Утро приветствовало землю приятным солнечным светом. Уже по-весеннему пригревало, и на открытых участках земли снег полностью растаял, обнажив под собой тёмную каменистую почву полей. Только кое-где, особенно в тени далёкой стены начинающегося леса, грязный снег, будто изъеденное домашними паразитами дырявое покрывало, коряво укрывало земляные бока.

Птицы заливались вовсю, неся весеннюю песнь пробуждения всему живому. С крепостной стены дозорные часто замечали быстроногих полевых жмыхов, копающихся в земле. Они забавно прыгали и играли между собой, а когда один из них находил, что-нибудь съедобное, начиналась свара, сопровождаемая громким верещанием и писком.

Весна вступала в свои права. Даже Холодное море, постоянно бурлящее и недовольное, сегодняшним утром радовало голубой спокойной гладью. Оно казалось, сливалось далеко на горизонте с чистым, без единой тучки небом.

Жители Хирмальма продолжали готовиться к осаде. Несмотря на раннее время, с внешней стороны крепостных стен велись работы по обновлению достаточно глубокого рва, опоясывающего, словно гигантский змеиный след всю крепость. Сотни людей копошились внутри рва, вычерпывая зловонную талую жижу, и укрепляли разных размеров остро отточенные деревянные колья на дне.

Люди работали споро, сменяя друг друга ночью и днём. Никто не отлынивал от работы — жить хотелось всем. Вчера к морской пристани подошли баррканы из стольного Мирольма, принеся с собой вести о гибели славного городища. Много воев пало в той страшной сечи, и с ними сложил голову сам Рыжебородый конунг.

Люди, молча, со слезами на глазах, толпясь у пристани, встречали высаживающихся из кораблей сильно уставших жителей уже не существующей столицы лоримов. Остатки потрёпанной Мирольмской дружины привел легендарный богатырь воевода Валдо Белоус. Смертельно уставший с перевязанной левой рукой он спустился последним с главного судна.

Теперь Хирмальм оставался последним оплотом лоримов. Если падёт город-крепость, лоримы перестанут существовать. Это понимали все. Каждый старался принести как можно больше пользы, работая не жалея сил.

Укреплялись стены города, кузни, работая денно и нощно, оглашали железным перезвоном всю округу. Оставшиеся в живых друиды со всех селений, сейчас ходили по городу, леча заболевших и отбирая более или менее сведущих в лекарском деле людей — скоро у них появиться много работы.

Всё мужское население из беженцев и местных жителей, разбивалось на десятки и сотни. Вооруженные длинными копьями и деревянными щитами, некоторые в старых дедовских шлемах и кольчугах, бывшие рыбаки и землепашцы переходили под начало ветеранов-дружинников, назначенных теперь десятниками и сотниками.

Внутри крепости, на бывшем ярмарочном пустыре, не державших ранее оружия и не умеющих сражаться в строю ополченцев, свежеиспеченные десятники гоняли до седьмого пота. Крики и ругань ветеранов оглашала ставший похожим на потревоженный пчелиный улей военный лагерь. В сменивших косы на копья людей вдалбливали тяжелую науку выживать. Никто не ныл и не жаловался. Молча, сносилась ругань вечно орущих командиров. Если падут они, больше некому будет защищать их семьи.

Из охотников была собрана неполная сотня стрелков, именно на них лежала разведка местности и если повезёт возможная охота. Они уходили далеко вглубь захваченных тарками земель. Вести приносились неутешительные. Орда шла со всех сторон медленно, но не останавливаясь.

Осада ещё не началась, а продовольствие уже таяло с пугающей быстротой. Седовлас ещё седмицу назад сократил раздачу еды людям, и жители безропотно принимали такие меры.

Постаревший и осунувшийся Икер этим ясным весенним утром, уже по привычке, появившейся у него за эти дни, стоял на самой высокой смотровой башне, с надеждой вглядываясь в даль леса. Валдо принёс обнадёживающие вести о Наюшке — он видел её и двоих дружинников в Ульме живыми и здоровыми. Он думал, что дочь ярла уже давно рядом со своим отцом, Седовлас, даже заметил, как расстроился воевода, узнав, что Анаи нет в Хирмальме. Он приметил, как заметно погрустнел этот вечно веселый воин. «А что? — думал Икер, — Чем не жених для дочери? Хорош собой, уважаем, не глуп — лучшего мужа не сыскать для Наюшки. Только вот совладает ли он с диким и упрямым нравом дочери?».

Словно отвечая на мысли, задумавшегося ярла за его спиной тихо прозвучал голос старого друида, заставив того встрепенуться от неожиданности:

— Другая доля у твоей дочери, сын мой. Верь Ему. Он не может обмануть. Сбываются дни древнего пророчества, которые изменят жизнь твоего народа.

Ваянар всё ещё слабый, поддерживаемый под руку всё тем же служкой стоял рядом с Икером. На старце был надет его белый длинный балахон, перетянутый на поясе, сплетённой втрое косицей, верёвкой — знак Верхнего Друида. Левой рукой он опирался на длинный резной посох, вырезанный из Черного дерева.

— Оставь нас, Роли, я позову тебя, когда потребуется, — сказал он быстро поклонившемуся и исчезнувшему в дверях башни слуге.

Когда они остались одни, Икер, придерживая своими крепкими, как камень руками, дряхлого старца спросил:

— Отец, ты действительно веришь в приход Белого воина? В эту сказку, начертанную каким-то длинноухим из давно канувшего в небытие народа?

— А ты? — испытующе, как когда-то в детстве, задал вопрос Ваянар.

— Я хочу верить, учитель, но у меня не выходит, — обреченно опустив, голову ответил Икер, — хочу, но не могу. Может, потому что времена моего детства давно уже растаяли в прожитых зимах? А в погоне за лучшей жизнью для своего народа, я растерял почти полностью самого себя.

Они стояли, молча, глядя на далёкую тёмную кромку леса. Что притаилось там, в глубине, ставшей за эти дни такой чужой, чащи? Молчание нарушил друид:

— Завтра, я слышал, будет совет, и ты станешь конунгом лоримов.

Икер горько улыбнулся:

— Да, для оставшихся в живых членов Сейма, как будто не существует смертельной опасности. Эти жалкие жмыхи, надеются отсидеться за спинами воинов. Пытаются закрепить свою власть, избрав меня на Сейме конунгом. Разве они не понимают, что может завтра наш народ перестанет существовать?

Старый Ваянар, задумчиво глядя вперёд, произнёс:

— Так было вечно. Много веков назад первые лоримы, живя в мире и согласии, под присмотром Творца, попросили себе у Него первого конунга из их числа. Причём каждый просящий в тайне надеялся, что Вышний изберёт именно его управлять всем народом. Видя завистливые сердца людей, Творец разгневался, а потом, рассмеявшись, ответил: «Не Я ли Добрый даю вам пропитание и кров? Не Я ли Справедливый сужу все ваши споры? Не Я ли Сильный оберегаю ваши дома и семьи от врагов ваших? Не Мне ли Великому вы должны поклоняться за это? Что ж неблагодарные, вы хотите конунга? Тогда изберите его сами из числа вашего.

Теперь он будет оберегать вас, давать вам кров и пропитание, судить ваши споры, ему вы будете кланяться отныне».

Нужно сказать, что первые лоримы выбрали довольно таки справедливого конунга, только правил он не долго. Какой человек может сравниться с Богом в справедливости, силе, доброте, величии, наконец? Возрыдали тогда предки наши, только уже было поздно — раз сказанное Творцом Слово — не воротиться более. Множество конунгов сменилось в народе нашем, были и добрые, были и справедливые, сильные тоже были, только заплатили лоримы кровью своей за доброту, справедливость и силу их. За страшную ошибку предков своих, расплачиваются теперь потомки.

Ваянар замолчал, словно давая время для размышления Икеру. Но ярл молчал, задумчиво глядя вдаль.

— Говорю тебе это, сын мой, что бы, не совершить снова страшной ошибки, как когда-то предки наши, не распознавши Воли Его. Прими предначертанное! Оглянись вокруг! — старый друид плавно обвёл правой лёгкой старческой рукой лес и часть крепости. — Узри! Теряют лоримы землю свою с каждой зимой. Словно загнанный в угол ра-хан, народ наш вынужден закрыться в этой жалкой крепости. Ледяной лес с каждой зимой поглощает наши селища и пашни. Некогда цветущий и сильный народ превратился в жалкую кучку обреченных на смерть. Мы, которые много веков назад, дали жизнь Рианну Мудрому, древнему королю, основавшему великую династию, заперлись с жалкой тысячей воев, ожидая с каждым восходом солнца последней битвы!

Грудь старца возбужденно вздымалась…

— Учитель…

— Молчи! — резко перебил он ярла, взволнованного за здоровье друида.

— Вспомни слова пророчества! Я много раз повторял тебе их в детстве.

Ярл, не смея перечить своему воспитателю, как когда-то в детстве, тихо почти нараспев произнёс:

Закончив говорить Икер, обернулся к старому друиду и горько произнёс:

— Ты действительно веришь в эту древнюю сказку? Ты действительно думаешь, что к нам, загнанным в угол, обреченным людям, придет, какой-то Великий белый воин и спасёт нас от многотысячной орды? Опомнись учитель!

Их разговор перебил громкий переливистый рёв рога. Словно, морозным ветром обдало спину, разгоряченного разговором ярла.

— Началось, — прошептал он, перегнувшись через узкое окошко-бойницу, вглядываясь в черноту потревоженного леса. Там из тёмной чащи сплошным бурлящим серым потоком вытекала таркская орда. Твари были повсюду, охватывая полукольцом всё пространство, они, ревя и воя, ринулись к поспешно закрывающимся крепостным воротам и забегающим в них оставшихся снаружи людям.

Вперёд вырвались особо быстрые, надеясь настигнуть близкую добычу. Когда первые тарки приблизились на расстояние около двух сот шагов, ворота благополучно захлопнулись и в ревущую разъярённую неудачей массу полетели первые стрелы, разя ничем не защищенные мохнатые тела.

Лучники собрали богатую смертельную жатву. Тучи стрел пронзали упорно набегающих тарков. Поле перед крепостью наполнилось рёвом и визгом боли. Сотни раненных таркских тел вперемешку с грязью и кровью катались внизу. Те звери, которых не настигли стрелы, на всем скаку падали подталкиваемые в спину сзади бегущими, в ров, оскаленный сотнями заострённых кольев.

Как тарки корчились насажденные на острые колья, Икер уже не видел, он сломя голову спускался по ступеням смотровой башни, оставив своего старого друга и учителя на попечение служки.

Сейчас город нуждался в своём ярле, стены атаковал враг, а древние сказки подождут. Пусть лучше ими себе голову забивают друиды.

Во внутреннем дворе перед воротами Валдо и Торли будто два огромных пещерных медведя, выкрикивая команды десятникам, строили своих дружинников. Если тарки прорвутся через центральные ворота, то ощетинившиеся копьями и сомкнутыми щитами дружины, встретят их первыми.

По двору в суматохе сновали туда-сюда люди. На первый взгляд во внутреннем дворе правил балом хаос и беспорядок, но, приглядевшись можно было заметить, что никто не толкался и не стоял без работы, каждый занимался своим делом. Вон стайка мальчишек, сверкая пятками, понесла стрелы для лучников на стену. Вот группа женщин с водой и с торбами спускаются сверху, пока, слава Вышнему, их лекарская помощь ни к чему.

Кивнув в знак одобрения воеводам, Седовлас, легко по кошачьи, не смотря на свой кряжистый торс, взлетел по лестнице на стену к лучникам и приготовившимся к бою воинам.

Бородатый Юрба, десятник воинов заступивших, сегодня с утра на стражу, завидев ярла, вытянулся, подняв подбородок, от чего его седая борода встала торчком.

— Брось, десятник, не до расшаркиваний, — сквозь зубы рыкнул Икер, улыбнувшемуся в седую бороду Юрбе. Что тут у вас?

— Драпают, волосатые, — всё ещё улыбаясь, ответил, десятник.

— Потери?

— Да какие там потери, ярл, вон робяты их пощелкали, как жмыхов мелких. Они вон, гролловы дети, своих мертвых растаскивают и потом жрут. Нам работы меньше будет.

Икер смотрел с высоты крепостной стены, как тарки, вдалеке набрасывались на притащенные раненые и мертвые тела своих товарищей. Кровавое пиршество было в разгаре. Десятник прав, возня с разлагающимися на солнце трупами людям ни к чему.

— Вы тут телеса не расслабляйте, Валдо рёк, будто среди них есть Тёмный. Это он разворотил ворота в Ульме и Мирольме. Так что глядеть в оба!

Воины воодушевлённые первой победой, вдруг как-то сникли. Магия — это страшно. Даже Бородатый Юрба перестал ухмыляться и стал нервно вглядываться в ряды пирующих тварей.

— Ну что враз скисли вои, будто девы красные отведавшие кислого нормиса? Поди, несколько сотен волосатых перебили, ни одного не потеряв, а сами носы повесили. О Тёмном я вам для порядка сказал, что б не особо раздувались от гордости. Это только присказка, сказка будет впереди! — громко нараспев гаркнул Седовлас. Говорил в большей степени для молодых, нюхнувшим смерти ветеранам это ни к чему, а вот молодняк постращать, да повеселить стоит.

Обведя взглядом немного развеселившихся воинов, Икер тихо, так что бы только его услышал Бородатый Юрба, сказал:

— Молодь храни. С тебя потом лично спрошу.

Юрба, знавший своего ярла ещё по давним походам, только кивнул в ответ, незаметно ухмыляясь в свою торчащую во все стороны бороду. Проводив широкую спину уходящего Седовласа, он повернулся к разгомонившимся воинам и громко крикнул:

— А ну по местам, гролловы дети! Слышали, что ярл молвил, глядеть в оба! Устроили тут бабий гомон! Шевелись!

Воины, словно стайки испуганных пилерей, разлетелись по своим местам, занимая давешние позиции. Десятник Юрба, ходя между ними, поправляя и одёргивая, зазевавшихся молодых воинов, больше не улыбался. Время шуток и короткого отдыха прошло, тарки готовились к новому штурму…

Странный воин очнулся на второй день после того страшного боя. Когда он потерял сознание в тот день, Аная, как и многие женщины даже растерялась. Многие подумали, что он умер от страшных ран полученных в сече с тарками. Где это видано что бы отрок вырезал стаю из дюжины здоровых тварей, и не получив при этом ни одной раны. Только после того как его осмотрела Нарима и сказала, что он просто потерял много силы Аная, успокоилась…

Вдова старосты уже мертвого Пригорного селища, заметив в тот день, как переживает девушка, за странного воя, сказала:

— Моя бабка, сильной ведуньей слыла. Со всех дальних хуторов и селищ к ней приходили болезные. То ли дитятко занемогло, то ли разродиться помочь, все к ней шли. Так вот она сказывала, что во мне есть маленький росток силы. Много чему я научилась у неё, только не успела всему, померла ведунья на Покров день. А меня сосватал тогда Каримушка мой, — при упоминании погибшего мужа Нарима вздрогнула, но сдержала подошедшую слезу. Совладав с собой, она продолжила:

— Так вот, зрю я в вое сем, силу невиданную доселе лоримами. Только сила сия осушает его самого, словно солнце влагу утреннюю. Молод совсем, да не опытен. Видать по следу нашему шел, узрел селище погорелое, да зверства тарковы, вот и впустил силушки через край. Да! Непрост отрок, сей, ох, как непрост.

Аная и сама видела, что необычен странный юноша. Под шкурой ра-хана, обнаружились хорошие доспехи. Круглый стальной щит, тугой лук из неведомого материала — все говорило о том, что воин не из лоримов. Перед тем как потерять сознание, пытающаяся поддержать его за локоть, Аная услышала, как он что-то произнёс на красивом певучем языке.

Потом, оглядев побоище устроенное юным воином, она обнаружила, что почти все тарки были убиты, черными стрелами, со широкими наконечниками из тёмного крепкого железа. Так вот откуда шел этот страшный завораживающий шелест!

В затылке безрукого мертвого тарка она нашла длинный нож замечательной работы, из лёгкой стали. Этим ножом она вырезала все стрелы и, протерев их снегом и куском тряпицы от остатков крови, сложила в колчан воина. Может потом он будет благодарен за это.

Оглядев ещё раз поляну и предупредив осматривавшую истощенных детей Нариму, Аная, вооруженная найденным голубым ножом, решила пройти по следу исчезнувших пяти тарков. Уставшая и голодная, она не смогла бы сейчас справиться даже с маленьким ребёнком, но небольшая разведка не помешает. Не хотелось оставаться в неведении.

Углубившись в чащу леса, идя по следам ушедших тарков, дочь ярла, держа нож в правой руке, прошла около сотни шагов и натолкнулась на первое мертвое тело. Тарк лежал в луже собственной, подмерзшей на морозе, крови, уткнувшись безжизненной мордой в снег. Дальше Аная шла уже с меньшей опаской, видимо, странный белый воин решил убить этих пятерых первыми, прежде чем напасть на основную стаю.

Через примерно двадцать шагов обнаружилось обезглавленное тело следующего врага, а, пройдя еще пятьдесят — Аная вышла на небольшую поляну, где и нашла остальных, сраженных стрелами.

Быстро собрав их, кроме той, что пригвоздила к дереву, полусидящего неуклюже разбросавшего в стороны лапы зверя, девушка поспешила обратно. Черная смерть глубоко вошла в мягкий ствол широкого дерева, и что бы достать её, нужно было иметь с собой, по крайней мере, топор.

Женщины уже полностью освободились от ненавистных ошейников и тёмными шатающимися тенями бродили, озираясь среди мёртвых тел своих недавних мучителей. Казалось, они даже не заметили появление Анаи из кустов, настолько картина погибших врагов пленяла их взоры.

Только постоянно внимательная Нарима, растирающая маленькие ножки самой маленькой девочки из её селища увидела, как приближается тяжело идущая девушка.

— Что, там? — с надеждой спросила она, подошедшую и тяжело опустившуюся на снег, рядом с неподвижно лежащим воином, Анаю.

— Мертвы, — тихо ответила девушка, разглядывая бледное лицо юноши. Его мерно вздымающаяся грудь, говорила о том, что он спит. Услышав облегченный вздох ведуньи, Аная обернулась и сказала:

— Нам нужно уходить отсюда. Скоро здесь начнут появляться, любители поживиться падалью. Только женщины устали и далеко они не смогут уйти.

— А далеко и не нужно, — ответила, приступившая к другой девочке, Нарима, — здесь недалеко в скалах есть охотничья стоянка наших мужчин, туда и пойдём. К вечеру будем там.

Спящего белого воя, положив на длинные широкие ветви деревьев, потащили за собой, о том, что бы бросить своего спасителя среди леса, никто из обессиленных женщин даже и не подумал. Постоянно цепляющуюся за деревья и кусты, волокушу, со спящим, тянули поочередно. Молча, теряя последние силы, Аная и еще несколько самых сильных женщин, постоянно падая, в подмерзающий на вечернем морозе снег, тянули свою драгоценную ношу, вслед за показывающей дорогу Наримой, и шатающимися женщинами.

Тёмные силуэты скал появились из-за леса, когда усталые путницы уже не чаяли дойти до долгожданного отдыха. Каменные громады, будто гребни невиданных животных, росли из земли, заслоняя своими телами вечернее темнеющее небо. Они своей величественностью несли покой и умиротворение всему вокруг.

Последние несколько сотен шагов по чистому от леса пространству путницы прошли на одном дыхании, казалось, могучие скалы одарили своей бездонной силой женщин, кажущихся такими маленькими и незначительными на фоне каменных исполинов.

Нарима, ведомая, только ей известным знанием, шла вдоль грозно нависавших скал. Иногда останавливаясь, будто вспоминая что-то, она оглядывала скальные уступы и трещины. Пройдя ещё несколько шагов, ведунья остановилась и, повернувшись, к глядевшим на неё с надеждой женщинам, произнесла с облегчением:

— Пришли, слава Творцу! Там за валуном тайная тропа. Зверю по ней не пробраться, а нам в самый раз будет. Только воя придется оставить здесь с кем-то, мы его потом на верёвках поднимем на скалу.

— Я останусь с ним, — быстро сказала Аная.

Нарима, уже давно заметившая, как глядит молодая девушка на юношу, незаметно улыбнувшись, повела женщин сквозь открывшуюся за валуном узкую уходящую вверх расщелину.

С Анаей осталась Лора, мать ребенка, спасённого воином. Всю дорогу ни на миг, не расставаясь с малышкой, она шла рядом с волокушей и старалась всегда помочь, чем могла, тянущим. И теперь передав на время малышку Нариме, Лора решила остаться помочь Анае закрепить веревки на теле спящего.

Проводив последнюю скрывшуюся женщину в ущелье, Аная и Лора утомленно опустились на колени. Дочь ярла, несмотря на усталость, постоянно следила за лесом, крепко сжимая рукоять голубого ножа.

Спящий вдруг хрипло, пересохшими губами что-то прошептал на неизвестном странном языке. Его бледное лицо, отчего-то хмурилось, а веки закрытых глаз еле заметно дрожали.

Девушка набрав в горячие ладони чистого снега, приложила холодную мякоть к сухим бледным губам юноши. Талые капли снега мгновенно высыхали на растрескавшихся губах, немного успокоившегося воина. Положив правую, влажную от снега, ладонь на разгоряченный лоб находящегося в бреду юноши, Аная почувствовала, как на висках в её холодные от снега пальцы отдаётся биение сердца воина.

Девушка не могла объяснить самой себе свои чувства. Казалось, она вечность могла сидеть на коленях рядом с этим непонятным и загадочным воином. От него исходило неведомое доселе молодой деве, тепло силы. Даже рядом с отцом, крепким и уверенным, как морской риф, она не чувствовала себя в такой безопасности, какую ощущала подле мирно лежащего в забытьи воина. От мыслей оторвал голос, сидящей рядом, Лоры:

— Намаялся бедный. Ещё отрок совсем, а вон, сколько тварей посёк. Мою Даринушку спас, за это век его буду помнить. Будем живы, в Мирольме стольном, дары Творцу на алтарь вознесу.

Вдруг сверху с уступа послышались звуки падающих мелких камешков, а за ними немного позже прилетел длинный кусок толстой веревки, мягко стеганувший по снегу, завязанным в тугой узел концом.

— Вяжите воя, да поднимайтесь к нам по тропке, — послышались приглушенные высотой слова Наримы.

— Да железки его посымайте, бо умаемся тянуть его.

Повозившись с веревкой обвязывая её вокруг тела воина, женщины проверив прочность узлов, дали наверх сигнал поднимать. Помогая аккуратно, что бы тело ни ударилось при подъёме с земли Аная и Лора, проводили взглядами быстро взлетевшего вверх все ещё находящегося без сознания юношу.

Проследив пока тело, не скрылось из виду, Аная и Лора начали свой подъём.

Протиснувшись сквозь узкий последний каменный поворот женщины, оказались на просторной скалистой площадке, на которой уже лежал освобождаемый женщинами от веревок юноша. По правую руку темнел вход небольшой пещеры закрытый широким старым куском шкуры. Нарима, возившаяся с остатками верёвки, увидев новоприбывших, сказала:

— Места хватит всем, а вот еды только на день. Больше дюжины голодных ртов, да один непритомный, благо в тепле теперь. Каримушка мой, долго выбирал сие место, с любовию. Как чуял, что жена его будет здесь хорониться от ворога.

Когда Лора ушла посмотреть, где её ребёнок, Нарима, укрывая поплотнее белой шкурой ра-хана, лежащего без сознания воина, сказала Анае:

— Там ещё есть кое-какая одёжка, да топора два. Завтра поутру пойдём с тобой за дровами, да и поглядим, за одно, может, какую птицу собьём. Лук у воя этого, тугой, конечно, но у Каримушки моего, был потуже, да покрепче. Авось справимся как-нибудь.

— Что думаешь, делать будем? — спросила Аная устало присев на скалистую землю подле Наримы.

— А что делать? Жить дальше, вон вой нам заново жизнь подарил, теперь заново её и жить надобно, — слова ведуньи ласково успокаивали, наконец почувствовавшую себя в безопасности за эти несколько дней Анаю. Тело обволокла усталость и приятное чувство отдыха.

— Думаю нам пока нужно здесь схорониться, и силы подсобрать. Да и спасителю нашему покой нужен, негоже по лесу с непритомным шастать.

На том и порешили, а на второй день пребывания на скале пришел в себя странный белый воин…

Снился отец. Он стоял на вершине высокого поросшего редкой травой обрыва, глядя в серебристую бирюзовую морскую даль. Его, длинные до плечей, тёмные волосы, испещрённые редкими сединами, развевались на мягком тёплом ветру. Руки сложены на груди, прямая гордая осанка — настоящий король и повелитель. Куст, объятый пламенем, искусно вышитый золотыми нитями на тёмно-синем плаще, колыхался лёгким бризом-озорником. Создавалось впечатление, будто всё происходит наяву: трава, обрыв, бескрайний морской простор, тёплый ветер, отец величественно стоящий, широко расставив ноги.

Саша сделал шаг по направлению к нему. Словно, почуяв чьё-то присутствие, отец обернулся. Его незнакомое, но в тот же час такое родное лицо выражало озабоченность. В тёмно-синих глазах застыла тревога. Тревожный взгляд казалось, укорял за что-то. Саша попытался что-то спросить, но ничего не вышло. Хотя теперь, где-то в глубине сердца, он знал, за что укорял его отец и о чем он тревожился. Дар, мощным потоком, ворвавшимся в тело, переполнил принца, и чуть было не убил его. Словно подтверждая Сашину немую догадку, отец легко кивнул.

Принц попытался сделать ещё один шаг по направлению к отцу, но тело, будто не слушалось своего хозяина. А в голове отчетливо прозвучали слова:

— Тебе рано ещё к нам, сын мой. Береги себя. Ты нужен своему несчастному народу. Учись владеть Даром, как это делал когда-то я сам. Не давай ему испепелить тебя без остатка!..

Последние отцовские слова Саша уже слышал сквозь рёв поднявшегося вдруг сильного ветра. Он ударял в глаза, заставляя их сильно слезиться. Образ отца стал расплываться, исчезали трава, живописный обрыв, прекрасное тихое море, всё вдруг превратилось в сплошной размытый калейдоскоп, играющий разноцветными красками. А потом захотелось почему-то открыть уже открытые глаза…

Пробуждение было стремительным. Голова не болела, только глаза немного слезились. Проморгавшись Саша обнаружил, что его взор направлен на тёмный каменный свод, испещрённый замысловатым рисунком из мелких трещин и прожилок. Приподнявшись на левом локте и оглядевшись, догадка пришла сама собой — он находился в просторной тёплой пещере. Внутри неё никого не было только округлый, сложенный из крупных камней очаг с весело горящим в нём огнём, говорил о том, что очнувшийся был не один.

Доспех, оружие и все его вещи аккуратно лежали на расстоянии вытянутой руки. На нём были надеты только его трусы да майка. Ложе, сложенное из мелких сухих веток, впивавшихся в каждый квадратик его тела, злобно потрескивало при каждом его движении.

Саша читал где-то, что древние люди специально для долго лежачих больных делали такие постели. Пошевелил немного лежащего без сознания, вот тебе и массаж, — гарантированная борьба с пролежнями. Только вот, уже очнувшемуся юноше, лежать на такой чудо постели больше не хотелось. Отбросив в сторону, укрывавший его тело спальный мешок из волчьей шкуры, он попытался встать. Да не тут-то было, на ноги что-то давило, мешая пошевелиться. Сев, скрипя сухими ветками ложа, Ксандр увидел, что на его ногах расположилась уже виденная им в тот день самая маленькая девочка. Она сладко спала, тихо посапывая, свернувшись в комочек, на тёплой волчьей шкуре. Уже причесанная и умытая, но всё ещё плохо одетая она подложила свои розовые ладошки под голову и мирно улыбалась во сне.

Осторожно, что бы не потревожить спящую, он вытащил ноги из-под шкуры. Тихо, стараясь не скрипеть несносными ветками, он поднялся на затёкшие ноги. Странно, боли не было, только небольшая усталость, да лёгкое головокружение. Попробовав присесть, он чуть было не завалился снова на хрустящую постель. Всё-таки ещё очень слаб, но хотелось ходить и шевелиться. Тело само просило движения и свежего воздуха.

Одевшись и по привычке натянув кольчугу, словно вторая кожа, обтянувшую его торс, надел поверх хауберка бригандину, и забросив за спину верный шеттир в ножнах, вышел из пещеры.

Снаружи был вечер. Шагнув из пещеры, он оказался на широкой скальной площадке, окруженной с двух сторон тёмными каменными стенами. Цепкий взгляд сразу обратил внимание на узкий проход слева от пещеры — видимо это единственный вход и выход из этого уютного места.

Недалеко от входа в пещеру горел широкий костёр, вокруг которого сидели все, спасённые принцем, женщины. Разительная перемена произошла с ними: волосы заплетены, лица умыты, одежда приведена в порядок.

Каждая занималась своим делом. Некоторые тихо переговаривались, другие просто молчали. Эта тихая спокойная картина, напомнила парню воспитательниц из Дома малютки. Уложив детей спать, они тоже, вот так вот собирались кружком на короткий вечерний отдых перед сном, кто-то вязал, кто-то читал, а кто-то смотрел телевизор. Почти все женщины, работавшие в детдоме, были из окрестных сёл и работали вахтовым методом, оставаясь ночевать на работе. Но, это всё было в другой жизни…

Его стрелы пользовались популярностью, почти каждая из женщин держала по стреле в руке, ковыряя какие-то шкурки. Кто-то готовил пищу в его котелке, от запаха которой у него громко заурчало в желудке. Хотя, какой же это его котелок? Он нашел его на сгоревшем хуторе, может кто-то из этих женщин и является хозяйкой найденной им посуды.

Вспомнив о хуторе, невольно взгляд пробежался по кругу в поисках Юли и её мамы. Всё в порядке — счастливая мать, сидела немного левее у костра с маленьким меховым свертком на руках. Юля, как ни в чем не бывало, охватив своими маленькими пальчиками, грудь матери, закатив от удовольствия глаза, получала свой законный ужин. Всё-таки, сколько внутренней силы в этих хрупких и слабых на первый взгляд женщинах! Пережить такой ужас, не каждый мужчина сможет. Ведь по идее от такого стресса молоко у матери, должно было по всем законам «перегореть». Но нет, всё-таки нашла в себе силы, — наверное, надеялась на что-то потерявшая родной дом и семью, духовно раздавленная женщина. «Потом подойду, — подумал Саня, — сейчас как-то неудобно».

То ли это его желудок чересчур громко заурчал, то ли он слишком шумно отбросил шкуру на входе в пещеру, в общем его появление не осталось незамеченным.

Первыми его приметили две девочки сидящие, как раз напротив входа в пещеру. Они, заворожено замерев, глядели во все глаза на появившегося неожиданно воина. Их замешательство заметили остальные и уже все сидящие у костра женщины, прекратив все свои дела, смотрели на смутившегося и не знающего как поступить принца. Там на поляне, после боя они все для него были на одно лицо, — лицо беды и обреченности. А здесь и сейчас, от тех несчастных полутеней не осталось и следа.

Многие из них были намного старше его, и своим возрастом годились ему в матери. Некоторые были примерно его возраста, а кое-кто и помладше. Он, разглядывая их, с трудом узнал ту зеленоглазую девушку, так поразившую его своей необычной красотой. В свете костра, её огромные глаза заворожено смотрели на него из-под тонких красивых бровей. Казалось, её взгляд прожигал насквозь. Раньше на него так никто не смотрел, он невольно опустил глаза, надеясь, что его смущения никто не подметил.

Молчание нарушила, вставшая со своего места невысокая женщина, с приятными чертами лица и твёрдым всепроникающим взглядом. Казалось она, своими мудрыми светлыми глазами видела Сашу насквозь. Встав, оправив своё подобие юбки, она с низким поклоном, заставившим всех женщин подняться и повторить за ней её жест, произнесла, спокойным певучим голосом:

— Здравствуй, вой сильный, я, Нарима, дочь Парто Лесовита, вдова Карима Медведя, старосты Пригорного селища, благодарю тебя за спасение, и прошу, не побрезгуй трапезой и общиной нашей.

Сразу же за ней с поклоном не отрывая от груди ребёнка, заговорила мама Юли:

— Я, Лора, дочь Ирли Чернобородого, вдова Мерива Рыжего, благодарю тебя за спасение меня и моей дочери…

Женщины, называя свои имена и имена своих отцов и мужей, сердечно, некоторые со слезами на глазах, благодарили, стоявшего в растерянности, Сашу. Язык женщин, благодаря Дару принца был абсолютно понятен. Его приятный слог с ярко выраженным тягучим «у», легко запоминался. Особенность же Саниного Дара, заключалась в том, что он прекрасно понимал говоривших, но что бы самому начать говорить на этом языке, он должен был некоторое время прислушаться к формам и структурам предложений, а также услышать побольше слов, дабы пополнить свой новый словарный запас.

Последней говорила та красивая девушка с зелёными глазами, её слова заметно оживили всех женщин, видимо сказанное ею оказалось для всех сюрпризом.

— Я, Аная, дочь Икера Седовласа, благодарю тебя за спасение, славный воин!

Женщины молчали, видимо ожидая, что скажет стоявший молча Саша. Принц, обведя взглядом женщин, как будто пробуя на языке каждое слово нового слога, произнёс:

— Я,… Ксандр… сын Родэрика… , — Саша запнулся, не зная как сказать на новом языке «Второй», обычную приставку к имени его отца Родэрика Второго, и добавил угадав окончание, — не… побрез-гу-ю…

Видимо удовлетворившись и этим женщины, поклонившись еще раз, сели на свои места, а назвавшаяся Наримой женщина, взяв под руку вспотевшего от волнения юношу, провела его на пустующее место во главу костра, уже загодя застеленное каким то куском материи быстрыми женскими руками.

У, севшего на указанное место, Ксандра, в руках, оказалась, кем-то проворно поданная, небольшая деревянная плошка с душистой наваристой похлёбкой. Ароматный запах, ударивший по ноздрям, снова заставил громко заурчать желудок. Женщины, сидящие вокруг, понимающе заулыбались.

— Отведай угощения Ксандр, сын Родэрика, — произнесла, улыбающаяся Нарима.

— Благодарю, — уже более, увереннее произнёс голодный юноша.

Похлёбка оказалась очень вкусной, она горячим приятным потоком растеклась по желудку, даря новые силы телу. Вкусно, но только мало, организм, раздразнённый пищей, потребовал немедленной добавки. Саша, закончив с похлёбкой, посмотрел на Нариму с просьбой во взгляде.

Женщины, продолжали заниматься своими делами, не обращая внимания, на происходящее, только Саша, краем глаза, заметил, как, несдержанным взглядом, девочки, сидящие возле старших, провожают вот уже третью полную плошку добавки наливаемую ему Наримой.

Увидев их голодные глаза, Сашу вдруг будто окатило холодной морозной водой. Они ведь, недоедают здесь! Как же он, дурак, не додумался до этого сам! Мелких кусочков мяса и коричневых кореньев, попадавшихся в похлёбке, было ничтожно мало. Удручающая картина вдруг встала перед глазами, ошеломленного юноши, его правая рука с плошкой застыла так и не донесённая до рта. Благодарные женщины отдавали самую лучшую пищу ему. Да что там самую лучшую, — они всю отдавали, своему «герою — спасителю»! Ох, как тошно на душе стало у Ксандра — а ещё добавки просил, дурак, а они не отказывая всё давали и давали. Закрыв глаза и сжав челюсти, он опустил деревянную плошку, так и не притронувшись к еде.

Видимо заметив настроение воина, Нарима тихим спокойным голосом произнесла:

— Что славный воин перестал есть? Али угощение не по нраву? Али община не по душе?

Все, поняв, но, не зная, как и что ответить, он, молча притронувшись губами к краю плошки, указал на маленькую девочку, во все глаза глядящую на него. Когда еда дошла по рукам до указанного ребёнка, принц, обернувшись, показал, что бы Нарима дала ему ещё одну порцию.

Под молчаливым вниманием всех тихо сидящих у костра женщин, Нарима набрала ещё одну деревянную плошку горячей душистой похлёбки и передала её с поклоном Саше. Притронувшись губами к деревянному краю, он указал уже на другую девочку постарше. И дышащая паром миска отправилась по кругу к голодной девочке. Но это было ещё не всё.

Помня о своей маленькой охраннице, сладко спавшей у его ног в пещере Саша попросил у удивлённой Наримы ещё одну порцию. Также пригубив полученную похлёбку, он указал жестами, что эта еда для той малышки, что спит в пещере.

Стараясь не смотреть в глаза женщинам, он, молча встав на ноги, поклонился очагу и направился в пещеру. На ходу подмигнул уплетающей с удовольствием, жаркую похлёбку девочке, кажется, её звали Милой.

Вернувшись к костру, он застал уже расходившихся женщин. Пока его не было на том месте, где он сидел, лежали все его стрелы и голубой нож-руга. Значит, всё-таки не пропали.

Принеся все свои пожитки, Ксандр, одевшись в свою куртку из волчьего меха сел, у костра намереваясь устроить смотр личным вещам. Одеваясь, он заметил, что его «модель куртки а-ля принц Ксандр», была искусно изменена чьими-то более профессиональными руками. Исчезла мешковатость и перекошенность, на смену им пришли правильные аккуратные швы из его же, кстати, ниток и лески. Торба, так и не потревоженная никем, всё еще хранила остатки уже испорченного коричневого картофеля и кусочков варёного мяса. Избавившись от начавших вонять продуктов, воин занялся оружием и доспехами.

К одиноко сидевшему у костра принцу тихо подошла зеленоглазая Аная, сев рядом, она стала наблюдать за его работой. Отвлёкшись от лука, тот взглянул на молча сидящую девушку и, запинаясь, сказал, показывая на свою куртку:

— Мила… Велена… , — и указал на пещеру, сымитировав спящую малышку.

— Верея, — подсказала внимательно слушавшая Аная.

Саша, кивнув соглашаясь. Пантомимой он попытался изобразить шьющего человека и свой спальный мешок, указывая то на волчий мех, то на свою куртку. Сообразительная Аная догадавшись, переспросила:

— Ты хочешь, что бы из твоего меха пошили девочкам одежду?

Юноша, улыбаясь, закивал. Он попытался заговорить с ней на мелениэльском, но девушка отрицательно качая головой, ответила:

— Прости, я не понимаю твоего языка, хотя вижу, что ты прекрасно понимаешь мой. Как это может быть? Ты понимаешь, но не можешь говорить?

Услышав новые слова, Саня ухватился за них:

— Это может быть, может… Я прекрасно понимаю твоего… м-м-м… языка…

— Твой язык, — снова поправила его Аная.

— Прости, твой язык. Но не… можешь… м-м-м… не мог-у прекрасно говорить… Ты говорить, говорить, говорить… я говорить… прекрасно…

— Ты хочешь сказать, Белый, сын Родэрика, что чем больше мы разговариваем, тем больше ты учишь мой язык?

— Да, Аная, дочь Икера Седовласа, — уже четко без акцента ответил Саша, чем очень удивил девушку.

— Но как так может быть? — изумленная Аная, не могла поверить в такое чудо.

— Может, — утвердительно ответил принц.

— Ты сказать, м-м-м, сказал-а, я — Белый. Я не понимаю. Как это может быть? — коряво спросил Саша.

— «Ксандр» на языке древних лоримов означает Белый, — ответила Аная.

«Значит это всё-таки Норта» — подумал он. Магнус рассказывал ему, что «нортийцами» островитян называли на материке, а сами же жители острова Норты называли себя «лоримами». Что же всё не так уж и плохо. Осталось только добраться до их столицы Мирольма и попросить у друга и союзника его отца, конунга Бьярна Железнолобого, переправить его на материк. Принц справедливо полагал, что конунг не откажет сыну и наследнику короля Меленвиля. Решив уточнить свои догадки, он спросил:

— Это Норта?

— Да это остров Норта, — ответила удивлённая Аная, похоже, необычный юноша для неё был словно магический сундучок с сюрпризами.

Стараясь больше не удивлять свою собеседницу, принц на время замолчал, якобы сосредоточившись на чистке оружия. Девушка, помявшись немного, и все-таки решившись, спросила, глядя испытующе, своими большими красивыми глазами на Сашу:

— Кто ты и куда ты идёшь? Подняв на разрумянившуюся девушку свои глаза, он честно ответил:

— Я, Ксандр сын Родэрика иду в Мирольм.

То ли удовлетворившись ответом, то ли просто не желая более докучать юноше, своими вопросами девушка замолчала, глядя на мирно пылающий костер.

Она единственная из женщин была одета в штаны, а на узком кожаном ремешке, перетягивающем её узкую талию, были заметны петли для ножен. Саша также, краем глаза, обратил внимание на её хорошую обувь и другие части одежды. Да и после того, как она назвалась своим полным именем, было заметно, как остальные женщины стали почтительней к ней обращаться. «Наверное, дочка какого-то местного вельможи, — подумал он».

Она тихо сидела у обложенного большими камнями очага, охватив руками колени. На ней не было украшений и косметики, которые привык видеть Саша на девушках её возраста.

Естественная и чистая красота, Анаи пленяла взор. Длинные светлые волосы, завязанные в хвост на затылке и сплетённые в толстую косу, обнажали длинную тонкую шею. Маленькие уши и курносый носик, делали схожей её с маленькой девчонкой, а красивый немного упрямый лоб, забавно морщился при каждом неожиданном ответе или вопросе Сани. Не смотря на всю изящность её ладоней, принц заметил на них мозоли, да и в движениях её гибкого красивого девичьего тела угадывались незаметные стороннему взгляду лёгкость и быстрота. «Видать папаша воспитывал по военному, — подумал Саша, бросая мимолётные взгляды на притихшую у костра Анаю».

Закончив чистить шеттир, который, будто благодаря за заботу, приветливо засверкал в свете пламени, принц обнаружил, что сидящая рядом Аная, положив подбородок на прижатые к груди колени уже сладко спала. Приподнявшись со своего места, он, осторожно подойдя к убаюканной бликами жёлто-огненного костра, девушке, мягко положил на её хрупкое плечо ладонь. От прикосновения она проснулась и по-детски поморщившись, подняла замутнённые от сна глаза.

Саша жестами указал на то, что бы она шла спать в пещеру, а он останется здесь у костра.

— Отлежался я уже на месяц вперёд, — сказал он по-русски, сонно поднявшейся девушке, не обратившей на его слова никакого внимания.

— Кстати, нужно будет завтра спросить у вас, сколько времени я тут провалялся, — добавил он, когда спящая на ходу Аная уже исчезла в тёмном проходе пещеры.

Он остался один. Костёр мерно потрескивал, облизывая своими огненно-рыжими языками каменные стенки очага. Вокруг было тихо и спокойно. Огромный серебряный диск луны выкатился на чистое звёздное небо, освещая своим мягким светом высокие остовы скального хребта и тёмную линию заснувшего леса.

— Светло, как днём, — прошептал себе под нос, завороженный чудесной картиной принц. Он стоял на краю утёса, осматривая снежную даль, хорошо освещённую лунным светом.

Любуясь первобытным пейзажем, Ксандр напряженно искал ответ на один сложный вопрос, стоявший перед ним, как неприступная твердыня. Что дальше? Нет, конечно, для него лично всё ясно, — сперва попасть в нортийскую столицу, а из нее, если посчастливиться, уже на материк. Правда, существовало несколько, «но». Первое, и самое важное «но», — это что делать с женщинами и детьми? Продвижение по опасному лесу, кишащему разными неизвестными опасностями, с кучкой ослабленных пленом женщин, грозило потерей их жизни. Здесь даже поход с отрядом хорошо вооруженных воинов не гарантирует сохранение жизни всех из отряда, — уже не говоря о дюжине женщин и четырёх девочек, одна их которых грудная.

Непонятным было также и то, что все женщины были из разных населённых пунктов. Допустим из сгоревшего хутора были: Нарима, жена убитого старосты, Лора, мать Юли, чьё настоящее имя оказалось Дариной и ещё три девочки Верея, Мила и Велена. Остальные же судя по их разговорам у костра, жили в разных частях острова. Например, крупная низкорослая женщина с широким веснушчатым лицом и огненно-рыжими волосами, назвавшейся Русаной была из-под какого-то Ульма. Видимо Ульм это один из крупных населенных пунктов нортийцев. Она часто в разговорах упоминала, что её муж охотник и что они, накопив за зиму звериных шкурок, привезли их на ульмскую ярмарку.

Всемила же, худенькая маленькая женщина с аккуратно заплетённой тёмной косой, жила с семьёй в небольшой рыбацкой деревеньке близ Мирольма, пока туда ночью не пришли тарки, так они называли «босоногих» тварей.

И так со всеми. Из всего следовало, что земли лоримов, подверглись нападению большого количества тарков, как они сами говорили — орды. Если верить всему услышанному, то выходило что Мирольм, скорее всего в осаде и что передвижение по землям нортийцев становилось опасным вдвойне.

«Допустим, — думал юноша, — даже если мы каким-то чудесным способом пройдём сквозь лес, наводнённый тарками, и всё-таки доберёмся до осаждённого Мирольма и проберёмся внутрь города, незаметно для множества тварей. Что я скажу конунгу? Я принц Ксандр! Переправьте меня немедленно на материк!? Бред. А как я докажу, что я именно тот за кого себя выдаю?». Чем больше Саша думал, тем больше омрачалось его и без того паршивое настроение.

От тяжелых размышлений принца оторвало частое движение крупных теней совсем не далеко от подножия спящих скал. Хорошо приглядевшись, благо безоблачное ночное небо позволяло, он стремглав бросился к своему оружию у костра. Быстро забросив щит и шеттир за спину, пристроив колчан со стрелами на пояс, Ксандр с натянутым луком в правой руке, не оборачиваясь, растворился в скальном проходе.

Так легко заснувшая у костра, Аная, вдруг резко раскрыла глаза. Вокруг царил полумрак и покой. Тихое мерное дыхание почивающих, да лёгкое покашливание, спящей рядом с ней Вереи, вот и все звуки, что нарушали сонную ночную тишину пещеры. Тихо, чтобы не потревожить сон уставших за день женщин, Аная, направилась к выходу.

У костра никого не было. Только догорающие красные угли, да несмелые, не желающие догорать, огненные язычки синего пламени, освещали скальную площадку.

Ёжась от взявшегося в середине ночи морозца, вышедшая из тепла девушка подошла к очагу. Вещей Ксандра тоже нигде не было. Подбросив несколько поленьев в огонь, Аная, пританцовывая на холоде, прошлась вокруг площадки. Ксандра нигде не было. Голос Наримы, заставил её резко обернуться:

— Что ушел вой? Что ж у него свой путь. Он и так слишком много для нас сделал. Только слаб ещё, но ничего такой не пропадёт. Такой даже слабый поопаснее ра-хана будет. Видала чёрные пятна на рукавах его одёжи?

Аная, пораженная словами ведуньи, смотря в одну точку, машинально кивнула. «Как ушел?! Не может быть! — кричало её сердце, пытаясь вырваться из груди».

— Это пятна Матери ра-ханов, — словно не замечая горя на лице застывшей на месте девушки, продолжала Нарима, садясь к костру. Поленья, брошенные Анаей, быстро охватывались зановорожденными языками пламени. Их яркая игра отбрасывала блики на каменные стены скал.

— Пятна уже седые, первый раз зрю такие. Меха вон сколько, на троих воев хватит. Видать огромная была «клыкастая». Если он сам совладал со старой мудрой Матерью стаи, то я не завидую врагам сего воина. Да и тарков то он как вырезал, будто детей малых. Да-а. У такого воя путь особый. Что ему плестись со стайкой оборванцев, метой своей важной рисковать?

Аная, на подкошенных ногах, уже не слушая, ещё что-то говорящую ведунью, побрела обратно в пещеру. Будто душу вырвало понимание произошедшего, оставив на том месте, только пустоту да тяжелую обиду. Не увидит она более его светлых серьёзных глаз. Его, ставшего таким близким за эти дни, лица. Его сильного гибкого тела. Как жить дальше?! Его голос, его улыбка, его сильные надёжные руки. Как жила она раньше без него? Он ворвался в её жизнь, словно морской ветер, заполонив собой все мысли и чувства. И так же ушел не попрощавшись. Хотя он что-то сказал ей на прощанье на своём певучем приятном языке. А может это сон? И не было никакого странного белого воина Ксандра? Может, он пришел к ней из её тайных девичьих грёз?

Добравшись до своего места в пещере, всё еще хранящее её тепло, Аная, уже не сдерживая горьких слёз, проплакала до самого утра. А под самое утро она забылась тихим лёгким сном, в котором к ней снова пришел её загадочный Белый спаситель.