Председатель Общества с серьезной официальностью нажал кнопку звонка и приказал вошедшему служителю:
— Позови-ка мне Хайдара-эфенди!
Телефонный аппарат, наводящий тоску, черный чернильный прибор, две авторучки, вентилятор и прочее обратились в слух. Цифра двадцать пять на листке стенного календаря подмигнула букве «а» в слове «Август». Разрезая неподвижный воздух, пролетела огромная муха. Она опустилась на крахмальный воротник председателя.
Стукнула дверь, вошел секретарь Общества.
— Приказывали явиться вашему покорному слуге, эфенди?
Председатель не сразу обратил на него внимание. Крахмальный воротник смерил вошедшего взглядом. Телефонный аппарат, авторучки, вентилятор и прочее, застыв в неподвижности, ждали, что изрекут председательские уста. Наконец раздалось:
— Пойди в муниципалитет, передай привет и уважение, попроси, чтобы они продиктовали и отправили письмо, которое должно быть послано в адрес Правления нашего Общества.
Секретарь, самый тощий из тощих людей, начал было повторять:
— Пойду в муниципалитет, эфенди…
— Не забудь привет и уважение…
— После того как передам привет и уважение, эфенди, скажу, чтобы написали в адрес нашего Общества…
— Сначала привет и уважение, а потом письмо в адрес не нашего Общества, а в адрес Правления нашего Общества, и не написали, а продиктовали…
— Да, эфенди, чтобы написали в адрес Правления нашего Общества…
— Продиктовали…
— Продиктовали, эфенди, письмо и отправили…
— Послали…
Стекла пенсне, сжимавшего председательский нос, заискрились, словно капельки ртути.
Секретарь вышел. Комната снова погрузилась в тишину.
…В этот день бухгалтер муниципалитета, невзрачный человек с лицом, изрытым оспой, задыхался от работы. Вот он бежит к груде старых тетрадей, в беспорядке сваленных на маленьком столике, что-то быстро листает, вздыхает, вытирает пот, потом мчится к этажерке, от этажерки летит к шкафу, от шкафа к пишущей машинке — там тоже навалена куча бумаг, снова вздыхает и вытирает пот. Его взгляд бессмысленно скользит по какой-то неподвижной человекоподобной тени, внезапно возникшей перед ним. Секретаря он не замечает:
— …ревизоры, что мне делать, где найти?.. Пусть накажет господь этих тахсильдаров! Ревизоры требуют счета, баланс не готов, скопились счета бойни, двух тахсильдаров нет на месте, еще напишут в Управление безопасности…
И он снова бежит к столу, где навалены бумаги, торопливо листает тетради, потом кидается к этажерке, от этажерки — к шкафу, от шкафа — к пишущей машинке. Пот ручьями катит по его худому лицу. Он охает, вздыхает, сетует.
Но вот на глаза ему снова попадается секретарь Общества.
— …нету, эфенди, нету… Не лишат же меня за это головы! Нет и все. Дома больная жена, дочь… сын…
Вошел служитель:
— Ваккас-эфенди, инспекторы…
Указав на секретаря, бухгалтер пролепетал:
— Спроси у него, ведь ищу, не в бирюльки играю.
Служитель подмигнул секретарю:
— Так что же, так и сказать, что ты не играешь, а ищешь?
Бухгалтер закрыл глаза. Служитель снова подмигнул секретарю:
— Ну так как же, Ваккас-эфенди?
— Иди и говори, что хочешь… или подожди. Реджаи, голубчик, ради Аллаха, не болтай лишнего…
Раздался звонок. Служитель вышел и сейчас же вернулся.
— Зовут, дядюшка!
— Кто зовет?
— Инспекторы…
— Скажи… идет, идет… Ищет или стой, стой… Послушай-ка, Реджаи, сынок…
Служитель выскочил из комнаты, бухгалтер бросился к секретарю.
— Будьте благодетелем, пожалуйста. Если бы вы были на моем месте…
Секретарь, решив, что пришел не вовремя, умолчал о цели своего визита и тихонько вышел.
…Председатель Общества, в пенсне, в крахмальном воротнике вокруг багрово-красной шеи, промолвил:
— Слушаю!
— Ходил я, эфенди. Видел господина бухгалтера. Прибыли господа ревизоры. Господин бухгалтер очень взволнованы, все время ищут какую-то тетрадь и никак не могут найти, поэтому еще больше волнуются. Говорить в это время…
Муха, только что севшая на крахмальный воротник председателя, подмигнула и стала ждать, что соизволит молвить начальство. Телефон, авторучки, календарь насторожились. Карандаш в руках председателя начал легонько постукивать по столу. Председатель, покраснев до ушей, прервал:
— Первое условие успеха в жизни… обязанности… долг, автоматизм… каждый человек должен об этом думать. Что из того, что у бухгалтера работы через край!
Два круглых блестящих стекла уставились на секретаря, желая узнать, какое впечатление произвели сказанные слова.
— Ну что?
— Вы правы, эфенди…
— В таком случае ступай снова и, невзирая ни на что, выполни мое распоряжение!
Секретарь вышел.
…Бухгалтера муниципалитета на месте не было. Секретарь только теперь почувствовал запах мазута в кабинете приемной, только сейчас заметил босоногую женщину в помятой одежде, мужчину, ребенка.
Часы в приемной муниципалитета тяжело пробили одиннадцать, потом четверть, потом половину двенадцатого. Бухгалтер не появлялся. Секретарь подождал еще пятнадцать минут и вернулся в Общество.
Снова комната председателя и ожидающее ответа пенсне.
— До сих пор все ждал, эфенди. Нет их в кабинете…
— Куда ушел?
— Не знаю, эфенди…
— Не спросил?
Секретарь понял, что допустил ошибку.
Карандаш в руке председателя начал нервно постукивать. Муха покинула телефонную трубку, преодолела пространство, в котором витали звуки постукивавшего карандаша, и опустилась на нос секретаря. Секретарь, боясь проявить неуважение, не дерзнул согнать муху и потому не шелохнулся, а только легонько подвигал носом.
Телефонный аппарат, авторучки, календарь и прочее, заметив странное подергивание огромного красного секретарского носа, еле сдерживали душивший их смех. Крахмальный воротник окинул суровым взглядом муху, нос, телефонный аппарат, авторучки и календарь. Одна из авторучек, не удержавшись, показала воротнику язык.
Секретарь же, двигая носом, старался избавиться от мучительного зуда. Часы на столе председателя показывали без трех минут двенадцать. Карандаш продолжал постукивать. Прошла еще минута. Наконец председатель посмотрел на секретаря и вымолвил:
— Не спросил…
Секретарь забыл про нос.
— …потому что не сообразил, потому что думаешь о чем угодно, только не о деле.
Глаза секретаря не отрываясь следят за секундной стрелкой часов. Стрелки, словно отяжелев, двигаются все медленнее, иногда будто и совсем замирают, а нос так чешется, так чешется…
— …Пойдешь после перерыва!
До двенадцати остается ровно пять секунд. Часы наконец стали освобождаться от тоскливого напряжения. Тут же резкий звонок разорвал гнетущую тишину. Муха слетела с секретарского носа, телефонная трубка подскочила вверх, цифра двадцать пять заткнула уши, авторучки задрожали мелкой дрожью.
…После перерыва секретарь снова направился в муниципалитет.
Бухгалтер сидел за столом, важно облокотись о спинку стула. Насупив брови, он строго спросил вошедшего:
— Что вы хотите?
Секретарь растерялся и очень путано изложил вопрос о письме, которое должно быть не написано, а продиктовано в адрес не Общества, а Правления Общества.
— Почему ты вошел не постучавшись?
Секретарь огляделся, собираясь выйти.
— Здесь официальное учреждение, а не конюшня…
— Что вы, эфенди, конечно, официальное учреждение, эфенди…
— Выйди, зайдешь после того как постучишь.
Секретарь вышел. Постучал и вошел лишь после того, как ему ответили «Входи!». Поздоровавшись с бухгалтером, он остановился в ожидании. Бухгалтер назидательно промолвил:
— Вот так входят в официальное учреждение. Теперь говори быстрее, что тебе надо?
Секретарь снова повторил поручение.
— A-а… значит, ты служащий Общества. Ваш председатель господин N, не так ли? Почему же ты не сказал, что ты служащий? Вай, вай… Не взыщи, сынок… Разве человеку следует скрывать, что он служащий? Обиделся, да?
— Что вы, эфенди!
— Ваш председатель весьма почтенная личность. Я заочно питаю к нему глубокое уважение. Разве человеку следует скрывать, что он служащий?..
— Ничего страшного не случилось, эфенди.
— Не можем голову поднять от бухгалтерских счетов — и вдруг нагрянули ревизоры. Узнал я, что двух тахсильдаров нет на месте, улизнули. Одним словом, голова пошла кругом… Значит, по поводу письма… Хорошо, сынок, сделаю, напишу…
— Продиктуете, эфенди.
— Что?
— Продиктуете…
— А что это значит?
— Не знаю, эфенди. Так сказал председатель.
Бухгалтер сделал пометку «продиктовать».
Секретарь точно избавился от тяжкого груза. Он попрощался и вышел.