— Ты не должна позволять Джилл так себя провоцировать, — сказала Лена Сантос.

Я испуганно уронила папку по химии и попыталась успокоиться, когда наклонилась, чтобы поднять ее.

— Постараюсь. Где ты была?

Лены не было целый день, и она не отреагировала ни на одно мое смс.

Она была моей мало-мальски единственной, настоящей подругой в школе св. Бригиты, и я ужасно боялась, что Антон попытается и её тоже использовать против меня.

— Были дела, — уклончиво ответила она и отмахнулась. — Они заняли больше времени, чем я думала, поэтому я только быстро заберу книги. Я слышала, что время обеда было бурным.

— Тебя не было целый день, — сказала я. — Когда же ты успела что-либо услышать?

Она с наигранным разочарованием покачала головой.

— Мне очень обидно, что ты вообще задаешь подобный вопрос.

Было бы не совсем верно сказать, что Лена сплетница. Она была скорее губкой, жадно впитывающей в себя все школьные новости и скандалы, но лишь редко передавала их дальше. Она не переставала задавать вопросы, редко мне встречался такой любопытный человек, и люди любили с ней поговорить.

Иногда у меня возникало такое чувство, что она используют любопытство так же, как и я свою камеру: в качестве инструмента, чтобы отвлечь от себя внимание. Когда задаёшь достаточно вопросов и держишь объектив направленным на человека, то тот, чаще всего, забывает о тебе. Я уже много лет использовала это в свою пользу и со временем поняла, что Лена владеет тем же трюком.

— Так что там было за обедом? Ну же, рассказывай уже!

— Всё как обычно, — ответила я в надежде, что невыразительный тон моего голоса удержит ее от дальнейших расспросов.

— Джилл МакАллистер набросилась на тебя в кафетерии на глазах у всех. Даже для вас двоих — это, совсем не «обычно».

— Это она так сказала?

— Нет. Она всем рассказывает, будто хотела спросить тебя о твоем заявлении в НЙУ и у нее вдруг началась такая сильная мигрень, что она потеряла сознание.

— Вот видишь.

Я захлопнула шкафчик, подняла сумку, и перекинула ремень через плечо.

— Ты же не думаешь, что я действительно в это поверю, не так ли? Кое-кто сказал, что она схватила тебя.

— Она хотела мне показать, где у неё болит голова.

Мы направлялись к выходу, но Лена остановилась.

— Опять эта скрытность? Я думала, мы с этим покончили.

Лена знала правду о связях моей семьи с мафией, и уже это было достаточно опасно. Она была в полном, блаженном неведении о том, что магия существует. Если Серафимы захотят мне навредить, то она будет легкой добычей. Я должна, ради её же блага, постараться не вмешивать её.

Я проигнорировала шепот совести, который напомнил, как я сама ненавижу то, когда люди делают вещи «ради моего же блага».

— Если бы ты была там, то сама бы всё увидела, — подчеркнула я. — Серьезно, где ты была?

Она посмотрела в пол и тихо сказала:

— Семейные дела. Я должна была помочь маме.

— С чем?

— С работой.

— Кем конкретно работает твоя мать, Лена? Мне кажется, ты об этом никогда не упоминала. Я даже думаю, что в школе об этом никто не знает.

Мне и вправду было любопытно, но вместе с тем я хотела кое-что ей продемонстрировать. Обматывая шарфом шею, я продолжила:

— Ты знаешь о моей жизни больше, чем кто-либо в этой школе, но сама ничего мне о себе не рассказываешь. И я никогда не докучала тебе с расспросами. Ни разу. Может быть это не я та, кому не хватает доверия.

— Я тебе доверяю. — Ее рука ухватилась за медальон со святой Анной, который она всегда носила. — Но мне нельзя говорить об этом. Я не имею права разглашать. Мне очень жаль, Мо.

Мне тоже было жаль, что я не могла говорить с ней откровенно и что допрашивала, хотя она не хотела рассказывать. Я достаточно копалась в жизни других людей, чтобы знать, что то, что обнаружишь, как правило, было последним, что хотел найти.

— Если Джилл говорит, что у нее мигрень, зачем возражать? — сказала я и посмотрела в окно. Все еще никакого ржавеющего красного грузовика.

Я одела перчатки.

— У меня тоже всегда болит голова, когда я здесь.

— Мигрень, — медленно сказала она и уставилась во двор. — Понятно.

Машина Колина подъехала к покрытому снегом бордюру.

— Увидимся завтра. И, Лена?

Она снова повернулась ко мне.

— Да?

— Знаешь, это действует и в обратную сторону? Так что, если тебе будет нужна помощь или ты захочешь поговорить…

— Конечно, — сказала она, но я знала, что она говорит неискренне. — Спасибо.

Я поспешила на улицу, где было ужасно холодно. Во второй половине февраля зимняя погода в Чикаго показывает свою недружелюбную сторону: снежные сугробы, собранные снегоочистителем, стали серыми из-за выхлопных газов, тротуары покрыты ледяными буграми, а холодный воздух, будто удар в лицо.

Несмотря на то, что показывает календарь, все знают, что до весны еще не то, что недели, а месяцы, а лето вообще кажется подобием легенды.

Прежде, чем я смогла скрыться в теплом грузовике, чей-то знакомый голос выкрикнул мое имя.

— Почему ты не зашла во внутрь? — спросила я Дженни Ковальски. Она натянула флисовую шапку на уши, а лицо спрятала в воротнике своей куртки.

Отец Дженни был следователем убойного отдела, которому поручили дело Верити. Поскольку он был убежден в том, что к ее смерти причастны связи моего дяди с мафией, он следовал за мной, угодив прямо в атаку Сумрачных и был убит из-за взрыва грубой магии.

Дуги скрыли произошедшее, распустив слухи, будто он умер при взрыве от утечки газа, которая сравняла водонапорную башню Чикаго с землей. Дженни внешне не была похожа на своего отца, но пошла по его стопам — она винила моего дядю и хотела, чтобы я помогла ей посадить его.

— Ты бы предпочла, что бы я пришла в Морган? Или к тебе домой? Да, пожалуй, это хорошая идея, — сказала она. — Тогда я смогла бы познакомиться с твоим отцом. Мое приглашение на его вечеринку, похоже, потерялось в пути.

— Здесь тоже не особо секретно, — заметила я. — Колин вон там, недалеко.

— Я буду краткой. Ник хочет знать, есть ли у тебя еще доступ к бухгалтерской книге твоего дяди.

Ник Петрос был журналистом-расследователем в «Чикаго трибюн», который работал вместе с Дженни.

— Насчёт жесткого диска было счастливой случайностью, — сказала я. — Я уверила маму, что выкинула его, когда мы встраивали новый, и она больше ни разу не спрашивала об этом? Обычно у меня нет к такому доступа.

— Жёсткий диск очень помог, — сказала она. — Они близки к тому, чтобы собрать необходимые доказательства против твоего дяди и Форелли, но им нужно больше материала. Что-то верное и неоспоримое.

Я обняла себя, чтобы согреться.

— Разве это не задача полиции?

— Ты можешь достать вещи, которые не могут они. Форелли не подозревают тебя. Мо, нам нужна эта книга. Мне она нужна. Ты обещала помочь.

Я вздохнула. Тогда мне казалось хорошей идеей, объединиться с Дженни. Однажды днем она появилась в Слайсе, размахивая перед моим носом папкой с предысторией Колина и информацией о процессе отца и предложила мне сделку: ответы взамен на доказательства.

Сейчас это делало все только сложнее, но я не могла нарушить слово, и Дженни это знала.

— Я работаю сегодня вечером. Там посмотрю, что смогу сделать. А сейчас иди, прежде, чем Колин начнет задавать вопросы.

Как только я открыла дверь грузовика, меня окутал порыв теплого воздуха, и я вздохнула от облегчения. Колин рассмеялся.

— Ты была снаружи целых девяносто секунд. Думаю, ты сможешь это пережить.

— Сам попробуй поносить юбку при такой погоде! Тогда и посмотрим сколько ты выдержишь.

Я сняла перчатки и подула на пальцы, чтобы согреть их. Тем временем, я уже должна была привыкнуть к вспышкам радости, которые охватывали меня, когда я смотрела на него. Но всегда было одно и тоже: его серые глаза осведомлённо смотрели в мои, уголок его губ приподнимался в улыбке, и счастье пронзало меня, будто ужасным днем я неожиданно вышла на солнечный свет.

— Привет.

— Привет.

Он наклонился и неторопливо и основательно поцеловал меня. Я запустила руки под его куртку, почувствовав изношенную фланель, крепкие мускулы и безопасность. В конце концов, он отодвинулся, смерил меня взглядом и провел большим пальцем вдоль челюсти.

— Плохой день?

Конечно он понял. Колин знал меня лучше, чем кто-либо другой. Не было никакого смысла даже пытаться что-либо от него скрывать и поэтому я почти никогда ничего не скрывала.

Однако «почти» — это термин, открытый для толкования.

За последние шесть месяцев я видела столько всего плохого: убийц, сумасшедших, предательство, жадность. Иногда я думала, что не смогу с этим справиться.

Но, по сравнению с прошлым Колина, все, что я пережила, было чистой сказкой.

Его же история, напротив, была ужасной, по-настоящему ужасной. Отчем многие годы жестоко обращался с ним и его семьёй, но конфронтация с социальной службой в конце концов полностью лишила его рассудка. Он убил мать Колина и его брата, а сестру так ужасно избил, что она получила травму головного мозга. Он прекратил только тогда, когда одиннадцатилетний Колин застрелил его.

И здесь в игру вступил мой дядя. Он знал отчима — этот тип был мелким сборщиком денег для мафии.

Как только Билли узнал, что случилось, он вмешался, впустив вход свои связи, чтобы скрыть произошедшее, которое было бы достойно попасть в газетный заголовок на первой странице, а Колина и его сестру Тесс забрал в Чикаго.

По заключению врача, кататоническое состояние Тесс, было частично физическим, частично психическим и, скорее всего, необратимым. Поэтому Билли доставил ее в дом для инвалидов, оплатил счета и позаботился о том, чтобы она была в безопасности, и чтобы за ней хорошо ухаживали. С тех пор Колин верно служил моему дяде.

Пока мы не встретили друг друга.

Не было ничего удивительного в том, что Билли не понравились наши отношения. Телохранитель это одно, а любимый, совсем другое. Колин был ещё жив лишь по одной причине. Это была сделка, которую я заключила с дядей после того, как он нас вычислил: жизнь Колина и дальнейшее обеспечение Тесс, в обмен на мое обещание остаться после окончания школы в Чикаго и работать на мафию.

Это единственное, о чём Колин никогда и ни при каких обстоятельствах не должен узнать. День, когда он узнает, что я выяснила и что сделала, будет тем днем, когда он меня бросит. Я уже многое пережила, но не была уверена в том, что смогу пережить ненависть Колина.

— Мо? — он легонько толкнул меня. — Что-то случилось?

Мне нельзя упоминать о визите Дженни, но и кроме него есть ещё много, о чём можно рассказать.

— Обещаешь не выходить из себя?

— Ну успокоила! Это как-то связано с магией?

Я переплела пальцы.

— Серафимы. Они напали на меня сегодня во время обеда.

— У всех на виду? — в его голосе слышалось сомнение.

— Я так полагаю, что они уже давно перешли черту, когда действовали скрыто.

Он нахмурился и резким движением завёл грузовик, пока размышлял, что это будет значить.

— В Морган или к тебе домой? — спросил он.

— В Морган.

Бар моего дяди был последним местом, где я хотела бы быть.

Было бы намного приятнее обниматься с Колином на диване, но я дала обещание, и жизнь Колина зависела от того, сдержу ли я его.

— Ты не ранена? — спросил он по дороге.

— У меня просто болит голова, — его руки дёрнулись, но я быстро уверила: — Обычная головная боль, клянусь!

— Люк тоже там был?

— В конце пришла Ниобе, но у меня все было под контролем.

Приподняв бровь, он бросил на меня взгляд.

— Правда?

— У меня не было времени ждать помощи.

Он набрал в лёгкие воздуха.

— Мы должны вытащить тебя оттуда. Где-нибудь спрятать.

— И куда же я пойду? Магия везде. От неё не спрячешься. И я не оставлю ее в беде.

Это я осознавала с полной ясностью. Целью было не сбежать из одного мира в другой, а найти баланс между моей жизнью Дуги, и моим существованием Плоской.

— Предположим, я спрячусь. Ты увезешь меня куда-нибудь, где Дуги меня никогда не найдут. Ты бы поехал со мной?

Было удивительно, как он умудрился даже в такой крошечной кабине своего грузовика отстранится ещё больше.

— Мы же это уже обсудили. Я не уеду из Чикаго.

Конечно же не уедет. Он не может бросить Тесс. И если я хочу, чтобы они и дальше оставались в безопасности, то тоже не могу уехать.

— Тогда я тоже останусь.

— Не делай этого, — сказал он. — Поезжай в Нью-Йорк, так как вы планировала с Верити. Или мы найдем другое место, где ты сможешь спрятаться от Дуг. Но не оставайся здесь из-за меня.

Я попыталась выглянуть в окно, но оно замерзло и скрывало знакомый вид моего квартала: магазин запчастей, химчистка, страховое агентство. Я поскребла ногтем большого пальца по стеклу и сосредоточилась на линиях, вместо боли, которую причинили его слова.

— Ты хочешь, чтобы я уехала?

— Я хочу, чтобы ты была в безопасности. Если ты останешься здесь, то неизбежно увязнешь в мире Билли. Ты заслуживаешь лучшего.

— Я заслуживаю сама принимать решения, — сказала я. — С какой стати решаешь ты, что для меня правильно, а что нет?

— Потому что я тебя люблю.

Я резко повернулась, сначала испытав шок, потом возбуждение и неописуемый восторг так, что только пояс безопасности сдерживал меня, чтобы не броситься через всю кабину к нему.

Он бросил взгляд в зеркало заднего вида, перестроился на другую полосу, а затем посмотрел на меня.

— Что? Ты ведь уже знала.

— Ты этого никогда не говорил. Ни разу.

Сами слова он никогда не произносил, сдерживал их также, как и правду о своем прошлом, и я думала, что так и останется.

Поэтому и я тщательно следила за тем, чтобы случайно не произнести их, потому что боялась, что если мы начнем говаривать о нашем будущем, то всё может плохо закончиться. И все же мы как-то угодили в этот разговор, как в речку, чьи опасные течения и скалы были скрыты под поверхностью. Во время такого обсуждения мы должны продвигаться осторожно или же рискнуть быть разодранными в клочья. Его слова были подобны спасательному кругу.

Он дернул плечом, но то, как его глаза смотрели то на меня, то на дорогу, туда-сюда, выдавали, как сильно он нервничает.

— Теперь я это сказал. Это что-то меняет?

Я взяла его под руку.

— Да, дурак.

Он любит меня. Возможно, я смогу рассказать ему правду о том, что я сделала, и он меня простит. Ведь людей, которых любишь, следует прощать, верно? Разве не так всегда говорила моя мама? Возможно, это все-таки хорошо для нас закончиться.

Он припарковался в нескольких домах от Морган.

— Значит ли это, что теперь ты будешь меня слушаешься?

— Полагаю, это зависит от того, что ты скажешь.

Я отстегнула ремень безопасности и придвинулась к нему достаточно близко, чтобы видеть щетину на подбородке, которая отливала золотом, карамелью и рыжиной. Его кожа пахла мылом марки «Ивори» и сосновыми щепками.

Он положил мне руку на затылок и посмотрел в глаза.

— Я люблю тебя. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

— Я очень счастлива.

И с каждой минутой становилась всё счастливее. Его слова заставили кипеть мою кровь.

— Но ты не в безопасности.

— Я не в безопасности уже с тех пор, как умерла Верити. Ты не можешь спихнуть меня куда-нибудь. Я не…

Я чуть не сказала, «Я не Тесс», но вовремя опомнилась. Было еще рано раскрывать то, что я знаю про Тесс.

— Я не готова уйти.

Он притянул меня ближе, посадил к себе на колени, и прижался ртом к моему.

Руль давил мне в спину, но я этого совсем не замечала, слишком была занята, засовывая руки под его куртку, а затем почувствовала, как напряглись его мускулы под моими пальцами, выдавая возбуждение, только чтобы потом ощутить, как они расслабляются, когда мы поцеловали друг друга.

Ужас того, что Антон рылся в моем сознании, испарился, и как только рука Колина скользнула под мой свитер и его большой палец прошелся по позвонкам, я забыла Антона, Дуг и всех остальных, кроме Колина. Здесь и сейчас он принадлежал мне.

А затем кто-то постучал в окно. Три резких удара. Я отстранилась от ругающегося Колина.

Фигура за окном показалась мне знакомой, и я пересела с коленей Колина на сиденье и поморщилась, когда почувствовала холодный винил через полиэстеровую юбку.

Я прикрыла рот рукой, когда Колин открыл окно и запустил холодный воздух и ледяное неодобрение.

— Привет, пап.