Сиверекиец, запыхавшись, ворвался в кофейню.

— Ага! — закричал он, обращаясь к игравшему в карты хамалбаши — старшине грузчиков. — На складе работают другие грузчики!

— Не может быть, брат, — хладнокровно сказал старшина.

Сиверекиец опешил. Он был уверен, что, услышав такое, хамалбаши бросит карты и выскочит из-за стола:

— Ослепнуть мне, ага, если я вру…

— Мы же сторговались по две с половиной лиры за тонну и должны завтра утром начать работу. Откуда же появились другие грузчики?

— Не знаю, появились вот. Пойди сам посмотри!

Хамалбаши не очень-то поверил принесенному известию — сиверекиец считался бестолковым среди грузчиков. «Вряд ли Рефик-бей, хозяин склада, нарушит уговор», — решил он, но все-таки встал, надвинул на брови кепку, поправил наброшенный на плечи темно-синий пиджак и вышел из кафе.

На улице его окружили грузчики, которые уже знали о случившемся. Что же, он должен принять меры, это его, хамалбаши, обязанность подыскивать работу, торговаться, защищать интересы рабочих.

— Как же теперь быть, ага? — продолжал волноваться сиверекиец.

— Что — как быть? — старшина нахмурил брови и строго посмотрел на сиверекийца.

— Да с чужими грузчиками?

— Не беспокойтесь, — раздраженно ответил хамалбаши, — пока я жив, чужие грузчики на этом складе работать не будут. Разве мы ходим в другие кварталы, разве кому-нибудь цены сбиваем? Разве это подобает настоящим мужчинам?

— Аллах есть! Нет, не подобает… — дружно поддержали его грузчики. Их лица и руки были черны, одежда покрыта ржавчиной.

— Ну ладно, сейчас пойду разузнаю! — пообещал хамалбаши и быстро зашагал по набережной в своих желтых йемени.

Пройдя метров двести, он остановился в широких воротах склада железного лома «Истикбаль». Там стояла пыль столбом. Какие-то люди наполняли железным ломом плетеные корзины, взвешивали их, затем подтаскивали к стоящей у берега барже и сваливали на нее груз.

Толстолицый, широкозадый хозяин склада, увидев в воротах хамалбаши, сразу все понял. Тот стоял, заложив руки за спину и сдвинув брови; кончики его усов нервно подергивались.

— Здорово, ага! — подошел к нему хозяин.

— Что это? Что здесь происходит? — не отвечая на приветствие, зло спросил хамалбаши.

— А что такое?

— Ты, я вижу, нанял чужих грузчиков. А как же наш уговор? Разве не мои ребята должны были работать завтра с утра за две с половиной лиры за тонну?

Рефик-бей, понимая, что ему не отделаться шуточками, взял хамалбаши под руку и повел его на склад:

— Это конечно, работать должны были вы, но…

— Что «но»? — не дал ему договорить хамалбаши.

— После вас пришли вот они и сбили цену. Ничего не поделаешь — торговля'!

— Торговля торговлей. Но разве это достойно настоящего мужчины, Рефик-бей?

— Говорю же тебе, дружочек, торговля. А достойно, не достойно — ты это брось. Эти парни на тридцать курушей взяли дешевле. А как поступил бы ты на моем месте?

Наверное, он поступил бы так же, как и Рефик-бей.

— Ты же не сдержал слова! — но сдавался старшина.

Рефик-бей, пропустив это замечание мимо ушей, сунул руку в карман желтых парусиновых брюк.

— Каждый резаный баран подвешивается за свою ногу, — изрек он и втиснул в руку хамалбаши деньги.

Хамалбаши краем глаза глянул на бумажку: «Эге, неплохо».

— А что я скажу грузчикам? — спросил он хозяина склада.

— Я же тебе сказал, арслан, каждый резаный баран подвешивается за свою ногу!

— А если они будут настаивать на своем?

— Ну и что? Не убьют же тебя!

— Ну, знаешь ли, голодная собака печь разнесет.

— В таком случае волков бояться — в лес не ходить.

…Сиверекиец сидел на тротуаре перед кофейней. Кепка с погнутым козырьком сдвинута на затылок. Он был твердо уверен, что хамалбаши наведет порядок.

— Наш хамалбаши — лев, а не человек, — говорил он, обращаясь к сидящему рядом парню из Болу. — Не то что Рефик-бей…

— Лев-то лев, да хвостом иногда виляет.

— Кто хвостом виляет? — заинтересовался другой грузчик.

— Да наш хамалбаши, — ответил парень из Болу.

Кто-то невесело засмеялся. Завтра утром у них должна быть работа. А вдруг хамалбаши не сумеет договориться с хозяином склада?

— Задерживается что-то, — вздохнул парень из Болу.

— Да, задерживается…

— Может, пойдем посмотрим?

— Куда, на склад? Зачем?

— Как зачем? — возмутился сиверекиец. — Может, он из-за нас подрался с хозяином и угодил в участок!

Довод сиверекийца показался убедительным. Могло и такое случиться.

Все следом за сиверекийцем направились к складу. Там все шло своим чередом. По-прежнему столбом стояла пыль и работали чужие грузчики: они наполняли плетеные корзины, взвешивали их и относили на баржу.

У весов стоял сам хозяин склада. Он сделал вид, что не заметил пришедших грузчиков.

— Нас здесь, кажется, не узнают, — заметил парень из Болу.

Сиверекиец оглядел своих товарищей… Никто не знал, как действовать.

— Что же делать? — спросил парень из Болу.

— Пойдем спросим, — предложил сиверекиец и вышел вперед.

Грузчики, один мрачнее другого, двинулись за ним.

Работа на складе приостановилась. У весов собрались любопытные, ждали, что же будет.

Рефик-бей испугался, но старался держаться, как подобает хозяину.

— В чем дело? Что вам надо? — сурово спросил он.

— Где наш ага? — раздался голос сиверекийца.

— Кто такой ваш ага?

— Будто ты и не знаешь, Рефик-бей? Может, ты и нас не знаешь? Мало мы на тебя работали? Мало твоего груза перетаскали?

— Вас я не знаю, — отрезал Рефик-бей. — А ваш ага приходил, мы с ним обо всем переговорили.

— На чем же вы порешили?

— Это уж у него спросите. Ну, теперь давайте проваливайте, не устраивайте здесь толчею в рабочее время.

— А где он сам? — не унимался сиверекиец.

— Я у него управляющим не состою, откуда мне знать.

— Значит, завтра нам работы не будет?

— Нет.

В кофейню возвращались с опущенными плечами, словно надломленные. Казалось, дотронься — заплачут.

Никто не проронил ни слова. Сиверекиец тоже приуныл, но плакать он не станет; от слез можно и глаз лишиться. Подперев голову рукой, он запел:

Голос у него был густой, сильный. Товарищи, обычно подбадривавшие: «Молодец, сиверекиец!», «Здорово, парень!», на этот раз не произнесли ни звука.

Сиверекиец вдруг оборвал песню. Встал. Сорвал с головы покрытую ржавчиной кепку, в сердцах выругался и шмякнул кепку о мостовую. Опять никто не проронил ни слова. Все сидели на тротуаре перед кофейней, каждый погрузившись в свои невеселые думы.

Сиверекиец поднял кепку, надел ее, небрежно сдвинул на затылок и медленно зашагал вдоль улицы.

На Тахтакале он смешался с толпой и остановился у входа на рынок Мысыр-чаршисы. «Неплохо было бы, если бы какая-нибудь работенка подвернулась». Увидев очередь за кофе, он подумал: «Этим городским господь бог разума не дал. Словно родились в кафе. А по мне так хоть сорок лет пусть кофе не будет, и не вспомню о нем. Выпью — хорошо, нет — плакать не стану: от слез можно и глаз лишиться».

Тут к нему подошел какой-то господин:

— У меня небольшой груз. Поднеси до Чакмакчылар.

Сумеешь?

— Посмотрим.

Груз как груз, килограммов этак на сто шестьдесят. Взвалил на плечи и двинулся вслед за господином.

Возвратившись из Тахтакале, он зашел в духанчик, съел миску фасоли, немножко плова. Вытер рот тыльной стороной руки и вышел. Не мешало бы еще закурить. Пошарил в кармане, нашел помятую дешевую сигарету, прикурил у прохожего и присел у входа на рынок. Ох, и хорошо же! Заправился на целые сутки. Глаза его скользнули по стройным ногам женщины, стоявшей в очереди за кофе…

…Вечером он застал своих товарищей в кофейне. Они что-то возбужденно обсуждали. Подошел поближе, прислушался. Эге! Вот оно что! Хамалбаши гуляет в пивной на Балата. Может, болтовня? Что же получается?

— Ох, чтоб ему подавиться! — кричал парень из Болу. — Вместо того чтобы защищать наши интересы, он, верно, сговорился с хозяином склада…

— Стало быть, завтрашняя работенка попела.

— Чтоб ему сдохнуть, собаке. Взял, должно быть, подачку от хозяина и уступил работу чужим.

— А-а-а! — вдруг дошло до сиверекийца.

— Что «а-а-а»? — На него смотрели гневные, налитые кровью глаза товарищей.

Сдвинув брови, он оглядел взволнованные лица. Конечно, может, он и не самый умный, но почему они торчат здесь и ничего не предпринимают?

— Что мы должны делать?

— Добраться до этого выродка, встряхнуть его как следует и потребовать ответа.

— Чего же сам-то стоишь? Пойди и потребуй, — проворчал старик из Сюрмене.

И сиверекиец, хотя был и не самый умный, заложив руки за спину, направился в пивную на Балата. Остальные молча пошли за ним. Пойти-то пошли, но мысль, что этот мерзавец хамалбаши десять лет отсидел за убийство, не оставляла их. Знали: как придет в ярость, сразу за нож схватится.

…Сильно захмелевший хамалбаши, увидев сиверекийца, рассвирепел. Как осмеливается этот урод в сдвинутой на затылок кепке, с заложенными за спину руками спрашивать у него отчет?

— Что тебе надо, парень? — угрожающе процедил он.

— Выйди, потолкуем, — сказал в ответ сиверекиец.

— О чем?

— Выйди на минутку, дорогой…

Взгляд хамалбаши скользнул к дверям пивной. «Они» были там… Одежда покрыта ржавчиной, лица и руки черны… Наверное, посетители уже смекнули в чем дело. То-то уставились на старшину. Все его тут знают и уважают. Он ведь завсегдатай этой пивной — не меньше ста раз здесь был. Одних чаевых сколько роздал.

— А ну, пошел вон отсюда, скотина! — закричал он.

Шум в пивной стих.

Может, сиверекиец и не самый умный среди своих товарищей, зато терпения ему не занимать. Он протянул руку к хамалбаши, схватил его за ворот, вытащил из-за стола и поволок на улицу.

Этого хамалбаши никак не ожидал. Он ударил сиверекийца по руке:

— А ну, отпусти!

Но рука была сильной и держала крепко.

— Отпусти, говорю!

— Скажи, правда, что ты взял подачку?

— Может, и правда, а тебе какое дело? Ты что, самый умный, что ли? Отпусти, слышишь'!

Он вырвался и влепил пощечину «бестолковому парню». А тот и глазом не повел, только погнутый козырек кепки съехал назад. Сиверекиец, как огромная глыба, двинулся на хамалбаши. Старшина подался назад, щелкнул складной нож. Сиверекиец медленно приближался. Вдруг ловким движением он схватил руку хамалбаши и сдавил ее. Нож выпал. Лицо хамалбаши перекосилось от боли, он согнулся в три погибели, рухнул на колени и захрипел, как раненый бык.

Он был побежден и теперь извивался у ног сиверекийца и его товарищей. Сиверекиец нагнулся, поднял нож, переломил его и протянул бывшему старшине.

— Держи, — презрительно бросил он и повернулся к товарищам. — Этот предатель нам больше не нужен, ребята! Будем обходиться сами! Что заработаем, разделим по-братски. Идет?

— Идет, идет!

Заложив руки за спину, накинув на плечи пиджак, сдвинув на затылок повернутую козырьком назад кепку, он не спеша зашагал впереди своих товарищей по освещенной электрическим светом улице.