Рюмон Дзиро огляделся вокруг и увидел, что в салоне кроме них уже никого не было.

Банкет по случаю Дня Колумба, как и сказала Кабуки Тикако, по всей видимости, подошел к концу. Рюмон совсем забыл о времени, настолько заинтересовал его рассказ Куниэда Сэйитиро.

Рюмон обратился к собеседнику:

– Мне было бы чрезвычайно интересно продолжить наш разговор, может быть, где-нибудь за чашкой чая, если, конечно, у вас нет других планов.

Куниэда дотронулся пальцами до берета.

– Хорошо. Буду рад удовлетворить ваше любопытство.

Куниэда отлучился в туалет, и Рюмон воспользовался его отсутствием, чтобы выразить девушке свою благодарность.

– Спасибо, что познакомила с таким интересным человеком. Давно уже ничто меня не приводило в такое волнение.

Тикако опустила глаза:

– Ну, вот видишь, не зря я тебя предупреждала, что будет интересно.

– Мы продолжим разговор в гостинице «Оокура». Ты составишь нам компанию?

Тикако на мгновение заколебалась, но в конце концов утвердительно кивнула:

– Ладно, раз уж оказалась с тобой в одной упряжке…

Втроем они вышли из испанского посольства и устроились в кафетерии отеля «Оокура», совсем рядом с посольством. Дождавшись кофе, Рюмон попросил:

– А теперь не могли бы вы рассказать мне немного о себе, о вашей жизни в Саламанке во время гражданской войны, например…

Саламанка – старый университетский город и находится примерно в двухстах километрах к северо-западу от Мадрида.

Куниэда расправил плечи.

– Город Саламанка довольно скоро попал в руки мятежников. Генеральный штаб Франко был расположен в Епископском дворце недалеко от университета. Каждое утро, в одиннадцать часов, пресс-секретарь штаба собирал во внутреннем дворе университета всех иностранных посланников и докладывал им о ходе военных действий.

– Деканом тогда был Мигель де Унамуно, не правда ли?

– Совершенно верно. Мне довелось услышать его последнюю лекцию в главной аудитории университета.

Рюмон выпучил глаза от изумления:

– Последнюю лекцию… Неужели вы имеете в виду ту знаменитую историю, когда Унамуно поспорил с Мильяном Астраем?

Куниэда небрежно кивнул:

– Да. А вы хорошо осведомлены!

Философ Мигель де Унамуно, произнося речь на одном из юбилейных торжеств в университете, критически высказался о партии Франко. Они схватились в ожесточенном споре со знаменитым генералом армии мятежников Хосе Мильяном Астраем, что стало причиной громкого скандала…

Рюмон знал эту историю из книг, однако никогда и не думал, что кому-то из японцев все это привелось увидеть собственными глазами.

– А когда это случилось?

– Двенадцатого октября одиннадцатого года эпохи Сева, то есть сегодня с того дня исполняется ровно пятьдесят три года.

Рюмон не верил своим ушам.

– Так, значит, это празднество было по тому же поводу, что и сегодняшний банкет в посольстве, отмечали День Колумба?

– Да. На нем присутствовали епископ Саламанки, писатель-роялист Хосе Мария Пеман, жена Франко донья Кармен, а также и Мильян Астрай.

Рюмон видел фотографии Мильяна Астрая. Этот генерал, основатель испанского Иностранного легиона, в молодости потерял на войне левую руку и правый глаз и носил черную повязку. Зубов у него почти не было, и лицо его на фотографиях, где он улыбался, выглядело как череп.

– Когда началась война, Унамуно посчитали сторонником Франко, и республиканское правительство уволило его с должности декана, не правда ли?

– Совершенно верно. Однако правительство армии мятежников, которое находилось в Бургосе, сразу восстановило его в должности. Правда, после стычки с Астраем его снова уволили.

– Так, значит, ссора зашла довольно далеко?

– Дальше некуда. Не могу ручаться во всех деталях, но, насколько я помню, все началось с того, что один профессор, кажется, его звали Мардонад, в своем выступлении ругал басков и каталонцев. Кто-то в толпе начал вопить: «Вива ла муэрте!» Эта фраза была тогдашним боевым кличем мятежников. Мильян Астрай тоже откликнулся и закричал «Эспанья!». Дальше кричала уже вся толпа: кто «Уно!», кто «Гранде», и вскоре гремела уже вся аудитория. И вот, когда атмосфера в зале была накалена до предела, на кафедру поднялся Унамуно.

– О чем же он говорил?

Куниэда слегка пожал плечами:

– Это было так давно, что деталей мне уже не вспомнить. Одно знаю точно – в выступлении он критиковал Мильяна Астрая. Генерал в прежней войне потерял руку и глаз. Унамуно сравнил его с другим калекой, Сервантесом, и, отметив важную роль генерала в последних событиях в Испании, сказал, что проблема Астрая состоит не в его физической ущербности, а в моральном разложении. Генерал рассердился и с криком «Муэран лос интеллектуалес!» бегом поднялся на кафедру и подошел вплотную к Унамуно. Ну а дальше опять пошла волна воплей «Вива ла муэрте!».

– С Унамуно ничего не случилось?

– Приспешники Астрая приставили к нему ружья. Я сидел как на иголках, волнуясь в ожидании того, что же случится дальше, когда жена Франко донья Кармен решительно подошла к ним, встала между Астраем и Унамуно и, взяв последнего за руку, помогла ему спуститься с кафедры. Если бы она тогда не выручила Унамуно, ему бы это с рук не сошло. Но все равно в конечном счете эта лекция стала его последней.

Тикако вздохнула:

– Я и представить себе не могла, что в жизни Унамуно была такая страница.

Куниэда кивнул:

– Унамуно не любил как большевизм, так и фашизм. Я думаю, что ему было неприятно, когда его относили к тем или другим. Насколько я знаю, из-за этой истории его посадили под домашний арест, и в конце того же года он умер.

Рюмон допил свой кофе и переменил тему:

– Я вот слышал, что в тысяча девятьсот тридцать шестом году, то есть осенью одиннадцатого года эпохи Сева, один японский военный ездил в Саламанку, чтобы осмотреть передовую линию армии Франко. Вы об этом ничего не знаете?

Куниэда усмехнулся:

– Вы, наверное, имеете в виду господина Нисиура? Ну как же мне не знать, помилуйте, это же я как раз и был тогда его проводником.

Рюмон снова онемел от изумления. Рассказ бывшего дипломата поражал его все сильнее.

Нисиура Сусуму во время войны в Тихом океане служил главой секретариата и начальником отдела военных действий при министре сухопутных войск Хидэки Тодзё, а после войны был назначен первым председателем открывшегося тогда музея военной истории при Академии обороны.

Тогда, в 1936 году, Нисиура служил в ранге капитана в штабе французской пехоты.

Когда в Испании началась гражданская война, Нисиура по приказу генерального штаба переправился на корабле из Гавра в Португалию, в Лиссабон, затем пересек испанскую границу и прибыл в Саламанку. Шла осень 1936 года.

Нисиура осмотрел линию фронта со стороны мятежников, изучил военную тактику русских, которые руководили правительственной армией, и, кроме того, исследовал технические данные русского вооружения и танков. В то время отношения между Россией и Японией были напряженными из-за маньчжурского вопроса, и, естественно, Японии была необходима информация о стратегии и оружии русских.

Нисиура вернулся в Японию в следующем году и составил донесение под названием «Подлинная картина испанской смуты», в котором описал все увиденное и услышанное в Испании, и представил его в главный штаб. Рюмон одно время через родственников Нисиура и музей военной истории пытался найти этот документ, но успехом его поиски не увенчались.

В самых общих чертах Рюмон узнал о его жизни в Испании из стенограммы одного из заседаний научного общества, занимающегося изучением источников, связанных с историей Японии новейшего времени.

Рюмон поведал собеседнику о стенограмме:

– К сожалению, в стенограмме капитан Нисиура ни разу не упомянул вашего имени. Вы не могли бы рассказать мне что-нибудь о его пребывании в Саламанке?

Куниэда отпил немного кофе.

– Мне помнится, господин Нисиура приехал в Саламанку в начале ноября одиннадцатого года эпохи Сева. Он остановился в гостинице «Гранд Отель» и чрезвычайно энергично взялся за дело. Он прекрасно владел французским, однако испанского не знал, и поэтому я помогал ему как переводчик, объяснял положение в стране и тому подобное. Он же, в свою очередь, делился со мной своими еще свежими впечатлениями о военном путче двадцать шестого февраля в Японии.

Одиннадцатый год эры Сёва.

В том году в Японии произошел армейский мятеж двадцать шестого февраля и нашумевшее дело Абэ Сада. Неспокойно было и на внешнеполитическом фронте. Так, именно в том году был заключен антикоммунистический договор с Германией, с каждым днем все громче становился тяжкий грохот сапог японского милитаризма, страна была на пороге новой, тревожной эры.

Рюмон заглянул собеседнику в глаза:

– Я слышал, что капитану было очень трудно получить разрешение на осмотр линии фронта. В конце концов, как мне говорили, ему удалось уговорить посла Германии, с которой Япония заключила антикоммунистический договор, оказать давление на Франко.

Куниэда кивнул:

– Да, все было не просто. Чтобы добиться разрешения, мне пришлось много раз ходить вместе с господином Нисиура в генеральный штаб. Пока я дожидался его, не раз видел, как дочка Франко съезжала вниз по перилам.

Рюмон почти ничего не ел в испанском посольстве и сейчас вдруг почувствовал, что проголодался.

Будто угадав это, Тикако позвала официанта и заказала бутерброды.

Три года назад, когда они еще были вместе, Тикако тоже часто угадывала его настроение. Тогда Рюмона время от времени тяготила эта чуткость Тикако, однако сейчас он вспомнил о ней с грустью.

Поглощая бутерброды, Рюмон продолжил беседу:

– А какая обстановка была тогда на фронте?

Глаза Куниэда, казалось, смотрели куда-то вдаль.

– Когда мы поехали осматривать передовую на окраине Мадрида, была уже середина декабря. Саламанку от фронта отделяло почти двести километров, поэтому мы с охраной и переводчиком с французского поехали туда на машине. В местечке под названием Боадилья наш приезд как раз совпал с генеральным наступлением Интернациональной бригады правительственной армии. Наш Иностранный легион отвечал им огнем из окон зданий, но у них позиция была более выгодная, и я уже думал, что мы пропали. В конце концов, не знаю каким чудом, нам как-то удалось выбраться оттуда живыми и вернуться обратно в Саламанку.

– Капитан Нисиура тоже упоминает этот эпизод в своем донесении. В нем он писал, что ему пришлось участвовать в бою в таком виде, как он выехал из Саламанки: в костюме и с одним только пистолетом. Это правда?

– Еще у него тогда была купленная в Германии «лейка». Да только, уж не знаю, что он там сделал не так, но когда, вернувшись в Саламанку, он попробовал проявить пленку, оказалось, что почти все кадры были испорчены.

Рюмон закурил.

– А кроме капитана какие-нибудь другие военные наблюдатели к вам приезжали?

– После отъезда капитана, по-моему уже в следующем году, в Саламанку приезжали двое. Один офицер, подполковник Амлаки, как и Нисиура, приехал из Франции, второй, майор Токи, из Италии. Господин Тэнсё был специалистом по артиллерии, а господин Токи – по танкам. Я помню, Токи все ездил на захваченных танках, изучал управление.

– В правительственной армии использовали в основном русскую технику, не правда ли? У них даже было секретное оружие того времени – танк Т-26. Господин Нисиура говорил, что, скорее всего, он был первым, кто привез в Японию детальные сведения о Т-26.

– Вероятно, так оно и было – я плохо разбираюсь в вооружении. Могу с уверенностью сказать одно – господин Нисиура был чрезвычайно талантливым и умным человеком.

Рюмон бросил взгляд на свои часы и снова сменил тему:

– А скажите, вы случайно не знаете журналиста по имени Сакаи Ёнэо? Он был специальным корреспондентом токийского отделения газеты «Асахи» и летом двенадцатого года эпохи Сева собирал материалы о гражданской войне в Испании.

Куниэда сразу кивнул:

– Впервые я встретился с господином Сакаи в Лиссабоне, еще до его приезда в Испанию. В начале марта двенадцатого года Сева я поехал из Саламанки в Лиссабон. Там я и встретился с ним. Было это, наверное, в мае.

– Сакаи в одном из репортажей своего «Бродячего агентства новостей» пишет о знаменитом японце по имени Джек Сираи, который сражался в рядах Интернациональной бригады правительственной армии. В то же время он упоминает некоего добровольца, имя которого ему не было известно, который воевал на стороне мятежников. По его словам, один корреспондент агентства ЮПИ предложил ему съездить собрать материал о японском добровольце, который захватил танк правительственной армии на окраине Мадрида.

– Припоминаю, что мне тоже приходилось читать об этом.

– Сакаи, однако, не поехал. Он рассудил, что, если он поедет, об этом скорее всего напишут в газетах мятежников, и нельзя исключить возможность того, что эта заметка попадет на глаза кому-нибудь из правительственной армии. Сакаи собирался снова перейти на территорию, находящуюся под контролем правительства, и если там станет известно, что он побывал у мятежников, его вполне могут приговорить к смерти как шпиона. Вот почему он никуда не поехал. Мне вообще-то кажется, что это причина больше надуманная.

– Вы, наверное, правы. Так или иначе, был ли этот доброволец тем самым, с которым мне приходилось встречаться, или нет, – решить трудно. Ведь не совпадают ни время, ни место.

Рюмон испытал шок, как будто его ударили в лицо.

– Постойте! Неужели вы хотите сказать, что сами встречались с японским добровольцем, сражавшимся на стороне Франко?

На лице Куниэда появилось удивленное выражение.

– Ну да. Сакаи видел кого-то в июне двенадцатого года эпохи Сева, ну а я – в сентябре, за год до того. Поскольку между двумя историями прошло месяцев десять, я и говорю, что трудно судить, тот же это человек или же два разных.

Рюмон выпил немного воды, стараясь сдержать волнение.

Куниэда сказал, что встречался с японским добровольцем, сражавшимся на стороне Франко, сказал невозмутимо, словно дежурную фразу о погоде.

Довольно много известно о Джеке Сираи, добровольце, сражавшемся в Интернациональной бригаде.

Но что касается японских добровольцев в армии мятежников, то о них толков ходит много, но конкретно никто ничего не знает.

Если словам Куниэда действительно можно было верить, Рюмон наткнулся на самую настоящую сенсацию.

Заметив его возбуждение, Куниэда криво усмехнулся:

– Я вижу, вы сильно удивлены. Я был совершенно уверен, что нам все ВТО уже известно. Я ведь как раз на днях обмолвился об этом госпоже Кабуки.

– Только и самых общих чертах… – поспешно вставила Тикако.

Рюмон повернулся к ней, и Тикако опустила глаза.

Это было все-таки чересчур. Конечно, они встретились случайно, но хоть как-то подготовить его она могла.

Рюмон снова повернулся к Куниэда.

– Так или иначе, я это слышу впервые. Пожалуйста, расскажите мне все.