Разумеется, что ребёнка, бутылочку и молоко Олегу всё-таки доверили. Правда, по раздельности, но доверили. Ребёнка он таскал. Бутылочку мыл. А молоко покупал. Иногда сам пил молоко. И чаще пил на службе.

Конечно, не крепче кваса. Всё-таки служба. А служба — это дисциплина. Ну, ещё и старшина. Курсовой. Газонов…

и НачФак…

Начальники курсов и пара курсовых офицеров сидели в канцелярии… Сидели и пили. Шла суббота, и стрелка на беспрестанно тикающих настенных часах уже давно отмерила восьмой час, устремившись на новый круг. Круг девятый. Кукушка, которой по должности полагалось оповещать о начале нового часа, уже давно значилась на пенсии и полгода как находилась в статусе сломанной. Офицерам же до пенсии оставалось чуть дальше, чем хотелось бы, и посему они отмечали давно прошедший день Флота. Или Новый год, правда, он случился раньше, чем день Флота. А может, даже отмечали и ещё что-нибудь.

Стояла гробовая тишина. Стаканы опустошались медленно, так как выпивка здесь носила характер символической. Стрелки тикали и тикали, полегоньку подбираясь к девяти часам вечера. За окном стемнело и стало пусто. Однако, несмотря на столь поздний (для службы) час, офицеры всё сидели и сидели. Иногда вставали, чтобы налить по-новой. Затем вновь садились. Мрачные лица однозначно выдавали: тотальный сход на берег закрыт. На неопределённый срок. Это как минимум. Причина же задержки нижестоящего руководства на факультете была ясна даже второму курсу и крылась как раз в вышестоящем, которое никто из офицеров никогда не любил.

Крик «НАЧФА-А-А-К!!!» и команда «СМИРНО!!!» прозвучали как всегда неожиданно и не вполне предсказуемо. Его, начальника факультета, ждут всегда. И всегда он приходит внезапно, и тогда, когда…

…сами знаете когда.

И даже после.

Начальники курсов успели…

Они дверь закрыть успели.

На шпингалет…

Изнутри.

Он ходил по пятому курсу, который располагался на одном с канцелярией этаже. Ходил, как тигр. Он ждал начкуров. Именно тех начкуров, которые вышли от него после вечернего доклада, и никаких других. Тех, что пошли по своим курсам. Часа полтора, может быть, два назад. В общем, их не было уже три.

А Он был. Без малого полковник медицинской службы. Он стоял здесь, когда они всё ещё топали на свои подразделения. Максимум двести метров… Это если через улицу. Пятьсот — через магазин.

Поэтому Он и пошёл на поиски.

Природным нюхом начфак вычислил беглецов, которые, понадеявшись на должную иметь место быть энцефалопатию последнего, уже планировали расходиться.

Деликатно постучавшись, полковник наивно попробовал открыть канцелярскую дверь. Заперто.

— Это начальник факультета. Открывайте, — как-то несколько виновато попросил начфак всё с тем же наивным акцентом, что и при попытке открыть дверь.

Тишина. Если бы этажом ниже летела муха, то её жужжание могло сильно порезать уши. Всем.

— Для тех, кто на лодке, повторяю, — постучал Он снова, но уже увереннее. — Это начальник факультета. Отоприте треклятую дверь! Приказываю!

Эмоций ноль и ни звука, ни шороха. С тишиной офицеры явно переборщили. В природе не бывает так тихо.

— Ломайте к чертям собачьим! — указал начальник факультета, и вся дневально-вахтенная служба (по военному ДВС) куда-то сразу отлучилась на минуточку, тоже по приказанию. Но курсанту первого года обучения, моющему пол возле дежурки, пути назад не было. И в стороны тоже пути не было. У него оставался только один путь — в канцелярию. Он тоже что-то лепетал про приборку, и тоже хотел прибраться как можно тщательнее и дальше. Дневальный первого курса отвечал за всё, и даже за то, за что не отвечал. Он был виноват. Во всём. Потому что он — ДЭ-ВЭ-ЭС! Да ещё и первый курс.

Начкуры хоть и находились в Акамедии давно, но тоже были виновны. Крупно виновны. Именно поэтому они искали спасение. Спасение в маленькой, закрытой изнутри канцелярии. Четыре стены, пол и потолок. Как мыши крадутся к мышеловке, так и они ползли к окну и говорили о том, что пятый этаж — это совсем не высоко, и выживали после падения с шестого, восьмого и даже двадцать второго. И труба водопроводная крепкая. Ее меняли в семидесятых. Правда, уже прошлого века.

А в далёких семидесятых ее действительно меняли. Но вот новую поставить забыли.

Офицеры искали спасение. Они помнили, что выход есть всегда, и активно искали его. И даже тогда, когда их ломали, они держали дверь. Изнутри. В режиме «Полная тишина». Офицеры вели борьбу за живучесть канцелярии по всем правилам РБЖ. Они всплывали на перископную глубину и вентилировали отсек в атмосферу. Они отстреливали закуску за борт, через торпедный аппарат, только очень-очень тихо. Вставляли стержень аварийной защиты со щёткой на конце в дверную ручку. И даже молились. У них не было газоанализатора на вредные примеси. Хотя он в подобной ситуации и не сгодился бы. Даже маленький ребёнок смог бы без труда определить газовый состав воздуха. Начкуры замеряли его носами, лишь губами произнося, что все вроде в норме. Не пахнет. Но гамма-фон в повышенной концентрации углекислого газа всё же значительно превышал норму. Это оказалось жёсткое гамма-лимонное излучение, тянувшее на четыре звезды по нашей классификации или «VSOP» по ихней.

Дверь всё же взломали. Победила, как обычно, молодость. Молодость представлял несчастный дневальный-первогодка. Он раскрыл офицеров, пробив прочный корпус командирской канцелярии ломом. У него не оказалось выбора. Он тоже искал спасение от снятия с дежурства. И в отличие от курсовых и начкуров нашёл. Потом, кстати, начфак долго удивлялся, как мог такой маленький шпингалет… А начкуры, в свою очередь, удивлялись возможностям первокурсника…

Однако вскрытие дзота ничего окончательно не решало. Бой ещё не был проигран. Начальники курсов успели-таки залечь… Как один. На диван… Тоже, кстати, один. А они впятером… И, включив военноморскую смекалку, мгновенно притворились спящими…

Всех разбудил крик забытого начфака:

— Что вы здесь делаете?!

— Кто мы? — удивились спящие. — Уснули… Не слышали…

— Ч-Е-Г-О?! — начфак когда-то занимался на ЛОР-кафедре и уши мог прочистить любому.

— Ну это, не слышали, — ответили чуть тише и как-то невнятно.

Начфак совсем не мог орать. Он хрипел. Раздувался, опять надувался и снова хрипел. По телу пошли искры. Пальцы зачесались в желании написать какой-нибудь дисциплинарный приказ. Но это потом. А сейчас… Сейчас полковник заорал. Заорал одним получасовым начфаковским воплем, звонко раскатившимся по линолеуму пятого этажа.

Он их всех…

И за всё…

И навсегда…