Эпизод из жизни на реке Амазонке

Рассказан Карлосом Рейесом

Иллюстрации Н. Маринского

Старый чудак Симсон, известный по всей Амазонке под именем «гринго»), не известил никого о смерти своей жены. Правда, целых двадцать лет он провел с ней в уединении, вдали от людей, в хижине в первобытном лесу, но все же окрестные гаучосы охотно приехали бы за сотни миль для того, чтобы присутствовать при погребении. Но беспокоить других людей ради своих личных дел — это было не в привычках джентльмена, заброшенного сюда превратностями судьбы.

Симсон опустил в песок карманный термометр. Уже шестьдесят градусов! Он быстро набальзамировал покойницу, плотно закутал ее в листья ризофор и крепко перевязал лианами. Ни за что на свете он не согласился бы похоронить ее около своей хижины! Ведь витотосы или какие-нибудь другие кочующие людоеды могли тронуть труп… Нет, его верная спутница жизни заслуживала того, чтобы быть с честью похороненной в Иквитосе! Восемь дней пути по реке не останавливали его. И он нагрузил свой челн из выдолбленного кедрового ствола пальмовыми орехами, пятью живыми морскими свинками, составлявшими его провиант, золотым песком и огромным сосудом с гуарапо-спиртом из тростникового сахара, помогающим во всех трудных случаях жизни.

Преследуемый насмешливым криком обезьян, Симсон полуголый, как настоящий дикарь, повез свою покойницу-жену, стоя у кормы и положив с одной стороны винтовку, а с другой — два револьвера. Тепловатая речная вода тускло мерцала при свете побледневшего месяца — было пять часов утра. На правом берегу миссионер служил обедню перед распятием, прибитым к стволу пальмы. Но кого же приветствовали флейты окружавших его индейцев — Христа или восходящее солнце?

Медленно пробуждался день над поющей чащей. Крошечные попуган* сверкали, как зеленые блестящие стрелы; бабочки с металлическим синим отливом, прекраснее неба, колыхались в воздухе, не зная какому цветку отдать предпочтение среди этой роскошной природы.

Стоя в челне, опершись левой рукой о неломающееся копье из пальмового дерева, а правой работая веслом, по реке приближался индеец. На его пестро раскрашенном теле были видны рисунки старинных перуанских ваз. Симсон, почти совершенно забывший родной английский язык, но зато с грехом пополам говоривший на пятидесяти диалектах Амазонки и на исковерканном испанском языке первобытных лесов, уже издали крикнул ему:

— «Amico!»)

Эти дружеские чувства проявились в одновременной остановке обоих челнов и обмене литра спирта на копченое обезьянье мясо. Мирно раскурили они папироски, завернутые в маисовые листья, но держались на некотором расстоянии друг от друга, так как «yurac asna», т. е. запах, исходивший от белого человека, был неприятен дикарю. Он с вожделением указал на большой сверток, завернутый в листья и несомненно содержавший нечто весьма ценное. Но Симсон дал ему понять, что этот сверток не для обмена. С вежливостью представителя старинной расы индеец при прощании сделал ему очень ценный подарок — выдолбленный тростник, наполненный смертельным ядом.

До самого вечера ничто не нарушало однообразного хода лодки. Симсон пристал к берегу только тогда, когда совсем стемнело. Около огня три женщины разжевывали маниок, чтобы, прибавив в него несравненное бродильное вещество, заключающееся в слюне, приготовить из него прекрасный напиток. Их мужья, жарившие в горшке из обожженой глины большие куски каймана, поспешно побежали к Симсону и, не прибегая ни к каким насильственным мерам, весьма лойяльно предложили в обмен за револьвер весь свой запас каучука, а за винтовку — совсем молоденькую женщину, у которой голова в наказание была обрита наголо. Из франтовства она выщипала себе брови, в искусно удлиненных ушах у нее болталась chonta, вправленная в перламутр, а все туловище　от груди до　стройных ног было расписано странными яркими иероглифами.

Симсону весьма лойяльно предложили за винтовку молоденькую женщину, у которой голова была обрита… 　

Ее глаза блестели. Что может быть приятнее, как уехать с белым на Этом прекрасном челне! Но гринго никогда не обращал внимания на других женщин, кроме своей жены. Он прикрыл завернутую покойницу пальмовыми листьями, чтобы предохранить ее от внезапно разражавшихся здесь ливней и, прочно привязав челн к огромному корню, далеко выпячивавшемуся в реку, проспал рядом с трупом несколько часов.

Свежесть окрашенною в опаловые тона утра и большой глоток гуарапо подбодрили его. Теперь берега реки сдвинулись, и он плыл между двумя стенами темной чащи, несколько оживлявшейся пестрыми попугаями ара. Из лагеря индейцев на небольшой лужайке в небо взвилась стрела, — казалось, что она хочет попасть в солнце. Она поднялась высоко, на один миг дрожа повисла в синеве и затем с режущим ухо треском, как при разрывании полотна, упала прямо на покойницу. Симсон схватился за винтовку, но индейцы стали делать ему приветливые жесты. Стрела была только сигналом к остановке.

Когда Симсон сошел на берег, они потребовали от него соли и в обмен на нее предложили на выбор: во-первых — муку из маниока, во-вторых —　кожу амазонского моржа, в-третьих — совершенно свежие черепашьи яйца. В их палатках, украшенных обезьяньими черепами и цепочками из тигровых зубов, висели под потолком набальзамированные мумии предков. На барабане из обезьяньей кожи лежали кости подозрительного вида, тщательно покрытые пчелиным воском. Но ни полные горшки мазато — быстродействующего яда из корней юкки, — ни великолепнейшая стрела, предложенная кациком, не могли заставить Симсона развернуть его таинственный сверток. Уже мангуаре — этот беспроволочный телеграф индейцев — сигнализировал вниз по всей реке весть о появлении его с грузом, и вряд ли было умно продолжать поездку, имея на борту нечто такое, что возбуждало жадность. дикарей. Но Симсон был ирланцем и, кроме двадцать здесь денную жару, когда черепахи неподвижно лежат на иле, бабочки поникают крылышками, а обезьяны скорее дадут себя убить, чем перепрыгнут с одной ветки на другую, — к лодке Симсона пристал челн. Плывший индеец был поранен одним из тех острохвостых скатов, которые разрезают тело как скальпель. Рану осторожно прикрыли паутиной и табачными листьями, разжеванными колдуном. Сначала индейцы потребовали у Симсона, чтобы тот отдал раненому весь запас своего спирта. «Для смачивания раны», — сказали они. Затем, улыбаясь, с наивной дерзостью дикарей, они сделали смелую попытку развязать лианы, которыми была завязана покойница.

Симсон в ярости выкинул за борт обоих индейцев вместе с их раненым спутником — крайне серьезное нарушение всех законов лесного гостеприимства. Но, благодаря револьверу в челне белого, перевес был на стороне Симсона, и индейцы пустили его ехать дальше.

Симсон в ярости выкинул за борт обоих индейцев..

Однако, уже через несколько часов прибрежные деревья превратились, казалось, в какие-то безумные луки. Посыпался дождь пестро оперенных стрел всевозможного вида, падавших с легким шипением и, в виде каких-то мертвых, попугаев, уносившихся вниз по течению. Симсон, съежившись под　разодранной крышей из пальмовых веток, охваченный отчаянием, греб изо всех сил, прислонив к груди труп жены, который, как щит, принимал в себя все стрелы…

…………………..

Еще и поныне мужчины рассказывают у костра про это фантастическое бегство. Гринго, этот величайший упрямец в мире, одержал верх… Каучук, золотой песок и даже оружие ушли на оплату таких пышных похорон, каких уже давно не запомнят в Иквитосе.