Я выхожу из бутика и стремлюсь к центру мегамолла, где каток, смех, визг и аниматоры в костюмах динозавров.

Ищу глазами красный пожарный поезд. Он проносится мимо меня со свистом, но Макса нет в ярких вагончиках, и рядом с машинистом тоже нет. Макс сидит на скамейке возле катка, держа в каждой руке по рожку с мороженым. Рядом с ним сидит Даша и тоже держит рожок. Сюрприз мне, однако! Эта парочка, Макс и Даша, они вообще способны продержаться друг без друга больше трёх часов?

– Эй, мы так не договаривались, – говорю я, подходя к ним. – У нас совместный братско-сестринский уик-энд, а не твоё свидание.

– И тебе привет, – говорит Даша.

– На, возьми мороженку, для тебя купили, – говорит Макс.

– Я не сержусь за газовую атаку, – говорит Даша.

Они смотрят на меня невинными глазами, как котята из коробки на рынке – купи меня, купи, я тебе никогда не буду в тапки писать.

– Не, ребята, вы серьёзно считаете, что мне интересно быть балластом на вашем свидании? – уточняю я. И откусываю сразу треть рожка с мороженым. Дико ломит зубы. Ощущения экстремальные, но именно это позволяет сохранять боевой настрой.

– У нас не свидание, – терпеливо отвечает Макс. – Мы все вместе идём в кино, как договаривались. Мне было скучно ждать тебя с мастер-класса, пойми меня тоже.

– Ты не говорил, что мы будем втроём.

– А ты не предупредила, что хочешь пойти на мастер-класс. Успокойся. Кстати, что там было?

– Браслетики из резиночек вязали, – говорю я, чтобы он отстал.

– Браслетики? Я такие в пятом классе делала. Покажи! – оживляется Даша.

– Я все раздарила, – отказываюсь я.

– Я знаю, – говорит Макс. – Там, наверное, был мастер-класс по типу «Раскрой свою женскую сущность» или «Как стать успешной стервой». И тебе стыдно, поэтому ты нам не говоришь.

– Как стать успешной стервой, я могу кого хочешь научить. Точнее, я могу научить, как успешно остервенеть. Надо просто поговорить с тобой, Максик, минуты две!

– Идем, начало уже вот-вот, – перебивает Даша и поднимается со скамейки, бросает обёртку от рожка в мусорное ведро.

– Вы и билеты купили?

– А что, тебя, что ли, ждать? Так бы мы сами остервенели со скуки, – отвечает Даша.

Она всё-таки умная иногда, умеет ответить. До моего кунг-фу ей далеко, но старается. Если Макс останется с ней ещё на несколько лет, ему не поздоровится.

Мы поднимаемся на пятый этаж, в кинозал. Фильм, правда, не «Мэйт Хейт», который Макс советовал, но тоже прикольный, комедия про вампиров.

Дальше тянется новая учебная неделя, длинная и бессмысленная; кажется, что до среды целая вечность. Приходька продолжает меня игнорировать. И Страшный оставил свои порывы, прекрасные и душевные. Вот и хорошо, а то, если он меня продолжит раскармливать шоколадом, я разжирею и в любимые джинсы не влезу. Хм, а может, как раз в этом его цель, может, ему толстые нравятся больше, это мне раньше не приходило в голову. Какой коварный тип, надо за ним присматривать.

Наконец наступает среда. Я давно нашла на картах сто пятую школу, это довольно далеко, на Московке, я в том районе раньше не была. Там сплошной частный сектор и вообще довольно опасно. Ну, где наша не пропадала. Как-нибудь обойдётся.

Как я ни хочу этого избежать, но трость придётся взять с собой, вдруг собаки. Или что похуже. Трость я засовываю в рюкзак, чтоб на ней не читали надписи; набалдашник теперь торчит где-то возле моего правого уха.

Я даже потренировалась выхватывать трость из-за спины, как черепашка-ниндзя Донателло свою палку. Но в нужный момент это не спасло.

На меня напали. Предчувствия обычно не подводят: я опасалась, что будет что-то подобное, так и получилось.

Я выхожу из автобуса почти что в темноту. День увеличился по сравнению с декабрём, но темнеет всё ещё рано, а этот район малоосвещённый. Кругом голубые тени и редкие фонари, качающиеся на ветру под жестяными колпаками. Я уже готова углубиться в мешанину мелких домиков, как вдруг вижу на остановке последний оплот цивилизации: киоск в виде стакана с кофе. Рядом с киоском, выдыхая облачка пара, стоит подозрительно знакомая фигура в цветастой финской шапке с длинными завязками.

Прежде чем я успеваю подумать, что я делаю и зачем мне это вообще, у меня вырывается громкий и радостный вопль:

– Здорово, Приходька!

Уж не знаю, почему я обрадовалась, может, просто очень не хотелось блуждать одной среди этих страшных маленьких домиков, где из-под каждых ворот лают собаки. А может, я надеялась, что вдали от школы Приходька сможет вести себя естественней и мы наконец разрулим ситуацию.

Он стоит неподвижно, только ветер трогает завязки его шапки. Всё внимание Приходьки приковано к окошку раздачи. Смысл жизни Приходьки сейчас сосредоточен в стаканчике с кофе. Думаю, на ветру ему стоять очень холодно. И чтобы отвлечься от холода, он пытается посчитать, сколько стаканчиков кофе продавщица может выдать за день.

Когда я думаю об этом, мне становится смешно. Я решаюсь подшутить над Приходькой. Теперь я уже стараюсь не привлекать его внимания. Аккуратно перебираюсь на проезжую часть, через бордюр, покрытый слоем льда и снега и превращённый в горб типа «лежачего полицейского». Да, тротуары у нас плохо чистят, по проезжей части идти удобнее. Двигаясь по обочине дороги и прислушиваясь к шуму машин, чтоб меня не сбили случайно, я захожу за спину Приходьки.

Продавщица как раз выставила ему стаканчик с кофе. Я дёргаю левой рукой завязку его шапки, а когда он резко поворачивается и вцепляется в шапку, чтобы я её не стащила, – хватаю стаканчик и отскакиваю на безопасное расстояние.

К сожалению, стаканчик скользнул в моей варежке и вывалился на снег. Крышка не позволила кофе быстро вылиться, но наружу стрельнула коричневая жижа.

Приходька вопит, подбирает стаканчик и швыряет в меня не целясь. Тут крышка сорвалась наконец, и мой пуховик мощно окатило горячим кофе со сливками.

Я говорю Приходьке несколько слов, которые не стоит произносить при родителях, а потом отхожу немного от остановки, выбираю сугроб почище и падаю в него животом. Валяюсь на снегу, как тюлень, перекатываюсь на спину, вожу руками по животу, счищая снег. Да уж, как-то не очень помогли гигиенические процедуры. А ещё – вот сюрприз – пока я валяюсь, Приходька стоит надо мной. С тростью. Он как-то ухитрился выхватить трость у меня из рюкзака, пока я лежала на животе.

– Приходька, брось, а то уронишь, – командую я. Приходька действительно бросает. В меня, а куда ещё, с фантазией у него проблемы в последнее время. Я ловлю трость из положения лёжа, недаром я черепашка-ниндзя. Использую трость, чтобы подняться из сугроба. На помощь Приходьки надеяться не стоит.

Правильно я не надеялась на него. Едва я встаю, как он швыряет меня обратно в сугроб. Я пытаюсь встать опять, а он швыряет меня ещё раз.

– И что? Так и будем тут в сугробе сидеть? – развожу руками я. – Мне нельзя сидеть на холодном, извини. Это ты у нас отмороженный. Снегур Снегурович.

Я пытаюсь встать третий раз. Приходька обеими руками толкает меня обратно в сугроб. Глаза Приходьки за очками ничего не выражают. Вот совсем ничего.

– Ладненько, – говорю я, набираю горсть снега и швыряю изо всех сил, морду чтоб ему запорошить. Он уклоняется, почти ничего не попало. Я встаю опять, а когда он толкает меня, вцепляюсь в его дутые зимние перчатки, чтоб уронить его вместе с собой. Приходька выскальзывает из перчаток, как змея из кожи. Я вместе с перчатками опять оказываюсь в сугробе. Пассажиры на остановке с интересом косятся в нашу сторону. Уж на что у нас народ нелюбопытный, а и то обратили внимание. Жаль, никакой бабки нет, она бы быстро вмешалась в наши дела и заорала, что нельзя обижать девочек.

– Ладно, – повторяю я. – Мне тут почти не холодно и почти весело.

Я решаю взять Приходьку измором. Не пробую больше вставать, раскидываю руки и пытаюсь сделать снежного ангела на корявом залежавшемся сугробе. Потом, изогнувшись, ложусь на бок и делаю трофейными перчатками перья на ангельских крыльях. Когда весь сугроб покрывается пятернями, я отшвыриваю перчатки очень далеко, надеясь, что Приходька за ними пойдёт.

Приходька не идёт за перчатками. Я достаю телефон и погружаюсь в волшебный мир интернета. Приходька продолжает стоять надо мной. Пальцы у меня очень быстро начинают замерзать без варежек. Надо срочно что-то придумать, а то я окочуриться могу в этом сугробе или без почек остаться.

Наверное, от холода мне приходит в голову гениальная мысль. Я врубаю прямую трансляцию и начинаю снимать Приходьку на видео, громко комментируя:

– Дорогие зрители, разрешите вам представить новый экстремальный эротический канал, где люди совершают необычные вещи в тяжёлых условиях. Вот этот молодой человек утверждает, что ему ничего не стоит раздеться на тридцатиградусном морозе и совершить пробежку по частному сектору нашего города, который, как известно, опасней некуда. Видите, он уже начал раздеваться, снял перчатки, поаплодируем же этому храброму малому, поаплодируем!

Комментов мне не приходит на трансляцию, за исключением комментария Лены, которая случайно оказалась в онлайне и отправила мне фейспалм. Сейчас все уже пришли из школы и сидят за ужином или бегают по своим тренировкам и музыкальным школам. Тревогу поднять некому. Я тут могу сдохнуть в сугробе, а никому и дела нет.

– Зрители просят вас продолжать раздеваться, – говорю я Приходьке. – Несмотря даже на очевидные недостатки вашей внешности. Их заинтересовала ваша храбрость. Вы готовы нас порадовать?

Приходька делает резкий выпад, пытаясь выхватить у меня телефон. Тут я наконец хватаю его за рукав и валю на себя. Он барахтается и пытается встать, но я держу его руками и ногами. Тогда он бьёт меня головой в нос. Сильно. Его финская шапка смягчает удар, но всё равно очень больно. Я ору, отпускаю его и хватаюсь за лицо. Приходька вскакивает.

– Придурок, у меня и так сотряс был, а ты ещё добавил! – гнусаво кричу я на него, держась за нос. Приходька не обращает на меня внимания, отряхивает снег со штанов. А потом подбирает мой телефон, который отлетел и воткнулся в сугроб.

– Телефон быстро вернул! – я нешуточно разозлилась. Поднимаюсь, ноги враскоряку от напряжения. Приходька смотрит на меня, а потом швыряет телефон под колёса проезжающей мимо «тойоты».

Хруст пластмассы, визг тормозов. Мат водителя. Он, наверное, подумал, что ему гранату под колёса швырнули. «Тойота» останавливается. Выскакивает водила, крепкий мужик в кожаной куртке. Он сразу понял, кто виноват, и хватает Приходьку за ухо. Наконец-то хоть кто-то заинтересовался происходящим здесь беспределом.

Люди на остановке отворачиваются, притворяются, что от ветра, а на самом деле от скандала. Равнодушные сволочи.

Я думала, Приходька завизжит: водила сильно ему ухо крутит. Но Приходька молчит. Оглох, наверное: водила так орёт, что я сама глохну. Что он орёт, и так понятно, пересказывать не имеет смысла. Я пока подбираю свою трость и решаю от греха подальше свалить.

Остановка на небольшом возвышении. Район, в котором расположена школа номер сто пять, почти весь лежит в овраге; чуть подальше река. От реки дует холодный свежий ветер. Я спускаюсь по заснеженной лестнице, и улица под старыми фонарями всё ближе и ближе. Я думаю, что здесь легко заблудиться. Телефон уничтожен, карты я не могу посмотреть. Карину позвонить и уточнить маршрут я тоже не могу: на сайте был номер, но я не запомнила, да и как без телефона звонить.

Родители меня убьют, конечно. А ещё хуже, если просто не купят новый телефон. Тогда я вообще окажусь в изоляции. В школу ходить за ручку, из школы за ручку. Друзей нет. К Карину я обещала прийти хоть на один урок, а могу и вообще не попасть. Может, это последний раз, когда меня отпускают куда-то одну. Короче, меня ждёт жуткое будущее. Лучше пусть сразу убивают.

Ещё и нос болит – надеюсь, не сломан. За сломанный нос меня точно запрут дома на месяц.

Надо дождаться Приходьку. Он тоже идёт на урок, я уверена. У него есть телефон и есть карты. Он не заблудится. Он не захочет со мной идти, это понятно. Поэтому надо спрятаться и дождаться, когда он пройдёт мимо, и последовать за ним.

Я сворачиваю к зелёным воротам какого-то дома, перелезаю через низенький, мне по колено, забор палисадника и присаживаюсь на корточки. Укрытие ненадёжное. И тут начинается то, чего я очень боюсь в частном секторе.

Собака. Она принимается лаять за воротами. Сначала неуверенно и издали, наверное, из будки. Сейчас холодно, фонарь трясётся под порывами ветра, собаке неохота вылезать из тёплого укрытия. Собаку можно понять.

Я продолжаю сидеть в палисаднике и распространять вокруг себя запах кофе, сливок и страха. Собака от моей наглости ненадолго теряет голос. Затем начинает лаять ближе, у самых ворот. По мнению собаки, я уже должна бежать отсюда, сверкая пятками. Но я сижу.

Собака скребёт снег, роет под воротами нору. Мохнатый нос высовывается ко мне, чихает. Судя по носу, собака огромная. Огроменная. Нос размером с мой лапоть. Будем надеяться, что она на цепи. Будем…

– Вуф-вуф-ву-у-ву-у-у-ву-у-у! – уже не лает, а зловеще завывает псина. За этим шумом я вдруг смогла расслышать скрип шагов по снегу.

Приходька идёт неспешно, сунув руки в карманы. За спиной подпрыгивает рюкзак. Подпрыгивают и завязки финской шапки. Я сжимаюсь и почти исчезаю за забором. Почти – это точно подмечено.

– Вуф-вуф-ву-у-у-у-ву-у-у-у! – заливается псина.

Приходька останавливается, поворачивается и смотрит прямо на меня. Делать нечего, я поднимаюсь во весь рост, перешагиваю заборчик.

– Ты же мне телефон разбил, а там карты, – говорю я. – Вот я и жду тебя. Ты на урок? Извини за кофе. Я не хотела его разливать. Просто отобрать хотела. Ты мне никак не отвечал, я тебя звала, а ты не отвечал…

– Звала? – у Приходьки неожиданно прорезается голос. – Так вот я пришёл!

Он быстрым шагом подходит ко мне и бьёт прямо в нос.

Теперь точно сломал. Кровь течёт мне в рот. Я размахиваюсь и тростью шибаю Приходьке по ногам. Пытаюсь варежкой остановить кровь, задираю голову, теряю равновесие и падаю на низкий забор палисадника. Остроконечные доски впиваются мне в рёбра. Секция забора трещит и ломается ко всем чертям. Я падаю внутрь палисадника, головой в тую, закутанную от мороза в полиэтилен.

Я бестолково двигаю конечностями, как насекомое, перевёрнутое на спину. Загребаю горсточку снега. Снег немного охлаждает мой многострадальный нос. Я рыдаю и говорю в руку, прижатую к лицу:

– Ты вообще соображаешь? Они теперь точно в суд… Они тогда хотели подавать, а я не разрешила…

– Прекрати меня преследовать! – орёт Приходька откуда-то издалека, кажется, тоже со слезами. Собака за воротами сходит с ума, к ней присоединились другие. Вся улица наполнилась собачьими лаем и воем. Собаки голосят, призывая смерть на наши головы.

Я поднимаюсь на ноги, смотрю вдоль улицы и вижу, что на нас несутся три мохнатых шара. Два чёрных и рыжий. Кто-то спустил своих четвероногих защитников с цепи. И теперь нам смерть. Точно смерть. Но я ещё пытаюсь поднять секцию забора и выставить перед собой, будто укротитель в зверинце.

Собаки пролетают мимо.

Я не поняла.

Собаки пролетают мимо. Они гнались друг за другом. Их рычание и лай стихают в голубых сумерках улицы. Просто гнались друг за другом. Просто сейчас две собаки догнали где-то там, в гаражах, и рвут третью. Иногда люди не интересуют собак.

Приходька куда-то исчез. Я тяжело сажусь на коричневый от песка дорожный снег. Гремят ворота.

– И что это тут у нас? – слышу я позади себя женский голос. Кто-то поднимает меня, держа под мышками. А огромный мохнатый нос тыкается в коленку.

– Смелый, фу, – говорит женщина. Но я всё-таки немного успеваю заорать. Смелый, обнюхав мои коленки, отскакивает назад и опять начинает оглушительно лаять.

– Тихо ты, телёнок зубастый, – умоляю я. Смелый – реально огромная собака, голова мне почти до груди достаёт. И лаять он умеет очень громко. У меня звенит в ушах.

Женщина крутит меня и вертит, оценивая повреждения. Она постоянно убирает мои руки: я одной варежкой прикрываю нос, другой держусь за бок. Женщина трогает мой нос, я пищу от боли.

– Не сломан, нормально, – говорит хозяйка зубастого телёнка. – Сейчас лёд приложим.

– Я уже приложила…

– Бок надо посмотреть. Тебя пуховик спас. Смотри, какие дырки.

И правда, я ухитрилась порвать пуховик. Ну всё, дома меня пришьют. К пуховику.

– Давай, заходи, – женщина подбирает мою трость и открывает ворота пошире, Смелый забегает внутрь. Его хозяйка подталкивает меня за плечи. Мы оказываемся в очень узком дворе, с одной стороны поленница, с другой будка. Женщина отвлекается, чтобы опять посадить Смелого на цепь. Потом заводит меня в дом. Тут огромная полутёмная прихожая с кучей обуви под вешалкой. Рядом кухня, оттуда льётся свет и слышен запах чеснока.

Женщина сдёргивает с меня пуховик и толкает в сторону кухни.

– Ботинки… – пытаюсь протестовать я.

– Да не обращай внимания, можно в обуви. Я потом подотру, – говорит она, берёт от стены складной стул и ставит для меня.

Я опускаюсь на стул. Выдыхаю.

Помню, был случай, когда прошёл дождь, в школьном дворе опять разлилась большая лужа, и пацаны Приходьку в эту лужу макнули – они любили так шутить. Оставили его там и ушли. А он постоял в луже на коленях, а потом, видимо, нашёл кирпич и побежал за ними с кирпичом. Позднее зажигание. У него бывает. Это бывает, бывает, бывает.

Я хлюпаю носом.

– Спасибо вам. Извините, что забор сломала.

– Хрен с ним, с забором. Руки подними. – Женщина осторожно ощупывает мне рёбра. – Больно? Нет? Так, вроде целая. Обойдётся синяками. Сейчас дам тебе лёд и пуховик зашью.

– Вы прямо так профессионально смотрите, как медсестра.

– А я и есть медсестра. Тебе повезло, что сегодня не моя смена в больнице. А то и дома бы никого не оказалось, никто бы не открыл. – Она достаёт мне лёд из морозилки.

– Да и так бы никто не открыл, в таких случаях редко кто-то открывает. Я и не надеялась, – говорю я в потолок, положив кулёк со льдом на переносицу. – И потом, я собак боюсь…

– А зря, – бросает она. – Собаки лучше людей.

В какой-то мере я готова с ней согласиться. Я опускаю голову, чтобы лучше рассмотреть свою собеседницу, и вода от растаявшего льда из кулька начинает капать мне на кофту. Женщина приносит мой пуховик на кухню и садится на раскладной стул, рассматривает прорехи. В коротких чёрных волосах блестит седина. Я не знаю, сколько женщине лет. Может, сорок, может, пятьдесят. Она маленького роста, крепко сбитая и очень уверенная в себе. Такие люди, если их обсчитают в магазине, могут закатить громкий скандал. Они никогда не сомневаются в своей правоте. Ценное качество, которого у меня нет.

– Можно заклеить, – бормочет женщина. Снова утаскивает мой пуховик.

– Как вас зовут? – кричу я в коридор, привстав с табурета. Невежливо, когда даже не пытаешься узнать имя спасителя.

– Лида я, а ты? – отзывается она из глубины дома. – Чай пей. – На столе клокочет чайник.

– Я Жес… Женя, – поправляюсь я. Беру чашку. Кулёк со льдом всё ещё прижат к моему носу. Убрать его я не решаюсь. Просто сижу с дымящейся чашкой. Потом в эту чашку начинает капать с моего подбородка. Кап-кап. Это лёд растаял, я знаю, это не слёзы никакие, я скучаю по тебе до мокрых ушей.

Я молчу и жду. Наконец Лида возвращается с пуховиком. Дыры заклеены специальной лентой. Мама увидит, конечно, но не сразу.

– Почему вы дрались? – поджимая губы, спрашивает Лида.

– Да я его сама довела, – бормочу я.

– Что-что? Не слышу, – сердито говорит она.

– Это я виновата, это я его довела, – говорю я чуть погромче.

– Не слышу ничего! – сдвигает брови Лида.

Мне это поднадоело. Я ору:

– Я его довела, я его всегда довожу до белого каления! Привычка у меня такая, просто я сволочь!

– Привычка? – недоумевает Лида. – Ты что, ку-ку? Ты хочешь, чтобы он тебя бил? Ходи лучше на бокс.

– Да он обычно не реагирует никак, сегодня что-то взорвался, – оправдываюсь я. Тут мой взгляд падает на часы, примостившиеся на полке над плитой. – Ого, уже шесть десять! Мне на занятии надо быть!

– Каком занятии? В школе? Тебе в школу надо? – уточняет Лида.

– В сто пятую. Проводите меня? А то я немного заблудилась. Телефона у меня нет, я не могу посмотреть маршрут.

– А этот твой тоже на занятие шёл? – проницательно спрашивает она.

– Да нормально, там преподаватель меня защитит, если что.

– Преподаватель. Давай-ка я позвоню преподавателю.

– Я не помню его номер.

– Тогда родителям.

– Их номера я тоже не помню наизусть.

– Это напрасно, – она качает головой. – Выучи наизусть, это нужно для твоей безопасности. В следующий раз проверю, как выучила.

– Какой ещё следующий?

– Не последний же раз ты на занятия идёшь? – подмигивает мне Лида. Забирает ледяной кулёк и суёт его в морозилку. – Провожу тебя сейчас.

– О, хорошо, – мне приятно думать, что Приходька не сможет ко мне подойти, если увидит, что я с кем-то. Я сейчас не готова к дальнейшему выяснению отношений в таком ключе.

– Этот твой, он точно не опасен? – ещё раз уточняет Лида, наматывая на шею платок.

– Да точно, точно. Он вообще очень спокойный, на него что-то нашло. Кофе на меня вылил, – я застёгиваю пуховик и показываю на пятна.

– Все маньяки так начинают, – еле слышно бормочет она, открывая входную дверь. Но я слышу и возмущаюсь, перекрывая лай Смелого:

– Да он не маньяк, честно! Это я маньяк… Точнее, Маньяк – это моя подруга, у неё прозвище такое. А я Жесть. Просто Жесть. А ещё есть Мафия, мы с ней тоже дружим.

Лида, уже выйдя во двор, изумлённо поворачивается ко мне:

– Маньяк, Мафия и Жесть…

Она сгибается от хохота, уперев руки в колени. Смелый нетерпеливо танцует рядом на снегу.

– Девочки, вы кого-то запугать пытаетесь? Враждебные индейские племена? Поэтому берёте себе имена пострашнее? – отсмеявшись, спрашивает Лида.

– Нет, это случайно. Маньяк обниматься любит слишком… Мафия – она в карты играет. А я, ну, я Женя. Поэтому Жесть.

– В каком дурацком мире мы живём, – почему-то отвечает Лида. – Женя, если хочешь, чтобы тебя боялись, заведи большую собаку.

Я думаю, как ей объяснить. Она хорошая. Мы идём рядом по улице мимо заснеженных домиков, похожих на пряничные. С большой собакой тут действительно всё кажется симпатичным и нестрашным. Смелый то и дело забегает вперёд и радостно метит столбы.

Поскольку Лида хорошая, я ей всё-таки скажу честно, как есть.

– Понимаете, Лида, я злой человек.

– Не понимаю, – мотает головой Лида.

– Я правда злой человек. Я Жесть, потому что я на самом деле Жесть. Я, может, когда паспорт буду менять, даже в паспорте так напишу.

– Что ты несёшь? – отвечает она.

Кажется, это безнадёжно, лучше даже не пытаться объяснить. Я замолкаю. Нельзя, к сожалению, вложить человеку в голову свои мысли, особенно если они не приобрели чёткую форму в виде слов. Лида вздыхает:

– Девочка, которой мальчик разбил нос и испортил одежду, утверждает, что она злой человек. А кто тогда этот мальчик? Борец за добро и справедливость?

– Борец за своё психическое здоровье.

– Чудно´.

Остаток пути мы молчим. За деревьями показалась железная ограда школы. Одинокая машина на обочине – «лада самара». Карин здесь. Урок идёт вовсю, наверное. Но я ещё успею на конец.

– Спасибо, Лида, дальше я сама, – говорю я.

– Давай, бывай.

Лида не машет мне рукой, просто разворачивается и идёт обратно. А Смелый, прежде чем убежать, снова тыкается носом мне в коленку, и я даже решаюсь погладить пса по крутому лбу.