I.

Шерлок Холмс только что возвратился из сыскного отделения, куда его вызывали по одному очень запутанному делу, когда его кухарка Анна подала ему маленький, изящный конверт.

— Барышня какая-то без вас приходила, — пояснила она.

— Вас не застала, так оставила записку.

— Раньше она бывала у меня? — спросил сыщик, разглядывая совершенно незнакомый почерк на конверте.

— Нет, не бывала, кажись! По крайности я не знаю! Очень просила исполнить их просьбу… Видно, горе большое у бедненькой! — ответила со вздохом Анна.

— Почему ты так думаешь?

— Да уж больно бледненькая… и глаза словно наплаканы. Говорит, а голосок так и дрожит.

— Давно была?

— С полчаса назад.

— Ну ладно, ступай!

Оставшись один, Холмс вскрыл письмо и прочел:

«Умоляю вас уделить мне несколько минут. Мне указали на вас; говорят, вы сможете помочь мне. Зайду через час. Если вам будет некогда, то назначьте время.

Ольга Николаевна Морашева».

Шерлок Холмс еще раз прочитал письмо, повертел в руках и, положив его на стол, уселся на диван, взяв в руки недочитанную газету.

Сначала он прочел передовицы и телеграммы и принялся было за провинциальный отдел, как вдруг в передней брякнул звонок.

— Вероятно, она! — подумал сыщик.

Действительно, через минуту вошла Анна и таинственно шепнула:

— Эта самая барышня! Звать, что ли?

— Ну, конечно! — ответил Холмс.

В комнату робко вошла хорошенькая девушка, лет двадцати, очень бледная, с красивыми голубыми глазами, как-то наивно и робко смотревшими из-под длинных, темных ресниц. Одета она была со вкусом, очень опрятно, но не богато.

Из драгоценных вещей на ней виднелась только бронзовая брошь и недорогое колечко.

Переступив порог, она вдруг смешалась и покраснела, словно ее поймали на месте преступления.

Холмс быстро встал ей навстречу.

— Я вижу, вы очень стесняетесь! — заговорил он ласково.

— Но уверяю вас, что это совершенно лишнее! Я с удовольствием выслушаю вас и помогу чем в силах.

— Спасибо вам! — тихо проговорила девушка. — Значит, вы выслушаете меня?

Сыщик улыбнулся.

— Садитесь и рассказывайте, — произнес он ласково.

Девушка откинула нетерпеливо упрямую прядь волос, упавшую ей на лоб, села в кресло и заговорила.

 

II.

«Как вы уже знаете из оставленного мною письма, меня зовут Ольгой Николаевной Морашевой.

Отец мой — чиновник, служит в министерстве и, в настоящее время, получает сто пятьдесят рублей в месяц.

Он сам виноват, что карьера его остановилась.

У него были сильные связи, сам он происходит из очень хорошей семьи, получил воспитание в лицее и у него были все шансы, чтобы сделать великолепную карьеру. Даже средства у нас были.

Но… отец всегда вел чересчур беспутную жизнь. Первую свою жену — мою мать — он бросил и она умерла в бедности, а вторую жену буквально вогнал в гроб побоями.

Он вечно кутил, водил компанию с разными темными личностями, совершенно забросил порядочное общество, и немудрено поэтому, что скоро все отвернулись от него.

Если его до сих пор еще не выгнали со службы, то единственно ради того, что начальники его и некоторые влиятельные лица еще помнят дедушку и… ради меня.

Мне теперь девятнадцать лет.

С отцом у меня всегда были очень недружелюбные отношения.

Я не могу ему простить отношения к покойной матери, а он попросту ненавидит меня.

Вы спросите, конечно, почему же я с ним живу?

Я могу только одно ответить: не живи я с ним, он давно погиб бы, а мне… как-никак жалко его.

Он не сознает этого и всегда считал меня обузой.

Конечно, не с материальной точки зрения, так как я зарабатываю уроками не меньше семидесяти пяти рублей в месяц, а трачу на платье не более двадцати пяти. Значит, остальные пятьдесят рублей идут целиком на хозяйство.

Но… я ему в тягость, так как он не может превратить свой дом в вертеп.

Лишь только мне исполнилось шестнадцать лет, как он принялся твердить мне, что хорошо было бы мне выйти поскорее замуж.

Он рад был отдать меня кому угодно, лишь бы отвязаться от меня.

Но я не чувствовала ни к кому любви и поэтому не торопилась.

Так шло дело до нынешнего года.

В этом году я встретилась случайно, у одной из подруг, с одним молодым человеком, неким Николаем Николаевичем Гариным.

Коротко говоря, мы полюбили друг друга.

Гарин недавно кончил блестяще университет по медицинскому факультету, состоит теперь младшим ординатором при клинике, имеет уже порядочную практику и подает большие надежды.

Когда я объявила отцу о своем решении выйти замуж, он страшно обрадовался.

Он познакомился с моим женихом, стал расхваливать меня и, за его спиной, сильно напирал на меня, чтобы я поторопилась свадьбой.

Я и сама торопилась, но все-таки, по моему расчету, свадьба могла состояться не раньше полугода, так как я хотела заготовить себе побольше белья и платья, чтобы не быть на первое время в тягость мужу.

И вдруг, словно по волшебству, все изменилось.

С месяц тому назад, отец пришел домой сильно озабоченный.

Взглянув на меня как-то странно, он заперся в своей комнате и целый вечер не выходил из нее.

На следующий день он заговорил о моей будущей свадьбе, но это был совершенно новый тон.

К моему величайшему удивлению, он стал высказывать мне свою отцовскую любовь, говорил, что не ценил меня до сих пор и оценил лишь теперь, что потерять меня для него равносильно потери жизни и все в этом духе.

На следующий раз повторилась та же история, на третий день — тоже.

Затем он вдруг начал говорить, что мне еще рано выходить замуж, что я слишком молода, не знаю жизни, одним словом, все стал говорить навыворот.

Видя, что эти разговоры на меня не действуют, он стал выдумывать про моего жениха разные пакости, стараясь опорочить его в моих глазах, и кончил на днях тем, что заявил мне, что этой свадьбе не бывать и что он не отдаст меня за Гарина.

Я стояла на своем, он — на своем, и между нами завязалась упорная борьба.

Отец два раза менял места жительства, вероятно, чтобы затруднить наши свидания, но мы продолжали видеться.

Несколько раз я ловила его взоры, полные ненависти, устремленные на меня.

Господи! Хотя бы я знала причину! Хотя б могла объяснить себе эту странную перемену!

Но сколько он ни старался, я упорно стояла на своем, заявив ему раз навсегда, что его не послушаю и замуж выйду во что бы то ни стало.

Это был ужасный вечер! Отец кричал, ругал меня неблагодарной, грозил мне!

После целого вечера крика, он заперся в своей комнате и я слышала, что, часов в двенадцать ночи, он куда-то ушел.

На следующее утро с ним произошла новая метаморфоза.

Он явился ко мне и объявил, что всю ночь думал обо мне, о своем ко мне отношении, о всей моей жизни и решил не препятствовать мне ни в чем. Это было вчера утром.

Но взгляд его далеко не светился лаской.

Он вообще старался не глядеть на меня, но когда взгляд его падал на меня, я читала в нем прежнюю ненависть.

Что-то с ним произошло! Я чувствую, что он что-то затевает против меня или против любимого мною человека, я всем сердцем чувствую опасность, но я бессильна предотвратить ее, потому что не знаю, с какой стороны ее ждать! Об этом я рассказала теперь не только вам, но и Нату Пинкертону и жду от вас помощи».

 

III.

Девушка умолкла и с тоскою поглядела на Шерлока Холмса. Знаменитый сыщик слушал ее с глубочайшим вниманием.

Во все время рассказа он не проронил ни слова, сидя с опущенной головой и скрещенными на груди руками.

Но когда молодая девушка кончила рассказ, он поднял на нее свой загадочный взор.

— Итак… вчера утром он переменил свой курс? Вероятно, он снова высказывал благоволение к вашему жениху? — спросил он.

— Вы угадали. Он несколько раз повторял, что Гарин имеет будущность и таким зятем можно гордиться, — ответила девушка.

— Не предлагал ли он справить мировую?

— Он об этом говорил вчера вечером.

— В чем же состояло его предложение?

— Он просил позвать к нам Гарина…

— Когда?

— Послезавтра, в среду.

— Не знаете ли вы, куда ходит ваш отец на службу?

Девушка назвала адрес.

— И ходит он все время аккуратно? — спросил сыщик.

— Кажется, да. Только он стал уходить раньше, а приходить позже.

— И продолжает пить?

— В том-то и дело, что он давно бросил пьянство! Он даже говорит про то, что за два месяца скопил немного денег и…

— Что еще? — спросил живо сыщик.

— Он… он говорил, что на эти деньги выиграл восемьсот рублей и купил себе какую-то избушку, стоящую вроде усадьбы отдельно, верстах в пятнадцати от Петербурга.

— Не говорил ли он относительно поездки туда?

— Мне… мне кажется, что он имеет в виду пригласить меня с женихом послезавтра именно туда.

— Не звал ли он туда вас одну?

— Звал.

— Почему же вы отказались?

Девушка смутилась.

— Трудно объяснить вам… — проговорила она задумчиво.

— Боюсь я отца… Не доверяю ему…

— И как он принимал ваши отказы?

— Он очень сердился.

Сыщик глубоко задумался.

Несколько минут он сидел, не говоря ни слова.

Наконец он встал, несколько раз прошелся по комнате и, остановившись против девушки, серьезно произнес:

— Не бойтесь ничего. Помните, что я день и ночь буду за вашими плечами. Если отец ваш пригласит вас в свое новое имение, поезжайте! Если будет говорить, что вам следует прежде поехать одной с ним, чтобы к приезду жениха привести все в порядок, не отказывайтесь. Поняли вы меня?

— Поняла, — тихо ответила девушка.

— Если произойдет что-нибудь подозрительное… Впрочем, нет! Доносите мне через посыльного обо всем. Где вы живете?

— На углу Загородного и Серпуховской, в четвертом этаже, квартира 20, дом № 6.

— Есть ли поблизости какая-нибудь чайная или трактир?

— Есть дешевая столовая на Загородном. Это два шага от нас.

— Прекрасно. В таком случае направляйте посыльного туда. Говорите ему, чтобы он передавал письма Федорову. Это буду я.

Успокоенная девушка крепко пожала руку сыщику и, поблагодарив его, вышла.

 

IV.

Проводив гостью, сыщик взглянул на часы.

Было около двух часов.

— Еще успею! — подумал он, вставая.

Он надел пальто, сунул на всякий случай в карман револьвер и направился в ту канцелярию, в которой служил Николай Дмитриевич Морашев, отец Ольги Николаевны.

Войдя в швейцарскую, он подозвал одного из служителей.

— Николай Дмитриевич Морашев на службе? — спросил он.

— Никак нет, — ответил служитель, — они уже недели три как не ходят.

— Значит, совсем вышел?

— Нет-с, говорили, что они месячный отпуск получили.

Служитель вдруг приятно осклабился и добавил:

— Чиновники сказывали, будто они наследство изволили получить, так теперь хлопочут.

Поблагодарив служителя, Холмс вышел на улицу.

— Так вот оно что! — думал он, шагая по улице. — Не ходит? Значит, ходит куда-то еще?

Но куда?

Это надо было узнать…

— И что это за наследство? — продолжал раздумывать сыщик. — Почему дочь ни единым словом не намекала на него? Когда он его получил?

Конечно, полиция должна была знать про это.

Во всяком случае, он получил извещение или через полицию, или через нотариуса.

Взяв извозчика, Холмс поехал в сыскное отделение.

Там он взял телефонную книгу и часа полтора вызывал целый ряд номеров.

Когда он вышел из телефонной будки, лицо его имело очень довольный вид.

Он подозвал своего друга, доктора Ватсона, и, поговорив с ним несколько слов, вышел вместе с ним.

От сыскного они пошли на Загородный и, найдя ту столовую, про которую говорила Ольга Николаевна, заказали себе поесть.

— Так помните! Если мне придется отлучиться, вы должны будете дежурить здесь и получать письма на имя Федорова. Историю барышни вы знаете. Если понадобится немедленная помощь, действуйте сообразно вашему усмотрению. Хотя я не думаю, чтобы он рискнул на какой-либо серьезный шаг здесь, в городе.

И, помолчав немного, он добавил:

— Сейчас вы станете у ворот их дома. Завяжите дружбу с дворником или просто скажите, что вы агент сыскного отделения, и узнайте от него все относительно Морашева. Нельзя ли узнать, где он купил хутор? Подробно расспрашивайте и дайте дворнику полтинник. Справьтесь, когда он уезжает, когда приходит домой и т. д.

Выслушав инструкцию Холмса, доктор Ватсон удалился.

Прошло около часу. В столовую вошел посыльный и спросил, нет ли здесь г-на Федорова.

Приняв письмо, Холмс прочел:

«Папа крайне ласков. Утром, в то время, когда я была у вас, купил вина и много закусок. Предлагал, как вы и предсказывали, проехать завтра с ним на хутор, сделать кое-какие приготовления. Там, по его словам, послезавтра состоится наше обручение. Недавно он куда-то уехал, сказав, что вернется поздно, так как с обручением у него много хлопот.

Ольга Морашева».

— Прекрасно! — пробормотал Шерлок Холмс, пряча письмо.

Скоро возвратился и доктор Ватсон.

Он принес очень ценные сведения.

Сев рядом с Холмсом, он заговорил:

— Блондин, русая борода, усы длинные, пушистые, над правой бровью родинка. Рост средний, телосложение — крепкое, обыкновенно носит светло-серую фетровую шляпу. Сегодня уходил из дому утром, затем вернулся с кульками и, побыв немного дома, снова уехал…

— Верно! — подтвердил Шерлок Холмс. — Из вас, дорогой Ватсон, вышел бы прекрасный сыщик!

— А вы откуда знаете? — удивился Ватсон.

— Я получил уже часть этих сведений. Но… продолжайте. Куда он поехал?

— Дворник слышал, как он нанимал извозчика.

- Ну…

— Он торговал его туда и обратно, объясняя дорогу так: за Старую Деревню, по тому же шоссе. Не доезжая деревни Луковицы, с полверсты свернуть налево и там в версте находится усадьба.

— Чудесно! — воскликнул Шерлок Холмс. — Итак, будьте здесь, а я поеду.

— Куда?

— Именно туда.

Пожав руку доктору Ватсону, Шерлок Холмс вышел из столовой и вскочил на трамвай.

Через три четверти часа он был уже в Новой Деревне.

Тут он сторговал извозчика до деревни Луковицы и обратно, выбрав лошадь порезвее, и покатил по шоссе.

Проехав Новую Деревню, они въехали в Старую Деревню и затем выехали за пригороды Петербурга.

Резвая лошаденка быстро несла пролетку.

Но не доезжая Луковицы с полверсты, сыщик остановил извозчика.

— Отъезжай в Луковицы и подожди меня у края деревни! — приказал он, оставляя на пролетке свое пальто. — Если долго пробуду, прибавлю.

Он дал извозчику полтину на харчи и направился по дороге, идущей налево.

 

V.

Между тем, Нат Пинкертон тоже не дремал.

Он усиленно работал по делу Морашевой, бегая с утра до вечера по городу.

Подобно Шерлоку Холмсу, он узнал всю жизнь Мора-шева, его положение по службе и о полученном наследстве.

— Наследство? — пробормотал задумчиво американец. — Гм… это чего-нибудь да стоит!

И он опрометью бросился в сыскное отделение.

— Что за наследство получил Морашев? — спросил он в справочном отделении.

— Сейчас справимся! — ответили ему.

Действительно, через час он получил справку.

Николай Дмитриевич Морашев наследства не получал, но зато дочь его, действительно, получила наследство.

Получив этот ответ, Нат Пинкертон бросился к дому, в котором жил Морашев.

С изумительной ловкостью выведал он от дворников о таинственных поездках Морашева.

С этого дня он стал усиленно следить за ним.

Переодевшись простым босяком, он фланировал перед его домом и, когда тот выходил, следовал за ним, старательно записывая номера извозчиков, которых тот нанимал.

Было утро…

Переменив костюм босяка на костюм приличного мастерового, Нат Пинкертон стоял на своем наблюдательном посту.

Вдруг он увидел, как Морашев вышел из дому и подозвал извозчика.

Моментально американец нанял другого и, когда Мора-шев поехал, он тронулся за ним, держась на приличной дистанции.

Он видел, как Морашев последовательно зашел в винный и гастрономический магазины и, наконец, остановил извозчика около аптеки.

— Гм… зачем ему аптека? — подумал сыщик.

И, слезши с извозчика, он подошел к аптеке, словно человек без дела.

Через несколько минут Морашев вышел из аптеки и, сев на извозчика, скомандовал:

— Домой!

Американец не преследовал его.

Дав ему скрыться, он вошел в аптеку.

— Сейчас сюда заходил русый господин. Мне желательно знать, что он брал у вас. Я агент сыскной полиции, — сказал он провизору.

— А ваше удостоверение? — спросил тот.

— Извольте! — ответил сыщик, показывая свое удостоверение.

Просмотрев его, провизор сделал озабоченное лицо.

— Этот господин заказал сильный яд, — произнес он.

— По рецепту?

— Да.

— Покажите рецепт! — потребовал сыщик.

Рецепт был подан.

Это был правильный рецепт, написанный по-латыни и подписанный доктором Курковиусом.

— Получил он уже заказ? — спросил сыщик.

— Нет. Он сказал, что заедет за ним завтра утром.

— В таком случае, приготовьте требуемое! — приказал Пинкертон. — Рецепт спишите, а подлинник отдайте мне.

— Слушаю-с, — ответил провизор.

Он быстро списал рецепт и отдал оригинал американцу.

— Яд выдать? — спросил он.

— Да, — ответил сыщик и бросился вон из аптеки.

Узнав в адресной книге адрес доктора Курковиуса, Пинкертон полетел к нему.

Доктор был дома.

Назвав себя, Нат Пинкертон показал ему рецепт.

— Скажите, доктор, от какой болезни прописали вы это средство? — спросил он.

Доктор взглянул на рецепт и сделал удивленные глаза.

— Я не прописывал его! — сказал он.

— А почерк?

— Немного похож на мой, но не особенно.

И он показал сыщику несколько бумаг, писанных его рукой.

— Гм… да, это подделка! — воскликнул Пинкертон.

И, поблагодарив доктора, бросился из комнаты.

— Завтра ты от меня не уйдешь, негодяй! Ведь я знаю твою берлогу.

Придя домой, он получил письмо.

Это писала барышня Морашева, извещавшая его о завтрашней поездке в усадьбу отца.

— Прекрасно! — прошептал сыщик. — Мы будем поджидать вас.

И едва забрезжило следующее утро, как он опрометью помчался к усадьбе, адрес которой он знал.

Подъехав к усадьбе, он отпустил извозчика и, забравшись в самый отдаленный угол чердака, стал ждать.

Сквозь щель крыши он прекрасно видел дорогу.

 

VI.

Едва успел Холмс пройти по дороге, извивавшейся среди молодого леса с полверсты, как до него донесся топот копыт и стук экипажа.

Сыщик бросился в сторону и спрятался среди молодых деревьев.

И это было как раз вовремя.

В ту же минуту мимо него проехала извозчичья пролетка, на которой сидел блондин с русой бородкой и пушистыми усами, в светлой фетровой шляпе.

Вид его был очень озабоченный.

Дав пролетке скрыться, Холмс выскочил из засады и быстро пошел дальше.

Скоро он и увидел усадьбу.

Это была простая, но только хорошая и просторная деревенская постройка, принадлежавшая раньше, вероятно, богатому крестьянину.

Изба в две половины и хозяйственные постройки были обнесены высоким забором.

Подойдя к воротам, Холмс постучал.

Но на стук не явился никто.

Тогда сыщик принялся стучать изо всех сил.

Со двора донесся яростный собачий лай, похожий на вой.

Но по-прежнему никто не шел отворять.

Пробившись понапрасну минут пятнадцать, Холмс подошел к забору, подпрыгнул и в один момент очутился на заборе.

Яростный лай несся из запертого на висячий замок сарая.

Двор был просторный, обнесенный с трех сторон постройками.

Недолго думая, Холмс соскочил внутрь двора и обошел его кругом.

Дверь в дом была со двора, но она была заперта на висячий замок. Конюшня и скотник были пусты, ледник был тоже заперт.

Кроме большой избы, во дворе стояла еще маленькая, вероятно, для рабочих, но она была отперта и совершенно пуста.

Подойдя к дому, сыщик заглянул в окна.

Изба состояла из большой чистой горницы, сеней и дру-той горницы, тоже просторной, в которой стояла русская печь.

Была кое-какая мебель.

В одной комнате стояла кровать, комод, стол и два стула, в другой — два стола, три длинных скамьи и несколько стульев.

На печке виднелась незатейливая утварь, а на сковородке — объедки колбасы и яиц.

Но сколько ни присматривался Шерлок Холмс, ничего подозрительного он не заметил в доме.

Итак, единственное, что приковывало внимание, — была собака, спрятанная в сарае.

Почему она была спрятана?

Если в доме не жили, а лишь наезжали в него, собаке было бы полезнее быть во дворе, где бы она могла стеречь дом.

Но что она могла сделать, сидя в запертом сарае?

Эти вопросы все время занимали мозг великого сыщика, когда он, покончив с осмотром двора, снова перелез через забор и направился назад по дороге.

 

VII.

Дойдя до поворота, он свернул к Луковицам.

Там он без труда нашел извозчика, сидевшего в чайной.

Воспользовавшись этим, он сам сел за стол и потребовал себе яичницы, попросив заодно сбегать мальчика в «казенку» за водкой.

Незаметно он завел разговор с хозяином.

И наконец, словно невзначай, спросил:

— А этот хутор, который, коли отселя ехать с полверсты и свернуть, направо, слышно, барин купил?

— Это Евтихиеву-то заимку? Как же! Барин Морашев.

— Видали его?

— Видал, — ответил хозяин. — К нам кажные четыре дня один раз заходит. Чудной!

— А что?

— Колбасу он у нас берет. Коли свежей нет, так самую тухлую берет, только непременно чтобы тонкая да длинная была… хомутом связана. Должно, собак ею кормит, потому, сказывают, у него есть! А уж зачем собаке непременно такую, а не эдакую, этого не понимаю.

И хозяин развел руками.

— Барская дурь! — пренебрежительно бросил сыщик, выпивая рюмку водки и закусывая яичницей.

— Известно! — ответил хозяин.

Выпив половину, Холмс отдал остальную водку извозчику.

Благодаря этому они летели назад словно угорелые.

Доктора Ватсона Шерлок Холмс застал в столовой.

— Вам письмо! — сказал он, подавая ему письмо.

Это было письмо от Ольги Николаевны, что она завтра утром в одиннадцать часов едет с отцом на хутор, а перед этим зайдет к нему, Холмсу.

Прочитав записку, Холмс посмотрел на доктора Ватсона.

— Вы хорошо стреляете? — спросил он.

— Из ружья — хорошо, — ответил тот.

— А есть оно у вас?

— Есть.

— В таком случае приходите ко мне завтра к восьми часам утра, с ружьем и патронами, заряженными картечью. А пока — пойдемте спать.

 

VIII.

Проснувшись на следующий день часов в шесть утра, Шерлок Холмс быстро оделся, осмотрел свое охотничье ружье и револьвер, набил несколько патронов картечью и сел пить чай.

К восьми часам подоспел доктор Ватсон и они стали разговаривать, сидя за чайным столом.

— Главное, обращайте внимание на него самого и на собаку! И в случай надобности бейте! — давал наставления Холмс.

В это время позвонили.

Это пришла Ольга Николаевна.

— Раненько! — воскликнул Холмс, пожимая ей руку. — А мне это на руку. Кстати, мне хотелось бы дать вам кое-какой совет.

— Я за ним и пришла, — ответила девушка.

— Так слушайте меня внимательно. Во-первых, дайте тайно знать г-ну Гарину, чтобы он приехал за вами на хутор к трем часам дня. Только дайте знать без ведома отца.

— Зачем это? — спросила девушка удивленно.

— Этого я вам не отвечу, — улыбнулся сыщик. — Затем, когда приедете туда, не подходите к сараю, где находится собака.

— Какая собака?

— Там есть очень злая собака, запертая на замок. Ни за что не подходите к этому сараю, да и вообще старайтесь не выходить из избы. Вот и все. А теперь идите… Я не объясню пока ничего.

Девушка вышла.

Лишь только дверь закрылась за ней, Шерлок Холмс быстро произнес:

— Хорошо, что у нас так много времени впереди! Ну, товарищ, идемте! Медлить нельзя! Да не забудьте оружие!

С этими словами они взяли чехлы с винтовками и вышли из дому.

Как и раньше, до Новой Деревни доехали трамваем.

Оттуда наняли извозчика на целый день, доехали с ним до поворота, приказали ему ехать в Луковицы, а сами пешком, словно охотники, направились к хутору.

Подойдя к нему, Шерлок Холмс стал внимательно осматривать со всех сторон забор.

— Гм… так… — бормотал он. — Вот здесь очень хорошо!

Он подозвал Ватсона и сказал:

— Вы, по первому моему сигналу, кинетесь сюда. Здесь огромная щель… Наблюдайте вон за тем сараем, где воет собака, и бейте ее или хозяина, смотря по надобности. А пока, давайте обойдем всю постройку.

— Вот здесь буду стоять я! — проговорил Холмс. — Тут мне удобно будет наблюдать и за сараем и за внутренностью избы. Вообще и вы наблюдайте за ней. Помните, если хозяин вздумает выйти за ворота, прячьтесь вон в этот бурьян. А теперь засядем-ка в него!

Оба они отошли от постройки и спрятались в бурьяне.

Ждать им пришлось около часу.

Но вот, наконец, к воротам хутора подъехала извозчичья пролетка.

Морашев высадил из нее свою дочь, вынул несколько корзин и, сунув рублевку кучеру, приказал:

— Езжай в Луковицы, а сюда приезжай к семи.

После этого он отпер ворота и вошел во двор вместе с дочерью, неся в руках корзины.

Извозчик уехал.

Лишь только отец с дочерью вошли в дом, как оба сыщика, выскочив из бурьяна, бросились на свои наблюдательные посты.

Собака в сарае неистово выла.

Холмс видел, как Морашев улыбнулся и показал дочери на дверь сарая.

Затем они вместе стали развязывать корзины.

Между прочими вещами Морашев вынул несколько колбас.

Отрезав от одной из них большой кусок, он подал его дочери и что-то сказал, указывая на сарай.

Девушка сделала испуганный жест и замахала руками.

Отец пожал плечами и стал выкладывать остальные продукты.

Затем он подал ей ключ, что-то сказал и указал на ледник, отстоявший от сарая с собакой — сажен на двадцать.

Она кивнула головой.

Между тем, отец, видимо, чего-то беспокоился.

Движения его были порывисты, улыбка— кривая.

Рассортировав провизию, девушка разложила ее по корзинам и, взяв одну из них, пошла к леднику.

В ту же минуту Морашев тоже вышел во двор.

Он прошел несколько шагов и остановился.

Между тем, девушка установила первую корзину и вернулась за второй.

И в тот момент, когда она вошла в дом, отец одним прыжком подскочил к сараю и отпер замок.

Глаза его сверкали, как у тигра, весь он дрожал.

Ничего не подозревая, Ольга Николаевна вышла из дому со второй корзиной и пошла к леднику.

Но едва успела она пройти половину двора, как Мора-шев быстро открыл сарай.

В ту же секунду огромный, худой пес, словно стрела, вылетел из него.

Рука Морашева вытянулась по направлению к дочери.

Страшное рычание вырвалось из пасти голодного животного.

Шерсть на его спине ощетинилась, весь он съежился и вдруг гигантскими прыжками устремился на девушку.

В ту же секунду два выстрела грянули из-за забора и животное покатилось по земле, обливаясь кровью.

Девушка вскрикнула, обернулась и без чувств упала на землю.

Сам Морашев словно остолбенел.

Схватившись за сердце, он стоял неподвижный и бледный, опираясь спиной о сарай.

И вдруг глаза его широко открылись, из груди вырвался хрип и он грохнулся на землю.

Холмс и Ватсон бросились к нему.

И в ту же минуту Нат Пинкертон чуть не кубарем скатился с чердака и бросился к ним.

— Мистер Холмс! Что вы наделали? — крикнул он недоумевая.

— А! Мистер Пинкертон! Вы немного опоздали! — отвечал Холмс.

Между тем, Ватсон нагнулся над лежавшим.

— Мертв, — произнес он наконец. — Вероятно, разрыв сердца! Да… это для него лучший исход!

И, бросив мертвеца, все трое бросились к девушке.

Несколько глотков вина из фляжки вернули ей сознание.

— Я жива? — спросила она, дрожа от страха.

— Живы и невредимы, — ласково ответил Холмс. — Ваш отец готовил вам смерть, но умер нечаянно сам.

И видя, что девушка ничего не понимает, он стал объяснять.

— Да, да… ваш отец готовил вам смерть от зубов голодной собаки… Я мельком взглянул в сарай, где она сидела, и понял все. Он долго дрессировал ее, нарочно купил даже усадьбу, чтобы не было свидетелей! Он морил собаку по 4–5 дней без еды, затем сделал чучело, одевал это чучело в ваше платье и, надев ему на шею круглую колбасу, спускал на него голодную собаку. Голодное животное перерывало горло чучелу и получало награду. Впоследствии он, вероятно, натравливал ее на чучело без колбасы и, когда животное, по привычке, разрывало пополам соломенное горло, оно получало корм от хозяина. Сегодня он хотел лишь привести в исполнение давно задуманный план…

— Боже! За что? За что он искал моей смерти? — прошептала девушка, бледная как полотно.

— Чтобы получить наследство после вас!

— От меня? Наследство?

— Да. Восемьдесят три тысячи рублей, — произнес, улыбаясь, знаменитый сыщик.

— Ничего не понимаю! — прошептала девушка.

— А, между тем, это так просто. Ваша бабушка оставила вам наследство. Нотариус Познеев прислал вам уведомление, но оно попало в руки вашего отца, который скрывал это от вас, расписавшись за вас. У него явилась мысль овладеть этим богатством самому. Сначала он воспротивился вашему браку, так как вместе с ним деньги навсегда уплывали от него. Но, видя, что вас не переспорить, он решил истребить вас, так как он является прямым наследником. Вот и все. А теперь пойдите в избу и успокойтесь. Сейчас сюда приедет ваш жених.

— Черт возьми! — воскликнул с досадой Нат Пинкертон.

— А я ожидал, что он отравит сегодня свою дочь!

— Как так? — удивился Холмс.

Американец подробно рассказал, в чем дело.

— Давайте пошарим в его карманах! — предложил он.

Морашев был обыскан.

И действительно, яд оказался при нем.

— Я говорил! — торжественно воскликнул Пинкертон.

— Да, я с вами согласен! — улыбаясь, победоносно ответил Холмс. — Этот яд он пустил бы в ход в случае неудачи с собакой. Но… если бы мы ждали вашего отравления, то девушка была бы уже растерзана ужасной собакой.

И, обернувшись к Ватсону, он добавил:

— Пойдемте пока в комнату! А труп пусть лежит до приезда следователя.

Нат Пинкертон прикусил губу.

Но делать было нечего.

Холмс победил его и на этот раз, а потому приходилось покориться и молчать.