В канун реформы 1861 года антикрепостнические настроения крестьян достигли особенно широкого размаха. Чтобы не допустить ликвидации крепостного права «снизу», то есть самими крестьянами, правительство Александра II вскоре после Крымской войны исподволь приступило к подготовке крестьянской реформы. Всем губернаторам и губернским предводителям дворянства еще в ноябре 1857 года был разослан царский рескрипт, в котором указывалось, каких принципов необходимо придерживаться дворянам при подготовке губернских проектов освобождения крестьян.

Убедившись, что правительство твердо намерено провести реформу, гжатское дворянство, как и дворянство всей России, потребовало осуществления ее на таких условиях, которые были бы максимально выгодны для помещиков.

Прежде всего гжатское дворянство упорно стремилось получить выкуп за освобождение личности крестьянина, за его рабочие руки, так как ценность гжатских имений, по определению помещиков, заключалась «преимущественно в промысле крестьян». Земля давала здесь незначительный доход.

Гжатские помещики в своем решении на уездном совещании указали поэтому, что «при новом устройстве крестьянского быта вознаграждение за их личный труд составляет решительную необходимость, потому что личный труд крестьян заключает в себе более или менее во всех уездах губернии едва ли не половину ценности состояния». {СОГА, ф. 567. Проект постановления дворянства Гжатского уезда. Св. I, арх. 6.}.

Такой же точки зрения придерживались гжатские помещики в своих личных «отзывах» и «мнениях» на царский рескрипт, которые были собраны по губернии. Так помещик Головин писал, что «отчуждение крестьян без соответствующего за них вознаграждения лишило бы помещиков Смоленской губернии большей части стоимости их имений, ценность которых по скудости почвы вообще и малоземельности в некоторых уездах преимущественно заключается в рабочей силе» {СОГА, ф. 567, св. I, арх. 6, л. 2.}.

Гжатских помещиков тревожила также опасность остаться после освобождения крестьян без рабочей силы. Помещики опасались, что вследствие скудости смоленской почвы и широко распространенного в уезде отходничества среди крестьян они, получив свободу, не останутся на прежних местах, а разойдутся на промыслы или уйдут в хлебородные губернии. Поэтому в целях закрепления крестьян за помещиками, они требовали сохранить всю землю, в том числе и усадебную, в собственности помещиков, а крестьян наделить ею «во всегдашнее пользование» за повинности в виде оброка или барщины и вместе с тем ограничить их переселение в пределах губернии. Только такой способ, как полагали гжатские помещики, не вызовет разорения их имений.

Особенно упорными сторонниками безземельного освобождения крестьян были владельцы крупных имений Н. Долгоруков, Н. Колачееский, ген. Головин и др.

Князь Н. Долгоруков доказывал, например, что «крестьянам не только полевые наделы, но и усадебные надо дать только в пользование, чтобы сохранить обязанные отношения крестьян с помещиками».

 Н. Колачевский также предлагал «сохранить у крестьян усадебные и полевые наделы на условиях поурочной барщины или оброка». Наиболее надежным средством привязать крестьянина к помещику Колачевский считал сохранение крестьянской усадьбы в руках помещиков. Это позволит помещику, в случае переселения крестьянина в другое место, обязать его за пользование усадьбой оставить в собственности помещика все имущество, кроме одежды. «Вот что прикрепит его к своей родине, — пишет Н. Колачевский, — он никуда не пойдет и не будет бродяжничать. Земля же вообще, как усадебная, так и временно наделенная крестьянам, должна всегда оставаться во всегдашнем распоряжении помещика, как единственное благосостояние, ему оставленное» {СОГА, ф. 567, св. I, арх. 6, л. 8.}.

Некоторые помещики предлагали в своих «отзывах» (например, Гринцевич) разрешить крестьянам переселение только в пределах уезда или губернии и то лишь через 15—20 лет после реформы, когда хозяйственная жизнь имений войдет в определенную норму.

Крепостники-помещики во главе с Александром II, подготавливавшие в Петербурге законы об освобождении крестьян, не могли не прислушаться к голосу своих собратьев, проживавших в своих имениях или в губернских и уездных городах. Большинство помещичьих требований так или иначе было учтено.

Крестьянская реформа 1861 года ликвидировала личную зависимость крестьян от помещиков и этим создала условия для утверждения в стране капиталистического способа производства. В этом сказался буржуазный характер реформы, в этом состоит ее прогрессивное значение.

Но крепостники-помещики, согласно выработанным ими «Положениям 19 февраля», сохраняли за собой право собственности на все принадлежавшие им земли и обязаны были наделить крестьян землей лишь в постоянное пользование за определенные повинности. «Положения» указывали, что наделение крестьян землей необходимо было «для обеспечения их быта и выполнения их обязанностей перед правительством и помещиком». Для каждого уезда и даже отдельных частей уезда были установлены максимальные и минимальные нормы надела на мирскую душу. Выше максимальной нормы крестьяне не имели права требовать, а ниже минимальной помещики не имели права наделять крестьян.

Максимальная норма надела в Гжатском уезде равнялась 4 десятинам, минимальная — 1 десятине 800 квадратным саженям. Эти наделы при недостаточном плодородии смоленской почвы могли обеспечить лишь нищенское существование. Они позволяли уменьшить дореформенную площадь земли крестьян Гжатского уезда не менее чем на 10 процентов. В общей сложности из 273 тысяч десятин земли, которой владели гжатские помещики до реформы, в надел крестьянам отошло 137 978 десятин {См. Бочкарев. Экономический быт и финансы Юхновского уезда в очерках и монографиях. Смоленск, 1911, стр. 268.}. Остальная земля осталась в распоряжении 128 помещиков. Поскольку «Положения» предоставляли помещикам право разверстывать угодия по своему усмотрению, они отрезали у крестьян самые лучшие земли Более того, чтобы вынудить крестьян на кабальную аренду помещичьей земли, они клиньями вгоняли свои земли в земли крестьян, лишали их колодцев, водопоев или прогонов к водопоям, лугов, пастбищ. Поэтому крестьяне вели длительную и упорную борьбу за возвращение «отрезков».

Если помещик давал согласие на выкуп крестьянской земли (до выкупа он оставался юридическим собственником этой земли), то крестьяне за полученную землю должны были заплатить огромные выкупные платежи.

Каждая десятина земли в Гжатском уезде была оценена в 30 рублей 49 копеек, в то время как рыночная стоимость ее составляла в Смоленской губернии 10 рублей 44 копейки, а по другим данным, еще меньше {Я. Соловьев, например, указывает, что цена незаселенной десятины в Смоленской губернии в 50-х годах равнялась 5 руб. 50 коп., а С. Иванов говорит, что она ценилась в разных уездах от 2 до 15 руб. 50 коп. сер. (См. «Статистический очерк состояния Смоленской губ.», «Русский вестник», 1857, стр. 698.)}. В результате гжатские крестьяне должны были заплатить за полученную землю 4 206 769 рублей, то есть в три с лишним раза дороже, чем она стоила в действительности.

Эта сумма показывает, что в цену крестьянской земли помещики включили и стоимость крестьянской личности, чего особенно настойчиво добивались гжатские и другие помещики Смоленской губернии. Но выкуп крестьянской свободы, как мы видим был помещиками замаскирован. Эта маскировка особенно отчетливо выявляется, когда мы сравниваем выкупную цену надела Гжатского уезда с ценой надела, например, в Дорогобужском и Духовщинском уездах, где отхожий промысел крестьян был в меньшей степени развит. В этих уездах душевой надел был установлен в 4,5 десятины, а размер выкупа за него в 106 рублей 66 копеек, в то время как крестьяне Гжатского уезда, получившие максимальный надел в 4 десятины, должны были заплатить за него 120 рублей.

«Они так освободили крестьян, — писал В. И. Ленин, — что за оставшийся у крестьян после этого грабежа надел заставили мужика платить втридорога! Ни для кого не тайна ведь, что при «выкупе» 1861-го года мужика заставили заплатить гораздо больше того, что земля стоила. Ни для кого не тайна, что мужика заставили тогда выкупать не только крестьянскую землю, но и крестьянскую свободу» {В. И. Ленин, Соч., т.12, стр. 236.}

Условия крестьянской реформы резко расходились с чаяниями и ожиданиями крестьян, поэтому начались многочисленные крестьянские выступления. В Смоленской губернии в 1861 году произошло 112 крестьянских волнений, 14 из них в Гжатском уезде — имениях кн. П. А. Голицына, Е. В. Салтыковой, А. А. Голицына, Долгорукова, помещиков И. С. Мальцева, Д. С. Орлова, Позднякова, Демьянова, Эндагуровой и других.

В шести случаях выступления крестьян носили настолько упорный характер, что были подавлены только с помощью военных команд до двух-трех рот солдат. В семи случаях крестьян пороли, наиболее активных участников волнений арестовывали и только одно выступление было прекращено с помощью «мирного» внушения земской полиции и священников.

Главная причина крестьянских волнений состояла в том, что «Положения 19 февраля» сохранили в силе массу крепостнических пережитков, с которыми крестьянство решительно не хотело мириться. Вот что по этому поводу писал смоленский губернатор в своем отчете императору:

«Крестьяне были убеждены... что с объявлением свободы барщина будет уничтожена вполне во всех проявлениях и что земля, которою они пользовались, так или иначе будет приобретена для них правительством. Это убеждение подкреплял доводами, по его мнению несокрушимыми: «не без земли же мы родились» {СОГА, ф.1, л.12. «Отчет о ходе крестьянского дела в Смоленской губернии в 1861 году».}.

Самым упорным и самым продолжительным не только в уезде, но и в губернии, было волнение самуйловских крестьян князя П. А. Голицына {По упорству и ожесточенности, по своим последствиям самуйловское восстание идет вслед за известными восстаниями в селе Бездна Казанской губернии и селе Кандеевка Пензенской губернии.}. Оно длилось около трех недель: с конца апреля до середины мая 1861 года. В движении приняло участие более двух тысяч крестьян из 20 сел и деревень, принадлежавших кн. Голицыну. Особенно активным было участие крестьян деревень Полозово, Большие Носы, Маслово, Кордюково, Мохотино, Подобедово, Твердуново, Подвязья, Княжево, Рытвино, Барсуково, Малые Палаты, Крутиц.

Вотчина кн. Голицына являлась одной из наиболее крупных в Смоленской губернии. Голицыну принадлежало 3511 ревизских душ. Около 150 человек в имении было одних дворовых. Крестьяне Голицына несли главным образом смешанные повинности. По договору, заключенному князем с крестьянами, они обязаны были вспахать и засеять всю землю барина, вывезти на поля удобрения, очистить весной барские сады, сжать помещичий урожай, уложить в скирды снопы, обмолотить и перевезти господский хлеб на пристани (от 20 до 40 километров), скосить весь княжеский луг. Каждый крестьянский двор обязан был, кроме того, напилить в 15 километрах от имения и подвезти по две сажени дров, спилить и подвезти на такое же расстояние по четыре дерева для господских построек. Все эти работы ложились преимущественна на барщинных крестьян, однако не освобождались и оброчники, платившие значительные оброки — 36 рублей серебром в год, малые — 23 рубля. Эти тяготы усугублялись сутяжничеством, издевательством и обманом крестьян, чинимыми управляющим имением купцом Токаревым.

По обнародовании манифеста крестьяне наотрез отказались обрабатывать пашню князя, заявив, что на помещика они «...теперь не обязаны работать, так как они есть теперь вольные и поэтому совершенно никакой работы отправлять не будут» {СОГА, ф.1, св.12, арх. 499.}.

В разгар весенних работ княжеские поля оставались незапаханными и незасеянными. Хозяйство все замерло. Никакие убеждения станового пристава, управляющего вотчиной, священников не помогли. Не помог и приезд гжатского земского исправника, прибывшего в имение 10 мая. Все крестьяне решительно отказывались нести барщинные повинности. «Крестьяне этой вотчины присягнули действовать заодно и не выдавать друг друга», — доносил земский исправник. Убедившись в невозможности усмирить крестьян уговорами, исправник запросил на «помощь» воинские подразделения.

14 мая 1861 года на место волнения крестьян в село Самуйлово прибыли флигель-адъютант царя полковник Слепцов, гжатский предводитель дворянства, а к вечеру — две роты Колыванского пехотного полка и гжатская инвалидная команда в 60 человек. Крестьяне, узнав о прибытии начальства с солдатами, ночью припасли себе колья и спрятали их у княжеской мельницы, где обычно собирались. Но на следующий день солдаты опередили их и преградили доступ к тому месту, где были спрятаны колья.

По приказанию флигель-адъютанта царя 15 мая была созвана сходка крестьян, на которую пришло более 2000 человек. Она была собрана Слепцовым не там, где предполагали крестьяне, а у пруда, огороженного железной решеткой. Вскоре собравшиеся крестьяне были окружены солдатами. Полковник Слепцов и местные власти, надеясь на устрашающую силу солдат, решительно потребовали от крестьян подчиниться властям и помещику и приступить к выполнению своих обязанностей, указанных в «Положениях» о крестьянах. Однако крестьяне, не испугавшись ни солдат, ни начальства, стояли на своем. Слепцов взялся тогда за уговоры, используя для этого священников. Не раз в середину толпы в полном облачении, с крестом в руках, выходили священники для внушения, «но крестьяне ни на какие убеждения не соглашались, — указывает предводитель дворянства в рапорте военному губернатору, — и говорили, что все, читанное нами, есть ложь и что они от всего свободны».

Когда в третий раз один из священников попытался пробраться в толпу для последнего внушения, крестьяне ему кричали: «Ежели, батька, сейчас не уберешься, ежели будешь что говорить нам, то мы побьем тебя: ты на их стороне». Флигель-адъютант царя так же убедительно просил верить его словам, как посланника царя. «Но слова мои были покрыты неистовыми криками народа», — доносил Слепцов Александру II.

Чтобы прекратить это упорное сопротивление «бунтовщиков», власти решили немедленно наказать всех «зачинщиков бунта». Однако на приказ выдать зачинщиков крестьяне кричали: «Не выдадим никого и не смеете взять ни одного».

Один из крестьян соседней с Голицынской вотчины, из деревни Бутилово, Дорофей Федоров, вышел из толпы и, подбежав к солдатам, с «азартом», как сообщают донесения, стал ругать представителей власти, обвиняя их в обмане народа, в подлоге манифеста. На глазах у всех присутствующих его схватили, вывели из толпы и с барабанным боем прогнали два раза сквозь строй 60 солдат. Пока шла «мирная» борьба между властями и крестьянами к месту сходки собралось около 1500 сочувствующих крестьян из других помещичьих имений, чтобы узнать, в чью пользу решится спор голицынских крестьян с властями. В этой обстановке Слепцов решил предпринять более решительные меры. Приказав солдатам зарядить ружья, он снова потребовал выдачи главных «бунтовщиков».

«Бери всех, — отвечали ему крестьяне, — мы на все решились», — а сами в это время еще дружнее сцепились рука об руку. Около 300 солдат и гжатская инвалидная команда, взяв ружья наперевес, по приказу своих офицеров с трех сторон стали окружать двухтысячную толпу крестьян, надеясь таким образом выхватить наиболее активных повстанцев. Крестьянам бежать было некуда, — за спиной был пруд. Двухтысячная толпа все более сжималась в узкий, непомерно тесный круг. Тогда крестьяне с ожесточением бросились на солдат, пытаясь вырвать у них ружья. И тут началось беспощадное избиение безоружных крестьян прикладами, в ход были пущены даже штыки. Крестьяне наносили солдатам удары ножами и отнятыми ружьями. Развернулось страшное побоище.

Наконец удалось прорвать солдатскую цепь. Крестьяне начали разбегаться в разные стороны. Солдатам удалось схватить 125 человек, которых тут же всех высекли. На месте этой ожесточенной схватки осталось 22 убитых и 40 тяжело раненных крестьян, которые вскоре почти все умерли. Несколько десятков человек получили легкие ранения.

В «Отчете о ходе крестьянского дела в Смоленской губернии в 1861 году», представленном императору в январе 1862 года, говорится, что «у князя Голицына убито и умерло от ран до 60 человек».

Ударом штыка в правый висок убит был один из руководителей восстания, приведших крестьян к присяге, крестьянин селения Полозово Алексей Семенов. Погибли также и другие инициаторы выступления крестьян — Мартын Семенов из Подвязья, Афанасий Игнатов из Петушков. Пятерых инициаторов и руководителей волнения, первыми подавших голос о том, что они вольны, Тимофея Алексеева, Семена Алексеева, Михаила Николаева и других, арестовали и заключили в тюрьму. Для окончательного усмирения и полного подавления всякого недовольства крестьян на неопределенные сроки в деревнях были поставлены на постой две роты солдат. Александр II, получив донесение об успешном подавлении волнения в имении Голицына, вынес благодарность и наградил «за боевые успехи» Слепцова, офицеров воинских команд и особо отличившихся солдат.

Губернские власти для подтверждения истинности манифеста и предотвращения новых волнений крестьян объявили о наградах и благодарностях императора за усмирение самуйловского волнения в специальном воззвании по всей губернии.

Беспощадная расправа с восставшими заставила покориться не только голицынских крестьян, но и крестьян соседних имении, оказывавших «неповиновение» своим помещикам. Слепцов по этому поводу с гордостью писал

«Страшный пример этот произвел благодетельное влияние на окружные местности; в тот же вечер крестьяне из имений гг. Масловой, Храповицкой, князя... Голицына и г-на Никулина, всего более 7000 душ, прислали выборных с изъявлениями полной покорности и прося простить им их заблуждения».

Несколько раньше самуйловского восстания, в cepедине апреля 1861 года, возникло волнение крестьян помещика Дмитрия Орлова {См. Крестьянское движение в 1861 году после отмены крепостного права, ч. I и II. Донесения свитских генералов и флигель-адъютантов, губ. прокуроров и уездных стряпчих, М, 1949, стр. 220-221.}. Еще в 1859 году Орлов повысил оброк с тягла с 8 рублей 67 копеек, который выплачивался крестьянами раньше, до 15 рублей, то есть почти вдвое. Он самовольно продал общественный мирской хлеб, хранившийся в запасном магазине, отобрал у крестьян общественные ломбардные билеты более чем на три тысячи рублей.

После объявления манифеста о «воле» крестьяне отказались от платежа оброка, как непосильного и крайне отяготительного, потребовали полного отчета в продаже мирского хлеба и возвращения миру всей суммы денег, вырученной за хлеб. Они самовольно удалили всех начальствующих лиц из имения и угрожали в случае сопротивления помещика и его администрации разорить их дома и даже убить их самих. На уговоры священников и земской полиции подчиниться помещику крестьяне отвечали, что «они ничего и никого знать не хотят и что сумеют поставить на своем».

Однако крестьянам помещика Орлова, как всем крестьянам того времени, свойственна была наивная вера в «справедливость» царя-батюшки, вера в него как в защитника народных интересов. Упорно отказываясь от повиновения своему помещику и местным властям, крестьяне отправили, однако, с прошением трех ходоков в Петербург к царю. Ходоки были арестованы земским исправником в Гжатске. Узнав о задержании своих посланцев, крестьяне направили на выручку 50 человек. Властям было заявлено, «что если этих задержат, то пошлют 100 человек».

Натолкнувшись на упорное сопротивление крестьян, уездные власти запросили от губернатора войска. Из Вязьмы срочно прибыли две роты 2-го батальона Колыванского пехотного полка. В Гжатск явился полковник

 Слепцов.

Появление войск вынудило крестьян покориться властям. Без промедления начался сбор оброка. Более активные участники волнения подверглись полицейскому «исправлению». На месте было наказано пять человек, в Гжатске при земском суде 17 человек. К более «виновным» была поставлена на семь дней «военная экзекуция» в составе роты солдат.

В начале мая 1861 года началось волнение более чем двух тысяч крестьян кн. Е. В. Салтыковой, имение которой находилось в сельце Екатерининском {См. Крестьянское движение в 1861 году после отмены крепостного права, ч. I и II, изд. Академии наук, 1949, стр. 226-227, 229-300.}. Причины волнения недостаточно ясны, но существо его состоит в том, что крестьяне категорически отказывались нести барщину на помещика. Несмотря на убеждения земского исправника, увещания священников, крестьяне, по заявлению исправника, «решительно объявили, что оброк платить будут, а на господскую работу не пойдут».

Власти вторично зачитали крестьянам манифест и некоторые статьи «Положений», но «никакие меры на них не могли подействовать», — доносил губернский прокурор Семеновский в министерство юстиции.

 В имение прибыли, кроме уездного земского исправника, флигель-адъютант полковник Слепцов, уездный предводитель дворянства и становой пристав. Из Вязьмы были затребованы три роты Колыванского полка, а из Гжатска — инвалидная команда.

Власти выхватили из толпы шестерых крестьян, проявивших наибольшую активность, и публично высекли. Крестьяне вынуждены были покориться и приступить к барщинным работам. Главных «подстрекателей» из крестьян — Василия Титова, Якова Петрова и бурмистра Петра Егорова взяли под стражу и отправили в Гжатск. Две роты Колыванского полка были оставлены у крестьян на постой. Как доносил губернский прокурор в Петербург, из имения Салтыковой уездные власти немедленно отправились в имение княгини Долгоруковой и другие соседние с ней имения, «где крестьяне в числе 6000 человек также отказываются от работы».

Таким образом, крестьяне Гжатского уезда являлись одним из активных отрядов русского крестьянства в борьбе с крепостнической реформой 1861 года. Гжатские крестьяне, как и многие бывшие крепостные крестьяне России, решительно протестовали против объявления крестьянских земельных наделов, веками обрабатываемых ими, собственностью помещиков, против сохранения барщины и оброка, следовательно, против оставшихся в силе феодальной зависимости и феодальной эксплуатации. Но выступления гжатских крестьян страдали теми же слабостями, которые были свойственны всему движению крестьян, - наивно-монархическими иллюзиями, стихийностью, неорганизованностью, раздробленностью. Поэтому борьба не привела и не могла привести к успеху. Для успешной борьбы крестьян необходимо было руководство рабочего класса, который только что начинал формироваться и выступать на исторической арене.