Последний день зимы! Встретим же весну с криками радости! Время начала новой жизни, сессии и обострений у обоих полов. Мое обострение началось даже как-то рановато, впрочем, я не жалуюсь. У кого-то золотая осень, а у меня золотая весна.

Вечер я проболтала по телефону с Беллой, мне было абсолютно и искренне наплевать на отцовские хитроумные планы, которые он плел, сидя внизу с биохимиком-генетиком. Страшный человек, Разумов, мало того, что отравит, и не докажешь, так еще и сошлется на гены и скажет, что у меня склонности к суициду. Размечтались. Чтобы я по собственной воле облегчила жизнь папочке? А кто же будет ему на нервы капать?! Мне некому передать свою важную миссию.

Меня и лыжи не смогли расстроить. Если учесть, что я не умею тормозить и поворачивать. Один круг вполне можно пережить. Я это доказала, завалившись боком в большой сугроб, покрывшейся ледовой коркой, но любезно пустивший меня в свою толщу. Так приятно лежать в сугробе, когда к твоим ногам пристегнуты две двухметровые доски, а в руках — потенциальные орудия убийства.

Беллка все крутилась вокруг меня, как хитрая лиса, подлизываясь и улыбаясь. Она между этим еще успевала стрелять глазками по коридору, пытаясь углядеть биохимика. Последнее время я стала замечать у подруги привычку — волнуясь, она гладила свои волосы. Могла взять прядку, и наглаживать ее до блеска, или до потери такового. Сегодня я выдрала у нее локон прямо из пальцев.

— Прекрати! Ты мне на нервы действуешь своими парикмахерскими замашками! Трихолог, блин!

— Кто? — Она либо не услышала меня и последние две минуты ждала появления Разумова на лестнице, готовясь расстилать красную ковровую дорожку, либо действительно не знала значения этого слова. Я отмахнулась.

Ко мне подошел мальчик, с которым я собиралась заниматься препаровкой у Золотухина. Вполне милый с каштановыми волосами, голубыми глазами и очень яркой мимикой. Фима, одним словом. Чем-то он походил на волчонка, особенно, когда высовывал язык, гримасничая. Мы разговорились, так как меня били эмоции, а они обычно это делают с особой жестокостью и выливаются через край, то через десять минут нашего общения, Ефим понял, что препаровка меня привлекает не только возможностью покопаться в трупах. Сначала он засмеялся, я била его, как могла, но мои удары казались ему легкой щекоткой. Его смех плавно сходил на нет, в глазах появлялось беспокойство.

— Ты это серьезно?

— А что не видно?

Взглянув мне в глаза, он просто кивнул. И на этом спасибо. Это не может быть несерьезно. Я заметила в себе много странного с момента возникновения этого явно нездорового чувства. Как странно, весь день улыбаться и радоваться только одному его существованию, а вечером — почти реветь в подушку, осознавая невозможность этого романа. Валяться на облаках, испытывая «моральный оргазм» при его появлении в коридоре, и сжимать грудную клетку, чтобы не разлетелась на куски от боли, оставаясь одной. Угораздило же…

Я теперь просыпаюсь в дни анатомии с двояким желанием. Первое — нестись туда как можно быстрее, увидеть его, и второе — держаться оттуда подальше, чтобы не опозориться, если Золотухин решит меня спросить. Я ведь постоянно не доучиваю!

Спокойный день, если не считать попытки выучить бэху. Я орала на весь дом и грозилась выкинуть учебник в окно. Жаль, он библиотечный… так уже валялся бы на свалке. Нет, книжка еще ни в чем не виновата. Виновата моя голова, которая отказывается воспринимать что-либо, отдаленное от анатомии хотя бы на корпус. По возвращении отца я сделала похоронное лицо и медленно ушла к себе, он даже подивился, не нарвавшись на скандал. Я и так умею. Иногда.

* * *

Первый день весны! Какой-то у меня календарный стиль пошел. Скоро буду писать: третий день от второго месяца моей влюбленности в Золотухина. Мда, кому какой календарь надо. Презабавный день. Особенно меня поражает положение моей фамилии в списке или ее заметность. Стоило Разумову зайти в кабинет своим быстрым шагом все с той же немного сутулой осанкой, спрятанными в карманы халата руками и легким шлейфом табака, он начал опрос. Не прошло и пяти секунд как его глаза уткнулись в мою фамилию. Я в списке четвертая с конца, нас восемнадцать человек, какова вероятность, что его взгляд попадет именно в меня? Я неохотно поднялась на ноги. Меньше всего мне хотелось общаться с человеком, который видел меня настоящую вне стен академии — скандальную и упертую. Он остановился на мне глазами и улыбнулся, задал вопрос. В принципе он был легким. Я начала отвечать.

— Правильно, — перебил биохимик. — Вот так найдешь себе дебиленка, вроде и не подходите друг другу, а со временем притретесь. Или тебе постарше нравятся?

Белла чуть не подавилась смешком. Я нахально улыбнулась в ответ и, на мгновение мне показалось, что биохимик подмигнул мне. Это ему папочка мой наболтал, или он экстрасенс и знает, что минуту назад я думала о Золотке? Далее он сам дорасказал все по моему вопросу:

— Ну, я вижу, что вы понимаете то, о чем говорите. Садитесь.

Удивленная, я уселась. А он продолжил допрос и угнетение студентов.

На лабораторной сделали вывод: если Белла во время сдачи биологического материала (плюнуть в пробирку для анализа) думает о Разумове в одном халате, танцующим в торте, активность амилазы резко уменьшается.

Физика прошла очень плодотворно. Пока я слушала нашу кураторшу — веселую женщину без тормозов, рука сама стала набрасывать в тетради линии. Мне нравилась Валентина Ивановна, она позитивно эмоциональная, своего рода катион. Мне всегда казалось, что она хорошо ко мне относится. Видимо, я анион. Судя по папашке, именно так и есть! Пальцы продолжали двигать карандашом, закрашивать клеточки, подтирать излишки, выводить мельчайшие детали. Я словно впала в транс, а когда очнулась, чуть не охнула. На простом листе в клеточку у меня получилось графическое изображение моего Золотка со всеми его мелкими морщинками, с лукавой усмешкой и блеском в глазах. Мне так хотелось, чтобы изображение ожило, порвав бумагу и явив мне моего анатома. Я провела пальцами по картинке. Не зря в детстве училась рисовать. Я тихонечко сфотографировала свое творчество и перекинула его Белле и Полине. Присмотревшись, они через пару секунд синхронно подняли вверх большие пальцы. Удовлетворенная их положительной оценкой, я вернулась к своим мыслям.

В голове рождались планы не день, я расписывала практически поминутно, как вернусь домой, обогнув отца, заберусь к себе в комнату и буду учить гисту с анатой. Три пары — времени должно хватить. Но моим планам просто не суждено сбыться! Запомните: планировать стоит очень осторожно. Пока вы в деталях простаиваете свой график, может случиться все что угодно. Вплоть до того, что Разумов с улыбкой выйдет на лекции, извиниться перед всеми за дебилят и станет называть студентов не иначе как «дети мои». Но это было лирическое отступление, теперь к сути дела. На лекцию к нам в гости заглянул зам декана (лично я его видела впервые). Худощавый, с вытянутым лицом и в очках, он сообщил, что сегодня мы идем копать снег. Потрясающе! Что может быть лучше кроме как стоять полтора часа и наблюдать за мальчишечьими потугами поднять лопату с белой шапкой мокрого снега? Однако все оказалось не так. Девочкам тоже вручили орудия труда.

— Что за дискриминация по половому признаку? Чем вы от мальчиков отличаетесь?

Действительно. Могу перечислить с десяток факторов, почему мне нельзя копаться в снегу в юбке и тонких колготках! Староста же забыл заклеить в голове лишнюю дырку скотчем, и важная информация у него оттуда периодически вываливается, как из дырявого мешка.

Белла, стоявшая рядом, тоже не светилась от удовольствия, она пыталась спорить, но ее не слушали. Полинка хохотала над моим ворчанием. Всегда не могу понять: почему мои метафоры глубокого состояния злости, предшествующего пинкам и всеобщему коллапсу окружающей местности, приводят Полинку в пищащий восторг? Она ухохатывается над моими выкриками души.

Выяснилось, что я с трудом поднимаю лопату, что уж говорить об уборке. Повеселил мальчик из второй группы — вечно сонный и пучеглазый, он, не стесняясь в выражениях, высказал все свои мысли по поводу происходящего. Мне даже полегчало немного морально.

— Долбанная академия! — Проворчала я, не донеся очередную порцию снега до места назначения. — Нельзя что ли подождать, пока снег сам растает?

— Видимо нельзя. — И как она может оставаться такой спокойной?! Я вот сейчас кому-нибудь лопатой пол черепа срежу! Оглянувшись, я зауважала нашего зам декана. Несмотря на всю ректальность ситуации, он работал вместе со всеми. — Ты думай о чем-нибудь хорошем.

— О Золотке?

— О, давай, все хорошее в нем вспоминай! — Улыбнулась мне Полинка.

Тут уж работа закипела! Каждый бросок снега сопровождался примерно такой мыслью: «За глазки его яркие! За губки его сладкие! За руки его точные! За ум его острый! За юмор его милый!»

По окончании этой дряни замдекан выдал потрясающую фразу:

— Что ж до встречи.

— Сплюньте! — Он усмехнулся и отпустил нас.

Морально я настраивалась на маршрутку и анатомию. О, здрасте! У академии стояла фиолетовая Ламборджини. Стоило мне выйти, она мигнула фарами. Надеюсь, она не привлекает к себе внимание. Ага, так же незаметна как слон посреди улицы. Я уселась на переднее сидение и проворчала что-то относительно субботника.

— У тебя талант махать лопатой, может, стоит сменить профессию?

— Ты что все видел?! И не забрал меня?! — Я перешла на крик.

— Зачем? Я такое не каждый день вижу. Дома тебя пылесос не заставишь взять.

— Да пошел ты! — Я сложила руки на груди и уставилась перед собой. Взгляд машинально метнулся к зеркалу заднего вида. Опять!

Улыбаясь, за нашими разборками наблюдал, да-да, именно Разумов!

— Мы завезем Сашу домой.

— Ты сразу прописку оформляй.

Я бросила взгляд на биохимика. Моя злость его только развлекала. Я бы на его месте (о ужас! Я на кафедре БХ! Фуфуфу!) уже давно себя (то есть меня) возненавидела и хорошенько проучила. А он нет, сидит, ухмыляется.

Дома я поспешила отделаться от компании и уселась учить анатомию. Когда шум стих, спустилась в гостиную и устроилась там с книжкой в руках на диване. Я честно старалась не засыпать, но силы быстро меня покидали. Их высосал субботник, мало того, я знала, что завтра у меня будет болеть все! Я на секунду прикрыла глаза. Завтра я увижу Золотко… он будет улыбаться мне, я не выдержу и вновь повисну на нем обезьянкой, но на этот раз он ответит мне…

— Колыбельную спеть? — Я подскочила, анатомия свалилась к ногам. Разумов тихо смеялся над моим ошарашенным видом. Одним словом биохимик!

Я наклонилась поднять учебник, но он меня опередил.

— Спасибо. — Неохотно ответила я, зевая.

— Ты другие предметы вообще учишь?

— Периодически. — Подумав, ответила я. — Анатомия очень важный предмет.

— Медицину нужно изучать на молекулярном уровне, а не на органном, это устарело.

— Ага, а потом искать щитовидную железу в прямой кишке! Приходят с болями в определенном месте.

— И их отправляют на анализы.

— Так можно просто анализов навыписать и сидеть пить кофе!

— Ты всегда со всеми споришь? — Он немного прищурился. Я заметила круги под глазами. Не спит дяденька по ночам.

— Нет, только с определенным кругом лиц и только по настроению. — Очередная улыбка. Я поражалась. Ему словно нравилось, когда с ним начинали огрызаться.

Он продолжал с улыбкой на меня смотреть. Мне стало некомфортно. Я подхватила учебник и, сославшись на кучу уроков, улетела наверх. Там зажмурилась и потрясла головой: дурацкая мысль! Еще его не хватало!

Время меня не щадило. Я не успевала физически усвоить такой большой объем информации. Голова раскалывалась. Вот так все серьезно… я боюсь завтра завалиться. Боюсь не ответить на гисте и на анатомии, боюсь забыть все, потому что влюбилась в него! Боюсь его разочаровать, потому что из-за усталости и отсутствия времени ничего не успела! Как все это трудно… вечером окончательно на все плюнула: Да пошло все на фиг! Я не буду плакать! Я итак устала, Все заколебало!!!! Забив на кутерьму в голове и в сердце, я села смотреть сериал. Два так два. Будет повод отработать. О! Михаил Иваныч, оп, оп, оп, оппа двоечка! Отработочка!

* * *

Ну и денек! Кажется, эта фраза подходит под два из трех дней в академии. Гиста — жесткая наука, а скоро еще колок намечается. У меня стресс! Благо, стресс быстро самоликвидировался, стоило мне попасть на кафедру анаты. Аната… звучит, как имя любимой женщины! Начала сегодняшнее наблюдение с затылка, а потом он шел обратно… такой привлекательный! Я любовалась, таяла под его взглядом, поняла брюшину. Он опять над нами прикалывался. Люблю его добрые шутки, особенно он любит медведей:

— Печень полезный орган, там витамин А содержится. Но она так же может быть и ядовитой, у белого медведя, например. Так что не ешьте печень белого медведя. — Мы хихикнули. — А что смешного? Может, вы на каникулах поедете в Антарктику и будете там за белыми медведями гоняться.

Девчонки ухохатываются надо мной! Одногруппницы вообще не представляют, почему я такая довольная хожу.

— Агат, ты что влюбилась?

— Ага! — По привычке ответила я, накручивая на палец локон и провожая пожирающим взглядом сутулую спину анатома. Не надо стесняться, он ведь такой классный!

— Что же там за парень такой?

Тут уж Белла не выдержала и с диким смехом почти повалилась на меня. Перед препаровкой она пожелала мне удачи и потребовала в лицах ее рассказать. Староста нас тоже кинул: у него дела какие-то. Вот и правильно — меньше народа — больше Золотухина.

Признаться, я не так себе все это представляла. Впрочем, все то, что мы пытаемся представить, никогда не случается именно так, как мы думали. Судьба имеет более яркую фантазию, нежели люди. И чем богаче ваша, тем сильнее она изощряется, чтобы вас удивить и переплюнуть. Золотко показал нам, как пользоваться скальпелем, держать его и работать. И дал легкое задание на внимательность и кропотливость. Мне показалось, что его радует мое серьезное выражение лица и настройка мозга именно на работу, а не на физиологию размножения. Естественно, я ждала непосредственной близости, а получила — объяснения и все. Он слинял, а мы с Фимой резали. По ходу, мы нашли общий язык, я мало говорила и много слушала. Мое сердце рвалось внутри, требуя присутствие Золотухина.

Когда мы устали (препаровка заканчивалась именно в этот момент), то стали собираться домой.

— Тебя проводить?

— Нет, спасибо. Я тут подотру, а то мы немного формалин разлили. — Вежливо отказалась я.

— Да я подожду.

— Не надо! — Пытаясь сказать взглядом все свои чувства, проговорила я. Фима оказался сообразительным мальчиком.

— Понял. Золотое время. — Я хихикнула. Он пожелал мне удачи, обнял на прощание и ушел.

А я взяла тряпкой и стала вытирать лужу резко пахнущей жидкости. Интересно, а как это, крутить роман с преподом?..

— О как! А где ваш кавалер? — Я чуть не выронила тряпку от неожиданности.

— Ушел. — Я промыла тряпку в раковине и бросила ее на положенное место. Желудок жалобно заворчал. Я ведь ела последний раз часов в семь утра…

— Эксплуатирую вас. — Он улыбнулся моей любимой, сводящей с ума улыбкой. В этих глазах ему было не больше двадцати. Я улыбнулась в ответ, правда, скорее раковине. — Вы голодная? Вас покормить?

Я даже ответа придумать не успела. В честь чего он такой заботливый?

— Пойдемте!

Я скорее рефлексивно пошла за ним. Мы спустились в буфет внизу, анатом купил мне пару пирожков с картошкой, кофе и шоколадку, а себе взял салат. Я не могла понять, что происходит. Академия была почти пуста. Буфет работал больше для задержавшихся преподавателей. Мы устроились за дальним столиком, я с диким аппетитом набросилась на пирожки, забыв даже поблагодарить анатома.

— Ничего себе! — Сам он медленно ел салат. Он не побуждал меня к разговору, я была слишком занята едой, а когда желудок немного наполнился, я решила сама разобраться в происходящем.

— К чему все это? — Он поднял на меня взгляд, давая понять, что слушает. — Обед…

— Если вы умрете у меня на кафедре от голода, я утону в бумагах. — Я хихикнула, не сдержавшись, но постаралась напустить на себя серьезный вид. Не получилось. — А, если вдаваться в подробности, мне хотелось посмотреть, адекватно ли вы восприняли мои слова. Вы ведь понимаете всю абсурдность ситуации…

— Конечно. Что общего может быть у нас с вами?

— Вот именно. Молодежь ведь читать скоро разучится!

— Неправда!

Мы начали спорить. Эта перепалка сама собой завертелась. Я называла книги, которые читала, а он не верил, пока я не переходила к содержанию и мелочам, так же наши разговоры перемещались в музыку, кино, театр. Я даже забыла, в чьей компании я сижу. Это словно был просто знакомый мужчина, которому я симпатизировала. Пили кофе, обжигающий, ароматный. Не знаю, сколько мы просидели, я уже ухохатывалась над его комментариями к некоторым сценкам из жизни студентов, когда нас выгнали, сославшись на время.

Я даже разочаровалась, но на остановку мы тоже пошли вместе.

— Не знала, что вы такой!

— Странно?

— Да. Особенно без халата.

— Точно.

Я бросила на него взгляд и споткнулась. Меня тут же подхватили. Я, совершенно не соображая от шока, повисла у него на руке. Меня никак не отпускало чувство нереальности происходящего.

— Зачем все это?

— Вам не нравится? — Откуда столько эмоций? А как мастерски он их выражал! На парах ведь ничего не дождешься, кроме шальной улыбки.

— Нравится! — Быстро выдала я.

Золотко остановился:

— Между нами ничего не должно быть. Но вы девушка интересная, и если сочтете более тесное общение приемлемым вариантом…

— Типа дружба и что кого?

— Ну у вас и слэнг у молодежи! Выражаясь вашим же языком, да, типа того.

— Да это же охренительно! — Я почти взвизгнула от счастья.

— Ну, вот опять! Только… — я замерла. — Никакой огласки, тем более в академии.

— Обижаете!

Дойдя до остановки, я грустно выдохнула. Время приближалось к пяти часам.

— Не хочу расставаться.

— Всего два дня до вторника. Выучите брюшину.

— Обязательно. Михаил Иванович, а жене что скажете?

— Вы и о жене знаете?

— И о детях. — Кивнула я.

— Откуда информация? — Я лишь развела руками. Не сдаю свои источники по имени Даша. — Правду скажу. Что со студентами погулял.

— Я во множественном числе?

— Упаси Бог! Вы в единственном мощнее атомного взрыва!

Я засмеялась. Молчание.

— Что ж, до вторника.

— До свидания. Спасибо за… чудесный день. — Я выдохнула, приподнялась на носочки и осторожно поцеловала его в щеку. Он сделал шаг назад.

— Только без этого.

— Извините. Не удержалась. — Он покачал головой, хотя особого осуждения во взгляде я не увидела. Подъехала моя маршрутка, и я заскочила в нее. Я чуть от восторга не сползла прямо по стеночке салона. Вот это да!