Ли никому не рассказывал о воспоминаниях, спрятанных под кроватью. Признаться маме в содеянном он никак не мог. С Феликсом не разговаривал с тех самых пор, как брата наказали. С Гретхен тоже осторожничал. Вполне возможно, что в оставшихся двух банках вообще нет воспоминаний, связанных с Эсси Хастинг, так что лучше её не обнадёживать раньше времени. К тому же, если бы Ли рассказал Гретхен о банках, она тут же засыпала бы его миллионом вопросов, на которые ему совершенно не хотелось отвечать.

После того как Ли разбил первую банку, ему сильно нездоровилось: у него часто случались приступы тошноты, его донимала слабость, руки и ноги не слушались – их словно отключили от тела. Зато в среду утром – в день, на который было назначено «Похищение Книги Ритуалов», как окрестила их план Гретхен, – Ли проснулся с ясным умом и здоровым желудком. Вернувшись домой после школы, он заперся у себя в спальне, решив открыть вторую банку.

В тот день у мамы не было пациентов, так что до восьми вечера (в это время они с Гретхен договорились встретиться) Ли был совершенно свободен. Он знал, что от этого воспоминания ему снова может стать плохо, но надеялся, что худшее уже позади. Возможно, думал он, впитывание чужих воспоминаний сродни бегу: если продолжишь тренироваться, то вскоре станешь выносливее.

Ли сел на край кровати, обхватив руками вторую банку. Мама часто предупреждала его, что воспоминания хрупки и своенравны. Извлекать их ей всегда приходилось в присутствии госпожи Память. Этот процесс был неизменен и просчитан до мелочей: Джудит всегда клала руки пациенту на лоб, сосредоточенно закрыв глаза. А потом медленно вытягивала воспоминание из его головы. Оно появлялось из уха и серебристой текучей лентой плыло по воздуху. Описав круг над банкой, оно опускалось в неё. После этого мама сразу плотно закрывала банку крышкой, чтобы воспоминание не проникло ей самой в голову или попросту не растворилось без следа.

И хотя Ли подписывал банки довольно неряшливо и нередко ставил не на те полки, при нём воспоминания вытекали из банок крайне редко. Теперь же он сам хотел их выпустить.

– Ничего в этом плохого нет, – шепнул он вслух. – Это ради благого дела. Раз Гретхен сдержала своё обещание, и я должен. У нас же, в конце концов, был уговор. Услуга за услугу.

В этот раз он собирался быть как можно внимательнее, записать всё, что увидел, пока воспоминание ещё свежо. А ещё собирался выяснить, чего бы это ему ни стоило, чьи это воспоминания. Судя по всему, кого‐то из учеников Старшей Школы Бун-Риджа – в этом Ли не сомневался, потому что узнал коридор. Но вряд ли этот кто‐то был другом Эсси – во всяком случае, он явно редко разговаривал с ней на людях.

Ли принялся рассматривать воспоминание, которое держал в руках. Когда он разбил первую банку, её содержимое ещё бурлило и моментально просочилось к нему в сознание. Но поведёт ли себя так же и это воспоминание, которое уже успело остыть и загустеть? И что делать с банкой? Бросить на пол, как в прошлый раз? Или просто снять крышку и глубоко вдохнуть? Или вообще – от этой мысли у Ли по спине побежали мурашки – выпить густую чёрную жидкость?

– Если так и будешь сидеть и пялиться, точно ничего не узнаешь, – сказал он себе. – Нужно открыть банку и проверить.

Когда Ли поворачивал крышку, руки у него тряслись. Сталь скрипнула, соприкоснувшись со стеклом, – она будто хотела о чем‐то предупредить мальчика.

– Мне не страшно, – процедил Ли. – Не страшно.

Он открутил крышку и отложил её в сторону, а потом заглянул в банку. Запах оказался неожиданным – вовсе не таким мерзким, как думал Ли. Из банки повеяло листьями, вскопанной землёй, чистой водой. Ли неожиданно перенёсся под сень деревьев гикори. Напротив него на влажной траве сидела Эсси Хастинг.

* * *

– Я знала, что тебе можно довериться, – сказала она тихим дрожащим голосом. Он вдруг заметил, что она плачет. Крупная слеза капнула ей на кроссовку, оросив неоновый шнурок. – Знаю, что твоя родня думает о таких, как я. Но я не сдержалась. У меня не было выбора.

– Понимаю, – отозвался он.

Ему хотелось крепко обнять Эсси, окружить её теплом, подставить своё плечо. Но он не привык к прикосновениям и не знал, с чего начать. Он вытянул было руку, но потом в панике резко опустил, и ладонь упала Эсси на лодыжку. На кожу ему вдруг капнула новая слеза. И вдруг мучительная неловкость прошла. Он почувствовал себя нужным. Ощутил уверенность и спокойствие. Его пальцы обвили худенькую лодыжку Эсси.

– Вообще мне живётся не так уж и плохо, – призналась она. – Я выполняю поручения госпожи Страсть. Ничего в них страшного нет – обычно я просто помогаю ей влюбить людей друг в друга, разношу цветы.

– И что же? Выходит, эти цветы – как купидоньи стрелы?

– Не смейся надо мной, пожалуйста.

– А я и не смеюсь, – сказал он и ещё раз сжал её ногу. – Просто хочу понять.

Эсси едва заметно кивнула:

– Ну да, они и впрямь чем‐то похожи на купидоньи стрелы. Тогда я, получается… лук этого самого купидона.

– Так, значит, цветы, – повторил он. – А какие? Красные розы?

Эсси открыла рюкзак, сунула в него руку, а потом сделала ему знак вытянуть ладонь вперёд. И вложила в неё ярко-фиолетовый цветок.

– Если крепко взять его в руку и сосредоточиться, можно узнать, кто она – твоя любовь, – сообщила Эсси.

Он усмехнулся:

– А если я не верю в настоящую любовь?

– Не важно, во что ты веришь. Да и потом, про на стоящую любовь я ничего и не говорила. Цветок помогает узнать нынешнюю любовь.

– Тогда, наверное, правильнее было бы сказать «влюблённость».

Он бережно провёл пальцем по лепесткам, а потом протянул цветок Эсси, но она покачала головой:

– Оставь себе.

– Ну ладно, спасибо.

Он всё гадал, знает ли она правду. Может ли посмотреть на человека и сразу понять, кому отдано его сердце?

Знает ли, как сильно он любит её?

– Не хотела я тебе плакаться, – сказала Эсси, утирая глаза. – Мы не для того сюда пришли.

– Сегодня можем ничего не делать, если тебе не хочется.

– Ты что, шутишь? Я всю неделю этого ждала! С мамой ни о чём таком не поговорить – она меня попросту не слушает. Считает, что надо всё делать как Хастинги – это единственный верный путь.

– А ты сама‐то как думаешь?

Эсси нерешительно на него посмотрела:

– Когда я была в Чаттануге, я встречалась с местными заклинателями.

– Эсси, но ты же не…

– Они не прячут свои Книги Ритуалов в стеклянных витринах. И охотно делятся ими, но, само собой, за плату. Я им рассказала, чтó могу дать взамен и чтó хочу сделать, и вот что они мне вручили.

Эсси достала из рюкзака маленький и тоненький блокнот.

– Теперь у нас всё получится, Эйса! – восторженно вскричала она. – Стоит только захотеть…

И тут его слух уловил какой‐то звук, далёкий и отрывистый. Он мотнул головой, силясь его отогнать, но тот всё нарастал и нарастал…

* * *

Ли вновь оказался у себя в спальне. Шумно дыша, он схватился за край одеяла. Эйса. Эсси назвала его Эй-сой. Так, значит, в банках, перевязанных фиолетовой ленточкой, хранились воспоминания Эйсы Уиппла. Неужели они с Эсси Хастинг дружили? Неужели он и впрямь… любил её? Казалось, что это невозможно.

Эсси была всеми любимой, жизнерадостной девушкой. А Эйса… он Эйса и есть, что с него взять. Недружелюбный, грубый хулиган на мотоцикле. Да и потом, он был заклинателем, а Эсси – помощницей Тени. «Ну и что из того?» – подумалось Ли. Разве он сам не водится с Гретхен Уиппл?

Гретхен. Теперь уж точно придётся рассказать ей о воспоминаниях.

– Леандр! – позвала его мама из‐за двери в спальню. Ли протёр глаза и вскочил на ноги.

– Минуточку! Я сейчас!

В руке у мальчика по‐прежнему была опустевшая банка из‐под воспоминания. Он торопливо швырнул её под кровать.

– У тебя всё хорошо?

Ли поморгал, чтобы туман в глазах рассеялся, а потом пересёк комнату и распахнул дверь. На пороге стояла Джудит и вытирала об юбку перепачканные мукой руки. Взгляд у неё был обеспокоенный. Ли понял, что на его лице отчётливо читаются волнение и растерянность, которые терзают его изнутри.

– Извини! – сказал он. – Я книжку читал и задремал ненароком.

Мама по‐прежнему встревоженно хмурилась.

– Вы с братом в ссоре, да? – спросила она.

– Ч-ч‐то? С чего ты взяла?

– Выйди ко мне. Госпожа Память отправилась на прогулку, а мне бы хотелось поговорить с тобой наедине.

Так Ли и оказался на диванчике в приёмной, на котором обычно сидели пациенты. Он укутался в вязаную шаль и попивал какао из оловянной кружки – такой тёплой, что она обжигала руки чуть ли не до боли. У Ли кружилась голова, но горячее какао помогало прийти в себя. Джудит сидела напротив, на своём привычном месте.

– Я точно знаю, что‐то стряслось, – сказала она. – Ты вот уже несколько дней не ходишь в оранжерею.

Ли молча смотрел в кружку.

– Это всё из‐за той девочки из семейства Уиппл? – спросила мама.

– Что?! – Ли тут же поднял на неё глаза. – Нет, разумеется, нет!

Ли было совестно врать маме, но она не должна была знать о том, что он сознательно общается с одной из Уипплов, а уж про их уговор и подавно.

– Леандр, мне‐то ты можешь рассказать…

– Всё у меня прекрасно, – перебил её Ли, которого слегка разозлило, что она назвала его полным именем. – Это у Феликса дела не очень.

Джудит опустила кружку и подалась вперёд:

– Что с ним такое?

– У него были неприятности.

– Из-за господина Смерть?

Ли кивнул:

– Я не хотел тебе об этом говорить, потому что знал, что ты тут же начнёшь беспокоиться. Я несколько раз видел Феликса, но он не захотел мне ничего рассказывать. И я решил оставить его в покое.

Глаза у Джудит стали печальными. Глядя в них, и Ли погрустнел.

– Недавно к нам в дом приходил один несчастный юноша… – сказала мама. – Как же страшно, когда в столь юном возрасте у человека уже есть такие страшные воспоминания, как у него… Воспоминания, преисполненные потерь и вины… Конечно, теперь, когда я их у него забрала, ему легче, но всё равно в нём навсегда останется след этих страшных событий… Он так и не сможет избавиться от чувств, порождённых этими воспоминаниями. Но ужаснее всего то, что именно он виноват во всём, что случилось.

Ли нервно сцепил ладони и уставился на большие пальцы.

– Ли, – продолжила мама. – Ты тоже будешь ошибаться. Будешь невольно принимать совершенно неправильные решения, будешь переживать непростые времена, как бы ты ни пытался этого избежать. Но я всей душой верю, что никто из моих сыновей добровольно не выберет путь, на котором его ждут столь постыдные и гадкие воспоминания. Например, о том, как ты сам решил не разговаривать с братом.

– Ты не понимаешь! Если бы ты хорошо знала Феликса, ты бы представляла, как с ним порой тяжело, когда он не хочет с тобой разговаривать, когда… – Ли запнулся, вдруг поняв, что сказал то, чего говорить ни в коем случае не стоило бы. Ведь мама никогда не сможет «хорошо узнать» Феликса. Такой возможности у неё попросту нет.

Джудит взяла руки Ли в свои.

– Но ты ведь любишь своего брата, – сказала она. – А в этом огромном мире нет ничего страшнее, чем разлука с теми, кого мы любим. Так зачем разлучаться, да ещё по доброй воле?

– Мам, – тихо проговорил Ли. – Ты и впрямь всё время по нему скучаешь?

– Постоянно. Я буду тосковать по ним обоим до конца своих дней.

– Но как же ты скучаешь по Феликсу, если совсем его не знаешь?

– Я носила под сердцем вас двоих – его столько же, сколько и тебя. Да и потом, не говори, что не скучаешь по папе, потому что совсем его не знаешь.

Ли задумчиво умолк. Мама, безусловно, была права: он очень тосковал по отцу и бесконечно любил его, хоть и ни разу в жизни не видел его лица.

Была права она и в том, что касалось его размолвки с Феликсом.

– И всё же то, что мы не разговариваем, – его рук дело, – сказал Ли.

– Возможно, – ответила мама. – Но пусть тогда делом твоих рук станет примирение.

Она встала и забрала у него кружку, опустевшую лишь наполовину. Часы на каминной полке пробили четверть восьмого. Нужно было успеть выйти из дома до того, как они снова забьют.