвал портного и велел тому к завтрашнему дню подогнать его по моему росту.

Боевой состав батареи ходил в сапогах. Старшина вызвал сапожника и приказал в течении двух дней сшить мне сапоги. Сапожник снял мерку, попросил на это три дня. На что старшина сказал твердо, что лишь два дня и ни часом больше.

Я снова переоделся в свое старое обмундирование и пошел на занятия к моему расчету. Расчет отдыхал. Мой командир, подозвав меня к себе, снова стал расспрашивать, что да как. Я все ему рассказал, поделился честно своими мыслями на сей счет.

— Он ко мне относиться с какой-то отцовской заботой, толи за мой рост, толи за то, что я его хорошо понимаю, когда он объясняет мне материал.

— Что-то мне не понятно. Ну, да ладно! Что бог не делает всё к лучшему.

Через два дня всё моё новое обмундирование было готово и я на зависть всех ребят из батареи вышел из старшинской каптёрки совсем другим и стал предметом всеобщего внимания. В тот же день снова возобновились наши занятия с комбатом по решению задач на стрельбу, по карте, как к этому применять буссоль.

 

Присяга / 27

В первое же воскресенье, после того, как я отправил письмо домой, снова ко мне приехала мама и увидев меня была настолько удивлена моим новым видом, что в изумлении долго не могла ни чего говорить. Сидела только слушала, а я рассказывал ей обо всем, что со мной наилучшим образом произошло после её первого приезда сюда. Она потихоньку пришла в себя и рассказала мне о домашних новостях.

Отец окончил курсы и получил новое назначение. Она дала мне его новый адрес. Бабушка умерла, на похоронах были почти все, кто мог. Дядя Володя хотел меня тоже увидеть, но его дела не позволили ему это сделать, шлет привет и надеяться, что я буду хорошим командиром. Она не жаловалось на жизнь, но и без того знал, как ей сейчас тяжело. Я запретил ей что-либо привозить. Я не знал сколько мне здесь еще предстоит пробыть.

Занятия с комбатом продолжались. В один из таких дней раздался звонок. Он прервал занятия.

— Всё! Завтра у вас принятие присяги.

С этой новостью я пришел в землянку. На вечерней поверке старшина объявил распорядок дня на завтрашний день.

День начался, как всегда, с подъема, физзарядка, завтрак, после завтрака построение. Старшина внимательно рассматривает каждого, обходя весь строй батареи. Он дает походу поручения, кому почистить ботинки, кому подтянуть ремень, несколько человек получили замечание о грязных воротничках и плохо намотанных обмотках. На устранение всего старшина дал 10 минут. Сержантам дал указание после построить свои расчеты. Снова построение, получение оружия. Командиры расчетов еще раз напомнили, как правильно нужно выходить из строя и обращаться с оружием. Наконец всё было готово.

К этому времени из своей землянки вышел комбат, старшина доложил ему о готовности батареи. Комбат поздоровался и вместе со старшиной обошел весь строй, после этого дал команду к движению.

Когда наша батарея пришла в полк, там уже во всю шла церемония принятия присяги. Наша батарея заняла свое место на левом фланге.

Очередь дошла до нашей батареи. Все замерли в тревожном и торжественном состоянии странного ощущения пройденного этапа своей жизни, за которым нас ожидает какая-то другая жизнь. Комбат по одному стал вызывать из строя. Каждый, кто услыхал свою фамилию, выходил из строя, подходил к стоящим за столом офицерам и лицом к строю читал текст присяги.

Вот и моя очередь, слышу свою фамилию, чеканным швагом подхожу к стоящим офицерам, представляюсь. Мне дают текст. Поворачиваюсь лицом к строю, начинаю читать.

— Я гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии, принимая присягу и торжественно клянусь…

Читаю, как могу, внятно и громко, но голосе чувствую дрожь, которую боюсь показать. Кончив читать, облегченно вздыхаю, стаю и почти забываю, что должен повернуться и еще расписаться.

Пока я подписывал, полковник наш командир полка, подозвал комбата и чем-то его спросил, из ответа комбата я лишь расслышал одно слово «жаль».

Время приближалось к обеду. Объявили, что будем обедать в полковой столовой. Обед был торжественный. Его начал заместитель командира полка поздравлением, что приняв присягу на верность Родине, её нужно исполнять всю свою жизнь. Он рассказал о наших успехах на фронтах и пожелал всем нам скорой победы над врагом. Потом выступил фронтовик и рассказывал нам, за что его наградили орденом «Красной звезды», как самоотверженно сражаются наши бойцы на фронтах, свято выполняя свой долг перед Родиной.

После обеда нас повели в медчасть. Осматривали нас очень придирчиво, заставляли подпрыгивать, изгибаться, спрашивали были ли переломы. Проверяли зрение и слух, координацию действий. Многих забраковали по разным причинам.

Очередь дошла до меня. Председатель комиссии взял в руки мою карточку, внимательно её прочел, что-то спросил у сидящего рядом с ним врача. Тот ему.

— Еще подрастет.

Он посмотрел еще раз на меня и поставил свою подпись.

Последующий день весь прошел в догадках, бывалые солдаты говорили, что такого еще с ними ни разу не было. На вечерней поверки объявили, что завтра отправляемся на формировочный пункт.

Утром подъем, завтрак. Собираем свои нехитрые солдатские пожитки. Нам вручают Красноармейские книжки и мы отправляемся на вокзал. Посадка в поезд, теперь едем обратно в Москву. Сопровождающий нас офицер объяснил весь маршрут движения — Москва, метро Автозаводская, формировочный пункт поселок ЗиСа.

Снова я проезжаю через знакомые родные с детства места. Невольно думаю, может я вижу из х в последний раз в жизни, что там нас ждет. А что там ждет меня? Как сложиться дальше моя судьба, что она для меня еще приготовит. Но я тут сейчас, в настоящем и нужно просто выжить между своим ясным прошлым и вечно призрачным будущим.

 

Формировочный пункт / 28

К месту назначения прибыли во второй половине дня. Сопровождающий нас офицер, доложил о прибытии и дал команду некуда не расходиться, через час будет построение, и показал нам место, где мы должны были находиться. На плацу было еще несколько групп солдат, прибывших раньше нас, вскоре пришла еще большая группа. Час пролетел незаметно, объявили построение. Наша команда оказалась на левом фланге. Из-за спины стоящих впереди не было видно, что происходит. И я спросил, что там. Те кто были впереди мне ответили, что делят.

В начале колонные слышались команды.

— Батарея налево! Шагом марш! Справа от нас стоящие бойцы сделали три шага вперед, закрыв и без того узкий обзор. Потом по команде они повернули налево и ушли.

Наш ряд оказался во главе колонны и я наконец смог хоть что-то разглядеть. Я увидел военного в кожаной куртке, знаков различия разглядеть не смог, но рядом с ним стояли два капитана, прямо напротив нас стояли еще другие офицеры и немного в стороне стояли сержанты. Военный в куртке начал отсчет — раз, два, три, при счете десять он становился.

— Три шага вперед, марш!

Один из капитанов подвел старшину и четырех сержантов, другой трех офицеров.

После чего тот, военный в кожаной куртке.

— Старший лейтенант, вот ваша батарея ведите её в расположение.

Он добавил номер казармы и комнаты.

Приняв командование нами, теперь уже наш комбат велел сержантам встать на левый фланг, а старшине вести весь личный состав к месту расположения.

Так оказалось, что я опять должен был начинать знакомиться с новыми сослуживцами, те, с кем я был в полку раньше, попали в другие батареи. Среди нас уже не было пожилых солдат, их отсеяли еще раньше. Нужно было вновь заводить знакомства и рассказывать про самого себя.

Зайдя в казарму, стали занимать места, но старшина, усевшись за стол, начал заводить книгу и приглашал к себе по алфавиту. Записав сведенья к себе в книгу, согласно красноармейских книжек, он указывал место на нарах. Прозвучала команда получить сухой паёк. Пообедав и поужинав, вышли на улицу. Москва еще соблюдала светомаскировку, в темноте было трудного кого-то разглядеть и узнать. Я подходил то к одной, то к другой группе, слушая их разговоры, пытался кого-то узнать из прежних знакомых. Время отбоя. Команда на построение на вечернюю поверку. Перед этим я успел расслышать, что нам сменили командира батареи.

На вечернюю поверку батарею построили в коридоре. Перед началом переклички нам представили нового командира батареи лейтенанта Болотникова. Старшина начал перекличку, еще путаясь в фамилиях и ударениях. В ответ ему слышалось — «здесь» или «тут», но чаще «я». Комбат, стоявший рядом со старшиной, велел вновь произвести перекличку. Начали заново, если после названной фамилии, не звучало твердое «я», фамилию повторяли еще раз, пока не добивались правильного ответа. Перекличка закончилась. Комбат довел до всех распорядок завтрашнего дня и поставил общую задачу.

— Наша батарея будет состоять из двух огневых взводов в каждом взводе по два 37-мм орудия.

Он представил двух командиров взводов и командиров расчетов — сержантов и отделения управления, где командир — старшина батареи.

— Мы в течении семи дней должны изучить и освоить доверенное нам оружие, добиться слаженности в действиях расчетов, произвести стрельбы на полигоне.

Старшина назначил дневальных и дежурного по батареи, ими оказались командир первого расчета и трое первые по алфавиту. Последовала команда разойтись, приготовиться к отбою.

В бараке казармы распологались еще пять батарей и они не проводили вечерней поверки. То что она у нас была, мы приписали к приходу нового командира. Мы в душе немного жалели, нам казалось первый наш командир был намного лучше, хотя он провел с нами всего лишь несколько часов.

Послышалась команда — отбой. И все стали ложиться спать, но уснуть долго не могли. Из раз них мест раздавались призывы, что хватит болтать, но тишина не приходила. Наконец все угомонились.

Сон был мгновенный и вот уже слышно команду подъем, а вставать не хотелось. Дежурный по батареи всех торопил и тут все хохотом друг другу передали — «комбат». Я увидел его стоящего в углу и внимательно наблюдавшего за нашими действиями. Дежурный, тоже поглядывал насколько все готовы.

— Выходи строиться на улицу, гимнастерки снять.

Построились.

— Направо! Бегом марш!

Обежали вокруг всей казармы два раза, потом на физкультурную площадку, где были установлены гимнастические снаряды. Комбат подвел нас к турникам и велел каждому подтянуться, кто сколько сможет. Редко кому удалось подтянуться больше двух раз, еще чаще попытки у некоторых были и вовсе тщетны. Это вызывало смех, даже у тех, у которых не получилось.

Я тоже подошел к турнику, мои попытки подпрыгнуть до перекладины не давали результатов, на помощь пришел комбат — взял меня под мышки и помог повиснуть на перекладине. Я с трудом подтянулся один раз.

Умылись. Построились. За всем этим молча наблюдал комбат, стоя не вдалеке, как бы в сторонке. Когда батарея построилась, старшина уже подходил к нашему командиру доложить, но тот его остановил и велел следовать в столовую.

После завтрака батарея пошла на учебную площадку, там уже нас ждали комбат и командиры взводов. Комбат встал у ящика, укрепленного на столбе, и приказал по одному подходить к этому ящику. В зависимости от того как подходящий проявлял себя у этого ящика, комбат либо оставлял его около себя либо возвращал в строй.

Дошла очередь до меня. Комбат объяснил мне, что я должен совместить штыри, что бы получить определенную картинку. Я встал на носки и быстро их подвинул, как мне показалось совместил. Я опустился, комбат показал рукой — сюда. Потом я узнал, что этот нехитрый прибор определяет стереоскопичность зрения, то есть способность человека определять на расстоянии расположение предметов в одной плоскости. Оставшихся вне строя он еще раз пропустил через прибор, но теперь двигал сам подвижный штырь и по нашей команде останавливал. В результате нас осталось четверо, нам объявили, что мы будем дальномерщиками, что нам тогда мало о чем говорило.

Всех остальных он подвел к орудию и стал показывать, как нужно заряжать орудие, сам он делал это виртуозно и красиво, почти до автоматизма отработанными движениями. Он опять внимательно смотрел, как с этим справляются новобранцы, испытывая каждого на точность и аккуратность действий. В итоге отобрал кандидатов в заряжающие. Потом подозвал сержантов и велел им поворачивать орудия по горизонту и поднимать и опускать стволы по вертикали, кандидаты должны были проводить зарядку орудия.

Когда отобрали заряжающих, остальных распределили по расчетам, назначили каждому его номер. Тут же назначили командиров расчетов, остальных опредедлили в отделение управления — телефонистами.

Расчеты приступили к занятиям и поскольку в запасных полках все изучали 85мм орудия — занятия хздесь уже проводили командиры взводов. Чтобы мы, отобранные в дальномерщики не маялись бездельем, комбат дал нам блокнот с силуэтами наших и немецких самолетов и велел очень внимательно их рассмотреть и запомнить, найти характерные очертания и детали для каждого типа самолета. Мы с энтузиазмом принялись за изучение. Время до обеда прошло незаметно. После обеда занимались в казарме. Наш командир подвел итоги первого дня занятий, воодушевленно и очень доходчиво раскалывал нам о нашем боевом оснащении, о 37-мм орудии. Еще раз объяснял, как важно чтобы расчет действовал слаженно и быстро выполнять команды каждому номеру расчета. Он делился своим опытом, как он был до этого командиром батареи на Ленинградском фронте.

Пошли дни тренировок. Все расчеты усиленно работали, добиваясь полной слаженности в своих действиях. Для тренировок по сопровождению цели, примерно в ста метрах от орудий на двух столбах по натянутой проводке подносчики снарядов двигали макет самолета, имитировали различные курсы движения — штурмовой, пикирование или пролет. Наш комбат постоянно находился на занятиях, наблюдая за действиями расчетов и если того требовалось, быстро давал нужные указания. После его наблюдений за расчетами — бойцы претерпели изменения своих номеров. Он заново произвёл распределения, в результате по его мнению расчеты добились требуемого уровня слаженности, чтобы провести батарейные учения.

Орудия были приведены в походное положение, зачехлены и батареи отрабатывали приведение орудий к бою с марша.

Звучала команда.

— Воздух! Батарея к бою!

Расчеты побежали к орудиям, быстро их расчехлили, привели в боевое состояние, бойцы заняли места согласно номерам. Командиры доложили о готовности расчетов. Наш командир остался доволен.

В один из дней комбат решил проверить знания далномерщиков. Он забрал блокнот, дал бинокль и отошел на 30 метров. Он показал нам самый маленький вид самолета, что соответствовало приблизительно трем — трем с половиной километров от нас, и начал с меня. Я назвал тип. Он велел передать бинокль следующиму — тот назвал также как и я, и так всех остальных. Потом поменял порядок и картинку в блокноте, и так несколько раз. Из всех показанных, я все правильно назвал.

На другой день комбат приказал нам остаться в казарме. Нас усадили за стол. Комбат развернул карту, вынул из планшета компас и спросил, где на карте север. Я показал. Тогда он дал мне компас и велел определить, где север и развернуть карту на север, и это задание я выполнил быстро. Остальные справились с этим заданием намного дольше меня. Потом он показывая то один, то другой топографический знак или обозначение на карте, спрашивал, что они означают. Я бойко без запинок отвечал. Занятие продолжалось больше часа. Потом он отпустил нас и велел идти на занятия на батарею.

Вскоре комбат тоже пришел на батарею, подозвал нас к себе и объяснил нам, что мы должны будем делать, как дальномерщики. Он показал на меня.

— Когда он подаст команду «Воздух» и укажет направление цели, вы должны повернуться в указанном направлении и доложить, что цель поймана и начать отсчет дальности от трех с половиной километров через двести метров до расстояния двух километров, а после двух — через сто метров.

Отойдя немного от батареи мы прорепетировали наши действия. Вернувшись к батареи комбат велел сделать перерыв, подозвав к себе командиров взводов и расчетов, объяснил, что будут учение. они вернулись к своим расчетам, не прерывая перерыва.

Комбат подозвал меня и велел подать команду «Воздух». По отрепетированного сценарию я начал давать целеуказание.

— Шум самолета с северо-запада, цель север-север-запад.

Дальномерщики поймали цель и начали давать дальность. Орудийные расчеты докладывали о поимки цели. Стволы орудий по мере уменьшения дальности подымались все выше и выше, при счете 1500, комбат ввел данные для стрельбы.

— Курс — 0, скорость — 200.

Послышались ответы.

— Есть курс — 0, Скорость — 200.

Наводчики.

— Есть цель!

Последовала команда «Огонь». От орудий послышалось.

— Откат нормальный!

Дальномерщики продолжали давать дальность. Третьи номера отвечали.

— Есть дальность!

При счете 500 я крикнул.

— Цель отвернула на 90 градусов и уходит.

Последовала команда, прекратить огонь.

— Отбой!

Комбат собрал батарею и провел разбор учения. Он отметил недостатки и всех, кто справился прекрасно и хорошо провел занятия.

Учения продолжались, а задачи всё усложнялись, вели условный огонь по штурмовику и пикирующему на батарею самолету. Комбат давал всё новые и новые вводные — то всей батареи перенести огонь, то какому-то отдельному взводу или орудию на внезапно появившуюся цель. Продолжалось это еще минут тридцать. Все расчеты довольно четко исполняли команды. Наконец последовала команда «Отбой, Всем в укрытие!». Расчеты опустили стволы орудий и побежали к месту отдыха.

Наш комбат довольный проведенным учением и неплохим действием расчетов, подошел к отдыхающим бойцам.

— Бывало и хуже. Такая наша участь зенитчиков, что себя тоже придётся защищать.

Он разобрал детально некоторые допущенные ошибки, но при этом похвалил всех за быстроту действий всех расчетов, особенно наводчиков.

— Ну вот, можно и на фронт ехать, и там воевать, и противника бить.

 

Стрельбы / 29

Вечером меня вызвали в коптерку к старшине, там был и комбат. Он расспросил меня о моих знаниях карты, правил ориентирования на местности. Я рассказал ему о своих занятиях в запасном полку и о поданном заявлении учиться в военном училище и стать командиром. Выслушав меня внимательно, он уточнил кое-какие наверное очень важные для него детали. Затем сделал небольшую паузу.

— Будешь теперь первым разведчиком-наблюдателем и моим связным.

Я даже не знал, что ответить.

Кончался наш срок прибывания на формировочном пункте. Вечером седьмого дня поступила команда, получить сухой паёк и завтра утром отправиться на стрельбы на полигон в город Дмитров.

Утром подъем, завтрак и в путь. Придя на такой знакомый Савеловский вокзал, я подошел к комбату и попросил у него 15 копеек и разрешения позвонить домой маме. Он дал мне монетку.

— Только не опоздай!

Всё, что я услышал убегая от него. Дозвонился быстро. Трубку взял директор завода М.И.Хорев. Он ответил, что мамы на месте нет. Спросил, что передать. Я ответил, что отправляюсь на фронт, и письмом подробно все объясню. Повесил трубку, побежал к поезду, который уже дал свисток.

На полигон пришли во второй половине дня, там уже начались стрельбы. Стрельбы вели из двух орудий, поочередно по шару, диаметром приблизительно полметра, который подняли на высоту около 50—60 метров, дистанция от орудий где-то 150—200 метров. Шар от ветра и пролетавших мимо снарядов беспрерывно болтался из стороны в сторону и попасть именно в него было трудно, практически невыполнимой задачей.

Наша очередь была еще не скоро и комбат велел раздать сухой паек. Старшина раздал на каждых пять человек по банке сосисок и по буханки хлеба на 10 человек. Наблюдая за стрельбой расчетов, мы обменивались мнениями. Когда снаряды пролетали в стороне, выше или ниже шара, посмеивались над неудачной стрельбой, обсуждая действия наводчиков. Старшина, сидящий среди нас и не прожевав еще очередную сосиску на наши замечания в адрес стрелявших, мудро заметил.

— Смеется тот, кто смеется последним, Вот и покажите себя, чтобы над вами никто не смеялся.

Раздалась команда.

— Первый взвод на огневую позицию.

Расчеты побежали к орудиям, Я побежал вместе с ними. Построились — ждем команду занять места.

Расчет, стрелявший перед нами, еще неотстрелялся, их заряжающий второпях поставил обойму со снарядами с перекосом и никак не может извлечь её из магазина. Суетившийся около него командир расчета и окрики руководившего стрельбами полковника вносили в его действия еще больше суеты. Наш комбат неожиданно для всех дал команду.

— Заряжающий первого орудия! Устранить неполадки!

Суетившиеся около орудия разошлись и наш заряжающий быстро извлек перекошенный снаряд и громко потребовал.

— Снаряд!

Подносчик подал ему заряженную обойму. Он зарядив её, доложил.

— Готово!

Заминка повлияла на результат стрельбы расчета, трасса стрельбы пролегла далеко от шара.

Расчеты нашего первого взвода заняли места за орудием, командир первого взвода дал целеуказание, командиры расчетов довели их до расчетов. Послышалось:

— Есть курс…

— Есть дальность…

— Цель поймана!

Последовала команда «Огонь!». Трассы от снарядов прошли буквально в каких-то сантиметрах от шара.

По условиям стрельб на выполнения задачи давалось 10 снарядов и нужно было сделать не менее трех очередей. Наши расчеты первого взвода с этой задачей справились. К орудиям пришел на смену второй взвод. Заняв места, установив выданные целеуказания и поймав цель, расчеты открыли огонь. Четвертое орудие второй очередью поразило шар, что вызвало восторг всей батареи.

Расчет советской 37-мм автоматической зенитной пушки образца 1939 года (61-К) готовится к отражению воздушной атаки. Автор фото — Семен Фридлянд.

Полковник, проводивший стрельбы, одобрительно отозвался о действиях батареи, пожал руку комбату и начал по телефону, торопить запуск нового шара.

Сразу после стрельб, ускоренным шагом, чтобы не опоздать на обратный поезд, пошли на вокзал. Прямо по дороге наш комбат подвел итоги стрельбы, сообщил нам, что действия батареи и результаты стрельбы признаны хорошими.

Вернулись обратно на формировочный пункт поздно вечером, поужинав в столовой без традиционной вечерней поверки, легли спать. День был для всех тяжелый и насыщенный. Все были уставшими и уснули сразу.

Утром комбата вызвали в штаб. Придя от туда, он дал команду командиру первого взвода идти в штаб оформлять проездные документы, а старшине получить сухой паёк. Когда вернулся командир из штаба и сухой паёк был получен, комбат построил нашу батарею и довел до нас, что батарея направляется в 14-ю гвардейскую воздушно-десантную бригаду, дислоцируемую в городе Киржач.

Ну вот, и пришёл наш черед отправиться в боевое подразделение. Понимание, что война есть война, приходит быстро.

 

Воздушно-десантая бригада / 30

В расположение бригады мы прибыли, когда уже начало смеркаться. Выстроились перед штабом. Наш комбат пошел доложить о нашем прибытии. Он вернулся через некоторое время в сопровождении командира бригады полковника Юматова и еще одного офицера. Комбриг поздоровался с нами и обошел наш строй, осматривая нас своим придирчивым взглядом.

— Ведите их, лейтенант! Устраивайтесь!

В сопровождении офицера пошли к месту нашего расположения. Пришли на место и офицер показал на небольшую полянку на краю леса. Комбат дал команду разойтись. Мы расселись, кто как мог, старшина раздал ужин. Комбат и этот офицер долго что-то обсуждали между собой, наконец комбат подозвал старшину и велел тому захватив с собой несколько человек следовать за офицером.

— Будем устраиваться.

Комбат подошел к нам и продолжил.

— Задача нам всем — совсем простая — построить себе жильё.

Комбат еще раз обошел полянку, что-то вымеряя шагами. Остановился у большого пня от спиленной сосны.

— Ничего. И с тобой справимся.

Его слова относились к пню, а может быть просто к ситуации. Вскоре вернулся старшина со своей командой. Они принесли инструмент. Комбат приказал командиру первого взвода построить личный состав взвода и поставил перед ними задачу — заготовку бревен. Он показал в глубь леса. Ребята разобрали пилы и топоры и отправились на выполнение задания. Остальных подчинил командиру второго взвода и для них поставил задачу выкопать яму под землянку.

Комбат шагами разметил место, где должна была находиться землянка, по углам вбили колышки. Злополучный пень как раз попадал в её будущий центр. Требовалось выкопать яму размером пять метров в ширину и двадцать в длину на глубину полтора метра.

Мы приступили к работе. Грунт был песчаный и дело спорилось быстро. Комбат пошел проверять первый взвод. Из леса уже послышались звук подения первого поваленного дерева. Стало уже совсем темно и мы разожгли костры. Командир взвода подозвал меня и велел взять из своего отделения трех человек для дежурства у костров. Огонь нужно было поддерживать. Мы пошли собирать сушняк для наших костров.

Часам к двум ночи землянка в черне была готова, поставлены стены, сделаны нары. Мы успели немного уже настелить крышу. Комбат, понимая, насколько все мы устали, приказал отдыхать. Утомленные долгим переездом и работой, мы тут же уснули, как убитые.

Утром проснулись лишь по команде дежурного.

— Батарея строиться на завтрак.

Завтрак был сытнее, чем в запасном полку. Повеселев от еды, стряхнули с себя дремоту, продолжили оборудование землянки. Сходили в лес за мхом, для уплотнения стыков бревен стен и потолка. Первый взвод пошел снова в лес свалить несколько бревен для пола. Старшина отправился в ближайшую деревню договариваться насчет соломы.

Когда законопатили все дыры землянку засыпали землей. К концу дня все работы по устройству нашего жилья были закончены. На третий день оборудовали артпарк. Стараниями старшины мы стали обладателями рукомойников, бочек для воды и ведер. Таскать воду приходилось из ручья протекавшего в трех сотнях метрах вдоль расположения бригады.

Комбат также приказал невдалеке от землянки сделать что-то вроде гимнастического городка. Проходили занятия — в основном изучали уставы и наставления. Вскоре получили личное оружие — пистолет пулемет Судаева (ППС). Автоматы были очень удобные и легкие, начали изучать еще и их.

В один из дней к нам в батарею пришел небольшого роста капитан и представился, как начальник парашютное-десантной службы бригады. Он велел в нашем спортивном городке выстроить вышку для прыжков. Тренажер для занятий должен был иметь высоту, с которой мы должны были прыгать — один, два и три метра. Он нужен для отработки умения управлять парашютом при приземлении. Он сказал, что с завтрашнего дня начнутся у нас занятия по парашютной подготовке. На следущий день он пришёл к нам на занятия в артпарк, но уже не один, а со своей полной противоположностью, с высокого роста богатырского телосложения человеком в летном летнем комбинезоне. На лице этого человек, сколько мы его видели, всегда была добродушная улыбка. Богатырь принес с собой парашют. Он расстелил длинную подстилку в центре парка, положил на неё готовый сложенный парашют и начал рассказывать нам о его назначении, устройство, короче, всю историю его создания и принципы работы. Рассказывал он увлеченно и доходчиво, по ходу своего рассказа старался добавлять шутки, чтобы мы быстрее всё как следует запомнили. Он показывал на какую-либо деталь парашюта, просил кого-нибудь вспомнить её название и предназначение. Все мы были настолько увлечены его занятием, что даже не заметили, когда пришел старшина чтобы позвать нас на обед.

После обеда был свободный час, и я решил написать письмо домой. Многие, как и я, тоже принялись писать письма, когда письма были все написаны, встал вопрос об обратном адресе. Мы тогда еще не знали адрес нашей части. Старшина поглядел на нас.

— У нас есть разведчик, проверим его способности.

Он велел мне идти в штаб и выяснить наш адрес. Я отправился к штабу. Подойдя к нему, я увидел посыльного из штаба и спросил у него, где мне узнать адрес. Тот пошел в штаб и скоро вернулся.

— Ты из какого батальона?

— Из зенитного.

Он опять исчез в здании штаба, теперь он вернулся неся в руках листок с адресом.

— Откуда прибыли?

— Из Москвы.

Он показал на висящий на углу здания почтовый ящик.

— Письма туда опускайте, а получать — вон там!

Он показал на на землянку, на которой красовалась гордая надпись «Почта».

Я вернулся в наше расположение, старшина приказал всем сдать готовые письма с уже обратным адресом, а потом мне отнести все их на почту. Так я стал еще и почтальоном батальона.

 

Орудия / 31

Ночи становились всё холодней и холодней. Оставленные проемы под окна и дверь, мы на ночь закрывали палатками. Была большая радость, когда наконец старшина раздобыл своими стараниями рамы для окон и дверь.

Занятия по нашей любимой парашютной подготовке продолжались. Каждый день во время физзарядки в обязательные упражнения стало входить прыжки с вышки. Постепенно, начав с метра, мы дошли до трех, что должно было имитировать приземление с парашютом.

В один из дней, комбат прервал наши занятия, велел построить батарею и обьявил, что пришли наши орудия, и мы должны их со станции перегнать в расположение бригады.

Мы отправились на станцию. Орудия стояли на платформах. Скатив их с платформы, своими силами покатили через весь город в часть. Перед въездом в расположение бригады, через протекающий ручей был мост, к нему шел сначала пологий спуск, а затем от него начинался очень крутой подъём. Аккуратно спустив первое орудие, вытащить его по крутому склону у нас уже не получалось. Автотехники в бригаде пока еще не было. Был только один «Виллис», который возил комбрига. На наше счастье он тоже возвращался из города. Дорогу ему преградило наше орудие, стоявшее прямо на мосту. Водитель начал сигналить, требуя тем самым освободить машине проезд. Мы попытались это сделать, но нас остановили. Комбриг вышел из машины, комбат подошел к нему и доложил, чем занимается личный состав батареи. Ознакомившись с обстановкой, комбриг дал команду шоферу отбуксировать орудия в часть.

Когда установили в артпарке последнее орудие, мы уставшие и голодные едва передвигали ноги, пошли в землянку. Там старшина построил батарею и повел нас в столовую. Кухонный наряд встретил нас ворчанием и нам пришлось есть едва теплый обед. Комбат разрешил нам отдохнуть и не ходить на занятия.

Наследующий день расчеты произвели расконсервацию орудий. Дальномерщики должны были проверить дальномеры. Комбат велел командиром взводов и расчетов несколько раз привести орудия из походного положения в боевое и обратно, проверить работу приводов и работу всех механизмов, каждое орудие он сам попробовал крутить по азимуту и по вертикали.

Рядом с нами были артпарки артиллеристов, где стояли 45-мм противотанковые орудия, 76-мм пушки и 120-мм минометы.

Начались планомерные занятия расчетов по совершенствованию и отработки действий расчетов. Продолжались занятия по парашютной подготовки. Начали проводить укладку парашютов с нашим добродушным инструктором.

В конце октября комбат, придя из штаба, объявил нам, что нужно готовиться к тому, что придется зимовать здесь и нужно утеплять землянку. Решили пристроить коптерку для старшины и поставить печку посередине землянки. Опять началась заготовки бревен, копание ямы, перестройка нар. Работа эта шла не в таком ударном темпе, как раньше, но за пять дней все было готово.

Приближалась 25-я годовщина комсомола. В ротах и батареях проходили комсомолькие собрания, на которых молодежь и комсомольцы принимали письмо на имя Верховного Главнокомандующего с клятвой на верность Отчизне. В нашей батареи, где комсомольцами раньше были только сержанты, в этот день в комсомол вступили почти все ребята нашей батареи, в том числе и я.

Получили зимнее обмундирование. Наконец ребята избавились от обмоток — все получили сапоги. Мы также получили еще легкие поддевки типа душегреек.

Наш инструктор объявил нам, что скоро мы должны будем сделать свой первый прыжок. Перед праздником мы сходили на склад и нам выдали парашюты. Там же на складе мы их сами снова уложили, каждый парашют пометили своей фамилией, уложили на отведенное нам на складе место.

Седьмого ноября было общее построение бригады. Комбриг поздравил с праздником весь личный состав. Был зачитан приказ Верховного Главнокомандующего, где подводились итоги действия наших войск в летне-осенней компании. Мы прошли маршем мимо командования бригады и представителей города.

Еще в самом начале нашего прибывания здесь, во время нашего занятия физподготовкой к нам подошел комбат и стал наблюдать за нашими упражнениями на турнике и брусьях. Упражнения на коне у каждого из нас тогда вызывал легкий испуг. Комбат подошел к турнику, легко подтянулся и попытался сделать склёпку, но низкое расположение турника не позволило ему это сделать. На следующий день сделали турник повыше. Комбат уже на новом турнике несколько раз подтянулся, потом сложился и вышел на полные руки. Выполнил он все эти упражнения легко и красиво, спрыгнул и четко зафиксировал соскок. Он посмотрел на нас, как бы говоря нам — «вот так следует делать». Понятно, что этим комбат показал, что он с нас будет требовать подобного. Как-то само собой мы стали больше проводить у снарядов, используя все свободное время. Вскоре я смог свободно подтянуться три-четыре раза и выполнять несложные упражнения на турнике и брусья, а вот конь для меня остался не укрощенным, мне не хватало толчка, я едва мог допрыгнуть до середины.

В один из дней, когда шли занятия расчетов с орудиями в артпарк пришел комбриг. Командир подал команду и доложил по форме, чем занимается батарея. Я побежал в землянку доложить, что на батареи комбриг. Комбат с находившимися там командирами взводов бегом побежали в артпарк.

Комбат доложился комбригу, представил командиров взводов. Комбриг что-то сказал комбату, тот кивнул и дал команду привести орудия в походное положение.

Расчеты работали быстро и слажено, уже зачехляли орудия. Послышались доклады командиров орудий: «Первое орудие готово», «Второе орудие готово», «Третье орудие…", Четвертое…". Командиры взводов доложили о готовности взводов. Последовала новая команда.

— В укрытие.

Артпарк быстро опустел, и только я остался стоять посередине. Комбриг молча отошел в сторонку и молча наблюдал за происходящим. Комбат подошел ко мне и дал мне указания для дальнейших действий.

В этом городе на другой его стороне находился учебный авиаполк по подготовке летчиков, их готовили для пилотирования штурмовиков Ил-2. Их полигон для отработки навыков находился за расположением бригады и трасса их полетов проходила пусть в стороне от нас, но мы их полеты иногда использовали для своих учений, представляли их целями и сопровождали их.

Я сообщил комбату, что сегодня полетов не было, тогда он мне велел действуй, как обычно. Как только он отошел и встал рядом с первым орудием. Я громко крикнул.

— Воздух!

Расчеты побежали к своим орудиям и стремительно начали приводить орудия к бою. Я выдал направление откуда появилась цель. Дальномерщики доложили, что цель поймана и начали отсчет дальности. От орудийных расчетов стали поступать доклады о готовности орудий к бою. Комбат выдал целеуказание на стрельбу. Пошли доклады о их выполнении.

При счете — 1000. Комбат скомандовал.

— Огонь!

С орудий поступили доклады.

— Первый откат нормальны! Второй…

Наконец комбат дал команду.

— Прекратить огонь! Командирам взводов доложить о расходах снарядов.

Командиры доложили о расходе. Наблюдавший за нашими действиями комбриг подошел к комбату и весьма одобрительно отозвался о слаженном действии батарей.

— Только шума очень много, мы десантники привыкли воевать тихо.

На что наш комбат нисколько не смутился.

— Когда будет настоящая стрельба — придется кричать еще громче.

— Ну, если нельзя тише, то что с вами поделаешь.

Они ушли вдвоем, а мы продолжили наши упражнения.

Вечером того же дня комбат дал мне несколько книг, описания орудий и наставления по артиллерийскому делу и велел мне отнести их комбригу. Я исполнил приказание. Комбриг принял книги.

— Да, сам напросился. Спасибо!

— Пожалуйста, берите!

 

Учение / 32

Прыжки все откладывались и откладывались из-за погоды, начались снегопады с сильными ветрами. Стрелковые батальоны несколько раз, ходившие на аэродром, возвращались, не выполнив прыжки.

Наши занятия продолжались с той же интенсивностью. Несколько раз уже ходили на стрельбище, выполнять упражнения из личного оружия.

Перед новым годом бригада была поднята по тревоге. Командиры были вызваны в штаб. Комбат оставив за себя командира первого взвода, приказал батареи идти в артпарк и развернуть орудия. Я, как его посыльный, должен был следовать за ним. Я едва поспевал переходя с шага на бег, а он просто спешил своим быстрым шагом в штаб. Дойдя до штаба, он приказал мне ждать его на улице, возле здания. Командиры со своими посыльными подходили и нас, посыльных становилось всё больше.

Начались догадки и предположения, чем было вызвано объявление тревоги. От штаба было хорошо видно, как сюда еще спешили бегом по склону офицеры из города.

Минут через десять из дверей штаба вышел комбат, велел мне идти на батарею и передать, что бы батарея готовилась к походу, и что бы старшина успел получить двух-суточный сухой паек на складе. Я побежал, как мог быстрей, доводить указания комбата.

Командир первого взвода завел батарею в землянку, велел всем разуться и снова обуться. Он внимательно наблюдал, как мы наматываем портянки, некоторых он заставлял делать это по несколько раз, подозвав командиров расчетов, в которых солдаты не справлялись, делал им замечания. В поход не шли телефонисты — они оставались охранять артпарк и нашу землянку.

Вернувшись из штаба, комбат довел до всех задачу, которую поставили перед бригадой, которую нам предстоит выполнить.

— Бригада путем десантирования в районе города Киржач, сосредотачивается на его восточной окраине в лесу, двигается в сторону города Александров и должна захватить железнодорожный узел, на выполнение этой задачи дается двое суток. Задача нашей батареи прикрыть от воздушного нападения колоны стрелковых частей.

Комбат произнес наименование местечка, где будет первая остановка, туда мы должны прибыть к такому-то часу и развернуть батарею.

— Все будем делать в пешем строю без орудий. Начало движения через один час. Отдыхайте!

Он отправил командиров взводов в коптерку. Уже ровно через час, мы получив сухой паек и личное оружие, были готовы начать движение.

Комбат осмотрев внимательно строй батареи, дал команду на движение. Через час мы сделали первый привал, немного не дойдя до небольшой деревни. Как только мы построились для продолжения движения, на наше место подошла стрелковая рота. Проходя уже через деревню, кто-то стал выспрашивать у стоящих женщин.

— Сколько до Александрова?

Они отвечали с владимирским говорком, что верст двадцать с гаком.

Мы прошли еще пару деревень, сделав два привала мы опять спрашивали, как далеко до Александрова. Нам точно также отвечали.

— Да, верст двадцать с гаком.

Этот «гак» видно был бесконечный.

Мы наконец дошли до места, где должен был большой привал. Мы сошли с дороги и углубились в лес метров на сто. Наступили сумерки. Становилось холодно и комбат дал разрешение развести небольшие костры. Мы собрали сушняк и развели костры. Место для костров выбрали между крон деревьев, что бы с воздуха не было их видно. Комбат велел раздать сухой паек. Комбат и командиры взводов расположились в сторонке, но когда я к ним подошел, чтобы отдать им консервы и хлеб, они до того времени говорившие о чем-то замолчали. Привал длился три часа, отдохнув и перекусив мы снова пошли вперед и к утру подошли к большой деревни. Там уже находились стрелковые роты и артиллеристы. Все расположились в лесу, окружающим деревню. До Александрова оставалось километров семь.

Около этой деревни должна была сосредоточиться вся бригада и отсюда начать штурм станции. Старшина роздал концентрат пшёной каши, консервы, сухари и сахар. Развели костры и начали готовить обед. По краю леса были расставлены посты и из леса никого не выпускали, за водой нужно было идти и обходить кругом почти всю деревню. Колодец находился близко к лесу, постовые подпускали к колодцу не больше двух человек.

Я занял очередь и доложил старшине. Он собрал все котелки и фляги. Он взял с собой еще двоих и мы пошли за водой. Подошла наша очередь, мы гремя котелками, нанизанных на палку, побежали к колодцу. Наполнив емкости водой, вернулись в лес. Куда идти на обратном пути засомневались, на что старшина заметил, указав на меня.

— Ну, веди.

Я повел их напрямую к батареи. Фляги и котелки мы разделили поровну. Воды хватило на всех, и чтобы приготовить кашу и чай.

Мы поели. Тепло костров располагало ко сну. Некоторые начали сидя засыпать. Снегу в лесу было еще мало, постепенно отодвигая костер в сторону, ложились прямо на отогретую землю отдыхать. Комбат приказал около каждого костра поставить дежурного и следить за костром, чтобы никто не сгорел. Дежурные, по мере того, как кто-то вставал, менялись. С наступлением сумерек стрелковые роты пошли занимать исходные позиции для наступления. Когда лес совсем опустел, батарея тоже двинулась вслед за ними.

Батарея двигалась по проселочной дороге. Идти было легко, стрелковые роты подходили к городу минуя деревни через лес. Тяжело было артиллеристам, которые катили орудия на себе. Им для помощи была выделена рота солдат.

С наступление полной темноты мы подошли к месту где батарея, должна была занять позицию. Только мы расположились, как в небе засветилась красная ракета это был сигнал к атаке. Вдали раздались выстрелы орудий и треск автоматов. Минут через двадцать в небе засветилась зеленая ракета, это был сигнал отбой окончании штурма. Все стихло.

К утру мы вернулись в расположение части. Нам был дан отдых. Вечером нас отправили в городскую баню, своей бани у нас не было.

К новому году почти все получили письма из дома с поздравлениями, кое-кому прислали даже посылки с домашними подарками «под елку». Вот и 31 декабря 1943 года, звон кремлевских курантов возвестил о приходе 1944-го. Что он нам всем готовил? Жалко, что такое не возможно, было бы наверно здорово, а может и нет, если я бы мог хоть немного подглядеть будущее.

 

Прыжок / 33

После нового года, в один из морозных солнечных дней мы пошли на аэродром. Мы должны были выполнить свой первый парашютный прыжок. Мы уже получили на складе наши парашюты и идем к месту прыжка. Мы их заново переложили, одели и ждем своей очереди.

Прыжки выполнялись с аэростата. В кабину заходили три десантника и четвертый инструктор-выпускающий. Аэростат поднимался на высоту четыреста метров. Достигнув высоты, выпускающий еще раз проверял всё ли правильно одето и надежно закреплено. Проверив зацепление карабина вытяжного троса, давал команду.

— Пошел!

По этой команде я должен был оттолкнуться от порожка гондолы и падать лицом вперед. Еще на занятиях по парашютной подготовки нам наш инструктор нас успокаивал.

— Ваше дело оторваться, а дальше за вас всё сделает парашют.

Я еще смело подошел к порожку, и встал на него, но когда глянул вниз, появилось чувство дикого страха. Еле совладав с собой, поборов в себе полное нежелание расстаться с твердой поверхностью, я все же сделал шаг и оттолкнулся. Не успев пролететь и секунду, почувствовал резкий рывок и увидел свои ноги. Я испугано схватил единственное, что мог в тот момент, лямки парашюта. Теперь только ощутил всем телом, что я медленно спускаюсь. Земля сначала медленно затем все быстрей и быстрей приближаться. Маневрировать не требовалось. Я спускался лицом по направлению планирования. Земля уходила под меня — всё правильно, так и должно быть. Я еще вспоминал, что и как я должен делать при приземлении, как ноги соприкоснулись с землей. От резкого толчка я круто повалился набок. Встал быстро, как меня учили, стал быстро подтягивать лямки парашюта к себе.

Парашют лег полностью на землю. Я поднялся и собрал его в охапку. Когда дошел до комбата — доложил, что выполнил прыжок.

Комбат поздравил меня и пожал мне руку.

— С первым прыжком!

Пока ждали остальных, взволновано делились своими впечатлениями от прыжка. Каждого из нас переполняла гордость за сделанное. Преодолев в первую очередь свой страх, мы стали воздушными десантниками.

За зиму мы совершили еще по пять прыжков. На этом пятом прыжке ко мне вернулось то дикое чувство страха, тяжелое и мучительное, такое, которого не было даже тогда, когда мне становилось страшно под глыбами земли в Щёкинской шахте №19. Стоя уже на порожке я долго не мог решиться оттолкнуться. От куда только пришла сила воли, и вообще, пришли силы побороть природный человеческий страх перед высотой. Я покинул гондолу и пришло первое чувство — облегчение. Секунды свободного падения захватили меня и я почувствовал своё падение, как полет. Хотелось одного чтобы дольше и дольше продлилось состояние парения над пространством. Эти короткие секунды кончились, рывок, и начался медленный спуск.

значок парашютиста

В день Красной армии нам вручали гвардейские знаки, удостоверения и значки парашютиста. Синий ромбик под красной звездой, парашют и парашютист белые.

 

Марш-бросок / 34

Приближалась весна, все ждали событий на фронтах. А у нас заканчивался зимний период учебы, вся намеченная нам программа была выполнена. Расчеты добились максимальной слаженности в своих действиях.

Весна принесла свои тревоги. Многие стали страдать куриной слепотой, чтобы избавиться от него, нам стали давать отвар из еловых иголок. Я этого к счастью избежал.

В середине второй половины марта, когда дни уже стали длиннее и солнышко уже стало пригревать окрестные леса и дороги, бригада должна была совершить марш-бросок. Маршрут Киржач — Покров. Расстояние по карте 40 километров. И его мы должны были преодолеть за четыре часа. Там отдых четыре часа и обратная дорога назад в свое расположение. Олин японец до войны смог пробежать марафонскую дистанцию чуть меньше чем за два с половиной часа. У нас чуть больше расстояние, но и времени значительно больше.

Вышли из расположения сразу после ужина, наша батарея шла замыкающей колонну бригады. Шли ускоренным шагом без привалов. Идти было тяжело, шедшие впереди нас части оставили вытоптанную дорогу. Хождение по ней напоминало полотно железной дороги. Шли как по шпалам. Идти становилось всё тяжелее, заморозки сделали дорогу скользкой.

По мере движения мы стали обгонять группы солдат. В этих группах впереди шел зрячий, а задним держась цепочкой за него и друг за друга, шли страдающие куриной слепотой солдаты. Придя к привалу, превозмогая усталость развели костры. У каждого было одно желание растянуться и лечь прямо на землю, но такой возможности не было.

Время привала прошло быстро и уже первые колонны стали покидать привал, направляясь обратно в расположение части. Мы опять шли последними. Темп движения резко упал. В самом движении колон уже не было стройности и порядка, уже трудно было определить, где кончался строй того или иного подразделения и всё больше становилось отставших, которые вливались в нашу колонну.

Примерно уже на середине обратного пути мы услышали неожиданно раздавшуюся вдалеке, но явственно различимую мелодию марша. Колонны сразу начали приобретать стройный вид, выравнивались ряды, бойцы старались идти в такт музыки. И чем громче слышалась мелодия, тем четче был строй колонны. Подойдя уже совсем близко мы увидали сидящий в кузове оркестр бригады, который беспрерывно играл марши. Только мы дошли до оркестра, своей группой, становившийся все больше и больше за счет отстававших бойцов, как оркестр кончил играть и поехал в авангард колонны. Вскоре оттуда мы вновь услышали мелодия марша, доносившуюся издалека.

Выбившись из сил, я стал отставать от своих. Когда удеже совсем было невмоготу двигаться, переступать по замершей ночью земле, теряя остаток сил, я уже на полном автомате дошел до какой-то деревни. Уже инстинктивно подошел к крайнему дому и изнемогая от усталости сел на крыльцо и отключился. Мое сознание мной было потеряно окончательно.

Утром я проснулся и никак не мог понять, где я нахожусь. Я лежал на постеле. в окно светило солнце, в доме, где я оказался, было очень тихо. Я потихоньку встал и первым делом стал искать глазами свои сапоги и шинель, но их нигде поблизости от меня не было. Я немного пришел в себя и узнал наконец этот дом. Это был дом двух пожилых женщин, они были сестры и мы еще за долго до этого случая носили им стирать наше бельё.

Каждые десять дней после банных дней, я приносил им наше нижнее бельё и мыло, а еще за их труды дневную порцию сахара всей батареи. Так с ними договорился старшина с согласия всей батареи.

Я выглянул в сени, увидев меня хозяйки засуетились сразу, принесли мои сапоги и шинель. они дали мне кружку молока и кусок свежего хлеба. Я отказался, но они заставили меня выпить молоко. Я продолжал для приличия отказываться, но голод молодого организма победил остатки хороших манер. Они усадили меня за стол, сами сели напротив. Смотрели на меня, сочувственно кивая друг другу и вздыхая, рассказали, как я очутился у них.

— Проснулись мы от музыки и шума на улице.

Им так хотелось поделиться со мной этой историей, что они говорили, перебивая и постоянно поправляя друг друга.

— Посмотрели в окно, а там строем идут солдаты. Потом все было тихо, только слышим, что кто-то подошел к нашему крыльцу, потом опять тихо.

— Потом как-будто что-то упало, вышли и видим, ты лежишь на крыльце.

— Пытались тебя разбудить, ты только невнятно бурчал. Ты хоть и маленький, но тяжелый, мы едва тебя затащили в избу. Кое-как раздели тебя, ты все пытался собраться в комочек.

— Только уложили в постель, и ты хоть немного затих, успокоился. А утром уже пытались тебя будить.

Я их прервал и лишь спросил, который час. Они ответили, что скоро уж полдень. Я сделал последний глоток молока и стал торопливо одеваться. Они приноси мне мою шинель, она была уже почищена. Сапоги они тоже высушили и постирали портянки, которые успели уже высохнуть. Я оделся и, поблагодарив моих спасительниц, бодро зашагал в наше расположение.

В батарею я вернулся даже еще не самым последним, после меня пришли еще трое. Старшина увидав меня с каким-то облегчением выдохнул.

— Дошел!

Посмотрев на мой вид, немного опешил.

— А где ночевал?

Я ему всё рассказал, как со мной было. Батарея после обеда отдыхала.

— Обедать будешь?

Он показал на печку, где мне была оставлена моя порция. Я поел с диким аппетитом и тоже лег отдыхать.

Марш-бросок еще долго был темой и предметом обсуждения во время перерывов занятий. Сами занятия продолжались, но уже не такой интенсивностью, как раньше. Они стали покороче и конечно перерывов больше.

 

Комбат и старшина / 35

Батарея была на занятиях в артпарке, был очередной затянувшийся перерыв. Почти незамеченным появился, направляющийся из штаба комбат, но командир первого расчета успел подать команду.

— Встать! Смирно!

Только хотел доложить, как положено по уставу, но комбат, не обращая на нас внимания, прошел мимо. Вид его был взволнованный и даже злой, что происходило лишь в исключительных случаях.

Вскоре к нам прибыла дневальный и передал приказ, прекратить занятия и идти в землянку. Когда зашли в землянку получили команду почистить личное оружие. Вышли на улицу чистить оружие. После осмотров автоматов командирами, автоматы тщательно смазали. Старшина по одному стал приглашал в свою коптерку бойцов, выдавал белье и личные вещи хранившиеся у него. Он велел сдать финские ножи. Меня и еще шестерых старшина не вызвал.

Нас всех построили. Старшина держа в руках листок со списком, начал вызывать из строя ребят. Строй вызванных им всё увеличивался, а строй батареи всё уменьшался. В строю батареи остались лишь командиры расчетов и нас семь солдат. Нас распустили, а тех кого он вызвал повёл строем в направление штаба бригады. В этом списке оказались все ребята, которые были в оккупации.

Часа через два из штаба вернулись командир первого взвода и старшина и доложили комбату о выполнении задания. Мы, оставшиеся от всей батареи, молча сидели на наших нарах оглядывая опустевшую землянку. Нам совершенно непонятно было это решение. Слаженные и готовые расчеты, тренированные и собранные, мы готовы были к любым неожиданностям. Нас обучили грамотно вести бой, поражать воздушные цели врага. Война всегда готовит нас к неожиданностям, даже к потерям и лишениям. Но лишиться личного состава еще не дойдя фронта. Для нас это было совершенно непостижимо. Комбат вышел из коптерки, быстрым взглядом оглядел нас и стремительно вышел из землянки и не появлялся в течении трех дней. У него наверно тоже не было ответов на наши вопросы. Жизнь на батареи затихла и мы теперь занимались лишь охраной артпарка.

Весна все больше вступала в свои права. Дни стали длинные и теплые. В один из таких теплых дней я вновь понес стирать бельё, женщины очень удивились, что теперь белья так мало. Я им просто сказал, что других отправили в другую часть. Они уже начали вскапывать огород и я им сколько хватило сил и времени постарался помочь.

Когда я вернулся, старшина меня спросил, почему я задержался на столь долгий срок.

— Я копал огород нашим прачкам.

На следующий день старшина собрал всех, включая даже сержантов и мы пошли копать огород. Женьщины были очень довольны. Они налили каждому по кружке молока и дали по маленькому ломтю хлеба, при этом они очень извинялись за скудность угощения, что не могут нас отблагодарить, как подобает. Я никогда от них не слышал, когда приносил им наше грязное бельё, чтобы они жаловались на тяжесть жизни. Они жили лишь одной надеждой, что все это временные трудности и скоро кончиться эта война и они вновь хорошо заживут. Наши вечные временные трудности.

1944 год продолжил наши успехи на фронтах. Уже полностью освободили Ленинградскую и Псковскую области. На юге всю правобережную Украину и Молдавию. Наши войска вышли к границам Румынии и Польши. Наши наступления продолжались, а сводки Информбюро извещали о новых освобожденных городах и областях.

В начале июля нашу батарею пополнили, вновь прибывшими солдатами до полного состава. Вновь начались интенсивные занятия по слаженности расчетов. Все ребята уже побывали в учебных полках и прошли обучения на орудиях.

Шло наступление в Белоруссии, освобождали новые и новые города. Наш комбат попросился в отпуск, ему разрешили поездку на родину. За него остался командор первого взвода.

На второй день после отъезда комбата, как назло, произошло ЧП. Вновь прибывшим вручали личное оружие. Вручал его командир первого взвода. Один из автоматов оказался заряженным боевыми патронами. Получивший его боец зачем-то взвел его и дал очередь, стоявшие впереди его бойцы, три человека сразу были убиты, а в стоявшей напротив в роте связи двое бойцов получили тяжело ранения. Солдат с испугу бросил автомат и дико кричал.

— Я невиноват! Я не знал!

Выдачу оружия срочно прекратили. Пришли из штаба дознаватели и стали разбираться со случившимся. Проверили все автоматы батареи, больше заряженных не оказалось.

По бригаде после этого последовал приказ, что в пирамидах автоматы должны находиться без магазинов. Того солдата отправил в другую часть. Командира нашего первого взвода тоже отправили в распоряжение отдела кадров, а вернувшемуся из отпуска комбату тогда задержали очередное звание на год.

Комбат после возвращения продолжил разбор случившегося. Автомат, который оказался заряженным, нами использовался при охране артпарка и стоял первым в пирамиде. Подносил оружие старшина, и он забыл, что первый автомат заряжен и использовался нами при охране. Старшина долго считал себя единственно виноватым во всем произошедшем. И случившееся ЧП числил на своей совести.

По приезду наш комбат почти каждый день лично проводил с нами занятия, добиваясь от вновь сформированных расчетов четкого выполнения команд. Он ходил смурной и хмурый. Мы причину такого его поведения объясняли себе, тем что он увидел на родине. Так нам, наверно, проще было.

 

На фронт / 36

В конце июля 1944 года по бригаде распространился слух, что нас отправляют на фронт. И как подтверждение этих слухов, у нас начались занятия по правилам поведения при перевозки по железной дороге. Мы стали изучать способы крепления орудий на платформах, заготавливать деревянные бруски для этого крепления.

В начале августа первый эшелон с разведротой и ротой связи отошел от станции Киржач. Наша батарея и рота пулеметов ДШК отправлялась последним эшелоном. Утром погрузив на орудия свой нехитрый солдатский скарб, покатили орудия на станцию.

Подали платформы и вагоны. Мы закатив орудия на платформы и укрепив их, расположились в вагонах и ждем отправления. Наконец сигнал горниста по вагонам. Паровоз дал гудок и состав тронулся с места.

Проехали Москву ночью, Вязьма, Смоленск, дальше началась Белоруссия, только что освобожденная. С интересом наблюдаем за теми местами, где только что прошли наши войска, еще свежи в нашей памяти название населенных пунктов по сводкам Информбюро.

Видны следы от хозяйствования на этой земле оккупантов — вдоль всей железной дороги леса вырублены на сто-стопятьдесят метров от полотна. Вдали видны печные трубы и обгоревшие деревья, единственное, что указывает на то, что тут была деревня. Под откосами лежат обгоревшие и покорёженные вагоны и техника — следы действия партизан. Через реки у мостов были выстроены укрепления из окопов и ДЗОТов, но и это не помогло немцам сохранить мосты. Мосты теперь все были временные и поезд на них замедлял ход.

Мы ехали быстро и вот конечный пункт — станция Осиповичи. Разгружаемся и получаем свое новое место дислокации — местечко Пуховичи. Еще в начале года наши три бригады расположенные в районе города Киржач объединили в 12-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию.

Машинами комбрига и комдива орудия были перевезены в военный городок. Городок получил название от название близлежащей деревни. Построенный ещё в тридцатые годы вблизи старой государственной границы до 1939 года, он служил местом расположения кавалерийской дивизии. В нем же перед началом войны формировался механизированный корпус.

На территории городка стояло несколько обгоревших немецких танков. Была братская могила, погибшим нашим бойцам и над ней возвышался танк Т-34. Городок при этом хорошо сохранился и разрушения были только в конце конюшен.

Перед казармами плац. В конце стояли казармы, перпендикулярно им располагались дома комсостава. Во время оккупации городок использовался, как пункт переформирование механизированных немецких частей. К городку подходила железно-дорожная ветка и хорошая дорога с выходом на Минское шоссе и город Осиповичи.

Нашей батареи отвели место, где раньше располагалась немецкая зенитная батарея. Позиция была хорошо оборудована и благоустроена, был даже разбит огород, который нам весна оказался весьма кстати. Немного устроившись, мы стали знакомиться с окрестностями. Вокруг городка не сохранилось ни одной деревеньки. Со всех сторон вокруг городка были оборудованы окопы и огневые точки, вышки для наблюдения. Ходить по прилегающим полям было запрещено, так как они были еще не до конца разминированы. Лишь только там, где прошли наши танки, лишь по этим обозначенным флажками проходам, можно было двигаться.

С южной стороны городка протекала речка, от станции по мосту через неё проходила железнодорожная ветка. Мост был длинной около ста метров и деревянный, его устои представляли собой клети, сложенные из бревен. Мост был уже сожжён местными партизанами. Остались не догоревшие устои и висевшие в воздухе рельсы. Собственно только и это определяло, что когда-то здесь существовал этот мост. С западной стороны проходил глубокий овраг, который доставил нам множество хлопот, когда мы везли орудия. Около городка за оврагом сохранилась деревня, в ней во время оккупации располагалась батальон охраны городка.

Местные жители нам рассказали, как перед самым нашим наступлением в Белоруссии, так совпало, у них должен был начинаться сенокос. Крестьяне вышли на пойму реки, чтобы бросить жребий и разделить угодья на участки, где кому косить. Дележ из спора постепенно перерос в отчаянную драку. Немцы наблюдавшие со стороны, увидав происходящее безобразие, бросили свои посты и пошли наводить порядок. Партизаны не дремали, воспользовались ситуацией. Они поставили на рельсы тележки с бочками бензина с двух сторон, открыли пробки и пустили под уклон навстречу друг другу, на середине моста они встретились, разбились бутылки с горючей смесью и огонь полностью охватил мост. На второй день по наводке партизан наши самолеты разбомбили склад ГСМ немцев, к дополнению к этому партизаны под неразбериху и панику охватившую немцев взорвали и второй автомобильный мост через овраг. дислоцированный в это время танковый корпус остался без горючего и тем практически был выведен из строя.

1944 год был годом решающих побед. Наши войска освободили всю территорию советского союза от немцев и боевые действия были перенесены на территорию Румынии, Югославии, Венгрии и Польши. Мы приближались к границам самой Германии. Нам стало казаться, что мы видим нашу полную предрешённость будущего.

 

Концерт / 37

Приближался праздник Октября. По инициативе Якова Сегеля в нашей бригаде был организован концерт художественной самодеятельности. Им же был написан литературно-музыкальный сценарий монтажа, в котором были использованы популярные стихи и песни, как довоенные, так уже и военного времени. Яша был кумиром нашего детства. «Дети капитана Гранта», где он играл Роберта, отважного сына капитана Гранта, был моим одним из любимых довоенных фильмов. Вот и посчастливилось увидеть его в живую и даже служить в одной бригаде.

Литературной частью подготовки руководил сам Яков Сегель, служивший в артдивизионе. Музыкальной частью и хором руководил капельмейстер нашего оркестра. В монтаж была включена сцена боя. Был сделан макет танка, его внутреннего пространства. Световыми эффектами имитировалось его движение и стрельба. Вся сцена боя сопровождалась специально написанной музыкой нашим капельмейстером, которая исполнялась нашим духовым оркестром. Сцена производила неизгладимое впечатление на всех зрителей.

Еще большее впечатление произвело чтение поэмы Константина Симонова «Сын артиллериста». Поэму читал сам Яков, стоя у своей 45-мм пушки. Читал он минут десять, весь зал был заворожен его проникновенным голосом и самим содержанием, слушал затаив дыхание.

Еще на «бис» была принята песня из к/ф «Два бойца» в исполнении старшего лейтенанта также в сопровождении духового оркестра,

Наши занятия и подготовка продолжились полным ходом, особое внимание было обращено на физическую подготовку. Еще активней и чаще стали проводиться учения и походы. Отрабатывались взаимодействия стрелковых подразделений с артиллерией в наступательном бою. Учиться нам приходилось больше и больше, но время при этом, несомненно, пролетало быстрей.

 

Передовая / 38

Приближался новый 1945 год. Перед самым новым годом 29 декабря — общее построение бригады. Батальоны и отдельные подразделения заняли свои места, из штаба выходит командование бригады и с ними командир дивизии. Он объявляет приказ Верховного главнокомандующего — 12-я Гвардейская воздушно-десантная дивизия переформировывается в 105-ю Гвардейскую стрелковую дивизию. Бригады преобразуются в гвардейские стрелковые полки. Артиллерийские подразделения остаются в полках и будут дополнительно усилены. На базе зенитных батарей и рот ДШК бригад формируется наш 104-й Гвардейский отдельный зенитно-артиллерийский дивизион.

Нашим командиром дивизиона назначен капитан Ерин А.

Дивизия взходит в состав 38-го Гвардейского корпуса 9-й Гвардейской армии.

Командующий армией — генерал-полковник Глагольев В. В.

Командующий корпусом — генерал-лейтенант Утвенко А. И.

Командиром нашей дивизии остался Герой Советского Союза генерал-майор Денисенко М. И.

журнал боевых действий

Первыми эшелонами уходили наш дивизион и все артиллеристы. Первого января 1945 года эшелон отошел от станции Осиповичи и направился на юг. Едем по Украине, пересекаем границу с Румынией и вот мы в Венгрии. Разгружаемся под Будапештом. Вслед за нами прибыл штаб дивизии. Началось формирование нашего дивизиона. Наша батарея была пополнена третьим огневым взводом и стала шестиорудийной. Получаем автомашины американского производства «Шевроле», встал вопрос о шоферах, из стрелковых рот, кто работал на тракторах, стали срочно учить на шоферов. Прислали инструкторов из автобата. Через две недели ребята хорошо освоили вождения, могли исправить небольшие неполадки, возникающие при эксплуатации. Комиссия приняла у них зачеты и они были допущены к вождению.

Комбат, когда всё было готово, провел батарейное учение с выездом и развертыванием с марша на занятие позиций. Первые учения показали, что нет хорошей слаженности во взаимодействиях расчетов и водителей. Разобрав ошибки и повторив учения еще раз такие учения, наконец батарея добилась выполнения норматива.

Бои шли в районе озера Балатон и наши уже изрядно ставшие никак не могли преодолеть сопротивление противника. Немецкое командование все время пополняло свои войска, освобождающимися частями из Югославии. Бои там шли с переменным успехом.

Наконец 14 марта получен приказ о выдвижении нашей дивизии к передовой. Боевые…

(вот собственно и всё, что было написано автором, поскольку он умер и не успел записать полностью все свои воспоминания, к сожалению это все, но к счастью и этого оказалось не мало для нашего читателя)

.

 

***

с другом /Венгрия 1946г.

 

…короткое послесловие

Спасибо тем, кто прочитал. Благодарен, за ваше желание, узнать кое-что из того, что было пережито кем-то другим в уже совсем далекие времена.

В воспоминаниях нет лжи, кроме той, что навязана была в интерпретации до и после. Но если знать канву, обрамляющее событие, то можно увидеть главное — правду, которую уже не скрыть под маской идеологий и навязанных представлений о том времени.

Главное, что видеться на этих страницах, насколько ужасна и жестока сама война. И какими бы целями она не была прикрыта, она противоестественна природе человека. Человек создан созидать и оставлять после себя память частичкой своей души в том, что сделано им. И это должно быть созидание, а не разрушение. Война это разрушение. Кто оправдывает войну, созданием новых средств уничтожения, таким подобным прогрессом, наверное, всё же заблуждается, пусть искренне, но находиться в плену обыденного или навязанного ему еще одного повсеместного заблуждения.

Война и всё, что с ней связано — это гадкая, вынужденная сторона человеческой цивилизации. Она должна быть по возможности забыта, как средство взаимоотношений. Когда-нибудь возможно так и будет. А пока стоит обо всём нам помнить, и стараться, что бы подобное было лишь в далеком нашем прошлом.

Порою читателю кажется совсем не важным и ненужным, когда есть авторский текст, который кажется самодостаточен, чтобы читать что-то еще, особенно послесловия. Но боюсь, что современному читателю многое может показаться наивным и самое главное совершенно непонятным. Откуда у героя повествования после всего произошедшего с ним, все тот же бесконечный оптимизм и вера в то, что его окружает. Наверное потому, что подобное происходило с каждым и никто не считал случившиеся с ним чем-то особенным и выходящим за рамки присущей действительности. Все привыкли к войне, к вечным временным трудностям. Все жили будущим и ради него жертвовали всем и собой и тем, что так дорого любому — свободой выбора.

У большинства читателя существует сформированное представление о войне. Вчерашний школьник сразу должен идти в атаку, как только его призвали в армию. Безусловно было и такое, но по видимому лишь в отчаянные первые месяцы этого этапа мировой войны. Видимо потом встала задача выучить и приготовить значительные силы для долго так готовившегося похода на запад. Европу не взять мальчиками и не обученными частями ополчения. Красной Армии нужна была сплоченная вымуштрованная, готовая к любым неожиданностям боевая мощь. Вся идеологическая пропаганда того времени была направлена чтобы на волне патриотизма и самоотверженности народа можно было решить любые задачи.

Если автор решается всё это вспоминать, что хочет нам сказать, донести до нас, свою боль, свою радость, свою жизнь — значит существует ещё вечная человеческая потребность отдать частичку своей души другому, остаться в других, в чей-то памяти, и тем немного продлить свою вечность, а значит продлить бесконечность.

От себя. Хочется дописать, договорить, то чего несказанно им мне, а мне ему. Дотрагиваешься до страниц, найденых уже после его смерти, когда ни подробно расспросить, ни получить какие-либо комментарии по тому, что им было уже написано, а ещё больше о том, чего там нет, было уже нельзя, ощущаешь тепло прошлого в себе. Тогда, когда они нашлись, они еще не показались мне это чем-то экстраординарным. В мыслях даже не было, заняться ни их редактированием, ни изданием. Страницы отца пролежали больше двух десятилетий. Спустя почти целую эпоху, я наконец решился, поскольку кое-что понял.

Я понял, что такое время, как оно проходит, как оно течёт, как мы движемся в нём, по его течению или против, или стоим на месте, а время огибает нас, протекает мимо. Река с притоками, протоками, с заводями и водопадами. Время, как непостижимое ничто и бесконечность, совсем не зависимая от нас и наших желаний. Что-то совершенно неизменное и совершенно эфемерное.

Я понял, что такое жизнь. Немного конечно, лишь самую каплю про неё, но и этого вполне достаточно, чтобы что-то почувствовать. Понял жизнь, как череду рождений и смертей. Не будь папы — не было бы меня, не было бы моих детей. Были бы другие. Но причём, тогда я. Кому я нужен, не рождённый и не существующий, совершенный ноль, ничего и никак. Сколько этого ничего и никак, бесконечность в бесконечности. Жизнь — уже не ноль, а куча параметров отличных от нуля. Я лишь её единичка, неделимая часть, один её атом. Такая устойчивый частица с неопределенным периодом полураспада.

Я понял, что такое пространство. Оно понятно больше всего, поскольку, это самое простое, что может существовать. Поскольку это то, что существует всегда. Всегда — это его категория, а не категория времени. Всегда — это везде и всюду. Понять пространство или оценить его с любой точки зрения невозможно, лишь можно принять, как логическую абсолютность.

Теперь представить бесконечность времени и пространства с границей с чем-либо невозможно. Лишь ты сам эта граница. Бесконечность вне тебя и бесконечность в тебе самом, внутри, ты лишь тонкая прослойка, оболочка между этими бесконечностями, тонкий объем сознания, совершенно единственный и неповторимый. И всё, что вокруг и внутри, весь космос, всё зависит от тебя.

Конечно читателю интересно знать, что было дальше и чем всё закончилось. Пройдя войну, их часть 1946 году из Венгрии вернули на дислокацию в Ивановскую область, еще в 13.02.1950 году отец прыгнул с парашютом в 48 раз. В 1951 отец уже вернулся домой в свой родной поселок «Соцгород», женился на маме. Но всё это другая история. Когда-нибудь, даю честное слово я напишу всё, что знаю и помню. Главное, что они тогда были счастливы. Собственно этого же я желаю всем нам!