Я много повидал в Зоне за первые месяцы сталкерской, бродячей, полной приключений жизни. Много повидал опасностей, поучаствовал в столкновениях с мутантами и людьми, пару раз был травмирован аномалиями. Оглядываясь назад, я понимаю, что волею Зоны я всего лишь проходил своеобразный «учебный курс» перед тем, что предстояло впереди…

Определив в небольшую келью в подвале – обычный «номер» этого отеля всего за пятьсот зелёных, включая трёхразовое питание – хозяин дал нам отоспаться после изнурившего нас с Хемулем марша с тяжеленным Патагеныем и его не менее тяжеленным рюкзаком на руках. Сумерки уже переходили в ночь, когда нас разбудил какой-то бомжовского вида тип, однако воняющий не очень сильно – очевидно местный работник – и коротко пригласил к хозяину.

За столом Викария сидели двое мрачных мужиков, видно было, что они только пришли с непростого марша и были усталы и очень злы. Мне и раньше доводилось видеть «должников» – бойцов клана Долг, но сидеть с ними вот так за одним столом не приходилось. Впрочем, меня нисколько не волновала их философия, вкратце сводящаяся к тому, что Зона есть гнойное пятно на лице Земли и что она подлежит скорейшему и безусловному уничтожению, начиная со всех её обитателей. Мутантов они убивали радостно и густо, не жалея патронов, которые им в огромном количестве поставляли военные украинского и российского секторов. Найденные артефакты они сдавали учёным по низким расценкам, а чаще по бартеру. Группировка вела перманентные войны с кланами Тёмных – сталкеров, мутации которых уже невозможно было скрыть и которые жили в Тёмной долине, стараясь даже не приближаться к Периметру – за ним им ничего, кроме мучительной смерти, не светило, и Монолитом, сектантами-фанатиками, великолепно оснащёнными невесть откуда взявшейся самой современной техникой и снарягой, в основном НАТОвского производства, и рьяно охранявшими территорию вокруг ЧАЭС. Удивляться богатству группировки не приходилось – именно в Центре Зоны после выбросов аномалии плодились гуще всего, и чаще и мощнее разражались сгустками энергии на сталкеров, зомби, людей и мутантов, а то и просто друг от друга, порождая в большом количестве самые мощные и ценные артефакты. Монолитовцы и их рабы, состоящие в основном из скованных ошейниками с минами с дистанционным управлением пленных сталкеров и прочего зоновского люда, собирали артефакты в огромном количестве, что, очевидно, и являлось источником их благополучия. Их доходы были столь велики, что на вооружении у них стояли даже гаусс-винтовки, сверхмощное и ультрасовременное оружие американского производства.

Не обходилось без столкновений и с кланом Свобода, однако открытой войны не было уже пару лет, и складывалось впечатление, что кланы даже готовы смириться с существованием друг друга.

Первой заговорила Машка – в свете керосиновых ламп и свечей, освещавших трапезный зал нашего «отеля», белки её глаз белели на фоне чёрного лица особенно нереально. Она говорила по-русски с явным украинским акцентом, видимо много лет прожила где-то в Западной Украине до того как какой-то чёрт занёс её сюда. Она рассказала кратко, что, не сумев диагностировать недуг Патагеныча сама, она отправила сообщение Болотному Доктору. Связь в сталкерской сети была крайне нестабильна, я вообще пользовался ПДА только как хранилищем карт, иногда почитывая ленты новостей. Однако лекари, торговцы и шаманы пользовались ею активно, и общественность Зоны постоянно была в курсе последних событий. Доктор сообщил, что, возможно, Патагеныч пал жертвой редчайшего артефакта – голубой слезы, внешне почти неприметного светящегося камешка, способного отправлять человека в глубокий сон, а при совокупном воздействии с несколькими другими артефактами – вообще погружать человека в полный анабиоз. За артефактом стояли длинные очереди заявок научников, и цена ему была… Я это опущу, хотя глаза вроде бы бескорыстных бойцов Долга нескрываемо округлились.

Пробудить человека мог артефакт «слеза», который также был большой редкостью. Ни Хемуль, ни я не подозревали, где можно добыть такой. Машка показала на молча и хмуро сидевших за столом «Должников» и предложила слово старшему – седому мужику лет за пятьдесят, с колючим взглядом, вислыми седыми усами и грубым, изрезанным морщинами и шрамами, мужественным лицом.

Тот, представившись коротко – капитан Овечко – коротко, в стиле военного доклада, изложил историю их долгого пути. По его словам, они пришли с Севера, из батальона полевого командира Василя Ременяко, называемого гордо полковником. Про Василя слышали все присутствующие, поэтому рассказывать об ушедшем в Зону по убеждениями (его сына, служившего срочную в белорусском контингенте, задрал кровосос – и отцу довелось лично похоронить сына в родном Витебске) полковнике белорусского контингента смысла нет. Этот человек не знал жалости и пощады ко всем и всему, что носило отпечаток Зоны.

Им была поставлена задача получить у представителей группировки Свобода тот самый артефакт – «слезу» – и доставить его в контейнере на базу научников в двенадцати километрах к северу отсюда – якобы там на этот предмет были какие-то особые бартерные соглашения. Капитан не стал лукавить, сообщив, что артефакт был ценой обмена на девятерых пленных бойцов и руководителей Северного департамента клана Свобода, удерживаемых в плену Долгом в качестве заложников на случай новых нападений клана.

Все прекрасно знали, что Свободовцы исповедовали прямо противоположную идеям Долга философию, считая, что Зона – воплощение понятия Свободы на этой земле, не утруждали себя моралью и обязательствами, обильно употребляли наркотики, которыми также усердно и торговали. Не смотря на разгильдяйство, Свободовцы имели большую популярность среди обитателей Зоны, так как наркотики тут были весьма распространены, а по слухам, в тайных лабораториях Свободовцев они и производились – причем не из растительного сырья, как большинство наркоты на Большой Земле, а из веществ, умело подвергнутых действию артефактов.

Наркотики не только держали Свободовцев в постоянной эйфории, но при умелом применении значительно обостряли их реакцию, скорость и выносливость, придавая этим безалаберным по сути людям свойства бойцов специальных подразделений, что вкупе с полным презрением к смерти – они даже своих раненых добивали на месте большой дозой наркоты – делало их крайне опасным врагом.

Однако всё пошло наперекосяк – командир группы свободовцев, пришедшей им на встречу, отказался отдавать артефакт, и, перейдя на оскорбления, потребовал сначала предъявить доказательства освобождения их товарищей. Доказательств не было, да и сама постановка под сомнение порядочности бойцов Долга была нестерпимо оскорбительной. Нервы одного из бойцов квадра – боевой единицы из четырёх бойцов – не выдержали, и он резко поправил на плече автомат. Находившимся под воздействием наркотиков Свободовцам этого оказалось достаточно, и двое из них молниеносно изрешетили бойца из М-16.

Еще один боец остался раненным в кустах, прикрывая отступление отходивших товарищей. Они же, отступив, и не думали бежать, и, сделав окружающий манёвр, догнали группу противника, в которой насчитали без малого двенадцать бойцов. Те в спешке отходили, явно не в направлении их штаб-квартиры, и должники, решив подождать с местью, наскоро похоронив погибшего товарища, пошли на большом расстоянии, несколько в стороне, опасаясь растяжек и сюрпризов, которыми они сами точно бы нашпиговали тропу отступления. Однако они опасались зря – свободовцы полагаясь на численный перевес и наркотики, не озаботились даже маскировкой и открыто вышли к небольшой базе, явно не так давно построенной и недавно покинутой научниками или военными.

Информацию о базе раздобыть они не смогли, и в поисках возможности найти помощь пришли в Дом. Их предложение было простым и категоричным – участие моё и Хемуля в операции по освобождению их пленного товарища. За это они давали нам «артефакт» на нужды излечения нашего друга. Принесут ли они на базу драгоценный артефакт или нет, для них большого значения не имело – в Долге девиз «Погибай, но товарища выручай» был не пустым звуком.

Переглянувшись с Хемулем, я кивнул в знак согласия. Для меня эта операция не сулила ничего хорошего, задание военных, с которым я шёл в Зону, выполнено, несколько дорогих артефактов спокойно лежали в контейнерах в моём рюкзаке. Айда, по которой я уже успел соскучиться, ждала меня всего-то в двенадцати километрах пути на север и северо-восток по Зоне, и в паре километров прогулки за периметром.

Там, в бункере, нас ждала смерть от рук умелых в стрельбе, накачанных наркотой суперменов – анархистов, ни секунды не боящихся смерти. Кроме того, если Свобода узнает, кто на нее напал, они минимум год будут вынашивать планы мести и ориентировать своих бойцов завалить меня при первой же возможности – чтобы другим неповадно было. А ведь узнают, сволочи…

Патагеныч никогда не расплатится со мной, даже если дело пройдет успешно, подумал я мельком и устыдился. Если бы ему предстоял такой же выбор – интересно, что подумал бы он, прежде чем согласиться?

Хемуль думал дольше. Было очевидно, что он куда-то торопится – ну или торопился до того, как мы попали в эту сложную ситуацию. Очевидно, его миссия еще и не началась, и идти на смертельный риск ради дела с сомнительным концом было ему совсем не по душе.

–Где гарантии, что артефакт там, и мы найдем его, а если да – что вы отдадите его нам, и он поможет нашему брату? – холодно спросил он, глядя в глаза Капитану.

–Слово, – коротко ответил Капитан. – И пожизненное содержание и лечение вашего друга за счет клана, если кто-нибудь из вас будет убит, либо артефакт не подействует. Вы в любом случае достигните вашей цели в этой операции.

Мы посмотрели на Викария, ожидая его реакции на столь смелое, но без сомнений подлежащее полному исполнению обещание. Фактически, Капитан предлагал нам кровью оплатить лечение и эвакуацию Долгом Патагеныча. Сделка, что называется, на миллион долларов – если не больше. Это была достойная цена нашей крови.

–И всё захваченное у Свободы в этом деле – ваше, - долил в чашу весов против чаши нашего сомнения Капитан. От таких предложений в Зоне не отказываются…

Планирование операции не заняло много времени. Купив у Викария автоматы Калашникова – невесть как сохранившиеся у него почти не изношенные АК-47 с двойным боекомлектом «семёры» – и по десятку гранат РГ-42 производства еще шестидесятых годов прошлого века, но отлично сохранившихся, и нацепив поверх сталкерских комбинезонов с керамическими броневставками безликие маскхалаты без знаков различия – мы решили «работать под бандюг» – отоспавшись до рассветных сумерек, мы отправились к секретной базе Свободы сквозь густой как молоко предрассветный туман. Шли с большой осторожностью, но группе опытных Ходаков не составляло проблемы пройти несколько километров практически налегке – всю снарягу мы оставили весьма довольным нашим решением Викарию: он ничего не проигрывал. Если бы мы погибли – всё досталось бы ему. Если бы мы победили – он избавлялся от весьма хлопотного соседства в виде отморозков Свободы, от которых кроме беды ждать ничего не приходилось.

База была тщательно замаскирована, и на поверхности земли, на небольшом пригорке, на опушке леса, со стороны противоположной Центру и не сильно подверженной действию Выбросов, располагался замаскированный под завал старых деревьев (которые невесть откуда тут взялись, но Зона логике не поддаётся) выступ входа.

Не найдя растяжек или мин, мы и так понимали что бронированную дверь «парадного входа» нам преодолеть не придётся – она явно была рассчитана на нечто более мощное, чем связка гранат или удары великана-псевдогиганта, кости одного из которых белели неподалёку.

Подобная база не могла быть построена без нескольких запасных выходов и вентиляционных отверстий, а также, возможно, канализационного стока. Научники любили комфорт.

Анализируя место, я пришёл к выводу, что строение базы скорее всего похоже в проекции на подводную лодку. Долговцы придерживались того же мнения. Следовательно, выходы должны были быть расположены где-то по краям пригорка, на этой же опушке, и, вполне возможно, совпадали с вентиляционными люками, которые беспечные Свободовцы скорее всего попросту заминировали от греха. Вентиляционный люк с правой стороны холма найти удалось уже через час, он представлял собой забранную прочной решёткой железобетонную шахту, закиданную стволами деревьев. Единственной проблемой этого входа были белые клочья аномального «жгучего пуха», угрожающе колышущиеся в восходящих потоках воздуха из шахты. Пуха было много, и рисковать, пытаясь проникнуть в шахту сквозь это жуткое порождение Зоны – то ли растение, то ли аномалию, а скорее симбиоз, выстреливающий в коснувшееся его косы живое существо миллионы острых колючих игл- спор – никому не хотелось. Мне раз довелось видеть сталкера, погибшего от пуха. Жуткое, должен сказать, зрелище – парень, видно, несколько дней полз по тропе, срывая с открытых участков тела прораставшие в его организме и вылезающие наружу через естественные, а потом и пробиваемые отростками искусственные отверстия. Фантазия вам подскажет остальное…

Поиск канализационного стока был быстр и результативен – его и не маскировали, просто вывели широкий лоток вниз по склону холма и забрали решёткой. Проход казался чистым от аномалий и мин, по склизкому дну иногда вяло стекала неприятно пахнущая жидкость.

–Добро пожаловать к вратам этого рая, – бросил Капитан, но его напарник, до этого проронивший за все время только одно слово – собственное имя или прозвище, кто их, нерусских, разберет! – Майшимус – решительно остановил Капитана и полез в люк.

Плана у нас не было. Если бы не надежда, что Долговец еще жив, мы попросту закидали бы бункер гранатами, и, перепугав его обитателей, выкурили бы их дымом. Но рисковать мы не могли и не хотели, и приготовились как один отправиться вслед за белокурым литовцем в вонючий проход.

От грустных мыслей о неминуемой смерти от мины в этой клоаке нас отвлёк скрежет петель двери бункера. Не медля ни мгновения, мы что было ног бросились прятаться, рассредоточившись по опушке – благо кустов тут было немало и со стороны поляны, отражавшей выход, нас видно не было.

Гогочущий во всю глотку, явно уже «вмазавшийся» здоровенный свободовец в расстёгнутом комбинезоне и с М-16 на плече стволом книзу, выволок еле передвигающего ноги пленного «долговца» и бросил на желтую, болезненную траву у своих ног. Вслед за ними вышли, потягиваясь и не особенно настороженно держа в руках штурмовые винтовки, еще двое отморозков. Они о чем-то весело ржали, так громко, что различить можно было даже с моей, самой дальней позиции.

Расклад с одной стороны упрощал дело, с другой – крайне усложнял. По идее, расстрелять этих «соколов» как куропаток и уволочь раненого товарища было бы для «долговцев» делом плёвым, и более того – наиболее логичным. Но в этом случае обретение артефакта нами автоматически отодвигалось на неопределённый срок, при этом на помощь со стороны Долга в лечении Патагеныча рассчитывать не приходилось – они просто оплатили бы нам издержки согласно обычаю, и всё.

Было очевидно, что Хемуль думает точно так же. Однако жизнь, как всегда, внесла свои коррективы.

Избитого, явно крайне слабого от ранения пленного детина приподнял за шиворот, и громко крикнул в сторону опушки:

–Смотрите, должники, млять – вы ведь здесь, вас не может не быть! Вот какая участь ждёт вас всех, твари! – Прокричав это, он резким движением взвалил раненого себе на плечо, спиной к нам, и мы увидели что низ комбинезона грубо срезан, и в утреннем свете пробивающегося из-под вечных облаков солнца видны ягодицы сталкера и бёдра – всё в черных потёках крови.

–Смотрите, вашу мать, пидеры, как получал удовлетворение ваш дружок, – проорал детина, держа пленника левой рукой на левом плече а правой рукой водя по направлению к кустам и изображая, как это делают дети, стрельбу из пистолета.

Двое подонков радостно ржали, держа, тем не менее, винтовки наперевес.

Не знаю до сих пор, что так сильно удержало долговцев от немедленной расправы – но, поорав, мерзавцы разочарованно отступили в бункер. Заморосил мелкий дождик и приглушил лязг затворов бронедвери.

Было очевидно, что нападения ждут – в глупости сталкеров Свободы уличить было трудно, наркотики расширяли их сознание. Однако ненависть, которой я ранее к ним не испытывал, поселилась в моём сердце навсегда. Ожидая, что предпримет Капитан – воин опытный и знакомый с повадками и тактикой боя всех кланов – я старался найти глазами позицию Хемуля, но через некоторое время понял – его тут просто нет!

Уйти он не мог – значит, воспользовавшись тем, что мы все были отвлечены наблюдением за детинами и их жертвой, он успел что-то предпринять.

Никогда еще мне не встречался человек столь же ловкий и смелый, сколь напрочь отчаянный.

Глухой взрыв где-то совсем недалеко от железной двери и скрежет запоров через несколько секунд после него заставил меня рефлекторно сорваться с места в сторону входа в бункер. Из приоткрытой двери кто-то вывалился прямо мне под ноги, и ни дождь, ни вырывающийся из–за приоткрытой двери дым гранаты не помешали мне понять, что на руки мне оседает сам Хемуль, который умудрился незаметно как для нас, так и для подонков, стоявших у входа, скользнуть за их спинами в бункер и спрятавшись там, пропустить их. Брошенная им в коридор бункера граната не причинила вреда никому кроме него самого – в узком бетонном пространстве взрыв двухсот граммового заряда тротила бесследно пройти не мог. Хемуль пожертвовал собой, просто выиграв для нас время для начала штурма.

Ранее мне не приходилось участвовать в городских боях, да и вообще в перестрелках с людьми я как-то особо не участвовал, потому, не полагаясь на свой опыт, я оттащил потерявшего сознание Хемуля в сторону и дал дорогу должнику.

Капитан не заставил себя упрашивать, и через несколько секунд, спустившись на площадку лестницы, шедшей еще на пару пролётов вниз, на нижний этаж, в неверном свете аварийного освещения я увидел, как молниеносным движением явно не потерявший форму капитан ломает прикладом челюсть выскочившему в одних подштанниках бойцу, и, проходя мимо оседающего мычащего детины, лёгким движением сверху вниз от себя выбивает ему мозги. Я рванул в противоположную сторону коридора, пытаясь угадать, куда же могли увести пленного должника. Пока в живых останется хоть одна из этих двуногих тварей, рассчитывать на то, что мы уйдём от мести клана, не приходится. Надо идти до конца…

Я не помню толком, что было дальше – от лошадиной дозы влившегося от страха в кровь адреналина я видел себя как бы со стороны. Виделось всё густой завесе дыма от разрывов гранат и пыли, взметнувшейся от осколков гранат и от пуль, выбивавших из бетонных стен большие неровные лунки. Уши почти заложило грохотом взрывов и выстрелов в узких коридорах, истошные крики страха и боли, злобно-отчаянная матерняя и звон гильз на этом фоне даже толком не различались…

Молниеносными, точными движениями я открывал очередную железную дверь и выпускал очередь по метавшимся в панике или валявшимся в наркотическом трансе на армейских койках свободовцам. Многие из них, так и не успев прийти в себя, превращались в рваные трупы, мгновенно обмякая на лежаках…

В первые же секунды мне удалось застрелить троих, и добежав до конца коридора, я понял, что придётся вернутся и подсобить Капитану – он застрял с каким-то проворным гадом, отстреливавшимся и явно пытавшимся выиграть время для того, чтобы его дружки-подонки с нижнего уровня могли очухаться и вкатить себе предназначенные для боя стимуляторы.

В узком пространстве незнакомой нам планировки, при численном перевесе и напичканные наркотиками, они быстро покончили бы с нами, не оставив ни малейшего шанса на отход.

У меня не оставалось выбора, кроме как броситься по лестнице вниз навстречу судьбе.

Вытаскивая на ходу гранату, я, перехватив АК левой рукой, зубами вырвал чеку и швырнул ее в дверной проём нижнего уровня, в котором уже метались какие-то тени и слышались неразличимые мне из-за стрельбы этажом выше крики.

Я успел зажать уши и зажмуриться, падая на спину ногами к проёму, когда оглушительный хлопок и вспышка выдернули меня из нереала, и, почувствовав на лице осыпавшуюся с бетонного потолка крошку, выбитую осколками, я понял, что если и ранен, то не сильно, и разобраться можно будет потом. В воздухе было полно пыли, и через нее я не сразу различил на полу труп одного убитого взрывом и извивающегося рядом с ним второго свободовца, истошно что-то, видимо, оравшего разинутым, полным крови ртом – я всё равно ничего не слышал, да и было мне не до него. По мне кто-то неприцельно шарахнул из винтовки, пуля, выбив в серой, в потёках бетонной стене слева от лица лунку и взвизгнув, защёлкала рикошетом. Я рефлекторно дал от живота длинную очередь – тень впереди меня дернулась и осела. Я присел на корточки перевести дух и сменить магазин – в АК 47, да еще без привычки, эта процедура отняла у меня несколько драгоценных секунд.

Подняв голову, еще взводя затвор автомата, я увидел, как в замедленной съемке, гранату, выкатывающуюся в коридор из-за приоткрытой двери. Граната была новая, натовская, слегка ребристая пластиковая поверхность матово отсвечивала в полумраке. У меня не было никаких шансов отскочить, тысячи шариковых осколков, спрятанные под декоративным корпусом этого маленького смертоносного яйца, все равно настигли бы меня рикошетом от стен…

Всё так же, словно в замедленной съемке, в неровном четырёхугольнике света напротив открытой внутрь одной из комнат двери, как к проёму приближается обмякшая, бесформенная тень, и вдруг из-за двери вывалился тот самый пленный сталкер, и единым усилием, не успевая перевернуться на живот, прямо голой поясницей бросился на гипнотизировавшую меня гранату. Хлопок прозвучал гулко, вспышка подбросила теперь уже наверняка окончательно мертвое тело спасшего меня парня, которое, изогнувшись дугой и подбросив ноги, мгновенно рухнуло безвольной тряпкой на пол коридора. Откуда-то, из-под быстро побелевшего, исковерканного сквозными ранами тела обильно и быстро полилась густая тёмная кровь, лужа на глазах росла в мою сторону. В ноздри отрезвляюще ударил запах свежей крови и дыма взрывчатки.

Вид крови мгновенно вывел меня из оцепенения, и я, вдыхая едкий дым, одним прыжком подлетел к дверному проёму и, даже не заметив, как успел, кинул туда гранату. Сделав неловкий кувырок, развернул автомат в сторону проёма и дал не глядя длинную, почти во весь рожок очередь. Автомат ходил в руках, гильзы, отлетая от бетонной стены, звенели, вой рикошетирующих от стенки к стенке в маленькой комнате пуль, грохот и мерцающие вспышки выстрелов создавали какую-то нереальную иллюзию праздника смерти.

Моя граната не взорвалась, однако, очевидно, вид её так парализовал обоих прятавшихся в помещении детин, что мои выпущенные наугад пули зацепили обоих – но не попаданием напрямую, а рикошетами.

Они оба смотрели на меня удивлёнными, но ни капельки не испуганными глазами на побелевших лицах. Тот рыжий, что кричал нам на опушке, одетый в белые расстёгнутые впереди кальсоны и некое подобие тельняшки, начал поднимать правой рукой винтовку, левой рефлекторно ощупывая быстро разрастающееся красное пятно на левой ляжке. Его не обремененные мыслью глаза не выражали ничего – тупое лицо конченного наркомана.

Я не мог поймать правой рукой кармашек с магазином к калашу на разгрузке, перезарядка автомата правой рукой была для меня внове, и я понял, что сейчас он попросту выстрелит в меня, с такого расстояния промахнуться он не сможет.

Рука рефлекторно нащупала рукоять метательного ножа Горец-3, я всегда ношу пару таких в разгрузке. Я сам не понял, как метнул его – и попал точно в живот мерзавцу. Тот, раскрыв удивлённо рот, рухнул на подкосившихся ногах и остался сидеть, рассматривая нож в животе и разинув рот.

Я наконец-то вставил магазин и передернул затвор, ощутив несильное жжение немного ниже затылка. Грохот выстрела пришел позже, вместе с пониманием того, что это грохот не моего выстрела – не целясь, я расстрелял полрожка в держащегося за раненный рикошетом живот второго урода и, впрыгнув в проём, попытался вернуться в адекват и осмыслить ситуацию. Разгадка пришла быстро – в конце коридора послышалась возня, невнятная ругань, через несколько секунд оборвавшаяся хриплым стоном.

–Нее стреляяай! – крик с явным акцентом порадовал меня, это каким-то чудом пролезший через канализационный сток боец отряда группировки Долг добил наконец доставшегося ему противника и подал мне сигнал, что наша часть коридора чиста.

Я, не обращая внимания на хриплую матерню раненного в живот и всё пытающегося подняться свободовца, осмотрел помещения нашего уровня на предмет выявления затаившихся недобитков. В дальнем конце коридора при моём приближении раздался скрип двери, и из неосвещенного проёма на бетонный пол выкатилась граната. Не знаю как, но я умудрился рвануть обратно к лестничной клетке и заскочить за стену в тот момент, когда громкий взрыв и звон рикошетящих осколков разорвали пронизанную стонами тишину бункера. Не долго думая, я ставшим уже привычным движением выдернул предохранительную чеку оказавшейся в руке гранаты и швырнул её в темноту коридора. Мелькнула тень заскакивающего в проём бойца, и, спрятавшись за стеной, я снова был оглушён разрывом – на этот раз более сильным – старая РГ-42 била не столько осколками, сколько взрывной от мощного заряда тола. Не церемонясь – боеприпасы назад было не тащить – я тут же послал вслед вторую гранату.

Мой приём имел успех – было очевидно, что трусливо пережидавший бой мерзавец после взрыва моей гранаты захочет по-ковбойски выскочить в коридор и кинуть гранату мне в проём лестничной клетки, а в том что гранаты у них в достатке, я не сомневался. Мой сюрприз оказался для него неожиданностью, и последнее, что я расслышал перед двойным взрывом – громкое, жалобно выкрикнутое слово «мама». Взрыв моей гранаты отшвырнул его назад, к тупиковой стене бункера, а взрыв его собственной, очевидно судорожно зажатой в руке за секунду до смерти, довершил дело – когда я рванул в закрытый плотной пеленой дыма и пыли коридор, он слабо подёргивался в дальнем конце, лежа на спине, периодически суча по ставшему скользким от крови полу ботинками. Не желая искать новых приключений, я закинул гранату в дальний дверной проём и присел за железной дверью, зажав уши. Ощутив всем телом встряску воздуха в замкнутом помещения, я ворвался в последнюю комнату коридора и очередью из шести патронов добил задетого пулями, но поднимающегося из-за обломков стола раненого врага.

Убедившись, что эта часть коридора пуста и в помещениях никого нет, я вернулся к лестничной клетке, но истошный вопль заставил меня вернуться в ранее зачищенную часть коридора – проверить, как там Майшимус.

Я вздрогнул, переступая через гору трупов, поверх которой без штанов, в одной рваной окровавленной рубахе, с мертвым лицом с открытым в безмолвном крике ртом и закатившимися глазами, лежало изорванное осколками, с оторванными гениталиями тело пленника, спасать которого мы сюда, рискуя жизнями, пришли, и который, претерпев адские пытки и невыносимые унижения от палачей и насильников, нашел в себе силы для героического поступка в решительный момент и умер героем.

Майшимус не скучал. Сидя на корточках около раненого верзилы, Майшимус выдернутым из живота у мерзавца моим метатательным ножом мерно наносил ему порезы прямо сквозь пропитанную кровью тельняшку. Пленник, истошно визжа и корчась, умолял пощадить его, обещая всё-все рассказать как на духу.

Переглянувшись, мы подхватили изувера подмышки и потащили по коридору и вверх по лестнице к выходу из бункера, где Капитан, успевший перевязать и заклеить небольшие раны, уже вовсю приводил в чувство растерянно стоящего на четвереньках, мычащего от контузии Хемуля.

Дождик перестал, и я, подтянув Хемуля ко входу в бункер, усадил его и, дав пару оплеух по щекам, от чего его взгляд начал обретать осмысленность, порылся в его нарукавной аптечке и, вынув оттуда шприц с коктейлем стимулятора, антидота и какой-то смеси лекарств, вколол ему дозу прямо в шею под шлемом.

Сцена допроса пленного верзилы-свободовца никогда не перестанет сниться мне в кошмарах.

Жалко извиваясь под пинками и ударами в раненый живот, он, скуля и умоляя о жалости, рассказывал о мерзком насилии, которое они чинили истекшие сутки над долговцем. Привязав его к кровати и накатив дозу, он и двое его подельников, разрезав ножом промежность сталкера, насиловали его и били практически без остановки, вкалывая ему адреналин и кофеин, чтобы не дать забыться или умереть…

Полезной информации, в том числе об артефакте, хладнокровно задававшему вопросы мучителю пленный дать не смог, и тот, схватив мерзавца за кисти рук и вывернув их под его истошный вопль, дал знак Майшимусу.

Пленник, видимо почувствовав неладное, начал отчаянно вырываться, и напичканное наркотиками и стимуляторами тело раненого забилось с такой силой, что им вдвоём было явно его не удержать, а лишать его сознания в их планы ну точно не входило. Не долго думая, я подбежал к ним и, схватив мерзавца за левую ногу, перевернул его болевым приёмом и налегал сколько было сил, пока не послышался характерный хруст ломающейся кости. Пленник, с выкрученными руками корчащийся на влажной земле, на секунду обмяк от болевого шока, и мне удалось крепко ухватить его за вторую, здоровую ногу.

Майшимус, запрыгнув на спину пленнику спиной к голове и держащему руки Капитану, ловким движением ножа вспорол комбинезон мерзваца ниже пояса, сорвав его с ягодиц, и не взирая на истошный вопль и пузыряшуюся по заднице гнилую жижу, решительно всадил ему в промежность нож и, повернув, выдернул.

Тело казнимого забилось в мелкой судороге, и Майшимус, протерев нож от крови и сгустков дерьма об комбинезон мерзавца, тяжело, устало поднялся. Капитан уже стоял на ногах, тяжело дыша и с удовлетворением во взгляде наблюдал за извивавшимся червём телом подонка.

Неожиданно послышался голос Хемуля, пришедшего в себя от лекарств и осмотревшего территорию, пока мы занимались казнью.

–Один ушёл. Если не добить, всем писец, – коротко и злобно сообщил он, показывая на кровавые капли, быстро смываемые снова начавшим моросить дождиком.

Капли вели в кусты неподалёку.

Принять решение не составило труда – я был единственным не раненым бойцом отряда, мне и предстояло догнать и добить ушедшего под шумок свободовца.

–Мы обыщем базу. В любом случае рванём вход и завалим дверь – похороним долговца и лишим Свободу базы. Ждать тебя будем двое суток на пригорке близ Дома Викария – если ты провалишься и беглец приведет карателей, мы не подставим старика и его Семью, и Патагеныча. Найдёшь нас там. Удачи!

Коротко кивнув – вопросов не было – я, на ходу меняя магазин, рванул по следу сбежавшего мерзавца.

Если бы не страх и выделившийся в бою адреналин, мне бы за ним в жизни не угнаться. Однако мерзавец видимо был не только труслив, но и жаден – он, даже раненный, убегал с большим тяжёлым ранцем за спиной, и я уже мог видеть мелькавший через кусты горбатый силуэт, бегущий без оглядки, держа М-16 за переносную ручку.

Кричать смысла не было – подонок понимал, что в этом бою пощады не будет, и ничья меня никак не устроит. Я периодически давал в его сторону «на звук» короткую очередь в надежде запугать его, а может быть, и ранить. Следы крови на листьях мутировавших и не поддающихся опознанию кустов говорили, что перевязаться он не успел, и, возможно, даже не чувствует, что ранен, под воздействием наркоты. Это хорошо, далеко не уйдет, мелькнула мысль, когда сильнейший удар в грудь буквально швырнул меня назад, и я больно ударился о землю задницей. Автомат, который я держал наперевес, принял энергию пули попавшей аккурат в казённую часть и искорёжившей ствольную коробку. Автомат, отлетевший от страшного удара, и толкнул меня в солнечное сплетение, силу удара не смогли погасить даже разгрузка с рожками и керамическая бронеплита под ней. На несколько секунд у меня почернело в глазах.

Открыв их, еще не осознавший толком происшедшего, я ощупал себя и, не увидев на кожаных обрезанных на пальцах перчатках следов крови, немного успокоился. Короткая очередь скосила ветки кустов у меня над головой, вернув мне прыти. Резко перевернувшись на сто восемьдесят градусов – ну не лежать же к этому пидеру ногами вперед на спине, я отполз вправо, где укрылся в складке местности. Силы явно были не равны, и что делать с противником, пристрелявшим мою позицию с расстояния чуть более двухсот метров, не имея огнестрельного оружия, я просто не представлял. Преследование тоже превращалось в задачу трудновыполнимую.

Однако пути назад не было – оставалось полагаться на смелость, хитрость, большой нож и пару оставшихся на разгрузке гранат. Как и большинство сталкеров и военных в Зоне, я не носил с собой маленького модного пистолета – слабые пули были бессильны против хорошо экипированных людей, а мутанта остановить они не могли и подавно. Большой же пистолет являлся чаще обузой, чем подспорьем, поэтому брал я его только на дело, где могла предусматриваться стрельба с близкого расстояния – но не в этот раз, чтобы не оставить следопытам Свободы следов разрывных пуль для идентификации.

Дождь полил сильнее, и пользуясь почти сплошной пеленой, иногда разрываемой чётко обозначенными под дождем аномалиями, причудливо изгибавшемся или наоборот – с каплями, взмывавшими вверх над куполом энергетических сгустков – я, крадясь в складках местности, попытался приблизиться к врагу на максимально близкое расстояние. Он явно не стал меня ждать, понимая, что я не отступлю, и поставив наскоро растяжку на тропе, после своей лёжки отступил в лес.

Растяжку я нашёл сразу, он грубо примотал небольшую осколочную гранату леской к пню, даже не привалив ветками, а леска, растянутая поперёк тропы, виднелась издалека. Рядом с лёжкой валялась не прикопанная в спешке кучка упаковок от перевязочных материалов и одноразовый шприц.

Это был мой шанс, возможно – единственный. Выдернув из разгрузки гранату, я улёгся в небольшой ложбине, промытой дождевой водой, и швырнул гранату как можно дальше вверх по тропе – на случай, если он не ушёл далеко и поджидает меня. Я ошибся, он успел изрядно отбежать, что стало понятно сразу после взрыва – метрах в двухстах зашумели кусты и зачавкала грязь – он явно собирался вернуться и посмотреть на результаты работы его ловушки.

Выскочив из ложбинки, я повернул его гранату вокруг ствола коряги так чтобы под осыпь осколков попала часть тропы, с которой он должен был приблизиться, и аккуратно обрезав ножом противоположный конец лески, вернулся в своё убежище и, вынув из разгрузки последнюю гранату и положив рядом нож, громко и жалобно застонал, давая понять подонку, что его жертва еще жива, и как бы приглашая его помучить меня напоследок.

Шаги и шум в кустах подтвердили моё предположение, что подонок не уйдет просто так. Ему хотелось отыграться за проявленную трусость и увидеть, как корчится враг, разгромивший базу. Возможно также, он хотел принести своим весть о нападении с подробностями, а может, и мою голову как доказательство его личного героизма в той схватке. Это было не важно – важно было только то, что он приближался, дыша как паровоз, и вскоре я услышал характерный шлепок ботинка по большой луже на выходе из кустов к месту его старой лёжки и моей засады. Помня, что НАТОвские гранаты имеют замедлитель примерно на 4 секунды, а не на две, как российские и советские, я дернул за леску, и, услышав характерный щелчок – сработал капсюль-воспламенитель в запале гранаты, высоко подбросил зажатую в коченеющей руке РГ-42 в сторону, откуда должен был показаться мой палач.

Обострённая наркотиками реакция мерзавца позволила ему успеть кинуться на землю в тот момент, когда граната рванула в стороне, и в этот момент рванула вторая граната, осыпав осколками траву и тропинку и сбрив ими верхушки кустов над ложбиной, где я лежал.

Теперь уже, выскакивая из засады с ножом наизготовку, я услышал истошный вопль раненого во многих местах противника, и, не давая ему прийти в себя, подскочил к нему и, оттянув за подбородок, прижал нож тупой частью к горлу орущего и корчащегося негодяя с твердым намереньем дознаться, где искомый артефакт.

Ну и здоровенный же он, успел я подумать, когда его окровавленная рука схватила меня за плечевой ремень разгрузки и с лёгкостью перекинула через корчащееся, но еще полное сил тело. Перевернувшись в падении, я изо всех сил выкинул в сторону врага руку с ножом, и судя по ответному воплю и ощущению удара клинка во что-то упругое, попал. Вскочив на ноги, я увидел, что мерзавец с перекошенным зверским лицом, покрытым кровавыми потёками и грязью, схватился за коленку и пытается подтянуть её к себе. Мой удар был удачным, но дал мне преимущество лишь на полсекунды – правая рука подонка рванула к винтовке М-16, лежавшей в жидкой грязи, и не успел я восстановить равновесие, чтобы что-то предпринять, молниеносно вскинул её в мою сторону.

Время замедлилось, и я очень-очень подробно и явно видел, как ствол винтовки смотрит мне в лицо ажурными разрезами пламегасителя, как причудливо разрезанное дульным тормозом пламя вылетает из ствола, как дергается от отдачи винтовка в слабеющей руке стрелявшего. Сильный удар в подбородок подбросил меня ногами кверху, а сила земного притяжения впечатала меня с неимоверной силой спиной в жидкую грязь лужи. Наступила чернота.

Очнулся я от боли – и сразу осознал происходящее. Мерзавец, воспользовавшийся временем, что я был в отключке, успел наскоро перевязаться и вколоть обезболивающее, которое помогло ему двигаться, опираясь на винтовку как на костыль. Меня он, очевидно, счёл надежно мертвым, и, не обращая внимания на боль, перекосившую его лицо, наскоро обыскивал. Мои открытые глаза встретились с его мутным взглядом, и холодный, урчащий внизу живота сигнал кишечника побудил меня к действию. Хватит, один раз я чуть не умер, обгадившись в первом же бою с мутантом, больше это не повторится – надо быстро убить гада и успеть снять штаны, приняв естественную в момент расслабления позу.

Я ударил его пальцами в те самые, не выражающие ничего кроме тупой ненависти искаженного наркотой сознания, глаза. Пальцы неожиданно туго, как в варёное яйцо, вошли в яблоки, и уперлись во внутренние стенки глазниц.

Он не кричал – судорога свела его лицо, и, выдернув испачканные в крови и белом белке пальцы и стараясь не смотреть на то, что я наделал, я вывернулся из под скорчившейся в немой муке туши, и, подняв винтовку за ствол, изо всех сил опустил её приклад ему на затылок шлема. Потом еще и еще бил по каске и по шейным позвонкам над верхней кромкой бронежилета – пока враг не перестал корчиться и не обмяк.

Ну вот, ищи теперь артефакт, со злобой сказал я себе, и начал срезать ранец с убитого.

Кроме контейнера, в ранце было много полезностей. Винтовка, не смотря на внешнюю хрупкость, также пережила все перипетии этого дня, и, не разделяя распространенного убеждения в ее ненадежности, я решил взять её и выкинул в грязь магазины АК, заменив их трофейными. Особенно меня порадовали два комплекта бронебойно-зажигательных патронов, очень эффективных в бою с мутантами, и десяток запасных выстрелов к подствольному гранатомёту.

Наскоро оттерев винтовку и отведя назад затвор, вылив воду с жидкой грязью из ствола, я взял её наперевес и, сложив трофеи, уже решил было отправится к месту встречи, как мерзавец, казавшийся абсолютно, нерушимо мертвым, начал издавать какие-то звуки, и даже попытался перевернуться.

Его перекошенное болью, с одним вытекшим а другим вывалившимся глазом, всё в грязи и в крови лицо не вызывало у меня ничего, кроме брезгливого отвращения. Да и как мог я относиться к наркоману, насиловавшему здоровенного и ни в чем не повинного мужика?

Надо было избавиться от этого полутрупа, и лучшим способом было просто сбросить его в одну из подмеченных мной во время погони аномалий.

Тащить мычащую тушу пришлось недолго – на полянке неподалёку кружила прелой мокрой листвой «птичья карусель».

Я знал, что листва или веревка не вызовет сработку мощной аномалии, и смело привязав один конец трофейной веревки к ремню подонка, перекинул бухту сквозь аномалию, которая только слегка встрепенулась и ускорила вращение листвы. Обойдя её по кругу, я отошел, насколько позволяла капроновая веревка, и с силой потянул тело на себя. Первые пару метров тело ползло очень тяжело, возможно мерзавец, которого я плохо видел сквозь небольшое марево аномалии, пытался уцепиться за что-то. Но вот его нога попала в Карусель, аномалия ожила, и с невообразимой скоростью раскручивая листики и ветки, ранее неспешно вращаемые, втянула в себя подранка и закружила его, всё ускоряясь и ускоряясь, пока не разорвала тело на мелкие куски, которые ещё долго кружили в столбе нереальной кроваво-лиственной смеси. Наверное, всё это – слишком хорошая смерть для такого мерзавца, подумал я, направляясь к своим. А да поберет его Зона…

Дорога до точки встречи прошла без приключений – один раз только я буднично всадил короткую очередь из трёх пуль в голову псевдопса-одиночки, да отпугнул очередью тварь, похожую на псевдоплоть, задумавшую было преследовать меня на расстоянии за кустами в надежде поживиться.

Дело оставалось за малым – вылечить и поднять на ноги Патагеныча, чьё состояние не менялось даже от сильнейших стимуляторов. Вверив его судьбу негритянке Машке, мы, наскоро, но плотно пожрав каши и изрядно выпив щедро налитую Викарием самогонку, разошлись по «кельям» спать. Горячий борщ, жареное мясо, галеты и спиртное помогли телу расслабиться, и растормошивший меня вдруг оживший Патагеныч казался выходцем из сна, почему-то поменявшийся со мной местами.

Не долго думая, радостный до поросячьего визга и несдержанный прям не по-сталкерски Патагеныч, не мудрствуя лукаво, сунул мне в рот изрядно початую бутыль мутной местной самогонки, и отпустил, только когда я начал задыхаться, пытаясь выдохнуть обжигающие спиртовые пары. Хемуль, сволочь растакая, радостно смотрел на захлёбывающегося друга и улыбался на все свои тридцать два завидно крепких, белых, хохлятских, явно от сочной сиськи мамкиной доставшихся зуба…