Арон разбудил меня, едва на востоке начало алеть.

- Почему так рано? – Ворчала я, зевая во весь рот. Я чувствовала себя не выспавшейся. Мы любили друг друга ещё несколько раз, прерываясь лишь на скромную еду, которую оборотню удалось раздобыть в деревне. Уснули так уже далеко за полночь.

- Чтобы нас никто посторонний не заметил, - назидательно сообщил мне Арон. Да уж, довод более чем логичный, и не поспоришь.

Мы быстро собрались и покинули наш временный лагерь.

Когда подошли к деревне, было ещё слишком темно, чтобы рассмотреть что-либо, лишь в некоторых окошках горели масляные лампы или свечи, давая тусклый свет, указующий нам верное направление. Мы обогнули центральную улицу и зашли со стороны огородов. Арон взял меня за руку, жестом призывая к молчанию. Так мы добрались до противоположного края деревни, и оборотень направился прямиком к домику, стоявшему последним. В темноте было трудно его разглядеть, поэтому я заметила лишь то, что он был одноэтажным, с двускатной крышей и едва различимой фигуркой флюгера на коньке.

На заднем дворе нас уже ждал донельзя бодрый хозяин, коренастый и крепкий.

- Сначала плату, значить, давай, - вместо приветствия сказал он Арону.

Оборотень достал из мешка шкатулку, которую он взял под половицей своего дома в деревне оборотней, и протянул её мужичку.

- Не здесь, - тот оглянулся по сторонам, - пошли в избу, значить.

Внутри дома нас уже ждала молчаливая хозяйка, она задвинула матерчатые занавески и лишь после этого раздула заготовленную лучину.

Арон поставил на стол шкатулку и открыл крышку. Даже при неясном, колышущемся свете было видно, как загорелись глаза хозяев. И не мудрено, внутри обитой тёмным бархатом шкатулки переливались крупные изумруды, оправленные в белое золото. Подрагивающими руками мужичок приподнял изящную цепочку, переходящую в украшение из витых полос, сходящихся изящным углом в центре, к которому снизу лепестками крепились семь насыщенно-зелёных изумрудов.

- Это последнее, что осталось от моей матери, - сказал Арон в ответ на мой вопросительный взгляд.

- Но ведь это слишком дорогое украшение! – Громким шёпотом возмутилась я.

- А если дорогое, так можете сами, пешком в столицу идти, значить, - ответил хозяин, но предусмотрительно засунул колье за пазуху.

- Мы поедем с вами, - спокойно сказал Арон. – Вы подготовили платье для неё?

Хозяйка показала стопку одежды и поманила меня в комнату, переодеваться. Я посмотрела на оборотня вопросительным взглядом, но он отвернулся к мужичку, обсуждая последние детали, и я последовала за женщиной.

Она закрыла дверь изнутри и положила одежду на застеленную вышитым покрывалом кровать. Платье состояло из широкого шерстяного сарафана в красно-синюю узорную клетку и светлой рубахи из грубой, плотной ткани, с вышитыми красными цветами на рукавах. Нижнего белья под этот костюм, похоже, не подразумевалось. Нет, так нет, мне, вообще, за время пути стало всё равно, что надевать.

Но, посмотрев на меня, женщина достала из комода шерстяные чулки и что-то напоминающее длинную нижнюю рубашку без рукавов. Вот это совсем хорошо. Я облачилась в костюм крестьянки, а хозяйка поднесла мне небольшое зеркальце, в котором невозможно было увидеть себя полностью, но всё же лучше так, чем совсем ничего. Я осматривала себя, оценивая внешний вид и его естественность. И нашла, что придраться, в общем-то, не к чему. Но в этом момент сзади подошла хозяйка и повязала мне на голову цветной платок. Вот теперь образ был полностью завершённым. Свою одежду я сложила в мешок, решив, что она мне ещё пригодится.

Выйдя из комнаты, я поймала одобрительный взгляд Арона. Его глаза вспыхнули интересом, я с трудом удержалась от желания покружиться перед ним, позволяя рассмотреть себя со всех сторон. Не хотелось делать посторонних свидетелями нашей эмоциональной близости. Оборотень тоже переоделся в крестьянскую одежду, глядя на него у меня защемило сердце. Как он красив, причём в любом наряде. Его тёплые, янтарные глаза говорили мне о том же.

- Ну, если вы готовы, пошли, значить, - хозяин принял от жены узелок с провизией и первым вышел наружу.

Во дворе перед домом стояла телега. Мужичок подошёл к ней, разворошил по сторонам солому и вытащил несколько досок, скрывавших двойное дно. Арон подошёл ко мне и взял за руки.

- Всё будет хорошо, слышишь? – Сказал он, с улыбкой глядя мне в глаза. – Ничего не бойся и веди себя как крестьянка – молчи и глаз не поднимай.

Я кивнула и тоже улыбнулась. Потом не выдержала и обхватила его за шею, крепко прижавшись всем телом.

- Ты справишься, - уверил он и, отстранившись от меня, полез вглубь телеги.

Хозяин, спокойно дождавшись, когда мы попрощаемся, уложил доски на место и равномерно рассыпал солому по всей поверхности. Со стороны совсем не было заметно, что телега много глубже, чем это необходимо. Сверху мужичок поставил несколько бочонков и клетушки с курами и петухами, набитыми так тесно, что при всём желании они не могли ни двигаться, ни кукарекать. Разве что дышать, просунув клюв сквозь деревянные прутья. В самую последнюю очередь хозяин запряг в телегу крепкую рыжую лошадку, до этого меланхолично жевавшую сено тут же во дворе.

- Ну, садись, значить, - скомандовал он мне и пошёл открывать ворота на улицу.

Я села с левого бока телеги, свесив ноги вниз. Мужичок вывел лошадь за ворота, и я, навсегда покидая этот дом и отправляясь в неизвестность, обернулась. Женщина стояла на пороге и с тоской смотрела на уезжающего мужа. Мы встретились глазами и моё сердце пронзила острая жалость к ней, ведь её супруг так ни разу и не посмотрел назад.

За всю дорогу мужичок не сказал мне ни одного слова. В общем-то, я была ему за это признательна.

Колёса телеги мерно поскрипывали, шуршала солома, подпрыгивали на ухабах бочонки и клетки с птицами. И я с ними заодно. Чтобы не свалиться во время одного из таких прыжков, мне пришлось пересесть ближе к центру телеги, опершись спиной на бочонок.

Впереди и следом за нами тянулись другие телеги и повозки, лошади которых медленно и размеренно передвигали ноги, а возницы и не думали их подгонять, сонно клюя носом.

Солнце так же медленно, будто нехотя, поднималось над горизонтом. Когда мы достигли широко деревянного моста через речку, было уже почти светло. И я могла любоваться пейзажем, состоявшим в основном из бескрайних полей и кое-где мелькавших по сторонам от дороги деревушек. В этих широтах было намного теплее, поэтому лёд уже полностью растаял, как и снег на полях, обнажив тёмную, почти чёрную землю, только и ожидавшую пахаря, который засеет её зерном.

Столицу я заметила издалека, причём прежде услышала, нежели увидела, такой шум и гомон царили даже в округе.

К широким воротам, обитым металлическими узорчатыми пластинами, мы подъехали уже в плотном ряду других телег, повозок и даже одиночных всадников. Пешеходы, а их тоже было немало, шли чуть в стороне, боясь быть раздавленными в такой тесноте. Скорость передвижения всё снижалась и снижалась, пока наконец мы не встали неподалёку от ворот, двинувшись дальше только через несколько минут. Я увидела, что открыта лишь одна створка, через которую стражники и пропускают путников и торговцев, прошедших досмотр.

Чем ближе мы продвигались к воротам, тем больше я начинала нервничать. Из-за большой плотности скопления людей, животных и массивных средств передвижения, я не могла рассмотреть, как именно привратники проверяют желающих попасть в город. Возможно, они задают какие-то вопросы, и, если я неправильно отвечу или допущу какую-нибудь ошибку в поведении, меня могут в чём-то заподозрить. В общем, чем ближе мы подъезжали, тем больше я себя накручивала. И когда перед нами остались лишь две телеги, мои нервы уже были натянуты до предела. А пальцы, судорожно сжимавшие мешок, побелели.

Я во все глаза смотрела, как проверяют повозку пожилой супружеской пары, вместе с которыми на рынок приехала восьмилетняя внучка. Муж и жена были дородными, краснощекими блондинами, а девочка – худенькая, смуглая, с тёмными волосами и глазами. Судя по доносившимся обрывкам разговоров, малышку впервые взяли в столицу, и теперь она была полна впечатлений. Осмотрев их товар и повозку и не найдя ничего предосудительного, стражники переключились на людей.

Один из них вложил в руку толстяка предмет, похожий по форме на яйцо, сделанное из красного полупрозрачного камня. Несколько мгновений камень полежал на раскрытой ладони крестьянина, затем стражник забрал его и отдал жене возницы. А потом таким же образом яйцо попало к внучке, взиравшей на него с восхищением ребёнка, получившего возможность прикоснуться к настоящему сокровищу.

Вдруг камень вспыхнул резким сияюще-красным светом, озарив перепуганное лицо малышки и даже стоявшие поблизости телеги. В следующий миг всё потонуло в какофонии криков отчаяния, ругани, ржании лошадей. Полная женщина в мольбе простирала руки к оттаскиваемой привратниками внучке. Высокий худой стражник бил толстяка, пытавшегося отнять девочку. Другой уже вязал ему за спиной руки. Затем связали и его жену. А телегу под конвоем проводили в город. Куда исчезла внучка, я не видела. Кругом пошли шепотки.

- Такая маленькая, а уже оборотниха…

- Да всего ж восьмая доля крови, он сказал, разве это считается?

- Амулет сработал, значит, считается.

- Красиво-то как, никогда такого раньше не видела…

- Молчи, дура, всю печёнку мне выгрызла, смотри, чтоб на тебя не сработал…

Я почувствовала, что меня бьёт озноб. Какая сила должна быть вложена в это красное яйцо, если оно почувствовало такую незначительную часть крови оборотня? Ведь девочка и оборачиваться вряд ли способна, её зверь слишком слаб, если он вообще есть у неё. Хотя что-то есть, иначе амулет бы не сработал. А не почувствует ли он спрятанного в телеге Арона? Нужен ли ему прямой физический контакт? Или достаточно ощутить наличие оборотня рядом? Я знала, что Арон за время пути усыпил своего волка, чтобы его не учуяла магия Охотников. Точнее, я знала, что он старался это сделать. Но вот получилось ли у него?

За всеми этими размышлениями я пропустила досмотр телеги, шедшей перед нашей, и очнулась только от грубого низкого голоса, спросившего возницу:

- Запрещённые товары везёте? Оборотней скрываете?