Рюмон Дзиро настойчиво стучал в дверь.

Казалось, он прождал целую вечность, прежде чем за дверью наконец послышалось движение.

– Кто там? – спросили по-испански.

– Это я, Рюмон, – ответил он по-японски.

Некоторое время ответа не было.

– Ты выпил?

– Ну вот снова… Тебе что, спросить больше нечего? Прямо председатель общества трезвости.

– Зачем ты пришел?

– Если я скажу, что пришел занять у тебя библию, ты мне поверишь?

Послышались шаги: сначала они удалились от двери, затем, некоторое время спустя, снова приблизились. Раздался щелчок внутреннего замка, затем лязг цепочки, и дверь открылась.

С напряжением на лице на него снизу вверх смотрела Кабуки Тикако.

– Я что, разве не пожелала тебе спокойной ночи?

Рюмон встретил ее взгляд.

– Во всяком случае, «прощай» ты мне точно не сказала.

– Я забыла повесить табличку «Не беспокоить».

– Я бы все равно скатал ее в трубочку и слопал в один миг.

Тикако сжала губы, немного подумала и отошла на шаг назад.

– Заходи.

Рюмон прошел внутрь и закрыл за собой дверь. Аккуратно запер замок и навесил цепочку. Тикако молчала.

Пройдя мимо ниши с вешалкой, затем мимо ванной, он открыл внутреннюю дверь и вошел в комнату. Номер Тикако был на одного, несколько старомодный по стилю, но тихий и уютный. Взглянув на кровать, он понял, что Тикако только что поспешно набросила на нее покрывало.

На девушке был желтый тренировочный свитер и джинсы. Наверняка все это она тоже только что на себя надела.

– Ты спала?

– А ты что думаешь, я в три часа ночи играю в дартс? – В ее голосе было столько же чувства, сколько в штампе: «Товар произведен и сертифицирован в Японии».

Рюмон подошел к окну и сел на диванчик. Тикако тихонько опустилась на кровать. Ее коротко подстриженные волосы были немного взъерошены.

Вдруг сердце Рюмона яростно забилось.

– Я и сам, знаешь, прожил свою жизнь не как святой Конфуций.

В тусклом свете гостиничной лампы ее лицо на мгновение показалось ему будто сделанным из белого фарфора.

Тикако холодно улыбнулась:

– И поэтому ты готов закрыть глаза на то, что было между мной и Кайба Рэндзо?

Рюмон потер рукой шершавый от щетины подбородок.

– Нет, «закрыть глаза» всегда означает презрение. Ты передо мной ни в чем не виновата. Если ты и чувствуешь вину, то не передо мной, а перед собой.

Ее губы еле заметно шевельнулись. В глазах промелькнула боль.

Тикако вдруг сменила тему:

– Ты и правда собрался в Лондон?

Он уже рассказал ей в Толедо о том, что ему удалось выяснить о букинистической лавке «Кортес».

– Разумеется. Я, кстати, только что установил местоположение магазина этого Грина. Обязательно нужно будет съездить.

Вдруг тишину ночи прорезал звонок телефона.

Тикако застыла на месте, будто изваяние.

Рюмон взглянул на стоявший у изголовья кровати телефон. Прозвенел второй звонок, третий…

Тикако сидела совершенно неподвижно, не сводя с Рюмона глаз.

Рюмон встал. Медленно, но без колебаний он подошел к девушке. Взяв Тикако за плечи, он заставил ее встать и, не говоря ни слова, поцеловал.

Она ухватилась за его пиджак, словно хотела оттолкнуть Рюмона, но в следующий момент ее тело обмякло в его руках. Еще немного, и Тикако упала бы на кровать.

Рюмон прижал ее к себе, не давая упасть, и снова нашел ее губы своими.

Тикако разжала зубы, впуская его язык. Он почувствовал тяжесть ее тела в своих руках. Казалось, она сама желала, чтобы он повалил ее на кровать. Но Рюмон не поддался.

Телефон все еще звонил.

Рюмон оторвался от ее губ.

Подтолкнув девушку к телефону, он твердо проговорил:

– Возьми трубку.

Тикако покорно подняла трубку.

– Дигаме, – выговорила она, ловя ртом воздух.

Тикако выслушала человека на том конце провода с закрытыми глазами, затем ответила:

– Си, грасиас.

После этого некоторое время ничего не было слышно, затем Тикако снова открыла рот:

– Алло?

И неожиданно сунула трубку Рюмону.

Рюмон на мгновение заколебался, но сразу же взял себя в руки и решительно взял трубку.

Послышался голос:

– Алло? Что случилось? Это я, Кайба. Ты что, не слышишь? Это я. Ты же там, не отпирайся.

– Конечно я здесь, директор. И слышу вас прекрасно.

Голос в трубке замолк.

Затем раздался снова, Кайба Рэндзо неуверенно произнес:

– Это… это ты, что ли, Рюмон?

– Именно я. Рюмон Дзиро, бывший специальный корреспондент информационного агентства Това Цусин, которого вы, господин директор, послали в командировку в Испанию.

Наступила пауза.

– Бывший? Что значит – бывший?

– Это значит – ранее служивший.

– Хватит молоть ерунду. Лучше скажи, какого черта ты у нее там делаешь?

Рюмон взглянул на девушку:

– Пишу прошение об отставке.

Тикако, сжав зубы, замотала головой, как капризный ребенок.

– Прошение об отставке? – загремел Кайба. – Наша фирма не признает прошения об отставке, если оно написано не на надлежащем бланке. И тебе это прекрасно известно.

Рюмон набрал воздуха в легкие.

– Если я скажу, что бланк мне заменит Тикако Кабуки, тогда вам будет понятнее?

На том конце провода воцарилось молчание.

Рюмон тоже умолк и присел на край кровати.

– Ты, значит, все узнал, да? От нее?

– Узнал. Вплоть до того, что и знать не хотел.

На этот раз молчание продолжалось так долго, что Рюмон уже подумал, что связь прервалась.

Наконец Кайба заговорил снова.

– Послушай, у меня были на это серьезные основания. Позволь мне объясниться. – По голосу чувствовалось: он понял, что случилось худшее, и примирился с этим.

– Не нужно оправданий, господин директор. Я не мальчишка – я знаю, что отношения между мужчиной и женщиной одной логикой не объяснишь. Что между вами произошло, меня не касается. И, точно так же, мои с ней отношения НС касаются вас.

– Тебе что, не важно? Что бы между нами ни было?

Рюмин сжал трубку, будто хотел раздавить ее.

– Меня это интересует меньше, чем вошье дерьмо. И вы, и она – взрослые люди. Я тоже хочу, чтобы меня считали взрослым.

Тикако, которая все это время неотступно смотрела на него, быстро отвела глаза.

Кайба засмеялся неуверенным, хриплым смехом:

– Какой ты, однако, великодушный! Или, может быть, немного тронутый?

– Это уж ей решать.

– Дай ей трубку. Я сам у нее спрошу.

Рюмон молча протянул девушке трубку.

Тикако покачала головой.

Повернувшись кругом, она выбежала из комнаты. Было слышно, как захлопнулась дверь ванной. Рюмон снова поднес трубку к уху:

– Она сказала, что не хочет говорить с вами. Ни сейчас, ни, насколько я понимаю, впредь.

Кайба вздохнул и вдруг сказал совершенно иным тоном:

– Ладно, это мы обсудим при случае когда-нибудь потом. Вот что: немедленно езжай назад. Твоя работа в Испании закончена.

– Нет, еще не закончена. И возвращаться мне пока рано.

– Слушай меня внимательно. Возникли обстоятельства, требующие твоего присутствия.

– Какие?

Кайба понизил голос:

– Председателя сегодня хватил удар.

Рюмон вздрогнул.

– Председателя? Вы имеете в виду Кайба Кивако?

– Да. У нее сегодня утром случился инфаркт.

Рюмон растерялся. У Кивако? Инфаркт?

– В каком она сейчас состоянии?

– Я только что из больницы, и говорят, она не приходит в сознание. По мнению врачей, она не продержится и трех дней. Ты ей многим обязан. Возвращайся немедленно.

Рюмон, сжав зубы, проговорил:

– Нет, я остаюсь. Во всяком случае, на данный момент.

– Однако же на определенное время я… – начал Кайба, но Рюмон, не дав себе времени хорошенько все обдумать, уже бросил трубку.

Он не мог представить себе, что председателя «Дзэндо» Кайба Кивако, воплощение здоровья, вдруг хватит удар. Всего дня четыре назад он говорил с ней по телефону.

Он полистал записную книжку.

Взяв трубку, позвонил по междугородной линии в офис компании «Дзэндо».

Как и сказал Кайба Рэндзо, утром у Кивако случился инфаркт, и теперь она лежала в больнице Кэйдзюндо, в Синдзюку.

Рюмон узнал телефон больницы и позвонил туда.

Подошла медсестра отделения интенсивной терапии, и Рюмон попросил позвать кого-нибудь из находящихся рядом с больной.

Через некоторое время раздался мужской голос.

– Алло? Хамано из фирмы «Дзэндо» слушает. Кто меня спрашивает?

Рюмон вздохнул с облегчением.

Это был Хамано – заведующий иностранным отделом, тот самый, с которым Кивако и Рюмон встречались за ужином перед его отъездом в Испанию.

– Здравствуйте, это Рюмон, из информационного агентства Това Цусин. Спасибо за помощь, которую вы оказали мне в тот раз.

– А, здравствуйте, здравствуйте. Нет, что вы, это вам спасибо, вы так много для меня сделали…

Рюмон отчетливо представил себе, как Хамано сейчас прилежно кланяется.

– Я слышал, что у председателя был удар, и хотел осведомиться о се состоянии. Вообще-то я все еще в Мадриде…

– Ах, ног оно что… спасибо вам за внимание. Все случилось так внезапно, в компании такой переполох… Как идет ваша работа? Надеюсь, наш Спитаку хоть на что-то вам сгодился?

Рюмон начал терять терпение:

– Да, да. Он мне очень помогает. Скажите лучше, в каком она сейчас состоянии?

– Я ему, знаете, строго-настрого наказал, чтобы никаких оплошностей… Ах да… о состоянии председателя? Трудно что-либо предугадать…

– В сознание она еще не пришла?

– Да вот… пока еще… к сожалению…

– Понятно. Мне завтра придется съездить в Лондон, но я вам еще буду звонить. Вы не могли бы предупредить других, на случай, если вас не окажется на месте?

– Положитесь на меня, я предупрежу всех наших. И непременно передам председателю, что вы звонили, господин Рюмон, как только она придет в сознание. Вы можете во всем положиться на меня, я сделаю все возможное, уверяю вас.

– Я на вас очень рассчитываю, – проговорил Рюмон с автоматической вежливостью и положил трубку.

Тикако все еще не выходила из ванной комнаты.

Рюмон вышел в коридор и постучал в дверь ванной:

– Ты как там? Все в порядке?

После паузы послышался приглушенный ответ:

– Не нужно ради меня уходить из компании.

Видимо, она имела в виду его слова об увольнении.

– Это мы обсудим потом. А пока открой мне. Пиво из моего живота, кажется, просится наружу.

Снова короткая пауза, затем ответ:

– Смотри, потом пожалеешь…

– Может, и пожалею, но слив первым делом пиво…

Дверь открылась. За ней стояла Тикако.

С притворным спокойствием Рюмон взял большое махровое полотенце и набросил на нее.

– Что ты здесь столбом встала? Ложись. Мне нужно справить нужду.

Тикако сморщила нос и проскользнула мимо него в номер.

Она, видимо, принимала душ – ванна была еще мокрой.

Рюмон вымыл руки и взглянул в зеркало. Он не брился со вчерашнего утра, и щетина покрывала лицо серой тенью. Он протянул руку к полотенцу и заметил, что рука дрожит. В груди бешено билось сердце.

Он вернулся в номер. Стояла почти кромешная тьма.

В тусклом свете из окна едва виднелись контуры кровати.

– Ты всегда был трусом. Трезвым ты и за руку меня никогда бы не взял.

– Просто так получалось, что каждый раз, когда я брал тебя за руку, я был не трезв.

– То есть ты всегда был не трезв, верно?

Рюмон снял пиджак.

– Верно. Гордиться мне нечем, я мужчина неотесанный и одинокий, и спиртное – мой единственный друг.

– Да, гордиться и впрямь нечем.

Еще немного, и Рюмон оторвал бы пуговицы с рубашки.

– Когда я трезвый, я всегда чувствую себя неуверенно, будто ступаю по щебенке босыми ногами.

– Хотя давно пора подошвам огрубеть.

Пряжка на поясе звякнула, он покраснел.

– Совсем бросить пить я, наверное, не смогу, но постараться пить меньше мне вполне по силам. Хоть и немного, но я все-таки повзрослел.

– Просто постарел, вот тебе и требуются меньшие дозы.

Рюмон чуть было Кб начал снимать носки прежде ботинок.

– А ты все говоришь без умолку, как всегда.

– Прости…

– Ничего. Когда человек не уверен в себе, он всегда говорит слишком много. А когда он уже не может выдержать напряжения – плачет.

– Вот еще. Будто ты что-то в этом понимаешь.

Рюмон подошел к постели и откинул простыню. Кожа Тикако была настолько белой, что контуры тела почти сливались с простыней. Лишь одно место выделялось на белом фоне, и Рюмон опустился перед ним на колени.

Тикако быстро схватила его за ухо и потянула, пока его голова не оказалось над ее лицом.

– Дурачок ты совсем, – прошептала она ему на ухо.

– Зато ты вовсе не дурочка – зацапала себе мужчину, который сходит от тебя с ума…

Тикако, не ответив, отпустила его и повернулась спиной.

И зарыдала так, будто в ней прорвалась какая-то запруда.