Братья Уэбстеры нашли тело Уорда в двух милях ниже того места, где случилось несчастье. Онемевшая, не проронившая ни одной слезинки Лес смотрела, как они везли труп в лагерь. Тело Уорда болталось, как мешок, перекинутый через спину лошади одного из братьев.

На заплетающихся ногах Лес направилась к небольшой дубовой роще в стороне от лагеря. Сейчас ей хотелось побыть одной, и никакие слова сочувствия ей были не нужны. Но, как всегда, чего больше всего хочешь, того не получаешь. Услышав за спиной знакомый скрип, Лес вздрогнула и обернулась. Алекс спешила за ней, изо всех сил налегая на колеса. Фредди быстрым шагом шла вслед за старшей сестрой, видимо, желая помочь ей.

— Пич и Джеймс копают могилу, — сказала Фредди, догнав Алекс и поставив каталку на тормоз. — Лутер собирается сказать несколько слов. Если ты хочешь что-нибудь добавить, какие-то свои слова…

Фредди дотронулась до щеки младшей сестры.

— Мы сочувствуем твоей утрате, Лес.

И только тогда у Лес началась истерика.

— Моей утрате? — с издевкой повторила она и, упав на землю, закрыла лицо руками. — Я могла бы спасти его — и не сделала этого.

Она помнила его взгляд, его жест. Он видел веревку в ее руках.

— Я просто стояла и смотрела, как он тонул!

Фредди положила руку сестре на плечо.

— Никто не мог его спасти. Для него все кончилось уже в тот момент, когда конь под ним ушел под воду.

Всхлипывая, Лес рассказала им о вечере в лощине, о предложении Колдуэлла, об угрозах Уорда и о непрекращающихся побоях. Подняв к сестрам заплаканное лицо, Лес спросила:

— Разве вы не понимаете? Я ненавидела его! Когда я увидела, что его лошадь стала тонуть, я обрадовалась! Я думала только о себе. Думала, наконец-то все кончилось. Что я наконец свободна. Что он больше не будет меня бить. И я могу не выходить за него замуж, и мне не надо бояться. И да поможет мне Бог, но я и сейчас рада!

Лес переводила взгляд с Фредди на Алекс.

— Что же я за чудовище! — прошептала она наконец.

Фредди, увидев отчаяние в глазах младшей сестры, ни слова не говоря, встала и пошла назад к лагерю.

Лес решила, что у нее вот-вот разорвется сердце. Зарыдав, она осела на землю прямо перед креслом Алекс.

— Ты меня тоже ненавидишь?

Алекс погладила младшую сестру по голове.

— Фредди не испытывает к тебе ненависти. Я не знаю, что у нее на уме, но ты должна ей довериться. Смотри, она уже возвращается.

Лес повернула голову и тоже увидела Фредди. Она ехала верхом на Уокере и под уздцы вела Крокуса. Беспомощно моргая, то и дело смахивая слезы, Лес пыталась понять, к чему все это, но не могла. Куда это Фредди хочет с ней поехать?

— Давай, Лес, пошевеливайся! — приказала Фредди. — Еще достаточно светло, чтобы провести эксперимент.

Сестры молча смотрели на нее.

— Я знаю, что делаю! — бросила она Алекс.

Алекс кивнула и помогла Лес встать.

— Делай то, что велит тебе Фредди.

Чувствуя себя слишком усталой и измученной, чтобы сопротивляться, Лес послушно села в седло. Она не поднимала головы до тех пор, пока они с Фредди не подъехали к самому берегу реки.

— Ты что надумала? — раздраженно спросила Лес.

Меньше всего ей хотелось сейчас возвращаться к реке, в которой по ее, Лес, вине утонул Уорд Хэм.

— Я еду в лагерь, — решительно заявила она.

— Нет, не едешь! — сказала Фредди, выхватив у сестры поводья.

Они находились на небольшом песчаном пляже, совсем таком же, откуда Лес наблюдала за гибелью Уорда.

— О Боже…

Фредди стреножила коней, но Лес не желала спешиваться.

— Почему ты так со мной поступаешь, Фредди?

— Слушай меня: сейчас я пройду вдоль берега вверх по течению и стану бросать ветки в воду. Ты подойдешь как можно ближе к воде и будешь закидывать веревку. Попытайся задеть хотя бы одну!

Зеленые глаза Фредди сузились в щелки и горели, как у кошки.

Сестры уставились друг на друга, обе внезапно разозлившись.

— У тебя на все есть готовый ответ, не так ли? Ты всегда должна одержать верх!

— Ты хочешь еще двадцать пять лет жизни провести так же, как провела? В вечном страхе и жалости к себе? Бедняга Лес, которую всякий может обидеть! А теперь еще Лес — чудовище, позволившее своему женишку, эдакой сволочи, потонуть, не пошевелив пальцем для его спасения! Этого ты хочешь? Ты что, получаешь удовольствие, когда жалеешь себя или тебя жалеют? Тебе нравится роль страдалицы, да?

— Заткнись! Заткнись немедленно!

— Слезай! Покажи мне, что у тебя достанет храбрости узнать правду.

— Я тебя ненавижу! Не должна я тебе ничего показывать!

— Тогда покажи себе! Если ты не узнаешь правды, то растеряешь все, что приобрела. Ты снова станешь женщиной, которая позволяет мужчине избивать себя. Если ты не найдешь мужчину, который бы издевался над тобой, ты займешься самоистязанием. Возможно, ты смогла бы его спасти, Лес, и тогда тебе пришлось бы как-то жить с этим. Но я готова поставить десять против одного, что ты ничего не сумела бы сделать! — Круто развернувшись, Фредди пошла прочь, продираясь сквозь ивовые заросли.

Лес плакала, провожая ее взглядом. Когда Фредди исчезла за кустами, Лес слезла с коня, чтобы развязать путы и уехать. И вдруг увидела, как по воде поплыла первая ветка.

Оцепенев, она стояла у лошади и ждала следующей ветки. Когда та стремительно пронеслась мимо, Лес вдруг почувствовала вес свернутой в бухту веревки, свисавшей с бедра. Хватит ли у нее мужества узнать правду? Хочет ли она узнать правду?

Фредди не видит ее и потому ничего не узнает. Только она сама будет знать. Внезапно Лес почувствовала острую потребность выяснить, могла ли она спасти Уорда.

Взяв веревку в руки, она с бьющимся сердцем подошла к кромке воды. Следующая ветка, вращаясь, плыла по течению — она оказалась даже ближе к ней, чем был тогда Уорд. Лес подумала, что бросить веревку так, чтобы она коснулась торчавших мокрых листьев, будет совсем нетрудно.

И ошиблась. Веревка ударилась о воду позади ветки, и этот шанс был упущен. Зажав веревку в потной ладони, Лес ждала следующую. На этот раз веревка ударилась о воду ближе к берегу, чем оказалась ветка. После семи безуспешных попыток она поняла, что не могла бы спасти Хэма.

Лес попыталась еще раз бросить, учитывая теперь скорость течения и изгиб русла. На этот раз у нее почти получилось. Если бы у нее было время все это взвесить, рассчитать и потренироваться, если бы Уорд поймал веревку в нужный момент, тогда, возможно… Но возникало слишком много «если». В конечном итоге права оказалась Фредди. Уорд был приговорен в тот момент, когда его лошадь пошла ко дну.

Веревка выскользнула из влажных рук Лес, и ее унесло течением. Лес смотрела, пока веревка не пропала из виду, а затем, не разбирая дороги, она помчалась к Фредди. Бросившись к ней с распростертыми объятиями, она принялась благодарить ее.

Фредди обняла сестру, дала выплакаться на своем плече, а потом отстранилась и, пригладив ее растрепавшиеся волосы, сказала с улыбкой:

— Если ты готова, мы можем ехать назад. Возможно, еще удастся застать момент, когда этого сукина сына закопают. Все, Лес, все закончилось. Ты свободна!

Дальше маршрут перегона пролегал через территории индейцев, через прерии с богатой травой и множеством поросших деревьями берегов рек и ручейков. Дэл остановился у ручья со странным названием Смердящий. Это была их первая ночевка после переправы через Ред-Ривср.

При въезде в лагерь виднелся плоский холм, усыпанный обломками песчаника. Куски мягкого камня имели разную форму, некоторые напоминали плиты, некоторые — валуны. Первопроходцы из белых, дабы увековечить память о себе, откалывали куски породы и вырезали на них свои имена. Теперь неподалеку от природного холма вырос холм рукотворный — из камней с гравировкой, высотой около двенадцати футов.

После ужина Фриско предложил Фредди прогуляться. Дэл показал ей скалы и рассказал об истории насыпного холма.

— Отсюда до тех холмов триста футов, — сказал он. — На одном из камней есть и мои инициалы. Хочешь, вырежу твои?

— Спасибо. — Заходящее солнце окрашивало кожу Фредди в розовато-золотистый цвет с оттенком оранжевого. — И еще, если ты не против, вырежи инициалы моих сестер.

Опустившись на одно колено, Дэл, вытащив нож, принялся колдовать над мягким камнем.

— Как Лес, держится? — спросил он.

Пока Дэл трудился над гравировкой, Фредди поведала ему историю, рассказанную Лес. Дэл помрачнел.

— Все сложилось к лучшему, — заключил он, вставая.

Теперь, когда он убрал нож и руки его оказались не заняты, находиться рядом с Фредди становилось все труднее. Он не мог на нее смотреть, не вспоминая об их близости. Когда он видел ее обтянутые брюками ягодицы, ладони его делались влажными. Желание не было для него внове, но никогда еще оно не овладевало им так безраздельно и никогда не было столь сильным и постоянным.

Фредди держала в руках маргаритку. Опустив взгляд на цветок, она спросила, тронув лепесток:

— Сколько быков мы потеряли во время переправы?

Весь день погонщики задавали ему этот вопрос, и всякий раз ответ застревал в горле.

— Двадцать три. В результате наша фора снизилась до семидесяти одного быка.

— Этого хватит? — В последних лучах заходящего солнца глаза Фредди казались нефритовыми.

— Очень надеюсь, — ответил Дэл.

Что-то в этой женщине — и только в ней одной — задевало самые потаенные струны его души, заставляя их звенеть в унисон ее песне. Она была для него как сирена, манила к себе, призывала к подвигу. Когда Фредди смотрела на него, он словно вспыхивал… Его влекло к ней, и Дэл хотел, чтобы она им любовалась; более того, хотел стать лучше — только ради нее. Он стремился выиграть для нее наследство — хотел победить дракона и бросить поверженное чудовище к ее ногам. Он желал отметить ее своей печатью, чтобы весь мир знал: это его женщина, ее он никому не отдаст.

— Когда ты смотришь на меня вот так, я ни о чем не могу думать, — прошептала Фредди, и цветок выпал из ее руки.

— Нам надо возвращаться, — проговорил он внезапно охрипшим голосом.

— Ты этого хочешь?

Фредди кончиком языка облизала губы, и Фриско застонал.

— Я не хочу пользоваться твоей минутной слабостью, Фредди, не хочу, чтобы ты потом плохо обо мне думала.

— Ты всегда прав, Дэл, — сказала Фредди. И вдруг подошла к нему вплотную и обвила руками его шею. — Теперь мне надо выяснить, как сильно я задену твое самолюбие, если сама воспользуюсь твоей слабостью, — проговорила она с загадочной улыбкой на устах.

Он решил, что ослышался. Потом засмеялся и крепко обнял ее.

— Думаю, я смогу с этим смириться!

Дэл прижимал ее к себе все крепче, чтобы она почувствовала, сколь велико его желание. Затем он сказал то, что должен был сказать:

— Мы хотим разного, Фредди, хотим жить каждый по-своему. Я не могу обещать тебе будущего. Черт, я вообще не могу тебе ничего обещать!

— Тогда дай мне сейчас то, что можешь, — пробормотала она, подставляя ему губы.

Дэл поцеловал ее — и тут же забыл обо всем на свете. Сейчас для него существовала лишь Фредди, лишь ее губы и сладостный запах ее тела. Теперь он не смог бы оторваться от нее, даже если бы от этого зависела его жизнь.

Обоих переполняло желание, и оба с жадностью пили из сосуда наслаждения. В эти мгновения они были счастливы, потому что знали, что нужны друг другу. Обезумевшие от страсти, они торопливо раздевали друг друга.

Дэл увещевал себя, что должен быть с ней нежен и нетороплив, ласков и терпелив. Но они слишком долго ждали этого мига, слишком острой была потребность слиться друг с другом.

Обнаженные, они упали на траву, не разжимая объятий. Он не замечал мелких камешков под голыми коленями, не слышал звуков гармоники, доносящихся из лагеря. Он видел лишь ее глаза, переполненные желанием, зеленые, как трава, которая как шелк расстилалась под ними, трава, окружавшая черное облако ее волос. Он слышал лишь музыку их быстрого, трудного дыхания и биение двух сердец, слившихся в одно.

Когда он был в ней и она обвила его ногами, он вздрогнул от счастья. Никогда еще в жизни он не был так близок к блаженству, как в этот миг.

Потом Фредди лежала в его объятиях, перебирая пальцами волоски на его груди.

— Когда же успело стемнеть? — тихо спросила она, счастливо смеясь. — Я и не заметила. — И, помолчав, уже другим тоном добавила: — Дэл, что ты будешь делать, если мы проиграем?

Дэл зарылся головой в ее черные шелковистые кудри и, крепко обняв ее, сказал:

— Возможно, все равно поеду в Монтану. Посмотрю, может, удастся найти работу. А ты что будешь делать? Поступишь в труппу какого-нибудь театра?

Она молчала так долго, что Дэл уже начал думать, что она уснула.

— Я никому об этом не говорила, — сказала наконец Фредди. — Я вернулась в Клис не потому, что одумалась или повиновалась приказу отца Я вернулась домой только потому, что маэстро меня прогнал. Я попытала счастья в других театрах, но, как ни больно мне об этом говорить, меня нигде не взяли.

Она говорила едва слышно, Фриско видел, как тяжело ей дается правда.

— Мне жаль, Фредди.

— Ты представляешь, каково человеку, который хочет чего-то всем сердцем, но знает, что у него это не получается?

Дэл не думал, что она это пережила. Ее признание отдалось в его сердце острой болью.

— Может, маэстро просто не мог разглядеть в тебе хорошей актрисы? Так бывает.

Фредди поцеловала его, затем села и, обхватив колени руками, уставилась в темноту.

— Я вполне гожусь, чтобы играть перед нашими ковбоями. Но настоящая театральная публика, та, что платит за билеты, никогда не признает меня хорошей актрисой. — Фредди помолчала и, уронив голову на грудь, сказала: — Мне так этого хотелось! Я любила аплодисменты и делала вид, будто они адресованы мне. Но мне никто не аплодировал. Публика восторгалась другими, но не мной.

Фредди сидела сгорбившись, и в ее позе, в изгибе обнаженной спины было что-то до слез трогательное. Дэл не мог смотреть на нее без боли.

— Когда выезжаешь в ночное, — продолжала Фредди, — невольно думаешь о разном. У меня было много времени, чтобы подумать о себе. Я обманывала себя. Обманывала, читая сценарии и заучивая наизусть роли. Мне не стать хорошей актрисой.

Посидев так еще какое-то время, Фредди потянулась за рубашкой.

— Мне остается одно: надеяться на победу. Тогда я смогу построить театр и быть если не на сцене, то по крайней мере рядом. Не знаю, что делать, если мы проиграем.

— Ты могла бы поехать в Монтану, — сказал Дэл, стараясь говорить беспечно и легонько касаясь ее затылка. Фредди выгнула шею, откинувшись на его руку.

— Однажды я видела снег, и мне он не очень понравился. Монтана хороша для вас, суровых ковбоев, но не для актрис-неудачниц, — сказала Фредди и, не глядя на него, спросила: — А ты никогда не думал о том, чтобы устроиться где-нибудь в Сан-Франциско?

— Что такому, как я, делать в большом городе? Все, что я знаю и умею, я смогу применить только на ранчо. — Он осторожно развернул ее к себе лицом. — Фредди, я слышал, как ты читала стихи у костра. Верю, что ты хорошая актриса. Приобрести театр — неплохая идея, но, может быть, ты слишком рано сдаешься, отказываясь от своей мечты?

— Лжец, — мягко возразила она, и он видел, как блеснули благодарностью ее глаза. — Самое страшное во всем этом то, что я опозорила семью, обидела отца, испортила свою репутацию, — и все ради того, что мне совсем не удается. — Горькая усмешка скривила ее губы. — Я никогда не призналась бы в этом даже самой себе, но это, — она обвела рукой вокруг, словно призывала в свидетели землю, быков, костры и сидящих вокруг них людей, — это все слишком настоящее. Здесь нет места притворству. Здесь невозможно спрятаться за чью-то роль. И спину. Этот труд обдирает все наносное и обнажает сердцевину. Здесь открывается сущность каждого. Этот мир, это небо заставляют человека взглянуть себе в душу открыто и честно.

Дэл обнял ее за плечи и прижал к себе.

— У тебя здоровая и крепкая сердцевина, Фредди. Ты очень хорошая, и тебе не надо притворяться другой.

Глядя вдаль поверх ее плеча, Фриско сжимал зубы и молча клялся доставить две тысячи быков в Абилин даже ценой жизни. Она должна получить свой театр в Сан-Франциско. Фредди это заслужила.

Но сдержать обещание будет нелегко. В прошлом году индейцы угнали целое стадо, когда трейл-босс отказался отдать им нескольких быков. Каков урок? Когда к тебе явится индеец, не поскупись и отдай быка. Это ясно. Как и то, что предстоящие три недели обещали быть самыми трудными.

У многих животных оказались сбиты копыта, и Фриско объявил, что стадо останавливается на двухдневный отдых возле реки Уошито. Решено было подождать, пока спадет вода, чтобы не повторить катастрофы, случившейся при переправе через Ред-Ривер. Вода в реке оказалась чистой и приятной на вкус. Самое время искупаться, постирать и пополнить запасы воды.

Фредди развесила мокрую рубашку на ветках ивняка, в изобилии растущего по берегам реки, и, весело напевая что-то под нос, принялась сушить волосы. Удивительно, как поднимается настроение, когда ты вымытая и одежда у тебя чистая.

С улыбкой на губах Фредди шла в лагерь, но улыбка сразу увяла, когда она заметила высокого индейца и рядом с ним мальчика. Замедлив шаг, она смотрела, как Дэл, поджав губы, ведет к ним одного из быков со сбитыми копытами — третьего по счету, отданного индейцам в уплату за проход по их земле.

Но то, что увидела Фредди после, просто взбесило ее. Мужчина и мальчик ушли из лагеря, уводя за собой быка, а следом за ними шел Джек Колдуэлл. Она могла лишь догадываться, что Джек говорил индейцам.

Сжав кулаки, пылая гневом, Фредди побежала к заговорщикам. Она настигла Джека в тот момент, когда он, переговорив о чем-то с индейцами, повернул в лагерь. На губах Колдуэлла играла довольная улыбка.

— Будь я мужчиной, я убила бы тебя! — сказала она, бросая гневные слова ему в лицо.

— Как ты, сладенькая моя, можешь говорить такое? — Улыбаясь, Джек любовался шелковистой копной ее волос, ниспадающих до пояса. — Сегодня ты просто красавица!

— Ты сказал им, чтобы они являлись каждый день и требовали по быку? Ты посоветовал им отправлять к нам своих друзей за мясом?

Фредди знала, что Джек именно это и говорил.

— Меня от тебя тошнит! — бросила Фредди и, развернувшись, направилась в лагерь.

Джек догнал девушку и, поравнявшись с ней, заговорил:

— Еще не поздно, Фэнси. Мое предложение остается открытым. Ты можешь выйти из игры не с пустыми руками.

— Как ни изворачивайся, Колдуэлл, как ни мошенничай, в конце у нас останется достаточно быков, чтобы победить!

— Ой, Фредди, ты меня без ножа режешь! — с насмешкой протянул Колдуэлл, хватаясь за грудь, и, вдруг помрачнев, добавил: — Вам не победить.

Он схватил ее за руку, но Фредди брезгливо стряхнула его пальцы.

— Мне плевать на остальных, крошка, но ты — другое дело; мне становится страшно при мысли, что ты, пройдя через все это, в итоге останешься ни с чем.

Колдуэлл обогнал ее и загородил дорогу.

— Фредди, — проникновенно произнес он, касаясь ее лица, — ты не выходишь у меня из головы.

Фредди ударила его по руке.

— Не трогай меня! — резко сказала она, давая ему понять своим гневным взглядом, что надеяться ему не на что. — Я не испытываю к тебе никаких чувств, а что я думаю о тебе, ты уже знаешь.

— Если ты поставила на Фриско, должен сказать, ты проиграешь.

— Я поставила на лучшего мужчину. И я люблю его!

В первый раз она произнесла эти слова. Они отдались в ушах словно колокольный звон. Фредди напряженно замерла, а затем, расслабившись, опустила плечи. Что толку бороться с очевидным? Все равно ничего не изменишь. Но признание в том, чего она старалась не признавать, не сделало ее счастливее. Она взглянула на табун, возле которого стояли Грейди и Дэл, разговаривая о чем-то. Любовь как-то сразу все осложнила.

— Вопрос о наследстве решится меньше чем через неделю, Фэнси. Позволь мне сказать Лоле, что ты заработала те деньги, которые мы тебе предлагали.

Фредди с размаху ударила его по щеке. Затем, сплюнув на землю, пожалела о том, что не попала на его ботинки.

— Таков мой ответ!

Не оглядываясь, Фредди пошла прямо к Лутеру и рассказала ему о своих подозрениях.

— Возможно, он предложил им даже устроить набег, — с горечью сказала она. — Лутер, вы знаете, что Колдуэлл и Лола мошенничают!

— Я вынужден с вами согласиться, — признался он. — Вы действительно слышали, как Колдуэлл что-то им предлагал?

— Нет, — упавшим голосом ответила Фредди.

Лутер беспомощно развел руками:

— Тогда все, что у нас есть, — это догадки. Колдуэлл мог способствовать потере нескольких быков намеренно, а мог и не способствовать. Мог сделать это по наущению миссис Рорк, но она могла быть и не в курсе.

— Нескольких? Лутер, раскрой глаза! Из-за него мы потеряли больше сотни! Почти двести!

Лутер молча смотрел на Фредди, затем, поддев ногой камешек, сказал:

— Я стараюсь быть беспристрастным, Фредди, но на самом деле это не так. Я хочу увидеть тебя, Лес и Алекс победительницами и полагаю, победу вы одержите по праву. Будь у меня бесспорные доказательства того, что Колдуэлл и Лола ведут нечестную игру, я бы тут же отстранил их от участия в состязании.

— Я знаю, что вы говорите искренне, — со вздохом сказала Фредди. — Но, черт побери, мошенники не должны победить!

— Они еще не победили, — напомнил ей Лутер.

Однако Джек считает, что состязанию пришел конец. К тому времени когда закончатся территории индейцев и стадо пересечет границу Канзаса, Лола уже станет полноправной владелицей состояния. Он в этом абсолютно уверен.

Перед тем как отправиться к табуну, Фредди еще раз подошла к Лутеру. Положив руку на его плечо, она вполголоса заметила:

— Не мое это дело, Лутер, но я все-таки скажу. Однажды вы уже упустили Лес. Не повторите ошибки. Она не любила Уорда, и она не думает его оплакивать.

Лутер удивленно поднял бровь.

— Уорд был для нее… Вы наверняка ошибаетесь.

— Вовсе нет. Спросите Лес.

— Я не могу задавать таких вопросов. Это бестактно, и потом, не мое это… — Лутер поднял глаза, и густая краска залила его лицо от шеи до корней волос. — Я слишком стар для Лес. Слишком скучен и односторонен. Не может быть, чтобы она…

Фредди закатила глаза. Что за несносные существа эти мужчины!

— Почему бы вам не дать Лес возможность решить самой? Возможно, вы будете приятно удивлены. Вот что я вам скажу: слабому духом не завоевать сердце прекрасной дамы. — Фредди снова не смогла воспроизвести цитату дословно. — Знаете ли, жизнь еще не настолько изменилась к лучшему, чтобы Лес сама начала за вами ухаживать. Придется все же вам сделать первый шаг.

Спиной чувствуя взгляд Лутера, Фредди шла к табуну. Отыскав Грейди и Дэла, она рассказала им о своих подозрениях относительно Колдуэлла и о его последних кознях.

Грейди ударил шляпой о землю.

— Это несправедливо, черт возьми! Ты говорила Лутеру?

— Он ничего не может сделать без доказательств, — сказала она, отвечая Грейди, но при этом глядя на Дэла.

Она любила его всего и все в нем: бронзовый загар и гордую осанку, его взгляд и тот недобрый прищур, с которым он взглянул в сторону лагеря наблюдателей. Ей нравились его мозолистые руки и гибкое сильное тело. Нравилась его манера носить одежду, его уверенная походка. Его решимость и требовательность. В общем, все.

— Когда ты вот так смотришь на меня, я не могу думать, — тихо сказал он, когда Грейди отошел.

— Ты изменил мою жизнь, — прошептала она, глядя на него снизу вверх, радуясь тому, что может сказать ему правду.

Он получил в свое распоряжение трех напыщенных белоручек, которых превратил в сильных, самостоятельных женщин. Он потребовал от них максимальной отдачи сил, на меньшее он не соглашался. Он открыл им, на что они способны, показал им их стойкость и мужество, и они увидели себя такими, какими были по своей сути, и если бы не он, никто из сестер никогда не обнаружил бы в себе и друг в друге таких высот характера. Победят они или проиграют, в Абилин прибудут женщины, ставшие сильнее, умнее, крепче и увереннее в себе, — женщины, куда больше приспособленные к жизни, чем они были бы, не встреться им на пути Дэл Фриско.

— Я люблю тебя, — сказала она тихо, утонув в его глазах.

Она и представить себе не могла, что произнесет эти слова, стоя рядом с десятком пропахших жарким потом лошадей. К тому же, по ее представлениям, первым слова признания должен был произнести мужчина.

Он смотрел на нее, и кулаки у него сжимались и разжимались.

— Черт побери, Фредерика, ты только что сломала мне жизнь!

— Сказав, что люблю тебя? — Фредди часто заморгала, ошалело глядя на Фриско. — Я ничего не прошу взамен, если это тебя беспокоит. Никаких обещаний, помнишь наш уговор?

Смущенная и злая, она повернулась, чтобы уйти, жалея о сгоряча произнесенных словах.

— Никаких обещаний? Черта с два — никаких обещаний! Любовь никогда не приходит без обещаний. — Схватив ее за руки, он заговорил горячо и страстно о том, что давно наболело и требовало выхода. — Если бы ты не сказала этих слов, я мог бы уехать куда-нибудь подальше, решив про себя, что мы не были рождены друг для друга. Возможно, я когда-нибудь смог бы в это поверить. Но теперь я должен найти выход из безвыходной ситуации: как совместить наши столь разные планы, чтобы fie лишить друг друга счастья на всю оставшуюся жизнь? И, черт возьми, я не уверен, что такое вообще возможно!

— Тебе ничего не придется устраивать, — с гримасой боли ответила Фредди. — Прости меня за то, что сломала тебе жизнь и создала неразрешимые проблемы. Просто забудь о том, что я сказала. Какая я дура! Я хотела поделиться с тобой радостью, дать знать, что люблю!

— Ты пришла сюда, плавно покачивая бедрами, и рассказала все эти вещи об индейцах, что они намерены приходить к нам каждый день, требовать по быку, а затем вдруг, между прочим, сообщила, что любишь меня. — Он храбро смотрел в ее горящие гневом глаза. — Черт побери, ты могла выбрать более подходящее время! Когда у меня мозги не кипят от мыслей, что делать с индейцами. И с переправой через Уошито. И так, чтобы весь лагерь на нас не пялился!

Фредди гордо вскинула голову.

— Нам не о чем говорить! Я передумала. Я была идиоткой, что влюбилась в типа вроде тебя!

Часто моргая, чтобы не заплакать, она пошла к реке снимать развешанную на ветках одежду, а заодно и поплакать в одиночестве. К тому времени как она дошла до берега, вспоминая весь их разговор, слово в слово, она пришла к ошеломляющему выводу: Дэл тоже любит ее!

Она смотрела на искрящуюся на солнце воду, омывающую носки ее ботинок, потом подняла голову к небу, такому же синему, как его глаза. Он не сказал о своей любви так же ясно и прямо, как она, но он все же сказал, что любит.

И едва для Фредди все прояснилось, приятное тепло растеклось по ее телу. Она любит и любима. Что еще нужно для счастья?

Сидя на поросшем ивами берегу, она смотрела на подернутую зыбью воду. Дэл был прав. Планы о театре в Сан-Франциско никак не сочетались с планами о ранчо в Монтане. Кто-то из них должен пожертвовать своей мечтой. Если это случится… как долго любовь сможет противостоять разочарованию? А что потом? Жалкое существование и горечь несбывшихся надежд? Так сколько им отпущено для любви? Год, два?

Слеза скатилась по щеке. Худшие времена наступали уже сейчас.

Шли дни, и Алекс все продолжала надеяться, что Джон ее поймет и примет ее решение не носить протез. Каждое утро она просыпалась с комом в горле, со страхом ожидая худшего: Джон ушел ночью и больше не придет. Когда, с лихорадочной поспешностью окинув взглядом лагерь, она убеждалась, что Джон никуда не исчез, Алекс закрывала глаза и молча воздавала хвалу Господу за еще один день с ним.

Иногда сердце начинало ныть от переполнявших ее чувств. А иногда она всплескивала руками и смеялась: Джон был таким же упрямым, как и она сама.

Но кое-что изменилось в их отношениях. По молчаливому обоюдному согласию никто из них не искал возможности повторить ту единственную ночь любви. К тому же Джон попросил выделить ему коня. Больше он не ездил в повозке рядом с ней.

Однако они по-прежнему сидели рядом по вечерам и тихо беседовали в темноте, то обсуждая события прошедшего дня, то рассказывая друг другу о себе. Мысли Джона были устремлены в будущее, и как-то раз он сказал, что собирается вернуться на восток и заняться врачебной практикой. Построить дом.

— На какие средства ты собираешься это сделать? — спросила Алекс, вдыхая ароматный дым его сигары и исходящий от его ладоней запах пасты из алоэ, которую он приготовил для Фредди, обгоревшей на солнце. Джон никогда не упоминал об Алекс, говоря о своих планах на будущее, и она была благодарна ему за тактичность. И в то же время при мысли о неизбежном расставании у нее становилось так тяжело на душе, что не хватало воздуха.

— Мой отец был мудрым человеком. Мудрым и предусмотрительным. Задолго до того как большинству стало ясно, что война неизбежна и Юг рухнет в руинах, он перевел деньги и ценные бумаги в банки Севера и посоветовал мне сделать то же самое. — Джон выбросил сигару и взял Алекс за руку. — Тебя удивляет, что я богатый человек?

Алекс уронила голову и прижала ладони к вискам. Она знала, о чем он хотел ей сказать. Даже если они не смогут привести в Абилин две тысячи голов, ей не придется в будущем беспокоиться о деньгах. Если только… Если она сможет забыть про мужа, которого убила, и про свой долг перед ним. И если сможет надеть протез и сделать вид, будто той катастрофы вовсе не было. Притвориться, будто на ней нет никакой вины и она заслуживает жизни с Джоном. Но она не могла притворяться.

— Почему бы тебе не ехать со мной в повозке? — шепотом спросила она.

Ей не хватало Джона так же ощутимо, как не хватало ноги, и потеря была так же болезненна и горька, как пустота под правым коленом.

Джон подтянул колени к груди и обнял их руками. Глядя на погонщиков, собравшихся вокруг костра и негромко певших хором, он сказал:

— Я раньше много думал о мальчиках, умиравших на моих глазах. Я видел их лица в облаках, я смотрел на воду, и их лица отражались в воде. Я без конца проклинал себя за то, что не смог их спасти. Я помнил каждое окровавленное тело, каждую свою неудачу. А когда боль эта стала привычной, я думал о своем отце и о сыне и говорил себе, что я мог бы увезти их из Атланты, если бы у меня хватило ума не попасть в лапы союзников.

Он повернул к ней лицо, и выражение его серых глаз стало мягче.

— И однажды я встретил красивую и храбрую женщину. Твое прикосновение было первой нежностью, которую я испытал за долгие годы, любовь моя. И ты первая увидела во мне мужчину и человека, а не эксцентричного юродивого.

Он взял ее дрожащие руки в свои ладони и крепко сжал их.

— Человек, будь то мужчина или женщина, не в силах изменить прошлое, как не может остановить ход времени, остаться в прошлом и жить им. Наступает момент, когда приходится одеться во все новое и идти дальше — в будущее.

Алекс смотрела на него и понимала, что понятие «все новое» включает в себя и протез.

— Ты помогла мне распознать этот момент, его наступление, и я надеялся, что смогу сделать для тебя то же.

— О, Джон! Неужели ты не понимаешь, что встреча с тобой заставила меня подвергнуть сомнению все то, что я считала незыблемым в своей жизни?

Никогда еще она не чувствовала себя такой растерянной и разбитой. До того как Джон вошел в ее жизнь, она уже успела взять на себя определенные обязательства, она считала своим долгом нести наказание за смерть Пайтона. Она приняла решение никогда не ходить на двух ногах, твердое решение, но теперь, когда она любила Джона, наказание это становилось почти невыносимым.

— Я люблю тебя, Алекс, — тихо сказал он и посмотрел ей в глаза. — Я хочу, чтобы ты провела жизнь со мной. Но я не хочу делить тебя с Пайтоном Миллзом. Ведь твое кресло, — тут он дотронулся до твердой резиновой покрышки колеса, — это алтарь, который ты воздвигла в его честь и на который положила свою жизнь. В тот день, когда ты откажешься от кресла, я пойму, что ты выбрала будущее — вместо прошлого.

— А если этот день никогда не наступит? — прошептала она.

Он на мгновение закрыл глаза, затем поднес ее руку к губам.

— Остаток жизни я проведу, видя твое лицо в облаках и в утреннем тумане. Я буду слышать твой голос в шуме ветра и буду скорбеть о том, что могло быть, но так и не произошло.

Джон поцеловал ее ладонь, затем поднес руку к щеке.

После того как он привез ее в лагерь, они молча переглянулись, без слов чувствуя обоюдную боль. Алекс понимала, что он ждет от нее решения. Но она уже приняла его — в день смерти Пайтона.

Слепая от слез, Алекс едва не наехала на Фредди, когда та, спотыкаясь, брела к стоянке.

— Прости, — пробормотала она, смахивая слезы. — Я тебя не заметила.

Фредди нахмурилась.

— Я больше не могу этого выносить, — заявила она без обиняков. — Все мы помогали сделать тебе новую ногу, и все идут завтракать с надеждой, что увидят тебя без костыля. Я даже сосчитать не могу, сколько часов Джон трудился над этой ногой. Мы все работали. Так почему ты так поступаешь?

— Ты знаешь почему! Прошу тебя, дай мне проехать.

— Ты не собираешься носить протез? Из-за этого вы с Джоном ссоритесь?

— Мы не ссоримся.

Как будто никто в лагере не видит, что Джон больше не ездит с ней в повозке, никто не замечает, как напряженно они разговаривают.

— Алекс, ради Бога, одумайся! Джон любит тебя, и ты любишь его. Надень ты эту ногу и…

— Фредди, если ты сейчас же не отойдешь, я тебя перееду! Скажи всем, что я глубоко ценю их старания, но их усилия пропали впустую.

Пару минут они молча смотрели друг на друга, после чего Фредди, пробурчав что-то, пошла прочь.

Алекс сгорбилась в кресле и закрыла глаза, потирая безымянный палец. Обручального кольца не было, но она по-прежнему чувствовала, как оно сжимает ее палец и душу, словно кандалы, навеки сковавшие ее и Пайтона.

Как и предсказывала Фредди, индейцы приходили каждый день. Расстроенный и беспомощный, Фриско давал им быка, иногда двух — в зависимости от численности просителей. Но им всегда было мало. Индейцы, следовавшие за стадом, днем являлись в качестве просителей, а ночью — как грабители. Дэл усилил ночной дозор, он и сам спал по два часа в сутки, и все же индейцам, неуловимым, словно призраки, удавалось увести за ночь двух-трех быков.

— Не знаю, как они это делают, — проворчал Фриско, сжимавший в руках кружку с кофе.

Угли догорающего костра отбрасывали красноватые блики на хмурые лица погонщиков.

— Сколько быков у нас в запасе? — с тревогой спросила Лес.

— Тридцать один.

Все переглянулись, покачивая головами. Фриско почувствовал на себе взгляд Фредди и посмотрел ей в глаза.

— Дело вот в чем… — сказал он. — Если не дать индейцам того, что они просят, они могут напасть и увести половину стада.

— Но они все равно уводят скот у нас из-под носа, — возразила Фредди.

Погонщики закивали.

— Если индейцы нападут, мы дадим им отпор, — заявил-Пич.

Дэл окинул всех взглядом.

— Отпор? Но это смертельный риск.

Калеб Уэбстер положил ладонь на рукоять своего пистолета.

— И для индейцев тоже, босс. Я хочу сказать… мы должны испытать судьбу. Может, кто-то из индейцев всадит пулю в лоб этому карточному шулеру.

Враждебность по отношению к Колдуэллу росла с каждым днем. Задолго до того как они добрались до индейской территории, среди погонщиков утвердилось мнение: именно Джек виновен в том, что стадо редеет с катастрофической быстротой. И вскоре в лагере не было человека, который бы не испытывал к Джеку ненависти и презрения, не было человека, который сомневался бы в том, что Колдуэлл ведет грязную игру. Дэл хорошо знал своих людей и не сомневался в их порядочности. Едва ли кто-нибудь из них принял бы предложение Колдуэлла, если бы такое последовало. И все погонщики искренне восхищались сестрами Рорк, их стойкостью и мужеством.

— Хорошо, — сказал Дэл. — Договорились. Больше ни одного лонгхорна не отдаем. Мы ничего не можем поделать с ночными грабежами, так что постараемся как можно быстрее пройти оставшиеся до Канзаса мили. Придется идти с рассвета до заката.

Что такое проходить по двадцать миль в день? Это стертые спины и сбитые копыта коней, это измученные животные и люди. Но выбора не было — в запасе остался всего тридцать один бык.

Фриско словно затылком почувствовал приближение Фредди. Ни слова не говоря, она обняла Дэла и прижалась щекой к его спине. Если объятия Фредди и не могли заставить его забыть о грозившей катастрофе, то помочь ему расслабиться ей удалось.

— Я думал, ты не хочешь иметь со мной никаких дел, — пробормотал он.

Так хорошо, когда тебя обнимает любимая женщина. Прошло уже две недели с тех пор, как они в последний раз любили друг друга, и Дэлу очень ее не хватало. Он тосковал по ее телу, но еще хуже было другое: она не подходила к нему, не говорила с ним, избегала.

— Я сломала тебе жизнь, ты помнишь? — пробормотала она ему в затылок.

— Да, верно, — согласился Дэл, накрывая ее руки своими.

— Так что мне ничего не оставалось — только держаться от тебя подальше, — усмехнулась Фредди.

Еще крепче прижавшись к его спине, она положила голову ему на плечо.

— Я тебя прекрасно понимаю, — отозвался Дэл. — Стоит мне на миг забыть об индейцах, как я начинаю думать о тебе. И переживаю. У нас ничего не получится, Фредди. Никакого продолжения не выйдет, а по-другому было бы бесчестно.

Фредди потерлась щекой о его плечо, и на душе у Дэла полегчало, даже звезды стали казаться ярче. Как же он по ней скучал!..

— Хуже всего, — промурлыкала Фредди, — это когда кто-то решает за тебя. Но я сама в состоянии решить, что для меня хорошо. Поэтому пусть будет то, что будет — даже без продолжения.

Дэл постоянно думал о Фредди и о том, что должно было последовать за ее признанием в любви. Его влекло к Фредди, и он не хотел с ней расставаться, но как удержать ее — этого Дэл не знал. Что бы ни случилось в Абилине, там им предстояло расстаться. Он развернул Фредди лицом к себе и положил руки ей на плечи.

— Я взял то, что не имел права брать, и я продолжаю брать то, на что не имею права. Просто не могу остановиться…

Она была такой красивой в звездном сиянии, что дух захватывало.

— Потом ты сказала то, что сказала, и мне пришлось призадуматься. Я плохо поступил с тобой, Фредди. Вот поэтому и старался держаться подальше.

Она убрала с плеч его руки и прижалась к нему, уткнувшись лицом в его грудь.

— Дэл, ты вообще собираешься делать признание?

Кровь закипела в его жилах, теперь он уже не мог сдержаться. Дэл обнял ее и пробормотал:

— О черт, я люблю тебя! Проклятие, Фредди, мы должны положить конец этому безумию. Не должен мужчина спать с женщиной, если оба знают, что он не может дать ей будущее…

— У нас осталось не так много времени, — прошептала она, расстегивая пуговицы на его рубашке. — Сейчас я люблю тебя… и ты меня любишь, а все остальное пока не имеет значения.

Когда она подставила ему губы, шепотом выдохнув его имя, от всех его благих намерений ничего не осталось. Он крепко прижал ее к себе и стал целовать, стараясь руками, губами, телом показать ей, как трудно будет ему произнести «прощай» — труднее всего на свете.

Они лежали нагие в объятиях друг друга, когда дюжина разукрашенных лошадей пронеслась мимо, прямо на стадо. Они вскочили, испуганные, с бешено бьющимися сердцами, и, второпях натягивая одежду, костерили на чем свет стоит проклятых индейцев.

— Индейцы! — закричала Фредди, чтобы поднять тревогу.

Но предупреждение запоздало. Индейцы разрядили ружья в воздух, и в двухтысячном стаде началась паника.