Ханагата Риэ положила трубку.

Только что она поговорила с Окадзака Синсаку, впервые после долгого перерыва.

Взяв бутылку шерри, она до половины наполнила рюмку и выпила ее залпом.

Окадзака было за сорок, и у него было свое частное дело – он занимался обработкой различных печатных данных. У него была собственная контора в Отяномидзу, именовавшаяся «Бюро исследований „Модерн"». Он делал репортажи для всевозможных журналов, собирал материалы для писателей и обозревателей, у которых не хватало на это времени, и нередко брался за дела, более подходящие частному сыщику, соглашался на любую работу и вообще был человеком весьма необычным.

Их знакомство началось с того, что Риэ попросила его написать статью в журнал, который она издавала в рамках своего научного общества по новейшей истории Испании. В этой области Окадзака владел обширными знаниями и вряд ли уступил бы иному специалисту. Он собрал также довольно большую библиотеку на эту тему.

Вскоре после того как между ними начались интимные отношения, Риэ оказалась замешана в одну скандальную историю, которую она сильно переживала. Ей было необходимо остаться на некоторое время одной – еще и для того, чтобы разобраться в своих чувствах к Окадзака.

Именно поэтому она и решилась отправиться в одиночку в Испанию. За последние несколько месяцев ее сердечная рана, казалось, начала наконец затягиваться.

Но вовсе не личные проблемы вынудили ее позвонить Окадзака.

Вчера поздно вечером ей звонил Кадзама и сказал, что на следующий день уезжает вместе с Рюмоном в Ронду.

Тогда же Кадзама в подробностях рассказал ей обо всем, что им удалось узнать от Хоакина эль Оро. По его словам выходило, что Хоакин когда-то встречался с Гильермо, но связного рассказа от него добиться так и не удалось.

Больше всего Риэ заинтересовал тот факт, что в разговоре с ними Хоакин говорил что-то об орловском золоте.

Еще до приезда в Испанию, когда Риэ разглядывала книги на полках в токийской конторе Окадзака, ей попался на глаза английский текст, озаглавленный «Наследие Александра Орлова».

Оказалось, что это был протокол показаний, которые Орлов представил американскому Сенату. Каким образом Окадзака сумел раздобыть этот протокол, она забыла. Но ей смутно помнилось, что, когда она листала его, ей попался на глаза материал, в котором говорилось что-то об испанском золотом запасе.

Теперь же, узнав от Окадзака содержание документа во всех деталях, Риэ пришла в сильное возбуждение.

Выяснила она следующее: вполне вероятно, что часть испанского золотого запаса, отданного во время гражданской войны на сохранение России, а именно сто ящиков с золотыми слитками, оказалась невостребованной и была спрятана где-то на испанской земле.

Кадзама наверняка был прав, когда, говоря с ней по телефону, предположил, что именно эту тайну и имел в виду Хоакин в своей песне, которую спел в кабаке в конце своей программы.

Но если это правда, то оставалось думать только одно: Хоакин и Гильермо участвовали в операции по сокрытию золота. Конечно, предположение это было несколько сомнительное, но исключать его тоже не следовало.

Пригодится эта информация Рюмону в его поисках Гильермо или нет, Риэ не знала, но известить его, пожалуй, все же стоило.

Кадзама сказал ей, что они с Рюмоном остановятся в Ронде в гостинице «Рейна Виктория». Риэ решила обязательно дозвониться до них и сообщить им эту информацию.

Риэ как раз вымыла и убрала рюмку из-под шерри, когда раздался мелодичный звонок домофона.

Она подняла трубку и услышала знакомый голос:

– Это я, Барбонтин. У меня к тебе разговор. Я пришел один и не стану требовать, чтобы ты меня впустила.

– Ладно, говори тогда через интерфон.

– Да никакого серьезного разговора и нет. Не сходишь со мной куда-нибудь посидеть, чайку выпить?

Риэ взглянула в выходившее на внутренний дворик окно.

Дождь, моросивший еще с рассвета, усилился и хлестал в окно.

– Ты что, хочешь вытащить меня из дома в такой дождь?

– Я и зонт принес.

Риэ вздохнула:

– Ну хорошо. Подожди немного.

Выйдя на улицу, она увидела поджидавшего ее Барбонтина. В руках он сжимал дешевенький белый зонтик, и на лице у него было выражение Маккенроя, только что проигравшего первый сет.

Дождь лил как из ведра, и над мостовой плотным туманом стояла водяная пыль. Время от времени дул ветер. Последние дни небо было пасмурное, и погода, как и бывает в Мадриде, была неустойчивая.

Сдвинув зонты, они дошли до того кафе на площади Санта-Ана, где на днях уже были.

На Барбонтине была надета голубая спортивная рубашка в клетку, тонкая шерстяная куртка желтого цвета, джинсы и кроссовки, и, глядя на него, никто бы не сказал, что он – следователь из полиции.

Они выбрали столик у окна.

Стрелка часов едва перевалила за десять, и музыкальный автомат еще молчал. Принесли кофе.

– Я только что ходил в пансион к Кадзама, – проговорил Барбонтин недовольно, – а он опять куда-то запропастился.

– Он сейчас в Ронде.

Барбонтин выпучил глаза:

– Как в Ронде? Ему же сто раз было сказано – никуда не уезжать из Мадрида!

– Он, между прочим, никуда не сбежал. Он должен был остановиться в гостинице «Рейна Виктория» – если тебя это так волнует, поезжай себе да арестуй его.

Барбонтин прикурил и недоверчиво взглянул на нее.

– И с какой стати он вдруг потащился в такую глухомань?

– К твоему сведению – просто в качестве провожатого господина Рюмона.

– Рюмон… А, тот японский журналист, что ли?

– Именно. Ты ведь слышал вчера, что Рюмон приехал в Испанию разыскивать одного японца, который сражался добровольцем во время гражданской войны?

Барбонтин хмуро почесал щеку:

– Ну, это-то я слышал. А вот про Ронду – нет.

– Понимаешь, вчера в Ассоциации отставных солдат Иностранного легиона нам сказали, что один боевой товарищ этого добровольца живет сейчас в Ронде. Вот они и поехали разыскивать его.

– А как его зовут?

– Хасинто Бенавидес.

Барбонтин стряхнул пепел на пол.

– Неужели вы и правда ходили в Ассоциацию только ради этого?

– Разумеется. И сколько бы ты ни старался приписать Кадзама членство в ЭТА, у тебя все равно ничего не выйдет. Лучше бы взял и разузнал, что связывает майора Клементе с тамошним начальником секретариата. Его, кажется, Торрес зовут.

Лицо Барбонтина посуровело. Он отпил немного кофе.

– Тебе обязательно нужно связать майора с ГАЛ, да?

Риэ тоже пригубила кофе.

– Да ведь на него указывают все улики. Между прочим, это ты надоумил меня, что Иностранный легион связан с ГАЛ.

Барбонтин раздраженно бросил сигарету на пол и растер ее ногой.

Внезапно он переменил тему:

– Вчера вечером случилось одно неприятное происшествие. Ты, может, видела по телевизору или в газетах.

– Я ни сегодня, ни вчера новостей не видела. Наклонившись к ней, Барбонтин проговорил, понизив голос:

– На улице Принсипе де Вергара, в своем доме, был убит второй секретарь советского посольства, некий Михаил Жаботин.

– Приношу свои искренние соболезнования. То есть хотела бы принести, только вот не знаю кому. Мне-то какое до этого дело?

– Жаботин был не просто второй секретарь. На самом деле он занимал высокий пост в КГБ.

Риэ отпрянула:

– Но, прости, к КГБ я точно никакого отношения не имею.

– Ты, наверно, знаешь, что КГБ финансирует и поставляет оружие антиправительственным организациям многих стран.

– Послушай, по-моему, ты начитался шпионских романов. В наше-то время, когда там перестройка в самом разгаре?

– При чем тут шпионские романы? Кагэбэшники издавна занимаются такими делами, пытаясь таким образом расшатать строй в странах западного блока.

– Поняла, поняла, – прервала его Риэ. – Не хочешь ли ты сказать, что КГБ финансирует и ЭТА?

– Да, – без тени улыбки ответил Барбонтин. – Считается, что Жаботин был в Испании связным. И что кагэбэшники поддерживали не только ЭТА, но и «Терра Ностра» – экстремистскую группировку, борющуюся за независимость Каталонии.

– «Терра Ностра»? Первый раз слышу. Однако, насколько мне известно, группы, борющиеся за независимость Каталонии, к террористическим актам не прибегают.

– Все, кроме «Терра Ностра». Эти, к примеру, угрожают, что помешают проведению Олимпиады в Барселоне. Наверняка собираются повторить теракт времен мюнхенской Олимпиады.

– Ну хорошо, а к чему ты все это говоришь?

Барбонтин выдержал эффектную паузу.

– Жаботина убил человек из ГАЛ.

– Из ГАЛ?

– Да. Его убийство – предупреждение. Орудия преступления не нашли, но нет сомнений, что он умер от удара ножом в сердце.

Риэ непроизвольно сглотнула. Убийца из ГАЛ… Ножом…

Барбонтин кивнул.

– Знакомый стиль, а? – спросил он.

– Так, значит, убийца – тот же самый человек в черном плаще, что ли… тот, худой, да?

– Скорее всего. Только на этот раз он был без плаща и без шляпы. Есть свидетель – один кубинец, секретарь Жаботина. Жаботин отправил его с каким-то поручением, и как раз когда он возвращался домой, увидел со спины очень худого человека, который только что вышел из здания, где находилась квартира Жаботина. Он не обратил на него особого внимания, но когда, поднявшись в квартиру, увидел, что босса убили, тут, видно, его осенило.

Риэ пригубила остывший кофе. Вкус – как у помоев.

Барбонтин продолжил:

– По правде говоря, за Жаботиным присматривали и люди из CESID. И не только за Жаботиным. Все служащие советского посольства до единого находятся под постоянным наблюдением CESID.

– Что это за «Сесид» такой?

– «Сентро Супериор де Информасион де ла Дефенса». Организация, занимающаяся борьбой со шпионами. Что-то вроде американского ФБР или английского МИ5. У нас в антитеррористическом отделе тоже есть люди из контрразведки. Потому-то мы сразу и раскусили, что за тип этот Жаботин.

– Так, значит, контрразведчики тоже видели того худого мужчину?

Барбонтин поднял указательный палец:

– Именно. Они фотографировали всех посетителей здания, в котором жил Жаботин. Правда, квартир там немало и разобраться, кто к кому приходил, не так легко. Но человека, которого со спины видел секретарь Жаботина, сфотографировали четыре раза, если считать и этот, последний. Кто он, конечно, неизвестно, но если принять во внимание твое описание убийцы, то можно с уверенностью заключить, что именно он и зарезал Жаботина. Таков наш вывод.

Риэ посмотрела в окно.

Лило пуще прежнего, и ветер, казалось, тоже крепчал.

За окном, растянув куртку над головой наподобие палатки, как ни в чем не бывало шел молодой человек с волосами, выкрашенными в зеленый цвет.

Риэ перевела глаза на Барбонтина:

– Какой, однако, неумелый убийца – смог расправиться с жертвой только на четвертый раз. Иначе говоря, доля успешных попыток составляет всего двадцать пять процентов.

Барбонтин пожал плечами:

– Может быть, первые три раза ему понадобились для того, чтобы изучить здание.

Риэ сделала знак бою принести еще кофе.

– А скажи, пожалуйста, этот кубинец – секретарь Жаботина – вызвал полицию сразу, как только обнаружил труп?

Барбонтин прищурился:

– Хорошие вопросы задаешь. Секретарь первым делом попытался дозвониться в посольство. Но провод оказался перерезан, и кубинец в замешательстве выбежал на улицу. То ли он собирался найти телефонную будку, то ли пойти прямиком в посольство, чтобы сообщить им.

Риэ беспокойно заерзала на стуле.

– И что дальше?

– Как раз в это время мимо проезжала патрульная полицейская машина. Человек, который вдруг выбежал из дома без кровинки в лице, конечно, показался полицейским подозрительным. Они сразу вышли из машины, задержали пытавшегося убежать от них секретаря и допросили. Наблюдатели из контрразведки тоже вышли из своего укрытия и присоединились к допросу. Секретарю ничего не оставалось, как заявить об убийстве. Вот поэтому нам и удалось попасть на место преступления раньше, чем посольским.

– Ну и что вам удалось там найти?

– Много разного. Например, в обнаруженных бумагах были мемуары, написанные отцом Жаботина, его собственной рукой.

– Мемуары? А чем мемуары могут помочь в расследовании?

Барбонтин с довольным видом кивнул:

– Я попросил ребят из советского отдела Бюро контрразведки вкратце перевести мне содержание, и оказалось, что мемуары эти очень даже любопытные. Издать их – чистый бестселлер будет.

Принесли еще две чашки кофе. Не притронувшись к своей чашке, Барбонтин продолжал:

– Кстати говоря, вышла еще вот какая странная история. Всего два часа назад в дешевом пансионе на улице Тесоро обнаружили еще один труп. Причина смерти – сердечный приступ, но чем он был вызван – еще неизвестно.

Риэ протянула руку к чашке:

– Что-то ты то об одном, то о другом – я так совсем нить потеряю. Кто умер на этот раз?

– Старик один, по имени Хоакин Эредиа. Правда, он, кажется, был известен под прозвищем Хоакин эль Оро.

– Хоакин эль Оро? – ошеломленно переспросила Риэ и торопливо поставила чашку на стол.

– Ну да. Тот самый Хоакин, который пел тогда в «Лос Гатос». Жалко – певец был отменный.

Риэ достала из сумки платок.

– И когда же он умер?

– По данным экспертизы, смерть произошла вчера, между шестью и восемью вечера. То есть несколько позже, чем убийство Жаботина.

Риэ сжала платок в руках.

Рюмон и Кадзама ходили повидаться с Хоакином практически в то же время. Вчера, когда Кадзама позвонил ей, он и словом не упомянул, что Хоакин плохо себя чувствовал.

Она проговорила, стараясь ничем не выдать волнения:

– И почему же ты сказал, что эта история странная?

Барбонтин закурил.

– Дело в том, что в тех мемуарах, о которых я тебе только что рассказывал, упоминается этот самый Хоакин.

– В мемуарах? В мемуарах отца Жаботина?

– Ну да. Отец Жаботина во время гражданской войны служил в Испании, при штабе НКВД.

– Но при чем же тут Хоакин?

Барбонтин выпустил изо рта облачко дыма и разогнал его рукой.

– В тексте, который мне перевели, была такая история. Правительство Республики решило отдать Сталину на хранение испанский золотой запас, находившийся до тех пор в ведении Банка Испании, и провело сверхсекретную операцию по вывозу золота в Россию. Все прошло без проблем, только один из русских, некий Болонский, который участвовал в перевозке, внезапно пропал без вести вместе с одним подчиненным и двумя грузовиками. было ли в грузовиках золото или нет – не выясняли. Почему? Потому что испанская сторона не предъявила претензий.

Риэ осторожно взяла чашку обеими руками. Отпив глоток, вопросительно посмотрела на Барбонтина. Тот подался вперед:

– Узнав об этом, глава штаба НКВД, некий Орлов, вызвал отца Жаботина и вне себя от гнева приказал ему немедленно отыскать Болонского. Чтобы облегчить ему работу, он дал Жаботину зацепку – правда, только одну. Он назвал ему Хоакина Эредиа, который, по его сведениям, был приятелем Болонского. В конечном счете ни Болонского, ни Хоакина найти не удалось, и розыски были прекращены. Так вот, из всего этого следует одно: Хоакин, вне всяких сомнений, был связан с этим делом.

Риэ комкала платок. История Барбонтина полностью подтверждала всю ту информацию, которую Рюмону и Кадзама вчера вечером удалось вытянуть из Хоакина.

Небрежно, стараясь не выдать своего волнения, Риэ проговорила:

– А что, это имя, Хоакин Эредиа, такое редкое?

Барбонтин откинулся назад и покачал головой:

– Этого я не говорил. Но если сопоставить мемуары и текст песни, которую Хоакин тогда спел, то даже круглому идиоту станет ясно, что Хоакин – тот самый.

– И что же, по-твоему, Болонский и Хоакин выкрали золото и где-то его спрятали?

Барбонтин покачал головой:

– Ну, не такой уж я наивный. Ведь в этом случае золото уже давно кто-нибудь нашел бы.

Действительно он так считал или нет – Риэ понять не могла.

– Примечательно то обстоятельство, что Хоакин умер вскоре после убийства Жаботина. Это случайность? – спросила она.

– Пока неясно. Но интересно вот что: повязка, которую Хоакин носил на левом глазу, валялась на полу, проколотая ножом или чем-то в этом роде. Причина смерти – сердечный приступ, но вполне возможно, что кто-то пытался припугнуть его и умер он от испуга.

– Опять нож? Неужели это дело рук того же убийцы?

– Оснований для такого предположения пока нет…

Риэ вдруг с интересом взглянула на Барбонтина:

– Но я вот чего никак не пойму: почему ты мне все это рассказываешь? Если про твои откровения узнает майор Клементе, он тебе точно голову оторвет.

– Пускай. Это только повод. Я просто-напросто хотел тебя пригласить на партию в теннис на закрытом корте.