Кураноскэ очнулся от сна и еще некоторое время, во власти дремы, лежал неподвижно, не открывая глаз. Рядом с собой он ощущал округлое изящное женское колено. Выпроставшееся из-под халата колено источало живое телесное тепло. Он лениво открыл глаза и взглянул на смазливое белое, словно цветок, личико обладательницы чудесного колена, которая сладко спала рядом. Он совсем не замерз — спасибо девице, которая укутала его полами просторного кимоно. В комнате витал аромат орхидей и приторный запах пудры. Похоже было, что час уже поздний. Уже не так громко и назойливо доносились с улицы треньканье сямисэна и громыханье барабана. В городе, объятом осенней мглой, смутно мерцали фонари сквозь росную капель. «Ночь обещает быть лунной, ясной…» — подумалось Кураноскэ. Однако глядя на этот сияющий диск, он не мог до конца осознать, что любуется луной в пору ранней осени. Ночной воздух был густ и крепок, как доброе сакэ, а луна светила ярко, как поздней весной.

От выпитого вина его еще больше клонило в сон. Вот уже пять дней, как он ночует вне дома. Сначала три дня напролет беспробудно пил в трактире в Сюмокумати, потом вызвал паланкин и велел доставить его в этот дом терпимости.

Здесь был другой мир. Он созвал девиц, велел им плясать по случаю праздника Бон. Пока смотрел, сам увлекся, вскочил и пошел плясать, вместе со всеми взмахивая руками. Когда же это было? Вчера вечером? Или сегодня ночью? Да не все ли равно!

Вино, вино… Женщины…

Вот и сейчас рядом с ним лежит, разметавшись во сне, красотка Югири: лицо раскраснелось, руки раскинуты, златотканый пояс-оби слегка прикрывает округлые нежные бедра.

— Господин Ходок! — позвала девушка шепотом. — Господин Ходок!

— Что там еще? Гости ко мне? Если гости, спровадь их по-хорошему!

Так он продолжал сонно бормотать и приговаривать, словно старик, нежащийся в горячей ванне.

Насчет гостей было более или менее понятно, кто это. Конечно, повадились сюда ходить какие-то ронины без роду без племени… Такие уже не раз приходили и твердили все одно и то же. Только одно их интересует: будете ли вы мстить заклятому врагу? Приходится с этими безродными ронинами встречаться, и каждый раз только и ждешь, когда они перейдут к своему главному вопросу. Это все китайцы придумали такое определение: «заклятый враг», а японские самураи, молодцы, подхватили и стали твердить наперебой. А по мне, так выражение это плоское и смысла в нем мало… В общем, тут все ясно. Пусть только еще придут, я им все скажу!.. Ну, пью, ну, с женщинами развлекаюсь — что здесь плохого? Когда же наконец он разделается с «заклятым врагом»? Да как-нибудь потом, попозже… До той поры я сам распоряжаюсь своей плотью. Да будь ты хоть синтоистский жрец и заведи жену — что здесь такого?! Вот и я… Что тут особенного? Ну, пусть тело все пропахло пудрой — что бы я ни сделал, достаточно одной ванны, и вся грязь бесследно сойдет. Разве не так? И нечего обо мне заботиться. Можете сами себе выбрать по девице. А кто этого не делает, тот дурак!

Югири утомленно, лениво повернулась на бок. Кураноскэ попросил передать ему трубку.

— Ну что, все никак? — нетерпеливо спрашивал хозяина заведения соглядатай Янагисавы, Синноскэ Аидзава, пришедший из Эдо. Вместе с «дядюшкой» Ивасэ они обосновались на отшибе, в Масуе, и вот уже довольно давно пытались добиться свидания с Кураноскэ, осаждая хозяина заведения, в котором обретался бывший командор клана Ако. На все их домогательства хозяин отвечал, что Кураноскэ в тяжком похмелье и изволит отдыхать, просит зайти в другой раз. Аидзава и Ивасэ заявили, что делать им все равно больше нечего и потому они будут ждать, пока его милость протрезвится и придет в себя.

Старая столица была богата добрым вином и красивыми женщинами. Поскольку Кураноскэ, за которым им велено было приглядывать, ушел из дому и перебрался в веселый квартал, обоим шпионам оставалось только самим последовать его примеру и отдаться радостям этого странного мирка.

— Неплохая у нас работенка! — шутил Аидзава. Его напарник только криво улыбался в ответ.

День за днем они шлялись по тем же злачным местам в Симабаре, где проводил время Кураноскэ, выведывая все, что возможно. О том, как и где развлекается Кураноскэ, можно было из первых рук узнать от завсегдатаев злачных мест. О нем много толковали в веселых кварталах. Не было в домах терпимости Киото такой девицы, что не знала бы Ходока, Большого Ходока, как его здесь называли. Рассказывали, что гуляет он на всю катушку. Однако же могло быть и так, что все это делается только для отвода глаз… Главное, на что следовало обратить внимание шпионам, были, конечно, связи Кураноскэ с другими ронинами из дома Асано. Тут-то и крылся ключ к истинным намерениям бывшего командора.

Тем не менее, как могли, к собственному удивлению, заключить соглядатаи из своего недолгого, но весьма насыщенного пребывания в императорской столице, контакты между Кураноскэ и прочими ронинами были редки и поверхностны. Никаких сходок не наблюдалось. Кое-какие старые знакомые наведывались иногда к нему в усадьбу, но только для того, чтобы скоротать досуг за партией в го и побаловаться чайком. Выглядели такие посещения вполне мирно — как и подобает встречам ронинов, оставивших службу и удалившихся на покой.

— Ну, что ты об этом думаешь? — спрашивал Аидзава.

— Не знаю, — отвечал Ивасэ, — но со временем поймем… Если он только дурака валяет, хочет нас отвлечь, то так и дальше будет продолжаться… Нет, надо нам все-таки с ним самим встретиться и поговорить, а?

Придя к такому выводу, в тот же вечер оба отправились разыскивать Кураноскэ, чтобы наконец рассеять свои сомнения.

— Ну, так как же? — настаивал Аидзава. — Неужто он до утра так и проспит? Будь любезен, хозяин, сходи еще разок к нему.

— Ох, сударь, и не просите! — отнекивался хозяин. — Вы его не знаете, лучше к нему сейчас не соваться…

— Да ты скажи, что, мол, тут два самурая дожидаются — мечтают, мол, встретиться с его милостью Оиси, командором славного рода Асано… Ты уж распиши там, хозяин, уговори его. А ежели все-таки велит ждать, ну что ж, придется ждать до утра, — мягко, но настойчиво втолковывал хозяину Ивасэ.

С верхнего этажа донесся женский голос:

— Ой, глядите-ка, господин Ходок! Там овод!

Аидзава и Ивасэ переглянулись.

— Ничего, он тебя не съест! Ха-ха-хах-ха! — рассмеялся в ответ Кураноскэ. — Что там, гости ко мне, говоришь? Ну, ты проведи их там, Рокубэй, я сейчас!

Как видно, Кураноскэ пребывал в прекрасном расположении духа. Аидзава прислушивался с холодной усмешкой, но при этом почтительно выпрямился.

Раздвинув сёдзи, в комнату вошел благодушного вида мужчина средних лет, внешностью похожий на купца, отошедшего от дел. По сонному, мутному взгляду и сивушному перегару ясно было, что за вечер выпито немало.

— Разрешите… — Аидзава и Ивасэ привстали было с подушек, намереваясь приветствовать вошедшего по всем правилам, но тот отмахнулся:

— Бросьте вы это!

— Мы, с вашего позволения…

— Что-что? С нашего позволения? Какие церемонии! Да ваши имена мне не особо и нужны. Я и так знаю, кто вы такие, да-с! — заявил бывший командор. При этом руки его, по форме положенные на бедра, неловко соскользнули, он качнулся вперед и чуть было не рухнул ничком.

— Ха-ха-ха-ха, — разразился он оглушительно громким хохотом.

Аидзава и Ивасэ, услышав, что Кураноскэ «и так знает, кто они такие», были несколько огорошены. Что уж такого смешного нашел в их визите Кураноскэ? Его беспричинный хохот смущал их, путал планы, невольно порождая атмосферу зловещей напряженности. И Аидзава, и Ивасэ, сидя лицом к лицу со своим хмельным собеседником, сами не понимая, почему, чувствовали, как их охватывает странная тревога. Что он хотел сказать? Или он действительно все о них знает? Аидзава, по молодости, внутренне весь сжался под этим суровым взором.

Кураноскэ с трудом снова принял вертикальное положение, однако прямо сидеть так и не мог, покачиваясь из стороны в сторону. Казалось, он сейчас снова завалится и больше уже не встанет. Судя по всему, бывший командор был пьян в стельку.

Однако вправду ли он так пьян, как хочет казаться?

Стреляный воробей Ивасэ со скептической улыбкой внимательно наблюдал за происходящим, не сводя глаз с Кураноскэ. Нашарив трубку, он уже было поднес ко рту чубук, как вдруг Аидзава выпалил:

— Это позор!

Он уже хотел вскочить и удалиться, когда Ивасэ остановил его:

— Постой, постой! Мы же сами виноваты — разбудили человека, когда он спал во хмелю. Явились, можно сказать, не к месту и не ко времени. Ты же сам ведешь себя как мужлан неотесанный.

— Мужлан? Кто мужлан?! — громко вопросил Кураноскэ, все еще глядя в пустоту невидящим взором. — А что, Хаяно, и ты, Тикамацу, как насчет винца? Не пропустить ли нам по стопке?

Хаяно? Тикамацу?.. Кто это? Не иначе как Кураноскэ принимает их за кого-то еще?..

Нет, все-таки, как ни напейся… Пожалуй, он все же прикидывается пьяным — слишком уж это нарочито, неправдоподобно…

— Да уж, право, и не знаю, — отвечал Ивасэ. — Однако ж вы, ваша милость, нынче вечером уже изрядно изволили выпить. Не побоитесь еще принять?

— О чем разговор! Ну, коли уж свалюсь замертво, так похороните меня, только и всего! — захохотал Кураноскэ.

Чарку он при этом держал неуверенно, рука подрагивала. Хозяин сделал глазами знак девочке-служанке, стоявшей рядом с бутылочкой сакэ, и та налила захмелевшему гостю неполную чарку. Заметив это, Ивасэ решил, что надо воспользоваться случаем и вусмерть упоить командора. Они с Аидзавой наперебой принялись усердно подливать сами и подставлять свои чарки.

Кураноскэ меж тем сидел будто в полусне, сознание его явно было затуманено, только рука механически двигалась, поднося очередную чарку ко рту. Однако от собутыльников он не отставал. Вдруг, очнувшись, он с удивлением воззрился на обоих гостей, будто неожиданно обнаружив перед собой совершенно незнакомые лица. Должно быть, он и в самом деле до сих пор принимал посетителей за Хаяно и Тикамацу.

— Хо! — изумленно изрек Кураноскэ, недоуменно всматриваясь в обоих приятелей, будто собирался насквозь просверлить их взглядом.

— Это… Это уж чересчур!.. — пробормотал он, неуверенно вставая и шаря вокруг рукой, чтобы не упасть. — Я, кажется, ошибся комнатой… Черт знает что! Напился вдрабадан!

— Да нет, чего уж там… — остановил подгулявшего командора Ивасэ, когда тот совсем уже было встал.

Хотя обоих лазутчиков все еще не покидало ощущение, будто их морочит своими чарами лиса, но тут им впервые стало очевидно, что объект их наблюдения и впрямь пьян.

— Мы, конечно, с вашей милостью раньше не встречались… Но притом мы все-таки не совсем уж посторонние и тут мы не случайно оказались… Прослышали, что здесь обосновался славный командор клана Ако. Ну, думаем, другого случая его повидать, может, и не представится, вот и упросили, значит, хозяина, чтобы он вас позвал… Поверьте, ничего плохого мы не имели в виду, и ни в чем тут для вас бесчестья нет.

— М-м… да?

Кураноскэ, похоже, был все еще изрядно озадачен. От него разило перегаром — запах напоминал переспелую хурму.

— Нет, я тут так беспардонно… Просто черт знает что… Первый раз встречаюсь с людьми — и в таком виде… Мне, право, совестно. Вы уж не обессудьте, господа. Официальное знакомство оставим на завтра. Вот ведь, до чего доводит пьянство… Обознался! Простите великодушно!

Кураноскэ еле стоял на ногах, раскачиваясь вперед и назад, чуть не падая, то и дело будто собираясь позвать на помощь и обводя присутствующих замутненным взором.

«Неужели сейчас уйдет?!» — подумал Аидзава.

Ивасэ, будто прочитав его мысли, сказал:

— Ничего страшного. Ну, выпили лишнего — с кем не случается?! Мы же, в сущности, сами напросились. Уж так хотелось вблизи посмотреть на прославленного Кураноскэ Оиси! А то, что вы в подпитии, так ничего такого тут и нет… Отдыхайте себе на здоровье! Кстати, мы так и не представились. Я, с вашего позволения, Тодзюро Одагири из клана Цуяма, что в краю Саку, а это…

— Э-эт-то все завтра… Что вы тут сейчас мне ни скажете, я все равно не упомню, кто есть кто. Мне, право, неловко, что в таком виде вас встречаю… Слышь, хозяин! Эй, есть там кто-нибудь?! Я извиняюсь, конечно… Когда пьешь беспробудно семь дней и семь ночей подряд… Ха-ха-ха-ха-ха.

И впрямь, Кураноскэ, видно, был уже на пределе. Прислужники заведения, которые давно уже с неодобрением и досадой безмолвно наблюдали за своим запойным клиентом, рысью примчались на зов помочь ему подняться на ноги. Бедняга, как видно, был совсем готов и, пока его не подхватили с двух сторон под мышки, даже головы был не в силах поднять. Когда Кураноскэ наконец удалось оторвать от циновки и приподнять, руки и плечи у него обмякли, будто в них вовсе не было костей, и он бессильно повис, навалившись на прислужников. С шумом и гамом его поволокли по коридору, ухватив за руки и за ноги.

Ивасэ и Аидзава, позабыв зачем пришли, с невольной гримасой отвращения наблюдали эту сцену. Слушая, как затихает в конце коридора поднятый прислужниками гвалт, они озадаченно посмотрели друг на друга.

— Черт его разберет! — буркнул Ивасэ, и на лице его при этом отразилась крайняя степень недоумения.

На следующий день, когда время уже близилось к полудню, под самым висячим помостом храма Киёмидзу, чья пятиярусная пагода четко вырисовывалась на фоне чуть тронутого красками осени неба, Аидзава и Ивасэ вместе с юнцом-вакасю по имени Кюбэй из того самого чайного домика, которого они прихватили с собой из веселого квартала Симабара, сидели в корчме на рогожных подстилках и неторопливо потягивали из чарок сакэ.

— И что же, он так всегда вусмерть напивается? — осведомился Аидзава, имея в виду, конечно, Кураноскэ.

— Так точно, сударь. Пьет все без разбору, а потом, бывает, такое несет, что ужас…

— М-м… да, любопытно… — пожал плечами Аидзава.

— Бывает, такое загнет иногда — умора да и только! — продолжал со смехом Кюбэй. — Ежели уж пить, говорит, то именно как я, чтобы, значит, в стельку, а так-то все одно притворство. Когда, говорит, пьешь, то все тяготы нашего бренного мира, значит, забываешь и ничего на свете не боишься. Вот оно где, говорит, райское блаженство! Так и вещает все время. А ежели к нему заглянуть, когда он пьет, то и впрямь видно, что блаженствует человек…

Аидзава и Ивасэ молча слушали разглагольствования развратного юнца, не зная, что и думать.

Из рощицы доносился плеск воды — это падали с высоты струи священного ключа Отова. На каменных ступенях нежилась в солнечных лучах стая голубей. Шумные толпы паломников, кишевшие здесь в погожие летние дни, уже схлынули, а до появления осенней смены пилигримов оставалось еще некоторое время. Вверху на помосте виднелась чья-то одинокая фигура, а внизу было на удивление безлюдно и тихо.

Однако оба приятеля помалкивали вовсе не оттого, что благостный пейзаж навел их с похмелья на лирические раздумья. От этого малого, выросшего при доме терпимости, порочного и хитрого, они надеялись услышать что-нибудь существенное, что бы подтвердило их подозрения, но увы, откровения юнца их надежд не оправдали. Друзья были разочарованы и несколько обозлены.

— Ты пей, пей еще, не стесняйся! — приговаривал Ивасэ, подливая в чарки сакэ. — Нет, но до чего же забавный тип! Я как вчера с ним повстречался впервые, так, можно сказать, прямо влюбился. Слыханное ли дело, чтобы командор самурайского клана вдруг превратился в такого гуляку и забулдыгу! Да, личность, можно сказать, незаурядная… При том, что повсюду только и толкуют, будто он замышляет мстить за своего господина… Тогда выходит, что он эти два пути разделил окончательно: путь вассальной верности и долга чести отделил от своего пути загула и кутежа… Человек заурядный на такое уж точно не способен. Ты со мной согласен?

— Согласен. Во всяком случае, я-то мог бы выбрать только что-нибудь одно. Для такого «искусства владения двумя мечами» нужна особая закваска.

— Ну и что бы ты выбрал, если бы тебе надо было честь соблюсти?

— Я бы жил только одной мыслью: как отомстить врагу.

— Ха, ну да, так бы и следовало. Опять же, так оно легче всего получается. А вот чтобы и врага достать, и все удовольствия испробовать без остатка — это дело нелегкое. Посмотрел я на его милость Оиси вчера вечером и вижу, что, хоть он и в беспробудном запое, а духом крепок. Для такого человека никакой запой не помеха: если надо, он в решительный момент всегда остановится, возьмет себя в руки. Нет, я знаю, что у него на уме. Он хоть и кажется вусмерть пьяным, а сердцем-то трезвехонек!

— Ну, мне так не кажется. Если бы он вчера вечером догадался, что мы лазутчики и явились сюда разведать обстановку, он бы должен был на нас броситься с мечом, постараться заколоть на месте. Едва ли он был бы так беспечен, если бы на уме у него была месть.

— Нет, ты не прав! Когда придет время, он вмиг очнется и станет снова самим собой. Разве не так? Или ты считаешь, что я неверно понял его истинную сущность?

— Хе-хе, — с озадаченной физиономией протянул юнец, — а ведь и верно, так оно и есть! Он сам однажды точно так и сказал. Тут один ронин к нам приходил, тоже, значит, развлекался и все хотел с его милостью Оиси встретиться. Вот когда они наконец встретились, его милость так ему и сказал.

— Ого! — сразу встрепенулись Аидзава с Ивасэ.

В этот момент, сойдя по каменной лестнице с помоста, в корчму зашел внушительного вида самурай и опустился на сиденье из рогожи. Для обоих приятелей появление незнакомца было крайне нежелательным обстоятельством. Если бы они к тому же знали, с кем имеют дело, то, вероятно, и вовсе пришли бы в полное смятение, поскольку самурай был не кто иной, как изменивший до неузнаваемости внешность загадочный Нищий — тот самый, что накануне передачи замка беспощадно расправился с пробравшимися в Ако шпионами Уэсуги.

Хотя личность самурая была им незнакома, Ивасэ слегка кивнул на пришельца, приподняв подбородок и призывая к осторожности.

— Ну что ж, — промолвил он. — Сколько там времени-то? Нам уж пора, пожалуй, восвояси. Путь, поди, не близкий. Пойдем, что ли! Эй, хозяюшка, подай-ка счет!

Кюбэй, которого прервали на самом интересном месте, не мог взять в толк, что происходит, и только озадаченно таращил глаза на Ивасэ и Аидзаву. Самурай тем временем встал и придвинул к себе с дальнего края стола поднос с курительным прибором, наблюдая краем глаза за соседями.

В тот же вечер наемный паланкин, покинув пределы квартала развлечений Гион, достиг окраины Киото и углубился в залитую лунным светом безлюдную аллею. Некий самурай, который давно уже следовал за носильщиками по пятам, как тень, оглянувшись по сторонам и убедившись, что прохожих на дороге не видно, резко ускорил шаг и вскоре нагнал паланкин.

— Эй! — его резкий окрик прозвучал как команда остановиться.

Носильщики удивленно оглянулись и увидели дюжего самурая в глухом клобуке, закрывавшем голову и лицо. Лезвие обнаженного меча зловеще сверкнуло у них перед глазами. Швырнув на землю паланкин, носильщики не раздумывая опрометью бросились наутек.

— Ой-ой-ой! — донеслись всхлипывания из паланкина, в котором оказался собственной персоной юнец Кюбэй, приписанный к дому терпимости Масуя.

С утра Ивасэ и Аидзава увлекли его с собой, и вот теперь, заглянув по дороге от храма Киёмидзу в Гион, он возвращался к себе в заведение.

— Вы что творите! — завопил Кюбэй, должно быть, обращаясь к носильщикам. — В кои веки довелось приятно провести время, так нет, надо все испортить! Я же головой… Ох!!

Осекшись на полуслове, несчастный с ужасом воззрился на сверкающий клинок, который вплотную приблизился к занавескам паланкина. Переведя глаза чуть выше, он увидел перед собой могучую фигуру владельца клинка.

— А-а-а-а! — не своим голосом взвыл Кюбэй.

— Тихо ты! — осадил его незнакомец. — Жизни тебя лишать я не собираюсь и деньги твои мне тоже не нужны. Разговор к тебе есть. Ну-ка выходи!

— Ох, нет! На помощь! На помощь!.. Вы, сударь, обознались! Меня звать Кюбэй, я из заведения Масуя…

— Ты-то мне и нужен, Кюбэй. Вылезай, кому сказано! Поговорить надо.

— Да, но как же…

— Да не бойся, тебе говорят! Если б я тебя прикончить хотел, небось, легче всего было бы тебя прямо в паланкине и приколоть. Ткнул сверху — и дело с концом… Ну, вылезай, что ли!

Дрожа от страха, Кюбэй вылез наконец из своего укрытия и присел на корточки. Два глаза в прорези клобука глядели на него с недоброй усмешкой.

— Разговор у нас будет нехитрый. Ну-ка выкладывай, о чем тебя расспрашивали те двое сегодня в Гионе?

Самурай говорил мягко, но в голосе его слышалась металлическая нотка — словно звякнул обо что-то вдалеке клинок острого кинжала. Вакасю от страха почти лишился дара речи.

— Ну, те два типа тебя забрали из твоего заведения у Киёмидзу, привели в Гион, и там вы за чаркой сакэ разговорились, так? Давай, выкладывай все без утайки!

— Да ведь…

— Что, небось, велели никому не говорить? Ладно, я понимаю — останется между нами.

Кюбэй слегка приободрился, поняв, что убивать его не собираются. Дрожащим голосом он поведал, о чем расспрашивали его два любопытствующих гостя. Как показалось Кюбэю, оба они были на стороне Кураноскэ, о нем только и беспокоились — потому и расспрашивали о том, как именно он гуляет в веселом квартале. Ну вот, пришлось все рассказать… Спрашивали, кого Кураноскэ к себе приводит, от кого письма получает. Интересовались, бывает ли так, что получит письмо — и сразу, не читая, спрячет? И еще много чего расспрашивали…

— Ага! — самурай, судя по всему, был доволен. — Ну, а потом они тебя о чем-то попросили?

— Да, — пролепетал Кюбэй.

— Говори! — грозно потребовал самурай, для острастки на всякий случай взмахнув мечом.

— Ну, они, значит, говорят, мол, мы союзники его милости Оиси. Опасаемся, мол, как бы он в запое не забыл о своем самурайском долге чести, и хотим за ним со стороны, что ли, присматривать. И тебе, мол, хотим кое-какие дела поручить, так что ты тоже, значит, с нами заодно будешь. Вот, в общем-то, и все.

— Небось, денег тебе дали?

— Как же, дали. Помилосердствуйте, сударь…

— Передо мной тебе извиняться нечего. Я тебе сам еще хочу приплатить.

Заявление самурая совершенно огорошило его собеседника.

— Однако не задаром, — продолжал незнакомец. — Есть для тебя поручение. Если только те двое еще заявятся и будут у хозяина вашего заведения что-нибудь расспрашивать, ты сразу мне дай знать, понял? А я уж потом скажу, что дальше делать.

Кюбэй удивленно воззрился снизу вверх на незнакомца.

— А вы-то сами, сударь, кто будете?..

— Я-то? Не беспокойся, я-то уж точно его милости Оиси союзник. Только уж о тех обязанностях, что тебе эти двое поручили, придется тебе забыть.

Кюбэй никак не мог взять в толк, что имеет в виду его собеседник, но цену деньгам сызмальства знал хорошо и потому ответил с большим жаром:

— Как прикажете, сударь!