Ханагата Риэ одним глотком допила оставшееся шерри.

– Ну, мне пора.

Услышав это, Хулиан Ибаррагирре нахмурил густые брови, на лице его отразилось недовольство.

– Как, уже? Я думал, мы только начали.

Ибаррагирре преподавал баскскую литературу в Мадридском университете, где училась Риэ.

– Не знаю, как в Испании, а в Японии в такое время принято спать.

– В чужой монастырь со своим уставом не лезут. Останься еще хоть на часок.

Риэ и Ибаррагирре сидели в кабачке «Эль Бандито», на углу площади Майор. Этот мадридский квартал пользовался особой популярностью благодаря питейным заведениям, в которых до поздней ночи веселились горожане и туристы. Вот и здесь, несмотря на поздний час, посетителей было так много, что пристроиться к барной стойке можно было только боком.

Однако Риэ прекрасно понимала, что Ибаррагирре придвигается к ней все ближе не только из-за тесноты. Глаза его блестели, как у ребенка, глядящего на новую игрушку, что далеко превосходило обычный интерес университетского преподавателя к своей студентке.

– И вообще, мне завтра рано вставать… так что всего хорошего.

– Ох, слушай, ты и в прошлый раз тоже под разными предлогами…

Ибаррагирре вдруг замолчал.

Он смотрел поверх плеча Риэ в сторону выхода. В глазах мелькнуло настороженное выражение.

За те несколько раз, что Риэ встречалась с ним, ей уже случалось замечать, что Ибаррагирре то и дело беспокойно оглядывается. Быть может, именно потому совместные походы перекусить или выпить стали ее тяготить. Какова бы ни была причина такого поведения Ибаррагирре, Риэ не любила таких суетливых мужчин.

– Спасибо, я хорошо провела время. Габон, – попрощалась она по-баскски и, обойдя стойку, направилась к выходу.

Похоже, кто-то только что вышел прямо перед Риэ – деревянная дверь еще не до конца закрылась и за ней мелькнули развевающиеся полы черного плаща.

Словно следуя по пятам за этой тенью, Риэ, подняв воротник куртки, вышла наружу.

Свежий ветер подул ей в лицо. Во второй половине октября по ночам в Мадриде обычно довольно холодно, но в этом году погода стояла теплая.

Риэ без особой цели огляделась вокруг, но человека, который должен был только что выйти, и след простыл. Может, ей просто показалось?

Не прошла она и нескольких шагов, как девушку догнал Ибаррагирре.

– Я подвезу тебя.

– Спасибо, но тут пешком всего минут пятнадцать, я сама дойду.

– Ночью, одна?!. В последнее время Мадрид не тот, что раньше.

– Раньше, то есть во времена Франко? – проговорила Риэ не без иронии.

Ибаррагирре на мгновение замолчал, потом заявил:

– Именно. Во времена Франко. Что ни говори, а с безопасностью тогда все было в порядке. Ведь тогда повсюду еще хозяйничали «треуголки».

Примерно полвека назад, в июле тридцать шестого года, генерал Франсиско Франко поднял восстание против правительства Испанской республики. При поддержке нацистских режимов Гитлера в Германии и Муссолини в Италии, после трех лет гражданской войны, Франко удалось подчинить себе всю Испанию.

Без долгих разговоров Каталония и Баскония были лишены прав автономии, и на все языки отдельных областей страны – то есть на все языки кроме государственного, кастильского, – были введены строгие ограничения.

Однако осенью 1975 года, когда со смертью генералиссимуса Франко закончилась его диктатура, продолжавшаяся целых тридцать шесть лет, Испания начала переход к либеральному режиму, чтобы, подобно змее, сбросить старую кожу.

На престол взошел король Хуан Карлос, которому посредством разумных политических мер удалось постепенно провести либерализацию и демократизацию своего отечества.

Главные области страны снова получили автономию, и ограничения на языки были сняты. С осени 1982 года в стране стал править премьер-министр Фелипе Гонсалес со своей Социалистической рабочей партией, и под руководством короля Испания идет по пути умеренного социализма.

Риэ произнесла, не глядя на собеседника:

– Это, наверное, в вас баскская кровь говорит.

Ибаррагирре, не останавливаясь, широко развел руками.

– Времена сейчас другие. Мы и автономию получили, и на нашем языке сейчас можно говорить свободно.

– Но ЭТА все еще проводит теракты, пытаясь добиться независимости, не правда ли? Совершенно так же, как было во времена Франко.

Ибаррагирре нервно оглянулся и, понизив голос, проговорил:

– Сколько бы центральное правительство ни менялось, перед басками стоит одна конечная цель – полная и ничем не ограниченная независимость страны. Ты и сама прекрасно знаешь, что Баскония и антропологически, и лингвистически совершенно не похожа на Испанию.

– Спорить не буду, но ведь этим нельзя оправдать террористические акты, не так ли?

– Это не теракты. Это война. Между Басконией и Испанией.

– Вы, что же, поддерживаете их стратегию, бомбы, похищения и убийства?

– Деятельность ЭТА найдет отклик в сердце любого баска.

– Неужели? Что-то мне не верится, что баски так любят кровопролитие. Я вот слышала, что в баскском парламенте организацию ЭТА поддерживает только партия «Эрри Батасуна».

Ибаррагирре опять оглянулся и со вздохом проговорил:

– Японцы – нация однородная, и вам нас, национальное меньшинство, не понять.

Ибаррагирре было лет тридцать пять, то есть он был старше Риэ года на два-три. И на лекциях в университете, и за столом в пивнушке он говорил только о басках, он действительно гордился своей нацией, и, о чем бы ни зашла речь, будь то литература, искусство или музыка, все для него так или иначе сводилось к баскам.

И только одну тему, политику, Ибаррагирре до сих пор не затрагивал – казалось, он намеренно избегал ее. Пожалуй, сегодня он впервые откликнулся на разговор о политике.

Риэ взглянула вверх, в темное небо.

В том, что японцы – этнически однородный народ, Риэ сомневалась, однако не смогла бы, наверно, с уверенностью сказать, что действительно понимает душу тех, кто живет в Каталонии или Басконии.

Они шли по немноголюдному проспекту Майор, по направлению к центру Мадрида – площади Пуэрто дель Соль. На улице было еще много машин. На противоположной стороне танцевало несколько юнцов – по-видимому, панки, – они отбивали ритм, хлопая в ладоши.

Писо, где жила Риэ, находилось на улице Принсипе, и, чтобы туда добраться, нужно было свернуть с Пуэрто дель Соль на проспект Херонимо, затем дойти до площади Каналехас, а там повернуть направо. Окрестности были вовсе не спокойные, но Риэ нравилась атмосфера торгового квартала.

Прошло уже почти полгода с тех пор, как Риэ за свой счет приехала в Мадрид учиться. До того она преподавала испанский в одном из токийских университетов, но случилось так, что ей пришлось подать прошение о временном увольнении, и после перерыва в несколько лет она снова оказалась в Испании. Во-первых, она хотела заново заняться языком, во-вторых – продвинуть свои исследования по современной испанской литературе и истории гражданской войны.

– Слушай, а у тебя есть молодой человек? – спросил на ходу Ибаррагирре.

Риэ на мгновение замешкалась от неожиданности, но тут же ответила:

– Есть.

– Испанец?

– Японец.

– В Мадриде?

– Нет, в Токио.

Ибаррагирре рассмеялся.

– Бистатик урун, биоцетик урун.

Эту баскскую поговорку Риэ уже выучила, она значила что-то вроде: «Тень ушедшего скоро блекнет».

Риэ промолчала, и Ибаррагирре продолжил:

– Если твоего мужчины нет рядом с тобой, прямо в эту минуту, значит, его вообще нет. Тебе не кажется, что по сравнению с ним у меня положение гораздо более выгодное?

Риэ даже растерялась – его навязчивость переходила всякие границы. Был ли у нее мужчина или нет, но об Ибаррагирре она никогда не думала и никогда не подумает как о возможном партнере.

– Не знаю, как у басков, но японские женщины всегда остаются верны своему мужчине, – заявила она, стараясь, чтобы лицо не выдало ее.

Ибаррагирре снова оглянулся назад, высматривая что-то в темноте. Затем, схватив Риэ за руку, произнес:

– По баскскому обычаю, если мужчина проводил женщину до дома, она обязана пригласить его к себе на бокал вина.

– Да неужели? Если бы у вас действительно был такой обычай, баски вряд ли стали бы тратить силы на такие утомительные соревнования, как ваша рубка бревен, – отрезала Риэ, высвобождая руку.

Наконец они вышли на площадь Каналехас. Ибаррагирре все еще шел за ней, пытаясь взять ее за руку. Девушке это не нравилось, и она сказала:

– Мой дом уже совсем рядом, там, за углом. Агур.

Не сдаваясь, Ибаррагирре последовал за ней. Риэ прибавила шагу и свернула на улицу Принсипе.

Писо, которое она снимала, находилось метрах в тридцати от перекрестка, над магазином мехов. Число машин в Мадриде за последние несколько лет стремительно возросло, и одна сторона улицы, как и повсюду в городе, была сплошь заставлена машинами.

– Ну постой же, Риэ. Ну не можешь же ты и вправду меня вот так оставить.

– Агур. – Риэ снова резко бросила то же слово прощания и быстрым шагом пошла по мощенной камнем улице. Она проклинала в душе Ибаррагирре с его наглыми приставаниями и саму себя – за то, что до сих пор встречалась с таким человеком.

За спиной послышался звук его шагов, и руки мужчины, легшие на ее плечи, потянули девушку назад.

Риэ испуганно повернулась:

– Чего вы от меня хотите? Перестаньте немедленно!

– Ну что с тобой, Риэ? Не пора ли тебе уже вести себя как взрослая женщина, а? – проговорил Ибаррагирре и, еще крепче сжав ее плечи, резким движением втолкнул девушку в нишу рядом с дверью клиники зубного врача, возле которой они остановились.

– Прекратите! Я закричу!

Риэ была вне себя от ярости. Слушая его лекции, полные легкого, непринужденного юмора, она и подумать не могла, что этот человек способен вести себя так вульгарно.

– Кричи сколько хочешь. В ссору влюбленных никто вмешиваться не станет.

Тяжело дыша, Ибаррагирре прижал девушку к стене и, не церемонясь, приник к ней лицом.

Запах спиртного с силой ударил ей в нос. Ростом Ибаррагирре был невысок, однако сбит крепко, и вырваться из его хватки девушке, сколько бы она ни старалась, было не под силу.

Она чувствовала на щеке его тяжелое дыхание, прикосновение влажных губ и изо всех сил старалась отвернуть голову.

– Перестаньте же! – Выставив локти, она попыталась отстраниться.

– Ну чего ты, Риэ! Ты же знаешь, я люблю тебя. Ну что это ты вдруг так противишься, совсем на тебя непохоже.

Ибаррагирре крепко обхватил ее руками и приник пухлыми губами к мочке уха.

Риэ вывернулась так, что голова ее оказалась у него под подбородком, и попыталась отстраниться. Его хватка стала еще жестче.

Не помня себя, Риэ принялась топтать его ноги. Однако туфли на ней были без каблуков, и никакого эффекта это не произвело. Ибаррагирре упорно искал ее губы, а она отворачивалась от него то в одну сторону, то в другую.

В очередной раз увернувшись от поцелуя, Риэ что было сил ударила коленом ему в пах.

Ибаррагирре застонал, и девушка почувствовала, что его тело напряглось. Толстые пальцы впились ей в плечо. Риэ сжала зубы от боли.

Мужчина покачнулся, придавив ее всем своим весом. Риэ не могла пошевелиться, прижатая тяжелым телом Ибаррагирре к стене.

Внезапно она почувствовала, что хватка на плече ослабла. Удивляясь тому неожиданному эффекту, который произвел ее удар коленом, Риэ с силой оттолкнула мужчину. Не сопротивляясь, он отшатнулся назад.

Устремленный на нее взгляд выражал изумление. В свете уличных фонарей его глаза блестели, как у мертвой рыбы.

Ибаррагирре медленно опустился и встал коленями на мостовую. Рукой он водил по своему бедру, словно что-то искал.

Мгновение – и Ибаррагирре повалился вперед. Его голова ударилась о мостовую, издав звук, будто упал арбуз.

Риэ словно приросла спиной к стене. Она не могла понять, что произошло.

Что-то черное торчало из его спины.

Присмотревшись, она поняла, что это ручка ножа. Ибаррагирре упал вовсе не из-за ее удара коленом.

Она невольно огляделась. Никого. Казалось, сама тьма нанесла этот удар. Девушка вздрогнула.

– Хулиан? – робко позвала она.

Его рука шевельнулась, медленно поползла по мостовой. Пальцы согнулись крючком, ногти уперлись в камень.

Хриплым, еле слышным голосом он проговорил:

– Га… гал.

И тело его замерло.

Сглотнув, Риэ позвала еще раз:

– Хулиан!

Вдруг между машинами, припаркованными на другой стороне, ей почудилось какое-то движение. Она увидела чей-то силуэт; черная шляпа и длиннополый плащ. Там кто-то был.

Разглядеть человека, скрывающегося в темноте, Риэ не удалось, но в ее памяти всплыл черный плащ, который она заметила у выхода из кабака. Она сразу вспомнила, как нервничал и постоянно оглядывался Ибаррагирре.

Незнакомец вдруг выдвинулся из тени между машинами, и на свету его фигура стала видна более четко.

Перед Риэ предстал худощавый мужчина, его плечи как-то странно выпирали вперед. Лицо от света фонарей закрывали поля шляпы, и его не было видно.

Риэ невольно отпрянула.

Инстинктивно почувствовав опасность, она повернулась и в следующую секунду уже бежала что было сил по мостовой. Она чуть не поскользнулась. Открыла рот, чтобы крикнуть, но голоса не было.

Страх заставил ее обернуться. Мужчина в черном плаще вытащил нож из спины Ибаррагирре и ринулся за ней.

Еще раз девушка попыталась закричать, но из горла вырвался лишь еле слышный хрип. Темная улица была совершенно безлюдна. Не останавливаясь, она пробежала мимо дома, где находилось ее писо, и помчалась прямо туда, где улица оканчивалась площадью Санта-Ана. Почти перед самой площадью, слева, был поворот на улицу Мануэль-Фернандес-и-Гонсалес, где находилась закусочная, открытая всю ночь.

Только бы добраться туда – там она сможет попросить о помощи. Задыхаясь, девушка бежала изо всех сил.

Топот шагов преследователя слышался все ближе и ближе. Риэ была на грани паники.

Свернув наконец на улицу, к которой она направлялась, Риэ столкнулась с кем-то и, упав, сильно ударилась о каменную мостовую.