Рамиро Фернандес Валера был вторым сыном дедушки Антона Красного и бабушки Амалии Хесус. Когда все юноши старше 18 лет уехали на грузовике в Мадрид, Рамиро остался в Эль-Рольо с младшими.

Он проводил время с Мануэлем Слепым, сыном Королевского Сержанта. Было не важно, как Рамиро приближался к нему. Хотя он делал это бесшумно, Мануэль всегда его узнавал. Он поднимал голову, принюхиваясь и прислушиваясь…

– Рамиро, это ты? Не притворяйся, я знаю, что ты там… Давай, пойдем, я тебе покажу гнездо, которое сегодня нашел.

Часто к ним присоединялся Хуанико Ослиный Убийца. Это был немного сумасшедший малый. Он лишился отца, когда ему было восемь лет, и с тех пор взял на себя заботу о матери и младшей сестре. Паренек зарабатывал себе на жизнь тем, что в течение нескольких лет возделывал небольшой участок земли своей матери и возил дрова для дома, используя упрямого осла.

Затем Хуанико стал работать на шахтах Хилико. Там он зарабатывал больше и получал зарплату регулярно. Однажды в субботу, вскоре после начала войны, Хуанико не вернулся домой по окончании рабочего дня. Его мать, очень взволнованная, пришла в дом Антона Красного, чтобы справиться о своем сыне. Дед сказал ей, что встречался с ним на работе и даже видел, как тот шел по направлению к дому. Красный сказал этой женщине, чтобы она не волновалась, что, может быть, Хуанико отправился с каким-нибудь приятелем в Сеехин или Бульяс пропустить по стаканчику вина. Была суббота, и им заплатили подённую за неделю.

Но паренёк больше не появился. Его искали в полях и в горах. Даже спускались на плотину реки Кипар в поисках тела, но безрезультатно. Мать подумала, что сына убили, чтобы украсть заработок, и облачилась в траурные одежды.

* * *

Прошло время, дядю Рамиро отправили на войну в марте 1938 года. Он был направлен на фронт Эстремадуры в провинции Кордоба около городка Инохоса-дель-Дуке. В тех землях он провел большую часть времени, что был на войне.

Его фронтовой опыт был ужасен. Говорили, что фронт Эстремадуры был спокойным, но там солдаты дохли как клопы, когда развязывался какой-то бой. Бригаду дяди Рамиро истребили через несколько недель после прибытия. Их отозвали, чтобы пополнить отряды и дать им отдохнуть. В тылу в течение нескольких дней Рамиро видел то, что осталось от других частей.

Однажды, когда их снова снарядили и они ждали подкрепления, чтобы сменить другую бригаду на первой линии фронта, Рамиро сел на холм на дороге посмотреть на проходивших солдат, которые только что вернулись с первой линии. Их вели еще дальше в тыл, чтобы они отдохнули. Парню показалось, что среди тех потерпевших неудачу мужиков он увидел знакомое лицо. Рамиро присмотрелся получше:

– Черт возьми, быть не может, да он ведь похож на моего Дамиана. Блин, да это ж мой брат. Эй, Дамиан, Дамиан, сюда, это я, Рамиро.

Они крепко обнялись и плакали от радости в течение довольно долгого времени. Остальные солдаты похлопывали их по плечу, поздравляли…

– Откуда ты идешь, Рамиро? Как ты оказался здесь? Ты что, записался добровольцем?

– Нет, Дамиан, я пришел по призывной повестке…

– Как родители и братья, как вся семья? В посёлке есть еда? Они голодают? Расскажи мне быстро… потому что я не могу остаться с тобой.

У них едва ли было время, чтобы поговорить, так как бригада, к которой был прикреплен Дамиан, должна была продолжать свой путь в направлении, противоположном тому, куда вели его брата. Рамиро шел с ним на протяжении большого участка дороги, отвечая на все вопросы. Одновременно он осознавал, в каком плачевном состоянии находится его брат. Дамиан сильно похудел, все его обмундирование было изорвано в клочья, на нем даже не было обуви. Вся одежда пребывала в ужасном состоянии, к тому же он был грязен и не брит.

– Погоди, – сказал ему Рамиро и побежал к своему отряду.

Дамиан не мог оставаться на месте и продолжал медленно идти, чтобы дать своему брату время себя догнать. Через несколько минут пришел Рамиро со штанами, мундиром, альпаргатами. Он также принес мыло и смену нижнего белья. Все это он отдал своему брату.

– Помойся и надень эту одежду, когда сможешь. Приведи себя в порядок и береги себя. Ты плохо выглядишь.

– Рваная одежда не убивает, брат. Убивают бомбы и пули. Но ты не волнуйся, я это надену, как только мы сделаем первый привал. Об одном тебя прошу, Рамиро, будь осторожен, чтоб тебя не убили или сильно не покалечили. Смотри, мы сейчас вдвоем на фронте, и не можем оба погибнуть. Мать умрет от горя, ежели не вернется по крайней мере один из нас. А так как ты самый младший, то ты должен больше беречь себя. Не делай глупостей… – сказал Дамиан брату, улыбаясь в ответ на проявленное с его стороны внимание.

Пришел момент, когда Рамиро уже не мог больше отдаляться от своей бригады и должен был проститься с братом. Он пообещал ему беречь себя. Они обнялись, попрощались, тогда парни еще не знали, что встретятся в день, когда закончится война.

* * *

Рамиро не курил, но брал свою порцию табака, как все остальные солдаты. Затем он дарил его своим товарищам или менял на какую-нибудь нужную вещь. Одним утром на первой линии фронта во время перерыва после боя парень угостил своих товарищей табаком. Рамиро убирал табакерку с тем, что осталось, когда позади себя услышал голос:

– Солдат, поскольку ты не куришь, продай мне табаку.

– Я не продаю табак. Я дарю его друзьям… На, скрути себе сигарку, – ответил Рамиро, поворачивая голову.

Он сразу же встал и отдал честь. Это был капитан, который обходил первую линию фронта.

– Ладно, солдат, дай мне этого табаку.

Они сели на землю, и капитан стал скручивать себе сигарку.

– Как тебя звать, солдат? Откуда ты? – спросил капитан.

– Меня звать Рамиро, я родом из одного городка в Мурсии.

– И как дела, Рамиро? Как ты поживаешь? С тобой здесь хорошо обращаются?

– Мы находимся здесь, капитан, сражаемся, как умеем… Да, с нами хорошо обращаются… проблема не в этом…

– А есть какая-то проблема, Рамиро?

– Проблема, проблема… нет, но, меж нами говоря, у нас здесь больше погибших, чем ожидалось. Люди стараются сделать невозможное… В общем, лучше не вдаваться в подробности…

– Отнесись серьезно к тому, что я тебе скажу. Хоть ты и не заметил, но я уж несколько дней за тобою наблюдаю. Ты храбрый и сильный парень. Мне нужен подобный человек для особых заданий, кто-то проверенный. Я подумал, что, возможно, ты захочешь пойти со мной.

– Но как я уйду вот так, бросив всех моих товарищей? Где я больше всего нужен, так это здесь, на фронте… Они подумают, что я уклоняюсь от службы.

– Послушай, ты не волнуйся из-за этого. На войне солдаты идут туда, куда им приказывают их командиры. Единственное, что ты делаешь, это подчиняешься приказам.

– Ну, ежели это так, то командуйте…

На том и закончился их разговор. Однако командирам части, к которой относился Рамиро, совсем не понравился такой поворот событий, и они сделали все возможное, чтобы помешать молодому солдату уйти. Офицеры уступили тогда, когда пришел письменный приказ из штаба бригады.

Капитан и Рамиро ушли в тыл, где базировался их штаб. Они вели свою работу на различных участках фронта. Кстати, дядя Рамиро никогда не рассказывал, в чем она состояла. Однажды он упомянул, что в ряде случаев они переходили на вражескую территорию, чтобы выполнить порученные им задания.

Прошло несколько недель с тех пор, как Рамиро находился под командованием капитана. Однажды во время отдыха он увидел, как прибыл грузовик с припасами, который вез паёк его прежним сослуживцам. Он остановил водителя и попросил отвезти туда, где тот будет раздавать еду. Когда Рамиро прибыл к товарищам, они обрадовались, увидев своего старого приятеля.

Солдаты ели свой паёк, запивая его небольшим количеством вина, когда бывшие командиры Рамиро прошли рядом. Они удивились, увидев его здесь.

– Ну, Рамиро, раз твоя особая служба уже закончилась, то останешься с нами.

– Она еще не закончена. Я по-прежнему закреплен там, просто сегодня пришел повидать друзей.

– Ну, отсюда ты не уйдешь, даже ежели будешь стараться. К тому ж этим утром ожидается нападение. Мы поставим тебя в самом лучшем месте, чтоб ты насладился боем.

Рамиро совсем не понравились эти угрозы. Он подумал, что если останется на ночь, то, возможно, не вернется живым отсюда. Парень повел себя разумно и не стал с ними спорить. Он собирался уехать на том же грузовике, на котором приехал, после того как тот закончит развозку. Так Рамиро и сделал. Но один командир догадался о его намерении и попытался задержать. Поскольку грузовик не остановился, он выстрелил из своего пистолета. К счастью, ни одна из пуль не достигла ни грузовика, ни солдат, которые ехали в кабине. Самое любопытное, что больше никто не стремился схватить их.

Командиры незамедлительно сообщили о предполагаемом дезертирстве солдата. Рамиро спасло одно: по прибытии к месту своего назначения он поговорил со своим капитаном и рассказал ему о случившемся. Сначала Кардона сильно отчитал Рамиро за то, что он уехал без разрешения, а затем пошел в штаб бригады и все уладил.

* * *

Лейтенант Америко Кардона принадлежал к майоркинской семье торговцев, в который все были либеральными республиканцами. Юный Америко, к неудовольствию своего отца, решил вступить в вооруженные силы. Через некоторое время, благодаря связям семьи, он получил пост атташе в военном ведомстве Посольства Испании в Париже. Завидная должность для молодого военного с либеральными взглядами.

Вскоре республиканские идеи показались Кардоне слишком узкими. Он постепенно радикализировался и в итоге проникся социалистическими идеями. После победы народного фронта образовалась свободная вакансия в военном ведомстве Посольства Испании в Москве. Америко попросил назначить его в столицу большевистской революции. Там его и застало восстание Франко и других военных. Он подумал, что произойдет то же, что и с санхурхадой несколько лет назад, и все отделаются испугом. Однако когда стало очевидно, что все будет по-другому, он попросил, чтобы его перевели на полуостров и отправили на фронт.

Но хаос, царивший в различных министерствах, вынудил Кардону остаться в Москве. К тому же не было большого доверия к профессиональным военным. В Мадриде считали, что будет лучше, если он продолжит службу в Посольстве, далеко от фронта, пока ситуация немного не стабилизируется. А пока Кардона был очень полезен в переговорах с советским правительством по поводу отправки военной помощи в Республику.

Позже Америко Кардону отправили в Испанию, его повысили до звания капитана и распределили в особое разведывательное подразделение вооруженных сил. Он прошел почти через все фронты, а в начале лета 1938 года получил назначение на фронт Эстремадуры. Кардона набирал людей, чтобы пополнить силы, когда столкнулся с Рамиро. Ему понравился паренек, и он увел его в свой разведывательный отряд.

Кардона стал членом Компартии в декабре 1937 года. Когда в начале 1939 года ситуация стала критической после падения Каталонии, он выступал за ведение войны до конца. Капитан полагал, что международная ситуация может стать благоприятной уже через несколько месяцев, и поэтому нужно было сопротивляться любой ценой. Так или иначе, было бы лучше проводить поэтапное отступление до портов восточного побережья и организовать эвакуацию всех тех, кто хотел, на сильном республиканском флоте, который еще сохранился. Но в начале 1939 года все усложнилось с побегом флота в Алжир и государственным переворотом Касадо.

Одним мартовским утром капитан Америко Кардона получил радиограмму. Нужно было без ослабления фронта собрать все верные правительству доктора Негрина силы, которые только было возможно, и направиться в Мадрид. Он выполнил полученные приказы и с помощью Рамиро и других преданных людей объединил силы, которые смог, а потом срочно отправился в Мадрид. Отряд прибыл на следующий день в самый разгар сражений и присоединился к людям Гильермо Асканио, стойко воевавшим в центре города с мятежниками, которых им удалось загнать в Министерство финансов и его окрестности.

* * *

Когда Америко Кардона и его люди прибыли в Мадрид, то вступили в бой еще до того, как слезли с грузовиков. Солдаты забрались почти в пасть волка, сами того не зная. Они сражались без перерыва более 48 часов, без сна и отдыха. Рамиро потерял счет времени и уже не мог с точностью сказать, сколько дней длились бои.

Однажды вечером все стихло. По просьбе Касадо было объявлено перемирие. Побежденные касадисты сдали свои позиции и отступили. Мужики, с которыми шел Рамиро, стали занимать эту территорию, чтобы выдержать возможную ночную контратаку. Они вошли в подъезд одного дома и обнаружили там девять тяжелораненых человек, валяющихся на полу.

Те не жаловались. Не кричали. Они были в полуобморочном состоянии, и их мучила агония. Кто-то заговорил о том, чтобы добить этих солдат прямо там, но в конце концов решили, что их должны осмотреть санитары. Однако те так ничего и не смогли сделать: все мужики были смертельно ранены. По приказу капитана Кардоны Рамиро подошел к ним с намерением установить личность каждого и зафиксировать смерть. Но они едва ли могли говорить.

Когда Рамиро выполнял это поручение, ему показалось, что он увидел знакомое лицо в полумраке подъезда. Оно очень изменилось, но у парня не возникло сомнений: это был Хуанико Ослиный Убийца.

– Эй, Хуанико, это ты? Приди в себя, мужик. Это я, Рамиро, сын Антона Красного.

Хуанико открыл глаза, но не узнал своего собеседника, а только попросил воды, чтобы смочить свои засохшие губы.

– Но, черт побери, Хуанико, прийти, чтоб позволить всадить в себя пулю, когда война уж скоро закончится. Как тебя угораздило сражаться против своих здесь, в Мадриде?

– Нам сказали, что ежели поможем войне закончиться, нас не привлекут к ответственности, когда мы вернемся домой, – успел сказать Хуанико, пока держал Рамиро за руку. – Слушай, ты взаправду сын дяди Красного из Эль-Рольо? Ну, гляди, какое совпадение, что мы встретились нынче, когда я умираю…

– Да, это я… Спокойно, приятель, ты не умрешь… мы еще вместе пойдем в наш городок, когда ты поправишься.

– Да нет, Рамирико, мне теперь не выбраться. Не говори в Эль-Рольо, что я умер, сражаясь против Негрина. Никто этого не поймет. Даже я не понимаю, почему, черт возьми, я здесь. Скажи моей матери, ежели она еще жива, что ты видел, как я умер, и что я не умер, как трус. Бедняжка, верно, страдает, потому что я ей ничего не сказал перед уходом, не писал ей и не навещал ее все это время… теперь я сожалею об этом…

Когда Хуанико остался без отца, он вынужден был сводить концы с концами, чтобы содержать мать и сестру. Парень занимался всем, чем только мог, даже воровал. Однажды он сломал ролик фуникулера на шахте, чтобы украсть кабель, да так неудачно, что ему на ногу упало железное колесо и перебило кости в нескольких местах. Хуану наложили на ногу шину в Бульясе, но кости срослись плохо, и он остался хромым на всю жизнь. Это была не очень выраженная хромота, но она была заметна при ходьбе. Так он стал Хуанико Хромым. Паренёк всегда был сердит, и некоторые утверждали, что это из-за хромоты и постоянной боли в ноге. То и дело Хуанико срывался на большого осла, который у него был, постоянно бил его и наказывал. С ним он зарабатывал на жизнь, возя дрова для домов и хлебных печей в Эль-Рольо, Ла-Копе и Бульясе.

Но осел не отставал. Как и следовало ожидать, от подобного обращения он взъелся на своего хозяина и возвращал ему наносимые им удары в форме ляганий и укусов, которые, в свою очередь, раздражали хозяина еще больше. Походы в горы за дровами превращались в настоящую битву. Осел сопротивлялся всеми силами, чтобы не везти груз, а когда, наконец, после применения всех возможных хитростей Хуану удавалось погрузить дрова, бедный осел кричал как зверь. По шуму, который их сопровождал, все в Эль-Рольо знали, когда приходил Хуанико с ослом, везущим дрова. Животное возвращалось такое сердитое, что снять с него груз тоже было проблемой, поскольку оно кусалось и пинало, куда попало.

Хуан жил с ним в постоянной вражде, но осел выигрывал у хозяина партию. Жители Эль-Рольо говорили ему:

– Хуан, будь осторожен с этим ослом, он тебя убьет…

Вдруг осел поменял стратегию. Он перестал вести себя плохо и стал слушаться Хуана. Когда хозяин начал ему доверять, однажды во фруктовых садах в пойме оврага он бросился без предупреждения и сильно искусал Хуана. Осел кусал его за руки, за ноги, за бок, и за задницу… В другой раз животное так его лягнуло, что мимоходом задело голову. Хуану повезло: осел только порезал его над ухом. Цирюльник зашил ему рану…

– Хуан, ежели бы он ударил тебя в полную силу, то сразу убил бы. Он тебя там бы и оставил… Пресвятая Дева, с этим чертовым ослом…

Однажды Хуан отправился с ослом в горы за дровами. Они пошли в Ла-Пенья-де-Ангостос. Осел опять заупрямился, и Хуан затащил его на самую высокую точку Ла-Пеньи и бросил с обрыва. Бедное животное сильно пострадало от удара, но не умерло, а ревело в агонии. Хуан спустился к ослу, схватил самый большой камень, который смог поднять, и несколько раз ударил им его по голове, пока тот наконец не перестал кричать.

– Хуанико, ну какая же ты скотина! Слушай, как можно было вот так убить бедного ослика. Ты бы мог продать его цыганам, по крайней мере, выручил бы какие-то деньги за это животное…

– Ну, осел умер так, как заслужил, из-за того, что пытался убить меня, – говорил Хуан, как будто вынося ему приговор.

После того случая Хуан перестал быть Хромым и стал Хуанико Ослиный Убийца. В субботу, когда парень исчез по дороге домой, он просто пошел в Сеехин выпить немного вина. Там он встретился с друзьями. До вечера мужики ходили по тавернам, выпивая и кичась тем, что пойдут добровольцами в Железную колонну. Никто не помнил как, но все закончилось тем, что на следующее утро они сели в поезд на Мурсию и через несколько дней были записаны в анархистский батальон Панчо Вилья Железной колонны.

– Вот так я и записался, не совсем представляя, что делал, – рассказывал он Рамиро, корчась от боли в подъезде незнакомого дома в Мадриде. – Будь оно неладно, отвезли меня на большой склад, который там был, и сказали, чтобы я взял оружие, которое захочу. Но, черт побери, какое же мне было взять, ежели я никогда никакого в руках не держал… И тогда один мужик из Сьесы, который был рядом, посоветовал мне карабин, потому что, по его словам, им легче управлять.

– А где ты был потом? – спросил его Рамиро.

– Черт возьми, лучше спроси, где я не был. Да я был на всех фронтах. Мне всадили пули во все бока. Но, Рамиро, самым дурным местом был Теруэль, мать твою. Это была настоящая бойня, везде пули лились дождем. Стоило только отвлечься, как твоего товарища, который находился рядом, уже разрывало выстрелом. На самом деле, я не могу себе объяснить, как я избежал пули. И все это для того, чтобы приехать сюда и чтобы меня убили…

– Спокойно, Хуанико, я тебе уже сказал, что ты не помрешь. Вот увидишь, что это поправимо. Сохраняй спокойствие, скоро мы отвезем тебя в больницу…

– Рамиро, я хочу спать, я вздремну, а потом продолжу рассказывать тебе о своем приключении.

– Не засыпай, Хуанико, продолжай рассказывать мне что-нибудь. Ты говоришь интересные вещи…

Но Хуанико Ослиный Убийца, закрывая глаза, положил голову на бедро Рамиро, думая, что для того, чтобы поспать, но оказалось, чтобы умереть. Рамиро сидел неподвижно, как будто боялся разбудить его каким-нибудь своим резким движением. Так он провел несколько часов, пока за ним не пришли товарищи. Они унесли безжизненные тела девяти касадистов, в том числе и труп Хуанико Ослиного Убийцы. Солдаты погрузили их в грузовик, который уехал в неизвестном направлении.

* * *

Пока длились переговоры о перемирии, Касадо перевел в Мадрид подкрепление из Эстремадуры, с восточного побережья и из Монтес-Универсалес. В Мадрид также прибыли силы IV военного корпуса, которым командовал Сиприано Мера. Мятежникам было ясно, что перемирие является лишь способом выиграть время. У анархистов Мера был особый интерес убить коммунистов. Меж ними прошел слух, будто им разрешили отомстить за то, что произошло в Барселоне в мае 1937 года.

Наконец стороны пришли к соглашению после нескольких дней переговоров и перемирия, которое так и не было соблюдено. Коммунисты поверили в достигнутые договоренности и вернулись на свои позиции. Но мятежники не сдержали своего слова даже в течение 24 часов. Они сразу же стали делать перестановки в кадрах коммунистов и арестовали весь военный командующий состав и гражданских руководителей. Многие были сразу же расстреляны, а остальные переданы Франко несколько дней спустя.

Пока Касадо вел переговоры о перемирии с коммунистами в Мадриде, в то же самое время он обсуждал с Франко условия передачи того, что осталось от Республики. Но ему практически не о чем было договариваться с Франко. Оставалось только принять условия, которые тот навязывал, что Касадо впоследствии и сделал. 28 марта передовые отряды Франко вошли в Мадрид. Командир Прада от имени Совета обороны официально передал город. В этот же день были заняты города Аранхуэс и Оканья, и войска Франко начали продвигаться по территории Республики в направлении Аликанте. Рано утром 29 марта группа войск центрального района Испании получила письменный приказ об окончании военных действий. Многие наивно подумали, что был достигнут достойный мир.

Но общая паника началась раньше, когда в столице все уже было ясно. Дядя Рамиро с капитаном Кардоной и всеми выжившими мужиками из той колонны противников Касадо решили пойти в направлении Эстремадуры, в то место, откуда они отбыли несколько дней назад. Солдаты остановились, чтобы устроить небольшой привал в окрестностях Аранхуэса. Прошел слух, что некоторые республиканские части, которые уже начали распадаться, покидали фронт без всякого приказа.

Несмотря на всю очевидность происходящего, капитан Кардона по-прежнему был убежден, что нужно продолжать сражаться, поэтому он настаивал на возвращении в место отбытия на фронт Эстремадуры. Необходимо было держать фронтовые линии любой ценой. Он спорил об этом со своими людьми на одном из перекрестков Аранхуэса, когда Рамиро почувствовал, что его трогают за плечо.

– Рамиро, это ты? Боже мой, брат, я с трудом тебя узнал.

Обернувшись, Рамиро увидел своего брата Дамиана. Сейчас тот выглядел намного лучше, чем год назад, когда он его встретил, хотя был серьезным и молчаливым. Они оба стали мужчинами на войне. Братья обнялись и поцеловались.

– Дамиан, ты жив! Как долго не было от тебя вестей. Я уж давно не получал от тебя никаких писем и начал думать самое худшее.

– Что ты здесь делаешь, брат? Как хорошо, что мы встретились, сейчас мы оба можем вернуться в Эль-Рольо.

– Что ты говоришь, Дамиан! Я никуда не буду возвращаться. Война ещё не закончилась. Нам нужно продолжать сражаться, а не то это обернется бедой.

– Брат, – ответил ему Дамиан, – война закончена, и она проиграна. К сожалению, здесь уж нечего делать, надо только уйти, как можно дальше от войск Франко, чтобы не дать им всадить в себя пулю.

– Да что ты говоришь? Ещё не все потеряно. Хоть Мадрид и пал, в Эстремадуре фронты оказывают сопротивление, да и в Валенсии тоже. Помимо этого, у нас ещё есть Альбасете и Мурсия… К тому ж…

– Не упорствуй, брат. Ситуацию уж не исправить. После того, что произошло с Касадо и другими мятежниками, нам уж ничего не остается. Все готовятся к возвращению домой или к побегу из страны. Те, кто продолжает сопротивляться, делают это, чтобы уехать из Испании или, по крайней мере, вернуться домой или в горы, не попавшись в руки к сторонникам Франко. Я иду домой и рекомендую тебе пойти со мной. Не делай никаких глупостей. Нам и так сильно повезло, что мы остались живы.

– Дамиан, не сердись, но я пойду с моим капитаном. Мы как раз только что решили, что вернемся в нашу часть, на первую линию фронта. Говорят, что оттуда никто не ушел.

– Как хочешь, брат. Делай то, что считаешь нужным. Ты уже мужчина. Как я тебе и сказал, я иду в Эль-Рольо. Пешком. Ежели передумаешь, возвращайся, может, меня догонишь. Ежели решишь вернуться, избегай посёлков, шоссе, дорог и железной дороги. Иди по полевым тропам. Так будет надежней.

Братья еще довольно много времени провели вместе, даже немного поели. В конце концов они расстались. Все спешили. Когда парни простились, странное чувство овладело ими. Они подумали, что это был последний раз, когда они встретились. Дамиан пошел в направлении Мурсии, а Рамиро – в направлении Эстремадуры.

На следующий день, когда люди капитана Кардоны пересекли Сьюдад-Реаль, они встретились с большим количеством республиканских солдат, идущих в противоположную сторону. Кто-то шел пешком, другие ехали на машинах и в грузовиках… Люди капитана расспросили нескольких человек, и в итоге им стало ясно, что фронт исчез. Они размышляли над тем, что же теперь делать, когда увидели вдалеке пыль, поднимаемую на дороге колонной машин, движущейся в их направлении. Что-то подсказало им, что эта колонна не была республиканской. Отряд отошел от дороги и начал занимать боевую позицию, воспользовавшись неровностью земляного покрова.

Колонна Национальной армии, движущейся в противоположную сторону, остановилась. Франкистские солдаты наблюдали издалека, как красные занимали позиции, и наконец лейтенант и сержант были отправлены поговорить с республиканцами. Лейтенант был молод, и на нем была безупречная форма. Его удивило, что такая многочисленная группа солдат с машинами двигалась в том направлении, где днем раньше все еще был фронт. Он отдал честь республиканскому капитану и задал ему несколько вопросов:

– Куда вы идете?

– Мы идем на наши позиции, но, судя по тому, что я вижу, они уже не найти. Поэтому мы здесь. Не знаем, что нам делать: идти охотиться или продавать собак… идти домой или оставаться здесь… – ответил капитан Кардона.

– Мы останемся здесь… и не дадим никому пройти… – прозвучало несколько голосов республиканских солдат, располагавшихся за горами.

– Вам решать. Фронта уже нет. Война закончилась. Будет глупо, если мы поубиваем здесь друг друга. Вам лучше сдать оружие и вернуться домой, как это делают все…

– Нам никто не сказал, что война закончена, поэтому мы не должны пропускать вас…

– Капитан, вам нужно следовать моим указаниям. Будет лучше, если вы сдадите оружие. Сложите его в грузовики, на которых едете, и отойдите от них. Возвращайтесь в Сьюдад-Реаль или куда каждый захочет. Грузовики и остальные машины, которые у вас есть, мы сейчас конфискуем.

У республиканских солдат были недовольные лица, и было слышно, как кто-то скрипел зубами. Но было очевидно, что ничего уже не оставалось делать, как следовать указаниям лейтенанта Национальной армии, чтобы не позволить убить себя прямо там.

В конце концов солдаты сделали то, что им приказали. Все сдали винтовки. Те, кто смог, оставили себе пистолеты, которые у них были. Смельчаки спрятали их среди растений и камней, а самые отчаянные – в одежде. Солдаты Национальной армии не предприняли ни одной попытки обыскать их. После того как у республиканцев отняли винтовки и оружие большого калибра, наличие пистолетов казалось уже чем-то несущественным. Их заберут у них в Сьюдад-Реале или в каком-нибудь другом месте.

Когда закончили складывать оружие в грузовики, прибыло несколько солдат Национальной армии, которые поднялись в кабины, завели моторы и уехали на машинах в направлении колонны, все ещё находящейся на безопасном расстоянии. Затем уже вместе с новыми, вошедшими в нее грузовиками, колонна двинулась и, не останавливаясь, проехала среди республиканских солдат. Солдаты Национальной армии не обращали никакого внимания на республиканских. Они смотрели на них с некоторой грустью, как будто зная, что их ждало. Только некоторые решились отпустить пошлые шутки, но больше ничего не произошло. Колонна быстро проехала, оставив за собой только клубящуюся сухую дорожную пыль. Солдаты Национальной армии спешили прибыть в пункты назначения.

* * *

Когда солдаты Франко уехали, красные понемногу начали расходиться. Они были полностью дезориентированы. Многие рыдали от злости, сидя на земле. Республиканцы думали, что возвращались после нейтрализации путча касадистов, а на самом деле оказывалось, что они только что проиграли войну. Это было первое осознание всеобщего поражения. Образовывались маленькие группы, которые шли в различных направлениях. Америко Кардона попытался навести хоть какой-то порядок, но никто уже ни на кого не обращал внимания. Рамиро и его капитан вместе с другими мужиками, с которыми они сформировали группу, отправились в Сьюдад-Реаль.

Когда они пришли, была уже почти ночь. Республиканцы встретили патрули солдат Национальной армии, которые направили их к Площади быков. Им сказали, что там раздают одеяла, и они смогут поспать, а также съесть небольшой паёк. Республиканские солдаты пошли к указанному месту и там провели ночь. Действительно, им кое-что дали на ужин, но совсем чуть-чуть.

Должно быть, люди не переставали прибывать всю ночь: на следующее утро площадь была заполнена. В полдень, когда солнце поднялось высоко, начало тлетворно пахнуть. Люди были грязными и к тому же мочились, где придется, думая, что находятся во временной ситуации.

В течение нескольких дней им позволяли покидать Площадь быков и возвращаться на нее, не чиня никаких препятствий. Многие выходили погулять по городу и окрестным полям. Они искали воду и еду. Постепенно время прогулок сократили и пленных заставляли возвращаться раньше.

Ни Америко, ни Рамиро не сдали свои пистолеты. Никто их не обыскивал и не спрашивал, вооружены ли они. У Рамиро был советский пистолет, который подарил ему сам Кардона. Однажды, в одну из прогулок по городу, они заметили, что прибыли марокканцы. Встречаться с ними было опасно. Марокканцы были очень задиристыми и затевали разного рода стычки как с гражданским населением, так и с солдатами, выходившими с Площади быков. Они уже избили нескольких республиканцев, и прошел слух, что стало рискованно ходить в город.

Через несколько дней после прибытия марокканцев Рамиро и капитан Кардона решились выйти прогуляться. Был вечер, после обеда. Они довольно далеко отошли от центра города в поисках еды на ужин в огородах нескольких домов, стоявших уже почти за чертой городского сектора. Вдруг они столкнулись лицом к лицу с командиром Национальной армии. Он шел один с хлыстом в руке.

– Что, мать вашу, вы здесь делаете? Обратно на площадь сейчас же. Разве вы не знаете, что запрещено выходить с Площади быков?

– Мы искали что-нибудь поесть… – ответил Рамиро.

– Поесть… Да мне насрать! Я тебе дам еду, козел! Сейчас же валите на Площадь быков и не выходите оттуда больше! – ответил командир, одновременно делая вид, что хочет поднять хлыст, который держал в руке.

Рамиро и капитан послушались его беспрекословно и быстро пошли по дороге обратно на площадь. Командир следовал за ними с рукой на кобуре пистолета. Казалось, он был очень зол… Завернув за угол, они вошли в глухой переулок и столкнулись лицом к лицу с двумя марокканскими солдатами, которые сопровождали двух девушек из города. Казалось, все указывало на то, что они собираются завязать отношения, хотя бы и на короткий срок.

Рамиро и капитан продолжали идти, зная, что командир следует прямо за ними. Когда они прошли, марокканцы начали кричать им что-то. Мужики не понимали, что солдаты говорят, но те кричали очень громко и махали руками. Рамиро и капитан ускорили шаг, желая избежать конфликта… Ситуация усложнялась. Они повернули на другой конец улицы и уже могли дышать спокойно, избежав возможной стычки с марокканцами, как вдруг услышали женские крики и два выстрела.

Что им делать? Вернуться назад и посмотреть, что произошло или продолжать идти, как будто они ничего не слышали? В конце концов мужики вернулись. Их одолело любопытство. Они осторожно выглянули из-за угла и стали наблюдать трагическую картину. На земле неподвижно лежали две девушки и один марокканский солдат. Другой крепкий мужик дрался с командиром, которого почти одолел, приклоняя навзничь к земле. Он собирался ударить его в шею кинжалом…

Для Рамиро и Кардоны, привыкших думать со скоростью света, ситуация была абсолютно очевидна. Командир застал солдат в момент убийства девушек. Рамиро и Кардона действовали рефлекторно: достали свои пистолеты и наставили на марокканца.

– Эй, ты… Тихо… Тихо, а то выстрелю, – сказал Кардона.

Марокканский солдат совсем не собирался останавливаться. Он даже не обратил внимания на крики и предупреждения капитана. Возможно, марокканец их и не понимал. Упорствуя в своих действиях, он почти одолел сопротивление командира и уже был готов всадить ему кинжал в глею.

Республиканский капитан не стал долго думать – он выпустил две пули, которые ранили солдата в плечо и в левый бок. Мужик рухнул на командира Национальной армии. Когда Рамиро и Кардона подошли, то смогли оценить весь масштаб стычки. У обеих девушек было перерезано горло, и они лежали на земле в огромной луже крови. Один из марокканских солдат получил пулю от командира и был тяжело ранен.

Другой, который сражался с ним, также смертельно раненный, лежал на земле, поскольку командиру удалось снять его с себя. Солдат все-таки смог нанести удар штыком в руку офицера, и, если бы не выстрелы Кардоны, он уже порезал бы ему яремную вену.

Командир посмотрел на республиканского капитана, подошел к нему…

– Откуда, черт побери, у вас пистолет? Где вы его взяли?

– Это мой уставной пистолет, командир… – ответил Кардона.

– Ну, я рад, что вы его сохранили. Спрячьте его, чтобы у вас не забрали его сейчас. Большое спасибо… вы спасли мне жизнь. Этот козел был сильнее меня, и уже почти воткнул мне свой штык в шею…

В этот момент прибыл патруль национальных солдат под командованием одного сержанта. Командир изложил им свою версию, и объяснил, что столкнулся с марокканцами, которые убивали женщин. Он не знал причину их действий, попытался задержать их, но не смог. Марокканцы напали на него, и он защищался оружием. Республиканский капитан спас ему жизнь, потому что схватил его пистолет с земли и выстрелил в марокканского солдата, который был готов вонзить в его шею кинжал. Кардону и Рамиро отправили на Площадь быков, а командира отвезли в больницу.

На следующий день уже никому не разрешали уходить с площади. Красные были заперты, и у национальных солдат был приказ стрелять в любого, кто попытается выйти силой. Таким образом, они стали военнопленными.

Началась нехватка воды и еды. Красные стали нервничать, и между ними возникли первые столкновения. В конце концов они вынуждены были самоорганизоваться. Несколько республиканских офицеров взяли ситуацию под контроль и наладили нормированное распределение воды и еды. К тому же отделили перегородкой участок земли для туалета.

Однажды ночью, почти на рассвете, без предупреждения увезли несколько человек. Это был первый вывоз. Никому ничего не сказали. Их увели под предлогом того, что собирались перевезти в другое место. Красные спокойно вышли. Республиканцев посадили в грузовик и отправили в неизвестном направлении. В ночной тишине вдали были отчетливо слышны винтовочные выстрелы.

На следующую ночь все повторилось, и на следующую, и на другую… Запертые на площади, мужики по ночам уходили как можно дальше от двери, через которую входили солдаты Национальной армии. Они жались к ограждению, как быки, которые в преддверии смерти ищут защиты у досок. Но все было бесполезно. Солдаты Национальной армии приходили с фонариками, никто не понимал логику этой процедуры. Иногда они спрашивали имя и выбирали тех, кто, казалось, совпадал с именами в каком-то списке. В другие разы, похоже, они выбирали наугад первого, с которым сталкивались.

Капитан Кардона сказал Рамиро:

– Рамиро, ты оставайся около двери. Не показывай, что боишься, но и не демонстрируй дерзость. Кажись немного равнодушным.

Рамиро попытался сделать то, что посоветовал ему капитан, но на самом деле он боялся, оттого что не знал, жив ли он потому, что делал то, что говорил ему капитан, или потому, что еще не пришла его очередь. Дело было в том, что они терпели эту ужасную ситуацию в течение двух недель. Было невыносимо думать, что на следующую ночь могли выбрать тебя только из-за того, что ты пересекся взглядом с начальником смены в неподходящий момент.

Однажды вечером, около пяти, несколько солдат пришли за капитаном Америко Кардоной. Рамиро, который в тот момент был вдалеке от своего друга, выразил намерение подойти ближе и даже поднес руку к поясу, где хранил пистолет. Но Кардона смог жестом остановить юношу до того, как тот совершит необдуманный поступок. Они простились взглядом. Им было ясно, что они больше не встретятся.

Но… это было не так. Кардону вывели с Площади быков и отвели к зданию в центре города. Его запихнули в кабинет и оставили там одного в течение нескольких минут. Он думал, что его хотели допросить. Но он ошибся. Из боковой двери вышел командир Буэндиа, человек, которому он спас жизнь.

– Добрый день, капитан, как вы?

– Добрый день, командир, пока еще жив, что немало, хотя не знаю, надолго ли.

– Попытаемся, чтобы было как можно дольше. Это будет во многом зависеть от вас. Значит так, мне поручили собрать пшеницу и ячмень от прошлогоднего урожая, которые могут быть спрятаны в окрестных посёлках и полях. В Мадриде недостает хлеба, ну и не только в Мадриде. У Национальной армии есть более важные задачи, чем эта, поэтому нам необходимо сотрудничество людей, которые у нас здесь есть. К тому же хватит уже бездельничать.

– Любое дело лучше, чем ждать с перекрещенными руками, когда тебя убьют как ягненка.

– Однако не делайте из этого трагедии… все не так страшно. Дело в том, что мы создадим три трудовых лагеря по триста человек в каждом. Мы уведем туда тех, кто есть здесь, на Площади быков. Из них мы организуем поисковые группы, которые в сопровождении вооруженных солдат поедут на грузовиках по окрестностям.

– Командир, я буду говорить с вами откровенно. Если нас будут использовать, чтобы искать пшеницу, а по ночам уводить, чтобы расстреливать, лучше оставьте нас здесь и убейте сразу. При таких условиях ни я, ни кто-либо другой не пойдет искать пшеницу. А если пойдем, то чтобы попытаться сбежать…

– Ну, смотрите, первого, кто попытается сбежать, мы убьем на месте. Что касается всего остального, мы никого не собираемся убивать без разбору. Пребывание в лагере будет временным. Мы не станем никого задерживать дольше, чем необходимо. По мере того как мы будем получать новости с родных мест каждого солдата о его поведении до и во время войны, мы постепенно будем отпускать всех тех, у кого руки не запачканы кровью.

– А почему вы обращаетесь ко мне? Делайте, что хотите… Я здесь ничего не значу.

– Вы ошибаетесь, капитан, значите, и много. Вы назначаетесь ответственным за людей в вашем лагере. Ищете себе помощников, каких хотите, наладьте распределение еды и воды и следите за гигиеной. Я назначаю вас главным. Завтра утром пусть все садятся в грузовики, которые будут у двери, и хорошо ведут себя во время поездки.

* * *

Трудовой лагерь для интернированных, назовем его так, был устроен в уцелевших постройках одного посёлка. По периметру установили колючую проволоку и несколько наблюдательных постов. В центре сохранились два больших помещения, которые служили в качестве импровизированных зернохранилищ. В них были собраны весь ячмень и вся пшеница, которые пленные смогли найти в окрестностях. В конце концов они собрали большое количество зерна. В том лагере командир установил свой штаб управления, откуда координировал деятельность двух других лагерей. У него были четкие указания в отношении собираемого зерна. Он должен был передать его интендантской службе войска, не потеряв и не использовав не по назначению ни одного зернышка. Однажды, немного погодя после прибытия, он обратился ко всем заключенным.

– Того, кого увижу хотя бы с одним зерном ячменя или пшеницы, расстреляю тут же, понятно?

Никто ничего не сказал, но для всех было ясно, что командир не шутит. В тот же самый вечер он приказал позвать капитана Кардону.

– Капитан, у вас еще есть пистолет?

– Да, он все еще у меня.

– А вы не думаете его сдать? Я должен буду конфисковать его силой?

– Вам виднее, как поступить. Когда он вам понадобится, просто поищите его.

– Ну, еще посмотрим, что будет с этим пистолетом… – ответил командир. – Сейчас меня больше волнует другое. Как вы знаете, Кардона, пшеница и ячмень, которые были собраны по окрестностям, хранятся в зернохранилище. Мои солдаты уже вынуждены были избить нескольких человек, которые пытались украсть зерно. Предупредите их, что пшеница неприкосновенна, и я буду вынужден расстрелять того, кого застану за воровством. Ячмень также нельзя трогать, по крайней мере, официально, но если исчезнет немного от каждой кучи, я это не замечу.

Капитан посмотрел на командира и ничего не сказал. Он продолжал идти рядом с ним и слушать его.

– Я знаю, что люди голодают, очень голодают, но мне не дают достаточно еды для них. Вы организуйте это, как сможете, но я не хочу, чтобы от голода здесь кто-то умер, ясно? И пшеницу трогать запрещено…

– Мы будем довольствоваться тем, чем сможем, – наконец сказал капитан.

Кардона позвал Рамиро. И рассказал ему о разговоре с командиром. Вместе с двумя надежными мужиками они сделали дырку под одной из стен, рядом с кучами ячменя. Пшеницу они не трогали, но кормили в течение нескольких месяцев всех заключенных ячменем и крепким бульоном, который им давали два раза в день в качестве официальной доли пайка. Ячмень они поджаривали ночью в консервных банках и ели его еще горячим. Некоторым было трудно его переваривать, но, несмотря на то, что все были чрезвычайно худыми, когда уходили из лагеря, благодаря ему они выжили и не умерли с голоду.

Командир так никогда и не узнал о пропаже ячменя. Он выполнял свои обязательства, отправляя грузовики с пшеницей и некоторые с ячменем. В лагере ответственным за распределение ячменя среди мужиков был Рамиро. Все его уважали, потому что он был справедливым и беспристрастным. Парень использовал разные жестяные банки как меры измерения в зависимости от количества зерна в зернохранилище. Но он всегда отмерял одинаковую порцию ячменя каждому пленному.

Рамиро долго пробыл в том импровизированном лагере, а когда он вышел, ячменя там практически не осталось. Его весь съели. Парень покинул лагерь вскоре после получения поручительства, подписанного господином Педро Хименесом. Этот документ попросила у него тетя Милагрос Фернандес, Красная, сестра деда Антона Красного. Сначала господин Педро отказывался давать его, говоря, что не знает юношу и не хочет рисковать, подписывая эту бумагу для красного, который может оказаться преступником. Но тетя Милагрос настояла и, защитив честное имя племянника, в конце концов получила поручительство. И, кстати, оно было не единственным. Однако командир лагеря не очень хотел отпускать Рамиро. Тот казался ему очень полезным. Поэтому он скрыл от него, что документ пришел.

Однажды приехал совсем другой грузовик. Он вез закрытый прицеп, заполненный солдатами, и сопровождался тремя машинами. Командование было настороже. Все понимали, что они приехали не за пшеницей. Так и оказалось. Солдаты увезли двенадцать мужиков по списку, который у них был с собой. Их якобы вызывал военный трибунал Сьюдад-Реаля.

Когда грузовик уехал, несколько солдат пришли за Рамиро и привели его к командиру.

– Юноша, поручительство, которое мы получили, очень хорошо вас характеризует. Завтра вы пойдете в ваш городок со свидетельством о возвращении, которое я вам дам. Как только прибудете, отправляйтесь к мэру. Там вам скажут, что вы должны будете делать.

– Я не уйду отсюда без моего капитана, – сказал Рамиро. – Все это время, что я провел на фронте, я был с ним, поэтому не уйду. Я подожду, пока придет его поручительство.

– А если не придет? – спросил его командир.

– Тогда посмотрим.

– Парень, ты завтра же отсюда уйдешь. Или ты хочешь, чтоб тебя погрузили в такой же, как сегодня, грузовик и расстреляли в Сьюдад-Реале или на каком-нибудь пустыре? Завтра ты уйдешь домой без возражений. Здесь каждый должен заботиться о себе. Война закончилась, ты еще ребенок и должен жить своей жизнью, – такими были слова командира.

Между двумя мужчинами установилась тишина. Ничего не говоря, командир вышел из служебного помещения, где он находился, одновременно отдавая приказ не выпускать красного.

Все еще была ночь, когда два солдата Национальной армии вошли в комнату, где был Рамиро. Он заснул на каких-то досках. Его разбудили и отвели в штаб командира. Когда они прибыли и Рамиро вошел внутрь, он застал там капитана Кардону.

– Здесь для каждого из вас свидетельство о возвращении, чтобы вы вернулись в свои родные места или туда, куда захотите. Для меня это уже не важно. Уходите сейчас же из лагеря и воспользуйтесь ночью, чтобы оказаться как можно дальше. У вас есть 10 минут, чтобы взять то немногое, что вы припрятали, и проститься с друзьями. Через 15 минут я закрою дверь лагеря, и оттуда уже никто не выйдет. Вам ясно? Тогда давайте, убирайтесь отсюда.

Они пожали друг другу руки. Без ярко выраженной сердечности, но очень эмоционально. Ведь этим мужикам удалось найти общий язык.

Рамиро и капитан направились в сторону Альмагро, но не собирались заходить в сам город, а хотели пойти в Вильянуэва-де-лос-Инфантес. Они намеревались добраться до подножья горной цепи Алькарас, а потом на месте решить, что будут делать. Когда они шли уже несколько часов, капитан рассказал Рамиро, что, по словам командира, прибывший утром военный привез ему приказ и список из 15 человек, которых должны были забрать на следующий день, и что в этом списке было его имя, Америко Кардона Пуйоль. Его хотели расстрелять после полевого суда.

Товарищи провели в пути несколько дней: ночью шли, а днем отдыхали. Несколько раз они чуть не столкнулись с солдатами Национальной армии, но им повезло, и они сумели вовремя спрятаться. Добравшись до горной цепи Алкарас, друзья расстались. Рамиро предложил капитану вернуться с ним в Эль-Рольо и прятаться в доме дедушки и бабушки, сколько потребуется, но Кардона сказал ему, что это невозможно, поскольку существует большой риск того, что его раскроют и накажут за это отца Рамиро и всю остальную семью. Капитан все обдумал: он спрячется в горных цепях Сегуры и Касорлы. Кардона знал те земли с детства, когда сопровождал своего отца, закоренелого охотника, во время охоты. Он планировал скрываться там до тех пор, пока страсти немного не утихнут, а затем, когда сможет, спуститься на побережье через Мурсию, Альмерию или Гранаду и, если получится, добраться до Африки, а оттуда до Америки. Должно быть, ему это удалось, потому что несколько лет спустя пришла загадочная открытка из Аргентины на имя Рамиро Фернандеса Валеры, в которой один друг сообщал ему, что наконец-то прибыл в свой желаемый пункт назначения.

В свою очередь Рамиро было ясно, что он хочет, как можно быстрее попасть к себе домой в Эль-Рольо. Но парень выбрал самую сложную дорогу. Он полагал, что так избежит встречи с солдатами Национальной армии. Рамиро забрался в горную цепь Алькарас и направился к Риопару. Затем из Риопара через Летур, Соковос и Мораталью пошел в Караваку, а оттуда по тропам и дорогам, которые знал с детства, однажды безлунной ночью прибыл к двери своего дома.

Когда паренёк переходил горную цепь Алькарас, он думал, что умрет. За годы своей жизни Рамиро не узнал, что у него есть аллергия на молоко. Он всегда думал, что оно ему просто не нравится. Рамиро не мог переносить даже его запах. Однако в горах, когда у него закончился ячмень, который он смог вынести из трудового лагеря, и ему нечего было есть, он почувствовал, что умирает с голоду, и подошел к одиноко стоящему дому, который заприметил, чтобы попросить поесть… Старушка сказала, что у нее почти ничего нет. Она вынесла ему домашний творожный сыр и козье молоко. Рамиро был так голоден, что даже не подумал, нравится ли ему молоко или нет, он просто съел сыр и выпил все молоко, что дала ему старушка.

Паренёк простился с этой женщиной довольный и с полным животом. Он не прошел и трех километров, когда почувствовал себя плохо. Его полностью вырвало. Рамиро подумал, что вышел даже ячмень, который он съел три месяца назад. Парень был в полуобморочном состоянии, возможно, обезвожен. Ему повезло, и он смог пить чистую воду из ближайшего ручья. Так юноша провел более 24 часов. Рамиро полагал, что умирает, таким слабым он себя чувствовал.

Его нашли браконьеры, которые пришли охотиться на кабана. Они дали ему поесть то немногое, что у них было, и приготовили ему постель из листьев и сухих веток в укромном месте под камнями рядом с ручьем. Туда мужики носили ему много еды в течение трех дней. Рамиро отведал мяса кабана – роскошь, которую не видел уже целую вечность.

Когда Рамиро почувствовал себя лучше, он сказал браконьерам, что уйдет этой же ночью. Паренёк поблагодарил их за помощь и попросил не приносить ему еду на следующий день. Мужики постарались убедить его, что еще слишком рано, что он еще слаб и что к тому же опасно ходить в горах. Там было много солдат, которые обходили дороги и тропы в поисках всех тех, кто ушел из городков, чтобы избежать репрессий. Националисты заполнили замок Йесты людьми и каждую ночь расстреливали многих без суда и следствия. Их отводили в овраги около городка и прямо там убивали. Но Рамиро настоял на своем и ушел. Кстати, это был последний раз в жизни, когда он попробовал молоко.

* * *

Рамиро пришел домой одной августовской ночью 1939 года. Он появился из-за кактусов, которые росли на склоне оврага. Паренёк осторожно постучал в окно, он не хотел сильно шуметь, чтобы не разбудить соседей. Наконец Рамиро увидел глаза своего брата Дамиана, выглядывающего в окно. Он улыбнулся и сказал шепотом:

– Открывай, это я, Рамиро.

– Мать, отец, Рамиро у дверей, он жив… – сказал Дамиан Красный, заглядывая в комнату, где спали бабушка и дедушка.

Когда Амалия Хесус вышла из комнаты, Рамиро уже был в доме, так как старший брат открыл ему дверь. Они долго и крепко обнимались. Бабушка зацеловала его. Проснулись сестра и все братья, которые стали обнимать его и дотрагиваться до него, как будто не веря, что он жив.

Дедушка и Дамиан засыпали его вопросами, и Рамиро начал рассказывать всю свою одиссею с тех пор, как простился со своим братом в Аранхуэсе. Младших отправили спать, чтобы они не услышали то, что не должны были знать, но те легли на полу, просунув головы в дверной проем, чтобы попытаться выведать, о чем говорят взрослые.

Бабушка нервничала: пришел ее Рамиро, а у нее даже не было продуктов, чтобы приготовить ему поесть. Она обшарила все закрома, которые у нее имелись на случай крайней необходимости, подумав, что это был хороший момент, чтобы израсходовать их содержимое. Все ее дети собрались вместе. Никто не умер на войне.

Бабушка только зажгла огонь, чтобы приготовить еду, как кто-то постучал в дверь. Воцарилась тишина. Все подскочили. Кто бы это мог быть в такое время? Наверняка кто-то видел Рамиро, и, возможно, за ним уже пришли, чтобы увести…

– Тетя Амалия, тетя Амалия… – откройте дверь, это я, Канделария, жена Хусто, – донесся женский голос с улицы.

– Открой дверь, отец, это твоя золовка, Канделария, жена твоего Хусто, – сказала бабушка.

– Мой Дамиан! Пришел мой Дамиан. Он жив и невредим! – говорила женщина входя.

Она была женой Хусто Фернандеса Красного, брата деда. Ее старший сын, которого тоже звали Дамиан, только что пришел, и женщина хотела разделить эту радость со своей семьей. Она приятно удивилась, встретив только что прибывшего в дом Рамиро. И хотя это было неблагоразумно, Канделярия привела мужа и сына, а также принесла небольшое количество еды, которое смогла найти дома. Вместе с бабушкой они готовили для своих мужчин, радуясь, что по крайней мере их дети вернулись живыми с этой войны.

На следующий день Рамиро показал своему брат Дамиану советский пистолет, который все еще был у него. Они решили спрятать его в другом месте, не там, где закопали остальное оружие. Братья хорошо смазали его маслом и завернули в старые куски ткани и газеты. Ночью Рамиро и Дамиан взяли каждый по пустому кувшину и отправились в Кокон за водой. Прибыв на место, они спрятали кувшины в розмарин и продолжили подниматься вверх по горе. Братья скрылись в темноте ночи и закопали пистолет под кустом эспарто. Затем они вернулись в Кокон, наполнили кувшины водой и возвратились домой. Прошли годы, братья потеряли память, а советский пистолет все еще зарыт в горах под надежной защитой кустов эспарто.

Рамиро был уже больше месяца в Эль-Рольо, когда встретился с солдатским патрулем, идущим из Сеехина. Паренёк нес за спиной вязанку дров с горы и направлялся домой. Сержант попросил у него документы и спросил, что он несет. Не довольствуясь очевидным, он приказал Рамиро снять вязанку дров, чтобы его солдаты переворошили ее. Кто знает, может быть, он так замаскировал оружие. Возвращая юноше документы, сержант сказал…

– Так, так, значит, вы были на фронте… Это свидетельство о возвращении уже бесполезно, потому что вы в своем городке. Вы должны предстать в Сеехине перед Военной комиссией, чтобы получить окончательное одобрение.

– Ну, я думал, что этого уже достаточно…

– Так вот, не достаточно. Скажите мне свое имя и место жительства. Если вы не появитесь в течение трех дней, за вами придут… Понятно?

– Да, да, ясно, – ответил Рамиро, немного нервничая.

На следующий день он предстал в Сеехине перед Военной комиссией, расположенной в господском доме в старой части города. На улице стояли люди, ожидающие своей очереди. Рядом был охраняемый солдатами грузовик, в прицепе которого сидели несколько человек со связанными руками.

Комиссия вела приём на входе в дом, также охраняемом несколькими солдатами. Допросы проводил один лейтенант. Ему помогал сержант, оказавшийся в данном случае тем же самым человеком, который накануне попросил документы у Рамиро. Рядом с ними был Пако Портильщик Девок.

Пако держал бар-таверну, куда наведывались самые разные люди. Он был очень известен в городке, и во время войны никто бы не сказал, что он поддержит восстание, наоборот, ему нравилось общаться с социалистами, коммунистами и республиканцами всех мастей. Однако Пако сразу же стал служить новой власти. Портильщик Девок давал сведения о людях, предстающих перед Комиссией. Военные никого не знали в городке, и им нужен был кто-то, кто был бы знаком с его жителями.

Пако звали Портильщиком Девок, потому что с юности он бахвалился тем, что, как и Дон-Жуан, специализировался на лишении девственности молодых девушек. Затем в баре, будучи тем еще грубияном, он любил говорить:

– Вчера, я протаранил дочь одного мужика из района Кальварио (или в Бульясе, или в Эль-Эспаррагале…)

– Портильщик Девок, однажды кто-нибудь тебя поколотит за твое нахальство…

– Э, следи за языком! Я ведь никого не назвал. Я говорю о грехе, но не называю грешницу.

Когда закончилась война, Пако Портильщик Девок сменил тактику, и ему вздумалось рассказывать о том, что он считал политическими грехами соседей. Когда кто-то приходил в Военную комиссию, он сообщал лейтенанту обо всей подноготной человека или просто вмешивался в разговор:

– Слышь, да ты же состоял в ВСТ еще до войны… К тому ж ты ушел добровольцем.

Подобные заявления были очень опасны. Они могли означать расстрел или долгие годы в тюрьме. Придя, Рамиро с улицы заглянул внутрь и увидел Портильщика Девок, сидящего рядом с лейтенантом… Как же ему не повезло: этот мужик был знаком со всей семьей Рамиро и знал, что он, как и Дамиан, состоял в Объединенной молодежной социалистической организации и несколько раз порывался уйти добровольцем в начале войны. Рамиро думал о том, как скверно все складывается для него, когда на улицу вышел один парень из Сеехина, с которым он был знаком с войны.

– Как дела, Фулхенсьо, ты уже покончил с этим?

– А, Рамиро, это ты… Ну, да, я уже покончил, но мне сказали, чтоб я ждал у двери. Парень уже заканчивал фразу, когда вышел сержант и рукой позвал двух солдат.

– Этого в грузовик… – сказал он, указывая на Фулхенсьо.

– Что? Ведь я ж ничего не сделал. Должно быть это ошибка, черт побери, сержант ошибается, ведь я ничего не сделал…

– Цыц, или я тебе всыплю. В грузовик, и без разговоров мне. Не бойся, на хрен, только поедешь в тюрьму, пока не прояснится пара вопросов. Ежели ты ничего не сделал, ты не должен бояться.

Парень промолчал. Он был бледен от страха и направился в грузовик, не сопротивляясь. Прежде чем посадить его туда, ему связали руки веревкой из эспарто.

Те, кто ждал у двери, были напуганы. Их обуял страх. Никто не хотел входить. Они услышали голос сержанта, который приглашал следующего, но все смотрели друг на друга, и никто не входил.

– Следующий, черт возьми! Мы что здесь будем весь день торчать? Так, солдат, приведите следующего.

Один из солдат, который охранял домину, подошел к группе, схватил первого, кто встретился ему на пути, и, волоча, сопроводил до стола.

– Да ладно, мужик, не бойся, – сказал лейтенант. – Скажите мне ваше имя и в какой организации вы состояли.

– Ну, меня звать Хуан Мария… и я состоял… ну… в… НКТ.

– Как долго? – спросил лейтенант.

– Да с начала войны до 1937 года или около того.

– Нет, нет, нет, нет… этот хочет быть умнее всех, – сказал Пако Портильщик Девок. Насколько я знаю, Хуан Мария, ты состоял в НКТ задолго до начала войны.

– Ну, дело в том что… дело в том… ну, у меня было удостоверение еще раньше, но я не платил взносы, не ходил на собрания и ничем там не занимался. Просто меня обязали вступить в профсоюз, когда я работал на шахтах в Хилико, но, по сути, это не имело никакого значения…

– С каких пор? – спросил его лейтенант.

– Ну с 1925 года или около того.

От полученного по лицу удара лейтенанта Хуан Мария упал на пол навзничь. Сержант поднялся и начал пинать его ногами. С удовольствием к нему присоединился Портильщик Девок. Бедный мужик кричал и закрывал голову руками.

– Этот козел был одним из первых революционеров, которые во всем виноваты, которые побуждали людей делать глупости… Давай с ним в грузовик. Этот сукин сын еще узнает что почем, – сказал лейтенант, стараясь не казаться слишком возбужденным.

Вошли еще два солдата. Пока один держал беднягу, другой связывал Хуану Марии руки. Все втроем они подняли его и отвели в грузовик.

– Следующий, быстро! – приказал сержант.

– Пока они решаются войти, я пойду отолью, – громко сказал Портильщик Девок, которого, должно быть, замучила простата.

Действительно, люди, стоящие в дверях, стали канителиться. После того, что произошло, никто не хотел входить. Рамиро, услышав, что сказал трактирщик, и увидев, как он поднялся и направился внутрь здания, не стал думать дважды. Парень решил воспользоваться случаем, пока тот мочился. Рамиро в три шага оказался около стола, за которым сидели лейтенант и сержант.

– Я пришел в Комиссию, потому что мне вчера вручил повестку сержант… – сказал Рамиро, осознавая, что не знает ни имени, ни фамилии военного.

– Медина, сержант Медина, – добавил лейтенант.

– Мне нравится, солдат, что вы дисциплинированы. Вы начали очень хорошо. Достаньте свидетельство о возвращении, которое показали мне вчера, – приказал сержант.

– Как вас зовут, в какой части вы служили и с каких пор? – спросил лейтенант.

– Меня зовут Рамиро Фернандес Валера. Я служил в смешанной бригаде номер XXX Войска Эстремадуры с марта 1938 года до конца марта этого года.

– Вы ушли добровольцем?

– Нет, господин, я ушел по призыву моего возраста.

– Вы имели какое-то звание в войске?

– Нет, да что вы, я простой солдат.

– Вы состояли в какой-нибудь политической организации в своем городе или на службе?

– Нет, господин, ни в какой.

– Что вы делали в концентрационном лагере?

– Ну, мы занимались тем, что собирали пшеницу и ячмень в полях по соседству, чтобы обеспечить едой армию.

– Ладно, парень, достаточно, мне симпатичны именно такие люди, которые говорят правду не задумываясь, – подбодрил его сержант. – Ты мне понравился еще вчера, когда мы встретились.

– Посмотрим, – сказал лейтенант, взяв слово. – Свидетельство о возвращении в порядке, но оно вам уже не годится, потому что, среди прочего, послужившее вам гарантией поручительство подписал господин из другого города, некий Педро Хименес Манчеганос из Сьесы. Необходимо, чтобы вам дали другое поручительство по месту жительства, коим является Эль-Рольо. И это все. Живите спокойно. Договорились?

– Так точно, мой лейтенант, завтра же я пойду в Эль-Рольо, чтобы мне сделали там поручительство.

– Ну, когда оно у вас будет, зайдите, и мы вынесем окончательное решение. Можете идти, – закончил разговор лейтенант.

– Так точно, – сказал напоследок Рамиро, поворачиваясь и быстро выходя оттуда до того, как вернется Портильщик Девок.

В этот раз парень чудом избежал отправки в тюрьму Мурсии или чего-нибудь похуже. Но это было не последнее испытание, которое ему оставалось пройти.