Наконец настала суббота, день рождественского бала. Большой зал дома Уипплов был украшен лампочками, венками, шифоновыми гирляндами. С кухни доносился приятный запах горячего сидра со специями и тыквенного пирога. Где‐то в глубине дома перебирал струны своего инструмента арфист. Ба стояла в холле и с неподдельным возмущением кричала на бедняжку Джолин. Дверь в кабинет мэра Уиппла была плотно закрыта – обычно он выходил из него не раньше чем за пять минут до начала бала, деловито поправлял галстук-бабочку и дипломатично пожимал руки первым гостям. Эйса же сидел на заднем дворе и курил. Из окна гостиной Гретхен видела мерцание кончика его сигареты.

Этого‐то редкого момента, когда брат наконец выйдет из своей комнаты, в которой он сидел дни напролёт, без конца слушая свою оглушительную музыку, Гретхен и дожидалась. Пришло время проверить свои подозрения. Девочка на цыпочках прокралась к задней лестнице, бесшумно поднялась по ступенькам и кинулась в спальню брата. Светящиеся таблички на его двери предупреждали непрошеных гостей об ужасных последствиях, которые им грозят, если они вторгнутся в комнату, но сама дверь при этом была не заперта – Ба не разрешила внукам поставить замки на дверях. Поэтому Гретхен, оставив без внимания зловещую надпись «НЕ ВХОДИТЬ», решительно зашла в спальню.

Окна были завешены плотными чёрными шторами, так что Гретхен пришлось включить свет. На стенах пестрели плакаты с разными рок-группами, с которых на девочку недобро скалились какие‐то мускулистые мужчины. Но Гретхен удивило другое – в комнате было удивительно чисто: кровать заправлена, на комоде и письменном столе ни пылинки. На полу ни мусора, ни грязной одежды. Всё аккуратно сложено и убрано на место. Гретхен и сама не знала, почему думала, что у Эйсы в комнате царит бардак, – отчего‐то брат у неё ассоциировался исключительно с хаосом. Но размышлять об этом не было времени.

Цветок! Гретхен оглядела комнату: кровать, комод, компьютер, колонки, книги – но нигде не было и намёка на фиолетовый цвет. Гретхен взобралась на стул, открыла дверцу шкафа и оглядела верхние полки. Ничего. Она проверила все ящички стола, тумбочку у кровати, заглянула под саму кровать. Цветка нигде не было. Гретхен охватила паника. Может, в день похорон ей всё привиделось? А может, фиолетовый цветок, который торчал тогда у Эйсы из кармана, – это вовсе не подарок Эсси? Может, она запомнила только то, что хотела запомнить?

А потом Гретхен решила поискать на подоконниках. Она раздвинула шторы на самом ближнем к кровати Эйсы окне. На подоконнике обнаружилась изящная фарфоровая ваза, в которой стоял полураскрывшийся фиолетовый цветок с большими яркими лепестками.

И вдруг всё, в чём Гретхен до этого сомневалась, показалось ей вполне возможным: и то, что Эсси Хастинг могла влюбиться в такого, как Эйса, и то, что Эйсу вообще можно полюбить. «Ну конечно! – подумалось ей. – Само собой, воспоминания правдивы!» Она опустила взгляд на Эйсу, который по‐прежнему курил у сарайчика. Эйса отнял сигарету от губ, поднял голову и посмотрел на окно своей спальни. Прямо на Гретхен. Она ахнула, осознав свою ошибку: свет из комнаты просочился наружу и осветил сумеречную лужайку.

Эйса её заметил. Гретхен в ужасе увидела, как он швырнул сигарету и кинулся в дом. Она схватила цветок, бросилась прочь из комнаты и побежала вниз по парадной лестнице – ещё одна ошибка! Эйса выбрал не заднюю лестницу, как она рассчитывала. Они столкнулись на лестничной площадке.

– Зачем он тебе? – прорычал Эйса.

– Эйса, послушай! Я знаю, что это за цветок, и он очень мне нужен! – Она хотела было проскочить мимо, но Эйса загородил ей дорогу.

– И для чего же он тебе так нужен?

– Ну… ну… – Гретхен силилась придумать какую‐нибудь убедительную отговорку, но в голове, как назло, воцарилась неприятная пустота. Поэтому она не нашла ничего лучше, чем торопливо выпалить правду: – Я украла Книгу Ритуалов. Вот зачем мне тогда понадобился Камень Желаний. И теперь собираюсь провести Ритуал Суда, чтобы всё наконец наладилось.

На мгновение Эйса застыл, утратив дар речи. А потом расхохотался, мрачно и хрипло.

– Если ты не в курсе, для этого Ритуала нужны и другие ингредиенты, которые тебе ни за что не достать. А даже если б они у тебя были, кто здесь первенец?

– Но у меня есть всё необходимое! Братья Викери помогут мне с остальными ингредиентами. Да и потом, может, я тоже могу проводить Ритуалы! Откуда ты знаешь? Нужно попробовать. Только так и можно освободить близнецов. Только так и можно наказать господина Смерть за то… за то, что он сделал с Эсси.

Лицо у Эйсы словно окаменело, а в глазах полыхнул огонь.

– Что ты сказала?

– Я всё знаю, Эйса, – призналась Гретхен. – Про тебя и Эсси. Вот откуда у тебя цветок Страсти, так? Она его тебе подарила. Ты был с ним на похоронах. Я помню.

– Ты не знаешь, о чём говоришь, – сказал Эйса. Его слова пронзили воздух, будто острые ножи, но Гретхен уже не было страшно.

– Знаю. Можете с папой и дальше скрывать что угодно, но я знаю, о чём говорю.

– Ты не знаешь всей правды! – прокричал Эйса. – Отец не рассказывал тебе всего того, о чём известно мне.

– Ну так просвети меня, будь добр! – крикнула Гретхен.

– Хорошо, – недобро проговорил Эйса. – Так, значит, ты хочешь услышать всю правду? Ну что ж, слушай: отец заключил сделку с господином Смерть. Но не на благо Бун-Риджа, как это обычно бывает. Он попросил для себя вечной жизни. Господин Смерть разрешил ему нарушить привычный ход вещей в обмен на позволение и самому нарушать законы. Вот почему папа и по сей день позволяет господину Смерть творить что угодно.

У Гретхен вдруг пересохло в горле.

– Чтобы жить… вечно?

– Он рассказал мне об этом в день моего шестнадцатилетия. И знаешь что? Мне было плевать. Как и отец, я был совершенно не прочь, чтобы господин Смерть творил в городе что хотел. Так что это я виноват. Это я виноват в смерти Эсси. – На последних словах голос брата дрогнул, и у Гретхен вдруг подкосились ноги.

– Это… неправда! – прошептала она. – В её гибели нет твоей вины!

– Есть. А если ты так и продолжишь копаться во всей этой истории вместе с братьями Викери, он и тебя убьёт. Пора положить этому конец, Грет. Пусть этот ужас закончится навсегда.

– Куда ты? – вскричала девочка.

Эйса спустился с лестницы, перескакивая через три ступеньки, и пулей выскочил на улицу. Не успела Гретхен добежать до террасы, как снаружи послышался рёв мотоцикла Эйсы. Она застыла, беспомощно глядя, как он уносится прочь от дома. А потом вдруг поняла, что отлично знает, куда он направляется.

Вспомнила о рождественском бале, о предпраздничной суматохе, которой наполнился дом. Ба, наверное, накажет её: на целую вечность запретит гулять или даже отправит в пансион. Но выбора у Гретхен не было – нужно было спешить за Эйсой. И она со всех ног кинулась к Тополиному Дому.

* * *

Ледяной, колючий ветер бил Гретхен в лицо. Надо было надеть пальто, шапку и шарф. Но она думала вовсе не о тепле, а о скорости. Как быстро она доберётся до леса, чтобы помешать Эйсе? Что он задумал? Закатить братьям скандал? Совершить набег на их дом и что‐нибудь сломать или разбить, как когда‐то Гретхен? Эйса явно решил помешать безупречным планам Гретхен, Феликса и Ли, разрушить всё то, над чем она трудилась несколько недель! Нужно его остановить. Вот только как же ей перегнать мотоцикл?

В голове пронеслось: «Всё получится! Нужно только, чтобы ты срезала путь, а он поехал длинной дорогой». Точно. Гретхен припомнила, как они с Эйсой возвращались из Тополиного Леса. Брат тогда выбрал долгий маршрут, лишь бы не проезжать мимо Гикори-парка. «Это всё из‐за Эсси, – подумала Гретхен. – Из-за того, что случилось с ней в ту ночь. Из-за всех тех страшных воспоминаний и чувств, что таятся внутри у Эйсы».

Гретхен обхватила пальцами фиолетовый цветок, прикрывая его от ветра и холода, и кинулась в сторону Гикори-парка и темневшего за ним леса. Так ни разу и не остановившись, она бесстрашно перебегала улицы, не обращая никакого внимания на недовольное гудение машин. Горло сильно жгло, а вечерний сумрак вокруг уже успел превратиться в ночной мрак.

«Беги! – приказала она себе. – Надо во что бы то ни стало его обогнать!» Ещё не успевшая зажить лодыжка протестующе запульсировала, но Гретхен не обращала на боль никакого внимания. Зрение у неё затуманилось какой‐то белой пудрой, вдруг начавшей сыпаться откуда‐то с неба. Опять снегопад! Гретхен прибавила скорость. Она бежала сквозь колючую пургу, молотя ногами сперва по асфальту, потом по бетону, а потом и по земле. И наконец добралась до кромки Тополиного Леса.

Гретхен впервые остановилась и согнулась пополам, чтобы перевести дыхание. И вдруг заметила, что к одному из деревьев гикори, растущих неподалёку, прислонён мотоцикл Эйсы. Хозяина поблизости видно не было.

– Нет… – прошептала Гретхен, испуганно выдохнув. – НЕТ!

И снова кинулась бежать сквозь тёмные лесные заросли, силясь разглядеть хоть что‐нибудь за снегопадом и ветками.

– Ли! – кричала она. – Феликс! ЭЙСА!

Как и всегда, деревья не отвечали. Только заунывно завывал ветер.

– Эйса, прошу тебя! Подожди! Где ты?! Эйса, пожалуйста, стой!

И тут она увидела его – иссиня-чёрный силуэт в лучах света, льющегося из окон домика. Всего несколько ярдов разделяли брата Гретхен и Тополиный Дом. Эйса стоял неподвижно, опустив лицо и плечи, и внимательно разглядывал что‐то лежащее в траве.

– Эйса! – окликнула его Гретхен и сама не поняла, почему её вдруг охватил такой ужас.

Эйса не ответил. Он опустился на одно колено и что‐то поднял с земли. Гретхен подошла ближе, шумно дыша и напряжённо щурясь. По руке Эйсы поползло что‐то тонкое и тёмное, нырнуло в рукав его рубашки и поспешило к груди. Скользило оно плавно, как‐то… по‐змеиному.

– Эйса! – крикнула Гретхен, подбежав к брату. – Что ты… что это?!

Эйса наконец поднял взгляд. Его глаза горели странным огнём, а под рубашкой Гретхен уловила какое‐то движение – она вздулась чуть выше сердца. Гретхен показалось, что под тканью промелькнуло что‐то жёлтое, а потом лицо Эйсы исказила маска боли, но лишь на мгновение. Он спрятал ладонь под тканью, просунув её между пуговицами.

– Вот и прекрасно, – сказал он слабым, едва слышным голосом. – Он снова меня нашёл. И исполнил моё желание.

Эйса отнял руку от рубашки. Она вся была перепачкана чем‐то ярко-красным и блестящим. Кровью! А на ладони лежало что‐то маленькое и тёмное.

Камень Желаний.