У меня тряслись колени, когда я вернулась в комнату. Я закрыла лицо руками, беспорядочно улыбаясь. Мне словно отменили смертную казнь. Трезвые мысли, говорившие мне о надвигающихся проблемах, отметались на задворки сознания. Я не хотела обращать на них внимание, и весь день проучила гистологию с анатомией. Все так зыбко и опасно, я могу столько всего разрушить из-за минутной слабости. Мне вспомнилось мамино лицо. Я крепко сжала свой камень, висящий на шее. Я буду бороться! За свое счастье, за спокойствие Миши. Здесь уж мне не будет равных.

Еще никогда час трясучки в маршрутке не был для меня таким счастьем, никогда я так не радовалась альбому и карандашам на гисте, милой Алевтине с ее добрыми, почти материнскими, улыбками. И, конечно же, моему Мише…

Увидев его в коридоре, я, совершенно не стесняясь, бросилась ему на шею. Он выглядел настолько удивленным и в то же время счастливым, что ответил лишь спустя несколько секунд.

— Агаточка, не на глазах у всех ведь! — Он ласково отстранил меня. Сколько спокойствия и радости в его ярких глазах, полных света. — Ты сегодня не узнаваема. Все разрешилось?

— Не знаю, насколько разрешилось. Если что…

— Можешь на меня рассчитывать. — Просто сказал Миша, глядя на часы и подталкивая меня к аудитории.

Полушария головного мозга ждали нас. Миша вызвал мою одногруппницу и попросил показать несколько борозд. Поставив ей заслуженную двойку, он отправил девушку на место. Я заволновалась. Она ведь что-то показывала.

— Так… Соколова Агата Леонидовна!

— Во блин! — Не стесняясь, выдала я. Миша спрашивал меня лишь однажды, в начале семестра. Можете представить, как я удивилась.

Я поднялась и, щелкая каблуками по деревянному полу, подошла к препаратам. Миша попросил показать центральную борозду, далее пошли другие вопросы. Я отвечала. Он все это говорил во вторник. Какой бы я не была, я слышала его голос и воспринимала информацию. Хотя на анате я делала сразу две вещи — старалась понять строение ЦНС и мечтала оказаться с ним наедине. А там уже мое воображение улетало фениксом. Почему фениксом? Миша каждый раз сжигал мою надежу своим мамонтовым спокойствием, а я возрождала ее из пепла. Я осознавала его другом, но как любая девушка надеялась, когда-нибудь он не сдержится, и мы станем ближе. Когда это будет, он будет нянчить правнуков… или моих собственных детей.

— Правильно! Молодец! — Миша ярко мне улыбнулся.

Я ответила такой же яркой улыбкой и осталась стоять рядом. Мне можно было находиться около него на опросе, заглядывать в журнал, задавать глупые вопросы, за которые остальных уже давно бы записали в хронические двоечники, и залетать в кабинет со всякими делами и просьбами. А еще, как оказалось, я отвечала за присутствие Миши на кафедре и за его хорошее настроение. После половины пары ко мне подошла Белла и выдала потрясающую вещь. Ее спросили следующей.

— Покажите теменную долю. — Подождав, пока Беллка помашет рукой над мозгом, Миша покачал головой. — А чего вы всей пятерней машете?

Опрос дался тяжело обоим. Он уже перешел на ты, повысил голос, умоляя Беллу не перескакивать с борозды на борозду — «не лезть через забор». С огромными глазами он влепил ей тройку, утверждая, что это огромный аванс и что Белле надо бы сходить к неврологу, а то у нее много непроизвольных движений. Подруга заверила, что обязательно сходит. А вот что выдала Белла:

— Агат, ну ты бы его хоть удовлетворила перед парой! А то он злой такой!

— Я не могу сейчас! — Она посмотрела на меня как на дурочку.

— У тебя, что рта нет?

— Иди ты, Белл!

Она улыбнулась и увернулась от моего косого удара. Потом она повисла у меня на локте и начала допрос, чего я такая счастливая, не изменил ли дядя Миша своего мнения и не предложил ли мне сдать коллоквиум под столом или даже роль штатной любовницы. Я не тратила силы на ее переубеждение. Смысл? Она все равно продолжит выдавать потрясающие мысли, я имею отличную возможность посмеяться.

Вторая половина пары прошла под темой «Базальные ядра».

— Скорлупа, putamen, мальчики не путать на экзаменах с похожим словом.

Мы немного похихикали, после общего рассказа, Миша показал нам все на препаратах:

— Вот хвостатое ядро, на сперматозоида похоже. Видели сперматозоида? — Мы закивали. — Это его головка, а на срезанной части тело и хвост.

Мне нравились его аналогии, я запоминала материал быстро и без проблем. Особенно, когда жила у него дома. Мама успела мне высказать свое мнение об уходе, но когда я поделилась своими впечатлениями как-то поугасла. Она хотела, чтобы я была счастлива, но не влипала в истории. После рассказа о мишиной проверке она и вовсе успокоилась. Я теперь взрослая. Умею сдерживать свои телесные желания в пределах мозга.

После пары осталась любимая препаровка. Мы уже хорошо расковыряли голову, Миша обещал принести нам голени. Мы бы чистили их от фасций и разделяли пучки.

— Вам точно нравится?

— Не нравится, не сидели бы. — Честно ответил Фима, склонившийся над скоплением сосудов и вычищая между ними жировую клетчатку.

Миша хитро улыбнулся мне и ушел к себе. Его кабинет сейчас походил на теплицу. У окна стол занимала рассада в пластиковых стаканчиках. Увидев этот домашний мини-садик в первый раз, я ухохоталась, чуть не столкнув один из черепов золотухинской коллекции.

— У тебя дача есть?

— Да. Летом съездим, будешь помогать сажать.

— Издеваешься? — Миша развел руками. Он был настроен вполне серьезно. Очень эротично кверху мускулюс глютеус в грядках копаться.

Мы осторожно распарывали фасции, очищали пространство, наслаждались разговорами и смеялись над всякими мелочами. Фима тоже не удерживался и подкалывал по поводу моей страсти к анатому. Что ж, сейчас она поутихла, энергию я направляла на учебу и противостояние отцу.

Стоило мне подумать об отце, как меня что-то укололо в грудь. Кулон царапнул! Надо зачистить застежку. Мне вдруг стало не по себе. Ох, устроит он мне дома коллекцию проблем. Я выдохнула и попыталась унять сердце. Оно волновалось. Я ведь даже не за себя боюсь, а за Мишу. Я чуть успокоилась, сосредоточившись на мелкой работе. Мы сидели около часа, разгребаясь.

В коридоре послышался шум. Я мгновенно навострила уши:

— Что там происходит?

Фима тоже обернулся.

— Не знаю. — Я встала, он меня притормозил. — Да куда ты, наверное, к Михаилу Ивановичу.

Мне было так волнительно, что аж пошатывало, я была уверена, что это имеет отношение ко мне. Я обошла стол и, не снимая перчаток, выбежала в коридор. Почти в тот же момент из кабинета вышел удивленный шумом Миша. Картина была презабавной. Мой отец, разгоряченный предстоящим скандалом, с горящими как у дьявола глазами. Я непроизвольно сделала шаг назад и уцепилась за рукав Мишиного халата. Напротив отца стояла растерянная Кравчук уже без шапочки и халата. Несмотря на всю свою женственность и хрупкость (она доставала отцу до плеча), она не пускала его к мишиному кабинету.

— Что вам нужно, Леонид Тимофеевич? Вы какой-то нервный!

— Поговорить мне нужно с одним… — увидев нас, он насладился предстоящим триумфом. — А вот и они! Сладкая парочка!

— Что вы говорите? Это наш зав кафедры, Михаил Иванович Золотухин, выдающийся человек.

— И коварный змей!

Совершенно удивленная, Елена Игоревна крутила головой, пытаясь одновременно видеть отца, меня, вцепившуюся в руку Миши, и его самого. Я сжала губы, побледнела. Мне стало холодно.

— Вы что такое говорите? — Тихо спросила она.

Я сделала шаг вперед, Миша опередил меня и попытался задвинуть себе за спину, куда уж там.

— Я сама разберусь! — Проворчала я, почти срываясь на рык. Мне хотелось кинуться на отца и перекусить ему сонную артерию.

— Не лезь, мы давно должны поговорить. Леонид Тимофеевич, уверяя вас, ваши подозрения совершенно беспочвенны…

— Что здесь происходит? — Не выдержала Елена Игоревна.

— Ваш хваленый зав кафедры спит со студентками. — Отец сложил руки на груди и взглядом победителя и прокурора посмотрел на Мишу. Я даже удивилась, Миша выпрямился, становясь на голову выше. Обычно я доставала ему до носа, а теперь вряд ли до подбородка достану. Он был спокоен, хотя дыхание участилось.

— Ни с кем он не спит! — Прикрикнула я. Из кабинета показалась голова Фимы. — Скрылся! — Испугавшись моего тона и горящего взгляда, мальчик исчез в кабинете. — Ты все не угомонишься?

— Тебя ждет завтра самолет. А этот… индивидуум свое получит!

— Леонид Тимофеевич, вы перегибаете палку, для таких обвинений нужны весомые основания. Я Михаила Ивановича не один год знаю.

— Есть у меня дневники вот этой вот девочки, где она пишет, как она сдавала коллоквиумы по анатомии, подробно и очень красочно.

— Тебе не приходило в голову, что это мои фантазии? Миша никогда себе такого не позволит!

В коридоре появилась еще одна женщина, она тоже была анатомшей на кафедре — полная, со светлыми короткими волосами, в очках. Она подошла, желая спросить, что происходит, но не стала влезать в мои крики. Я почти переходила на визг. Я даже сделала шаг вперед, если бы Миша не удержал меня за локоть, я бы бросилась на него, прямо здесь.

— Агата! — Он зажмурился, пройдясь рукой по переносице. — Я к вашей дочери отношусь очень хорошо, она мне самому как дочь. Не более.

— А что здесь роман с кровавыми разборками? — Услышала я тихий вопрос новоприбывшей.

— Да, именно так! Пытаюсь припереть к стене старого болтуна!

— Не смей! Ты мне никогда не был отцом, им стал Миша! — Я попыталась вырваться, Миша перехватил меня поперек живота, я чувствовала, как его потряхивает.

— Миша?

— Вот видите! Вы человек тихий, со своими тараканами в голове, сидите в кабинете за железными дверями и совращаете девочек, таких же глупых, как Агата? А жена-то ваша знает?

Хватка ослабла. Миша побледнел, потом по лицу поползли красные пятна, я помахала рукой перед его глазами.

— Лера знакома с Агатой, не волнуйтесь об этом. Вы неправильно понимаете ситуацию.

— Так еще и ректорат узнает! У меня есть многое, что их заинтересует.

На его луб выступили капли пота, он пытался зацепиться за ворот рубашки и делал глубокие вдохи.

— Нет, конечно, это неправильно, субординация должна быть, но вы действительно не можете выдвигать такие обвинения!

— Мы всей кафедрой за него встанем, если понадобится. — Кравчук шагнула вперед, она выглядела решительно. Я восхитилась ее смелостью. — Вы мне казались здравомыслящим человеком, а сейчас я не узнаю вас. Это же Михаил Иванович! Какие ему студентки?

— Миша? Что с тобой? — Он попытался улыбнуться, но не смог.

Его рука метнулась к левой части груди и сжала ее.

— Гнать таких надо!

— Леонид Тимофеевич! Не преувеличивайте!

— Помогите! — Закричала я, когда Миша облокотился на стену всем весом и стал сползать вниз. — Ему плохо!

Анатомши бросились мне на помощь. Они быстро окружили Мишу и стали что-то делать. Одна расстегивала халат и верх рубашки, вторая считала пульс и трогала покрытый бусинами пота лоб.

— Давление повышенное. Звони в скорую! — Кивнула мне Елена Игоревна. Я быстро достала телефон и дрожащим голосом стала описывать произошедшее. — Леонид Тимофеевич, выйдите с кафедры!

— Вы что… — отец хотел пригрозить.

— Покиньте кафедру! А то я вызову полицию и заявлю о произошедшем!

Отец замер от удивления. Такого отпора от Кравчук он не ждал. Пнув со злости пол и пообещав найти управу на всю кафедру, он вышел. Елена Игоревна тут же попросила меня помочь им. Мы втащили Мишу в кабинет. Он был нетяжелым. Астеническое телосложение давало о себе знать. Мы посадили его на диван, я махала журналом.

— Окно открой!

— Хорошо. — Я бросилась к окну и чуть не отломила ручку.

— Рассада… — кое-как прошептал Миша.

— Какая рассада? Вы о себе подумайте! Агата, ищи тонометр и таблетки для снижения давления.

Я кивнула и стала рыться в мишиных ящиках. Вскоре нашелся тонометр. Таблеток не оказалось, он до сегодняшнего дня проблем с ним не имел. Скорая как всегда ехала со скоростью черепахи, нагруженной фургончиком с мороженным, к которому постоянно подбегали дети. Миша полулежал с прикрытыми глазами. Дыхание его было частым и хриплым, анатомши накрыли его серым халатом. Он мерз.

Я ходила из угла в угол, то и дело, подходя к нему и смотря на его изнеможенное лицо. Меня трясло, я не могла успокоиться.

— Пойдем в коридор, Евгения Олеговна с ним побудет. — Блондинка махнула нам рукой.

Мы вышли, стоило двери закрыться, как я хлопнула себя ладонями по лицу. В коридоре вновь появился Фима.

— Идите домой. — Сказала ему Кравчук спокойно.

— Я все убрал. — Он положил руку мне на плечо. — Держись. До свидания.

Елена Игоревна попрощалась в ответ и подождала, пока он уйдет с кафедры. Я плакала. В очередной раз, просто не могла остановиться. Меня всегда кидало в эмоциях. То смех, то плач. Вот и теперь.

— Это моя вина!

— Девочка, ну что ты так!

— Отец обещал устроить расправу, если я добровольно не брошу академию. Я не послушалась, это из-за меня Миша теперь…

— А теперь скажи честно, что происходит? Что у вас за отношения?

Я посмотрела в ее спокойное лицо, она была серьезна и хотела получить четкий ответ. А мне внезапно захотелось ударить ее, она несколько минут назад была готова силой выгнать отца за его обвинения, а теперь сама не верит в невиновность Миши?

— Вы не верите мне?

— Верю. Я просто не могу понять, почему ты зовешь его по имени, почему так переживаешь. Причина наверняка есть.

— Есть. — Подтвердила я. — Я не хочу об этом говорить. Миша… Михаил Иванович считает меня дочерью. Этого достаточно? — Вызывающе спросила я.

— Извини, если я тебя обидела. Просто у нас такое в первый раз на кафедре. Последний скандал был со времен свадьбы на кафедре гистологии…

— Уверяю вас, свадьбы не предвидится.

Она присела рядом со мной на корточки и ободряюще погладила по плечу, чуть улыбнулась, такой теплой материнской улыбкой, что я поняла: моя рука не поднимется. Она самое нежное создание в мире.

— Он словно ожил в последнее время. Мы все гадали, а оказалось, он просто нашел достойную студентку.

— Вы, правда, защитите его перед ректором?

— Надеюсь, что до этого не дойдет. — Задумчиво сказала Елена Игоревна. — Держись.

Я кивнула. В этот момент на кафедре появились двое в синей униформе с чемоданчиком. Увидев сидящую на полу меня, врачи озадаченно переглянулись. Поняв их изумление, я поднялась на ноги. Быстро сориентировавшаяся Кравчук повела их в мишин кабинет. Я стояла в дверях, смотря, как они меряют давление и что-то вкалывают ему.

— У вас давление повышенное часто? — Миша покачал головой. — Теперь будет. — Нерадостно заверил врач. — Надо госпитализировать.

— Что с ним? — Я загородила выход.

— Вероятно, гипертонический криз. В клинике точно скажем. Вы внучка?

— Типа того. — Ответила я.

Кравчук не дала мне поехать с ними в больницу, она отправила меня домой почти насильно, пообещав, что я все узнаю, но потом. А сейчас мне нужно домой. Лере она сообщит сама. А вот Кате стоит позвонить, что мне и поручалось. Надеюсь, хоть она меня с собой возьмет. Катя оказалась на дежурстве, и трубку брать не планировала.

— Вот и дозванивайся!

Пока Мишу осторожно грузили в машину, я была рядом.

— Агата! — Тихо сказал он. Я взяла его за руку, он попытался улыбнуться.

— Не надо! Прости меня, это я виновата. Я… впрочем, сейчас это неважно. Я тебе потом расскажу. — Я не выдержала и провела ладонью по его лицу. Он прикрыл глаза.

Когда двери закрылись, я услышала разговор врача и Кравчук.

— Это опасно, смертность высокая.

Тут уже сердце прихватило у меня. Я останусь без Миши. В глазах потемнело.

— Агата! — Они бросились ко мне. Я отшатнулась.

— Не подходите! — Слезы вновь подбирались к глазам. Вот почему они не хотят, чтобы я ехала. Это может быть его последний день, а я виновата во всем я. Я повернулась и поспешила скрыться. В этой машине уезжает моя жизнь. И не факт, что она останется со мной. Я остановилась, обернулась, посмотрела вслед. Если что-то случится… я не прощу себе этого.