Вскоре жизнь Георгия изменилась. Этому способствовали не только личные достижения в работе, но и исторические события. Впрочем, жизнь многих молодых людей в тот момент истории стала другой.

В июле 1914 года началась Первая мировая война – одна из самых кровопролитных войн, которую когда-либо переживало человечество. Поводом стало убийство в Сараево: сербский студент Гаврила Принцип, член тайной организации «Млада Босна», застрелил австрийского герцога Франца Фердинанда и его жену Софию. Таким образом Гаврила боролся за объединение всех южнославянских государств в одно. Поначалу общественность на удивление спокойно отнеслась к этому событию, однако Германия и Австро-Венгрия решили использовать сложившуюся ситуацию в своих интересах.

Все эти политические игры на тот момент не сильно волновали Георгия, однако начало войны ему запомнилось очень хорошо. В Москве громили иностранные магазины, агенты охранки и черносотенцы под прикрытием патриотических лозунгов организовали погром немецких и австрийских фирм. В это были вовлечены многие, стремившиеся попросту чем-либо поживиться. Но так как эти люди не могли прочесть вывески на иностранных языках, то заодно громили и другие иностранные фирмы – французские, английские.

Началась активная пропаганда, и многие молодые люди, охваченные патриотическими чувствами, добровольно шли на фронт. Среди них был Александр Пилихин. Он уговаривал и Георгия пойти с ним. Георгий с сочувствием отнесся к идеям друга, но все же решил посоветоваться с главным мастером.

Старик, угрюмо посмотрев на Георгия, сказал:

– Я очень хорошо понимаю, почему Сашка решил ввязаться в эту какофонию – ему есть за что сражаться, он же сын зажиточного человека. Но тебе-то на кой туда лезть. Вернешься через три месяца, искалеченный душой и телом, и кому ты тогда будешь нужен? Нет, милок, не дело это. Тут у тебя работа – какой-никакой материальный достаток, а уйдешь – всего лишишься. Не дури.

Произнеся эту короткую речь, он отвернулся.

Георгию слова мастери показались разумными, и он отказался от предложения Александра.

Сам Саша, обругав друга, все же отправился на фронт, откуда вернулся через несколько месяцев израненный.

Георгий пока продолжал работать в мастерской, жить на частной квартире. Он все больше убеждался в правильности своего решения, так как улицы Москвы были запружены ранеными, и это действовало угнетающе.

События на российском фронте складывались не удачно. Страна несла огромные потери, и скоро объявили дополнительный набор молодых людей. Подходила очередь Георгия.

Он, конечно, не испытывал энтузиазма, однако пообещал себе, что если уж и попадет на фронт, то будет честно драться за Россию.

Хозяин очень ценил Георгия как работница. Однажды сказал ему:

– Если хочешь, я устрою так, что тебя оставят на год по болезни и, может быть, оставят по чистой.

Георгий ответил, что вполне здоров и может идти на фронт.

– Ты что, хочешь быть таким же дураком, как Саша?

– Я буду защищать Родину. Это мой долг. – На этом наш разговор был окончен.

В конце июля 1915 года был объявлен досрочный призыв в армию молодежи моего года рождения. Георгий отпросился у хозяина съездить в деревню попрощаться с родителями, а заодно и помочь им с уборкой урожая.

Егора отправили в кавалерию, и он очень обрадовался возможности служить в коннице, так как тот вид войск всегда казался ему наиболее романтичным. Многие его товарищи попали в пехоту и завидовали Егору.

Вечером всех погрузили в товарные вагоны и повезли к месту назначения – в город Калугу. Впервые за все время Егор так сильно почувствовал тоску и одиночество. Кончилась юность. Он без конца задавался вопросом, готов ли ко взрослой жизни, готов ли идти в бой.

Товарные вагоны, где в которых оказались Егор и его товарищи, не были приспособлены для перевозки людей, поэтому пришлось всю дорогу стоять или сидеть прямо на грязном полу. Кто пел песни, кто резался в карты, кто плакал, изливая душу соседям. Некоторые сидели, стиснув зубы, неподвижно уставившись в одну точку, думая о будущей своей солдатской судьбе.

В Калугу прибыли ночью. Вышли товарной платформе. Раздались команды: «Становись!», «Равняйсь!» И все зашагали в противоположном направлении от города. Кто-то спросил у ефрейтора, куда всех ведут. Ефрейтор, видимо, был хороший человек, и он душевно сказал:

– Вот что, ребята, никогда не задавайте таких вопросов начальству. Солдат должен безмолвно выполнять приказы и команды, а куда ведут солдата – про то знает начальство.

Как бы в подтверждение его слов в голове колонны раздался зычный голос начальника команды:

– Прекратить разговоры в строю!

Коля Сивцов толкнул Егора локтем и прошептал:

– Ну вот, начинается служба солдатская.

Новоиспеченные солдаты шли часа три и порядком уже устали, когда становились на малый привал. Приближался рассвет, сильно клонило ко сну, и, как только присели на землю, сразу же отовсюду послышался храп.

Однако скоро опять раздалась команда: «Становись!» Все вновь зашагали вперед и через час пришли в лагерный городок. Разместили всех в бараке на голых нарах. Разрешили отдохнуть до утра. Здесь уже находилось около ста человек. В многочисленные щели и битые окна дул ветер. Но даже эта «вентиляция» не помогала. Стоял тяжелый запах, от которого некоторых с непривычки даже затошнило.

После завтрака всем выдали учебные пехотные винтовки. Отделенный командир ефрейтор Шахворостов объявил внутренний распорядок и обязанности новобранцев. Он строго предупредил, что, кроме как «по нужде», никто не может никуда отлучаться, если не хочет попасть в дисциплинарный батальон… Говорил он отрывисто и резко, сопровождая каждое слово взмахом кулака. В маленьких глазках его светилась такая злоба, как будто молодые парни были его заклятыми врагами.

– Да, – говорили солдаты, – от такого добра не жди…

Затем к строю подошел старший унтер-офицер. Ефрейтор скомандовал: «Смирно!»

– Я ваш взводный командир Малявко, – сказал старший унтер-офицер. – Надеюсь, вы хорошо поняли, что объяснил отделенный командир, а потому будете верно служить царю и отечеству. Самоволия я не потерплю!

Начался первый день строевых занятий. Все старались хорошо выполнить команду, тот или иной строевой прием или действие оружием. Но угодить начальству было нелегко, а тем более дождаться поощрения. Придравшись к тому, что один солдат сбился с ноги, взводный задержал всех на дополнительные занятия. На ужин дали какую-то холодную бурду.

Впечатление от первого дня было угнетающим. Хотелось скорее лечь на нары и заснуть. Но, словно разгадав эти намерения, взводный приказал построиться и объявил, что завтра всех выведут на общую вечернюю поверку, а потому сегодня придется разучить государственный гимн «Боже, царя храни!». Разучивание и спевка продолжались до ночи. В шесть часов утра солдаты были уже на ногах, на утренней зарядке.

Дни потянулись однообразные, как две капли воды похожие один на другой. Подошло первое воскресенье. Думали отдохнуть, выкупаться, но ребят вывели на уборку плаца и лагерного городка. Уборка затянулась до обеда, а после «мертвого часа» чистили оружие, чинили солдатскую амуницию и писали письма родным. Ефрейтор предупредил, что жаловаться в письмах ни на что нельзя, так как цензура все равно не пропустит.

Втягиваться в службу было нелегко. Но жизнь никого из ребят и до этого не баловала, и недели через две большинство привыкло к армейским порядкам.

Егора уж точно не баловала.

В конце второй недели обучения взвод был представлен на смотр ротному командиру – штабс-капитану Володину. Поговаривали, что он сильно пил, и, когда он пьян, лучше не попадать под горячую руку. Внешне этот ротный ничем особенно не отличался от других офицеров, но было заметно, что он без всякого интереса проверяет боевую подготовку. В заключение смотра он сказал, чтобы все больше старались, так как «за Богом молитва, а за царем служба не пропадут».

До отправления в 5-й запасный кавалерийский полк ребята видели ротного командира еще пару раз, и, кажется, он оба раза был навеселе. Что касается командира 189-го запасного батальона, то его за все время обучения так никто и не увидел.

В сентябре 1915 года взвод отправили на Украину в 5-й запасный кавалерийский полк. Располагался он в городе Балаклее Харьковской губернии. Миновав Балаклею, эшелон был доставлен на станцию Савинцы, где готовились маршевые пополнения для 10-й кавалерийской дивизии. На платформе их встретили подтянутые, одетые с иголочки кавалерийские унтер-офицеры и вахмистры. Одни были в гусарской форме, другие – в уланской, третьи – в драгунской.

После разбивки малоярославецкие новобранцы, москвичи и несколько ребят из Воронежской губернии были определены в драгунский эскадрон.

Егору было досадно, что он не попал в гусары, и, конечно, не только потому, что у гусар была более красивая форма. Просто всем было известно, что там лучшие и, главное, более человечные унтер-офицеры. А ведь от унтер-офицеров зависела судьба солдат.

Через день всем выдали кавалерийское обмундирование, конское снаряжение и закрепили за каждым лошадь. Егору попалась очень строптивая кобылица темно-серой масти по кличке Чашечная.

Служба в кавалерии оказалась интереснее, чем в пехоте, но значительно труднее. Кроме общих занятий, прибавились обучение конному делу, владению холодным оружием и трехкратная уборка лошадей. Вставать приходилось ни свет ни заря.

Труднее всего давалась конная подготовка, то есть езда, вольтижировка и владение холодным оружием – пикой и шашкой. Во время езды многие до крови растирали ноги, но жаловаться было нельзя. Отвечали лишь одно: «Терпи, казак, атаманом будешь». И все терпели до тех пор, пока не уселись крепко в седла.

Взводный, старший унтер-офицер Дураков, вопреки своей фамилии, оказался далеко не глупым человеком. Начальник он был очень требовательный, но солдат никогда не обижал и всегда был сдержан. Зато другой командир, младший унтер-офицер Бородавко, был ему полной противоположностью: крикливый, нервный и крайне скорый на расправу. Старослужащие говорили, что он не раз выбивал солдатам зубы.

Особенно беспощаден он был, когда руководил ездой. Ребята это хорошо почувствовали во время кратковременного отпуска их взводного. Бородавко, оставшись за взводного, развернулся вовсю. И как только он не издевался над солдатами! Днем гонял до упаду, на занятиях куражился особенно над теми, кто жил и работал до призыва в Москве, поскольку считал их «грамотеями» и слишком умными. А ночью по нескольку раз проверял внутренний наряд, ловил заснувших дневальных и избивал их. Солдаты были доведены до крайности.

Сговорившись, Егор с товарищами как-то подкараулили его в темном углу и, накинув ему на голову попону, избили до потери сознания. Не миновать бы всем им военно-полевого суда, но тут вернулся их взводный, который все уладил, а затем добился перевода Бородавко в другой эскадрон.

К весне 1916 года Егор и его товарищи были уже подготовленными кавалеристами. Стало известно, что будет сформирован маршевый эскадрон и впредь до отправления на фронт они продолжат обучение в основном по полевой программе.

Из числа наиболее подготовленных солдат отобрали тридцать человек, чтобы учить их на унтер-офицеров. В их число попал и Егор, которому вообще не хотелось идти в учебную команду. Но взводный, пользовавшийся всеобщим уважением за ум, порядочность и любовь к солдату, уговорил Егора пойти учиться.

– На фронте ты еще, друг, будешь, – произнес он, – а сейчас изучи-ка лучше глубже военное дело, оно тебе пригодится. Я убежден, что ты будешь хорошим унтер-офицером. – Потом, подумав немного, добавил: – Я вот не тороплюсь снова идти на фронт. За год на передовой я хорошо узнал, что это такое, и многое понял… Жаль, очень жаль, что так глупо гибнет наш народ, и за что, спрашивается?..

Больше он ничего не сказал. Но чувствовалось, что в душе этого человека возникло и уже выбивалось наружу противоречие между долгом солдата и человека-гражданина, который не хотел мириться с произволом царского режима. Егор поблагодарил его за совет и согласился пойти в учебную команду, которая располагалась в городе Изюме Харьковской губернии. Прибыло туда из разных частей около двухсот сорока человек.

Разместили всех по частным квартирам, и вскоре начались занятия. С начальством не повезло. Старший унтер-офицер оказался хуже, чем Бородавко. Егор даже не запомнил толком его фамилии, только прозвище – Четыре с половиной. Такое прозвище ему дали потому, что у него на правой руке указательный палец был наполовину короче. Однако это не мешало ему кулаком сбивать с ног солдата. Егора он не любил больше, чем других, но бить почему-то избегал. Зато донимал за малейшую оплошность, а то и, просто придравшись, подвергал всяким наказаниям.

Никто так часто не стоял «под шашкой при полной боевой», не перетаскал столько мешков с песком из конюшен до лагерных палаток и не нес дежурств по праздникам, как Егор. Он понимал, что все это – злоба крайне тупого и недоброго человека. Но зато был рад, что унтер никак не мог придраться на занятиях.

Убедившись, что Егора ничем не проймешь, Четыре с половиной решил изменить тактику – может быть, попросту хотел отвлечь Егора от боевой подготовки, где тот шел впереди других.

Как-то он позвал Егора к себе в палатку и сказал:

– Вот что, я вижу, ты парень с характером, грамотный, и тебе легко дается военное дело. Но ты москвич, рабочий, зачем тебе каждый день потеть на занятиях? Ты будешь моим нештатным переписчиком, будешь вести листы нарядов, отчетность по занятиям и выполнять другие поручения.

– Я пошел в учебную команду не за тем, чтобы быть порученцем по всяким делам, – ответил Егор, – а для того, чтобы досконально изучить военное дело и стать унтер-офицером.

Четыре с половиной разозлился и пригрозил:

– Ну, смотри, я сделаю так, что ты никогда не будешь унтер-офицером!..

В июне подходил конец учебы и должны были начаться экзамены. По существовавшему порядку лучший в учебной команде получал при выпуске звание младшего унтер-офицера, а остальные выпускались из команды вице-унтер-офицерами, то есть кандидатами на унтер-офицерское звание. Никто не сомневался, что Егор должен был быть первым и обязательно получить при выпуске звание младшего унтер-офицера, а затем вакантное место отделенного командира.

Какая же была для всех неожиданность, когда за две недели до выпуска Егору перед строем объявили об отчислении из команды за недисциплинированность и нелояльное отношение к непосредственному начальству. Всем было ясно, что Четыре с половиной решил свести счеты. Но делать было нечего.

Помощь пришла совершенно неожиданно. Во взводе проходил подготовку вольноопределяющийся Скорино, брат заместителя командира эскадрона, где Егор проходил службу до учебной команды. Он очень плохо учился и не любил военное дело, но был приятный и общительный человек, и его побаивался даже наш Четыре с половиной. Скорино тут же пошел к начальнику учебной команды и доложил о несправедливом отношении.

Начальник команды приказал вызвать Егора, который порядком перетрусил, так как до этого никогда не разговаривал с офицерами. «Ну, думаю, пропал! Видимо, дисциплинарного батальона не миновать», – вспоминал он впоследствии.

Начальника команды солдаты знали мало. Слышали, что офицерское звание он получил за храбрость и был награжден почти полным бантом Георгиевских крестов. До войны он служил где-то в уланском полку вахмистром сверхсрочной службы. Видели его иногда только на вечерних поверках, говорили, что он болеет после тяжелого ранения.

Оказалось, что это человек с мягкими и теплыми глазами.

– Ну что, солдат, в службе не везет? – спросил он и указал Егору на стул.

Егор стоял и боялся присесть.

– Садись, садись, не бойся!.. Ты, кажется, москвич?

– Так точно, ваше благородие, – ответил Егор, стараясь произнести каждое слово как можно более громко и четко.

– Я ведь тоже москвич, работал до службы в Марьиной роще, по специальности краснодеревщик. Да вот застрял на военной службе, и теперь, видимо, придется посвятить себя военному делу, – мягко произнес он. Потом помолчал и добавил: – Вот что, солдат, на тебя поступила плохая характеристика. Пишут, что ты за четыре месяца обучения имеешь десяток взысканий и называешь своего взводного командира «шкурой» и прочими нехорошими словами. Так ли это?

– Да, ваше благородие, – ответил Егор. – Но одно могу доложить, что всякий на моем месте вел бы себя так же.

И Егор рассказал ему правдиво все, как было.

Офицер внимательно выслушал и сказал:

– Иди во взвод, готовься к экзаменам.

Егор был доволен тем, что так хорошо все кончилось. Однако при выпуске ему не дали первенства и он был выпущен из учебной команды наравне со всеми в звании вице-унтер-офицера.

В августе из полка пришел приказ о направлении окончивших учебную команду по маршевым эскадронам. Группу в пятнадцать человек приказано было отправить прямо на фронт – в 10-ю кавалерийскую дивизию. Там был и Егор.

Когда читали список перед строем команды, Четыре с половиной улыбался, давая понять, что от него зависит судьба каждого. Потом ребят накормили праздничным обедом и приказали собираться на погрузку. Взяв свои вещевые мешки, солдаты пошли на место построения фронтовой команды, а через несколько часов эшелон отправился в сторону Харькова.

Ехали очень долго, часами простаивая на разъездах, так как шла переброска на фронт какой-то пехотной дивизии. С фронта везли тяжелораненых, и санитарные поезда также стояли, пропуская эшелоны на фронт. От раненых многое узнали, и в первую очередь то, что наши войска очень плохо вооружены. Высший командный состав пользуется дурной репутацией, и среди солдат широко распространено мнение, что в верховном командовании сидят изменники, подкупленные немцами. Кормят солдат плохо. Эти известия с фронта действовали угнетающе, и ребята молча расходились по вагонам.

Высадились в районе Каменец-Подольска. Одновременно выгрузили и маршевое пополнение для 10-го гусарского Ингерманландского полка и около сотни лошадей для нашего 10-го драгунского Новгородского полка со всей положенной амуницией. Когда разгрузка подходила к концу, раздался сигнал воздушной тревоги. Все быстро укрылись, кто где мог. Самолет-разведчик противника покружился над нами и ушел на запад, сбросив несколько небольших бомб. Был убит солдат и ранено пять лошадей.

Это было первое боевое крещение. Из района выгрузки все пополнение походным порядком было направлено на реку Днестр, где в это время дивизия Егора стояла в резерве Юго-Западного фронта.

Прибыв в часть, ребята узнали, что Румыния объявила войну Германии и будет воевать на стороне русских против немцев. Ходили слухи, что дивизия должна в скором времени выступить непосредственно на фронт, но на какой именно участок, никто не знал.

В начале сентября дивизия, совершив походный марш, была сосредоточена в Быстрицком горно-лесистом районе, где она принимала непосредственное участие в боях, главным образом в пешем строю, так как условия местности не позволяли производить конных атак. Все чаще приходили тревожные сведения. Войска несли большие потери. Наступление, по существу, выдохлось, и фронт остановился. Плохо шли дела и на фронте румынских войск, которые вступили в войну слабо подготовленными, недостаточно вооруженными и в первых же сражениях с немецкими и австрийскими войсками понесли тяжелые потери.

Среди солдат нарастало недовольство, особенно когда приходили письма из дому, сообщавшие о голоде и страшной разрухе. Да и та картина, которую наблюдали ребята в селах прифронтовой полосы на Украине, в Буковине и Молдавии, говорила сама за себя. До каких же бедствий дошли крестьяне под гнетом царя, по безрассудству которого вот уже третий год лилась кровь крестьян и рабочих! Солдаты уже понимали, что они становятся калеками и гибнут не за свои интересы, а ради «сильных мира сего», за тех, кто их угнетал.

В октябре 1916 года Егору не повезло: находясь вместе с товарищами в разведке на подступах к Сайе-Реген в головном дозоре, они напоролись на мину и подорвались. Двоих тяжело ранило, а Егора выбросило из седла взрывной волной. Очнулся он только через сутки в госпитале. Вследствие тяжелой контузии его эвакуировали в Харьков.

Выйдя из госпиталя, Егор долго еще чувствовал недомогание и, самое главное, плохо слышал. Медицинская комиссия направила его в маршевый эскадрон в село Лагери, где с весны стояли его друзья по новобранческому эскадрону. Конечно, он был очень рад этому обстоятельству.

Попал Егор из эскадрона в учебную команду молодым солдатом, а вернулся с унтер-офицерскими лычками, фронтовым опытом и двумя Георгиевскими крестами на груди, которыми был награжден за захват в плен немецкого офицера и контузию.

К весне 1919 года Красная Армия выросла в значительную силу. Многие части уже получили боевую закалку и имели значительный опыт вооруженных столкновений. Просто солдаты понимали, за что он сражаются, понимали, какую цель преследуют их враги.

Хотя внутреннее положение Советской Республики несколько упрочилось, но в целом оно продолжало оставаться тяжелым.

Четырехлетняя империалистическая война разорила аграрную страну со слаборазвитой промышленностью. Из-за недостатка рабочей силы и сырья многие фабрики и заводы были закрыты еще при царизме. Подавляющее количество железной руды, каменного угля, нефти, хлопка, примерно три четверти чугуна, стали, сахара, большую часть хлеба производили как раз те районы страны, которые были заняты интервентами и белогвардейцами. Только поистине героические усилия партии и народа способствовали организации снабжения Красной Армии. При этом приходилось все время маневрировать скудными материально-техническими ресурсами, направляя их туда, где в данный момент решалась судьба страны. Остро не хватало самого необходимого – металла, топлива, одежды, хлеба.

В 1919 году Георгий оказался в составе кавалерийского полка, который двигался на Восточный фронт. А летом их часть перебросили на станцию Владимировка РУЖД, соединяющую Саратов с Астраханью, где полк занимается боевой подготовкой. Им было приказано ликвидировать банды белых в окрестностях Николаевска. Здесь Георгий познакомился с комиссаром дивизии, своим однофамильцем Георгием Васильевичем Жуковым.

Проходя мимо манежа, Георгий увидел, как комиссар дивизии «выезжает» лошадь, отрабатывая подъем коня в галоп с левой ноги. Конь все время давал сбой, вместо левой выбрасывал правую ногу. Георгий смотрел-смотрел и не выдержал:

– Укороти левый повод!

Комиссар, переведя коня на шаг, подъехал к молодому красноармейцу и, соскочив, сказал:

– А ну-ка попробуй сам.

Жуков попробовал и несколько кругов проскакал галопом без сбоя.

– Надо вести лошадь крепче в шенкелях, – наставительно заявил Егор комиссару.

Так они познакомились. Комиссар даже предложил Егору перейти на политработу. Но тот не согласился.

Тогда комиссар порекомендовал поехать учиться на курсы красных командиров.

Станция Владимировка находилась рядом с селом Заплавное Царицынского уезда Саратовской губернии, которое внезапно было захвачено белыми, перебравшимися через Волгу между Черным Яром и Царицыном. Начались бои – тут уже было не до учебы. У Бахтияровки и Заплавного сражался кавалерийский полк Егора против Кавказской армии Врангеля, истекая кровью. Отразив атаки белых, пытающихся перерезать железную дорогу Астрахань – Саратов, осенью 1919 года 11-я армия повела энергичное наступление на Царицын.

В бою между Заплавным и Ахтубой во время рукопашной схватки с бело-калмыцкими частями Жуков был ранен осколками гранаты, глубоко врезавшимися в левую ногу и бок. Он был эвакуирован в лазарет, а оттуда отправлен в Саратовский госпиталь. Выносил Георгия с поля боя старый большевик Антон Митрофанович Янин, тоже раненный в этом бою. Он же на телеге отвез Жукова в лазарет в Саратов.

В саратовском госпитале Георгий познакомился с Марией Волоховой, сестрой милосердия, которая прилежно ухаживала за героем. Даже ночами она сидела у постели больного и рассказывала всякие истории.

Георгий с первого взгляда влюбился в Марию. И влюбился, как ни странно, не из-за внешности – а Мария была очень хороша собой. Просто Георгию в момент стало ясно, что они одного поля ягоды и всегда поймут друг друга. И не ошибся. С Марией всегда было легко общаться, она улавливала мысли и чувства Георгия с одного взгляда, с одного движения.

Марии было всего двадцать два года. Она происходила из бедной семьи, которая раньше жила в Полтаве. Отец ее умер несколько лет назад, и у Марии остались только мать и старшая сестра, Полина, которая работала в этом же госпитале и ухаживала за Яниным. У Марии были чудесные голубые глаза, за что Георгий называл ее незабудкой, и очень нежные руки.

Это, как выяснилось потом, была судьбоносная встреча. Георгий через всю жизнь пронес чувство к Марии, несмотря на то что потом у него были и другие женщины; а Полина стала женой Янина.

Между Георгием и Марией закрутился бурный роман. Когда Георгий встал на ноги, они много часов провели вместе, рассказывая друг другу о своей жизни и поверяя секреты и душевные стремления. Для Георгия это было время откровений. Никогда и никому он не рассказывал того, что открыл своей «незабудке».

Однако их роман не мог продлиться долго. Рано или поздно Георгию предстояло вернуться на фронт.

Правда сначала Георгий получил месячный отпуск по состоянию здоровья и решил съездить в деревню – повидать родные места. Мария отправилась к родителям. Георгий же честно собирался жениться.

Снова знакомая дорога на поезде – и Георгий вернулся домой. Наконец увидел любимые лица отца с матерью. С сожалением узнал, что Лешка, лучший друг детства, тоже был призван на фронт и погиб всего несколько месяцев назад. Для Георгия это был первый удар. Вторым ударом стала новость о болезни отца.

В деревне властвовали нищета и голод, людям жилось очень тяжело, однако бедняки активно поддерживали советскую власть и не унывали. Верили еще, что все наладится.

Отпуск пролетел незаметно, и настала пора уезжать. На сердце было тяжело: угнетала печаль за судьбу Лешки, за отца, за Машу, которую пришлось оставить… Хоть и грустно Георгию было расставаться с родными, все же чувство патриотизма гнало его на поле боя. Явившись в военкомат, Георгий попросил направить его в действующую армию.

Георгию предложили сначала поехать на кавалерийские курсы в Рязанской губернии, которые располагались в здании бывшего поместья. Сюда посылали людей, отличившихся в бою. Георгию предложили должность курсанта-старшины 1-го эскадрона, и он согласился, так как это дело было ему уже знакомо. Он также обучал курсантов обращению с холодным оружием, штыковому бою, занимался строевой и физической подготовкой.

В июле курсантов быстро и без объяснений погрузили в эшелон и повезли в сторону Москвы.

В конце декабря Георгий оказался в Воронежской губернии. Там их отряду предстояло ликвидировать кулацкое восстание и банду Колесникова.

В Воронеже Георгий познакомился с Александрой Зуйковой.

Он вместе с Яниным остановились на ночь в доме священника. Пили чай, и вдруг Георгий услышал шорох. Он сказал шепотом Янину:

– За печкой кто-то шевелится.

Встал, подошел к печке и говорит:

– Эй, кто там? Вылезай давай!

С печки спустилась растерянная девушка. Георгий посмотрел на неё строго:

– Ты кто?

Она ответила:

– Я поповна.

Тут Георгий захохотал:

– Янин, ты когда-нибудь видел живую поповну? – И усадил ее за стол.

Так завязался его роман с Александрой Зуйковой. Александра родилась в многодетной семье в Воронеже. Отец ее, Дий Алексеевич Зуйков, был добрейшим человеком.

Георгий при первой встрече был очарован Александрой, которой было всего двадцать лет. Она не была красива классической красотой, однако живость ее взгляда, ее веселый нрав делали Сашу невероятно привлекательной. А острый ум и образованность подавно покорили Георгия. Александра окончила учительские курсы и преподавала в местной школе. Дети ее очень любили, прислушивались к ней; никто в школе не пользовался таким авторитетом, как она. Она всегда была весела, с удовольствием общалась с людьми, легко входила с ним в контакт; участвовала в общественной работе – в женсоветах, детских домах и школьных родительских комитетах.

В Георгия Александра влюбилась быстро и без оглядки. Такой у нее был характер: если она что-то решала, ее было не остановить. Она покорила Георгия буквально одним словом, одним жестом.

Когда Георгий узнал возлюбленную немного лучше, он понял, что ее единственный недостаток – это взрывной характер. Под действием эмоций Саша могла выкинуть все что угодно, не задумываясь о последствиях. Однажды она даже ударила Георгия, когда он в ее присутствии позволил себе бросить восхищенный взгляд на другую женщину.

Вскоре Георгий и Саша поняли, что не могут находиться далеко друг от друга; тогда Александра ушла из школы, ее назначили писарем при штабе отряда, так как хотела всегда быть при Георгии.

Саша помогала ему совершенствовать русский язык и письмо, ведь самому Георгию знаний не хватало. Она упорно доказывала ему свою преданность, хотя он того никогда и не требовал.

Когда банда Колесникова была разгромлена, оставшиеся бежали в Тамбовскую губернию, собираясь примкнуть к банде Антонова.

Антонов происходил из мещан города Кирсанова Тамбовской губернии. Учился в реальном училище, но за плохое поведение и хулиганские проделки был исключен; уехал из Кирсанова, примкнул к шайке уголовных преступников и занялся грабежами, сопровождавшимися нередко убийствами. Потом вступил в партию эсеров. Впоследствии за уголовные преступления был сослан в Сибирь на каторгу. В Тамбовской губернии Антонов вновь появился в 1917 году, в период Февральской революции. Вскоре занял должность начальника кирсановской уездной милиции. Всюду расставлял своих людей. Главными его сподвижниками были известные эсеры Баженов, Махневич, Зоев и Лощинин. К августу 1920 года у Антонова в подчинении была большая, сильная шайка. Заняв какой-либо важный населенный пункт, антоновцы тут же приступали к созданию нового отряда. Отряды постепенно сводились в полки до тысячи человек.

В конце 1920 года банды Антонова объединились в так называемую армию, хотя штабные поначалу даже не воспринимали ее всерьез.

– Так… воду помутят… – говорили они.

И были неправы.

В главный оперштаб этой «армии» вошли старые эсеры Богуславский, Гусаров, Токмаков и Митрофанович. Командующим был избран Токмаков, а Анюнов – начальником штаба. Вскоре была создана и вторая «антоновская армия». Вся военная власть по-прежнему была сосредоточена в руках Антонова. Части были вооружены пулеметами, винтовками, револьверами, шашками.

Все они мечтали свергнуть советскую власть.

Антоновцы никогда не вступали в бой с превосходящим силы противником, именно поэтому их называли трусами.

Командовал войсками, которые был призваны бороться с антоновцами, М. Н. Тухачевский. Все бойцы радовались такому руководителю, так как Тухачевский слыл талантливым стратегом и полководцем.

Георгий впервые увидел Тухачевского на станции Жердевка. Именно там находилась их кавалерийская бригада. Георгий смог присутствовать при его беседе с командиром бригады. В суждениях Тухачевского чувствовались большие знания и опыт руководства операциями крупного масштаба.

После обсуждения предстоящих действий бригады Михаил Николаевич разговаривал с бойцами и командирами. Он интересовался, кто где воевал, каково настроение в частях и у населения, какая полезная работа проведена среди местных жителей.

Перед отъездом он сказал:

– Владимир Ильич Ленин считает необходимым как можно быстрее ликвидировать кулацкие мятежи и их вооруженные банды. На вас возложена ответственная задача. Надо все сделать, чтобы выполнить ее как можно быстрее и лучше.

Тухачевский обеспечил армии победу на антоновцами. Его заместитель, Уборевич, тоже принимал активное участие в разработке плана войны, а также демонстрировал чудеса храбрости на поле боя.

В конце мая 1921 года наступил апофеоз борьбы с бандами. Заключительное поражение антоновцы потерпели у Сердобска, Бакуры, Елани, где боевые действия возглавил как раз Уборевич. Остатки разгромленной банды бросились врассыпную в общем направлении на Пензу. В Саратовской губернии они были почти полностью ликвидированы с помощью крестьян, ненавидевших бандитов.

Конечно, за плечами Георгия было много трудных боев, и временами уверенность и сила изменяли ему. Тогда на помощь приходила возлюбленная – Александра. Только она умела успокоить, взбодрить Георгия. Следуя своему решению, она шла за ним всюду. Она была готова пойти даже на поле боя, если это могло спасти жизнь Георгию.

Особенно тяжелым был бой весной 1921 года под селом Вязовая Почта, недалеко от станции Жердевка. Полк Георгия подняли сигналом тревоги рано утром. Разведчики доложили, что антоновцы засели недалеко от села.

Пройдя не более пяти километров, эскадрон столкнулся с отрядом антоновцев. Их было около двухсот пятидесяти человек. Георгий и его товарищи не испугались и, несмотря на численное превосходство противника, бросились в бой, не раздумывая. Завязалась рукопашная. Враг выстрелом из обреза убил коня Георгия. Падая, конь придавил наездника, и он был бы неминуемо зарублен, если бы не выручил подоспевший политрук Ночевка. Сильным ударом клинка он зарубил бандита и, схватив за поводья его коня, помог Георгию сесть в седло.

В момент опасности сердце Георгия не дрогнула, а главной была мысль о Сашеньке, об их первой встрече.

Вскоре в эскадроне Красной Армии заметили колонну конницы противника, стремившуюся обойти фланг эскадрона. Немедленно развернули против нее все огневые средства и послали доложить командиру полка сложившуюся обстановку. Через полчаса минут полк двинулся вперед и завязал огневой бой.

Бой был невероятно тяжелым. Антоновцы, конечно, видели, что враг уступает им в силе, и пытались задавить его числом. Спасло только то, что при эскадроне было четыре станковых пулемета с большим запасом патронов.

Маневрируя пулеметами и орудием, эскадрон почти в упор расстреливал атакующие порядки противника. Георгий видел, как поле боя покрывалось вражескими трупами, и медленно, шаг за шагом, антоновцы с боем отходили назад. Но и ряды армии редели. Прямо на глазах Георгия погиб командир и товарищ Ухач-Огорович.

Это был способный командир и хорошо воспитанный человек. Отец его, полковник старой армии, с первых дней перешел на сторону советской власти, был одним из ведущих преподавателей рязанских командных курсов.

Его, как и всех раненых и убитых, армейцы увезли с собой на пулеметных санях и орудийном лафете, чтобы бандиты не могли над ними надругаться.

Дальше случилась неприятность. Лед на реке не выдержал, и всем солдатам пришлось отходить до самой Вязовой Почты.

Когда уже добрались до села, Георгий не выдержал и бросился вперед на врага. Снова убили лошадь под ним. На этот раз – выстрелом из винтовки. Бандиты наступали, хотели взять в плен, однако Георгий отбивался изо всех сил, которые, правда, были уже на исходе. Опять Георгия спас товарищ Ночевка, подскочивший с бойцами Брыксиным, Юршковым и Ковалевым.

Бой был тяжелым, и результаты оказались неутешительными. Эскадрон потерял убитыми много человек, несколько были серьезно ранены.

После сражения Георгий устало прильнул к плечу Александры и заплакал. По его щекам катились самые настоящие слезы. А Саша и не думала ничего говорить, она просто гладила его по голове, успокаивая. Сколько они так простояли – неизвестно. Может, час, а может, секунду; Георгию стало немного легче, но вряд ли но когда-нибудь сможет забыть лица гибнувших в жестоком сражении товарищей.

Это был тяжелый для нас день. Потеря многих наших боевых товарищей болью отозвалась в сердце каждого из солдат. Только сознание, что была разгромлена такая многочисленная банда, приносило удовлетворение.

В конце лета 1921 года проводилась окончательная ликвидация мелких банд, разбежавшихся по Тамбовщине. Их надо было добить как можно скорее. Перед эскадроном Георгия поставили задачу ликвидировать банду Зверева, в которой было человек сто пятьдесят. Банда вскоре была обнаружена. Началось ее преследование. Понемногу силы бандитов иссякали. На подходе к лесу нам удалось их догнать и атаковать.

В течение часа все было кончено, но пять бандитов во главе со Зверевым все же удрали и, пользуясь наступающими сумерками, скрылись в лесу. Однако им уже ничто не могло помочь: ликвидация антоновских банд на Тамбовщине была завершена.

В это время произошел один необычный случай.

Преследуя банду, солдаты неожиданно столкнулись с двумя бронемашинами, которые выскочили из соседнего села. Все знали, что банда не имеет броневиков, а потому и не открывали по ним огонь. Однако броневики, заняв выгодную позицию, повернули пулеметы в сторону Георгия и его товарищей. Что такое? Послали связных. Оказалось, что это сам Уборевич. Узнав об уходе банды в направлении леса, он решил перехватить ее на пути. Хорошо, что разобрались, а то могло бы плохо кончиться.

Так Георгий познакомился с Уборевичем. Позднее они часто встречались, один раз в Белоруссии.

В то время начались первые размолвки с Сашей. Георгий был молод, и его тянуло к красивым женщинам. Нельзя было обвинить его в пренебрежении к Александре, однако он все больше и больше отдалялся от нее. Она прекрасно знала, что у него были связи на стороне, но терпела. Стерпела она и тогда, когда Георгий получил от начальства выговор в письменном виде за «неподобающее поведение».

В тот вечер Георгий особенно сильно напился, и не обошлось без интрижки…

Все стало намного хуже, когда их часть оказалась в Минске.

Там Георгий повстречал свою первую любовь, Марию Волохову. Шел 1923 год, Георгий тогда командовал 39-м кавалерийским полком. В то время Мария как раз жила в Минске.

Тут уж Александра почувствовала настоящую угрозу. Она поняла, что прежние кратковременные интрижки не идут ни в какое сравнение с нынешней связью. Мария не была похожа на остальных женщин.

Георгий заметил, что годы не испортили ее; в его груди взыграло старое чувство. Маша поначалу сопротивлялась, не хотела возобновлять отношения, но все же не устояла перед соблазном.

Тяжелым бременем для Маши стало присутствие в жизни Георгия другой женщины. Тем более той, которую он безмерно любил. Георгий, казалось, и не собирался расставаться с Александрой, а Мария не могла найти сил второй раз отпустить своего любимого.

Так они прожили шесть лет. В 1928 году Александра с Георгием решились взять на воспитание девочку Эру. Сама Александра страдала бесплодием.

Александра и Мария прекрасно знали друг о друге, но мирились с ситуацией, в глубине души считая, что великий человек имеет право на слабости. Единственное, чего не могла стерпеть ни та, ни другая, это когда Георгий заглядывался еще и незнакомок. Обе устраивали ему скандал, но бесполезно.

Георгий между тем так и не смог выбрать. Он любил и Марию, и Александру и обеих считал своими спутницами жизни.

В 1929 году Мария родила от Георгия дочку, которую назвали Маргаритой. Тут уж надо было решаться на что-то, и Георгий, собрав волю в кулак, ушел от Саши.

Характер Александры проявился во всей красе. Разразился настоящий скандал. Сначала она умоляла Георгия вернуться, даже предлагала взять девочку на воспитание. Когда Георгий отказался, она принялась угрожать, что ославит его на весь белый свет, а Марии плеснет в лицо кислотой. Когда и это не подействовало, она написала на Георгия заявление, и партия сделала ему выговор «за двоеженство».

Да и Марии уже порядком надоело терпеть эту ситуацию. Гордость все же взыграла. К тому ее постигло несчастье – от тифа умерла ее сестра Полина. Янин остался с маленьким ребенком на руках, сыном Володей, и предложил Маше уехать из Минска и воспитывать детей вместе. Мария согласилась, однако Янин с войны так и не вернулся.

Мария уехала в Минводы, а Георгий остался с Александрой, однако на душе у него было тяжело.

Позже, в 1937 году, Георгий с Сашей взяли на воспитание еще одну девочку, Эллу. Семья увеличивалась, но скандалы не прекращались. Зуйкова требовала официальной регистрации брака, а Георгий отнекивался.