Паломники идут за рядом ряд, И радостно щебечут птицы в кронах. А солнечные лучики горят Торжественно на поднятых иконах. Уходим от наветов и невзгод Мы с памятью о подвигах державных. Иисус Христос приветствует народ Колоколами храмов православных. И стук сердец, и светлых душ полет… Мы верим в то, что Бог и правда – с нами. Святая Русь по Невскому идет — Над ней молитвы реют, словно знамя.

Кура и Арагва. Божественный свет на волнах. Разносится эхом в ущельях звучанье Псалтыри. Белесые горы. Не здесь ли смиренный монах Воспитывал в келье молитвою Мцыри? Вода не течет, а срываясь с обрывов – поет! Мятеж и смиренье под небом слились воедино. Россия и Грузия. Светлой молитвы полет. Грузинские сказы вплетаются в наши былины. Туманы спускаются с гор – за верстою верста. Земля под ногами – омытая кровью, святая! Я в Мцхету приду поклониться Хитону Христа — Душа православная ангелом в храме летает.

Голову кружит ладан. Молча зажгу свечу. Чтоб прикоснуться взглядом К Господу, как к врачу. Ломаный, тертый, битый, Чтобы душою креп, Я прошепчу молитву Точную, как рецепт.

То трагедии в мире, то драмы — За безверие платят сполна. Но возносятся белые храмы Над страной, что от горя черна. Жизнь зовет приниматься за дело. Сеют хлеб. Ржет на пастбище конь. Над селом, что душой протрезвело, Поднят крест, словно Божья ладонь.

Раскаленный закат птичье небо поджег. И дорога до звезд далека. Черный вечер трубит в серебристый рожок, Собирая в стада облака. Мир тревожен и глух. На душе непокой. Но куда-нибудь нужно идти. Церковь с белым крестом впереди за рекой, Отчий дом за ручьем позади. В стороне на болоте шумят камыши. Поднимается пыль из-под ног. Я один словно перст. И вокруг ни души. Надо мною лишь вечер и Бог.

Светилось небо пламенем знамен Над миром, переменчивым и вечным. И тысячами листьев слушал клен, Как наступал неторопливый вечер. Прохладной мглой наполнился овраг. Нам никуда от вечера не деться. Он наступал совсем не так, как враг. Он шел ко мне, как лучший друг, из детства. Принес луну и крынку с молоком, По запыленной звездами дороге. Я ждал его. Я с вечером знаком. Приятно с ним беседовать о Боге.

Уезжаю… В грусти сердце тонет. Долго будет вспоминаться мне, Словно Богоматерь на иконе, Мать моя в распахнутом окне. Желтый вечер. Рожь росой намокла. Ароматен Яблоковый Спас. За спиною золотятся окна Дома, как резной иконостас.

Взошла ущербная луна — Не различить следы. Я не пьянею от вина — Пьянею от беды. Укрыл окраину села Черемуховый дым. Не светит свет. А светит мгла. Над кладбищем твоим.

В ладу живите с миром. В Бога верьте. А на судьбу не следует пенять. Чего душа боится? Может, смерти, А может быть, бессмертья. Не понять! Когда забудет сердце об Отчизне, Нет смысла ни в минутах, ни в часах. Стремленье к смерти и стремленье к жизни Пред нами Ангел держит на весах.

С ладони птичку покормил — И в храм вошел согрет. Иконы – окна в Божий мир, Из них струится свет. Когда в душе темным-темно, Когда она болит — Для излечения дано Свечение молитв.

Звездный свет над землей струится, И душа оставляет плоть. Полночь. Время пришло молиться На творенья Твои, Господь! Помолиться за то, что будет, И за то, что уже прошло. Сумрак выдохнуть полной грудью, Чтобы душу не обожгло. Вспоминаю родные лица Сквозь безлунный небесный свет. Невозможно не помолиться За живых и за тех, что нет С нами… Плачет ночная птица. Звездный свет – в перекрестьях рам. И молиться бы, и молиться На дороге, ведущей в храм.

Возрождает Господь колокольные звоны, Оживают и вера, и святость в словах. Покаянная скорбь. Горько плачут иконы, Словно старые матери, в русских церквах. Прозреваем и в белые храмы приходим, Черный грех из души прогоняем крестом. Горько плачут иконы о русском народе — Блудном сыне, пришедшем в родительский дом. Искушенье народа – нет хуже напасти: Продается душа, чтобы тешилась плоть. Квартиранты Кремля не управились с властью — Православною Родиной правит Господь!

Уютен скромный уголок Избы. В окошко солнце светит. Я не один – со мною Бог, Нет одиночества на свете… Забыло скрип шагов крыльцо. Икона. Свет лампадки зыбкий. И Богородицы лицо Слегка озарено улыбкой. Молитва. Библия в руке. Блистает день закатной гранью. И дремлет в Божьем уголке, В клубок свернувшись, мирозданье.

Дождичек вымыл рамы. Слезы бегут из глаз. Вот и не стало мамы В тихий Медовый Спас. За упокой молебен, Свечи горят, дрожа. Облачком белым в небе К Богу летит душа. Свет и прохлада храма, Кладбище за стеной. Вот и не стало мамы В жизни моей земной.

Битва за веру. Ручьями — Кровь. Шепот русских молитв. Сотня монахов с мечами В первой шеренге стоит. Крепче и камня, и стали Вера… Я верой клянусь! Черною сотней назвали Тех, кто сражался за Русь. В битвах не ведали страха. Вижу сквозь отзвуки гроз Черные рясы монахов — Смотрит с хоругвей Христос. …В наших каютах и кельях Молится Родина-мать. В рясах и флотских шинелях Нам за Россию стоять!

Хотя еще безумствуют химеры И в грешных душах много пустоты, Гуляет по России ветер веры Христовой. Всходят золотом кресты. Яснее память. Ярче предков лица. Светлее храм. Пышнее каравай. Россия куполами колосится — Хранит Господь духовный урожай.

Вышло солнце – и тучи померкли. Отдыхают луга от дождей. Деревянная сельская церковь — Дух Господень и души людей. Нет от Бога у сердца секрета. Крест возвышен и низок поклон. И блаженствуют в лучиках света Гладиолусы возле икон. Всех усопших земля приютила — Спят в ней прадеды, деды, отцы… И звенит в русской церкви кадило, Как на тракте звенят бубенцы. Здесь в молитве встают на колени, Повторяя святые слова. В этой сельской округе священник Ближе людям, чем грешный «глава».

Космос – вечная Божья свобода, — Мне сказал астроном-богослов. Во Вселенной он ищет не воду, А мелодии тонких миров. В небе песни ночного простора Заплетаются в звездный венок. Мирозданье – оркестр, пред которым С дирижерскою палочкой – Бог.

Душа юна и дух не дряхл. Жизнь учим наизусть. Мы в храмах, как на кораблях, Плывем в Святую Русь. То бьет волной, то бьет молвой Дыханье гиблых мест. Но, словно флаг, – над головой Наш православный крест.

Гаснут звезды, словно угли, На рассвете в облаках. Угловатый город Углич Просиял костром в веках. Облака завиты в букли, Чайки дремлют на песке. Куполами древний Углич Отражается в реке. Замираю – всплеск ли, стук ли… Сладкий донник видит сны. Поднебесный город Углич — Сердце северной страны.

У жены нательный крест под блузкой, Без креста народ и слаб, и сир. Как Христа, Творец приносит русских В жертву, чтоб спасти заблудший мир. Помолюсь о предках. Я не вечен — Улыбнись и каждый жест лови. Догорают люди, словно свечи, — Плачет Храм Россия-на-Крови.

Горячих молитва остудит, Замерзших согреет. Меня Спасет… Люди – все-таки люди, Не ангелы. Судного дня Дождутся, хотя не желают… Накажет Господь и простит. Молитвой к небесному раю Указаны людям пути.

Я не останусь ночевать нигде. Ни у красотки, что живет без мужа, Ни в мраморном дворце, ни в пьяной луже. Домой вернусь по суше и воде. Вокруг меня людская суета. Смешные сплетни, глупые советы. А дома надо накормить кота, Полить цветы и прочитать газеты. Холостякую… Ну, и что же в том? В соблазнах нет покоя и спасенья. Я более всего люблю свой дом И домового, что живет вне зренья.

Важнее – дом… И ты права. Хотя живут на свете И подзаборная трава, И беспризорный ветер. В светелке – свет, в подполье – тень. Всего есть понемногу… Но сохраню на черный день И посох, и дорогу.

Лишь глаза прикрою – лица, лица… Вместе мир небесный и земной. Прожитые дни, как будто птицы, Кружатся крикливо надо мной. Горестно. Незваными гостями Прилетели. Шумный трепет крыл. Я своими тайными страстями Их поил и чувствами кормил. Прочь! Не надо каркать над больницей. В снежной шубке под окном сирень. Я с ладони звонкою синицей Отпускаю в небо новый день.

Кипарисы мокнут. Олеандр Отцветает. Обмелевший Понт Дремлет у бамбуковых оград, Обложив дождями горизонт. На базарах – россыпи хурмы. И картав, и резок разговор… И светлы вечерние псалмы. В древнем храме у подножья гор. Приобщенью к Богу смертный рад, Забывая груз мирских забот. Кипарисы мокнут. Олеандр Отцветает. Засыпает Понт.

Утес. Блужданье солнечных столбов Меж синих туч. Плеск рыбы возле бакена. А ландышей – как белых черепов На траурных картинах Верещагина! День провожаю. Чайкам хлеб крошу. Не признаю парламенты и ратуши. Устану – как под простыней, лежу Под белой ночью. В изголовье – ландыши. Не финский ножик – распорол буксир Реку… И комары затишье отняли. И хрупок человек, и зыбок мир! И прорастают черепа на отмелях…

Заросли травой руины храма. Но, пройдя безверия юдоль, В состраданье, словно в волчью яму, Я попал – в глазах слепая боль. Стыдно, что порою беззаботно Жил и не крестил перстами лоб. Жаль мне стариков, детей, животных… Всех, кто беззащитен, слаб и добр. Прозреваю от печальной боли:
Вместо сердца – теплая зола. Купол золотой блестит над полем, И поют во ржи колокола. Встанут храмы – оживет Россия, Дети запоют, как соловьи. Наша жизнь – не в злобе и не в силе, А в смиренной вере и любви.

Нам остались домашние клички. Нет имен. Не встречаем гостей… Мы как две обгоревшие спички. Наша жизнь – крематорий страстей. Как зола, остывают привычки. Дремлют нервы, свернувшись в клубок. Мы как две обгоревшие спички. Наша спальня – пустой коробок.

Долго слышатся отзвуки грома. Над болотами – редкий туман. Горький запах цветущих черемух, И любви мимолетный дурман. После всех подойду к аналою, Помолюсь и закрою глаза. Помню всех, кто порхал над землею, А потом улетел в небеса.

И свет небесный наполняет храм, Когда в молитве преклоню колени. Дай, Господи, здоровья всем врагам Моим, а мне – покоя и терпенья. И душу исцели мою, и плоть, И подари мне мудрое смиренье. И долготою дней моих, Господь, Тебя прославлю, обретя спасенье.

На колени стал. Святая Дева — Предо мною. Храм похож на рай. Справа – Серафим Саровский. Слева — Светлый Чудотворец Николай. Свет и счастье… Как во время оно, Прихожане все – моя родня. И святые лики на иконах, Словно предки, смотрят на меня.

Белая церковка в березняке — Белая птица на белой руке. Льется, смиренной молитвой согрет, С белого купола ангельский свет. Словно лампаду, Господь, не гаси Белую жизнь в православной Руси. В белые теплые майские дни Белую птицу мою не спугни.

Замолчал коростель, захлебнувшись тоской. Отцвели васильки в борозде. Ты мелькнула, как ветер, над сонной рекой, Отразившись зрачками в воде. В омутах предрассветных тонула звезда, Где я плыл на баркасе один. И смотрела твоими глазами вода На меня из бездонных глубин.

Лохматый август к дому подойдет, Рассыплет птичью стаю у окна. И яблоком созревшим упадет На грядку краснобокая луна. И тихо обнажится дно реки. Светло и зябко станет на душе. И ранний холод обожжет виски. И не вернется женщина уже.

Горячие холмики. Сосны. И свет с высоты Струится, нездешний, таинственный, вечный. Надгробья безмолвны. И звезды молчат, и кресты. И белые козы по кладбищу бродят беспечно. Преддверье покоя. И рая преддверье. Сюда Приходят, отбуйствовав и отбродяжив, смиренно. И здесь остаются — находят приют навсегда. Незыблемый мир. Вдалеке от оград перемены. Горит земляника. И ящерки юрко скользят По серым надгробьям. Природа и жизнь изначальны. Шагнешь и… замрешь. Остановит задумчивый взгляд: Ты сам на себя с фотографии смотришь печально. Трава зашуршит — запоет колыбельную мать. И ангельский ветер погладит незримой рукою. Зачем суетиться, собратьев локтями толкать?! Всем хватит под соснами вечности, счастья, покоя…

Я люблю весенний шум сосны И апрельский голос певчей птицы. Помолюсь за сирых и больных, За которых некому молиться. Кружатся над храмом журавли, И пылится сельская дорога. К падшим состраданья и любви Попрошу молитвою у Бога. Завернется вечер в звездный плед, И туман повиснет над рекою. Кто-нибудь помолится мне вслед, Пожелав смиренья и покоя.

Православный… Без жертвенных пугал. Не суннит, не буддист, не хасид. Загоняйте меня в тихий угол, Но лишь в тот, где икона висит. Если вы не пытались рабами Сделать нас, почитающих Русь, Я не стану рвать глотки зубами, А смиренно за вас помолюсь.

И густ, и сладок воздух дачный, Клубится облаком весна. Холодная вода прозрачна, А теплая вода мутна. Цветет садовая ограда, На грядках в рост пошла ботва. Безгрешная душа крылата, А грешная душа мертва.

Если жизнь тяжела, то и смерть не проста. Всходит солнцем над храмами Божий лик. И приводит нас к истине путь Христа, Остальные дороги ведут в тупик. Ты зачем петлю надеваешь, поэт, Иль ешь снотворное, выключив свет? Тяжело умирать, если жизни нет, Но легко доживать, если смерти нет.