I.

— Не угодно ли! — проговорил Шерлок Холмс, протягивая мне газету. — Я думаю, дорогой Ватсон, что нахальство некоторых господ бывает настолько велико, что исключительно благодаря этому становится почти немыслимым отыскать виновника.

— А в чем дело? — спросил я, беря из рук Холмса газетный лист.

— Прочтите заметку: «Пропажа драгоценностей у купца Н. А. Мюрева».

Я без труда отыскал в местной хронике эту заметку и прочел:

«Необыкновенно дерзкий грабеж. Вчера, 29 июня, купец первой гильдии Николай Александрович Мюрев пригласил в свою квартиру преосвященного Макария и двух священников для того, чтобы отслужить панихиду по своей любимой и единственной дочери, скончавшейся ровно год тому назад. Его преосвященство и прочее духовенство собрались к известному часу.

Прибыли также и певчие.

Когда съехались все приглашенные, панихида была отслужена и духовенство с гостями были приглашены к столу.

Сам Николай Александрович Мюрев с супругою Анной Егоровной присутствовали на панихиде в полном трауре.

После панихиды госпожа Мюрева переоделась, причем сняла с себя брошь и другие драгоценности.

По словам самой Мюревой, на ней в этот день было надето драгоценностей на шестьдесят восемь тысяч рублей, из которых одна брошь стоила сорок тысяч.

Эта брошь — очень старинная вещь и представляет из себя звезду, в центре которой находится бриллиант черной воды, ценою в тридцать тысяч рублей.

Выйдя, переодевшись, к гостям, госпожа Мюрева вспомнила, что не заперла вещи, и сию же минуту возвратилась в спальню, но… о, ужас!

Вещей не оказалось.

Госпожа Мюрева переодевалась одна, без прислуги и после того, как вышла из спальни, никто не входил в эту комнату. Да никто и не мог войти туда незамеченным, так как в спальной комнате всего одна дверь.

Она ведет в будуар, который имеет в свою очередь две двери: одну в коридор, а другую в столовую.

Дверь в коридор была заперта на ключ, а через другую дверь никто не мог бы проникнуть в спальню незамеченным или самой хозяйкой, или кем-нибудь из гостей.

Заметив исчезновение драгоценностей, хозяйка подняла тревогу.

Поднялся страшный переполох, была вызвана полиция.

Госпожа Мюрева заявила, что из столовой никто не мог войти в спальню незамеченным и поэтому никто из гостей обвинен быть не может.

На этом основании была арестована ее домашняя прислуга.

Обед расстроился и гости разъехались.

У всех служащих в квартире Мюревых произведен был самый тщательный обыск.

Но… вещей нигде не оказалось.

Особенно интересным это происшествие делает то, что Мюревы пригласили для розысков знаменитого сыщика Ната Пинкертона, бывшего в этот день проездом в Москве.

Знаменитый сыщик изъявил свое согласие работать по этому делу и с чисто американским рвением взялся за него.

Нет сомнения, что вор скоро будет разыскан.

Сотрудник нашей газеты уже познакомился с мистером Натом Пинкертоном, и он обещал нам давать сведения о ходе дела.

Поэтому все сведения относительно этого необыкновенно дерзкого грабежа будут помещаться у нас в самом полном виде».

Прочитав заметку, я возвратил газету Холмсу.

— Ну, что? — спросил он у меня.

— Крайне любопытное дело! — ответил я.

— А как вам нравится выступление Ната Пинкертона?

— Ничего не могу сказать относительно этого.

Шерлок Холмс посмотрел на меня с улыбкой.

— Ведь вы знаете, дорогой Ватсон, что я страшно люблю спорт, — проговорил он.

— Знаю, — ответил я. — Но к чему вы задаете мне этот вопрос?

— Потому что нахожу выход моему спортивному азарту.

— То есть?

— Я берусь, инкогнито, за это дело. Мне просто-таки хочется проверить свои способности и узнать: кто из нас, я или Пинкертон, доберется до истины.

Я невольно улыбнулся.

— Надеюсь, мы будем работать вместе? — спросил Холмс.

— Конечно! — пожал я плечами.

Холмс достал из портсигара сигару, не спеша закурил ее и произнес:

— У Ната Пинкертона есть огромное преимущество. Он узнал о преступлении на сутки раньше меня и это все равно, что получить на бегу сотню сажен. Ну, да посмотрим. Если я буду побежден, это не будет для меня унижением. Не правда ли, дорогой Ватсон?

— Само собою разумеется! — ответил я.

— Но мы не должны терять ни одной минуты, если не хотим очутиться слишком позади. Надевайте ваше пальто, дорогой Ватсон. Нам надо очень спешить.

Недолго думая, я накинул пальто.

Холмс сделал то же самое и, выйдя на улицу, мы направились к дому Мюрева.

 

II.

Однако нам не суждено было сохранить на этот раз наше инкогнито.

Едва мы подошли к дому Мюрева, как из подъезда его вышел высокий, худощавый господин лет сорока с бритыми усами и бородой и быстрыми шагами направился в нашу сторону.

— Нат Пинкертон, — тихо сказал мне Шерлок Холмс, указывая глазами на господина.

В свою очередь, и вышедший из дому господин заметил нас.

Он бросил на Холмса пристальный взгляд и, поравнявшись с нами, вдруг снял шляпу со словами:

— Привет мистеру Шерлоку Холмсу!

— От души желаю того же мистеру Нату Пинкертону! — ответил Шерлок Холмс.

Оба знаменитых сыщика остановились и пожали друг другу руки.

Казалось, они читали все мысли друг друга.

И поэтому я не удивился, когда весь их разговор свелся лишь к нескольким словам.

— Итак, вместе? — спросил Нат Пинкертон.

— Да, — ответил Холмс. — Есть следы?

— Конечно. Если хотите — возвратимся.

— Вы сделаете мне большую любезность.

Больше они ничего не сказали друг другу.

Оба сыщика понимали друг друга без слов, считая совершенно излишним тратить много слов на разговор.

Втроем мы возвратились в дом Мюрева.

В доме царило уныние.

Нечего и говорить, что приход Шерлока Холмса страшно обрадовал Мюрева и его супругу.

Теперь-то для них уже не было сомнения, что вещи будут найдены.

Не теряя лишних слов, Нат Пинкертон провел Холмса по всему дому, показал ему расположение комнат и в коротких словах рассказал про все подробности преступления.

— Дело, кажется, не так запутано. Я надеюсь, что скоро преступник будет найден, — проговорил Нат Пинкертон. — Мною уже найден след и мне остается сделать лишь маленькую проверку.

— Да? — спросил Холмс.

И в его голосе послышалось легкое разочарование.

— Что делать! — пожал плечами Пинкертон.

— Нет ничего хуже, как являться слишком поздно, — проговорил Холмс. — Кого же вы подозреваете?

— О, в нашем деле не может быть секрета! — воскликнул Пинкертон. — Вещи украл один из домашних служащих, кучер Никита Панкратов.

— Можно спросить вас, как вы дошли до этого убеждения? — спросил Холмс.

— С удовольствием, — ответил Пинкертон. — Не угодно ли вам пройти в спальню? С момента открытия преступления в нее никто, кроме меня, не входил и она все время заперта.

— Прекрасная мера! — согласился Холмс.

Вслед за Натом Пинкертоном, мы с Холмсом вошли в спальню, которую Пинкертон отпер ключом.

Остановившись на пороге, Пинкертон заговорил:

— Вон там были оставлены снятые драгоценности. Сначала я думал, что вор проник сюда через столовую или через дверь, ведущую из будуара в коридор, но внимательный осмотр разубедил меня в этом. Не угодно ли вам подойти к окну?

Пройдя вдоль стенки, мы подошли к первому окну, в котором имелась форточка настолько большого размера, что средней комплекции человек мог свободно проникнуть через нее в комнату.

Указав рукой на наружный подоконник, Нат Пинкертон произнес, обращаясь к Холмсу:

— Конечно, вам виден след ноги на пыльном наружном подоконнике. Это след грубого сапога с подковкой на каблуке. Рядом с ним виднеется другой след, круглый, более нажатый в центре и расплывающийся по краям…

— Совершенно верно. Он походит на след колена, — вставил Шерлок Холмс.

— Так решил и я. Хозяева не доглядели, что форточка не заперта, и вор воспользовался этим. Вне всякого вероятия, вор действовал с помощью еще одного человека. Этот человек исполнял роль сигнальщика. Он мог поместиться на крыше сарая и, конечно, видел, когда хозяйка, сняв драгоценности, вышла к гостям. По его сигналу вор моментально взобрался через форточку в комнату, схватил вещи и, вылезая из форточки, стал на подоконник сначала ногой, затем, держась рукой за ручку рамы, опустился на колено и слез вниз.

— Снаружи было что-нибудь приставлено? — спросил Шерлок Холмс.

— Да. Во дворе, около окна, я нашел на земле валяющуюся лестницу, а около нее след той же ноги с подковкой на каблуке.

— Это все, что вы нашли в этой комнате? — спросил Шерлок Холмс.

— Да. А теперь я попрошу вас пожаловать во двор, — пригласил Нат Пинкертон.

— Я попросил бы вас подождать одну минутку! — сказал Холмс.

С этими словами он вынул из кармана большое увеличительное стекло и, опустившись на колени, стал что-то разглядывать на полу, переползая с места на место.

Окончив осмотр пола, он проделал то же самое с внутренним подоконником.

Вероятно, что-то обратило на себя его внимание, так как его лицо сделалось вдруг серьезным и сосредоточенным.

Вынув из кармана мерку, он произвел какое-то измерение.

Нат Пинкертон с улыбкой посматривал на его работу.

Наконец, он не выдержал.

— Вы работаете так, словно нашли совершенно новые следы! — проговорил он. — Но… могу вас уверить, что ваша работа совершенно излишня. Точно так же, как и вы, я нашел едва уловимые следы на внутреннем подоконнике, но я не придаю значения. Во-первых, на подоконник изнутри постоянно становятся или для того, чтобы протирать стекла, или чтобы открыть форточку, но самое главное это то, что следы идут дальше.

— Весьма может быть! — ответил Холмс как-то загадочно.

— Вы в этом убедитесь сию минуту, — проговорил Пинкертон, выходя из спальни и запирая ее снова на ключ.

Мы вышли во двор и подошли к тому месту, куда выходили окна спальни.

Тут место было огорожено и небольшой квадрат прикрыт рогожей, укрепленной на кольях так, что она не касалась земли.

Осторожно приподняв ее, Пинкертон указал на ясно выделявшийся на песке след.

С первого же взгляда на него, я узнал тот же след, который был отпечатан на наружном подоконнике, с той же подковкой на каблуке.

— Только один след? — спросил Холмс.

— Только один, — ответил Нат Пинкертон. — Направление следа — к конюшне. Лишь только я заметил это, как тотчас же бросился в конюшню и перешарил в ней каждую соломинку.

— И, вероятно, что-нибудь нашли? — спросил Холмс.

— Да.

— Прислуга была уже арестована?

— Да.

— Задолго?

— Часа за три перед тем, как я начал розыски в конюшне.

— И что же вы нашли там?

Нат Пинкертон достал из кармана женское кольцо с бирюзой, окаймленной розанами.

— Вот эту вещь.

— Где?

— В яслях. В этом месте есть как раз ход на сеновал. Вор, схвативши вещи, бросился в конюшню и оттуда, вероятно, на сеновал, потеряв по дороге одну из краденых мелочей. Можно предполагать, что его сообщник, сидевший для наблюдения на крыше конюшни, соскочил на сеновал, где принял от главного вора краденые вещи и вместе с ними скрылся. А вор возвратился во двор.

— Почему же вы заключаете, что именно кучер Никита Панкратов, а не кто-нибудь другой, украл вещи? — спросил Холмс, все время слушавший объяснения Ната Пинкертона с величайшим вниманием.

Пинкертон улыбнулся.

— Очень просто, — ответил он. — Арестовав всех служащих, я забрал все их вещи и, отобрав от них их обувь, стал сличать ее с найденными следами.

— И?..

— И нашел требуемое. В момент ареста на кучере Никите были сапоги, которые по величине хотя и подходили к следу, но не совсем, а по деталям и вовсе не подходили. Но зато под кроватью Никиты я нашел сапог, его старый сапог, хотя и не с той ноги, но вполне подходящий к следу по величине и деталям.

— Вы говорите, что сапог с другой ноги? — полюбопытствовал Холмс.

— Да. С правой. А на подоконнике и на земле под окном виден отпечаток левой ноги.

— Куда же девался у кучера левый сапог?

— Он говорит, что оба его сапога все время находились у него под кроватью.

— А левый?

— В этом его показания путаются. Он говорит, что не знает, куда и когда пропал сапог. Вообще он, видимо, путает…

— Но ведь действительно возможно, что кто-то украл его сапог.

— Один? — улыбаясь, спросил Пинкертон.

— Да, хотя бы и один. Для положительного обвинения нужны более веские доказательства.

— И они есть.

— А именно?

— В кармане его кучерского армяка найден маленький рубин, вероятно, вывалившиеся из какой-нибудь вещи и, вследствие своей маленькой величины, оставшийся незамеченным в глубине кармана.

— Да… эти данные говорят ясно за его виновность, — задумчиво проговорил Холмс. — Где он находится?

— Пока — в сыскном.

— Его можно будет видеть?

— Без сомнения. Через час его приведут сюда.

— Но что он говорит относительно других вещей?

— Он запирается во всем. И надо заметить, что запирается очень естественно. Он уверяет, что в момент кражи — спал, будучи усталым после езды господ. Некоторые из дворни утверждают это, хотя и показывают, что все были в хлопотах и в комнату, где спал кучер, заглядывали редко.

— Подойдите-ка, Ватсон, сюда, — попросил Холмс, отрываясь от вопросов и снова подходя к тому месту, где на земле виднелся след. — Держите-ка лестницу!

Он приставил лестницу к окну и взобрался наверх.

— Нет сомнения, что лестницу приставляли и по ней подымались, — донесся до нас его голос. — След виден ясно.

Он спустился вниз и задумчиво произнес:

— Странно… очень странно…

— Что именно? — спросил Нат Пинкертон.

— Именно то, что всюду виден след лишь одной левой ноги.

Нат Пинкертон саркастически улыбнулся.

— Можно подумать, что вы, несмотря на неопровержимые доказательства, не верите в виновность кучера Никиты Панкратова.

В его голосе звучала насмешка.

Холмс пожал плечами.

— У каждого могут быть свои взгляды! — произнес он.

— В особенности, когда люди иногда сознательно ищут чудес и фокусов там, где дело ясно и просто.

— Вы говорите обо мне?

— В данном случае — да! — сказал Пинкертон, не стараясь даже скрыть презрительной улыбки.

— Будущее покажет, кто из нас прав, — произнес Шерлок Холмс.

 

III.

Никита Панкратов был рослый, сильный мужик, с солидной, окладистой бородой и добродушным, чисто русским лицом.

Когда его ввели в дом, в сопровождении двух часовых, он выглядел совершенно растерянным и убитым.

В эту минуту в комнате, кроме мистера Пинкертона, Шерлока Холмса и меня, находился сам хозяин Николай Александрович Мюрев.

Лишь только Никита увидел хозяина, как вдруг грузно повалился на колени.

— Батюшка! Хозяин, отец родной! Смилуйся ты надо мною! — завопил он как исступленный. — Пять лет я тебе верой и правдой служил!.. Да неужели я бы решился!..

Рыдания прервали его слова.

Горе этого человека было настолько натурально, настолько сильно, что лицо хозяина даже передернулось…

— Я, брат, что ж… Я ничего… Это точно, что я тобой доволен был… — забормотал он растерянно.

Но на Ната Пинкертона это излияние не произвело, по-видимому, никакого действия.

Его сухое лицо оставалось по-прежнему совершенно бесстрастным, а глаза смотрели строго и холодно, как бы стараясь проникнуть в самую глубь души жертвы.

— Ваше присутствие я считаю совершенно излишним, — произнес он наконец, обращаясь к хозяину.

— Я ничего… Я могу — уйти… — пробормотал последний сконфуженно.

С этими словами он встал с кресла и медленно удалился в другую комнату.

— Встаньте! — проговорил Нат Пинкертон, обращаясь к кучеру. — Ваши просьбы и мольбы на нас не подействуют — вы это прекрасно знаете. Все улики — против вас…

— Батюшка, отец родной! Да нешто я мог… — простонал кучер.

Но Пинкертон строго перебил его.

— Вы должны помнить, что сознание облегчает вину. Ваше наказание, в случае сознания, будет гораздо легче…

Кучер раскрыл было рот, хотел что-то сказать, но вместо слов как-то безнадежно махнул рукой.

Между тем, Пинкертон продолжал:

— Если бы вором были и не вы, то во всяком случае у вас должно было бы быть подозрение на другого. Кто же мог украсть, например, ваш сапог? И почему бы ему не украсть пару, раз оба сапога лежали вместе?

— Не знаю, батюшка, ей Богу не знаю! — бултыхнулся снова на колени Никита.

— Да ведь накануне вы видели свои сапоги?

— Не то что накануне, а даже вчера ранним утром!

— А камень, который был найден у вас в кармане? — продолжал пытать сыщик.

— И про камень, батюшка, ничего не знаю! Отродясь у меня таких камешков не было, а коли бы и был, так я бы его за простое стеклышко почел.

На лице Ната Пинкертона скользнула презрительная улыбка.

— А знаете ли вы, что тех улик, которые есть против вас, вполне достаточно для суда, чтобы осудить вас? — спросил он холодно.

— Знаю, батюшка, знаю, отец родной! — с тоской воскликнул кучер. — Неспроста тут все делается! Видно, лукавый замешался в это дело, потому что человеку не сделать так!

— А кто был вашим помощником?

— Каким помощником? — удивленно спросил Никита.

— Не притворяйтесь! Мне известно, что у вас был помощник, и даже известно, где он сидел. Этот помощник уже арестован и сознался во всем. Вас же я спрашиваю о нем специально для того, чтобы проверить, насколько вы умеете запираться. Ну?

Физиономия Никиты, при этих словах, сделалась совершенно растерянной.

— Сознался?.. мой помощник?.. — забормотал он. — Господи! Да кто же это?

— Не знаешь? — спросил строго Пинкертон, переходя на «ты».

— Не знаю, барин!

— Ну, так ладно! Ты это узнаешь на суде! Значит, ты решительно отказываешься от всего?

— Да в чем же сознаваться? — воскликнул с тоской Никита.

— Это дело твое! — ответил холодно Пинкертон. — Моя обязанность заключается в том, чтобы предупредить тебя в том, что все улики против тебя. Тебе никто не поверит, что ты не виноват, а следовательно, от тебя самого зависит чистосердечным признанием уменьшить наказание.

Видя, что кучер не отвечает, Пинкертон добавил:

— Поверь, что тебе не удастся воспользоваться ни одной краденой вещью. Даже тогда, когда ты отбудешь наказание. За тобой будут следить самым тщательным образом…

Но тут речь его вдруг оборвалась.

Лицо кучера вдруг побагровело, глаза налились кровью и он, выпрямившись во весь свой рост, крикнул громко:

— Не был я вором да и только! Судите меня, хоть вешайте, а я знать не знаю вас! Убирайтесь к черту, я и отвечать-то вам не буду! Хоть жилы из меня вытягивайте, ироды, так и по мне все равно!

— В таком случае мне не о чем с тобой и разговаривать!

— произнес холодно Нат Пинкертон.

И, обернувшись к конвойным, он приказал:

— Можете вести его назад.

Ни слова не произнеся, Никита вышел из комнаты в сопровождении полицейских.

— Вы видите, этот тип умеет хорошо запираться! — произнес с насмешкой Пинкертон. — Но… я еще не спросил вашего мнения, коллега, относительно кучера.

Шерлок Холмс не ответил ни слова.

Он несколько минут молча шагал по комнате, низко опустив голову.

Но вот он, наконец, выпрямился и, задумчиво взглянув на Пинкертона, произнес:

— Никита Панкратов ни в чем не виноват.

— Что-о?! — воскликнул удивленно Пинкертон. — Вы говорите, что он не виноват?

— Да, — твердо повторил Холмс.

— Несмотря на прямые улики?

— Да.

— Но кто же, по-вашему, вор?

— Этого я не знаю, но будущее покажет это. Могу одно сказать, что я знаю более чем хорошо душу человеческую, и голос, исходящий из глубины и дышащий такой правдой, как у этого кучера, не может лгать!

Пинкертон улыбнулся.

— Вы думаете? — спросил он пренебрежительно, задетый слегка за самолюбие словами Холмса.

— Повторяю, я в этом уверен, — серьезно ответил Холмс.

— В таком случае, позвольте пожелать вам успеха в отыскании виновного, — насмешливо сказал Пинкертон. — Что же касается меня, то я его уже нашел и единственное, что остается мне, это отыскать его помощника и краденые вещи.

Он слегка поклонился нам и добавил:

— А пока, позвольте пожелать вам всего хорошего!

С этими словами он повернулся и вышел из комнаты.

 

IV.

Мы остались с Холмсом одни.

Несколько минут мой друг упорно молчал, глядя задумчиво куда-то в пространство. Потом он подошел ко мне, положил руку на мое плечо и произнес:

— Нет, нет, дорогой Ватсон, предчувствие не обманывает меня! Этот человек не может быть виновен! Обстоятельства сложились для него очень плохо… Все говорит против него, но я постараюсь распутать это чрезвычайно запутанное преступление и удержать этим судей от ложного шага.

— Мне тоже не верится, чтобы кучер был виноват, — ответил я. — Уж чересчур искренен его голос!

— В том-то и дело! Нат Пинкертон попал на ложный след, на который его навел другой ловкий вор, а самолюбие не позволяет ему сознаться в этом.

И вдруг, весело улыбнувшись, он добавил:

— Если смотреть на это дело с спортивной точки зрения, то я должен радоваться, что мой соперник находится на ложном следу. Пойдемте сию же минуту к хозяину дома. Мне нужно его расспросить кое о чем.

Хозяина мы застали в гостиной. Услыхав, что Шерлок Холмс желает задать ему и его жене несколько вопросов, он изъявил свое полное согласие.

На его зов в комнату вошла Анна Егоровна, и Холмс прямо приступил к делу.

— Кто присутствовал в то время, как вы одевали на себя драгоценности? — спросил он Анну Егоровну.

— Горничная.

— А когда снимали?

— Никого.

— Не видали ли вы кого-нибудь входящим в дверь, после того как вы вышли переодевшись?

— Решительно нет.

— Были ли окна в вашей спальне занавешены во время переодевания?

— Нет. Это я помню хорошо. Я так спешила, что не успела спустить портьеры.

— Не выглядывали ли вы во время переодевания во двор? Может быть, вы заметили кого-нибудь из своих или посторонних, кто слишком пристально глядел на ваши окна?

— Н-нет… — ответила Мюрева. — Во дворе, кажется, совсем никого не было… Вернее сказать, я не заметила…

— Жаль. Но… не видали ли вы кого-нибудь на одной из крыш?

Анна Егоровна задумалась.

— Нет, — произнесла она наконец задумчиво. — На наших дворовых крышах я не видела никого.

— А на соседних?

— Погодите… Да, да, теперь я припоминаю! На соседней крыше я видела рабочего. Он, кажется, что-то чинил…

— Ага! Имеет ли та крыша сообщение или соприкосновение с одной из крыш вашего двора? — с живостью спросил Холмс.

— Нет! — ответила Мюрева.

— Совсем?

— Совсем. Та крыша отделяется от нас большим двором.

— Не заметили ли вы вообще чего-нибудь подозрительного в чьем-либо поведении?

— Нет, решительно нет!

— Благодарю вас, — поклонился Шерлок Холмс. — Теперь ваша очередь, Николай Александрович! Как служил у вас Никита?

Мюрев только руками развел.

— Пожаловаться на него никогда не мог! — ответил он. — Мужик был честный, добродетельный, трезвый…

— Часто ли он отлучался?

— Почти никогда. За пять лет службы раза два уезжал на побывку в деревню, жил скромно и деньгу копил, старикам своим один раз тридцать рублей дал, да другой раз — тридцать четыре.

— Верите ли вы в его виновность?

— Я бы и не поверил, если бы не такие доказательства.

— Кто у вас еще служит?

— Кухарка есть, горничная, да дворник.

— Не подозреваете ли вы кого-нибудь из них? Не отличается ли кто из них дурным поведением?

— Н-нет… кухарке уже шестой десяток пошел, она и состарилась в нашем доме… В горничных — ее внучка служит и все ее знают за серьезную, честную девушку; дворник тоже уже восемь лет как у нас, да он никогда и в дом-то не входит! Где уж ему знать: что, где и как…

— Не замечали ли вы кого-нибудь подозрительного среди гостей?

— А кто их разберет! Были певчие…

— Где они помещались и раздевались?

— Раздевались в передней, а стояли в зале.

— Не замечали ли вы, чтобы кто-нибудь из них куда-нибудь выходил во время службы или до нее?

— Гм… один певчий точно что часто выходил… должно быть, расстройство желудка было.

— А какой он из себя? — быстро спросил Холмс.

— Черный такой, худощавый…

— Опишите мне подробнее его лицо.

— Вот он стоял с самого краю хора, так я его потому и заметил. С вас будет ростом, одет прилично в черную сюртучную пару, глаза черные, волосы черные, довольно длинные, усы густые, распушенные.

— Больше вы ни на кого не обратили внимания?

— Нет. Вот только диакон, у того голос богатейший!

— Ну, это-то меня мало интересует! — улыбнулся Шерлок Холмс.

— А больше я, признаться, никого не приметил! — проговорил Мюрев.

Поблагодарив его за сведения, Холмс простился и мы вышли.

 

V.

— Ну-с, дорогой Ватсон, а теперь скорее вперед! Если мы не опоздали, то добьемся своего! — сказал мне Холмс, когда мы вышли на улицу. — Мне кажется, что я напал на новый след, которого не заметил Нат Пинкертон.

С этими словами он подозвал извозчика, мы сели в пролетку и Холмс приказал ехать к преосвященному Макарию на дом, сказав извозчику его адрес.

Не прошло и получаса, как мы были уже на месте.

— Скажите, пожалуйста, где живет регент хора? — спросил Холмс у привратника.

— А вот тут! — указал он на один из флигелей.

Следуя указанию, мы вошли во второй этаж и позвонили.

На наше счастье, регент оказался дома. Узнав наши имена, он просиял от радости, что видит пред собою Шерлока Холмса, и суетливо пригласил нас войти в гостиную.

— Чем могу служить? — заговорил он, усаживая нас.

Но, не дождавшись ответа, вдруг обернулся к двери и крикнул:

— Маша! Поди-ка сюда! Посмотри, каких знаменитых гостей привел к нам Бог!

Из соседней комнаты появилась жена регента, пухлая, довольно красивая женщина лет двадцати пяти.

— Подумай только! Сам Шерлок Холмс!

— Ах, батюшки! — воскликнула хозяйка. — Сейчас вот закусочку, да самоварчик приготовлю…

И она снова исчезла из комнаты.

Это было нам на руку.

С утра мы ничего не ели и были голодны, как волки.

Однако Холмс приступил к расспросам, не дожидаясь завтрака.

Сделав несколько вступительных вопросов, Холмс стал его расспрашивать о певчих.

— Скажите, пожалуйста, как фамилия высокого певчего, брюнета, с довольно длинными волосами и черными пушистыми усами? — спросил он.

Регент сделал удивленное лицо.

— Брюнета, с черными пушистыми усами? Это какого же?

— Такой худощавый, — пояснил Холмс. — Во время панихиды у Мюревых он был одет в черную сюртучную пару и стоял с краю хора.

— Гм… в черной, вы говорите, сюртучной паре?

— Да. И притом в очень хорошей.

— Ничего не понимаю… — произнес с недоумением регент. — Есть у меня бас — брюнет, только усы у него не пушистые, да и пьет он шибко, так что хорошей сюртучной тройки у него и в заводе не было.

— Так, значит, у вас нет такого певчего, который подходил бы ко всем сказанным приметам?

— Решительно нет.

— Но может быть, вы заметили…

— Постойте, постойте! — перебил регент. — Ведь действительно на панихиде у Мюревых был такой! Да, да, я припоминаю… Точь-в-точь такой господин, как вы описываете! Только он вовсе не певчий. Он, должно быть, так себе присоединился к хору! Это многие любят. Он стоял рядом с басами и подпевал.

— Вот-вот! — воскликнул Шерлок Холмс. — Про него-то и идет речь! Так вы не знаете, кто этот господин?

— Нет, не знаю! — ответил регент — А почему вы им так интересуетесь?

— Потому что вижу связь между ним и кражей драгоценностей у госпожи Мюревой, — серьезно ответил Холмс.

— Вот как! — воскликнул заинтересованный регент.

В это время в комнату вошла хозяйка и пригласила нас закусить.

За завтраком разговор вертелся преимущественно вокруг преступления.

— Не заметили ли вы: с вами выходил, или нет, тот господин, которого я описываю? — спросил между прочим Холмс.

Регент задумался.

— Кажется, с нами! — сказал он наконец. — Но куда он дел-ся потом: я не знаю.

— А кто вышел раньше: преосвященный или вы?

— Мы вышли следом за ним, так что при нас его сажали в карету.

— Это верно?

— О, да!

— А кто подсаживал его в карету?

— Диакон и священник Благовещенский.

— А где живет этот диакон?

— В этом же дворе, только в другом флигеле.

— Как его зовут?

— Отец Петр.

Холмс выпил рюмку водки, закусил сардинкой и снова стал расспрашивать:

— Переполох в доме Мюревых поднялся при вас?

— Как же!

— Не заметили ли вы, сколько времени прошло с того момента, когда госпожа Мюрева вышла, чтобы пригласить всех к столу, и тем моментом, когда поднялась тревога?

— Как вам сказать? Минут шесть-семь!

— А не меньше? Госпожа Мюрева говорит, что прошло не более двух минут.

Регент улыбнулся.

— Ну уж нет! — произнес он. — Я по своему желудку это помню! Помню, кончили мы панихиду, хозяйка ушла переодеваться, а мы и ждем: когда же нас закусить попросят! На часы посмотрел — вижу, хозяйки уже пять минут как нет, а потом через минутку-две она появилась бледная, да встревоженная! Ну, и пошло смятение. Нас, певчих, конечно, не обыскивали, потому что весь хор все время в зале стоял…

— Так, так, — задумчиво произнес Холмс. — Значит, не две минуты?

— Конечно не две! Это хозяйке впопыхах так показалось!

— Это очень важно для меня! И, значит, из-за этого завтрак расстроился?

— Да. Поняли все, что хозяевам не до нас. Сначала преосвященный собрался ехать, а за ним потянулись и все остальные.

— Очень, очень вам благодарен за ваши сведения! — сказал Шерлок Холмс, вставая из-за стола. — Вы, конечно, понимаете, что моя работа требует поспешности и поэтому я не могу оставаться у вас лишней минуты! Еще раз благодарю вас и хозяюшку!

Мы пожали руки хозяйке и хозяину и направились к диакону.

Он жил в том же дворе, но через дом.

Когда мы вошли в его квартиру, его не было дома.

Однако жена диакона сию же минуту послала за ним к священнику, и через несколько минут он был уже перед нами.

 

VI.

Подобно регенту, он страшно обрадовался, узнав, что перед ним стоит знаменитый Шерлок Холмс.

Так же, как и регенту, Шерлок Холмс точно описал ему приметы незнакомого брюнета.

— Заметили ли вы его? — спросил Холмс.

— Заметил, как не заметить! — ответил диакон. — Раньше-то я, признаться, не примечал его, а вот только когда подсаживал его преосвященство…

— А что тогда случилось? — быстро спросил Холмс.

— Да уж больно ретиво он помогал нам!

— А ну-ка, расскажите все по порядку, — попросил Шерлок Холмс.

— Дело, видите ли, так было, — заговорил диакон. — Когда его преосвященство вышел, карета подъехала и я с отцом Благовещенским подошли, чтобы подсадить его преосвященство.

— Так, так…

— Ну вот-с… Только это мы стали подсаживать, как вдруг подскакивает этот самый господин под благословение. Его преосвященство благословил… Ну-с так вот… Вдруг он и говорит: — «разрешите и мне подсадить его преосвященство!» — Ну, мы — ничего! Он и бросился подсаживать! Все ногам чтобы преосвященного легче было…

— Ногам, вы говорите? — переспросил Холмс.

— Да, — ответил диакон. — Он уставил преосвященному ноги, подвернул ему рясу и, снова приняв благословение — удалился.

— Не заметили ли вы, чтобы он чересчур долго усаживал архиерея? — спросил Холмс.

— Гм… как вам сказать… — замялся диакон. — Конечно, постороннее лицо не столь привычно… Мы-то, ведь, на этом стоим, а следовательно, у нас все быстрее делается…

— Так, так! А не заметили ли вы, куда он после этого пошел?

— Право, не заметил.

— И больше вы его не видали?

— Видел.

— Когда и где?

— Часа три тому назад.

— Где?

— Здесь.

— В архиерейском дворе?

— Да. Он спрашивал старшего кучера.

— Ну, ну…

— Только старшего кучера не было дома.

— И что ему сказали?

— Просили зайти позднее.

— И что он ответил?

— Что придет.

— А не знаете ли, приходил он во второй раз?

— Не знаю. Но это можно узнать.

— Пожалуйста! — попросил Холмс.

Диакон кивнул головой и вышел из комнаты.

Немного спустя он возвратился и объявил, что незнакомец еще не возвращался вторично.

Тогда Холмс приказал позвать старшего кучера.

Пока человек ходил за кучером, Шерлок Холмс подробно расспросил о нем диакона.

Судя по словам диакона, этот кучер, которому было лет сорок восемь, был человеком крайне религиозным, высокой честности и редкой благотворительности, доходившей до того, что он раздавал, в продолжение своей двадцатилетней службы, почти все свое жалование бедным, оставляя себе лишь на самое необходимое.

Слушая эту аттестацию, Шерлок Холмс с видимым удовлетворением кивал головой.

Наконец пришел и старший кучер.

По одному взгляду на него можно было заключить, что это безусловно честный человек.

Он вошел, перекрестился на образа и поклонился нам.

— Слушай, Иннокентий, — заговорил отец диакон. — Вот тут случилось одно преступление, так по этому делу приглашены они… чтобы разведать, значит. Так ты уж говори и делай все для них.

— Небось не для воров же буду делать! — ответил обидчиво кучер.

— Так вот что, мой милый! — заговорил Холмс. — Может быть, помните: когда его преосвященство служил панихиду у Мюревых и после этого вышел, его подсаживал чернявый такой господин…

— Нет, не видал! — покачал головой кучер.

— А не заходил ли такой брюнет к вам после этого? Высокий, худощавый, с пушистыми усами?

— Не заходил. Сказывают, сегодня приходил кто-то, только я его не видал.

— Вот и прекрасно! — сказал Холмс. — Так вот, дорогой Иннокентий, все, что я вас буду просить — вы исполните?

— Коли для правого дела, так почему и не исполнить! — ответил серьезно кучер.

— Спасибо! — проговорил Шерлок Холмс. — Сегодня к вам придет один господин. Как раз такой, какого я сейчас описывал, но, возможно, что он примет и другой облик. Все, о чем бы он с вами ни говорил, должно быть тотчас же передано мне.

— Слушаю-с.

— Во-вторых, если этот или вообще другой незнакомец придет к вам, не показывайте и тени подозрения.

— Понимаю-с.

— В-третьих: если зайдет речь о карете его преосвященства, то без меня не показывайте ее никому.

— Понимаю-с.

— Теперь скажите мне: есть ли в каретный сарай такой ход, кроме главного, через который можно было бы проникнуть туда незаметно?

— Есть. Люк в чердаке.

— Прекрасно. А есть где спрятаться незаметно в сарае?

— Можно.

— Вы мне покажете?

— Хоть сию минуту.

— Очень хорошо. Теперь еще одно приказание. Если кто захочет осмотреть карету, то скажите, что не можете допустить этого без разрешения ну хоть… кого бы?

— Смотрителя можно назвать, — ответил, ухмыляясь, кучер.

— Дело! Этим смотрителем буду я.

— Понимаю-с.

— А теперь пойдемте осмотреть каретник, а по дороге я дам вам еще несколько советов.

Вместе с кучером Холмс вышел из комнаты, оставив меня с диаконом.

 

VII.

Когда он возвратился назад, лицо его положительно сияло.

Сказав диакону, что ему нужно остаться со мною наедине, он попросил его прощения за то, что действует так самовольно в его квартире.

— Что вы, что вы! — заволновался диакон. — Сколько вам угодно!

И с этими словами он вышел.

Оставшись со мной наедине, Шерлок Холмс подсел ко мне совсем близко и заговорил:

— Итак, дорогой Ватсон, дело близится к развязке. Я был прав, говоря, что Нат Пинкертон напал на ложный след и чересчур поторопился обвинить невинного человека…

— Дай Бог, чтобы это было так! — проговорил я.

— Вы в этом скоро убедитесь! — сказал Холмс. — И если вас интересует весь ход дела, то в настоящую минуту я готов удовлетворить вашему любопытству.

— Но конечно же! — воскликнул я.

— В таком случае, слушайте! — заговорил Холмс.

Он не спеша закурил сигару и, попыхивая густыми клубами дыма, стал рассказывать.

— Вы помните, конечно, дорогой Ватсон, что Пинкертон отнесся совершенно равнодушно к следам на внутреннем подоконнике спальни.

— Помню.

— Ну так вот! Я не так отнесся к ним. Исследовав следы на наружном подоконнике, я заметил там след сапога с левой ноги и след колена. Нат Пинкертон недостаточно внимательно отнесся к ним. Если бы он отнесся к ним более внимательно, то без сомнения заметил бы, что оба эти следа — искусственные. След сапога отпечатался целиком от каблука до самого конца носка, а этого никогда не бывает в действительности, раз человек ставит ногу не на глину или вообще мягкую почву, а на твердую плоскость, лишь покрытую пылью. Носок у сапога всегда бывает приподнят, и если человек приподнимается даже на носки, то и тогда конец носка не отпечатается. Затем мне бросилось в глаза то обстоятельство, что на наружном подоконнике всего один сапожный след. Если бы человек действительно влезал в форточку, то он неминуемо должен был бы оставить хоть два сапожных и два коленных следа. Одну пару при влезании, другую при вылезании. Внизу, под окном, оказался также лишь один след, с той же левой ноги. В этом следе каблук был вдавлен в землю очень сильно, словно для того, чтобы подчеркнуть присутствие на каблуке подковки, а подошва была отпечатана легко. Здесь фальшь ярко бросается в глаза. Ясно, что след должен был получиться при прыжке с последней ступеньки лестницы, но если бы это было так, то упор должен был бы получиться на переднюю часть ступни. Лишь только я заметил это, как в голове моей созрела вполне определенная нить. На внутреннем подоконнике следы были совершенно не схожие с наружными. Тогда, по пути, я осмотрел дверь, ведущую из будуара в коридор. Тут, на медной оправе замочной скважины, я заметил несколько свежих царапин по краям, а посмотрев самую скважину через увеличительное стекло, я заметил и в ней свежие царапины. Для меня стало ясным, что тут шла спешная работа с отмычкой. Теперь, надеюсь, для вас все ясно.

— Да, почти, — ответил я.

— Итак, неизвестный негодяй воспользовался суматохой в доме и сном кучера Никиты. Он забрался в его конурку и в голове его созрел план. Быстро схватив первый попавшийся сапог, он выскочил с ним во двор. Другой негодяй сидел на соседней крыше, с которой прекрасно видна вся внутренность дома. Вероятно, он заметил, что в спальне хозяйки никого нет, и дал об этом знать своему товарищу. Тогда первый быстро подставил лестницу к окну и, поднявшись по ней, тиснул на подоконнике след сапога и локтем сделал что-то похожее на след колена. Работа требовала быстроты, и он торопился. Поэтому он выдавил на земле лишь один след, а свои — тщательно уничтожил. Все это произошло в то время, когда хозяева, приехав из города, приготовляли квартиру к панихиде. Затем негодяй вышел на улицу и, когда певчие и гости входили в дом, затерся между ними и вместе с ними проник в квартиру, не возбудив ничьего подозрения. Хозяева, вероятно, думали, что он певчий, а певчие воображали, что это гость. Если вы припомните, комната, в которой шла панихида, выходит окнами во двор. Отсюда он наблюдал за сигналами, даваемыми с крыши. Во время панихиды он несколько раз выходил якобы в клозет, а на самом деле лишь в коридор, где за несколько раз подобрал отмычку. После панихиды кухарка бросилась на кухню, а горничная в столовую. Расположение этих комнат — рядовое: зал, где шла панихида, затем столовая, потом будуар и спальня. Эти комнаты идут анфиладой, имея каждая, кроме спальни, дверь в коридор. После окончания панихиды хозяйка пошла, быстро переоделась и вышла в зал, чтобы пригласить гостей в столовую. Сигнальщик это видел и рассчитал, что, переодевшись, она уже долго не войдет в спальню. Получив сигнал, вор, в то время, как гости вслед за хозяйкой входили в столовую, быстро проскользнул в коридор, отпер отмычкой дверь в будуар, юркнул оттуда в спальню и, схватив вещи, лежавшие на виду, в несколько секунд возвратился назад. Конечно, я не говорю, что он рассчитывал на то, что вещи будут на виду. Вероятно, они с крыши следили долго за Мюревой, выслеживая, куда она прячет вещи. Он шел на взлом, но к взлому не пришлось прибегнуть. Выйдя незаметно в коридор, он снова замешался в толпу певчих, вместе с ними вышел, но опередил их на лестнице и, оставив у себя лишь одно кольцо, спрятал остальные вещи в карете, в то время, как подсаживал архиерея.

— Но как же кольцо очутилось в яслях, а камешек в кармане кучерского армяка?

— Ну, тут-то он действовал без риску. Добежать до конюшни и подбросить кольцо не трудно. А камень можно было сунуть тем же путем, каким он брал сапог. Не правда ли, вся эта история более чем проста?

— Вряд ли на свете найдется человек, у которого выводы и действия отличались бы такой последовательностью, как у вас.

 

VIII.

Шерлок Холмс хотел что-то сказать, но в это время в комнату вошел кучер.

— Тут ко мне какой-то господин пришел, только не черный, а русый и борода русая, — произнес он.

— Знакомый? — быстро спросил Холмс.

— Нет, впервой вижу, — ответил кучер. — Только подозрительно, потому что насчет кареты говорит.

— Ага! Ну-ка, дорогой Ватсон, вызовите по телефону Ната Пинкертона! Пусть моментально едет сюда!

И, обратившись к кучеру, он спросил:

— Говорите скорее и подробнее.

— Говорит этот… купец он что ли? По манере на купца смахивает! — «Видел я, — говорит, — что его преосвященства карета будто того… неважная… Так я порадеть хочу для Бога… Коли еще хороша, так даром подновлю, а коли нет, то новую подарить хочу. Только пусть это в секрете от преосвященного будет. Если подновить придется, так я материал и мастеров за свой счет пришлю, а коли плоха — так сейчас новую доставлю, а старую себе возьму».

— Так, так, — кивнул головой Холмс. — Дальше!

— Просит карету показать!

— Скажите, что покажете, только задержите его минут на пятнадцать.

— Слушаю-с! — поклонился кучер и вышел вон.

— Ну-с, Ватсон, бегите к телефону, — сказал мне Холмс.

— Если, придя назад, меня здесь не застанете, то пройдите на чердак над каретником. Только осторожно! Лучше, если вы придете туда с Пинкертоном!

Кивнув головой, я почти бегом выскочил из комнаты.

Вызвать Пинкертона по телефону было для меня делом одной минуты.

Мой вызов произвел на него, по-видимому, большое впечатление, и не прошло двадцати минут, как он уже был на квартире у диакона.

— В чем дело? — спросил он тревожно, пожимая мне руку.

— Кажется, Холмс готовит вам сюрприз. Бриллианты и вор Мюревых найдены.

Нат Пинкертон удивленно взглянул на меня.

В коротких словах я передал ему всю историю.

— Да-а… — произнес задумчиво Пинкертон. — Победой Холмса я должен бы быть недоволен, но… я радуюсь ей совершенно искренне. Он спас невинного человека, а тем самым снял и с меня вину за него! Но… возможно, что дело в конце примет другой оборот.

— А пока пойдемте на чердак! — пригласил я. — Наша помощь, может быть, и понадобится!

— Конечно! — живо ответил американец.

По моей просьбе диакон указал нам ход, по которому мы совершенно незаметно проникли на чердак каретного сарая.

Едва ступая, добрались мы до темного люка и легли на доски.

Потолок был плох, щели в нем были повсюду и мы, приникнув к ним, стали молча наблюдать за тем, что делается в сарае.

Сначала в нем было совершенно темно и пусто.

Но вот на дворе послышались шаги, щелканье замка и засовов, затем ворота отворились и дневной свет осветил сарай.

В нем стояла карета, ландо, две пролетки, а в углу были навалены друг на друга несколько саней.

Когда ворота отворились, в сарай вошли: кучер и русый господин, довольно пожилой, похожий на купца.

— Эта, что ли, карета? — проговорил он, подходя к выездной карете.

— Эта-с! — ответил кучер.

Незнакомец с видом знатока стал осматривать карету снаружи.

— Карета крепкая! — произнес он наконец. — Вот только полакировать ее заново нужно, да кучерскую подушку новой кожей покрыть.

Окончив наружный осмотр, он отворил дверцу кареты и половиной своего корпуса влез в нее.

— Ну… тут можно сделать и поизряднее! — проговорил он оттуда. — Сиденье вот подновить!..

При этих словах он нагнулся и я ясно видел сверху, как его рука юркнула под сиденье и затем за пазуху.

Проделав это, он вылез из кареты, проговорив:

— Ну, спасибо! Сегодня же пришлю мастеров и материал, а вы уж посмотрите, чтобы все делалось как следует!

Он вынул рублевку и подал ее кучеру.

— А это вам за труды! До свидания покамест!

— Нет, только здравствуй! — раздался вдруг могучий голос Шерлока Холмса и великий сьпцик, выскочив из-за саней, кинулся на незнакомца.

Но вор был не из числа трусливых.

В одно мгновение он сообразил, что пойман.

— Не так дешево! — заревел он, отскакивая в сторону и, выхватив револьвер, поднял дуло.

В ту же секунду рядом со мною грянул выстрел и негодяй упал с простреленной рукой.

Этот выстрел принадлежал Нату Пинкертону.

Американец сразу увидел опасность, угрожавшую Холмсу, и подскочив к поднятому люку, выстрелил в грабителя в ту самую секунду, когда тот собирался послать пулю в грудь Холмса.

Спрыгнуть через люк в сарай было делом секунды и все втроем мы подскочили к раненому.

Одним движением руки Холмс сорвал с него парик, бороду и усы.

Затем он расстегнул на нем поддевку и пиджак, вынул из бокового кармана сверток и развернул его перед нами. Все вещи, украденные у Мюревых, оказались налицо, за исключением колечка с бирюзой.

Увидав их, Нат Пинкертон молча, с чувством пожал руку Холмса.

Между тем, на выстрел собрался весь двор.

Немедленно было послано за полицией и раненого увезли в тюремную больницу, где в тот же день сыскное отделение признало в нем известного вора и громилу Антона Верангина, по кличке «Шило», долгое время ускользавшего из рук полиции.

Вместе со всеми крадеными вещами мы направились к Мюревым, которые, извещенные уже по телефону, ждали нас за накрытым обеденным столом.