После «философского вечера» на площади с Уиллом, Полом и Эмили Джон, не особенно отдавая себе в этом отчёта, стал искать уединения. Всё чаще он под разными предлогами уходил от Эмили на башню, чтобы побыть там в полном одиночестве. Тихо перебирая струны, охватывал он задумчивым взглядом снежные шапки в лесу и бормотал себе под нос какие-то обрывки фраз: «ныряю с головой в снежный сугроб, и сосны приветственно покачивают ветвями…», «обжигающая радость поглощает всё…» Так, спонтанно, и родилась у него мелодия «Купание в заснеженном лесу где-то на краю земли…». Но нелегко на сердце было у молодого охранителя города в те дни. И причиной тому, как явственно ощущал Джон, и был тот самый длительный «разговор четверых».

«Столь многое было сказано в тот вечер, — размышлял Джон, стоя у проёма башни и выпуская сигаретный дым. — А в конце наговорили кучу красивых слов, какую-то утопию выстроили. Может, конечно, всё оно и так… но в иных условиях, в иное время. А то — новая эра настаёт, эпоха возрождения… да кто я такой вообще? Масштаб моей личности вовсе не соответствует внедрению каких-то революционных новшеств в жизнь целого города. Это ж мировым полководцем нужно быть, вселенским патриархом, чтоб новую эпоху зачинать и вести всех. Такие люди, верно говорят, раз в сто лет рождаются. Может, Эмили и права в том, что как только тётя Дженни приедет, я снова начну бегать на импровизированные пикнички. Конечно, рядом с ней так хорошо: и речи такие светлые, и пирожки такие вкусные, и поддержат тебя всегда, и даже нальют! Хотя, похоже, ничего уже не будет. Если даже вернутся они с дядей Чарльзом, то, наверное, совсем другими. Или возвратятся, а города-то уже и вовсе не будет. Так что сейчас пока Уилл прав. Главное-то — выжить. Но после всех этих громогласных ниспровержений косных порядков… что изменилось? Лучше бы мы снег так могли ниспровергнуть — одними словами! Снег…»

Блуждающий взгляд Джона выхватил некие тёмные точки за лесом, отдаляющиеся по полю куда-то на северо-запад. Они, казалось, вели прямиком к огромному солнечному диску, закатывающемуся в эти минуты за край земной тверди. Погода стояла ясная, и окрестности далеко просматривались; хотя уже и покрытые сереющими ложбинками и продолговатыми тенями, отбрасываемыми верхушками заснеженных елей и дубов, растущих в лесу.

В этот момент Джона посетило странное ощущение утраты связи с реальностью. Он всё понимал и осязал, но не мог никуда сдвинуться, не был в состоянии крикнуть. И не мог оторвать свой расфокусировавшийся взгляд от тех тёмных пятен, убегающих вдаль по полю. Джон, сдвинув брови и нахмурив лоб, насилу посмотрел невидящими глазами на перила, где у него лежал листок с карандашом. Окоченевшие пальцы, сами не понимая, что делают, медленно взяли карандаш. На бумаге строчка за строчкой стали появляться корявые, словно с болью написанные строки. Они кричали, потому что сам Джон уже не мог говорить. Они разжигали пламя, потому что Джон уже сжёг весь свой запас… Они…

В таком состоянии Эмили, забеспокоившаяся долгим отсутствием друга, и нашла Джона. Он всё смотрел в никуда расширившимися зрачками; от заходящего солнца на видимой поверхности земли к этому времени осталась уже небольшая светлая полоска, а всё небо вокруг было залито кроваво-красным заревом.

— Что с тобой, Джон? Какой ужас, ты не замёрз? — запричитала Эмили, растирая руками совершенно холодные джоновы ладони.

Джон несколько раз пытался раскрыть рот, губы его дёрнулись, но он так ничего и не вымолвил.

— Пойдём скорее вниз, там чай горячий, — участливо проговорила Эмили и увела впавшего в транс друга вниз, прихватив и его листок с накарябанными на нём откровениями. У камина Джон потихоньку отогрелся и с благодарностью взглянул на Эмили. Та лишь улыбнулась ему несколько укоризненно, вложив в мимику лица известную долю нравоучений.

* * *

Сложно сказать, прошёл ли день с той поры, или неделя, но какая-то часть вечности определённо утекла в кладовые пространства. Над городом висела беспокойная ночь. Джон ворочался, ненадолго проваливаясь в едва колышимое видениями забытьё, которое вскоре вдребезги разбивалось о скалы реальности. Тогда Джон открывал глаза, таращился на притихшее пламя в камине, вставал и подбрасывал туда поленья. Под тёплой шкурой рядом тихонько посапывала Эмили.

Сон никак не возвращался, и Джон выбрался на балкон покурить. В этот глухой ночной час было ни зги не видать. Но пахло на улице как-то особенно; и совсем не похоже на студёный воздух, обычно вбираемый лёгкими, привычно отдающимися слабым покалыванием. Он пах чем-то другим. И совсем не обжигал внутри. Было в нём какое-то пронзительное, но давно забытое настроение, ощущение чего-то, давно утерянного. Джон докурил и пошёл спать, глаза слипались, мысли путались.

— Что же могло так пахнуть? — наконец засыпая, спросил себя Джон. — Что-то промозглое, сырое… Будто ветерок приносит в лицо ощущение тёплых капель далёкого ещё грозового облака. Джон ухнул в черноту и до утра больше не видел никаких картинок.

Но вот рассвело, и останки уходящей ночи мягко подхватили сознание Джона. Они понесли его над белыми равнинами безмолвия; прокатили над темнеющим следом полозьев и мягко вкатили в заспанный бездыханный лес; кружась над верхушками древ, Джон терял скорость, круг за кругом снижался и всё силился что-то различить на однообразной сыпучей поверхности. Она напоминала густой мазок акварели в школьном альбоме по рисованию. Удивительно, но можно было даже потрогать эту шероховатость, и ощущение снега пропадало; казалось, вся земля была покрыта этой альбомной бумагой… Падая, Джон сломал большую еловую ветвь и провалился вместе с ней в глубину, пробив со странным скрежетом ноздреватую, невыносимо белую акварельную бумагу; ещё секунда, и он станет тонуть в многометровом слое снега, беспомощно пытаясь в крике разлепить навсегда слипшиеся заиндевелые губы, и снег, убаюкивая, примет его в своё бездонное лоно безвозвратно и совершенно безвозмездно…

Но вот в стекающем по стенкам чертогов восприятия остатке сна уже городская площадь, и он один стоит в центре. Невыносимая пустота и близость конца давят и сковывают его уже физически, не дают свободно вздохнуть. В глубине черепа под сводами полушарий начинает нарастать многоголосый гул, который переходит в страшный треск рушащейся крыши. Устремляются вниз жестяные листы, ломаные доски, куски арматуры. Джон переводит взгляд вверх, и за миг до того, как прорвавшаяся, наконец, снежная лавина накрывает его, он видит кусочек голубого неба.

— А-а-а-а-а! — закричал он и, дёрнувшись, разлепил глаза.

— Что такое? — мгновенно проснулась и Эмили, с испугу сразу отбросив шкуру.

Джон диковато озирался, приходя в себя. Пламя в камине, никем не поддерживаемое, подъев все оставленные хозяевами припасы, ушло на покой. Но было тепло и совсем не душно. Ребята посмотрели в сторону балкона.

— Не понимаю, — глухо процедил Джон, — балкон я что ли ночью не закрыл? Но совсем не холодно.

Они выбрались на лоджию — и не поверили своим глазам. Повсюду вокруг снег сильно просел, съёжился; виднелись многочисленные подтёки, обнажились верхушки высоких заборов. Наконец, они посмотрели прямо перед собой. Вот что явило миру такой треск, вмиг разбудивший почивавших радетелей возрождения. Значительная часть крыши дома Пола провалилась, и в том месте зиял тёмный провал, куда ссыпались оставшиеся наверху сугробы; туда же текла уже заметная струйка воды, собиравшаяся на других участках, находящихся выше пролома.

— Джон! — не своим голосом, срывающимся на шёпот, произнесла Эмили.

Но Джон смотрел на всё это взором, в котором смешались удивление, горечь и восторг, и снова, как и вечером, не мог ничего вымолвить. Но на сей раз не из-за внезапного транса, а лишь по причине своего весьма ярко выраженного меланхолического характера.

— Джон, — позвала Эмили уже смелее и подёргала его за рукав рубашки. — Джон, это то, что я думаю, или нам снится?

— Это… — начал Джон, но договорить не успел.

— Это то, что ты думаешь, дорогая наша соседка! — послышался довольный голос Пола, показавшегося на своём балконе напротив.

— Пол! Пол, это ты! — завопил наконец Джон и до боли в пальцах сжал руками поручни перил.

Как будто там мог стоять кто-то другой!

— Да, ребята, вот и она. Весна! — улыбался Пол во весь рот, набивая трубку табачком. — Я, правда, немного подмок, да ещё, едва проснувшись, подумал, что всё, дом на меня рушится — каюк!

— Ура, мы все живы! — возопили в один голос ребята.

И тут только у них полностью открылся ещё один орган осязания мира — слух. Они стали воспринимать звуки, колышущие воздух не только в непосредственной близости от них. Во всём городе, как оказалось, стоял какой-то неясный шум. Где-то вдалеке что-то радостно кричали, но было не разобрать за дальностью; в другой стороне вообще, кажется, слышалась какая-то старая песня с очень знакомым мотивом. Отовсюду неслось шуршание и звук ломающей преграду воды. Оцепенение стало спадать, жизнь возвращалась! И тут как раз Джон услышал сигналы рации и окончательно очнулся. Он подбежал и ответил.

— Ну вот, друг мой! Дождались, — и в трубке раздался такой заразительный смех Уилла, какой Джону ещё ни разу, похоже, не приходилось от того слышать.

— Уилл! Ура! — вопил уже собравшийся с мыслями Джон. — Слушай, слушай внимательно! Сейчас ни в коем случае нельзя по проходам ходить! А то беды не миновать!

— Абсолютно! Так и есть, да. То есть — нет! Я и не собирался, разумеется. Но мы тут не одни такие умные, я и подумать ещё не успел.

— Уилл, может попробуем прокричать по цепочке — от одного дома к другому? У меня тут Пол, через несколько домов от него — Джек Биггли. А у тебя? — импровизировал на ходу Джон и удивлялся, как быстро он начал соображать, когда дошло до дела, уже ставшего ему за последние месяцы привычным, можно даже сказать — обыденным.

— У меня тут Дэнис Гейзер, — отвечал Уилл, — но больше-то и не видать. Нет, не докричимся мы. Но ты пока всё же крикни. И перезвони мне.

Джон выбежал на балкон и передал всё Полу. Тот перебрался на другую сторону дома, и, высунувшись со второго этажа, стал призывно кричать Джеку. Этим утром все поголовно были на ногах, высовывались из окон и даже сидели на крышах. Тем более, что сразу было видно, что ходить по проходам — это самоубийство. Но могли остаться и такие, кто об этом просто не подумает, это ж привычный ко всему Рибчестер…

Джон вызвал Уилла.

— Джон, радуйся! — отвечал почти сразу Уилл.

— Что, на вашей улице сарафанное радио тоже заработало?

— Нет, на нашей не заработало, но на нашей — тоже праздник, если хочешь!

— Уже весну вовсю отмечаете? — усмехнулся Джон.

— Я лодку нашёл и вёсла! — отвечал Уилл. — Такого, небось, даже в хозяйстве леди Арталиэн не водится!

— Да ты что! Здорово, конечно. Но до того, чтоб куда-то на ней идти, похоже, ещё пару дней надо, не меньше. К тому же, мы вообще ничего определенного не можем о погоде сказать. Но будем надеяться, что всё идёт куда надо и обратно уже не повернёт, — весело произнёс Джон.

— Хм, если повернёт, — отвечал неунывающий Уилл, — на коньках будем кататься!

Ох, и волнительные это были деньки — Джон себе просто места не находил! Всё, казалось бы, идёт на поправку: снег тает, воды прибавляется, температура перевалила за десять градусов выше ноля. Но при этом он чувствовал тошнотворную беспомощность — во время снега у них хотя бы было какое-никакое средство коммуникации: туннели. Теперь же — впервые с Нового Года — наступила полная изоляция, кто бы мог подумать! Невозможность в точности знать, что происходит в городе и хоть что-нибудь предпринять выводила Джона из себя, не давала спокойно спать. Уилл периодически сообщал ему новости по рации, но и тот довольствовался сведениями, поступающими к нему лишь из трёх соседних домов по Восточной улице. Оставалось терпеливо пережидать эти длинные, затянутые дни перехода воды из одного состояния в другое, — и это когда только, казалось бы, надежда озарила безнадейное житие и заглянула в окошко!

«…по пояс в воде, — размышлял про себя Джон, — то и дело проваливаясь в тающие наледи, кое-как, наверное, можно пройти, но риск схватить воспаление лёгких, да ещё что-нибудь, вдобавок, застудить сейчас очень велик. А уж про вполне реальную возможность вообще никуда не дойти и не вернуться лучше и вовсе благоразумно промолчать. Надеюсь, ни у кого из наших не родится таких революционных идей и хватит ума переждать пару дней».

Наконец, на третьи сутки Мортон решился добраться до Джона на лодке. «Есть, конечно, опасность сесть на мель, — размышлял он, осторожно отгребая от своего дома. — И что тогда — вообще не ясно. Но это всё же не в воде идти, а по воде… хотя бы сначала, хех! Но ждать больше нельзя». Огибая оставшиеся ещё во множестве заторы, кое-где задевая днищем не растаявший подводный снег и отталкиваясь веслами от земли, Уилл потихоньку добрался до Дома двух А.

Джон сразу воспрянул и воспылал желанием действовать. Эмили так и рвалась составить друзьям компанию, но брать её не хотели ввиду очевидной опасности застрять или пробить дно.

— Я здесь не останусь одна! Вот ещё! — верещала Эмили. — Вдруг, вы там на дно пойдёте щук кормить, а я здесь жди тетю Дженни… до пенсии!

— Да какие щуки, Эмили! Тут карасей-то с роду не было, — укоризненно произнёс Джон и засмеялся. — В общем, так. Мы пока на разведку. Определим, где безопасно можно на лодке пройти и вернёмся за тобой.

Эмили моментально сделала обиженную рожицу и демонстративно отвернулась, — точь-в-точь как маленькая девочка, какой она когда-то и была.

— Джон, надо бы в первую очередь к причалу пробраться, — сказал Уилл, слегка прищурившись, словно на глаз хотел определить сложность пути до искомой точки.

— Да, разумеется. Сейчас нам как воздух необходимы ещё лодки. А ты не помнишь, что там вообще есть, в местном порту?

— Что ты! Я был там только когда «Фрегат Последней Надежды» провожали. А до этого…

— Ага, вот и я. — Тут Джону почему-то вспомнилось, как отец, неумело подлизываясь к нему после очередной родительской взбучки, зазывал его дженкинский музей истории Английского морского флота посмотреть. Эх, как давно!

— А я вот, представьте себе, в порту бывала, — заговорила снова Эмили. — И даже помню, что видела там пару лодочек у пристани.

— Правда? — обрадовался Джон.

— Ну да. Вот только кто знает, что с теми лодками сталось после нашествия из страны холода. Но если они нормальные, факт в том, что понадобится три человека, чтобы вести три посудины. А вас только двое!

— Ладно, — весело сказал Джон вставая и перелезая в лодку, — давай с нами, пропадать, так вместе!

— Ура! Я знала, что ты меня не бросишь!

— Прошу, мадам! — бодро произнёс Уилл, помогая Эмили перешагнуть в качающуюся шаланду. — Берём правее, прямо по курсу непроходимый затор!

* * *

Пристань почти уже очистилась от снега. В беспорядке валялись здесь вёдра, канаты, куски резины и совершенно невообразимый, разнообразный сор. Уилл направил лодку к руслу реки, и, выйдя на фарватер, произнес:

— А ну-ка! Сейчас проверим, какая тут рыбёшка водится!

Он осторожно стал опускать весло в воду, держа его вертикально и пытаясь таким методом измерить глубину. Но дна Уилл так и не нащупал.

— Ишь ты! По крайней мере, метра два уже тут.

Люди вгляделись в мутную воду, пробуя разглядеть лёд вод водой. Но ничего не было видно. По всему городу, в том числе и по обнажившейся реке в великом множестве плавали предметы — от кусков ткани до досок и щепок. Все трое наблюдали, как река медленно несёт этот невообразимый бисерный ковёр из мусора на юг. Переведя взгляд в противоположную сторону, люди увидели, что многое приносится сюда течением с верховьев реки Риббл.

— Вон сколько всего из Дженкинса, — заметил Уилл. — У них там всё ж городок побольше нашего, авось, и моторки на ходу остались. Может, они нам и кораблик сподобятся прислать заместо голубя?

— Бумажный разве что, — улыбнулся Джон, всматриваясь с безмятежные воды.

— Нам самим туда пока что не доплыть: пятнадцать километров на вёслах против течения и сплошного мусора.

— Да если по очереди грести, с отдыхом, наверное, добрались бы. Но наших-то мы не можем оставить даже без лодок! В Дженкинсе должны же о нас помнить, у них и возможностей больше, чтобы сюда добраться.

— Веский аргумент. Ещё несколько дней подождём, но после этого уж хочешь не хочешь, придётся плыть.

Джон молча кивнул в знак согласия.

— А что ж будет, когда ещё потеплеет? — задалась вопросом Эмили. — Ведь тогда вода ещё и грязной станет!

Уилл с Джоном, сразу же подумав об одном и том же, в сильном волнении уставились друг на друга.

— Эмили, ты молодец! — быстро проговорил Уилл. — Мы ещё успеем подготовиться.

— К чему? — не поняла выражения Эмили, но видя серьезные лица друзей, несколько напряглась. — Опять какая-нибудь гадость намечается?

— Да нет, — ответил Джон. — Про грязную воду ты вспомнила очень даже вовремя. Нужно срочно запасать всем питьевую воду, пока снег ещё есть. А то получится из огня да в полымя: из великих снегов спаслись, а помрём от жажды, будучи окружёнными целым морем!

Уилл в это время обеспокоенно крутил головой в разные стороны и наконец радостно закричал:

— Лодки! Я, кажется, вижу вон там лодки! — и он налёг на вёсла.

Память Эмили не подвела. В неприметном местечке на пристани, под чуть скривившимся козырьком спокойно ждали своей очереди две перевёрнутые вверх дном лодочки. Вёсла были аккуратно сложены рядом с ними. Зачалившись, речники быстро осмотрели плавсредства и нашли их пригодными для навигации.

— Теперь осталось лишь проверить их на воде, — сказал Джон.

Не ко всем домам было просто подобраться — кое-где пришлось ещё расчищать путь вёслами и отталкиваться от дна длинными шестами. К вечеру Уилл, Джон, Эмили и помогавшие им Пол, Риз и Джек Биггли сильно утомились. Но теперь хоть можно было немного успокоиться. В самую первую очередь убедились в том, что все обитатели города живы, и от наводнения сильно никто не пострадал, чего нельзя было сказать о жилищах горожан. Почти все они подмокли снизу, но некоторые — ещё и сверху. Дом Пола Монтгомери был далеко не единственный, где частично обрушилась крыша. Но практически все частные строения в городе имели чердаки, и там, где под огромной массой мокрого снега возникали проломы кровли, проваливающуюся вовнутрь тяжесть принимали на себя добротные перекрытия жилых этажей, разрушить которые было не так-то просто даже полугодовому слежавшемуся снегу.

Первые дни воды все пережидали дома, и по проходам, к счастью, в этот раз никто не дерзнул пройти. Ну, то есть — почти никто. Но — обошлось. Риз Уолпастон, плотник с улицы Тополей, к вечеру первого дня «великой оттепели» надел болотные сапоги и решил всё же пробраться по туннелю на площадь. Его дом находится в стороне от домов других оставшихся жителей его улицы, поэтому он никак не мог различить, что ему пытались прокричать издалека.

— А то так тихой сапой и помереть можно, мало ли, там все уже уплывают из города! — рассказывал Риз, когда «ледоколы» добрались и до него. — Вот я и решил всё выяснить самостоятельно, а не ждать… у этой большой лужи погоды. Воды было уже по колено, и я осторожно продолжал двигаться по проходу дальше, внимательно осматривая своды и проверяя рукой их прочность. — Он вдруг нервно засмеялся. — Как тогда Джош сказал, «так и будем ходить, постоянно похлопывая по потолку, как будто там муха сидит», ха!.. Эхм, да, бедняга Джош… — Риз горестно вздохнул и, помолчав, продолжал.

— Вдруг, смотрю, пламя свечи выхватило впереди завал — правый прут крепления сводов ушёл глубоко вниз, жестяные листы в этом месте накренились почти мне по пояс, оставалась лишь узкая полоска воздуха между водой и опасно нависшим сводом. Обидно, сами ведь эти туннели строили! Поэтому поначалу я хотел было…

— Риз, чёрт возьми! — не выдержал Уилл. — Нам только не хватало…

— Да я быстро передумал! Ведь в потолке между листами образовалась дыра, в которую сверху просачивалась уже ощутимая струйка. — Риз снова невесело вздохнул. — Поймите и меня тоже. Нужно было на месте решать — идти или оставаться. И я ведь сразу понял, пойти — можно последовать за беднягой Джеком с Восточной улицы. Не пойти — остаться на своём одиноком островке суши… кто знает, на сколько?

— Ничего, всё уже позади, Риз! — ободряюще улыбнулся Джон и положил тому руку на плечо. — Да, воды много, но стоять вечно она тут не будет.

А вообще, — продолжил он, доставая сигаретку и состроив смешную физиономию, давая, тем самым, выход накопившемуся моральному напряжению, — по весне ведь, что ни год, вода всегда разливается, ну а этот год и подавно всем годам год, всем вёснам весна, всем водам — не разлей вода!

— Ну и болтун! — встрепенулась Эмили. — То слова не вытянешь, то нате, пожалуйста. — Риз, ну, пора нам и дальше инспекцию проводить. Ты жди нас завтра, каждый день навещать будем, пока по земле не станет возможным передвигаться своим ходом.

Все остальные в городе терпеливо выжидали, не делая никаких опасных передвижений. Даже Нэнси — женщина, вещавшая про Судный День — уже не выглядела столь мрачной и радостно приветствовала Уилла, Джона и Эмили, приплывших её проведать. На улице Эмили — Ривер Стрит — тоже всё было в порядке. Там больше всех радовалась Лора, жена Кевина. В обычной жизни она, чувственная и импульсивная женщина, у которой каждая эмоция тут же отражается на лице, сейчас так просто не находила себе места: обнимала то Джона, то Эмили, то с чувством брала за руку Уилла и со слезами счастья приговаривала:

— Джон, спаситель ты наш! Ну, наконец-то Бог смилостивился и весна пришла. Заходите к нам! Уилл, давай тоже перелезай через борт. Жаль, угостить вас нечем. Кевин, давай хоть чайку гостям нальём!

— Да, насилу дождались, — говорил Кевин за чаем. — Но и сейчас расслабляться рано. По сути, стало просто тепло. Но вместо снега теперь другая преграда — вода.

— Это да, — отозвался Джон, отпивая из чашки. — Но с лодками мы хотя бы можем проникнуть в Дженкинс! А это, по сравнению с тем, что было — просто прорыв!

— Не хочу, конечно, нагнетать, Джон, — осторожно начал Кевин, — но сам посуди: какой от этого толк? Ну, привезёшь ты оттуда мешок сухарей… Сейчас первое что надо, это подачу электричества восстановить. Людям самое необходимое дать, да дороги начать восстанавливать. Не знаю, что они своими силами смогут быстро сделать.

— Это всё верно. Но, по крайней мере, теперь хоть какое-то сообщение появилось.

— Да не волнуйтесь! — вступил в разговор Уилл. Вода ведь спадёт. Таяние снега закончится, и больше её становиться не будет. Она уйдет в землю и по реке.

— Да, но мы не знаем, когда, — задумчиво сказал Кевин.

Лора тихонько всхлипнула.

— Ох, ну что верно, то верно, вода всё лучше снега, — проговорила она. — Если, конечно, в меру. А мы ведь в этом году с Кевином планировали в огороде новые культуры насадить. Теперь пиши пропало.

Эмили подошла к Лоре и обняла её сзади за плечи.

— Ну, теперь-то всё наладится, тётя Лора, — проговорила она. — Вы не волнуйтесь. Там, в других городках, тоже ведь всё просыпается от спячки. Нас не оставят. А картошка и цветочки никуда не денутся — на следующий год по весне обязательно всё засеете!

Лора шмыгнула носом и прижалась головой к ладони Эмили, лежащей на её плече.

— Так-то оно так, может и не оставят, — одними глазами улыбнулся Джон, — но мы тут как-то привыкли своими силами, кгхм… В любом случае — самое страшное позади. Я думаю, все со мной согласны!

В этот день «гребная команда» посетила все улицы, где надо, расчистили каналы для лодок. Так как этого единственного доступного вида транспорта ныне насчитывалось всего три единицы, было решено одну из них отдать Джону, другую Уиллу. И третью держать у Кевина. Можно было, конечно, оставить лодку на площади, но толку от нее было бы мало, так как на самой площади обитаемых домов не было. Все найденные ёмкости наполнили талым снегом — от мелких кастрюль до бочек и ванн в домах. Так что с чистой водой на первое время вопрос можно было считать решённым. Но всех теперь волновала перспектива провести неизвестно сколько времени в «окияне пенном». Оставалось, однако, пока только одно — привычное ожидание.

К закату дня Уилл в одной лодке и Джон с Эмили в другой остановились на площади. На столбы, подпирающие крышу, нанесли специальные отметки, чтобы быстро отслеживать уровень затопившей всё воды. Больше никаких дел не оставалось, пора было разъезжаться по домам.

— Табачку? — предложил Уилл Джону.

— Ух ты! Даже сегодня не забыл с собой взять, — обрадовался Джон.

— Да, — ответил Уилл. — Как думаешь, Джон, на сколько дней теперь хватит запасов воды? Еда-то пока ещё остаётся.

— Не стоит об этом волноваться. На пару недель нам хватит. Если потом ничего не изменится, скважину будем бурить. Ну — колодец рыть.

Уилл недоуменно уставился на собеседника.

— Лопатами?

— Уилл, ну до этого не дойдет. Уж фильтры-то мы найдем в городе. А вода будет ещё долго. За это время что-нибудь да изменится. Теперь даже Нэнси уверовала в перемены.

Уилл добродушно заухал.

— Ага! А то: «Судный День, чаша грехов переполнила»… чего она там переполнила?

Тут вся компания дружно заулюлюкала, выплёскивая, сбрасывая за борта толерантности накопившуюся усталость и напряжение трудного дня. Пора было отдыхать. Джон взглянул на алеющий закат. Повсюду в лужицах и озерцах множась и дробясь мельтешили его бесчисленные багровые отпрыски, тонули, искрились и играли в догонялки. Две лодочки тихо покачивались в талых водах, на город уже спустилась вечерняя тишь.

— В детстве за заборами со всех сторон пожили, под снегом пожили, в море на клочке земли пожили. Дальше что — в пустыне Сахара будем жить? — вопросил Джон негромко, не обращаясь, в общем-то, ни к кому конкретно.

Наконец разъехались. Теперь Уиллу, Джону и Кевину, обладателям лодок, каждое утро предстояло наведываться ко всем горожанам и передавать новости, а также, выполняя функции общественного транспорта, в случае необходимости перевозить людей и продукты из дома в дом. Ну и, конечно, проверять рисочки на столбах.

Каждый новый день Джон начинал с того, что пробирался тайным проходом на башню в лесу. Туннель к ней был, наверное, единственным местом в городе, находящимся ниже уровня воды, но совсем не пострадавшим от неё. Он лишь чуть отсырел. Ещё бы: чья работа! Джон проводил наверху почти всё свободное время, устремляя взор ожидания на северо-запад, туда, где туманная излучина реки теряется в пространных степных равнинах.

— Я знаю, чего ты тут все время ждешь, — сказала ему как-то подошедшая Эмили.

— А ты разве не ждешь? — ответил ей вопросом Джон.

Вместо слов девушка лишь прильнула к нему, и так беззвучно стояли они тёплым весенним вечером, осиянные ранними звёздами и восходящей луной.

За погожим вечером наступало ясное утро, дни сменяли друг друга в своей вечно-юной чехарде. Лёд в реке постепенно совсем растаял, вешние воды практически сошли, перестав терзать землю, но оставив после себя тонны непроходимой грязи в качестве напоминания о своём былом могуществе. Правда, горожан это и не пугало. «Так оно всяко лучше, чем было», — поговаривали они. Некоторые из них уж совсем, было, собрались в Дженкинс на разведку, но долго ли, коротко ли, хотя и не на следующий же день после первой вылазки на лодках, но и явно ранее, чем через месяц после этого, увидел Джон с обзорной площадки башни вожделенный корабль. Гордо реяли его стяги, а паруса полнились свежим утренним ветром с севера. Ярко светило солнце, будто предвещая новую счастливую эру обновленного человечества.

— Корабль! — громко прокричал Джон.

Эмили, по обыкновению лежавшая на шкуре рядом, тут же вскочила. Слов уже не оставалось, ребят захлестнул поток эмоций. Полугодовое ожидание будто сорвало все замки и вырвалось наружу из долгого заточения. Скрепив пару рук, Джон с Эмили вопили что-то нечленораздельное и бешено прыгали в такт, сотрясая дубовые половицы и неистово размахивая свободными конечностями. Со стороны можно было подумать, что эти двое давно находятся на необитаемом острове, и, позабыв человеческую речь, громко вопят как истые аборигены, потому что увидели вдруг в море спасительный корабль. В общем-то, так оно всё и было — остров в снежной пустыне, кучка людей у костра в шкурах, одиночество и холод, сумасшествие; ещё год-другой — и кто знает…

— Уилл! — кричал вскоре Джон в рацию. — Плывут, плывут, что я тебе говорил! Всех на площадь! Что?.. Нет, не голодные крокодилы! Не старатели из Дженкинса, нет, не рибчестерское добро намывать, ха!.. Спасатели? Не-не. Фрегат! Наш Фрегат!

В совершеннейшем смятении Джон позабыл про все свои дела и обязанности. Да и какие могли быть дела важнее встречи долгожданного корабля. Он уже стоял на пристани в толпе собравшихся со всего городка людей. Не осталось в голове никаких мыслей, Джон словно вычеркнул из памяти полугодовое заточение под снегом; будто и не было вовсе вечно серого неба, разлук, одиночества, отчаяния, волков, Джошей Даркнеттов, Нэнси и прочих испытаний. Не было тяжелых утрат и маленьких побед, не было… будто вообще ничего не было! Осталась буквально одна мысль — сейчас, уже очень скоро он снова увидит своих родных и любимых людей. А вот ради этого, пожалуй, и стоило вынести всё, что выпало на их долю!

Раздался приветственный пушечный выстрел, вокруг загудели и закричали. Джон понял, что слишком ушёл в себя. Он поднял взгляд и различил знакомую стройную фигурку на носу корабля. Рядом с ней, облокотившись на штурвал, стоял моряк в тельняшке.

Джон неотрывно смотрел на них, и даже когда корабль пришвартовался, и оттуда перекинули мостик, по которому люди потекли на пристань — ко всеобщему изумлению, там были многие, кто сбежал в Дженкинс — Джон и тогда не оторвал взгляд от фигуры на носу. Он даже не заметил, что по мостику уже проследовало всё его семейство. Пропустил, что в толпе прошли и…

Фигурка на носу, облачённая в серый камзол без инкрустаций, наконец, сдвинулась с места и проследовала по трапу самой последней, вслед за моряком в тельняшке. Вид у обладательницы старинной мужской одежды был светлый, но немного усталый. Лицо хранило следы пережитого, а глаза были туманны и загадочны. Они смотрели на Джона, но одновременно будто кого-то искали. А может, скрывали какую-то думу их владелицы. Впрочем, это же были глаза тёти Дженни! Которая, наконец, подошла к Джону и стала прямо перед ним. Он всё ещё молчал, словно потеряв дар речи; грудь его взволнованно вздымалась; он так давно тщился увидеть этого человека — того, кто столь многое даровал ему и оделил надеждой. Того, кто был несравнимо ближе матери, того…

Наконец, Арталиэн не выдержала и первая обняла Джона, промолвив:

— Ну, дорогой ты наш, вот мы и дома. И, насколько я вижу, ты неплохо сберёг его в наше отсутствие!

— Я… так рад вам! Тут столько всего было. Дом? Он, кажется, немного пострадал после наводнения.

— Я про наш общий дом, наш город, — улыбнулась тётя Дженни. — Ну, ты хоть обернись, а то я тут, знаешь ли, не одна приплыла! — и она мягко взяв Джона за плечи, развернула его в противоположную сторону. — Опля!

Позади, как ни в чём ни бывало, — словно и не уезжали вовсе, — стояли такие родные и любимые Уолтер с Анной и дядя Чарльз! Наконец, Джона прорвало — он бросился им на шею!

— А загорели-то как, кто бы мог подумать! — счастливо бормотал Джон.

— А вы тут тоже не скучали, надо полагать, кхе-кхе, — отшутился Уолтер в узнаваемой манере! — За здорово живёшь, брат!

— Ох, да что же это я! — обалдело проговорил Джон, лицо его отражало целую гамму различных чувств. — Вот это — Эмили, — указал он на девушку, до этого молча стоявшую рядом и с тихой улыбкой созерцавшую встречу старых друзей. — Она… в общем, она мне помогала в городе порядок наводить.

— Ага, вот как теперь это называется! Ты слышала, Анна? — завопил Уолтер и запрыгав вокруг Джона, затянул какую-то веселую песню 60-х.

— Джон, наконец-то всё сбылось! — Анна тоже подошла к Джону, обняв его. — Мы так долго мечтали о встрече и волновались, как вы тут.

Подошёл Уилл и обнялся с Чарльзом, и, поздоровавшись с женщинами, сказал Уолтеру:

— А ты, я вижу, возмужал! Топорик-то, небось, теперь одной левой, а?

— У-у-у! — влез Чарльз, — это уж не сомневайся, друг!

— Ха! Я теперь не только топорик, мы с Анной… — начал польщённый и обрадованный темой Уолтер.

— Я думаю, друзья, — громко призвала всех к вниманию леди Арталиэн, — мы найдем местечко для разговоров получше, если, конечно, это местечко… — тут она довольно усмехнулась, замялась и лукаво посмотрела на Джона.

— О, да, тётя Дженни, — оживился Джон, — местечко вполне себе в порядке. Ну, конечно, кое-где залило, кое-где штора упала, и погребок чуток опустел, не без этого, куда уж тут было скрыться от воды. Сначала одна напасть, потом другая. Но в целом Дом жив, нигде ничего не обвалилось, не провалилось, репутация Дома, можно сказать, нисколько не подмочена! А то вон у Пола…

— Это ты мне вскоре всё сам покажешь и расскажешь! Но сначала давайте-ка все встретим своих родственников. А потом приходите к нам с Анной. Когда сможете.

Джон посмотрел на Эмили и вдруг подумал, что теперь она может перебраться жить в родной дом, ведь все Робертсоны вернулись в город. Неужели их тёплое содружество на этом и закончится? И вот она стоит перед ним такая милая и глядит чуть насмешливо, а непослушная чёлка снова сбилась на нос… Сейчас в любом случае нужно было ненадолго разойтись: родня Эмили тоже прибыла вместе со всеми; близкие же Джона вообще стояли в нескольких метрах от него и терпеливо ждали, когда же тот соблаговолит обратить на них внимание.

— Ну, ты ещё не насовсем домой? — задал совершенно дурацкий вопрос Джон.

Эмили тут же всё пронюхала без лишних слов.

— Ах, нет, ну что ты, — ответила она притворно-игривым голосом. — Сначала мы ещё у тёти Дженни чайку попьём, ага? — Она засмеялась и, подмигнув Джону, побежала в сторону дома.

Джон, несколько сбитый с толку, но в глубине чувствуя, что всё хорошо, наконец, подошёл к своим родственникам, первым обнял брата, затем маму, тепло поздоровался с остальными. Они довольно быстро разговорились. От былой отчуждённости, оказалось, не осталось и следа.

— Джон, а ты знаешь, — говорила ему мама с гордостью в голосе, — все, кто уехал в Дженкинс, уже в курсе твоих славных дел. Люди хотят, чтобы ты и дальше руководил городом.

— Да, — сказал Фред, отец Джона. — Я думаю, никто против не будет, если тебя назначат мэром вместо сбежавшего и бросившего сей город мистера Уилсона. Ну, или хотя бы помощником сделают и почётным гражданином. Да, ещё медальку какую-то вроде обещают дать!

— Ой, да вы что, — засмеялся Джон. — Дайте мне просто побыть самим собой, и тогда я уж найду себе достойное занятие. Не уверен, что нужен городу в обычной… мирной жизни.

— А ты всё такой же загадочный, Джон, — сказала Лесли и позволила себе легонько погладить сына по волосам.

— Скажи, а Эмили… вы подружились, я смотрю? — осторожно спросила она.

Джон вскинул взгляд, не зная как реагировать, и мама поспешила доверительно добавить:

— Я очень рада! Это так чудесно!

— Да, мы… — замялся Джон, — мы с Эмили вернёмся к вечеру, правда, я давно не заходил и не знаю, в порядке ли моя комната. А пока что мы к тёте Дженни в гости! Вы уж поймите правильно — с вами мы ещё успеем поговорить!

— Комнату я посмотрю. Конечно, мы с папой вас обязательно дождёмся и спать не ляжем, пока не вернётесь. Ещё чай попьём вместе!

— О, всё семейство Робертсонов в сборе, какая редкая удача! — смеялась Эмили, обнимая своих родных, которые уже добрались до дома.

— Ну, ты про себя-то расскажи, как вы тут вообще жили? — волнуясь, причитала мама.

— Да отлично мы жили. Джон тут никому не давал хандрить, всё организовывал и каждого подбадривал, он…

— Да я уж всё поняла, родная ты моя. Да! Давно пора! А то так и будешь в девицах ходить! — наставительно, но с лёгкой иронией провозглашала мама. — А Джон у нас теперь человек видный, радуйся, балда!

— Мама, ты неисправима! — и мать с дочерью обнялись как старые подруги, не видевшиеся уйму лет.

— Заходите, заходите! — обрадовалась Арталиэн, увидев идущих к её дому Джона с Эмили. Она стояла на крыльце, облачённая в белоснежное платье до пят, на груди красовалась брошь в виде позолоченного фрегата. — Тут как раз и Уилл скоро должен подойти. Он об этом по рации сообщил. Я смотрю, у вас тут техника просто на грани фантастики! — тётя Дженни мечтательно закатила глаза.

Джон лишь развёл руками — так оно, в общем-то, и было.

Вскоре все старые друзья собрались в Доме двух А., никого долго ждать не пришлось. Арталиэн встречала всех в прихожей, где все они, наконец, и собрались.

— Ну, дорогие мои, теперь нам предстоит долго и обстоятельно рассказывать друг другу о столь многом, — начала Арталиэн и вдруг остановилась на полуслове.

— Но мы, пожалуй, не будем спешить! — сказала она, чуть помолчав. Давайте отложим подробности для дней грядущих. А сегодня устроим небольшой пир по поводу нашей долгожданной встречи и порадуемся тому, что череда неприятностей, наконец, ушла в прошлое.

— Неприятностей, — заулыбалась Анна. — Скажешь тоже! Это сейчас легко говорить…

— Конечно, легко. А надо что — тяжело? — подмигнула Арталиэн дочери.

— Да, череда закончилась, но надолго ли нам этого хватит? — пробормотал себе под нос Джон в своей старой манере.

— Чего именно? — тут же влез Уолтер. — Припасённых в сундуках запасов?

— Ну… заряда, который все мы получили в последний год, — сказал Джон и посмотрел на тётю Дженни.

— Кто знает, Джон, — ответила та. — Может, это всё только подготовка к чему-то самому важному, что пока лишь мелькает на туманных поворотах закручивающейся спирали будущего…

— У меня лично мелькают картинки сытного обеда! — деланно облизнулся Уолтер.

— Ага, кто бы сомневался! Мы с Чарльзом привезли немного всяких запасов вон в тех ящиках, — Арталиэн встала и указала на несколько старинных сундуков весьма внушительного вида, составленных в углу комнаты. — Пир, конечно, будет не чета прошлым нашим, — там спартанская закуска и…

— И что? — не выдержал Уолтер и начал гримасничать. — Конфеты, мушкеты, хлопушки фирмы «Анна и ко пускают бумажного журавлика»?

Вокруг шеи Уолтера тут же сплелись пальцы Анны, и он, состроив виноватую мину нашкодившего мальчишки, замолчал.

— Скоро узнаешь! — веско ответила Уолтеру Арталиэн. — Ну а теперь пройдёмся-ка по дому все вместе, нагуляем аппетит, посмотрим, в каких вы тут отношениях были со всей этой ветошью! А то мы с Анной ничего ещё даже не осмотрели.

— Ну а чем же вы топили всё это время? — спрашивала у ребят «владелица заведения», когда они шли по коридорам. — Картины не все ещё пожгли?

Джон прокашлялся от неожиданности и только набрал воздуха, чтобы ответить, как Арталиэн опередила его.

— Да я чувствую, что ты хочешь сказать, Джон. Ха! — прыснула вдруг она. — Да надо было пожечь всё это старьё. Тоже мне, работы Рембрандта. Ну, рамки для картин уж точно. Их же сотни в подвале. Завитушки, резьба. Какая же это всё глупость, излишество.

Но, заметив немой протест на лицах, немного смягчилась и добавила:

— А бабушкину мебель уж точно стоило пустить в расход! — весело бросила она. — Бабушка сама была бы не против, думаю, избавиться от этого хлама, да и не помнит она о нём.

Тут тётя Дженни открыла хорошо знакомую Джону дверь и мельком глянула на большую зарисовку на стене, но, быстро вернув взгляд к людям, радостно произнесла:

— Кстати! Бабушка уже поджидает нас в гости. И граф, разумеется, тоже. Так что нужно обязательно проведать их.

Джон вспомнил насыщенный вечер в замке и наполнился радостью. Вот теперь-то ему есть, чем поделиться со старым графом!

Арталиэн тем временем снова взглянула на стену с рисунком. Там боролся со штормом Фрегат Последней Надежды.

— Так, доченька! — саркастически молвила она, обнимая Анну, — а что это у нас тут за каляка-маляка такая появилась? Моющиеся обои в стиле постмодерн? Да, этот прославленный стиль ни с чем не спутаешь. Ба, зеленое море! — Арталиэн всплеснула руками. — Да это ж Гоген, поди!

Анна ущипнула маму за руку и надула щеки.

— Я ж старалась! — разочарованно бросила она. Но видя, как мама на неё потешно смотрит, переменилась в лице и смущённо заулыбалась.

— А ты, Джон, что скажешь, — обратилась тем временем Арталиэн к Джону, — не все кладовки ещё опустошил? — Она потрепала его по вечно немытым волосам. — Ну ничего, я к деду заезжала, все трюмы загрузили, сундучки-то видели? Это только малая часть, ха! Мы к ним уже скоро вернёмся!

Сделав пару шагов к секретному лазу в полу, Арталиэн остановилась и вопросительно посмотрела на Джона. Тот оживился. Это же та самая комната, где съезжающий пол ведёт в подвал с входом в туннель на башню, и тётя Дженни явно хочет знать, открыл ли Джон секрет. Не просто же так она его сюда привела!

— О, да! — с чувством заговорил он. — Я тут провалился случайно, думал уже, ждать мне любимую тётю Дженни до пенсии, как Эмили говорит!

— Что, так и говорит? — рассмеялась Арталиэн. — Это до моей, что ли, пенсии?

— Это я про верёвочки… — протянула Эмили.

— Но там, внизу открыл дверку… — продолжил Джон, — и всё монстров боялся. А потом мы с Эмили гадали над комбинацией веревочек. Ну и наверху уже нашли один древнеэльфийский… ой, то есть древнеанглийский перевод.

Тётя Дженни нахмурила брови, вспоминая.

— Ах, это! — иронично произнесла она. — Перевод… сущее ребячество, чем я только ни занималась, подумать только! Веревочки — это как раз чтоб за них подёргали, а дверь так и не открылась! Но на башенку вы всё же прошли. Хотя, чем она могла пригодиться?..

— Ну как же, — просияла Эмили, — поэтические вечера, игра в две гитары, сочинение ставших городской классикой музыкальных тем. А также долгие вечера под луной, предложение руки и сердца…

— Чего ты там придумываешь, Эм! — загоготал Джон. — Да тут от одной беды увернёшься, другая навяжется, так и жили. Какие уж там предложения!

— Как, так значит, это всё зря что ли?

— Что это — всё? На гитарах — не зря, выступили хорошо… — и, видя, что Эмили насупилась, Джон обхватил её и, покачивая из стороны в сторону, задорно произнёс:

— Какая ж ты ещё мелкая занозка. Ну, прям как в детстве, только увеличилась в размерах немного и марками заморскими больше не бахвалишься!

— Да? И что же у меня увеличилось? — с деланным притворством спросила Эмили.

— Ну, явно не объём мозга, — захихикал Джон и шустро ретировался в сторону.

Эмили погналась за ним, они стали бегать вокруг всех остальных. Арталиэн захлопала в ладоши!

— Ой, молодцы, на вас просто приятно посмотреть! Это после стольких-то испытаний.

— На самом деле, это мы так встрече радуемся, тётя Дженни, — сказал остановившийся, наконец, Джон. Заслуженный тумак от догнавшей его подруги он всё же получил.

— Ну, я рада вам не меньше! — воскликнула Арталиэн. — Что ж, эту дверь, ты, значит, нашёл. Погреба немного опустели, но, как я вижу, ты не все из них обнаружил. Да и многие комнаты просто не посетил, там найдутся ещё секреты.

— Надо же! — удивился Джон. Уж за полгода всё, казалось бы, тут обошел и обнюхал.

— Я всё вам потом покажу, если захотите, и если это вообще ещё интересно. А дом, на первый взгляд, вполне выдержал потоп и снег.

Джон долго готовился кое о чём спросить у тёти Дженни, и всё искал случая. Сейчас, видя её всегдашнюю беззаботность, он решил, что лучшего момента не найдёт и осторожно потянул её за рукав платья.

— Скажите, тётя Дженни, — неторопливо произнёс Джон, подходя к ней ближе и заглядывая в глаза. Арталиэн тепло улыбнулась ему, приготовившись слушать.

— А вы ведь всё это заранее предвидели?

Арталиэн почувствовала, что все взоры сейчас устремлены на неё, хотя вопрос задавал один Джон. Ей почудилось, будто в этот момент за ней незримо наблюдает весь мир. И расплывшись в своей знаменитой загадочной улыбке, обращённой как будто ни к кому конкретно и ко всем сразу, негромко, но очень четко произнесла… совсем не то, чего от неё все ожидали:

— Вообще, — и леди Арталиэн приняла шаловливое выражение лица, — вас и на пять минут оставить одних нельзя! Вечно с вами что-нибудь да случается! Хорошо ещё, я Чарльзу в январе сказала, что поворачиваем обратно, там наши гаврики в беде…

Тут она не выдержала и прыснула что было силы.

— Ну, конечно, нет, Джон, ах-ха-ха! Ничегошеньки я про катастрофу не знала. И никогда не была никакой прорицательницей, кто бы что ни думал. Но я всегда знала, что каждый из нас может в корне изменить свою жизнь. И обрести то, что искал — осознанно или бессознательно, во сне, наяву, в мечтах, в смелых грёзах, в тихих ночных страданиях заплутавшего в лабиринте жизни духа… — она посмотрела на лица людей, внимающих её речам и вскинулась:

— Ой, ну да что вы опять всё всерьёз воспринимаете! Пойдём уже чай пить! Анна, ты не ещё рассказала всем, какой мы с тобой сегодня пирог испекли?

— Нет, мама!

— Ну так, скорее, займём места за нашим любимым круглым столом на втором этаже!

— Простите, леди Арталиэн, — удивлённо обратился к ней Уилл, — а когда же и на чём вы его тут испекли?

— А почему тут? На корабле! А теперь пойдёмте уже перекусим!

В зале зажгли свечи. Вечер ещё только подступал к порогу, все предчувствовали наступление самого интересного и приятного. В камине подогрели еду из сундуков, на стол водрузили горячий самовар.

— А вот вы про графа Годрика упомянули, — спросил вдруг Джон. — Но как такое возможно, что сундуки оттуда… вы сказали, что навещали его? — удивлялся Джон всё более. — Но снег или… мы так ничего и не знаем, скажите хоть вкратце, где были, и что там вообще в мире-то творилось.

— Да, уделите уж несколько минут, нам очень любопытно, — добавил Уилл.

— Снег был во всей Англии, — ответила Арталиэн.

— Значит, у графа было то же, что и тут?

— Ну а как же! — осветила всех грустной улыбкой хозяйка вечера. — Граф осаду выдержал отлично! Не без потерь, конечно, как и у всех, но сам жив-здоров. И, как я уже говорила, приглашает всех нас в гости отпраздновать окончание снежной блокады, — и Арталиэн задорно подмигнула ребятам.

— Да, мы ничего не знали, что тут, в Рибчестере, творится, — продолжила рассказ Анна. — Связь с миром практически везде прервалась. Мы решили скорее идти сюда, но придя к побережью островов, нашли всё замороженным. Проникнуть хоть куда-то не было никакой возможности. И лишь недавно, после того, как разлилось, мы навестили графа, и сразу же рванули сюда.

— Ну а между всем этим? — допытывался Джон. — А вы, Уолтер и Анна, расскажите-ка нам о ваших приключениях в стране слонов и приверженцев ахимсы!

— Ой, вот это точно потом! — отозвалась Анна.

— Ага, — добавил Уолтер, — эту историю мы с удовольствием расскажем, но как-нибудь уж в другой раз, более подходящий.

— А вот в некоторых других местах земного шара была только вода, и много воды, да, Чарльз Мореход? — заговорщическим тоном спросила Арталиэн Чарльза.

— У-у-у, — прогудел Чарльз. — Это да. Мы когда в Индию приплыли за ребятами, там творилось что-то невообразимое. Наверно, как у вас тут в конце, только там это полгода продолжалось. Уолтер с Анной успели нам оттуда весточку прислать, там мы их и взяли на борт.

— А, вот оно как, значит вы давно вместе, — возрадовался Джон. — А то мы тут всё думали, где же вы, где ребята, все ведь растерялись.

— Да мы только с Анной вам письмо написали, как тут на тебе Новый Год. Даже отправить ничего не успели, — сказал Уолтер.

— А как же вы с тётей Дженни связались? — удивлённо спросила Эмили.

— Да на счастье, знакомые моряки уходили из Бенгальского залива в сторону западных земель. А там видели Фрегат. Его вообще сложно не заметить, парусники-то не каждый день моря бороздят. Хотя в прошлые века так новости и передавались. А то что недавно творилось, от Средних веков отличалось мало, как вы, наверное, все хорошо и сами поняли, — объяснила Анна.

Арталиэн встала, и, подойдя к одному из сундуков, извлекла оттуда топор на длинной деревянной ручке.

— Мы заезжали на мою, можно сказать, прародину, — усмехнулась она, — и привезли тебе, Джон, секиру. Вот эта — уж точно настоящая, можешь не сомневаться. Да, выглядит не так грандиозно, как та, которой ты в памятный Новый Год крепость крушил. Зато это боевая секира викингов.

Джон подошёл, оценивающе подхватил топор за рукоять.

— Да, видимо, более практичная вещь, чем та. Впрочем, мы с Уиллом и мечами справились.

— Вот это я ещё не слышала! — удивилась Арталиэн.

— Да так, гости непрошеные были, — сказал Джон обыденным голосом, отчаянно пытаясь скрыть взыгравшую гордость.

— Целых пять мохнатых шкур пришли по наши души, — объяснил Уилл. — Потом мясо пару недель весь город ел. Подробности, я думаю, мы тоже оставим на потом.

Арталиэн улыбнулась.

— Ну, стало быть, пора почтить своим присутствием и двор, в котором любили мы собираться, и где когда-то строили ту самую снежную крепость, которая сейчас пришлась к слову.

— Да, теперь-то уж крепости мы больше строить не будем, — негромко обронил Джон вслух. — Хватит с нас снежных, водных, деревянных…

Ладонь тёти Дженни мягко легла ему на плечо.

— Это мы ещё посмотрим, ребята, — сказала Арталиэн. — Сейчас только лето начинается. Нормальное лето! А вообще, крепости строят те, кто защищается и готовится к осаде, Джон. И ещё те, кто хочет поставить небольшой спектакль и поучаствовать в нём. Теперь осада закончилась. А также всевозможные спектакли и наше в них участие.

Неслышно стелился на землю тёплый, бархатистый вечер; вызвездило. В сад вынесли продолговатый низенький столик и откидные стульчики; рядом красовался один из старинных сундуков с корабля. Чуть поодаль в густеющих сумерках Джон углядел разную старую мебель, кресла и даже неизвестно откуда взявшуюся кровать — он такую и не видел в доме. Видимо, всё это вытащили сюда, пока он общался с родственниками и ждал Эмили.

Видя вопросительный взгляд Джона, Арталиэн разъяснила всем назначение этих предметов.

— Это у нас сегодня в качестве дров! Пора немного осветить нашу вечернюю рекреацию.

Вскоре на дворе разыгралось весёлое пламя, и то ли сытная еда, то ли ощущение единения с друзьями сделали своё дело — Джон чувствовал наполненность и погрузился в негу. Последний раз такое было, только когда они все собирались ещё до Нового Года, и не до последнего, а раньше… когда-то, когда ещё никто не собирался уезжать, когда не было ещё никакого воображаемого противника… Джону вспомнились вдруг пластилиновые армии Уилла Мортона. И только сейчас, когда горожане вышли победителями из схватки со стихией, он осознал, что все эти армии и стороны — просто умозрительны. И что не было, конечно, никаких сторон и армий, а был лишь один его несовершенный и неопытный ум, на тот момент не обладавший умением распознавать истинную сущность происходящего. Джон понимал это, как понимал также и то, что и его теперешнее знание могло быть иллюзорно; и что нет никакого ума на самом деле, и ничего не стоит за ним, и никогда не стояло… Джон только одно наверняка теперь знал — предстояло упорно, длительно работать, идти по выбранной когда-то дороге. Ведь если у неё было начало, значит, где-то должен быть и конец. В точности, как и у снега, воды и всего вокруг…

Наконец, он очнулся от дум и заметил, что стояла тишина — никто ничего не говорил уже некоторое время. Лицо леди Арталиэн было задумчиво, на нём играли отсветы пламени костра. Джон придвинул свой стул чуть ближе к ней и заговорил негромко.

— Тётя Дженни! Неужели нам нужно было через столь многое пройти и пережить эту бездну испытаний, чтобы в итоге что-то обрести?

Арталиэн участливо посмотрела на Джона, и слегка вздохнув, ответила:

— Человек, Джон, похоже, только и может стать человеком через тяжелый, осознанный, упорный и целенаправленный труд, лишения. Не имея же ни целей, ни даже повседневных забот, он быстро превращается в студеный холодец на замогильном пиршестве отжившей материи и сил инерции…

— Ну а теперь что же нам делать, чем заниматься?

— Теперь я смогу просто наслаждаться написанием картин, — ответила Арталиэн. — Без рамочек с завитушками, понимаешь?

— Ага! А я тогда, пожалуй, разыщу свой ручной телескоп, — сказал Джон. — А что, можно и обсерваторию построить… например, вместо Мэрии.

— Конечно. На народные-то средства, — весело вставил Уолтер. — Представляю заголовки газет: «Благодарные жители — Джону Шелтону, нашему спасителю!»

— Тебе, друг, пора свой цирк открывать! — засмеялся Джон.

— А я поищу свой альбом с марками… «заморские» всё равно круче, чем джоновские, ха! — проговорила вполголоса Эмили.

— Знаете, — снова обратился к своей собеседнице Джон, — а вот мы с Уиллом всё спорили тут, открыла ли катастрофа нечто у одних людей, а другие, наоборот, вместе с ней, ммм, потерялись?

— Видишь ли, Джон, — отвечала Арталиэн, — для большинства вырывание из привычного контекста жизни и времени губительно. Но для некоторых оно поневоле оказалось сильным катализатором.

— Значит?..

— Это означает всего лишь, — знакомо заулыбалась тётя Дженни, — что те, чей час уже пробил, все равно найдут свой путь. Через снега или воду. Они бы нашли способ схватить в охапку звезды, вскарабкавшись по печной трубе!

— Но ведь есть и те, кто остался в городе добровольно, а ждало их забвение, сумасшествие… а некоторых — так даже смерть?

— А где ты видел, юный идеалист, чтобы в жизни всё как в кино было? Расписаны ноты, заучены роли?.. Или чтоб всё так гладко шло, как у леди Арталиэн на собраниях? — захохотала она. — Мы все, желая того или нет, стараемся вписаться в какие-то, хоть в какие-нибудь, даже выдуманные самими собой модели поведения. Влиться во всю эту обволакивающую нас реальность, в то время как сама она — не более чем одно из миллиона воплощений, вариантов видения абсолютного Ничто. Некая цепочка событий привела к другой цепочке; вагон тронулся с места и потащил все остальные. Да, для некоторых, может показаться, эта цепь была губительной. Но это ведь просто начало другого пути. Поверьте, всё на свете можно объяснить! — Арталиэн как-то по-простецки махнула рукой, словно отгоняя от себя назойливое насекомое. — Но сколько времени потребуют ответы на бесконечные «почему?» Так что давайте-ка лучше чай пить. С пирогом!

— Но при этом всё это имеет смысл? — схватился за последнюю соломинку Джон, почувствовав вдруг всю надуманность своих вопросов.

— Пирог, вне всякого сомнения, имеет! — от души рассмеялась тётя Дженни и протянула Джону большой ароматный кусок на блюдце.

Чарльз, восхитившись речью Арталиэн, встал и нараспев произнёс:

— Арталиэн прошла босыми пятками мудрого жизнелюбия по стылому мрамору выморочных дворцов отчуждения, раскинувшихся под низкими сводами безмолвного века…

— Ух, как сказано! — встрепенулся Уолтер. — Я хочу вырубить эти слова нурманской секирой на заскорузлом лбу вечности.

Арталиэн поставила свою чашку на стол.

— Если все будут так махать топориками, то на этом высоком челе скоро не останется ни одного живого места. Ха-ха!

При этих словах она неожиданно резко встала с кресла, и, рывком стащив через голову своё белоснежное платье, на удивление всем, швырнула его в огонь. Под платьем на ней оказались простые джинсы и тёртая тельняшка. Все в изумлении уставились на это новое воплощение властительницы умов.

— К морскому дьяволу всю эту философию! — звонко крикнула она.

И беззаботно, словно мягкая июльская ночь, разлился по поляне её смех. Арталиэн достала из сундука пару бутылок выдержанного ямайского рома.

— Старая жизнь закончена, — сказала она. — Нам больше ни к чему эти личины прошлого! Ныне каждый обрёл себя! Никакой леди Арталиэн больше нет. Ваша тётя Дженни хочет плясать до упаду! Эй, морячок! — крикнула она Чарльзу. — Мой кубок пуст как дырявая винная бочка! Наполняй его скорее доверху и давай исполнять нашу любимую джигу! Да воцарится навеки веселье!