— Да-да, — послышался из комнаты безмятежный приветливый ответ.

Заслышав хорошо знакомый голос, Хаято тут же припомнил все коварные происки плутовки и, набычившись, невольно сжал кулаки. Однако прежде чем войти, он взял себя в руки, придал лицу независимое выражение и решительно шагнул в комнату. «Небось уже спрятала куда-нибудь добычу, а теперь вот хочет со мной встретиться, чтобы подразнить — мол, попробуй-ка найди!» — думал он при этом.

— Ба! — воскликнула плутовка, с наигранным удивлением воззрившись на посетителя, — неужто вы, господин Хотта? Надо же! Вот ведь, в каком месте довелось встретиться!

Хаято молчал, враждебно глядя исподлобья, но плутовка смотрела на него невинными глазками, делая вид, что и впрямь донельзя удивлена таким приятным совпадением, не обнаруживая ни малейшего смущения и ловко играя перед управляющим свою роль.

— Знаете, господин управляющий, я ведь с давних пор пытаюсь снискать расположение этого господина. Ну, разве это не чудесное стечение обстоятельств?

Управляющий недоуменно переводил взгляд с одного постояльца на другого:

— Гм, ну, коли так… Что ж, тогда, значит, и мы можем особо не тревожиться…

— Что же вы стоите, господин Хотта? — продолжала плутовка. — Присаживайтесь, пожалуйста. А вы, господин управляющий, можете идти.

— Гм, гм… Ежели что понадобится, вы хлопните в ладоши. Время-то уже к утру — вон, хозяйки обычно в это время встают, — потирая руки, сказал управляющий. — Так что, сударь, насчет того, что эта дамочка вас обокрала…

— А-а! — кивнула плутовка, подавив смешок. — Вы только эти слухи не разносите, очень вас прошу.

— Да ведь нам-то что… Коли вы просите, так и нам оно куда спокойней…

— Вот и хорошо.

— Но позвольте! — обескураженно воскликнул Хаято.

Управляющий, уже было задвинувший за собой сёдзи, удивленно поднял на него глаза.

— Я так не согласен! — продолжал Хаято с детской обидой в голосе. — Во первых, я не припомню, чтобы эта дама пыталась снискать мое расположение. И вообще, любезный, давайте действовать как договаривались: мы сейчас с вашей помощью осмотрим ее вещи, а уж там можно и откланяться.

— Гм… — крякнул управляющий, снова непроизвольно посмотрев по очереди на обоих.

Но плутовка на это невозмутимо возразила:

— Господин Хотта, полноте, что уж вы меня позорите?!

Упрек звучал так серьезно и убедительно, что Хаято смешался и оглянулся на управляющего, будто хотел сказать: «Да проваливай поскорее! Надоел!»

— Ладно! — грубовато бросил он.

Управляющий, который чувствовал себя не в своей тарелке, решив, как видно, что старые знакомые все же нашли общий язык, только и мог вымолвить:

— Ну-ну, коли так, то я пойду, пожалуй.

На том он и распрощался, задвинув за собой сёдзи.

— Да уж, коли так… — проворковала плутовка, когда управляющий еще стоял по ту сторону сёдзи, — словно задавшись целью обворожить юного гостя.

При этом она искоса взглянула на Хаято, обескураженного и обозленного, который явно вторгся сюда с недобрыми намерениями.

— Вы на меня сердитесь? Ну, потерпите немножко. Я все верну.

Что такое? Дама пошарила белой холеной ручкой за пазухой перетянутого поясом кимоно, и на циновку упала похищенная бумага — та самая копия секретного письма. Ошарашенный Хаято застыл, как вкопанный, и только пялил глаза, не пытаясь даже завладеть заветным письмом.

— Да сядьте вы наконец! Сколько можно уговаривать!

— Зачем же вы его взяли?! — наконец пришел в себя Хаято.

Женщина легонько отмахнулась рукой от этого вопроса, словно отгоняя дымок. Она с ласковым упреком взглянула на юношу, будто порицая его за то, что напрасно повысил на нее голос. Затем тихонько встала и, приотворив сёдзи, выглянула на галерею удостовериться, что рядом никого нет. Снова задвинув створки сёдзи, она сказала:

— Господин Хотта, мы, наверное, можем поговорить и сидя.

Однако Хаято не спешил откликнуться на приглашение — наоборот, он, казалось, еще больше разозлился. Видя это, чаровница, взмахнув рукавами, приподнялась, уцепилась за рукав упрямца и повисла у него на плече, словно гроздь глицинии, потянув его книзу:

— Да садитесь же наконец! Просто капризное дитя, да и только! — шепнула она, обдав ухо юноши горячим дыханием.

Сопротивляться далее было бесполезно, и Хаято в конце концов уступил.

— Ну, я слушаю, — сказал он с суровым видом.

— Да-да, сейчас все расскажу, — плутовка дотянулась до трубочки-кисэру и теперь поигрывала мундштуком, перекатывая его в тонких изящных пальчиках.

— Я ведь это не со зла, — продолжала она. — Давно уже собираюсь с вами потолковать без суеты и спешки. Так что на сей раз я, можно сказать, просто решила создать подходящий предлог для беседы. А ведь вы, сударь, тогда, вечером, — ну, помните, — ужас как меня напугали. Я тогда так скатилась с лестницы, что до сих пор спина болит.

Положив на минуту чубук, она потерла поясницу.

— Сами виноваты! А что, по-вашему, мне оставалось, когда вы с нами так? Нет, все-таки почему вы к нам привязались, а? Сколько еще вы будете нам палки в колеса ставить?

— Вы, значит, еще не поняли?

Глаза плутовки смеялись. Из-за пазухи, откуда только что была извлечена копия секретного письма, она достала еще одну бумагу и передала гостю.

— Взгляните.

Хаято прочитал на первой страничке сложенного гармошкой письма адрес, выведенный плавным женским почерком: «Эдо, Сироганэ, усадьба его светлости Уэсуги, господину Тисаке».

— Тисака… Его… его милости Хёбу Тисаке?!.. — воскликнул Хаято, невольно заикаясь.

Заглянув в конец послания, он увидел там название пресловутого постоялого двора под литокарпусом и подпись «Осэн», что означало «святой отшельник», но в данном случае, вероятно, должно было заменять незнакомке настоящее имя.

— Так что я вам не враг, а друг, — чуть слышно вымолвила женщина.

Об этом Хаято и сам уже догадался. Однако… Однако он никак не мог взять в толк, почему же тогда коварная незнакомка постоянно чинила помехи их миссии? И ронинов она настропалила, и Кинсукэ Лупоглаза выдала на муки. Потом послала письмо Кураноскэ, донесла ему о планах Хаято и Дзиндзюро, которые собрались пробраться в замок… И при этом еще называет себя их другом!.. Выходит, она тоже шпион, которого Хёбу Тисака заслал в Ако.

— Давайте забудем все плохое, что между нами было. Поймите, я ведь все это делала не по злому умыслу. Просто так надо было для дела — иначе не удалось бы выведать, что там, в Ако, у ронинов на уме. Зато теперь я у них пользуюсь доверием. Еще каким! — улыбнулась она. — Так что спасибо вам и простите меня, пожалуйста. Я надеялась, что с такими молодцами, как вы, сударь, и ваш дружок Дзиндзюро, все равно ничего не случится, а мне от того была большая польза. Ну, а вы всерьез рассердились, хотели меня убить…

С виду женщина была вполне спокойна, смотрела безмятежным взором. Теперь, когда он наконец стал понимать подоплеку событий, Хаято, у которого вначале было ощущение, будто его морочит лиса-оборотень, наконец стало что-то проясняться в голове. Положение его было весьма комичным: выходило, что весь сыр-бор разгорелся по пустякам? Однако мрачное настроение незаметно развеялось. Чтобы хоть как-то утешиться в этой плачевной ситуации, Хаято в красках представил себе, как он будет рассказывать обо всем Дзиндзюро.

— Ну и удивили же вы меня! — заметил он.

— Вы уж меня извините. Только что от его милости Тисаки пришло указание действовать с вами заодно.

Тут Осэн наклонилась к Хаято и тихо спросила:

— Я ведь еще даже не посмотрела, что там в письме Кураноскэ? Есть что-нибудь интересное для нас?

Хаято уже испытывал к новой напарнице некое чувство товарищества, поэтому впервые рассказал без утайки все, что было написано в письме.

Осэн низко склонила голову в раздумье и сказала:

— Я подозревала что-то в этом роде. Насчет «смерти вослед» — это они придумали для отвода глаз. Я верить не верила, но толком не понимала… Ну вот и решила, что Кураноскэ… Ну, что он хочет собрать побольше народа из тех, кто жаждет крови, и нанести удар с другой стороны… Так вон оно что! Значит, замок они собираются сдать, а сами уйдут из Ако, рассыпятся по стране…

Наблюдая за Осэн, которая сидела положив обе руки на одно колено, увлеченно строя свои умозаключения, Хаято не мог не признать, что перед ним поистине незаурядная женщина.

— Прошу прощенья, но хотелось бы знать, как вы… с его милостью Тисакой?..

Он хотел спросить, что, собственно, связывает Осэн с командором клана Уэсуги. Собеседница многозначительно улыбнулась в ответ с присущим ей обаянием:

— Оставляю вам догадываться о том, что нас с ним связывает. Могу только сказать, что я ему многим обязана и ради этого человека готова, если надо, рискнуть жизнью.

— Вот как? Значит, вы давно знакомы?

— Да, пожалуй, уже года три будет.

Три года — совсем не малый срок. Хотя по дороге в Ако он и слышал, что Осэн разбойница, но… не слишком ли странная связь между разбойницей и командором могущественного клана? А может быть, загадочный и непредсказуемый Тисака просто прикармливает таких, как Осэн, словно бродячих кошек, чтобы в нужную минуту использовать их для дела? Что же, ведь есть своя тайная охранная и сыскная служба у сёгунов. А уж такой интриган-царедворец, как Янагисава, по слухам, и вовсе содержит целый штат специалистов, поднаторевших в искусстве шпионажа ниндзюцу — на них только и опирается. Если учесть все это, и в данном случае с Осэн вполне может быть так же.

Припоминая, как держался Хёбу Тисака, когда Хэйсити Кобаяси привел его в усадьбу, Хаято взглянул на Осэн.

— А что, наверное, кроме нас с вами, в Ако есть и другие его лазутчики? — открыто задал он давно наболевший вопрос.

— Есть, — словно эхо, внятно ответила Осэн. — Только ни я сама и никто другой понятия не имеем, кто там еще есть и чем именно занимается. Но…

Она стрельнула глазами из-под полуприкрытых век на копию письма Кураноскэ.

— Но я не думаю, что кому-нибудь еще удалось разжиться такой добычей. Вот уж действительно повезло. Право, даже завидно. Однако я вас тоже кое-чем могу удивить — такое покажу!..

— В связи с замком?

— Ох, нет, это я сболтнула лишнее. Так, сорвалось с языка, — засмеялась Осэн, словно обволакивая Хаято своим манящим взором.

Тем временем в Эдо, в подворье Уэсуги, что в Сироганэ, Хёбу Тисака сидел с гостем у жаровни-хибати. Как обычно бывает в дождливый сезон, ливень не прекращался уже дня три. В округе было много деревьев, которые затеняли дом, отчего стены и соломенные циновки еще более пропитывались сыростью. Похоже, сырость раздражала хозяина. Нынче с утра он постарался всыпать побольше угля в жаровню, чтобы хорошенько просушить помещение. Посидеть у жаровни собрались только сегодня — в виде исключения. Хёбу молча палочкой чертил на золе письмена, а гость внимательно следил и кивал, когда в горшке появлялся очередной иероглиф.

— Ну, все понял? — требовательно бросил Хёбу, кончив писать.

— Так точно.

Гость склонил голову в учтивом поклоне. Одежда на нем была ветхая и рваная, но по манерам можно было признать в госте человека отважного и незаурядного.

Покосившись на серое небо, просвечивающее за стекающими со стрех дождевыми струями, Хёбу чуть слышно пробормотал:

— Вот ведь зарядил…

Эти упавшие в никуда слова косвенно были связаны со следующим вопросом, обращенным к гостю:

— Когда отправляешься?

— Да сегодня вечером.

— Дело важное. Ты уж постарайся там, — вымолвил Хёбу с такой теплотой в голосе, будто хотел похлопать гостя по плечу.

Когда гость ушел, Хёбу наведался в отхожее место, а на обратном пути зашел в баню. Там уже топили, готовя ванну-фуро, и в лицо ему пахнуло паром, смешанным с древесным ароматом. На крышке ванны дремали, свернувшись клубочком, три кошки, неизвестно когда пробравшиеся сюда. Заслышав шаги, они приоткрыли глаза и посмотрели на хозяина. Заметив, что крышка ванны в одном месте слегка отогнулась, Хёбу нагнулся и поправил ее. Потом почесал брюхо одной из кошек, которая блаженно раскинула лапы, перевернувшись на спину.

— Ну, хорошо, небось, тебе? — обратился он к кошке, будто к человеку.

Та широко зевнула в блаженной истоме. Дождь мерно барабанил по крыше. В бане было жарко. Хёбу, почесывая пальцами мягкую шерстку, сам от удовольствия прищурился, но в это время в голове его, должно быть, метались, словно взметенные порывом ветра, тревожные мысли, и зрачки беспокойно перебегали с места на место. Во дворе раскачивались под дождем отяжелевшие от влаги кроны деревьев и слышался монотонный звук бьющих о землю капель.

Увидев, что кошка снова уснула, свернувшись клубком, Хёбу убрал руку. Выходя из бани, он тихонько отворил дверь. Направляясь к себе в комнату, вышел в коридор и там столкнулся с самураем, который его разыскивал.

— Пожаловал господин Мацубара.

— Мацубара? — переспросил Хёбу, сдвинув брови.

Татию Мацубара был доверенным порученцем Кодзукэноскэ Киры.

— Скажи, пусть подождет! — сухо сказал Хёбу.

Не оборачиваясь, он прошел к себе в комнату, присел к хибати и снова взял палочку для перемешивания углей. Сам процесс письма на золе его успокаивал. Он что-то писал, стирал, снова записывал то, что приходило в голову, словно студент в классе перед исписанной доской, упорно доискивающийся решения задачи. От тяжких раздумий на лбу его, склоненном к жаровне, выступили глубокие морщины, лицо омрачилось.

Тем временем Татию Мацубара ждал хозяина посреди просторной пустой гостиной.

— Извините, что задержался, — сказал Хёбу, появляясь наконец в гостиной после того, как достаточно долго продержал гостя в ожидании.

Опустившись на татами, он хлопнул в ладоши и велел молодому прислужнику-самураю принести горячего чаю.

— Льет как из ведра!

— Да уж… — согласился гость, слегка приподнявшись на коленях. Похоже было на то, что у него срочный разговор.

— Тут у нас не то что в центре города. Дороги ни к черту не годятся, так что ежели дождь зарядит дня на три, то потом еще дней пять по улице не пройдешь!

Сделав это глубокомысленное замечание, Хёбу предложил гостю чаю, который как раз только что принесли.

Татию взял чашку в ладони, но при этом явно не мог усидеть на месте и все порывался прервать разглагольствования хозяина.

— Что его светлость? Здоров ли?

— Благодарствуем. Вот как раз сегодня они просили меня к вам наведаться и узнать, как там…

— А-а!

— Его светлость беспокоятся, требуют выяснить обстановку.

— Это где же — «там»? — переспросил Хёбу и уточнил: — Обстановку в Ако, что ли?

— Да, ну, вообще… В смысле, сдадут все-таки замок или будут оборонять?

— А-а… Тут ясности нет, так что сколько ни пытайте, все равно я ответить затрудняюсь. Только это вас тревожить не должно.

— Но как же… Его светлость, когда будет слушать мой доклад, наверняка станет выспрашивать подробности. Он был чрезвычайно обеспокоен, не замышляют ли они там мести. Каждый раз, как заходит об этом разговор, его светлость говорит, что тут затронуты интересы всего нашего клана, и тут уж только на вас остается уповать…

— Знаю, знаю, — кивнул Хёбу. — Но тут не все так просто — мы ведь имеем дело с другим кланом. Мы не сможем составить правильного представления о том, что происходит в Ако, если не понаблюдаем некоторое время за развитием событий. Сегодня, во всяком случае, мои сведения не подтверждают слухов о том, что они решили все как один пасть на стенах замка. Однако даже если они заявят о своем решении сдать замок, не стоит, наверное, так уж беспокоиться по поводу возможной мести. Народ ведь нынче измельчал — самураи уже не те, что были лет двадцать-тридцать тому назад. Тем более, наказание было определено по высочайшему повелению… Думаю, не стоит принимать все это близко к сердцу. Даже если у них там в толпе и найдется двое-трое готовых пойти на крайности, что они могут вам сделать, какие-то несчастные ронины? Нет, если пойдет шум да звон насчет предполагаемых планов мести, над вами же народ и будет смеяться.

— Да, но его светлость…

— Вам, людям из ближайшего окружения его светлости, не следует выносить скоропалительных суждений о таких вещах. Вам надо его успокоить, ободрить. Мы тут, конечно, постараемся разведать все, что можно, однако пока толком не видать, что там творится в горах и что на море.

— Оно, конечно, так…

В сущности сам Татию, как и Кира, явно побаивался слишком быстрого и неожиданного развития событий. Хёбу с неудовольствием отметил про себя этот факт. Татию умолк. Хёбу некоторое время наблюдал за ним холодным взором, затем, отвернувшись в сторону, медленно промолвил, словно нанося последний удар:

— Надеюсь, мы договорились. Главное — не поднимать шума. Хуже не придумаешь, если люди, к делу прямо не причастные, будут раздувать эту проблему. Вот вы, прошу прощенья, — если бы вы поменялись местами с ронинами из Ако, стали бы вы строить теперь планы мести?

Татию, смешавшись, кисло улыбнулся. Нет уж, едва ли такое возможно — это последнее, о чем он мог бы помыслить в сей земной юдоли.

Хёбу, подавив невольную улыбку, ощутил в душе глубокое презрение к своему собеседнику. Неужели этот трус не понимает, что позорит себя перед ним, Хёбу Тисакой?

В эту минуту явился юный самурай и вручил Хёбу секретное донесение от Хаято. В него была вложена пресловутая копия письма Кураноскэ. Извинившись перед гостем, Хёбу прервал беседу и внимательно дважды прочитал сначала послание от Хаято, а затем и письмо Кураноскэ. Он тоже счел, что, если замок будет сдан без боя, это свидетельствует только о наличии плана мести у ронинов из Ако. Хёбу предвидел такой вариант и раньше, так что теперь в душе у него шевельнулось чувство: «Ну, вот оно!»

Татию Мацубара не сводил подозрительного испытующего взора с хозяина, будто пытаясь по лицу его догадаться, что за письмо тот читает. Однако ничего особенного увидеть ему не довелось: Хёбу невозмутимо прочитал оба письма и, как ни в чем не бывало скатывая их в трубку, вновь с приветливой улыбкой обратился к гостю:

— Конечно, если бы ваш господин погиб по чьей-то вине, вы бы, наверное, стали думать о мести. Однако в данном случае, поскольку приказ о наказании исходил от самого повелителя, помышлять о мести было бы равносильно намерению обратить меч против высшей власти, против самого сёгуна. А это уже бунт! Самураи, состоящие на службе, к такому заговору не примкнут. Так ведь? Вы что же, думаете, что ронины из Ако, ни на какой регулярной службе не состоящие, на что-то такое способны?.. — словно рассуждая про себя, спокойно заметил Хёбу.

Всей своей умиротворяющей манерой разговора он словно по-прежнему давал понять собеседнику, что любые планы мести неосуществимы.

— Ну-ну, пожалуй… — кивал в ответ Мацубара, под впечатлением от убежденности хозяина постепенно проникаясь мыслью о том, что какие бы то ни было планы мести и впрямь нереальны. Хёбу был не слишком красноречив, но от его слов веяло непоколебимой уверенностью.

— Ну, уж извините, коли так. А ведь я тоже… — начал было Татию и, невольно переходя на озабоченный тон, заглядывая в лицо собеседнику, спросил:

— Так вы полагаете, что ни при каких обстоятельствах?..

Хёбу, нисколько не меняя выражения лица, отрывисто бросил:

— Я этого утверждать не могу.

— Как?!

— Что вы хотите? Как я уже не раз отмечал, речь идет о другом клане…

Это заявление полностью опрокидывало все оптимистические прогнозы, только что сделанные самим же Хёбу. Татию, которого хорошенько поводили за нос, с ошарашенным видом уставился на собеседника.

— Нельзя сказать, что такое вообще невозможно. Есть один хороший способ предотвратить месть…

— Да?!

Хёбу изумленно наблюдал, с каким трепетом Татию ждет продолжения.

«Ага, — подумалось ему, — рыльце-то в пушку!»

— Все зависит от того, как его высочество распорядится относительно будущности дома Асано: сохранится ли клан или ронины, оказавшись безо всякого вспомоществования, вынуждены будут обивать пороги в других кланах в поисках пропитания. Пока люди сыты, они будут помалкивать. Если же в брюхе пусто, они звереют, становятся хуже бешеных собак.

— Может быть, в данном случае это и верно, но таковы государственные устои… — Хёбу продолжал с суровой непреклонностью. — Чем больше шансов на то, что дом Асано выстоит и сохранится, тем меньше вероятность попыток мести. Это непреложная логика. Ведь наверное, можно найти какой-то способ подсказать такое решение его высочеству? Если же сохранить весь дом Асано не удастся, то хотя бы каких-нибудь пять человек из клановой верхушки во главе с Кураноскэ… Пусть бы их по высочайшему распоряжению приютили на достойных постах в других кланах. Я просил бы вас, сударь, передать мою рекомендацию его высочеству. Не стоит думать, что через это можно легко перешагнуть. Бродячая собака всегда будет скалить на людей клыки.

Удивительные речи вел старший самурай дома Уэсуги. Выходило, что он заботился о пропитании ронинов из Ако?

Когда гость ушел, Хёбу снова в невеселом настроении вернулся к себе в комнату. Он присел было к жаровне, но у хибати было слишком жарко, и Хёбу лег ничком на циновку. Вытащив из рукава давешнее письмо Хаято, вновь внимательно перечитал послание, затем так же тщательно пробежал глазами копию письма Кураноскэ.

— Н-да… — вздохнул он.

Теперь он еще более, чем раньше, был убежден, что такой человек, как Кураноскэ, должен был вынашивать план мести. Конечно! Во всяком случае, — рассуждал Хёбу, — если бы я был на его месте, я бы, безусловно, так и поступил. Только не стал бы писать столь неосмотрительного письма.

Лицо Хёбу немного прояснилось. Он испытывал чувство превосходства. «Пока что борьба тяжеловесов, кажется, идет так, как я предполагал, по моим правилам! — сказал он себе. — К тому же я могу использовать кое-какие особые приемы…» Он перевернулся на спину, уставившись в потолок. Губы тронула легкая улыбка, но тут же исчезла. Перед его мысленным взором всплыл образ Татию Мацубары, поспешающего сейчас к подворью Киры.

— Этот болван! — сорвалось с уст старого воина.

И его светлость… Хёбу отчетливо представил внешность Кодзукэноскэ Киры. Тут же вспомнились и две другие, похожие друг на друга худощавые костистые фигуры — господин, его светлость Цунанори, и его сын. Хёбу нахмурился.

— Опасное это дело, опасное! — кожей чувствовал он. — Если бы они все поручили мне, у нас были бы все шансы на победу в этом матче сумо. Если же досточтимые сюзерены, старший и младший, будут гнуть свою линию — как бы еще больше прижать дом Асано…

Наверное, Кураноскэ на это и рассчитывает. Да какое там «наверное»! Наверняка! Если имеешь дело с ронинами, которые лишились службы и карьеры, с человеком, отрешившимся от мира, который готовится бросить вызов всему огромному клану, живущему на сто пятьдесят тысяч коку жалованья — в схватке с таким противником определенно проигрывает клан. Тут если и победишь, можно так запачкаться, что не отмоешься… Во всяком случае нельзя сказать, что могущественный клан Уэсуги неуязвим и не может дать трещину. А именно этого, по-видимому, и жаждет противник.

Взять хоть меня, — рассуждал Хёбу. — Я, конечно, не промах, но ведь получается, что тут только на себя и можно надеяться. Сюзерен мой молодой родителя с детских лет привык чтить. Естественно, оба сразу же приходят в ажитацию, когда дело касается отца или сына. И в этой сложной ситуации я, капитан судна, должен сам взять руль и править к безопасному берегу. Ну что ж, попробуем! Да кто он такой, в конце концов, этот Кураноскэ со своими присными?!

Хёбу тяжело поднялся с циновки. Он ощущал мощный прилив сил и энергии, ему не сиделось на месте. Заложив руки за спину и победоносно выпятив грудь, он вышагивал вдоль и поперек по тесной комнате, словно барс в железной клетке.

В Ако уже послано больше десятка соглядатаев. Все людишки проворные и пронырливые — сам отбирал. Расхаживая по комнате, Хёбу прикидывал, как заставить своих шпионов работать еще лучше. Дождь внезапно прекратился, и проглянувшее сквозь тучи солнце высветило каждый листик на ветвях деревьев в саду. Хёбу вышел в коридор, постоял. Через сад, осторожно ступая по мокрой земле, протрусила кошка-мать.