Весь день он следил за каждым их движением по всему лесу, звук выстрела у каждого ружья особый, один более взрывной и глубокий, другой резкий и высокий. Арт курсировал по всей длине озера с севера на юг, стреляя из легкого 30 калибрового ружья, потом повернул прямо в глубь суши и к западу мили на две и палил из своего Ремингтона 35. В полдень он еще раз отправился к северу и к полудню описал почти совершенный прямоугольник, возвратившись назад с востока, и, подойдя к озеру у его северной части, берегом вернулся к отправной точке. Самый жестокий огонь он открыл там, где были болота. Время от времени поднимались облака перелетных птиц, их крики различимы даже на расстоянии.

Кен, как он знал, пересек озеро с Грэгом и девушкой и двинулся сначала на северо-восток, потом на восток и, наконец, к юго-западу в обратную сторону, замкнув, таким образом, свой дневной треугольник и попав к точке встречи с Грэгом. Один раз ему даже удалось рассмотреть Кена, когда тот поднялся на гряду похожий на муравьиное пятнышко, за которым следовало другое. Таким образом он узнал, что Кен взял девушку с собой. А зная Кена, Грэга и Арта, он также знал, что Арту, она скорее, всего ни к чему, и что Кен и Грэг, скорее всего, разыграли, кто возьмет ее с собой.

Охотничьи привычки Грэга совершенно отличались от других. Передвижения его были беспорядочными. Он, очевидно, двигался зигзагами по лесу без всякой мысли, куда глаза глядят. Что ж, такой был характер у Грэга. Хотя он двигался быстро, его выстрелы слышались, по крайней мере, в трех милях, а местность была довольно тяжелой. Грэг был человек грубой силы и мощи и держал себя в превосходной форме.

Со своего наблюдательного пункта на скалистом утесе над старой лесопилкой, немного позднее, он видел Кена, Грэга и девушку, возвращавшихся на закате, изучал их с близкого расстояния с помощью двенадцатикратного бинокля и одни раз через телескопический прицел Люполд своей двустволки Холланд и Холланд. Он разглядывал их незамеченный и они не имели о нем ни малейшего представления. Так же точно он разглядывал узника-мужчину, через кухонное окно хижины, когда тот взбирался на чердак и спускался, чтобы пропилить себе путь к свободе. Да, это было очень плохо для него. В основе своей он был кроликом, у которого не было ни смекалки, ни воли, необходимых для собственного спасения, не говоря уже о спасении девушки. Теперь, после неудачи, его двух, скорее всего, совсем подорван.

Девушка, казалось, была совсем другой. Она появилась, как ягненок, а теперь начинала проявлять признаки поведения львицы. Так, часто случалось с людьми. Несчастье приносит мужество, смекалку, стойкость и неумолимую целеустремленность. Она отправилась с ними на охоту, провела целый день и, возвращаясь в резиновой лодке, находила силы смеяться. Она пытала счастья там, где удача мужчине изменила. Знала ли она, что ее ожидает? Наверное. Она выглядела достаточно обеспокоенной, достаточно подозрительной, чтобы стать, разумной. Сегодня ночью в эту вот минуту она, скорее всего, ублажает их в постели. Их больной, свихнутый, почти гомосексуальный ритуал.

Не так давно был момент, когда в поле его зрения через оптический прицел попала пара ног в брюках, находившихся в гостиной на полу и обрамленных темным окном кухни и дверным проемом. Они торчали откуда-то возле обеденного стола, потом с ними смешались ноги девушки и потом еще одного мужчины, скорее всего, Грэга. Наконец ноги Арта показали, что тот стоит и наблюдает за тем, как остальные пытаются как-то рассортироваться. Пока, наконец, три тела не вкатились в поле зрения, переплетенные вместе и щекочущие друг друга, как дети, безудержно хохоча. Когда они попытались подняться, девушка упала. Она была, очевидно, совершенно пьяна.

Он переборол поднимающееся физическое отвращение, глубоко вздохнул и распрямил свой затекший, подпертый локтями торс. Потом слегка пошевелил ногами, чтобы облегчить закостенелость в бедрах, не сдвигая рук, которые являлись двумя из трех точек опоры для его Холланд и Холланд с низко посаженным оптическим прицелом. Третья точка, откидная подпорка для ствола, была вставлена в расщелину между скалами, из которых было построено его убежище. Он лежал на самой верхушке утеса.

Вот свет в гостиной хижины, мигнув внезапно исчез, и перед ним осталось только слабое мерцание умирающего огня.

Он терпеливо ждал. Опасности больше не было. Только выучка заставляла его делать это, дисциплина, которой он подчинял себя эти годы. Шанс, что они подозревают о его присутствии, был один из миллиона. Но один выстрел из миллиона мог прикончить так же легко, как один из пяти.

С тиканьем проходили минуты, земля становилась холоднее и враждебнее. Поднялся ветер и звезды казались ледяными точками, насмехались. Движение в хижине прекратилось. Ни одна тень не отделялась от передней двери или заднего крыльца.

Он медленно откатился от своей позиции. Боль от восстанавливающегося кровообращения была резкой. Он сел, растирая свои лодыжки, бедра, помогая движению крови. Потом он пошарил в рюкзаке, ища свой полевой рацион, твердый бисквит, сухое мясо, кубики овощной массы и фляжку. Дотронувшись до них, он остановился. Нет, здесь лучше не есть, Только там, где наверняка можно уничтожить все следы. Он тщательно разравнял землю, счищая с нее отпечатки ног, опытной рукой привел в порядок в темноте листья, сухую траву, глинистые сланцы, которые он сдвинул или раздавил. Он высвободил свое ружье, сложил подпорку, открепил прицел, аккуратно завернул его в нейлоновый мешочек и сунул в рюкзак. Теперь он ему не понадобится ближайшие двенадцать часов, а то и больше. Бинокль последовал за прицелом. С ружьем в руке он поднялся и начал тихо спускаться по заднему склону утеса и болотистым лесам на северном берегу острова.

Он двигался очень медленно, припоминая отметки, сделанные мысленно днем раньше: валун, покрытый мхом, мохнатые сухие корни дерева, вырванные какой-то летней грозой, деревце с голым стволом, низкий куст, переполненный вереском.

Наконец, он выбрался по относительно оголенному склону утеса в лес. Он подождал, прислушиваясь. Не было ни звука, если не считать сверчка. Сплошная стена тяжелых бревен в сотню ярдов толщиной, за ней старая лесопилка, с чем-то вроде опушки вокруг нее и, наконец, еще одна лента кустарника все это лежало между ним и хижиной.

Он вынул фонарик-карандаш из внутреннего кармана охотничьей куртки и включил его, направляя мертвый белый лучик перед собой низко по земле, чтобы не допустить никакого отблеска на верхних ветках. Тропинка была проделана этим утром. Вот была согнута ветка и зацеплена за другую, в нескольких футах далее были подложены камни. Тропинка была такой неприметной и натуральной, что только специалист, тренированный в джунглях, мог ее обнаружить. Он продвигался, убирая камни, высвобождая ветки. Через пять минут луч фонарика отразился от спокойных вод. Он достиг северного берега, моментально отключил фонарик, осторожно пошарил в кустах. Пальцы его прикоснулись к чему-то твердому, металлическому и полому в то же время. Это был борт от каноэ. Он сделал два точно выверенных шага к корме, пригнулся и снова пошарил. Его рука вошла в низкий тоннель в кустах. Он опустил с плеч рюкзак, протолкнул его в тоннель, потом осторожно последовал за мим, стараясь держать свое ружье подальше от твердой земли. На это потребовалось время и терпение, но наградой было то, что через пять минут он уже вытянулся во всю длину под своим замаскированным каноэ, подложив под голову рюкзак. Он вытащил свой полевой рацион и флягу и впервые с самого заката насладился едой и питьем.

«Здорово придумал», — подумал он. Каноэ не позволит ночному морозу пропитать сыростью и заморозить его одежду. Вдобавок оно прикрывало собой любой случайный отблеск, который он мог произвести. Он свернул обертку от своего рациона и сунул ее в рюкзак, потом вынул оттуда маленький металлический контейнер, в котором находилось пять сигарет и газовая зажигалка. Зажигалка щелкнула и ярко вспыхнула прямо перед его глазами. Он затянулся сигаретой без фильтра — купил специально, так как фильтр разлагается и уничтожается не так быстро. И позднее его могут подобрать, прочесывая местность в поисках улик. С другой стороны, обычная папиросная бумага и недокуренный табак раздавливались и либо разносились на все четыре стороны с первым зимним ветром или же разрушались в считанные дни зимним снегом.

Зажигалка вслед за портсигаром отправилась в рюкзак. Он курил в тишине, лежа на спине и прокручивая в уме завтрашний день. Составление планов — задача сложная, нельзя совершенно точно вычислить поведение других людей. Но вполне можно иметь общие наметки и можно прикинуть места укрытия на случаи, если кто-то не впишется в вашу схему и случайно набредет на вас.

Довольно скоро сигарета закончилась, и он затушил ее о землю возле себя. С утра он от нее избавится. Потом он приблизил к лицу светящийся циферблат наручных часов с будильником и установил стрелку будильника на шесть. Будет еще темно. Семь тридцать — самое раннее, когда в хижине может кто-то проснуться. Это даст ему достаточно времени, чтобы перекусить, выбраться из-под каноэ и привести в порядок любые нарушения, которые он мог нанести маскирующим кустам, проползая через них, а потом добраться до своего дневного наблюдательного пункта.

Сегодня последний раз, когда он может вытянуться и по-настоящему выспаться. Назавтра он переместит свою базу, свое укрытие, в качестве необходимой предохранительной меры, так как-очень скоро его начнут отчаянно искать и во-вторых, чтобы облегчить себе передвижение во всех направлениях. С завтрашнего дня, разве что ему очень уж повезет, он может не иметь возможности спать более семи-десяти часов.

Он поднял воротник куртки, перевернулся на бок и, вслушиваясь в тихий плеск озера о прибрежные валуны прямо у его ног, вскоре провалился в глубокий и спокойный сон.