Цезарь в Галлии. – Характер провинций. – Война с гельветами и Ариовистом. – Операции в Бельгии и завоевание Северной Галлии. – Дела в Риме и конференция в Луке. – Первое восстание в Галлии. – Продление проконсульства Цезаря еще на пять лет. – Война с германцами и первая переправа через Рейн. – Две высадки в Британии. – Второе восстание в Галлии и второй переход за Рейн. – Третье восстание в Галлии под предводительством Верцингеторикса. – Опасное положение Цезаря, его маневры. – Осада Алезии и конец кампании. – Умиротворение Галлии. – Смерть Красса и взаимное охлаждение Помпея и Цезаря. – Поворот Помпея вправо. – Смуты в Риме и единоличное консульство Помпея. – Попытка отнять у Цезаря власть. – Курион и борьба в сенате. – Двусмысленное поведение Помпея. – Примирительная политика Цезаря. – Разрыв. – Силы противников. – Переход через Рубикон и взятие Аримина. – Бегство Помпея и сената. – Переговоры. – Занятие Ареция и других городов. – Цезарь у Корфиния и Бриндизи. – Отплытие Помпея в Грецию. – Цезарь – владыка Италии. – Цезарь в Риме. – Операции в бассейне Средиземного моря. – Цезарь у Массилии и в Испании. – Падение Массилии и усмирение военного бунта в Плацентии. – Диктатура Цезаря. – Переправа в Грецию. – Критическое положение Цезаря. – Первые успехи. – Цезарь и его счастье. – Прибытие Антония и отступление из-под Петры. – Стратегические планы Помпея и битва при Фарсале. – Бегство Помпея. – Поведение Цезаря после победы. – Преследование Помпея и смерть его. – Цезарь в Египте. – Опасность и счастливый исход. – Связь с Клеопатрою. – Цезарь в Понте и поражение Фарнака. – Возвращение в Рим. – Распоряжение Цезаря и подавление восстания легионеров. – Высадка в Африке. – Первые неудачи. – Сражение при Tance. – Смерть Катона в Утике

Пребывание Цезаря в Галлии составляет одну из самых блестящих страниц в военной истории Европы. Проведши большую половину своей жизни на гражданском поприще, не имея за собою никакого военного опыта, кроме кратковременной службы на Востоке в дни своей молодости, он, поставленный внезапно во главе небольшого войска в 20 – 25 тысяч человек, в девять лет успел покорить многочисленные племена, населявшие обширную территорию так называемой Трансальпийской Галлии. В отличие от Александра, которому приходилось иметь дело с выродившимися народами, Цезарь был поставлен лицом к лицу с врагом, полным жизни, энтузиазма, патриотизма, отваги и воинственности, – достойными во всех отношениях предками нынешних обитателей упомянутой страны. Одного им недоставало – единства и организации, и этим воспользовался великий полководец и дипломат, чтоб подчинить их гордые головы римскому игу. Рассказывать подробно, каким образом это удалось, выходило бы далеко за скромные пределы настоящего очерка; мы можем лишь вкратце отметить события каждого года, отсылая за более подробным рассказом к самому Цезарю.

Как было уже упомянуто, Цезарь получил в управление три провинции: Иллирику, Цезальпийскую Галлию и Трансальпийскую Галлию. Первая, вдоль северо-западного побережья Балканского полуострова, принадлежала Риму с половины II века до Р. X., вторая включала нынешнюю Ломбардию и вообще весь север Италии от Альп до реки Рубикон (ныне Цизателло близ Римини). Покоренная в конце II века, она, несмотря на свое культурное развитие, все еще была лишена прав римского гражданства и потому состояла в постоянной оппозиции к сенату. Цезарь, завязавший там обширные знакомства во время пребывания своего в ней по возвращении из Испании во второй раз, потому, собственно, и избрал ее предпочтительно перед более богатыми восточными провинциями, что она представляла сплошной и легко воспламеняющийся материал и вместе с тем могла служить отличным постом для наблюдения за событиями в Риме. Третья же провинция, Трансальпийская Галлия, вовсе еще не была покорена, за исключением юго-восточной окраины ее, известной под именем Нарбонской Галлии, или Римской Провинции (ныне Прованс). Она населялась множеством племен – эдуями, аквитанами, гельветами, секванами, арвернами, венетами и другими, из которых лишь первые находились в дружественных отношениях к Риму, пользуясь его протекторатом. Постоянно раздираемая междоусобицами и подвергаясь нападениям из-за Рейна, эта богатая страна давно уже служила предметом вожделений римского сената; но до сих пор его орлы дальше Женевского озера не проникали, и галльские общины продолжали быть самостоятельными и независимыми. Проконсульство Цезаря имело поэтому особенное значение: это была завоевательная миссия, по своим последствиям культурная, а по ближайшим целям – хищническая, и наш герой выполнил ее с редким успехом.

Прибыв в Женеву, на границах провинции, через 8 дней после отъезда из Рима, он узнал, что гельветы, обитавшие в нынешней Швейцарии, собираются эмигрировать на запад, по ту сторону Юры, и с этой целью намереваются пройти через провинцию. Он послал им сказать, чтоб те отказались от своего замысла и искали себе другой дороги. Гельветы исхлопотали себе тогда свободный пропуск у секванов, и в числе 368 тысяч человек, из которых больше 90 тысяч были способны носить оружие, тронулись в путь, прошли Секванию и напали на эдуев, друзей Рима. Это тем более не понравилось Цезарю, что присутствие воинственного племени в самом сердце Галлии, вблизи римских владений, было довольно опасно, а потому, имея с собою лишь один легион, он кинулся обратно в Цезальпийскую Галлию, достал там три других, набрал на свой страх еще два и с ними бросился вдогонку гельветам. Он нагнал арьергард у реки Арар (Саону) и, изрубив его, по наведенному мосту перебрался на противоположный берег и быстро пошел дальше. У Бибракты (Отэн) произошло кровопролитное сражение, длившееся от полудня до заката и окончившееся полным поражением гельветов. Они пробовали было бежать, но были окружены и сдались безусловно. Цезарь приказал им вернуться на старые пепелища, и сильно поредевшие массы в числе 100 тысяч принуждены были пойти назад.

Слава Цезаря мгновенно разнеслась, и Давициак, вождь эдуев, попросил его помощи против германского царя Ариовиста, угнетавшего их по подстрекательствам соседних арвернов и секванов. Ариовист получил от римского сената титул царя и союзника, и Цезарь попросил его теперь прекратить свои нашествия и возвратить эдуйских заложников. Храбрый германец гордо отказал, и Цезарь, направившись к нему, забрал у секванов их город Везонию (Безансон) и через несколько дней разбил наголову его самого. Ариовист с горстью дружинников успел бежать за Рейн, но вся его армия была изрублена римской конницей. Это было уже к концу лета, и Цезарь, совершив две кампании в несколько месяцев, отправил войска на зимние квартиры, а сам поехал в Цезальпийскую Галлию заняться римскими делами.

В следующий 57 год до н. э. Цезарь возобновил свои операции с восьмью легионами. Ему пришлось на этот раз иметь дело с бельгийскими племенами, населявшими территорию между Севеннами и Рейном: испугавшись его близости, они объединились в числе 300 тысяч и заняли угрожающее положение перед самыми его аванпостами. Требовалось во что бы то ни стало раздробить их силы, и Цезарь блестяще выполнил задачу, отрядив часть войска опустошить их территорию. В самое короткое время они были разбиты, и Цезарь мог сосредоточить свои силы против нервиев, наиболее сильное и многочисленное племя во всей Бельгии. Вначале он терпел неудачи и однажды даже был застигнут врасплох в лесистой местности, где его армия чуть не погибла; но его гений и личная храбрость взяли перевес, и нервии потерпели страшное поражение: из 60 тысяч их осталось в живых едва 500 человек. Им на помощь выступили было соседние адуатики, но, узнав о случившемся, вернулись обратно и заперлись в свою крепость. Цезарь потребовал сдачи, но они отказались; тем не менее, увидав чудовищные стенобитные машины врагов, они поняли свое безрассудство и открыли ворота. Но это был лишь маневр: тою же ночью они пытались напасть врасплох на ничего не чаявший римский лагерь; но попытка не удалась – нападение было отражено, и адуатики, числом 53 тысячи человек, были в наказание за вероломство проданы в рабство. Одновременно под начальством легата П. Красса шли успешные покорения венетов, унеллов и других племен северо-западной Галлии, так что к концу лета вся северная половина ее была уже в руках Цезаря. Он отвел войско на зимовку в область эдуев, а сам опять уехал в Цезальпийскую Галлию. Он послал в Рим доклад о своих победах, и сенат продекретировал ему 15-дневное молебствие, небывалое по своей продолжительности за все время существования республики, так как даже Помпей, по заключении Митридатской войны, получил молебствие лишь в 10 дней.

Весну 56 года Цезарь провел в больших хлопотах. Помпей и Красс стали ссориться, и в надежде на распадение триумвирата Л. Домиций Агенобарб, кандидат на консульство, стал угрожать отнятием у Цезаря его провинций и легионов. Под влиянием тех же надежд повел атаку и Цицерон, только что вернувшийся из ссылки: в апреле месяце он произнес восхитившую сенаторов речь, в которой требовал пересмотра положений о помпеевых ветеранах, то есть попросту уничтожения аграрной комиссии, учрежденной Цезарем, и обещал через месяц, 15 мая, внести в этом смысле формальное предложение. Обстоятельства, таким образом, требовали немедленных действий, и Цезарь, свидевшись раньше с Помпеем, пригласил обоих своих коллег на совещание в Луке (ныне Лукка). К назначенному времени туда прибыли Красе и Помпей, а за ними, с поклоном и уверениями в преданности, большая часть знати: 200 сенаторов и столько магистратов, настоящих и бывших, что на улицах города можно было видеть не менее 120 ликторов. Это был настоящий съезд могущественной партии, похожий на собрание царского двора, и результаты были чрезвычайно важны: оба врага были примирены обаятельным Цезарем и условились сделаться консулами в будущем году с тем, чтоб потом получить в управление: Красс – богатую Сирию, а Помпей – обе Испании. Взамен этого проконсульство Цезаря было продлено еще на 5 лет, а оплата военных расходов произведена на счет государства: колоссальные богатства, награбленные в Галлии, потребны были самому Цезарю на подкуп всевозможных должностных лиц, сенаторов, судей и т. п. Плоды не замедлили сказаться: получив второе внушение от Помпея, Цицерон публично раскаялся, обозвал себя ослом и 15 мая, вместо обещанной речи, произнес в сенате пламенный панегирик гению и добродетелям Цезаря...

Позднею весною 56 года до н. э. победоносный триумвир отправился к войску. Недавно покоренная северо-западная Галлия вплоть до моря составила союз и восстала, и Цезарь принужден был вести кампанию в четырех пунктах: сам с небольшим флотом он действовал против венетов в Бретани, Т. Сабин – в Нормандии, Т. Лабиен в прирейнской области тревиров, а П. Красс в Аквитании против неспокойных басков. План был выполнен блестяще: венеты были разгромлены и проданы в рабство, и союзники их подверглись той же участи. Вся Галлия лежала теперь у ног Цезаря после трехлетней борьбы; тем не менее она продолжала волноваться, и прошло еще много времени, пока она успокоилась.

В 55 году до н. э. постановления Лукского съезда были приведены в исполнение: Помпей и Красс были выбраны в консулы, а трибун Требоний внес предложение о назначении им в провинции Испании и Сирии и о продлении Цезарю срока его проконсульства вплоть до марта 49 года до н. э. Оппозиция аристократии была свирепая: по обыкновению, произошла кровавая свалка на форуме при знакомой уже нам обстановке с неблагоприятными авгурами и чудесами храбрости Катона; но триумвиры одержали победу, и предложение прошло.

В этом году Цезарь рано оставил Италию. Два германских племени, узипеты и тенктеры, теснимые третьим – свевами, перешли Рейн недалеко от его устья и стали основываться в Галлии. Цезарю это не понравилось, и, быстро пододвинувшись к ним, он приказал им убираться назад. Начались переговоры, во время которых узипетская конница напала на часть цезаревой и изрубила ее в куски. Назавтра германские вожди пришли к Цезарю с извинениями, но он приказал их задержать и прервал переговоры. Искусным маневром он окружил злополучных варваров со всех сторон и, сделав внезапную атаку, разбил их наголову. Большая часть их погибла, но немногие успели бежать и перейти обратно за Рейн. Цезарь бросился за ними вдогонку: в десять дней он выстроил через эту реку мост, описание которого и поныне приводит в удивление инженеров, и, переправившись в Германию, опустошил область сигамбров и других. Он вернулся назад в конце лета и, хотя наступали уже холода, решил сделать высадку в Британии, – не столько ради завоевания ее, сколько в видах рекогносцировки. С двумя лишь легионами он переправился через Ла-Манш и рассеял войска туземцев; они немедленно послали к нему послов с изъявлением покорности, но, когда через несколько дней часть Римского флота погибла от бури, они опять восстали и опять были побеждены. В другое время Цезарь наказал бы их, но так как осень уже давала о себе знать и ему пора было отъехать на зимовку, то он удовольствовался лишь требованием двойного против прежнего числа заложников и вернулся назад. Нужно сознаться, что кампания этого года была довольно бесплодна: набеги на Германию и Британию, не дав никаких положительных результатов, могли и не быть вовсе; но в ознаменование того, что римские легионеры впервые проникли в эти, дотоле неизвестные, страны, сенат постановил 20-дневное молебствие. Немногие лишь восставали против такой чести: один только Катон бушевал, говоря, что за вероломство по отношению к священным особам узипетских послов Цезарь достоин не награды, а казни.

В 54 году до н. э., после короткой экспедиции в Иллирию и усмирения восставших тревиров, Цезарь сделал вторичную высадку в Британии, на этот раз с пятью легионами. Отплыв из порта Идия, между нынешними Кале и Булонью, он быстро овладел всем полуостровом Тэнетом, разбил бритские силы при Темзе, перешел реку и покорил значительную часть теперешних графств Эссекса и Миддльсекса. Взяв заложников и определив ежегодную дань, но не оставив ни гарнизонов, ни крепостей, он вернулся к концу лета в Галлию, совершив опять бесполезную военную прогулку. Ввиду сильного недорода хлебов Цезарь принужден был на этот раз расположить свою армию в различных пунктах, чем некоторые племена – эбуроны, нервии и адуатики – воспользовались, чтоб организовать восстание. Кампания была упорная, и некоторые легионы потерпели сильное поражение; но Цезарь подоспел к ним вовремя на помощь и разбил неприятеля наголову. 60-тысячное войско последнего было рассеяно, но Цезарь принужден был всю зиму оставаться в Галлии, чтоб подавлять отдельные вспышки.

Лето 53 года до н. э. было лишь продолжением предыдущего. Галлия продолжала быть неспокойною, и Цезарь вынужден был на подмогу вызвать еще два легиона: один – собственный, из Цезальпийской Галлии, а другой – специально одолженный у Помпея. Значительно подкрепленный, он вновь покорил нервиев, секванов, корнутов и тревиров. Последним помогали некоторые германские племена, и Цезарь, покончив на время с галлами, перешел вторично за Рейн, покорил убиев, опустошил страну свевов и тем заставил их удалиться в леса и болота. Вернувшись, он опять имел дело с эбуронами и после некоторых побед заставил их вновь признать власть Рима. Усмирив затем вторично сенонов и карпатов, он расположил свои войска на зимние квартиры в Бельгии и сам по-прежнему поехал в Цезальпийскую Галлию.

В Риме, в начале 52 года до н. э., был убит Клодий и осложнившиеся дела требовали присутствия Цезаря в Италии. На это рассчитывали галлы, чтоб сделать последнее усилие и сбросить ненавистное иго. Загорелся всеобщий и страшный пожар, охвативший все племена, даже дружественных эдуев: под предводительством храброго и гениального Верцингеторикса, они с замечательным единодушием и энтузиазмом восстали, грозя разрушить плоды всех шестилетних трудов Цезаря. Последнему пришлось волей-неволей оставить свой наблюдательный пост и предпринять дело покорения Галлии сызнова. Его ждало крупное затруднение на первых же порах: он имел с собою лишь незначительное войско, все же главные силы его находились в сердце Галлии, окруженные со всех сторон восставшими племенами и потому совершенно отрезанные от Италии. Надлежало соединиться с ними и сосредоточиться в одном пункте, и Цезарь употребил хитрость. Перебравшись через Севенны глубокой зимой, по снегу в шесть футов толщины, он очутился в стране арвернов, менее всего помышлявших о нападении с этой стороны, и обрушился на них со всею силою. Немедленно они послали Верцингеториксу сказать, чтоб он поспешил к ним на помощь, и Цезарь, только и желавший, что привлечь внимание неприятеля на этот пункт, оставил Децима Брута с незначительным отрядом продолжать военные действия, а сам поспешил в страну лингонов, где стояли два его легиона. Передвигаясь необычайно скорыми маршами, он прибыл туда прежде, чем Верцингеторикс мог узнать, где что происходит, и, соединившись с армией, быстро овладел всеми окружными городами, в том числе и Аварикумом (Бурж), главною крепостью битуринов, единственно пощаженною среди всеобщего опустошения. Он разделил тогда свои силы на две части и, отправив Т. Лабиена против сенонов и паризиев, сам с шестью легионами вторгся опять к арвернам. Здесь он осадил было столицу их Герговию, но восстание эдуев и захват ими Новиодунума (Нуана), где находились его магазины, заставили его снять осаду и воссоединиться со своим легатом. Это было чрезвычайно трудное предприятие, но оно удалось благодаря искусным маневрам. В это время Верцингеторикс, во главе огромных сил, стал угрожать Римской Провинции, и Цезарь немедленно решил отправиться ему вослед. Он победил в рукопашной, заставил его отступить к Алезии (Алеза в Бургундии) и запер его там с 70 тысячами человек. Началась осада, и Цезарю уже удалось обвести город валами, когда, в свою очередь, был окружен 300 тысячами галлов. Положение было едва ли не самое критическое за все время пребывания Цезаря в Галлии, но гений его спас: он разбил неприятельские полчища и вслед за тем, хотя и не без труда, взял город и самого Верцингеторикса. Предприятие галлов рухнуло, и, после усмирения эдуев и арвернов, Цезарь мог расположиться среди первых на зимних квартирах и послать в сенат известие о счастливом окончании труднейшей войны. Восхищенный сенат продекретировал ему опять 20-дневное молебствие.

Восстание было, таким образом, сломлено, но искры вспыхивали еще там и сям, так что Цезарю пришлось все лето 51 года до н. э. провести в окончательном усмирении Галлии. Ему опять приходилось иметь дело с карнутами, белловаками, кардуками и аквитанами, после чего он провел зиму в Бельгии. Предвидя, что ему вскоре придется вернуться в Италию, он занялся теперь умиротворением покоренной страны и устранением поводов к недоразумениям и мятежам. Он не накладывал больших податей, предоставил многим городам самоуправление и щедро одарил вождей. Наученные горьким опытом последних лет и видя в то же время мягкое обращение с ними Цезаря, галлы теперь смирились и безропотно приняли римские законы и римскую администрацию. Они живо и вполне претворили новую культуру во всех ее формах и вскоре сделались достойнейшими носителями ее, передав через ряд веков ее дух и тенденции своим отдаленным потомкам.

Весною 50 года до н. э. Цезарь вернулся в свою Цезальпийскую Галлию и с тревогою стал наблюдать все более и более омрачавшийся политический горизонт Рима. За последние несколько лет произошли крупные перемены: в сентябре 54 года до н. э. умерла от родов Юлия, дочь Цезаря и жена Помпея, а в 53 году до н. э., во время похода на парфян, погиб Красс. Помпей и Цезарь остались одни владыками государства, но насколько изменились отношения между ними, видно из того, что когда Цезарь, с целью вновь породниться и тем закрепить союз, предложил своему товарищу жениться на его племяннице Октавии, жене К. Марцелла, с тем, чтоб он, Цезарь, в свою очередь, взял дочь Помпея, тогда замужем за Фаустом Суллою, Помпей отказал, женившись на другой. Дело в том, что теперь впервые победитель Востока, еще так недавно считавшийся первым военным талантом своего времени, стал чувствовать, как почва ускользает из-под его ног, благодаря блестящим успехам Цезаря в Галлии. Вообще, лишенный прозорливости и дипломатических способностей, он, однако, не был настолько слеп, чтобы не видеть, что как демократия, так и аристократия ценят его лишь потому, что видят в нем кандидата на диктатуру, столь необходимую для их спасения. Если же его слава и престиж, как величайшего полководца Рима, теперь отойдут к другому, то что останется от его значения в политическом мире как приз для той или другой партии? Помпей задумался и, видя, как народ стал переносить свое внимание все более и более на его соперника, решил потихоньку повернуть вправо. Обстоятельства как нельзя более благоприятствовали ему. Пятьдесят четвертый год до н. э. прошел в беспрерывных смутах, не дававших возможности делать выборы: подкуп с обеих сторон гулял в таких гомерических размерах, что деньги вздорожали и процент повысился. Консулы 53 года до н. э. были поэтому выбраны лишь летом того же года, так что в продолжение первых шести месяцев римское государство управлялось регентами (interrех'ами) из сенаторов, сменявшимися каждые 5 дней. Ржавая государственная машина пришла в застой, и новый 52 год до н. э. открылся при дурных предзнаменованиях. В январе на Аппиевой дороге Клодий был убит Милоном, сенатским кандидатом на консульство, и народное раздражение перешло в мятеж: сенатское здание было сожжено, и Милон вместе с Interrex'oм Лепидом были осаждены на дому. Тогда олигархия, радуясь возвращению к ней Помпея, своего блудного сына, объявила осадное положение и назначила его, по предложению Бибула и Катона, столпов республиканской конституции, единоличным консулом, то есть консулом без коллегии. Это было вопиющее нарушение законов: помимо того, что мнение триб не было спрошено, Помпей не имел права, в качестве проконсула, войти в Рим и, во всяком случае, не мог отправлять консульской должности без сотоварища. Но какое значение имеет конституция и сама прославленная республиканская свобода, когда дело идет об интересах правящих классов? О них можно и даже должно кричать, когда нарушителями их являются демократы; когда же на очереди стоит вопрос об участи аристократии, ими можно вполне пренебречь. Quod licet Jovi, non licet bovi, – гласила житейская мудрость, а сенатская олигархия была как раз мудра, как змий. Конечно, Помпею все это было как нельзя больше на руку: усмирив военною силою “державный” народ, он в пять месяцев поставил дело сената на прочную ногу и, избрав своим коллегою своего нового тестя Кв. Цецилия Метелла Сципиона, заклятого аристократа, сделался, как в былые времена, надеждою и оплотом знати. С этого момента начинается его двусмысленная политика по отношению к Цезарю. Проконсульство последнего, как было упомянуто, оканчивалось собственно 1 марта 49 года до н. э., но так как преемник его из консулов того же года не мог сменить его раньше начала 48-го, то Цезарь имел возможность оставаться во власти весь 49 год. Этим обстоятельством он и хотел воспользоваться, чтобы выставить свою кандидатуру на консульство 48 года, дабы ни минуту не оставаться частным лицом, подлежащим суду и сенатскому гневу, которым грозился Катон. Но для этого требовалось формальное изъятие из общего закона о необходимости кандидатам присутствовать при выборах, – и вот трибуны, друзья Цезаря, начинают хлопотать в этом смысле у сената. Помпей, державший фактически всю олигархию в руках, дарует это изъятие, но через некоторое время издает подтверждение закону предыдущего года, в силу которого между консульством и проконсульством одного какого-нибудь лица должен впредь протечь промежуток в 5 лет. Этим, только под невинною формою, он сразу уничтожил льготу, дарованную Цезарю, и агенты последнего должны были прибегнуть к угрозам, чтоб заставить его внести прибавочный пункт о том, что закон 53 года к Цезарю не относится. Он сделал это, однако, своей личною властью, не спросясь комиций, а потому мог при случае легко увернуться, ссылаясь на его незаконность и недействительность. Цезарю мораль этого была более чем понятна, а события 51 года еще больше разъяснили ее. В январе новый консул М. Клавдий Марцелл, игнорируя узаконения предыдущего года, внес в сенат предложение о том, чтоб отозвать Цезаря, окончившего уже Галльскую войну, и лишить его права выставлять кандидатуру в отсутствие. Помпей счел за благоразумное уехать из города, и сенат, не решаясь что-либо предпринять без его согласия, разошелся ни с чем. В октябре, однако, Марцелл возобновил свое предложение, и, так как Помпей на этот раз заявил, что воля сената священна и решениям его должно повиноваться, почтенные отцы решили 1 марта следующего года формально обсудить вопрос о переделе провинций между новыми наместниками. Они, однако, чересчур уж смело делали свои выкладки: один из новых консулов Л. Эмилий Павел оказался подкупленным кругленькою суммою в 1500 талантов, которые он тогда же истратил на постройку знаменитой базилики его имени, а другое важное должностное лицо – энергичный и способный трибун К. Скрибоний Курион – тоже обязан был галльскому Аладдину за ссуженные ему 60 миллионов сестерций (сестерция – около 10 коп.). Естественно, что когда наступило роковое 1 марта 50 года до н. э., дело пошло совсем не так, как того ожидали отцы: Курион внес контрпредложение о том, чтобы оба соперника – и Помпей, и Цезарь – сложили свою власть и распустили свои легионы, дабы никому из них не было обидно и государство не осталось в распоряжении одного лица. Сенат был застигнут врасплох и опять должен был разойтись, не придя ни к какому заключению. Через несколько месяцев вопрос поднялся опять: на этот раз без всяких экивок предлагалось назначить Цезарю преемника к 13 ноября текущего года; но Курион наложил свое veto, повторил свою поправку и сильною, полною угроз речью так подействовал на умы слушателей, что получил огромное большинство в 370 голосов против 22. Победа была блестяща, и собравшийся у курии народ приветствовал победоносного трибуна бешеными рукоплесканиями и устлал его путь домой цветами. Цезарь знал, какой товар покупать!

Но на этом дело не кончилось. Помпей не был на последнем заседании сената и теперь, узнав о случившемся провале, опрометью кинулся в Рим на подмогу оплошавшим друзьям. Конечно, заявил он, воле сената надлежит повиноваться, и никто более его не готов ее уважить; тем не менее, из дружбы к Цезарю, которому, как он достоверно знал, было бы весьма приятно вернуться в Рим после стольких лет отсутствия, он осмеливается просить отцов пересмотреть свое недавнее решение и назначить Цезарю преемника. Но на сцену опять явился отважный Курион: в горячей речи он протестовал против оказания предпочтения какой-либо из сторон и требовал от обоих проконсулов безусловного повиновения принятому сенатом решению под угрозою быть объявленными государственными изменниками. Помпей, не отступавший перед градом стрел, отступил перед градом слов, и Курион торжествующе закрыл заседание. Тем не менее, чтоб не казаться побежденным и в то же время ослабить Цезаря, сенат потребовал от обоих проконсулов по легиону будто бы для войны с пароянами: этим он лишал Цезаря двух легионов – одного собственного, а другого – одолженного в 53 году до н. э. у Помпея. Уловка была прозрачна, но приказ был исполнен в точности: солдаты, щедро одаренные, прибыли из Галлии, но вместо отправки на восток были размещены вокруг Капуи.

Для Цезаря теперь не могло уже быть никаких сомнений, что спорный вопрос разрешится не иначе, как при помощи оружия. Оставив поэтому свою армию на зимних квартирах в Бельгии и среди эдуев, он с одним легионом прошел в Цезальпийскую Галлию и, пододвинувшись к самой границе ее, расположился в городе Равенне. Отсюда он мог легче манипулировать своими агентами и друзьями в Риме и одним маршем проникнуть в Италию. В конце года он решил сделать со своей стороны формальное предложение сенату: он выразил свою готовность сложить власть и распустить легионы, если то же сделает и Помпей. Письмо было прочитано в сенате М. Антонием, сподвижником Цезаря и вновь избранным трибуном; но поднявшийся гвалт помешал ему окончить, и собрание разошлось ни с чем. Тогда Цезарь сделал последний шаг: он послал вторично письмо через Куриона, в котором, не упоминая уже о Помпее, он отказывался от Трансальпийской Галлии и просил лишь Цезальпийскую и Иллирику с двумя легионами. Такое скромное предложение пришлось по вкусу, и сенаторы с Цицероном во главе готовы были поддержать компромисс, но Помпей заупрямился и настаивал на полнейшем разоружении Цезаря. Тогда, среди шума и протестов со стороны Куриона, Антония и других, было постановлено, вопреки раз уже принятому решению, чтобы Цезарь к назначенному дню распустил всю свою армию и передал Трансальпийскую Галлию Л. Домицию Агенобарбу, а Цезальпийскую с Иллирикою – М. Сервилию Нониану. Это было равносильно объявлению войны, и Антоний с Курионом, опасаясь репрессалий, принуждены были бежать из Рима. 6 января сенат объявил осадное положение, а 7-го, собравшись за городом, вручил Помпею главное командование над всеми силами государства, на случай, если Цезарь откажется повиноваться его декрету и начнет военные действия.

Роковой шаг был сделан, и 11-го Цезарь уже знал о случившемся через курьеров. Решение давно уже было принято им: хотя с собою у него было лишь около пяти тысяч человек, но он знал, что и у врагов дело обстоит не лучше, так как из 10 легионов, на которые они могли рассчитывать, семь находились в Испании, два – на юге Италии, около Капуи, и лишь один – в окрестностях Рима. Правда, Помпей сильно надеялся еще на сулловых ветеранов, расположенных в кампанских колониях, и уверял всех и каждого, что стоит ему лишь топнуть ногою, как вокруг него вырастут солдаты; но это было чрезвычайно сомнительно и Цезарь был уверен, что, покуда его противник успеет осмотреться, он, Цезарь, овладеет уже всем севером Италии. Тем временем подоспеют и другие его девять легионов из Трансальпийской Галлии, и он сможет пойти на самый Рим. Заручившись поэтому согласием своего легиона и послав остальным приказ выступить немедленно ему на помощь, он 15 января днем отсылает вперед несколько когорт, а сам с остальными догоняет их ночью, недалеко от Рубикона, в 30 верстах от Равенны. За этой рекою начинались владения сената, въезд в которые проконсулам был воспрещен, и Цезарь, как гласит известный, хотя и довольно сомнительного достоинства, анекдот, остановился в этом месте в раздумье, колеблясь, вернуться ли ему назад, пока не поздно, или пойти вперед. Наконец, он решился: встряхнув головою, он воскликнул: “Жребий брошен!” – и первый вошел в реку. Он немедленно, не дав войску передохнуть, направился к Аримину, небольшому городу при Адриатическом море, и на заре достиг его и взял без боя. Здесь нашел он направлявшихся к нему Антония и Куриона, равно как и посланца от Помпея с письмом, в котором двуличный друг извиняется в своем недавнем поведении и выражает желание помириться. Конечно, это было сделано лишь с целью выгадать время, но Цезарь, желавший показать свое миролюбие, ответил изъявлением своей готовности сложить власть, если то же сделает и Помпей, и просил личного с ним свидания. Гонцы помчались теперь обратно к Помпею, но его уже не было в Риме: лишь только разнесся слух о переходе Цезаря через Рубикон и о падении Аримина, как всем почтенным сословием сенаторов овладела смертельная паника, и все они, со своим вождем, напрасно топавшим ногою, бросились бежать на юг, забыв впопыхах даже захватить государственную казну. Вся Аппиева дорога была покрыта знатными беглецами в носилках и верхом, опрометью скакавшими к Капуе, где стояли два жалких их легиона; насилу гонцы догнали их, не доезжая этого города, и вручили Помпею письмо Цезаря. Ответ заставил себя несколько ждать – утомленные беглецы едва переводили дух; наконец, через два дня он был вручен и отвезен обратно. Оказалось, что от Цезаря требуют безусловной покорности и распущения войска, после чего только и могут начаться переговоры о мире! Это было уже слишком, и Цезарь, в свою очередь, ответил на это занятием Ареция и целого ряда других важных пунктов, как Игувий, Ависим, Фанум, Пизанум и др.

Так началась междоусобная война, приведшая к гибели республиканского строя. Прежде чем раздался выстрел с той или другой стороны, вся северная половина Апеннинского полуострова была уже в руках Цезаря; но вместо того, чтобы идти на беззащитный Рим, победитель предпочел направиться к Капуе, чтоб отрезать Помпею отступление из Италии и помешать ему переправиться на восток: там еще была жива память о его подвигах, и обаяние его имени могло привлечь большие силы под его знамена. Путь Цезаря лежал через область Тирену, и здесь ему впервые пришлось встретить сопротивление со стороны города Корфиния. Это был весьма важный стратегический пункт, господствовавший над всей центральной Италией, и туда бросился с многочисленной знатью знакомый нам Л. Домиций Агенобарб, чтоб задержать Цезаря. Последний приступил к его осаде, и через семь дней гарнизон, не получая от Помпея помощи, заставил Домиция капитулировать. Все запасы, арсеналы и вся знать попали в руки Цезарю; но, отчасти из великодушия, отчасти из расчета, он всех отпустил на свободу, отдав им даже их казну. Этим он привлек на свою сторону многих нерешительных людей, оттого лишь не пристававших к нему, что видели в нем второго Мария или Суллу и опасались проскрипций. Даже Цицерон, еще незадолго до того называвший его вором и грабителем, переменил теперь тон и в частных письмах выражает уверенность, что к Цезарю пристанет вся Италия, если он и впредь так будет поступать, как поступал до сих пор. И оратор не ошибся: весь путь Цезаря представлял триумфальное шествие, сопровождаемое отовсюду изъявлениями восторга и покорности. Зато, подойдя к Капуе, ему пришлось узнать, что Помпей улизнул из его рук: удалившись в Бриндизи, главный порт Италии на востоке, последний уже деятельно занимался переправою своих войск в Эпир и готовился вскоре сам последовать за ними. Цезарь, располагавший шестью легионами, бросился туда с необыкновенною быстротою: он осадил город 6 марта и пробовал было вступить с противником в переговоры; но тот отказался, ссылаясь на отсутствие консулов и сената, а 17-го очистил город, отчалив с последними остатками армии в Грецию. Цезарю, не имевшему ни одного корабля, пришлось отступить, но во всей Италии уже не было ни одного врага.

Через два с половиной месяца после перехода через Рубикон, Цезарь подступал теперь к Риму его полновластным владыкою. Так как консулы уехали из Италии вместе с Помпеем, трибуны М. Антоний и Кв. Кассий Лонгин, пользуясь древнею прерогативою, созвали за городом сенат для выслушивания отчета Цезаря в его последних действиях. Это было жалкое собрание: составленное отчасти из давнишних жрецов галльского золота, но большею частью из помпеян, пытавшихся было бежать, но вернувшихся с полдороги, оно, как испуганное стадо, внимало вежливым речам Цезаря и робко отвечало аплодисментами на его заверения в миролюбии и патриотизме. Оно выразило свое искреннее пожелание скорейшему окончанию братоубийственной войны и уполномочило Цезаря вступить в переговоры с Помпеем. После этого оно с миром разошлось, и Цезарь, забрав казну и назначив М. Лепида префектом города, а М. Антония – начальником италийских войск, оставил Рим после двухнедельного пребывания в его окрестностях.

За неимением флота он все еще не мог преследовать Помпея и потому обратил теперь свое внимание на Средиземное море, где много важных пунктов находилось в руках его противников. Прежде всего под самым боком были Сицилия и Сардиния, житницы Рима, занятые Катоном; с другой стороны, была Иллирика, тоже хлебородная провинция, в недалеком расстоянии от Эпира, также в руках помпеян; на крайнем же западе была Испания, провинция Помпея, где стояли семь легионов, цвет римской армии, готовые ежеминутно отправиться на соединение со своим вождем. Оттого еще из Бриндизи Цезарь отрядил верного Куриона с четырьмя легионами в Сицилию прогнать Катона, а немного позже послал на подобные же миссии Кв. Валерия в Сардинию и К. Антония в Иллирику. Теперь же, посетив Рим, он решил сам отправиться в Испанию. Ему пришлось ехать через Римскую Провинцию, и здесь город Массилия (Марсель), важный торговый и культурный центр, населенный греками, войдя в переговоры с крейсировавшим тут же А. Домицием, запер перед ним ворота. Он пробовал было его осадить, но, видя, что дело может затянуться надолго, передал ведение осады К. Требонию и Д. Бруту, а сам поспешил далее. Испанские ветераны находились под начальством помпеевых легатов: Л. Афрания, имевшего три легиона, М. Петрея – два, и М. Теренция Варрона, знаменитого ученого, имевшего также два. Цезарю впервые предстояло иметь дело с армией, прошедшей ту же школу дисциплины и тактики, что и его, и первое время он действительно проигрывал: Афроний и Петрей соединились и нанесли несколько жестоких поражений непобедимому дотоле полководцу; но талант последнего взял верх, и оба легата принуждены были вскоре сложить оружие. Сами они, по обычаю Цезаря, были отпущены на все четыре стороны, но лучшая часть их армии была присоединена к армии победителя, и только новобранцы получили расчет. Немного спустя и Варрон, понимавший в книгах больше нежели в военном деле, сдался без боя близ Кордовы, и Цезарь, блестяще окончив кампанию в сорок дней, мог вернуться обратно в Италию. Одновременно, нужно добавить, и Курион выжил из Сицилии Катона, с достоинством удалившегося в Эпир, и Валерий овладел Сардинией; но первый, перенесший военные действия в Африку, вскоре погиб в борьбе с Юбою, царем мавританским, а К. Антоний проиграл решительное сражение в Иллирии и был взят в плен. Цезарь возвращался домой тою же дорогою, которою приехал, и по пути опять остановился перед Массилией, все еще державшейся, несмотря на инженерное искусство осаждающих. Узнав, что Цезарь вернулся из своей экспедиции победителем и что ей, стало быть, нечего ждать уже помощи из Испании, она теперь капитулировала, сдавшись на дискреционных условиях. Несмотря на досаду за ее упорство и на недвусмысленные требования солдат предать богатый город грабежу, благоразумный победитель не сделал Массилии никакого зла и даже возвратил ей ее самоуправление и хартии. Это ему даром не прошло: стоявшие в Плацентии (Пьяченца), в долине По, несколько легионов давно уже волновались, не получая обещанных наград, и теперь, по прибытии из-под Массилии солдат, обманутых в своих надеждах на грабеж, открыто возмутились, браня своего полководца и требуя расчета. Немедленно Цезарь кинулся туда: он изъявил свою готовность раскассировать всех их тут же на месте и, вместо обычного своего обращения “солдаты”, обозвал их словом “Quirites”. Это имело магический эффект: не только, значит, Цезарь, ведший их к стольким победам, не нуждался в них, но еще презрительно называл их квиритами – простыми гражданами, не носившими оружия. Военная честь была затронута, и с криком раскаяния мятежные солдаты бросились к его ногам, умоляя простить их и принять снова на службу. Цезарь долго отказывался, но, наконец, уступил, предав, однако, казни 12 зачинщиков.

Цезарь, после десятилетнего отсутствия, прибыл теперь в Рим, провозглашенный Лепидом диктатором. Это было далеко не законно: претор не имел права назначать диктаторов, а сенат даже не был спрошен. Но год близился уже к концу, и требовалось настоятельно созвать комиции для выбора будущих должностных лиц, – что мог сделать только сановник высший, нежели Лепид, а именно – консулы или диктатор. Так как первые были в отсутствии, то оставалось назначить второго, и Цезарь вступил в столицу, облеченный магистратурою, неслыханною, кроме как в суллово правление, за последние 120 лет. Он продержал, однако, власть только 11 дней – до окончания комиции: выбранный сам с неким П. Сервилием Веттией консулом на 48 году до н. э., он сложил свой сан и немедленно опять уехал из Рима.

В Бриндизи его ждали теперь несколько транспортных судов и войско, сильно поредевшее за время пребывания в Испании. Помпей же успел к этому времени собрать в Греции, Египте и Азии – театре его прежней славы – сильную армию в 80 тысяч человек и большой флот, перед которым жалкие корабли Цезаря были совершенно бессильны. Этим флотом командовал М. Бибул, и Цезарю, благодаря его беспечности, удалось 4 января переправить в Эпир около 15 тысяч пехоты и 600 человек конницы. Он высадился в 150 верстах к югу от Диррахия, где были расположены главные квартиры Помпея, и тотчас же отослал обратно свою флотилию в Бриндизи, чтоб привезти Антония с остальными легионами. Но Бибул уже не дремал: он переловил корабли, сжег тридцать из них и, раздосадованный на свою недавнюю оплошность, перебил весь экипаж их. Положение Цезаря стало критическим, но он смело пошел на север, взял без боя города Орик и Аполлонию и очутился в 75 верстах от Диррахия. Он пробовал было пойти дальше по тому же направлению, но, подойдя к Опсу, небольшой реке между Аполлонией и неприятельскими квартирами, наткнулся на Помпея, занявшего правый берег, и принужден был остановиться. Здесь оба противника стояли лицом к лицу в течение нескольких месяцев – от января до мая, – не решаясь начать действий: Цезарь хотел вступить в переговоры, но, дело расстроилось по настояниям Т. Лабиена, некогда его друга и главного лейтенанта в Галлии, а ныне перешедшего на сторону сената. Цезарь с нетерпением ждал остального войска, чтоб перейти в наступление: он посылал к Антонию приказы за приказами поскорее поспешить, но тот сам почти был блокирован в Бриндизи помпеянским флотом и не мог тронуться с места. Говорили впоследствии, что, не понимая причины такой проволочки, Цезарь нанял 12-весельную лодку и решил сам, несмотря на опасности, переправиться в Бриндизи. Но буря даже на реке была такая, что кормчий долго не решался пуститься в море, пока Цезарь не успокоил его, говоря, что он “везет Цезаря и его счастье”. Приблизившись, однако, к устью реки, Цезарь сам увидел безрассудство предприятия и вернулся назад к всеобщему ликованию солдат.

Наконец, в мае месяце, появился флот Антония и был виден почти одновременно из обоих лагерей. Немедленно родосская эскадра Помпея бросилась из Диррахия перенимать его, но буря развеяла и разбила ее, и весь экипаж попал в руки Цезарю. Опять, как в прошлые разы, он отпустил своих врагов с миром, а Антоний тем временем успел благополучно пристать к небольшой Нимфейской бухте, в 70 верстах к северу от Диррахия. Помпей бросился также на север, чтоб помешать соединению обеих армий, но Цезарь пошел ему в обход и соединился со своим помощником в то время, как Помпей лежал в засаде, поджидая Антония по кратчайшей дороге. Обманутый и выбитый из прекрасной позиции, он поднялся теперь выше к Диррахию, к городу Аспарагию, и здесь расположился лагерем. Цезарь, уверенный теперь в своих силах, предложил ему сражение, но, получив отказ, ловким маневром выбил его и из этой позиции и заставил отступить еще выше, к высокой местности Петре, где тот и занял почти неприступное положение. Цезарь вздумал блокировать его: имея только 22 тысячи человек, он стал обводить его огромными валами в 15 верст окружностью, с тем, чтоб отрезать его сношения с морем и вместе с тем обезопасить себе самому подвоз припасов; но попытка окончилась плачевно: он разбросал свои немногие силы, и Помпею нетрудно было сделать вылазку и опрокинуть все его сооружения. Завязался бой, и Цезарь с тяжелым уроном принужден был отступить назад к Аполлонии, благодаря небеса и за то, что противник не заставил его принять генеральное сражение. “Помпей не умеет побеждать”, – сказал он тогда, и был совершенно прав: спор мог окончиться в тот час совсем иначе, чем он окончился месяцем позже. В Аполлонии, однако, Цезарь не остался. В мае, когда прибыл Антоний, он выслал Домиция Кальвина с двумя легионами в Фессалию, с целью задержать тестя Помпея, приближавшегося с подкреплениями с востока. Кальвин удачно выполнил поручение и, заняв горные проходы, спокойно оставался все эти месяцы vis-a-vis Сципиону, не пуская его ни на шаг дальше. К нему-то теперь, обессиленный поражением при Петре, Цезарь отправился на соединение, а одновременно и Помпей выступил на выручку тестя. Обе стороны благополучно совершили соединение и очутились недалеко от Лариссы, у равнины Фарсальской. До сих пор Помпей всячески избегал сражения в открытом поле: хотя на его стороне и был численный перевес, но его армия состояла большей частью из новобранцев, и он справедливо рассчитывал постепенно приучить ее к дисциплине, ослабляя в то же время противника маневрами и частыми, но небольшими нападениями. Но теперь, когда Цезарь уже раз потерпел поражение, а войско Помпея было подкреплено контингентами с востока, знать, окружавшая его, стала роптать и требовать немедленного сражения. Она упрекала своего вождя в нерешительности, жаловалась, что ей не удастся в этом году есть свежие фиги в Тускуле, и была так уверена в исходе, что переделила уже между собою провинции и должности. Очевидно, молодые кавалеры, не знавшие поражения в гостиных Рима, были уверены в своей непобедимости и на бранном поле, и Помпей, несмотря на свое нежелание, принужден был уступить. Утром 9 августа он вывел свое 50-тысячное войско на равнину и занял выгодную позицию, имея холмы с тылу и реку с обрывистым берегом справа; левое же крыло, замыкавшееся семью тысячами всадников, было растянуто так, чтоб обойти правый фланг Цезаря и напасть на него с тылу. Цезарь это понял и, имея лишь 22 тысячи пехоты и тысячу конницы, сосредоточил свои главные силы на своем правом крыле, поставив туда всю кавалерию и знаменитый еще со времени Галльской кампании десятый легион. Он отдал им приказ не метать копий, а бить ими помпеянским кавалерам прямо в лицо и расположил остальную армию в три линии, отрядив лишь перед самым началом боя несколько когорт в подкрепление правому крылу. Сам он стал туда же и повел атаку двумя первыми линиями сразу. Одновременно, однако, помпеева конница ударила в десятый легион, но прежде, чем она могла понять положение, на нее посыпались удары в глаза, и храбрые щеголи не выдержали: быть изуродованным казалось им хуже поражения, и, закрыв лицо руками, они пустились бежать. Тотчас ряды Помпея пришли в смятение, и Цезарь, выслав третью линию, несколькими натисками опрокинул их. Начались бегство и резня, и около 15 тысяч человек, в том числе 10 сенаторов и 40 всадников, остались на поле убитыми. Цезарь же потерял всего около 200 и с удвоенной энергией ударил в неприятельский лагерь, где Помпей сидел в своей палатке, погруженный в глубокое раздумье и не зная, в припадке горя, что делать. Услыхав, однако, штурм, он быстро поднялся с немногими приближенными по направлению к Лариссе. Цезарю достался весь лагерь со всеми запасами и амуницией, а на другой день ему сдались без боя 20 тысяч человек, бежавших одновременно с Помпеем, но настигнутых цезаревыми легионами. Победитель обошелся с пленными, по своему обыкновению, великодушно: он не только никого не наказал, но еще всех обласкал и отпустил на свободу. Тогда же прибыл к нему с мольбою о пощаде и Марк Брут, который пробовал было удалиться с Помпеем в Лариссу: Цезарь простил его, тепло обнял и приблизил к себе, чтоб впоследствии пасть под его кинжалом.

Фарсальская битва решила судьбу государства, и, как только весть о ней прибыла в Рим, Цезарь, в ознаменование нового порядка вещей, был провозглашен диктатором на год и облечен трибунским саном на всю жизнь. Он, однако, не пошел в Рим, а, отослав туда лишь М. Антония с частью армии, отправился с горстью конницы и одним легионом вслед за Помпеем, удалившимся в Египет. Он прорезал Фессалию до Амфиполиса, а оттуда вдоль берега дошел до Геллеспонта и, перебравшись на противоположный берег, прошел всю Малую Азию. Приняв покорность этой провинции и водворив в ней порядок, он с 3200 пехоты и 800 конницы перешел в Египет и высадился в Александрии. Но Помпея уже не было в живых. Бежав из Фарсалы через Лариссу к морскому берегу, а оттуда по Эгейскому морю на остров Лесбос, он забрал поджидавших его там жену и младшего сына и вместе с ними направился к Кипру, надеясь найти там убежище. Но ему отказали; отказала также и Сирия, и бывший владыка Рима бежал в Египет, с покойным царем которого он некогда был дружен. Он приблизился к Нилу, и молодой Птолемей XII, узнав о его прибытии, выслал ему лодку с приглашением приехать к нему в Пелузию. Оставив на кораблях близ берега жену и сына со всею свитою, Помпей сел в лодку, но не успела она доплыть до пристани, как сидевший с ним Ахиллас, царский адъютант, и Септимий, бывший его легионер, напали на него сзади и умертвили его. Его голова, перед одним видом которой дрожал некогда Восток, была отделена от туловища, и через несколько дней, когда прибыл Цезарь, преподнесена ему со всею торжественностью. Но гуманный соперник с отвращением отвернулся: он вспомнил, что Помпей был некогда его родственник и друг, и приказал похоронить его ужасные останки с подобающими почестями.

Цезарь прибыл в Александрию в октябре 48 года до н. э., и обстоятельства задержали его там вплоть до июня следующего. Египет в это время был раздираем междоусобицами из-за престолонаследия: находясь под римским протекторатом, он управлялся, однако, собственными царями, и в данный момент на троне должны были сидеть 17-летний Птолемей и его сестра, знаменитая красавица Клеопатра, 19-ти лет. Но, подстрекаемый опекунами, Птолемей сестру прогнал, и армии обеих враждующих сторон находились теперь недалеко от Пелузии при устье Нила. Прибытие Цезаря внесло новый фактор в борьбу, и соперники кинулись к властителю мира за содействием. Женолюбивый Цезарь взял, конечно, сторону Клеопатры и, пригласив к себе в Александрию Птолемея, удержал его в плену. Немедленно уличная толпа стала волноваться, и извещенная о случившемся птолемеева армия в Пелузии пошла на выручку царя. Положение Цезаря, имевшего под рукою небольшой отряд, стало незавидным, и, чтоб выгадать время, пока подоспеют подкрепления из Азии, он пошел на уступки, отпустив Птолемея на волю и отдав Арсиное, его младшей сестре, провозгласившей себя царицей вместо Клеопатры, остров Кипр. Но волнение на улицах перешло в буйный мятеж, и Цезарь, чтоб не быть блокированным, принужден был действовать открытою силою: он занял главные пункты города, захватил остров Фарос и сжег стоявший там флот вместе с арсеналом. Вспыхнул страшный пожар, и пламя, перебросившись на берег, уничтожило большую часть библиотеки с 400 тысячами книг. Тем не менее толпа не унималась, и Цезарь, быть может, не вышел бы из Александрии живым, если бы в это время не прибыла наконец помощь с востока. При Ниле произошло кровавое сражение, и Птолемей вместе со своим войском погиб. Александрия притихла, и на престол взошла Клеопатра вместе с младшим своим братом.

Все это время, несмотря на опасности, Цезарь прожил в одном приятном веселье. Счастливый любовью волшебной египтянки и вместе с тем не желая показать толпе, как сильно его беспокойство, он проводил дни и ночи в блестящих пирах, устраивая бесконечные праздники с фейерверками и театральными представлениями. Он хотел даже, говорят, во главе пышной флотилии подняться с царицей вверх по Нилу, к самым его истокам, но проект не был выполнен, вероятно, потому, что никто о нем серьезно и не думал. Говорили также, что родившийся вскоре у Клеопатры сын, названный Цезарионом, был его сыном; но, насколько это верно, никто в точности не знал; Октавиан, однако, сделавшись римским императором, позаботился устранить его и убил, когда тому было 16 лет.

По окончании египетской или, скорее, александрийской войны Цезарь, распростившись с прекрасной царицей, пошел через Сирию в Понт. Царь этой страны Фарнак был посажен на престол Помпеем по низвержении его отца, Митридата, и во время недавней борьбы, естественно, взял сторону своего благодетеля. После битвы при Фарсале он стал мечтать о возрождении Понта как независимого государства и теперь находился в открытом восстании против Цезаря, успев даже разбить его легата Кв. Децима Кальвина и овладеть соседними и дружественными с Римом царствами Армении и Каппадокии. Но все это сразу переменилось, когда на сцену появился Цезарь: зная, что он спешит в Италию, Фарнак пробовал было затянуть дело переговорами; но тот не дался в обман и 2 августа окружил его со всех сторон при Зеле. Здесь, на том самом поле, где Митридат когда-то одержал блестящую победу над римскими легионами, произошла кровавая битва, и Фарнак был разбит наголову. Его войско легло почти до единого, и он сам бежал и вскоре погиб. Все это заняло лишь пять дней, и Цезарь мог с полным правом послать в Рим свою знаменитую депешу: “Пришел, увидел, победил!”

Теперь Цезарю оставалось овладеть Африкою, где находились Сципион и Катон, чтоб быть полновластным господином римского мира; но неотложные дела звали его в столицу. Он был в отсутствии уже более полутора лет, и за это время Рим оставался без высших должностных лиц. Срок же его диктатуры близился уже к концу, и надо было обязательно поспешить, чтоб держать выборные комиции вовремя. К тому же он получил известие о новом возмущении своих солдат, находившихся на этот раз в Кампании, среди которых был и любимый его десятый легион: все еще не получая обещанных наград в виде земли и денег, но получив взамен того приказ готовиться к выступлению в Африку, они восстали, изломали значки, убили нескольких офицеров и изуродовали посланных к ним Антонием для разбора дела двух сенаторов. Дело было в высшей степени серьезное, и Цезарь, как только покончил с Фарнаком и кое-как устроил азиатские дела, помчался в Рим, куда и прибыл в октябре. Немедленно, назначенный снова диктатором на год, он созвал комиции и заставил выбрать в консулы на остаток года Кв. Калена и П. Ватиния, а на следующий, 46-й, себя и Лепида. Пока же он назначил последнего начальником конницы, а М. Антония – городским префектом. В это время мятежные легионы, прогнав посланного к ним Цезарем Саллюстия, двинулись на город и, подступив к самым стенам, потребовали к себе диктатора. Цезарь бесстрашно вышел к ним и спросил, чего им надо. “Расчета и уплаты обещанного”, – отвечали они, и Цезарь немедленно велел раскассировать их всех. Поднялся шум, и разгневанный полководец, как в прошлый раз, обозвал их квиритами. Опять бушующая толпа, глубоко ужаленная, в мгновение притихла и стала просить прощения, крича, что они – его солдаты и готовы идти за ним повсюду. Цезарь простил, но лишил главарей надела и одной трети добычи. Позднее он воспользовался первым подвернувшимся поводом, чтоб распустить десятый легион, с которым он одержал столько побед.

Спустя несколько недель, в ноябре месяце, он отправился в Африку. Сборным пунктом был назначен сицилийский порт Лилибей; но Цезарь с отборным отрядом в три тысячи человек пехоты и 150 конницы двигался так быстро, что не застал еще всех войск и принужден был переправиться в Африку, не дождавшись их. Говорят, что, вступив на берег, он споткнулся и упал, так что суеверные солдаты уже готовы были видеть в этом дурную примету; но Цезарь быстро нашелся и воскликнул: “Африка, я держу тебя!” Солдаты пришли в восторг и в припадке энтузиазма просили повести их против неприятеля немедленно же. Цезарь так и сделал и, двинувшись к Утике, где находился Катон, подступил к городу Адрумету. К. Консидий, державший его, не хотел сдаться, и Цезарь, не желая терять времени, пошел дальше, взял без боя Лептис и здесь остановился, послав приказ своим подкреплениям поспешить. На него двинулся теперь с многочисленным войском его бывший сподвижник Лабиен, и Цезарь, опрометчиво приняв предлагаемое сражение, проиграл и вынужден был отступить. Он укрепился теперь на морском берегу и простоял там до тех пор, пока не прибыли его войска из Сардинии и Азии. Тотчас же он перешел в наступление и, выбив Сципиона из блестящей позиции близ Узиты, заставил его 6 августа принять генеральное сражение. Дело происходило при Taпce, и ветераны десятого легиона, не дожидаясь команды, ринулись вперед и увлекли за собою все остальное войско и самого Цезаря. Битва продолжалась недолго: помпеянцы не выдержали и бросились бежать, но нашли лагерь свой уже занятым. Они отступили к соседним высотам, но тут были окружены и взяты в плен. Потеря их была огромная – почти все генералы их погибли, и Цезарь, потеряв лишь 50 человек, остался фактически господином Африки. Тем временем Катон жил в Утике, лелея бесплодные надежды. Узнав 8 числа о поражении при Taпce, он, однако, понял, что дело республики погибло безвозвратно, и решил не пережить ее. Усадив своих друзей и приближенных на корабли и отправив к Цезарю просить пощады гарнизону, он с семейством и наиболее близкими людьми оставался до тех пор, пока не узнал о близости врага. Он собрал их тогда вечером к себе на ужин, побеседовал с ними на стоические темы о свободе мудреца и, удалившись в свою спальню, занялся чтением платоновского “Федра” о бессмертии души. В полночь, легши на кровать, он взял свой меч и вонзил его себе в живот. Он не сразу умер, и сбежавшиеся на его стоны люди принялись было зашивать ему рану, но он сорвал бинты, раскрыл своими руками шов и истек кровью. Так погиб последний из республиканских идеологов, донкихот аристократии, искренний, но малоталантливый человек. В следующем столетии его имя окружено было ореолом и стало лозунгом оппозиции, и сам Цезарь, найдя его мертвым, принужден был выразить сожаление, что своей смертью Катон отнял у него удовольствие простить человека, который был его лютейшим врагом. Крышка гроба теперь окончательно захлопнулась над могучею некогда республикою, и Рим, после долгих столетий, вновь увидел в своих стенах монархию, хотя и под другим именем и с другим содержанием, чем прежде.