Синтаку Харуки вел машину, мурлыча что-то себе под нос.

Кабуки Тикако увлеченно перечитывала записи, которые сделала в «Ботине».

Рюмон Дзиро задумчиво смотрел в окно. Он пребывал в мрачном настроении.

Вчера вечером, когда они втроем, выйдя из «Лос Хитанос», искали такси, Синтаку спросил:

– Вы действительно завтра едете в Саламанку?

– Собираюсь.

– А ты что там будешь делать, Кабуки?

Под огнем противника ответ Тикако прозвучал так, словно она оправдывалась:

– Хочу сделать репортаж о тамошних ресторанах, поэтому и решила составить Рюмону компанию.

Как только Синтаку услышал ее слова, не спрашивая ничьего согласия, он объявил, что сам отвезет их туда на машине.

Рюмон испуганно начал отказываться под предлогом, что у Синтаку есть своя работа и что он не хочет беспокоить его.

– Не переживайте, – рассмеялся тот. – Завтра – первое ноября, праздник Тодос Лос Сантос, и вся страна отдыхает. А мне совершенно не в тягость переночевать в Саламанке.

Рюмон не нашелся что сказать. То, что завтра праздник, было для него новостью.

Пока он искал предлог для отказа, Тикако, как ни странно, поддержала его идею.

– В самом деле, почему бы нам не съездить всем вместе? Веселее будет.

– Именно, именно. Давайте съездим втроем, – с нажимом сказал Синтаку. – Такой случай выпадает не часто, может, и я смогу быть вам полезен.

Ну уж теперь никакого предлога для отказа не придумаешь.

Вот так задуманный Рюмоном план попутешествовать вдвоем с Тикако рассыпался в одну секунду.

Он перевел взгляд на видневшуюся вдалеке горную цепь.

Темно-серые облака повисли совсем низко над землей, готовые пролиться дождем. За два дня Рюмону ни разу не удалось увидеть настоящее «испанское» небо.

Он был уверен, что Синтаку вызвался сопровождать их вовсе не из любезности, а потому, что был страстно увлечен девушкой.

Но зачем же она-то поддерживает его? Быть может, ей не хочется оказаться с ним самим наедине?

Эта мысль терзала сердце Рюмона.

Он прекрасно понимал, что отреагировал эгоистично и по-детски. Но отнестись по-другому к идее Синтаку у него тоже не получалось.

Догадывалась ли Тикако о том, что было у него на душе, неизвестно, но, так или иначе, сейчас она сидела, полностью погруженная в свои записи, не произнося ни слова.

И только голос Синтаку, напевавшего себе под нос, раздражающе звенел в ушах, словно жужжание мухи, не заметившей, что лето уже миновало.

Ему захотелось выпрыгнуть из машины.

Они приехали в Саламанку вскоре после двух.

Синтаку, ведя машину по карте, с которой сверялся Рюмон, переправился через реку Тормес и въехал в город с юга.

По улице Сан-Пабло они минуты две ехали на север и меньше чем через километр уже оказались на площади Поэта Иглесиаса, то есть совсем рядом с площадью Майор.

Гостиница «Гранд Отель», где они перед выездом зарезервировали по телефону номера, выходила окнами как раз на эту площадь.

Рюмон выбрался из машины первым. Следом за ним – Тикако. Чемоданы они оставили в своих мадридских гостиницах, и теперь у них с собой были лишь сумки.

На Тикако был тонкий бежевый свитер и облегающая юбка темно-коричневого цвета, на ногах – туфли-лодочки без каблука.

– Здесь гораздо холоднее, чем в Мадриде, – заметила она, зябко поеживаясь.

– Просто Саламанка расположена севернее Мадрида.

Они разглядывали гостиницу, дожидаясь Синтаку, который поехал ставить машину на стоянку где-то на задворках здания.

Пятиэтажная гостиница из светло-коричневого песчаника выглядела непрезентабельно.

На навесе перед входом красовались белые буквы: «GRAND HOTEL».

Рюмон ожидал, что гостиница, судя по громкому названию и наличию четырех звездочек, окажется помпезным строением в стиле барокко, и, обнаружив, что это не так, почувствовал радость.

Куниэда Сэйитиро рассказывал, что когда офицер Нисиура Сусуму в бытность его на дипломатической службе приехал в ноябре 1936 года из Франции в Саламанку, чтобы ознакомиться с обстановкой, то он останавливался именно в этой гостинице.

Кроме того, в дипломатическом архиве сохранились документы, в которых говорилось, что в декабре 1937 года, когда Япония официально признала правительство Франко, в одном из номеров этой гостиницы было открыто временное представительство Японии.

Однако, глядя на столь непрезентабельный вид гостиницы, трудно было поверить, что именно это место послужило сценой столь важных исторических событий.

Вестибюль был тесен, сразу слева за ним находился небольшой холл, справа – стойка со столом администратора. Прямо напротив входа располагался бар. Хотя туристский сезон еще не кончился, постояльцев не было видно.

Они зарегистрировались и, договорившись встретиться через пятнадцать минут, поднялись в отведенные им комнаты на втором этаже. Синтаку и Рюмон оказались соседями, и только номер Тикако находился немного в стороне.

По-видимому, в отеле совсем недавно делали ремонт, и интерьер производил гораздо более благоприятное впечатление, чем можно было заключить, стоя снаружи. Сами комнаты были вполне уютные и приятные.

Когда Рюмон с некоторой задержкой спустился вниз, Синтаку и Тикако сидели на диване в холле, оживленно беседуя.

– Давайте, может, для начала пообедаем? – предложил Синтаку. – Все равно сейчас как раз сиеста и все, кроме ресторанов, закрыто.

– Но ведь сегодня праздник. Я не уверен и насчет ресторанов.

– Я схожу узнаю, – проговорила Тикако, поднимаясь со своего места и направляясь к стойке администратора.

Перемолвившись двумя-тремя фразами с лысым человеком, она вернулась.

– Я узнала о самом лучшем заведении, которое работает сегодня в этом городе.

– И где оно? – спросил Рюмон.

Тикако отвела глаза в сторону:

– Говорят, таковым является ресторан, принадлежащий этой самой гостинице.

Они вышли из вестибюля на улицу и минут через пять оказались у ресторана под названием «Эль Кандиль», недалеко от площади Рэйн.

Это заведение категории «две вилки» занимало второе место в городе после ресторана в их гостинице, как признал администратор. Стены здесь были двуцветные – красный кирпич и белая известка.

Рюмон открыл дверь, и соблазнительный запах жареного мяса ударил в нос.

Тикако позвала управляющего и выведала у него все, что можно было, о ресторане – о его истории, о блюдах, которыми особенно гордился ресторан, и прочее, и прочее. По словам управляющего, ресторан был открыт примерно полвека тому назад. Здание выглядело так современно и ново потому, что ресторан совсем недавно перенесли сюда из другого места.

Опередив Тикако, Синтаку принялся растолковывать названия блюд в меню, словно решив показать все свои собранные за полгода жизни в Испании знания.

Та слушала его вполуха и заказала себе суп со сливками из омаров и стейк из телятины. Рюмон последовал ее примеру.

Синтаку попросил чесночный суп и нечто под названием тостон асадо.

Суп из омаров оказался довольно жирным, и вкус его был для японца несколько острым. Съев половину, Тикако отставила тарелку.

Увидев это, Синтаку, совершенно забыв о приличиях, попросил ее передать ему оставшийся суп.

Попробовав, он проговорил с видом знатока:

– Я бы сказал, вкус у этого супа, как у каппа эбисэн.

Рюмон и Тикако расхохотались.

Телячий стейк был с косточками, размером с кумадэ, какие продают на рынке Торино ити. Бумажная папильотка, обернутая вокруг косточки, тоже была огромная, побольше поварского колпака. Рюмон от одного только вида этого блюда почувствовал, что сыт.

Что касается тостон асадо – блюда, которое принесли одновременно со стейками, – то оно было по сути тем же, что они ели прошлым вечером в «Ботине» (котинильо асадо), то есть зажаренным на вертеле поросенком.

Синтаку поднял очки на лоб и извиняющимся тоном проговорил:

– Я, знаете, так это люблю, могу хоть три раза в день есть.

Все же он съел только прожаренную кожу, а мясо – больше половины – оставил нетронутым.

Когда они вышли из ресторана, Рюмон обратился к Синтаку:

– Я хотел бы сходить в исторический архив, хотя, скорее всего, он закрыт из-за праздника. Вы не против, если мы разойдемся до ужина?

– Вообще-то, я бы с удовольствием сходил вместе с вами, – проговорил Синтаку, мельком взглянув на Тикако.

– Пускай каждый делает что хочет, – поддержала Тикако Рюмона, и Синтаку пришлось согласиться.

Они договорились встретиться в вестибюле гостиницы в семь вечера.

Рюмон оставил своих спутников и, ни разу не обернувшись, направился к площади Майор. Если остаться наедине с Тикако все равно не получалось, уж лучше он погуляет по городу один.

Идя наугад, он сворачивал из одного переулка в другой, все больше отдаляясь от своих спутников.

Вдруг, когда он ненароком глянул себе под ноги, ему на глаза попалась надпись «1936». Заинтересованный, он остановился.

Это был люк канализации.

Пригнувшись, Рюмон пригляделся. На грязной поверхности крышки люка виднелись какие-то буквы. Соскоблив слой грязи каблуком, он с трудом разобрал:

«Санэамиэнто де Саламанка 1936».

Водопровод Саламанки, 1936 год.

Чувствуя себя так, словно он вдруг провалился в дыру во времени, Рюмон зачарованно разглядывал надпись.

1936 год.

Этот люк поставили здесь в том самом году, когда в Испании разразилась гражданская война. Быть может, как раз по этому люку проходил учившийся здесь в те годы Куниэда Сэйитиро, быть может, по нему ступала нога добровольца из Японии, человека по имени Сато Таро.

От этой мысли у него даже слегка закружилась голова.

Он достал из сумки фотоаппарат. Не обращая внимания на прохожих, смотревших на него с недоумением, он сделал несколько снимков люка.

За спиной раздался голос:

– С каких это пор ты стал исследователем дорожного покрытия?

Рюмон обернулся, перед ним стояла Тикако. Спрятав руки за спину, она смотрела на него глазами матери, заставшей ребенка за баловством.

Рюмон оглянулся по сторонам. Переулок был совсем узкий, Синтаку нигде видно не было.

С облегчением он спрятал фотоаппарат в сумку.

– Давно не виделись. Как поживаешь? – спросил он, стараясь скрыть свое замешательство.

– Неплохо, – ответила Тикако и, подняв брови, спросила: – Под этим люком, может, сеньорита какая-нибудь скрывается?

– С чего бы это вдруг? Вот посмотри, – сказал Рюмон, показывая на крышку люка, и объяснил, что она была сделана во время войны.

Тикако присела на корточки рядом с люком. Слегка наклонив голову, она с интересом разглядывала надпись.

У Рюмона, смотревшего на девушку сверху, забилось сердце. Ее непринужденная поза возбудила в нем страстное желание. Мужчину часто возбуждает, когда женщина сидит на корточках или потягивается.

Рюмон затаил дыхание, тайком разглядывая изящный изгиб шеи Тикако, линию плеч и бедра. Жар где-то в глубине его тела становился все сильнее. Еще немного, и он бы забыл про весь мир.

Тикако, не вставая, оглянулась:

– Значит, получается, что по этому люку, быть может, ходил Сато Таро?

Рюмон кивнул. Он не мог произнести ни слова. Заметив, как он смотрит на нее, Тикако торопливо встала, разгладила смявшуюся юбку.

Рюмон сделал шаг назад:

– Я пойду в исторический архив. Тебе не советую со мной ходить. Там темно и безлюдно.

Тикако слегка улыбнулась:

– А почему бы тебе не подыскать место, где будет чисто и светло? Как у Хемингуэя?

Рюмон раскрыл карту и понял, что Государственный исторический архив находился рядом с протекающей в южной части Саламанки рекой Тормес, на краю старого города, на улице Гибралтар.

Они пересекли площадь Майор и направились на юг по мощенной камнем улице с тем же названием, машин на ней почти не было. И университет, и Большой собор, а также знаменитый Дом ракушек – все это было сосредоточено в старом городе, к югу от площади Майор.

Пройдя между университетом и собором, они минуты через две оказались на улице Гибралтар.

Это была почти безлюдная узенькая улочка. По обеим ее сторонам стояли старые здания из коричневого песчаника. Рюмон вдруг осознал, что почти все здания в Саламанке – старые и сделаны из коричневого песчаника. Пожалуй, в этом была главная особенность города. На стене здания была сделана надпись крупными буквами, гласившая: «Государственный исторический архив. Отдел гражданской войны». Большие деревянные ворота, с огромными вбитыми в них гвоздями, были плотно закрыты.

– Значит, сегодня выходной, – огорченно проговорила Тикако.

На доске объявлений, выставленной перед воротами, они с Рюмоном прочитали, что архив открыт в будни, с восьми утра до трех дня и, после перерыва, с полпятого до шести.

– Ничего. Главное – узнали, где он и когда работает. Придем завтра.

Рюмон окинул взглядом здание архива.

В нише стены стояла скульптура, изображавшая Деву Марию с младенцем. Он прочитал надпись под скульптурой. Судя по ней, раньше здание служило сиротским приютом или чем-то в этом роде.

Сделан знак Тикако следовать за ним, Рюмон направился назад, в сторону собора.

В этом городе и машин, и людей было несравненно меньше, чем в Мадриде, но по количеству собачьих экскрементов на улицах Саламанка намного превосходила Мадрид.

Они вышли к собору.

На карте место, где они находились, было обозначено как площадь Хуана XXIII. Напротив них находилось здание с далеко отстоявшими друг от друга флигелями, построенное в стиле неоклассицизма. На фасаде выделялась вделанная в стену старая каменная плита.

Рюмон подошел поближе и прочитал полустертую надпись па плите:

«Генералиссимус Франко ведет нас в нашей священной войне».

Сердце его учащенно забилось.

Как рассказывал Куниэда Сэйитиро, генералиссимус Франко устроил генеральный штаб мятежной армии в здании епископства недалеко от университета.

Значит, это здание как раз и было тем самым епископством.

На всякий случай Рюмон взглянул на висевшую рядом с закрытыми воротами табличку. Оказалось, что теперь это здание уже не генеральный штаб и не епископство, а всего-навсего городской краеведческий музей.

Его снова охватило то же самое странное ощущение – будто он случайно перешагнул некий порог и перенесся на полвека назад. Казалось, кто-то дергает за ниточку, направляя его по местам, связанным с гражданской войной.

Рюмон почувствовал легкую дурноту.

Он прижал руку к груди. Там, под курткой, висел кулон, который он нашел в вещах матери.

– Тебе плохо? – с беспокойством в голосе спросила подошедшая к нему Тикако, взглянув на него.

– Нет, все в порядке. Смотри, здесь был генеральный штаб Франко, о котором рассказывал Куниэда Сэйитиро.

Он перевел взгляд на собор.

В Саламанке было два собора – старый и новый. Сейчас он смотрел на новый.

Хотя собор назывался новым, его начали строить в начале шестнадцатого века и строили двести с лишним лет, то есть после окончания строительства прошло уже двести пятьдесят лет.

У Рюмона захватило дух при виде барельефов платереско, искусно вырезанных на воротах главного входа.

– Так это и есть архитектура в стиле платереско? – сказала Тикако восхищенно. – Мне приходилось видеть ее на фотографиях, но я и представить себе не могла, насколько подробно в скульптурах могут быть переданы все детали.

Купив билеты, они вошли в собор.

Внутри было темно и холодно. Людей было мало.

Стертый каменный пол, головокружительной высоты потолок и совершенно неохватной толщины колонны. Рюмон почувствовал вдруг, будто на плечи ему давит груз истории.

Солнечные лучи, проникая сквозь цветное стекло, высвечивали верхнюю часть помещения. Откуда-то слышалось пение хора.

За алтарной решеткой кто-то был.

Они подошли поближе и увидели мужчин в рабочей одежде, которые трудились над чем-то под огромным органом.

Среди них был молодой японец.

Тикако обратилась к нему через решетку. Стоя немного в стороне, Рюмон вполуха слушал их разговор.

Молодой человек этим летом приехал в Саламанку вместе с мастером, у которого он работал подмастерьем, для реставрации органа. По плану всю работу надлежало закончить за полгода, но, поскольку они привлекли к реставрации испанских рабочих, все делалось медленно и не было гарантии, что они успеют даже к концу года.

Испанский орган был необычной конструкции – из него вперед выдавалось нечто напоминающее духовой инструмент вроде грубы, и тембр был совсем не похож, например, на немецкие органы.

Все это Тикако выслушала с большим интересом.

Рюмон разглядывал темный алтарь. Тикако, закончив беседу, подошла к нему.

– Удивительно, правда? В таком месте японец занимается реставрацией органа. Такое впечатление, что нет места на земном шаре, куда бы не ступала нога японца.

– Японцы ведь участвовали даже в испанской гражданской войне.

Тикако кивнула и перевела взгляд на алтарь.

Их плечи слегка соприкоснулись.

Рюмон молча сжал руку девушки. Тикако непроизвольно попыталась высвободиться. Рюмон не отпускал ее.

– Прекрати, – прошептала она хрипло, видимо поняв его намерения. Ее белая шея светилась в полумраке. Рюмон взял Тикако за подбородок и попробовал повернуть лицом к себе.

В этот момент, как нарочно, из-за каменной колонны торопливо вышел какой-то человек. Тикако поспешно отстранилась от Рюмона.

– Подумать только! Вот вы, оказывается, где! – произнес человек.

Рюмон закусил губу.

Перед ними стоял Синтаку Харуки.