– Ма-а-а-м, телефон.

Ну, кто еще может так некстати звонить? Наверняка Вероника. Я с удовольствием поручила бы сыну, сказать: «мамы нет дома» или «она в ванной». Но мы с мужем учим ребенка, что обманывать нехорошо.

– Наталья? Здравствуй. Мне надо с тобой поговорить.

Ну почему Вероника всегда говорит голосом тяжелобольного?

Теперь, делая паузы и трагически вздыхая, она будет меня грузить битый час непонятно чем. Моему младшему сыну еще не исполнилось двух лет. И я буду с телефонной трубкой бегать в детскую и проверять, почему подозрительно тихо.

– Мам, мам, – в дверь заглядывает старший, шестилетний Денис. – А Никитка накакал в колготки.

– Иду, иду, – прикрывая рукой трубку, шепчу я.

– И он прям какашкиной попой на папины джинсы сел.

Почему Денису так нравится сообщать плохие новости?

– Вероничка, у меня тут проблема, я тебе перезвоню, ладно? Или ты перезвони.

– Как всегда. Ты даже не можешь найти уважительную причину! Тебе просто лень меня выслушать.

Вероника бросает трубку, обиделась. Но это не помешает ей позвонить завтра, опять в самое неподходящее время. Думаю, что если бы во время разговора я сообщила, что меня везут на носилках в реанимацию, она сочла бы эту причину тоже недостаточно уважительной.

Вероника – моя подруга детства. Или вернее просто – из детства. Наши мамы дружили, и мы были обречены дружить за компанию. Мне всегда ставили ее в пример. Маленькая Вероника не играла в шумные игры. Она ходила в музыкальную школу и читала наизусть длинные стихотворения. Вероника не пачкала свои нарядные платьица, у нее не расплетались уложенные «бараночками», косы. И коленки, в отличие от моих, не были постоянно намазаны зеленкой. Мне она казалась недосягаемым идеалом. Чтобы порадовать свою маму, я пыталась чинно сидеть во дворе на скамейке, держа в руках книгу. Но наша дружная компания не давала мне долго держаться в этом образе.

Мальчишки нашли птенчика. Мне тоже надо погладить смешную маленькую головку. Птенец наверняка голодный! Я точно знаю, где можно накопать много толстых розовых червяков. Ух, ты! Нинка говорит, что разрезанный червяк не умирает! Из него получаются два червяка. Я должна помочь увеличить червячье народонаселение. Павлик нашел за магазином битые бутылки. Любая не подходит, надо из зеленого стекла. Добрая Верка делится со мной фантиками. Теперь аккуратно расправить фантик, накрыть его стеклом и сверху, как положено, – холмик из песка. Пальцем делаешь окошечко, и «секретик» готов. Наши с Веркой «секретики» самые красивые.

Славка порезался осколком. Кровь капает ему на рубашку. Нинка плачет, она боится крови. Павлик, поплевав на лист подорожника, старательно «бинтует» палец друга. Славка морщится, но не ревет. Он – не девчонка! Мы идем провожать его домой всей командой. Мальчишки ведут Славку под руки, замыкает шествие завывающая Нинка. У меня важная миссия, сообщить о ранении Славкиной маме.

Возвращаюсь домой, у нас гости, Вероника со своей мамой. Теперь, когда я выросла, я могу лучше понять своих родителей. В комнате сидит Вероника в чистом платье с оборочками. Косички уложены вокруг головы. Белые гольфы и блестящие лакированные туфельки. И рядом я – платье испачкано землей, руки в зелени от травы, я искала подорожник. В съехавшем на бок хвостике повисла лента. Песок у меня в волосах, в носках, и даже в трусиках. Ведь я каталась с песочной горки. Все смотрят на маму с жалостью. Приближается мое полное поражение.

– Наташенька, – спрашивает меня Вероникина мама, – а какую книгу ты сейчас читаешь?

– «Незнайка в солнечном городе», – мямлю я.

– Ты знаешь, Сима, – оборачивается она к моей маме, – мы с мужем недавно увидели, что наша Ника, взяла в библиотеке «Маленькую принцессу». Но больше всего, конечно, ей нравятся стихи.

Взрослые усаживаются на диван. Вероника выходит на середину комнаты, окидывает всех задумчивым взглядом и, покачиваясь из стороны в сторону, начинает: «Шаганэ, ты моя, Шаганэ…»

Я стою у стены, смотрю на Веронику, приоткрыв рот, и тщетно пытаюсь высыпать песок из сандалии.

В пятом классе Вероника начала писать стихи сама. Я совершенно не понимала о чем. Но в стихах всегда присутствовали слова: душа, полет и небо. И взрослые громко восхищались ее поэзией.

Ночью, мучаясь от сильной зависти, я твердо решила стать поэтессой. Надо же реабилитировать себя в глазах родителей. Чтобы долго не искать тематику, решила идти проторенной дорогой. Буду сочинять о душе. Зависла на первой же фразе: «Ввысь летит моя душа…» Рифму к слову душа подобрать не удалось. В голову лезли только: «не шиша», «два ерша» или «три мыша». Поменяла местами: «Моя душа умчалась ввысь…» Стало еще хуже. Полезло уж совсем глупое: «брысь», «катись» и даже неприличное «пись-пись».

Наконец, я осознала свою полную бездарность, и зависть к Веронике померкла перед восхищением. Она-то подбирала рифмы! Я смирилась, что никогда не достигну высот, доступных для нее.

После школы я поступила в педагогический институт. А Вероника – на филологический, в МГУ. Едва закончив учебу, я вышла замуж. Мой муж, Женя, замечательный! Я его очень люблю. Через год родился Дениска. Вероника приехала в гости. Она с ужасом смотрела на ревущий кулечек.

– Зачем ты так рано завела ребенка, Наташа? Ведь человек сначала должен развить и сформировать себя как личность! Ты обрекаешь себя на полную духовную деградацию!

После этой тирады мой Женя проникся к Веронике стойкой антипатией.

Моя мама с умилением рассказывала, что Вероника настолько духовная, чуждая всему грубому и приземленному, что увидев на кухне кусок сырого мяса, едва не потеряла сознание. На что Женька довольно грубо заметил, что это не мешает утонченной Веронике жрать это мясо в приготовленном виде.

Родители Вероники разошлись. Ее папа уехал работать в Югославию. Вероника поехала к нему развивать себя дальше. Несколько лет мы не общались. Вероника вернулась и вышла замуж за Николая Андреевича. Бородатого мужчину, на двадцать лет старше ее.

Николай Андреевич сочинял миниатюры. О себе он говорил: «Я – мастер кратких форм». Вероника по-прежнему писала стихи и относила их в разные издательства. Стихи нигде не брали. Она приезжала ко мне и часами жаловалась на кишащую кругом завистливую бездарность. На редакторов с масляными взглядами. Они видят только плоть! До внутреннего мира им нет никакого дела! Потом начинались жалобы на мужа. Конечно, он творческий человек, но она-то тоже личность! И личность с богатым внутренним миром, нестандартным мышлением. Почему она должна создавать ему условия? Она в нем очень разочаровалась. Пусть бы женился на какой-нибудь ограниченной женщине. Если ему нужна жена духовно нищая, не имеющая высоких устремлений.

В конце концов, Николай Андреевич последовал совету Вероники и ушел от нее к даме, близкой к себе по возрасту, вполне «приземленной», заведующей производством на кондитерской фабрике.

Я ждала второго ребенка, когда Вероника позвонила и, рыдая в трубку, сообщила, что ложится в больницу. У нее рак! Да-да, она точно знает! Врачи ей врут! Она чувствует, что дни ее сочтены. А так много не написано! Столько не высказанных слов! Люди еще не успели оценить ее поэтический дар!

По спине у меня поползли струйки пота. Неужели такой страшный диагноз? Я оставила мужа с сынишкой и бросилась в больницу. Такси взять не решилась, меня, беременную, сильно укачивало. Попала в час пик. Было очень тесно, и в давке никто не видел мой живот, пришлось стоять всю дорогу. Потом выяснилось, что никакого рака у Вероники нет. По словам врача, в таком возрасте пора бы уже рожать. Я была очень рада, что все обошлось. Но Вероника еще долго выискивала у себя симптомы онкологии, словно разочаровавшись в диагнозе.

В редакциях все так же, отказывались брать ее стихи. Вероника нашла какую-то маленькую типографию и напечатала сборник своих стихов. Все стихи она подписывала псевдонимом «Раненый лебедь».

Теперь, поднимая телефонную трубку, муж радостно кричал: «Татка, бросай дела, тебя „Лебедь со свернутой шеей“ к телефону!»

Вероника опять приехала поговорить. Денис с Никитой выскочили в коридор. Мне не нравится, что они выбегают навстречу, но все, кто к нам приходят, обязательно что-то им несут. Все, кроме Вероники. Теперь она будет сидеть на кухне, пить кофе и рассказывать про завистливых бездарей, про опустошенные души. Про мужчин, которые не видят в женщине духовного начала, а видят только плоть.

Мне надо вытащить белье из машинки, приготовить ужин, погладить Жене рубашки. Но выставить Веронику я не могу. Мне всегда тяжело сказать «нет». Особенно ей. Не могу понять, почему мне так страшно открыто произнести: «Ты мне надоела! Мне не о чем с тобой разговаривать». Ведь моя детская убежденность, что Вероника лучше, талантливее и умнее, пустила глубокие корни.

Заходит Валентина, наша соседка по подъезду. С ней Катюшка, кокетливая первоклассница, тайная любовь моего Дениски. Теперь, выбежав навстречу, мальчишки не прогадали. Валентина дает им по яблоку.

– Ой, Наташ, прости за ради бога! Катюня сегодня вечером Мальвиной будет. Пристала, как репей. Закрути волосы да закрути волосы. У тети Наташи щипцы специальные.

– Катюшка, ты Мальвину будешь играть? А платье?

– Да не дави на мозоль, я всю ночь оборочки нашивала. Отец с Димкой из проволоки кринолин плели.

Димка, старший сын Валентины, добродушный увалень, девятиклассник. Широколицый и румяный, как мать. А Катерина похожа на отца. Миша – худощавый, с тонкими чертами лица. Мне ужасно хочется повозиться с хорошенькой Катькой. Хочется посмотреть на кринолин, собранный для Мальвины. Но на кухне немым укором сидит Вероника, скорбно поджав губы.

– У тебя гости? Давай ребят заберу. Нам только через два часа уходить.

Денис торопливо надевает тапки, до этого час уговаривала не бегать в носках. Катюшка прижимает к груди вожделенные щипцы. Никиту Валя ловко подхватывает на руки. Уже из коридора она кричит:

– Наталья, мелкому блинчики с вареньем можно?

Ответить я не успеваю.

– Мойно, мойно! – энергично кивает головой Никитка.

Вероника оставляет мне книгу своих стихов. Я должна прочесть и высказать, что мне больше всего понравилось. Что стихи могут не понравиться, она не допускает. Ей интересно мнение простых людей. Простой человек – это я.

Вечером муж замечает на столе книгу.

– О! Прилетала наша лебедь со свернутой шеей! Принесла в

клювике поэзию.

– Жень, перестань.

– А почему? Народ хочет приобщиться к прекрасному. Дениска, ты хочешь приобщиться?

– Женька, ну ты хоть ребенка сюда не втягивай.

– А что, стихи не приличные? – Женя делает испуганные глаза.

Я только вяло отмахиваюсь. Делайте, что хотите. После Вероники у меня всегда чувство опустошения, словно кости из тела вынули, осталась только оболочка.

Женька, подвывая и закатывая глаза, читает вслух стихи. Все про облака. То облака накрыли вуалью, то спрятали робкую наготу. То поплыли, то уплыли, то повисли, то рассыпались. Облака темнеют, светлеют, тают, сверкают, и все в том же духе.

– Денис, как думаешь, нам слабо про облака сочинить?

– Не-а,

– Ну давай, Я сижу себе в стожке, с облаками…

– На башке! – радостно добавляет Денис

– В поле квакают лягушки, с облаками…

– На макушке! – Денис визжит от восторга.

– Даже чей-то старый дед, словно в облако…

– Одет! – Денис, с хохотом падает с колен мужа. Никита ничего не понимает, но смеется за компанию со старшим братом, и колготки начинают подозрительно темнеть.

– Хватит с меня этого дурдома! – кричу я. Швыряю кухонное полотенце в раковину и запираюсь в ванной плакать.

Мальчишки давно спят. Женя их уложил. Мы сидим на кухне. Я пытаюсь объяснить мужу, что мне тяжело решиться раз и навсегда прекратить общаться с Вероникой. Почему-то чувствую себя обязанной. Вроде – я рабочая лошадь, а Вероника – беззащитная бабочка. У меня – любимый муж и замечательные дети, а у нее никого нет. Она совсем не приспособлена к жизни.

– Натка, во-первых, ты ей ни мать, ни сестра, ни пастух! Во-вторых, она приспособлена лучше тебя. Как плющ обвилась вокруг и душит. Не будет тебя, найдет другую стенку. Может, она в детстве и подавала надежды, а выросла пустышка. Ни жена, ни мать, ни поэт, ни подруга. Никто! Она просто паразит, рыба-прилипала. Ты же умная девочка, неужели тебе надо объяснять простые вещи?

Мы говорим долго-долго. Уснуть не могу, жалко мужа, который пойдет на работу, не выспавшись. Такое чувство, что я сидела в болоте много лет и считала, что это правильно, так и должно быть. Я была уверена, что наши отношения – дружба. А это всего лишь, накрепко вбитое детское убеждение, что Вероника лучше меня. Почему мне нужно было столько лет, чтобы это понять!

Теперь мне стыдно за отнятое у родных время, за подгоревшую еду, за не прочитанные с ребятами книги, за отложенные прогулки. Стыдно, что только теперь поняла, как обкрадывала свою семью из-за не нужного мне человека. Я опять плачу, Женя покачивает меня на руках, как я качаю маленького Никиту.

– Ма-а-а-ам, тебя к телефону.

– Наталья, здравствуй. Мне надо с тобой поговорить.

Я набираю побольше воздуха, поправляю волосы.

– Что ты молчишь? Опять будешь придумывать несуществующие причины?

– Нет, Вероника, не буду. Я просто не хочу с тобой говорить, никогда…

Медленно опускаю трубку на рычаг. Дениска испуганно смотрит на меня.

– А знаете, что сейчас будет? Сейчас мы пойдем гулять в парк и позовем с собой Катюшку, и я покажу вам дерево, где живет белка.