Сначала Алекс боялась, что Джек Колдуэлл будет протестовать против того, чтобы Джон Маккалистер взял на себя часть ее обязанностей — лечение погонщиков, но когда Колдуэлл сам обратился к Джону, чтобы тот залечил его губу, опасения исчезли. Как-то само собой получилось, что к Джону стали обращаться за помощью все в ней нуждающиеся — и в главном лагере, и в лагере наблюдателей. Впрочем, серьезных травм не было — занозы, синяки, ссадины, вот, пожалуй, и все.

Самым серьезным испытанием для всех было ранение Фредди; для Джона же извлечение пули стало настоящим потрясением. Впервые за долгие годы он вынужден был выполнять ту работу, которую делал во время войны, ту работу, которая в числе других обстоятельств привела его к отказу от общения с людьми. Теперь он больше не мог оставаться безучастным. Тем злополучным вечером произошел переворот в его сознании, и Джон постепенно стал меняться. Он очень изменился с тех пор. Алекс могла бы сказать, что он обрел внутренний покой. Во всяком случае, именно эти слова приходили ей на ум, когда она наблюдала за Джоном. И все же кое-что ее беспокоило… Джон почти постоянно находился в фургоне, сидел на одной с Алекс скамье, и она все чаще замечала, что мысленно он не с ней. Воспоминания уносили его куда-то очень далеко. Порой она замечала, как он подносил руку к лицу, внимательно смотрел на свои длинные тонкие пальцы и хмурился. Дважды погонщики обращались к нему за помощью, и оба раза Джону очень хотелось отказать им — Алекс чувствовала это. И все же он делал то, о чем его просили: обрабатывал раны и бинтовал их. Но каждое движение давалось ему с величайшим трудом, в победе над собой.

Алекс придержала мулов, когда проводник подал ей знак с берега небольшого ручья. Можно было не торопиться разбивать лагерь, поскольку она собиралась сделать рагу из кролика, используя уже приготовленное мясо, оставшееся с вечера. Сама Алекс не особенно любила крольчатину, но погонщики рады были разнообразию, благодарить за которое следовало Лутера — меткого стрелка.

Алекс не спеша распрягла мулов и улыбнулась, глядя в синее небо. Странное дело, открытые пространства перестали пугать ее. Возможно, потому, что сейчас чаще стали попадаться перелески и изредка одинокие дубы. Или, возможно, потому, что она поделилась своей тайной с людьми, которые были ей дороги, — Алекс теперь уже не хотела прятаться в свою скорлупу, как в начале путешествия.

Так много перемен произошло с тех пор, как они покинули ранчо «Королевские луга». Иногда Алекс думала об отце — теперь она, кажется, поняла, почему он настоял на этом перегоне. Сестры больше не были изнеженными богатыми наследницами, как когда-то.

— Победим мы или проиграем, я всегда буду благодарна отцу за этот опыт, — сказала Алекс, поделившись своими мыслями с Джоном. — Не было бы этого путешествия, я бы столько всего упустила. Я бы не узнала Фредди и Лес. Да и себя тоже. И тебя, — добавила она, понизив голос.

Алекс поставила повозку на тормоз возле плакучих ив, росших вдоль берега ручья, и потянулась за костылем. Нащупала на поясе пистолет. Готовая к охоте на змей, она уже собиралась спуститься на землю, но тут Джон положил руку ей на плечо.

Она невольно вздрогнула, однако улыбнулась ему, любуясь его волевым загорелым лицом и серыми глазами, так много ей говорившими.

Этот странный человек, постоянно молчавший, был способен выразить взглядом самые тонкие чувства. Алекс сама себе удивлялась: прежде ей и в голову бы не пришло, что она сможет так сильно привязаться к немому мужчине.

Глядя в лицо Джона, Алекс вдруг заметила, что с ним что-то происходит, — взгляд его показался ей незнакомым, не таким, как обычно.

— Джон, что-то не так?

И тут она все поняла, и у нее перехватило дыхание. Он собирался поцеловать ее. Она смутилась, подумала: «Почему здесь и сейчас?» Затем явилась другая мысль: «Я не могу этого допустить».

Но она не могла пошевелиться, не могла заставить себя отстраниться от него. В тишине раздавался тревожный стук их сердец — оба в равной степени страшились этого поцелуя и желали его. Сотни раз Алекс задавалась вопросом, как она отреагирует, если этот момент настанет.

Конечно, она знала, как ей следует поступить. Следовало вспомнить о Пайтоне и о той ужасной ночи. Ведь Пайтон никогда больше не сможет наслаждаться жизнью. И она не имеет на это права.

Да простит ее Бог, но она так жаждала почувствовать прикосновение губ Джона к своим губам, так мечтала о его объятиях! И ей очень не хватало его сильных рук, обнимавших ее в те минуты, когда они едва не погибли. Алекс не в силах была сопротивляться. Беспомощная, она смотрела на Джона, смотрела в его глаза.

— Я думала, что если это случится, то ночью, — прошептала она, дрожа в его объятиях, — а не днем, под палящим солнцем…

Он обнял ее еще крепче, прижал к груди. Алекс тихонько застонала, на ресницах ее заблестели слезы. Ей так приятно было ощущать тепло его тела, чувствовать его сильные руки.

Она обвила руками его шею и закрыла глаза. Как это замечательно — чувствовать, что тебя обнимает мужчина. А ведь уже не верилось, что подобное случится вновь.

Казалось, время укрыло их своим крылом, они чувствовали себя так, будто этот благоуханный, напоенный ароматами лета мир существует лишь для них двоих. Для них пели птицы и журчал ручей, для них жужжали пчелы, и солнце им одним дарило свое ласковое тепло. И сердца их бились только друг для друга. Алекс подумала о том, что для счастья больше ничего и не нужно — только то, что происходило в эти мгновения.

Джон осторожно провел ладонью по ее лицу, и прикосновение его пальцев было сродни дуновению теплого ветерка. Он посмотрел ей в глаза, и никаких слов не хватило бы, чтобы передать послание, содержащееся в его взгляде. Этот чудесный человек любил ее.

Чуть подавшись вперед, он легонько коснулся губами ее губ, коснулся так осторожно, словно боялся испугать ее проявлением страсти. Грудь Алекс вздымалась, сердце ее забилось быстрее. Она то ли всхлипнула, то ли вздохнула — и прильнула к нему, прижалась к его груди. Он любил ее. Не в силах бороться с собой, Алекс приоткрыла губы и запрокинула голову.

На сей раз его поцелуй был долгим и страстным, и он вызвал к жизни те чувства, которые, как надеялась Алекс, ей удалось запрятать так глубоко, что не пробудить. Его ладони скользили по ее спине, и он все крепче прижимал Алекс к себе. И целовал ее снова и снова.

Стук копыт заставил их разнять объятия. Алекс и Джон смотрели друг на друга и не понимали, как могло случиться, что они забыли обо всем на свете.

— Господи, — прошептала Алекс, поднося к губам дрожащую руку.

Пайтон никогда так не целовал ее. Ни один мужчина ее так не целовал. В поцелуе Джона были нежность и страсть, благоговение и жажда соития.

— Тпру! — Грейди проскакал мимо фургона и остановил табун. — Любуетесь природой?! А ведь тут скоро появятся двенадцать голодных погонщиков.

Алекс покосилась на ухмыляющегося Джона и рассмеялась:

— Нас чуть не застукали.

Ткнув раз-другой костылем в землю, чтобы распугать змей, она с улыбкой принялась за свою обычную работу.

День был чудесный. Солнце приятно припекало, и Алекс почти не обращала внимания на москитов, обычно ужасно ее раздражавших. Она могла думать лишь о поцелуе Джона. И о том, что она прочла в его глазах.

Алекс понимала, что счастье ее не вечно. Она опустила голову, и взгляд ее упал на обручальное кольцо, сверкнувшее у нее на пальце. Она вмиг рухнула с небес на землю, и падение это было столь же стремительным, сколь и ужасным.

Обстоятельства смерти Пайтона были таковы, что она останется его женой навек.

«И только смерть разлучит нас» — эти слова к ней неприменимы. Она была связана с Пайтоном вечными узами» и эти узы после его смерти стали лишь крепче, крепче, чем тогда, когда он был жив.

Луч солнца упал на грань кольца, и вспышка на миг ослепила Алекс. Этот отблеск стал для нее знамением. Небо призывало ее вспомнить о страшном своем грехе и покаяться.

Алекс покачнулась и ухватилась за стол. Когда головокружение прошло, она обвела взглядом лагерь, высматривая Джона. Она должна была сказать ему, чтобы он уходил. Искушение оказалось слишком велико для нее. Быть рядом с ним — такого наказания она могла не выдержать.

Но Джона поблизости не было. Последние дней десять он таинственным образом исчезал во время обеда, исчезал без всяких объяснений. Алекс в отчаянии ударила кулаком по столу. Решимость пройти испытание до конца и, наказывая себя, искупить вину за смерть Пайтона таяла с каждым днем, проведенным рядом с Джоном. Алекс чувствовала, что воля ее слабеет. Где взять силы противостоять искушению?

Когда Фредди подошла к столу, чтобы получить свою порцию, она, взглянув в бледное лицо Алекс, не на шутку встревожилась.

— Эй, что это с тобой? Ты не заболела? — с озабоченным видом спросила Фредди.

— Это все Джон, — вздохнула Алекс, потупившись. Не в силах более хранить свою тайну, она прошептала: — Я люблю его, Фредди.

— Так это же чудесно! — улыбнулась Фредди.

— Это самое страшное, что могло со мной случиться!

Взяв костыль, Алекс заковыляла к ручью. Она хотела остаться наедине со своей совестью.

— Я переживаю из-за Алекс и Лес.

Взяв миску с мясом и бобами, Фредди пошла есть не к костру, как обычно, а за фургон. Мясо с бобами было основным блюдом в меню погонщиков, и, кажется, ни один из парней не возражал, но Фредди они приелись до такой степени, что она была бы счастлива никогда в жизни не видеть ни одного боба.

— Что случилось? — спросил Фриско, шагая рядом.

— Боюсь, что Алекс готова совершить ужасную ошибку, — нахмурившись, пояснила Фредди. — А что касается Лес, что-то тут не так.

— Уорд ее бьет?

Дэл, как обычно, слушал ее, но думал о своем. Он тотчас же отреагировал на слова Фредди и казался озабоченным, но она видела, что его тревожит совсем другое. Дэл то и дело поглядывал на стадо и погонщиков. Похоже, пора было начинать переправу, да только река никак не желала входить в берега. Переправляться без задержки — подвергать риску животных, отложить еще на несколько дней — опять риск. Все ждали решения трейл-босса.

Ред-Ривер ревела и бушевала, заливая берега. Одно стадо подогнали к самой воде; другое стадо, сразу за ним, ждало своей очереди. Все трейл-боссы надеялись, что весенние воды вот-вот спадут, но задерживаться еще на день никто не мог — животным нечего было бы есть.

Погонщики теряли терпение, отгоняя своих быков от чужих стад. Всех тревожила предстоящая переправа.

— Может, и бьет, я не знаю, — ответила Фредди. Скорчив гримасу отвращения, она выбросила из миски остатки бобов. — Лес всегда относилась к Уорду с опаской. А сейчас он, кажется, до смерти ее запугал.

Дэл прищурился, глядя на Фредди.

— Значит, он ее снова ударил?

Фредди была уверена, что Уорд бьет сестру. Она видела синяки и ссадины на руках Лес, замечала, как та морщится от боли.

— Когда я спрашиваю ее, она начинает все отрицать, потом плачет и умоляет ничего тебе не говорить.

Они шли к невысокому холму у самого берега. Оттуда видна была бурлящая вода.

— Ты хочешь, чтобы я с ней поговорил? Хочешь, чтобы я прогнал Уорда? Я бы с радостью.

Дотронувшись до плеча Дэла, Фредди с удовольствием почувствовала, как напряглась его могучая мускулатура.

— Не надо. Я просто делюсь с тобой своими переживаниями.

Почувствовав горячее покалывание в пальцах, Фредди отдернула руку. Глядя на бурлящий поток, сказала:

— Странно, как все изменилось. Раньше меня возмущало, что Лес перекладывает решение своих проблем на плечи других, а сегодня я расстроена из-за того, что она не позволяет ей помочь.

— Гандерсон собирается завтра переправляться, — сказал Дэл, меняя тему. — А мы — послезавтра.

Он снял шляпу и провел ладонью по волосам.

— Вопрос не в том, потеряем ли мы быков. Вопрос в том, сколько мы потеряем…

Фредди смотрела на белую пену, вскипающую на камнях.

— Какая здесь глубина?

— Слишком глубоко, чтобы переходить вброд. И кони, и быки поплывут.

— Плыть… через это? — с недоверием в голосе спросила Фредди.

Мимо них, кружась в водоворотах и ударяясь о камни, пронеслось вырванное с корнем небольшое дерево.

— Мы не сможем избежать риска, Фредди. Без риска через эту реку не переправишься. Вчера ночью мы потеряли двух быков, и только чудо спасло нас от больших потерь.

В ту ночь раскаты грома перемежались ослепительными вспышками молний. Паника охватила все ждущие переправы стада. У всех были потери. Быки метались и падали с крутого берега в реку. Погонщикам «Королевских лугов» еще повезло, что они потеряли только двух животных, но никому не удалось поспать — всю ночь напролет погонщики трудились, собирая стадо. Джеймс и Пич умудрились подраться с ковбоями-соседями, и оба красовались с синяками.

Напряжение требовало выхода, но отдохнуть и развлечься, пользуясь некоторой передышкой, было, в сущности, негде. В единственном салуне неподалеку от железнодорожной станции места на всех не хватало, а других увеселительных заведений поблизости не было. Закупить провизию тоже можно было лишь в одном месте — в крохотной лавчонке, не рассчитанной на такой наплыв покупателей. Приходилось проявлять чудеса изворотливости, чтобы не голодать. Лутер — да, да, Лутер! — подрался, добывая провиант согласно переданному Алекс списку.

Все думали о предстоящей переправе, все нервничали, и страсти кипели — вот-вот хлынут через край.

— Как быть с Алекс?

— Лутер заплатит шесть долларов за то, чтобы Алекс и фургон переправить на пароме. И позаботится о том, чтобы Колдуэлл держался подальше от стада. Остальные будут перебираться вплавь. — Дэл бросил взгляд в сторону реки. — В том числе этот болван Уорд. Он отправил свою повозку на паром, а сам решил плыть, чтобы сэкономить два доллара.

— Я думаю, Уорд по глупости считает, что может делать все то, что можешь ты.

Фредди зябко передернула плечами, представляя, как будет плыть в холодной воде, сидя на коне. Она помнила жуткое ощущение беспомощности, когда, переплывая через реку, почувствовала, что копыта Уокера оторвались от дна. Тогда она осознала, каково это — полностью зависеть от коня и от прихотей судьбы. Колорадо тоже река не маленькая, но течение в том месте, где они переправлялись, было довольно спокойным. Но Ред-Ривер — совсем другое дело.

Дэл положил руки Фредди на плечи.

— Ты справишься? Если рана еще не зажила, я отправлю тебя на паром вместе с Алекс.

Предложение звучало заманчиво, и Фредди пришлось выдержать внутреннюю борьбу, чтобы не уступить искушению. Она не имела права взваливать на плечи погонщиков дополнительную работу.

— Мне уже гораздо лучше, — ответила Фредди.

Плечо еще ныло, но сегодня она впервые сняла перевязь и старалась вернуть онемевшим мышцам былую гибкость и силу.

Глядя на Дэла, Фредди удивлялась: как могла она когда-то считать его взгляд холодным? А когда в глазах его вспыхивали огоньки, Фредди вздрагивала и дыхание ее учащалось — казалось, она видела/язычки пламени, и ее, словно бабочку к огню, тянуло к этому пламени. Боже, как ей хотелось, чтобы он обнял ее, прижал к себе! Как хотелось забыться в его объятиях…

— Я не хотел этого говорить, но… Мне тебя не хватает, — проговорил он с хрипотцой в голосе.

Тепло его широких мозолистых ладоней напоминало ей тепло его пальцев, ласкавших ее обнаженное тело.

— Мне тоже не хочется об этом говорить, но… я тоже по тебе скучаю.

— Когда-нибудь, очень скоро, Фредди, мы поговорим о том, что с этим делать… Ты понимаешь, о чем я… — Сейчас он смотрел на ее губы.

— И что ты хочешь с этим делать? — спросила Фредди, чувствуя, что ноги ее слабеют.

— В том-то и вся проблема! — Засунув руки в задние карманы штанов, Фриско подошел к краю обрыва и посмотрел вниз. — Я думаю о тебе постоянно. Словно ты меня околдовала, — продолжал он, не глядя на Фредди. — Ты прекрасно знаешь, чего я хочу.

Наконец-то Фредди вздохнула с облегчением. Она все же не была уверена в его чувствах, ей хотелось услышать подтверждение из его уст.

— Я тоже постоянно думаю о той ночи в Форт-Уэрте. — Она мечтала снова быть с ним, представляла себя в его объятиях, но мечта и реальность — не одно и то же.

— Ну вот, теперь все еще больше усложнилось. — Он смотрел на нее глазами голодного зверя. — Меня тянет к тебе постоянно. Я просыпаюсь с этим желанием и засыпаю с ним.

— Я думала, ты меня избегаешь…

— Я избегал тебя. Ты замечательная женщина. И я слишком уважаю тебя, чтобы воспользоваться обстоятельствами. Не хочу, чтобы ты уехала из Абилина с мыслью, что я думал лишь о себе. Я сам себя не понимаю, но мне важно, чтобы ты вспоминала обо мне как о порядочном человеке. Твое доброе мнение для меня важнее всего. Даже важнее твоего тела. А уж как меня тянет к тебе, наверное, говорить не надо. — Фриско, казалось, сам удивился своим словам. По-видимому, признание далось ему нелегко. Со вздохом он добавил: — Да, именно доброе мнение.

Еще никто не говорил Фредди, что она замечательная женщина.

— Спасибо тебе за твои слова, — пробормотала она, глотая подступивший к горлу комок.

Она хотела сказать ему, что будет всегда уважать его, как бы там дальше ни сложилось, однако не успела — Фриско повернулся и зашагал прочь.

По дороге в лагерь Фредди размышляла о том, как странно все складывалось: столько лет она сетовала на то, что мужчины относятся к ней так, будто она разве что не шлюха, а теперь вдруг расстроилась из-за того, что Дэл не желал к ней относиться как к женщине легкого поведения.

Налив себе кофе, Фредди взглянула на Алекс, раскатывавшую тесто для лепешек и одновременно отгонявшую назойливых москитов.

— Где Джон? — спросила Фредди; она знала, что он никогда не отходил далеко от сестры.

Алекс тыльной стороной ладони откинула локон со лба.

— Последнее время Джон ведет себя очень странно. Много времени проводит в одиночестве. — Алекс умолкла, видимо, решая, стоит ли продолжать. — Я думаю, что в тот вечер, когда Джон извлек пулю из твоего плеча, он пережил огромное потрясение. Я представляю, какое множество воспоминаний разом нахлынуло на него. Этот случай заставил его задуматься. Джон меняется, душа его выздоравливает, он возвращается к нормальной жизни.

Фредди машинально взяла кусочек теста и, перекидывая его с ладони на ладонь, спросила:

— Ты не боишься переправляться через реку?

— Нет. А ты?

— Нет.

Они посмотрели друг на друга и разом рассмеялись.

Затем, опустив глаза, смущаясь и то и дело запинаясь, Фредди поведала своей сестре о том, о чем, сложись все по-другому, ни за что никому бы не рассказала.

Она рассказала о том, что была девственницей, о той ночи в Форт-Уэрте и о возникшей у нее проблеме.

— Ты шокирована, не так ли? Ты думаешь, что только падшая женщина может согласиться спать с мужчиной, если это лишь временно?

Алекс отложила в сторону костыль и села в кресло-каталку. Затем вытерла о фартук руки. Фредди присела поближе.

— До этого путешествия я так бы и подумала…

Фредди заметила, что щеки Алекс порозовели.

— Но я кое-чему научилась и кое-что поняла. Прежде всего я осознала, что не буду жить вечно. И еще: в жизни нет твердых правил. Не существует инструкций на каждый случай. — Алекс откинула назад голову. — Нам постоянно приходится повторять про себя одно слово: надо. Надо то, надо другое. Вечно мы кому-то что-то должны, и редко когда удается делать то, что хочется. Еще реже долг и желание совпадают. Но что такое долг? То, чего от нас требуют другие люди, потому что правила игры придуманы ими? Или то, чего мы требуем от себя сами, следуя нашим собственным правилам? Получается, что «надо» — для каждого свое. Ты просишь совета?

— Нет, — ответила Фредди улыбаясь. — Но я все равно хочу его услышать.

— Что бы ты ни решила насчет Дэла, тебе придется жить, считаясь с последствиями ваших отношений. А последствием может стать и ребенок. Думая о прошлом, пожалеешь ли ты о том, что отдала себя этому человеку? Или, оглядываясь назад, пожалеешь, что не решилась на это? Никто не может за тебя принять решение, но если тебе нужен мой совет, то знай: следует поступать так, как подсказывает сердце.

Растроганная до глубины души, Фредди невольно прослезилась.

— Я ошибалась в тебе, Алекс!..

— Нет, не ошибалась. — В глазах Алекс тоже блестели слезы. — Я была ханжой. — Она глубоко вздохнула, собираясь с духом. Наконец сказала: — Я давно собиралась вам с Лес кое-что рассказать.

Медленно, то и дело запинаясь, Алекс поведала Фредди правду о своем замужестве, о жизни в Бостоне и о смерти Пайтона.

— Так что сама понимаешь, — закончила Алекс, — у меня нет права кого-либо осуждать.

— Катастрофа случилась не по твоей вине, — с убеждением проговорила Фредди. — Не по твоей вине в ту ночь лил дождь. Пайтон мог бы настоять на том, чтобы остаться дома. Напрасно ты берешь всю вину на себя.

— Спасибо, — прошептала Алекс, закрывая лицо ладонями. — Я очень тебе благодарна, больше, чем ты можешь представить. Даже если ты не права.

— Я права, — повысила голос Фредди. — И если бы Джон мог говорить, то он сказал бы тебе то же самое.

Потом они сидели молча, сидели, думая о том, что стали ближе друг другу, чем когда бы то ни было в прошлом. В эти благословенные мгновения им не хватало только одного — хотелось, чтобы Лес была с ними. Но Лес находилась в лагере наблюдателей и сидела рядом с Уордом и Джеком Колдуэллом. Сидела жалкая и несчастная.

Передышка, вызванная ожиданием переправы, позволила Алекс загодя напечь побольше лепешек. Свободное время — редкость во время перегона, и каждый, как мог, старался провести его с пользой. Алекс и Джон нарвали диких слив, и Алекс испекла пирожки. Если бы у нее было хоть малейшее представление о том, как делается джем, она непременно попыталась бы порадовать погонщиков джемом.

Сложив пирожки в корзину, она зажгла фонарь над полевой кухней и улыбнулась Джону.

— Ты такой беспокойный сегодня.

Джон был не из суетливых мужчин, но в этот день он то и дело посматривал на небо, словно желал, чтобы поскорее стемнело. Когда зажглись фонари, он взглянул на губы Алекс и отвернулся.

Больше они не целовались, потому что Алекс этого не позволяла. Чтобы не дать своей решимости иссякнуть, она даже перестала надевать перчатки — обручальное кольцо постоянно напоминало ей о долге. Поглядывая на кольцо, она заставляла себя хранить верность Пайтону, хотя всем сердцем стремилась к Джону. Будучи наблюдательным человеком, Джон заметил, что она предпочитает страдать от заноз и мозолей, отказываясь от перчаток, и догадывался о причинах подобного поведения.

— Спасибо, — сказала Алекс, когда Джон подкатил к ней кресло, усадил в него и взял из ее рук костыль. Весь день она провела на костыле, так что нога мучительно ныла, а руки болели от перенапряжения.

Алекс, как, наверное, и все участники перегона, стала все чаще задумываться: что будет, когда они доберутся до Абилина? Она не могла без боли думать о том, что ей придется сказать Джону «прощай». Как ни старалась она обрести твердость, сцену прощания ей даже представить не удалось. Легче было думать о возвращении к жизни в кресле-каталке — возвращении окончательном, таком, чтобы больше никогда не вставать с кресла. Она заставит себя отказаться от костыля, к которому очень привыкла за время путешествия. Алекс приняла такое решение и не собиралась от него отказываться. Перегон изменил ее планы, но лишь временно. Дав себе слово, она поклялась его сдержать. День прибытия в Абилин станет ее последним днем на костыле.

— Чудесный вечер, — пробормотала она, чтобы как-то отвлечься от невеселых мыслей о будущем.

Джон тронул ее за плечо. Затем повез туда, где они обычно сидели вечером, где могли наслаждаться песнями и байками ковбоев, находясь при этом в приятном уединении.

К удивлению Алекс, Джон отвез ее на сей раз гораздо дальше, чем обычно, — в непроглядную тьму.

— Джон, что ты делаешь?

Он, конечно, не мог ей ответить, но ответ стал очевиден через несколько минут. Джон поставил коляску на тормоз, и Алекс увидела, что это место он облюбовал заранее — расстелил одеяло на мягкой траве, там, где приятно пахло дикими сливами и слышалось журчание реки. Когда глаза Алекс привыкли к темноте, она увидела возле одеяла корзину и какой-то продолговатый сверток. И сразу же поняла, что у Джона на уме.

Нервничая, Алекс облизала губы. «Господи, прошу тебя, — взмолилась она, — дай мне сил отказать ему. Помоги мне».

Обойдя кресло, Джон опустился перед Алекс на колени. Положив руки на подлокотники, заглянул ей в лицо. Алекс сделала глубокий вдох и задержала дыхание. Слезы навернулись ей на глаза — Алекс прощалась с Джоном. Она надеялась, что ее счастье продлится до Абилина, но нет, не получилось, поскольку точку надо поставить этой ночью. Раз и навсегда ей придется отказать ему, заставить понять, что у нее нет права на счастье. Когда Джон наконец поймет, что для него в ее жизни нет места, он уйдет. Она надеялась, что судьба подарит им чуть больше времени, но надеждам ее не суждено сбыться.

Коснувшись дрожащей рукой щеки Джона, Алекс прошептала:

— Я не могу, Джон. Я навечно останусь замужней женщиной, и ты знаешь почему.

Но, да простит ее Господь за подобные мысли, имелась еще одна причина, чтобы прекратить их с Джоном отношения. Когда-то у нее была прекрасная фигура, которой Алекс по праву гордилась; теперь же она стала калекой и не хотела, чтобы Джон видел ее обнаженной. Как ни запрещала себе Алекс думать о том, куда может завести их этот необычный роман, она, как женщина здравомыслящая, не могла не знать: рано или поздно вопрос о близости встанет весьма остро. И тогда то, что не могло предотвратить чувство вины перед покойным мужем, предотвратит стыд.

Джон осторожно коснулся ее плеча. Затем — Алекс даже не успела понять, что он делает, — снял с ее пальца обручальное кольцо. Алекс потеряла дар речи. Ошеломленная, вцепившись в поручни кресла, она смотрела на Джона, не имея ни малейшего представления о том, что он собирается делать. Джон же выпрямился во весь рост и занес за голову руку, в которой держал кольцо. Алекс закричала — он бросил кольцо куда-то во мрак, в сторону ив и диких слив, росших на берегу.

— Господи, как ты посмел?! Ты не имел права! Не имел права!

Алекс побледнела, ее трясло от возмущения. Дрожащей рукой она попыталась снять коляску с тормоза.

— Я же никогда не найду его! Боже… Как ты только смог? Как смог позволить себе такое?

Упав перед ней на колени, Джон схватил ее за руки.

— Я люблю тебя, Алекс…

Сердце ее остановилось — не верилось, что Джон заговорил. Ошеломленная, она смотрела в его глаза.

— Ты не замужем. Уже больше года как ты не замужем.

Он говорил хриплым голосом, с натугой — совершенно естественной после стольких лет молчания. Когда Алекс пришла в себя, она поняла: у Джона именно такой тембр голоса, какой она себе представляла, — густой протяжный баритон. В глазах ее были слезы радости — и слезы печали. Слова, пробившие стену молчания толщиной в пять долгих лет, оказались словами любви, обращенными к ней, к Алекс.

Она протянула к нему руки.

— Джон, я так за тебя рада!

Вдвоем они вполне могли обходиться без слов, но Алекс понимала, что немота Джона — последнее препятствие между ним и миром, который он так долго отказывался принимать. Теперь, когда это препятствие рухнуло, Джон снова стал полноценным человеком. И она тоже хотела бы стать полноценной, она жаждала этого всей своей истерзанной душой. Быть полноценной… ради него.

Джон положил ладони ей на бедра и приподнял ее. Алекс тихонько вскрикнула, с особой остротой ощутив пустоту под правым коленом. Она выпрямилась, положив руки ему на плечи. Прошептала:

— Джон, я не могу. Пожалуйста, пойми, я не могу…

Он прижал ее к себе, и из груди Алекс вырвался тихий стон. Она даже представить не могла, что после случившегося с ней несчастья ее когда-либо будет сжимать в объятиях мужчина. Она не смела мечтать о том, что когда-нибудь будет прижиматься к груди того, кто желает ее. Алекс сумела убедить себя в том, что заниматься любовью ей уже никогда не придется, и приняла свою участь как должное.

Джон целовал ее влажные от слез глаза и шептал:

— Я люблю тебя. Я полюбил тебя сразу, как только увидел.

Стоя на одной ноге, Алекс не могла отступить, не могла отстраниться от его горячего тела, уклониться от его поцелуев. Закрыв глаза, она прижималась к нему и едва дышала, она мечтала о том, чтобы миг этот длился вечно.

— Я не могу, — прошептала она. — Ты пользуешься моей слабостью.

— Да, — улыбаясь, пробормотал он и вновь поцеловал ее.

Джон прижимал ее к себе все крепче. Алекс всхлипнула, почувствовав, как возбужден. Этот замечательный мужчина желал ее. Разве он не знал, как уродлив ее обрубок — то, что осталось от некогда стройной ноги?

Конечно, знал.

Он целовал ее снова и снова, целовал осторожно и нежно. Руки ее, лежавшие на его плечах, напряглись; она и сама не заметила, как обняла его и раскрыла губы, как ответила на его поцелуй.

Был еще миг, когда она могла бы сказать ему «нет».

Чуть отклонившись назад, Алекс смотрела в его глаза, пытаясь совладать со своими чувствами. И в этот миг решилось все. Алекс не сомневалась: отдавшись страсти, она потом всю жизнь будет терзаться чувством вины. Но если скажет «нет», то всю оставшуюся жизнь будет жалеть о том, что отказала. Оба знали: решается их судьба — и оба почувствовали момент, когда все сомнения ушли.

Теперь и она уже отвечала на его поцелуи со страстью женщины, слишком поздно обнаружившей в себе подлинные желания. Алекс знала, что нынешняя ночь будет последней ночью любви в ее жизни, знала, что больше этому не бывать. Такого, как Джон, ей уже не встретить. Она никогда не сможет любить так, как сейчас. Зато можно превратить проведенные с ним дни в воспоминания, в теплые светлые воспоминания, которыми согреваешь себя в минуты печали, в драгоценные частички прошлого, хранимые как сокровища до конца дней. Что же касается обручального кольца… Она подумает об этом завтра. Не сейчас. И тут Джон подхватил ее на руки и опустил на одеяло. Сам же сел рядом, глядя в ее освещенное лунным светом лицо.

— Распусти волосы, — попросил он.

Не отводя глаз от лица любимого, она подняла руки, чтобы вытащить шпильки из узла. Золотистые локоны рассыпались по плечам, по спине. Джон наполнил ладони шелковистыми прядями; он рассматривал их, и они, струившиеся между пальцами, казалось, сверкали в лунном свете.

Стыдливо опустив глаза, Алекс расстегнула рубашку Джона и со вздохом положила ладони на его мускулистую грудь. Затем, наклонившись, припала к его груди губами и услышала, как он застонал, а потом назвал ее по имени.

Когда же он потянулся к застежке на ее платье, она перехватила его руку и спросила:

— Джон, нам обязательно надо… раздеваться?

Он промолчал, ответив взглядом, и снова потянулся к ее лифу. Алекс закрыла глаза. Она чувствовала, как бьется ее сердце, чувствовала тепло его пальцев, касавшихся ее груди…

Алекс даже не заметила, как он снял с нее и все остальное. Но она знала, что навсегда запомнит удивительное ощущение свободы, когда лежишь, нагая, под звездами. Увы, это сладостное чувство свободы омрачалось мучительным ощущением неловкости, желанием прикрыть чем-нибудь ноги, чтобы Джон не видел их. Алекс, потупившись, молчала, она не смела заговорить.

— Ты так красива, — выдохнул Джон.

Могучий и таинственный в лунном свете, он стоял над ней, любуясь ее телом.

— Да, ты прекрасна… Именно такой я тебя и представлял.

Боясь поверить ему, боясь довериться, она робко взглянула на него и поняла, что он не лукавит. Джон действительно считал ее красивой. Она казалась ему физически совершенной, словно он не замечал ее изъяна.

— О, Джон… — выговорила Алекс с усилием.

Слезы навернулись ей на глаза; она раскрыла объятия, и он пришел к ней. А ведь она уже и не надеялась, что ей когда-либо доведется прижаться к груди мужчины, почувствовать трепет его сердца, услышать прерывистое дыхание, ощутить его страсть — и самой загореться.

Джон накрыл Алекс своим телом, и она тотчас ощутила тепло его рук, жар его губ… Они ласкали и целовали друг друга со всевозрастающей страстью; когда же руки и губы Джона коснулись ее правой ноги, Алекс едва не оттолкнула его, но вовремя вспомнила о том, что для него она прекрасна, что он не замечает ее физического изъяна. В глазах ее блеснули слезы благодарности.

Опьяневшие от ласк и поцелуев, они дрожали от желания, умирали от жажды, требовавшей немедленного утоления. Когда же Джон наконец овладел ею, Алекс познала счастье, которого до сих пор не знала, даже представить себе не могла. Подобное счастье возможно лишь тогда, когда двое отдают себя друг другу без остатка. Вот о каком счастье она всегда мечтала, но обрела его лишь сейчас.

Такого с Алекс прежде не случалось, впервые в жизни она почувствовала сладостное, почти невыносимое напряжение, возникшее где-то в самом низу живота и с каждой секундой усиливавшееся. От этого непонятного, даже жуткого напряжения тело Алекс покрылось испариной, и казалось, в нее вселилось что-то дикое — она вскрикивала и извивалась, лежа под Джоном. А потом словно волна набежала — волна, вознесшая ее к вершинам блаженства…

Наконец Алекс снова обрела способность дышать. Ошеломленная, глядя на Джона в изумлении, она пробормотала:

— О Господи…

Он с тихим смехом наклонился, чтобы поцеловать ее. Затем, по-прежнему держа Алекс в объятиях, перекатился на бок.

Они долго лежали, обнимая друг друга, и ночной ветерок ласкал их разгоряченные тела. Если бы добрый волшебник пообещал Алекс исполнить ее самое заветное желание, она попросила бы, чтобы эти минуты в объятиях Джона длились вечно.

— Я был капитаном в армии Конфедерации, — проговорил он наконец. — Хирургом.

По-прежнему обнимая Алекс, Джон рассказывал ей о своей прежней жизни, о том, как жил до войны, и о том, какие ужасы ему довелось увидеть впоследствии. Он поведал ей и об отчаянии, которое овладевало им, когда он понимал, что не в силах спасти раненых с простреленной грудью или раздробленными конечностями. Джон говорил о том, что принял плен едва ли не с радостью, принял как избавление. Он рассказал и о своей жизни в плену, и об испытаниях, выпавших на его долю.

Когда Джон вернулся к себе в Атланту, он уже повредился рассудком, но и здесь ему не суждено было обрести душевный покой: от дома ничего не осталось, кроме фундамента.

— Ты был женат? — спросила Алекс; это были первые слова, произнесенные ею за последний час.

— Элизабет умерла до войны, — сказал он, поглаживая Алекс по голове. — Мой сын и родители умерли в ту ночь, когда горела Атланта.

— Это ужасно… — прошептала Алекс.

Теперь она понимала, почему Джон предпочел прерии человеческому жилью, а общество лонгхорнов — обществу людей.

Джон сел и потянулся к корзине, стоявшей рядом с одеялом. Предложив Алекс слив и воды из кувшина, он улыбнулся:

— Не самое шикарное угощение, но в данной ситуации это лучшее, что я могу предложить.

Алекс засмеялась и тоже села, с удивлением отметив, что ни нагота Джона, ни ее собственная уже не смущают ее. Прежде она и предположить не могла бы, что такое будет возможно.

— Зато я принес тебе подарок.

— Подарок? — удивилась Алекс.

Джон взял продолговатый сверток, который Алекс давно уже заметила.

— Весь лагерь принял участие в изготовлении этой вещи. Дэл купил древесину пекана. Фредди вырезала кусок парусины из палатки. Лес нашла ватин в повозке Уорда. Грейди изготовил кожаные ремешки. Я работал резцом. И все помогали мне с полировкой, в том числе и Лутер.

Алекс в замешательстве смотрела на сверток. Слива выскользнула из ее пальцев. Она вцепилась в одеяло обеими руками, и лицо ее исказилось гримасой отвращения.

Джон между тем развязал бечеву и развернул ткань. В лунном свете поблескивала отполированная деревянная нога, изделие, являвшееся в каком-то смысле произведением искусства. Но именно потому, что протез был удивительно похож на настоящую ногу, он казался еще омерзительнее. Джон, блестящий знаток анатомии, сумел создать почти точную копию ноги Алекс. Но даже он не мог вдохнуть жизнь в эту ногу. Алекс вдруг вспомнила рассказ Джона о работе полевого хирурга: этот жуткий протез напоминал отрезанную ногу — мертвую часть человеческого тела. Сверху, в том месте, где это чудовищное изделие должно было соприкасаться с культей, Джон приладил набитый ватином парусиновый колпачок и кожаные ремни, позволявшие надежно закрепить протез.

Алекс попыталась отодвинуться. Она смотрела на протез так, будто перед ней была змея.

Джон взял ее за руки — они стали ледяными.

— Алекс, пожалуйста, выслушай меня!

Лицо ее сделалось пепельно-серым, губы подрагивали. Она вырвалась и зажала ладонями уши.

— Я мог бы сто раз повторить тебе, что ты не виновата в смерти Пайтона, но ты мне все равно не поверишь. Поэтому я тебе вот что скажу… Как бы ни умер Пайтон и по каким бы причинам ни наступила его смерть, ты себя и так достаточно наказала. Что бы ты теперь ни делала, ничего уже нельзя изменить. Ты можешь приговорить себя к креслу-каталке и отгородиться от мира. Можешь лишить себя самых элементарных удобств и душевного покоя. Но ради чего, Алекс? Ведь его все равно не вернешь! Что с того, что ты приговоришь себя к жалкой участи человека, неспособного без посторонней помощи обслужить себя? Пайтон не воскреснет из мертвых.

— Он был бы жив, если бы не я!

— Пришло время простить себя и жить дальше. Неужели Пайтон хотел бы, чтобы ты наказывала себя всю оставшуюся жизнь? Неужели таким он был? Я не поверю, Алекс, что ты могла выйти замуж за подобного человека.

Алекс всегда считала Пайтона эгоистичным и злопамятным. Такой же считала и себя. Странно, что сейчас она научилась прощать других, но так и не смогла научиться прощать себя. И никогда не научится.

— Я не могу, — прошептала она, с ужасом глядя на деревянную ногу. — Прости, я просто… Я не могу!

Джон снова взял ее за руки.

— Алекс, умоляю тебя, оставь прошлое в прошлом. Ты действительно считаешь, что из-за нелепой череды случайностей должна обрекать себя на самоистязание длиною в жизнь? Ты полагаешь, что раз Господь не взял тебя к себе в ту ночь, то он приговорил тебя к жизни, которая хуже смерти? Или ты считаешь себя выше Господа Бога?

— Я не хочу об этом говорить! — Алекс высвободила свои руки.

— Я люблю женщину, у которой хватило мужества, чтобы не отвернуться от бегущих на нее быков. Я люблю женщину, у которой хватает характера всякий раз подниматься после падений и молча делать свое дело. Я люблю женщину, которая управляет упрямыми мулами и отбивается от змей. Именно с такой женщиной я хочу связать свою жизнь. Но не с той, которая собирается вернуться в инвалидное кресло, как только закончится перегон.

— Ты не понимаешь… Никто меня не понимает!

Алекс поспешно оделась. Дрожащими руками застегнула пуговицы. Она так ждала, когда Джон заговорит, сотни раз представляла его голос, но теперь, когда чудо свершилось, хотела лишь одного: не слышать его слов, укрыться где-нибудь. Эта потребность была столь велика, что она сама поползла бы к креслу. Но тут Джон встал, натянул штаны и подкатил к ней каталку.

— Прошу тебя, любовь моя, распрямись и подари нам будущее. Давай вместе строить жизнь заново.

Алекс взялась за подлокотники кресла и подняла голову. Взгляды их встретились.

— Прошу тебя, Джон, отвези меня в лагерь.

Положив ладони ей на плечи, Джон стоял у нее за спиной. Она упорно молчала. Наконец он повез ее к костру.

— Джон… — прошептала она, когда они добрались до полевой кухни.

Но Алекс так и не смогла сказать ему, что любит его. Он расценил бы ее слова как обещание общего будущего.

Д у них не было будущего. Джон мог выбросить ее обручальное кольцо, но он не мог отменить ее обязательства по отношению к Пайтону. Не мог снять с нее вину. Сегодня она предала Пайтона так, как и представить не могла. Но неужели она совершит еще одно предательство, неужели усугубит свою вину?

— Джон, прошу тебя, — прошептала Алекс, откатываясь от него в сторону. — Сожги это…

Утром она нашла деревянную ногу на своем рабочем столе. В гневе Алекс едва не швырнула ее в костер. И швырнула бы, если бы Дэл и Калеб не оказались поблизости. Они наблюдали за ней с улыбками, и она вспомнила слова Джона: весь лагерь участвовал в изготовлении протеза.

Слезы блеснули у нее в глазах. Бросив протез в повозку, Алекс принялась готовить завтрак.

— Худшее может случиться, если быки испугаются и начнут метаться в воде, — предупредил Дэл, обращаясь ко всем сразу. — Дно у берегов твердое, и солнце нам в глаза не светит. Первые быки пойдут следом за лошадью, так что я поплыву первым, а за мной — все стадо. Если мы разобьемся на группы, то никогда не заставим скот войти в воду. Все стадо надо согнать в кучу. И ни в коем случае не давать быкам останавливаться.

Фриско взглянул на Фредди и Лес.

— На прошлой неделе во время переправы погибли трое ковбоев. Эта река опасна даже для людей с опытом. Чем раньше вы переправитесь, тем мне будет спокойнее. Есть вопросы? Лес могла бы задать тысячу вопросов, но она так волновалась, что ни слова не смогла вымолвить.

— Тогда на этом закончим. — Дэл надел шляпу. Взглянув на Фредди, добавил: — Вы уже переправлялись через реки не раз. Ничего нового. Удачи всем. Выгоняйте быков к реке.

Лес облизала губы и, взглянув на Фредди, изобразила улыбку. Поскольку рука у Фредди еще не зажила, было решено, что она будет переправляться через реку выше по течению, правее стада. Лес вызвалась сопровождать стадо с левой стороны, более опасной; если бы ее там, не дай Бог, снесло по течению, никто не смог бы спасти ее от неминуемой гибели в бурной реке. Лес вдруг показалось, что ноги ее вросли в землю. Она не очень-то хорошо плавала, так что о том, чтобы выплыть в обуви и одежде, и речи быть не могло.

Когда она шла к стаду, дорогу ей преградил Уорд. Схватив Лес за руку и склонившись к ее уху, он прошипел:

— Ты ведь слышала, что сказал Фриско? Сделай что-нибудь, чтобы напугать быков. Сделай, я буду смотреть!

Уорд еще сильнее сжал ее руку.

— Я переплываю через полчаса после тебя, — предупредил он. — Если не сделаешь то, что я тебе сказал, пожалеешь об этом. Очень пожалеешь!

Лес молча высвободилась и пошла седлать Крокуса. Она долго затягивала подпругу — никак не могла справиться с волнением. Осмотревшись, Лес заметила, что в миле от нее выше по течению грузят на паром фургон с полевой кухней. Джек Колдуэлл и Лутер стояли на берегу и ждали своей очереди.

Утро выдалось чудесное — ясное и теплое, но в воздухе пахло опасностью. Жители станционного поселка облепили расположенные вдоль берега кручи. Зрелище обещало быть захватывающим, ибо опасность, особенно смертельная опасность, всегда вызывает интерес обывателя. Попросив Бога о милости, чтобы все прошло благополучно, Лес пришпорила Крокуса. Пора занимать позиции. Фредди поскакала на другую сторону стада.

Когда каждый из погонщиков занял определенные им места, Дэл проехал мимо Лес и махнул ей шляпой, указывая на север. Объехав стадо и обогнав передних быков, он поскакал к самому берегу. Хороший трейл-босс никогда не позволит своим быкам топтаться на месте, и сегодняшний день — не исключение. Дэл с самого начала взял хороший темп. Он не собирался давать передним быкам время на размышления. Беда, если какая-нибудь скотина задумается, стоит ли входить в бурлящие водовороты. Если первые быки войдут в воду не мешкая, остальные последуют за ними без колебания. Лес потеряла Дэла из виду, когда он спустился с кручи вниз. Она затаила дыхание и позволила себе вздохнуть лишь тогда, когда он вновь появился в поле ее зрения, но уже в воде. Вода пенилась вокруг его пояса, над водой возвышалась лишь голова коня. За Дэлом плыли два мощных лонгхорна, грозно выставив вперед рога, за двумя первыми потянулись остальные. Из воды торчали только рога, а туши угадывались по бурунам и пене.

Передние быки вошли в воду без заминки. Начало переправы прошло гладко. Лес облегченно вздохнула. Вдруг она заметила, как пара рогов стала дрейфовать вниз по течению, отдаляясь от основной массы. Лес видела, как рога повернули с севера на запад и после недолгого, но стремительного путешествия вниз пропали. И как раз в эту минуту Фредди, сжав губы, пришпорила Уокера, понуждая его войти в воду. Слева от Фредди молодой бык замедлил движение на пятачке. Он пока еще не повернул назад, но мог сделать это в любую минуту и тем серьезно осложнить работу погонщиков. Но времени на размышления не было — внезапно перед Лес возникла река. Почувствовав, как напрягся и в нерешительности замедлил ход Крокус, Лес, глубоко вдохнув, ударила его каблуками по бокам, и они нырнули в бурлящий поток. Справа от нее торчали рога и слышалось надрывное сопение животных, боровшихся с мощным течением. Один из быков повернул голову, бешено вращая глазами, но Лес загородила ему обзор.

— Двигай, старина, — срывающимся голосом сказала она. — Нечего оглядываться, парень! Плыви себе вперед.

Копыта Крокуса оторвались от дна, и холодная вода забурлила у пояса. Нагнувшись вперед, объятая страхом, сильнее которого не знала в жизни, Лес, обхватив шею коня и вцепившись в него так, что зубами не отдерешь, молилась о том, чтобы у Крокуса хватило сил противостоять сумасшедшему потоку. До того момента, когда копыта Крокуса коснулись твердой земли, прошла, казалось, целая вечность. Мокрые и грязные, они выбрались на берег вместе с фыркающими и отряхивающимися быками.

Счастливая, она помахала шляпой над головой, давая знать тем, кто остался на берегу, что она переправилась. Переполнявшая ее радость выразилась в победном кличе. Фредди подняла большой палец вверх, назвала ее молодчиной, и девушки, мокрые и счастливые, поскакали вперед сгонять в кучу таких же мокрых и блестящих на солнце от влаги быков.

Дэл ждал их с радостной улыбкой.

— Я знаю, что ты переживаешь, — сказал он Лес. — Вернись и посмотри, как будет переправляться Уорд, — и тут же назад. Эй! — крикнул он ей вслед. — Спустись вниз по течению, жди его там, чтобы не тревожить стадо.

Лес повернула на запад и отыскала место, откуда удобнее было наблюдать и где ничто не заслоняло обзор. Соскочив с Крокуса, она подошла к кромке воды. Что-то действительно красивое было в этом непрерывном потоке темных животных, входящих в бурный поток воды, в веренице рогов на поверхности реки, отбрасывающих яркие блики, в радужных пенных фонтанах брызг, взметнувшихся к небу.

Потом она увидела Уорда. Он заметил ее и грозно нахмурился, уже зная, что ни один из доверенных Лес быков не погиб. Она прищурилась. Судя по тому, как он приближался к воде, Уорд успел пожалеть о своем решении пересекать реку вплавь. Дэл говорил ему, чтобы он этого не делал, но Уорд упрямо стоял на своем, считая, что никто не имеет права ему указывать. Лошадь его отшатнулась от воды, затем вошла в реку и снова выскочила на берег. Гордость толкала его вперед. Теперь, после того как Лес преодолела реку, самолюбие не позволило бы ему нанять паром. Но Лес прекрасно понимала, что он напуган и сожалеет о своем решении.

У Лес опустились плечи при одной мысли о том, что ее ждет. Сегодня он точно изобьет ее. Они уже потеряли на переправе быка и потеряют еще не одного, но ни одно из животных не будет на ее совести. А Уорд заставит ее платить за все сполна.

Лес сначала решила, что не станет смотреть, как он переправляется, но тут лошадь Уорда, отчаянно заржав, нырнула в бурлящий поток. Побледнев как полотно, Уорд схватился за шею коня еще до того, как тот начал плыть.

И вдруг в середине вереницы рогов, протянувшейся через реку, что-то произошло. Центр сместился, рога уносило течением вниз. Лес вскрикнула и зажала рот. Острые рога вонзились в бок коня, на котором плыл Уорд. Вода окрасилась красным, и конь ушел под воду. Отчаянно барахтаясь, Уорд пытался схватиться за рога — вокруг него их было множество. Затем его подхватило течением и стремительно понесло вниз. С этого момента Лес видела только мелькавшие на поверхности воды то руки, то ноги тонущего человека. На берегу что-то кричали, но она не слышала ничего, кроме рева воды. Отбившиеся от стада быки ушли под воду, но Уорд пытался плыть, вырваться из стремительного потока и отбиться от копыт плывущих животных. Уносимый на запад, он все же приближался к берегу. Его несло прямо к тому месту, где стояла Лес.

Голова его показалась над водой футах в двадцати от нее, и глаза их встретились. Он открыл рот и что-то крикнул, но она не расслышала. Он протянул к ней руку. Они смотрели друг другу в глаза, когда он пронесся мимо, затем течение протащило его дальше и затянуло под воду. Лес побежала вдоль берега. Сердце ее колотилось как бешеное. Лихорадочно обшаривая взглядом реку, она пыталась отыскать Уорда, но его уже не было.

И только тут, когда она опустила глаза и взгляд ее упал на собственные руки, Лес с изумлением обнаружила, что все это время крепко держала веревку. Она поняла, чего хотел от нее Уорд, о чем кричали люди на берегу. Она могла бы спасти его — но даже не попыталась.