Из дневника.

1852 год.

Я не знаю, какой теперь месяц или какой день. Мне теперь все равно. Я так устала, так вымоталась, у меня так болит сердце!

Шлюха околдовала его, она украла у меня Коуди.

Эллин осуждала меня за то, что я выдумываю некоторые вещи. Эллин говорила, что у меня с головой не все в порядке. Это говорила моя собственная кузина! Но я вовсе не сочиняю, как они стоят рядышком, как соприкасаются их руки, как они смотрят друг на друга.

Его недостаток в том, что его тянет к шлюхам. Так было и с Эллин, а теперь — с Перрин.

Прошлой ночью мне приснилась Эллин. Приснилось, будто я стою над ней опять, опуская подушку ей на лицо. Когда я проснулась, то вспомнила о младенце и обрадовалась, что он родился мертвым, порадовалась, что мне не пришлось класть подушку и на его личико. Я не простила бы Коуди, если бы он заставил меня положить подушку на личико малыша.

Коуди посылает мне сны — знак того, что мы будем вместе. Но я так устала! Сколько шлюх мне надо убить? Разве честно испытывать меня таким образом?

Тия увидела, как я порезала ногу ниже колена, и расплакалась. Она хотела рассказать кому-нибудь, но я настаивала, что это был несчастный случай.

Я сделала это для него, разве еще одна ложь может иметь значение?

Путешествие почти закончено, слава Всевышнему! Скоро мы будем вместе. Интересно, что он велит мне сделать с этой шлюхой. Хочет ли он, чтобы я освободила его от нее, как от Эллин?

Я так устала! Ярость — это единственное, что заставляет меня жить. Если он сам в скором времени не скажет, мне придется поговорить с ним. Я больше не могу угадывать, чего он от меня хочет. Я просто хочу упасть в его объятия и отдохнуть.

Коуди подгонял их вовсю. Копченый Джо ударил в свой гонг еще до восхода солнца, и они ехали весь долгий летний вечер, пока не появились первые бледные звездочки. Усталость была написана на всех лицах, руки до судорог сжимали поводья. Слишком усталые, чтобы готовить еду, женщины проглотили неразогретую пищу, забрались в свои палатки и заснули, прежде чем их головы коснулись подушек. Даже радостное известие, что путешествие близится к концу, не смогло поднять дух смертельно уставших женщин.

Перрин нашла Коуди возле лошадей — он проверял, крепко ли они привязаны. Она протянула ему миску холодных бобов с беконом.

— Тебе необходимо поесть.

— Спасибо. — Он сдвинул шляпу на затылок и взял ложку. — Как Августа?

Перрин погладила рукой запыленную шею кобылы.

— Синяки вокруг глаз уменьшаются, и губы начали заживать. У нее ссадины и кровоподтеки по всему телу, и каждая кочка отдается болью в носу. Настойка опия помогает, но Августа испытывает сильные боли.

Заявление Коры, что Августа украла Деньги Иглстонов, обсуждалось у каждого костра во время полуденных остановок на отдых. Никто этому не верил. Но Перрин пришла к заключению, что подобное возможно.

Если состояние Бондов улетучилось, тогда наконец-то самоубийство Джозефа обретало смысл. Джозеф скорее умер бы, чем признался своей дочери, что ее родной дом необходимо продать, а ее жизнь избалованной бездельницы закончилась. Если бы Джозеф Бойд не сунул голову в петлю, его — Перрин была в этом уверена — прикончила бы гордыня.

И если Бойды разорились, тогда становилось понятным, почему Августа предприняла такое трудное путешествие, чтобы выйти замуж за незнакомца. Тогда понятно, почему она не повернула обратно и почему тянула с платой Коре.

Коуди сунул руку в карман жилетки и вытащил кожаный мешочек.

— Я хочу, чтобы ты взяла это.

— Что это такое? — спросила Перрин. Она повертела мешочек в руках.

— Здесь двести двадцать долларов.

Перрин вспыхнула. Ей тотчас захотелось отдать ему мешочек. Но всего неделю назад она убила человека, и теперь и сама она изменилась, и мир вокруг стал другим.

Коуди сжал ее плечи, и теплая сила его загрубевших ладоней заставила ее затрепетать.

— Я хочу, чтобы ты воспользовалась этими деньгами и заплатила Хорасу Эйблу за свой проезд. Я думал над этим, Перрин. Тебе не нужно выходить замуж за Эйбла, пока ты не решишь, что это именно то, что тебе нужно. Я хочу, чтобы у тебя был выбор.

Только на прошлой неделе подобный поступок можно было счесть оскорблением, ведь только определенного сорта женщины берут деньги от мужчины, который не является ни мужем, ни родственником. Но сегодня Перрин слишком устала, чтобы обижаться.

— Неужели ты и в самом деле веришь, что я хочу выйти замуж и спать с совершенно незнакомым мужчиной? — спросила она, глядя на Коуди.

Желваки заиграли на его скулах, он с шумом выдохнул.

— Нет. — Отступая от нее, Коуди повернул лицо к зареву, мерцающему на горизонте.

Весь день густой дым лесного пожара плыл в их сторону. Коуди молча стоял, глядя на далекое оранжевое зарево, затем снова повернулся к Перрин.

— Хорошо. Я не хочу, чтобы ты выходила замуж за Эйбла. Это ты хочешь услышать? И я не хочу, чтобы все отвернулись от тебя, если Кора расскажет, что видела, как мы обнимались.

Такая возможность приходила в голову и ей.

— То, что ты оплатишь мой проезд, никоим образом не изменит того, что произойдет в будущем.

А она знала: что-то назревает. Уже несколько дней большинство женщин избегали смотреть ей в глаза.

Перрин сжала в руках мешочек. Монеты звенели, словно колокола свободы. И поскольку она теперь уже не та женщина, какой была до того, как убила человека, Перрин вдруг поняла: она примет деньги и свободу, которую купит на них.

Подняв голову, она смело взглянула в потемневшее от загара лицо Коуди:

— Если ты думаешь, что после этого я приду к тебе в постель… то ошибаешься.

А ведь ей хотелось совсем немногого. Сделать всего лишь один шаг вперед, один маленький шажок — и она окажется в его объятиях, она прижмется к его сильному, мускулистому телу. Она…

— Учти, больше такого не повторится. Никогда я не предложу ни свою постель, ни свое тело мужчине, который не может или не хочет любить меня настолько, чтобы предложить совместное будущее. — Перрин смотрела ему прямо в глаза. — Я училась заново уважать себя, и это был тяжкий переход по гористой местности, порой я продвигалась всего на дюйм. Но мне по душе тот новый человек, которым я становлюсь, Коуди. Никогда не думала, что такое может случиться. В конце концов, я действительно хочу воспользоваться последним шансом. И не собираюсь губить свое будущее ради мужчины, который пусть и желает меня, но не может связать со мной свою жизнь. — Подбородок ее приподнялся, глаза сверкали.

Коуди рот раскрыл от изумления.

— Погоди минутку. Разве я сказал, что ты будешь связана этими деньгами? Вроде бы нет…

— Ты мне небезразличен. И даже слишком небезразличен. И не будь ты таким упрямым, то признался бы, что и ты неравнодушен ко мне.

Она смотрела на него вызывающе. Он должен признать: она сказала правду. Но, конечно же, гордость не позволяла ему и слова вымолвить.

— Но нет, у тебя свои планы, и в них нет места женщине. Поэтому… и в моих планах не будет места тебе.

— Перрин, ты самая невыносимая женщина из всех, кого мне приходилось встречать! И к тому же бессовестная! Ты требуешь от меня ни много ни мало предложения руки и сердца!

— Если бы у меня оставалось чуть больше сил, этот разговор привел бы меня в замешательство. Но правда в том, что мы действительно неравнодушны друг к другу. Мы с тобой видели друг друга в любом настроении. Мы видели самое хорошее и самое плохое. Я знаю, что ты хочешь заиметь ранчо, которое сможешь назвать своим домом. И знаешь, что я хочу снова ходить с высоко поднятой головой. Мы понимаем друг друга. Между нами — уважение, и дружба, и страсть. Нам было бы хорошо вместе. Но ты ужасно тупоголов, не можешь даже понять, почему именно тебе не хочется, чтобы я вышла замуж за Хораса Эйбла.

— Господи Боже мой! Такой на диво нескромной речи ты не смогла бы произнести, когда я впервые встретил тебя!

— Ты прав. Я изменилась. Убийство Иглстона научило меня, что жизнь коротка. Человек не может просто ждать того, чего он хочет. Мужчины знали это всегда, но я только что поняла: мне нужно быть прямой, доверять своему природному чутью и говорить то, что хочу.

Они смотрели друг на друга не отводя взгляда, лишь дым лесного пожара, попавший им в глаза, заставил их заморгать.

— Ты примешь эти деньги? — резко спросил Коуди, решивший говорить только об этом.

— Да, — ответила она, немного подумав. — Ведь я не хочу выходить замуж за Эйбла, и есть возможность избежать этого. Но я заработаю эти деньги. Это будет плата за то, что ты наймешь меня в качестве дополнительного стрелка.

— Что?!

— Мы все знаем, что Джейк Куинтон попытается еще раз украсть оружие и порох. Когда это случится, ты сам поставишь меня на линию огня. Для того и придумал все эти уроки стрельбы.

Коуди развел руками:

— Ты действительно хороший стрелок.

Перрин не могла остановиться. Она была слишком раздосадована, чтобы просто получать удовольствие от его смущения. Едва заметная улыбка тронула ее губы.

— Прикинь. — Перрин засунула мешочек с деньгами за корсет. — Если я не выхожу замуж за одного из орегонских женихов, значит, мне не положена и та часть дохода, которую.ты получишь, когда продашь оружие и порох. Следовательно, у меня не может быть личной заинтересованности в том, чтобы рисковать своей жизнью, защищая оружейный фургон. Поэтому я и беру плату в двести двадцать долларов за свои услуги в качестве стрелка.

Коуди смотрел на Перрин во все глаза, словно не узнавая ее.

— Это самая безумная логика, с которой мне приходилось сталкиваться!

— Я так устала, что сейчас, мне кажется, у меня голова кругом идет. Возможно, поэтому я и говорю такие вещи. Но мне пришла в голову мысль, — продолжала она, немного помолчав. — Ведь нелогично и обидно, что ты смотришь на меня так, словно я — единственный объект твоей страсти, а признать, что я тебе небезразлична, не можешь. Да, я возьму эти деньги, но больше о тебе и не подумаю, Коуди Сноу! Не стану страдать и мечтать о тебе! Я начинаю думать, что ты точно такой же, как Джозеф Бойд, как все прочие мужчины, которых я знала. Ты получишь по заслугам. Ты хочешь получить женщину, которая бы тебя любила и не просила ничего взамен, никаких гарантий на будущее. Хочешь знать мое мнение по этому поводу? Так вот: можешь катиться ко всем чертям!

Резко повернувшись на каблуках, Перрин направилась к своему фургону. И только когда она расстелила свою постель, ей пришло в голову, что ведь она чуть было прямо не попросила Коуди жениться на себе, а потом послала его к черту, и все это — в течение каких-то десяти минут.

Мем сказала ей, что Сара созвала общее собрание, однако Перрин не могла в это поверить, пока все женщины не прошли мимо ее фургона, неся складные стулья, к полянке, относительно свободной от полыни и жестких колючек. И ни одна не взглянула на нее.

С трудом переводя дыхание, Перрин заставила себя смотреть на отдаленные пики Синих гор, которые высились на горизонте, словно стены крепости.

Но Перрин была поражена своей реакцией: ей было так больно. Она ошибалась, считая, что готова к этому, она надеялась на чудо. Пробудились старые инстинкты, могущественные и непреодолимые. Ей хотелось забраться в уголок своего фургона, свернуться калачиком и заплакать.

Вместо этого Перрин расправила плечи и заставила себя пойти за женщинами. Чувствуя, как жарко горят ее щеки, она встала позади стульев, обращенных к Саре Дженнингс. Темные глаза Сары горели торжеством, или же Перрин это только показалось. Возможно, то было всего лишь спокойное: «Я тебя предупреждала».

— Вы все знаете, почему мы собрались тут, — заговорила Сара. Она казалась высокой и статной на фоне лазурного неба, которое подчеркивало ее природные достоинства. — Поскольку обе стороны тут присутствуют, мы выслушаем их обеих. Кора! Ты утверждаешь, что была свидетельницей того, как миссис Уэйверли бросилась в объятия капитана Сноу. И из того, что ты видела, стало ясно, что между миссис Уэйверли и капитаном Сноу нечто большее, чем формальное уважение друг к другу. Это верно?

Поднявшись со стула, Кора заломила руки и бросила на Перрин умоляющий взгляд.

— Она была расстроена. Мы обе были расстроены.

— Разве и ты бросилась в объятия мистера Сноу? — ядовито спросила Уна. — Или же она была расстроена больше?

— Мы обе…

— Простите, — сказала Кора, обращаясь к Перрин. — Я всего лишь рассказала то, что видела.

Голос Сары прервал дальнейшие извинения:

— Кора говорит правду или вы станете это отрицать, миссис Уэйверли?

Перрин подняла пылающее лицо, говоря в затылок собравшихся:

— Я намереваюсь заплатить мистеру Эйблу за свой проезд. Я больше не считаю себя связанной какими-либо обещаниями.

— А вы считали себя связанной словом выйти замуж за мистера Эйбла, когда вы, ну… обнимались с капитаном Сноу?

Сара предлагала ей шанс, по крайней мере она могла привести довод в свою защиту. Простая ложь может предотвратить то, что вот-вот произойдет.

Но эти женщины не были безразличны Перрин. Она любила Мем и уважала остальных. Они работали вместе, плакали вместе, смеялись вместе. Она знала их сильные и слабые стороны. К сожалению, они считали, что знают и ее. И тем не менее она слишком была обязана им, чтобы лгать.

— Да, — ответила Перрин. Она заметила, как Мем опустила голову и прижала к губам кончики пальцев. — До вчерашнего дня я была связана словом с мистером Эйблом.

Мем встала.

— Благодаря неспособности моей сестры хранить секреты, — она бросила выразительный взгляд на Бути, — всем стало известно, что мы с мистером Коутом поженились по традициям индейцев сиу. Мистер Коут оплатит все расходы за мой проезд и за проезд Бути. — Она расправила плечи. — Но до того времени, пока мы с мистером Коутом не осуществили церемонию бракосочетания, мое положение ничем не отличалось от положения миссис Уэйверли. Нельзя сказать, что я предала мужчину в Орегоне, за которого согласилась выйти замуж. Если вы обвиняете Перрин, тогда обвиняйте и меня. — Мем села.

— Тут ситуация совершенно иная, — возразила Уна. От гнева лицо ее пошло пятнами. — Вы с мистером Коутом полюбили друг друга и считали себя мужем и женой! — Она резко повернулась лицом к Перрин: — Вы с капитаном Сноу намерены пожениться?

— Нет, — прошептала Перрин. Ярость в глазах Уны гипнотизировала ее.

— Он давал вам какие-то обещания? Сказал, что любит вас? Или же просто не устоял против бесстыдного искушения опытной шлюхи? Сколько раз ты отдавалась ему?

Несколько женщин одновременно глубоко вздохнули. Шокированные, все с неодобрением уставились на Уну.

Сара вышла вперед с презрительной улыбкой.

— Нападки на миссис Уэйверли так же неприятны, как недавние сплетни. Мы должны решить сейчас, хотим ли мы, чтобы миссис Уэйверли продолжала занимать должность нашей представительницы. Это главное на сегодня.

Дрожа всем телом, Перрин расправила плечи.

— Я облегчу вам эту задачу, — заявила она. — Я оставляю пост вашей представительницы. — Жестокие слова Уны эхом звучали у нее в ушах. Что она сделала такого, чтобы эта девушка так возненавидела ее? Глубоко вздохнув, Перрин спрятала дрожащие руки за спиной. — Я предлагаю избрать Сару Дженнингс новой представительницей. — Она опять глубоко вздохнула. — Мы по очереди правили фургоном Августы. С этого момента я буду править фургоном Августы одна. Хильда будет вынуждена ночевать с ней, но она может избавить других от своего общества в течение дня. Небеса запрещают ей позорить достойных женщин своим присутствием.

Перрин, сраженная болью унижения, не желая, чтобы женщины заметили ее слезы, побрела прочь.

Она велела Коуди убираться к черту. А теперь у нее отняли общественное положение, которое придавало ей уверенности. Она чувствовала в груди полнейшую пустоту.

Все, что у нее осталось, — это она сама.

Копченый Джо — источник всех сведений и сплетен — сказал Коуди, что собирались сделать женщины. Когда Коуди пришел на собрание, Перрин с окаменевшим лицом уже уходила прочь, за ней бежала Мем. Коуди сразу же понял, что произошло. Нахмурившись, он вышел вперед.

— То, что вы только что сделали, мелко, подло и глупо, — произнес он, с вызовом глядя на женщин. — Коуди нарушал свое правило не вмешиваться, но он не мог удержаться. — Перрин Уэйверли была хорошей представительницей. Она спорила со мной из-за вас, работала на вас и беспокоилась о вас. Среди вас нет такой, которая бы превосходила ее добротой и заботой о ближнем. И никто не может быть более справедливым, чем она. — Ярость тлела в его ледяном взгляде. — Она обратилась ко мне за утешением, вот и все. Любая из вас поступила бы так же, черт возьми!.. Если бы только что застрелила человека.

Он заметил, как Уна подтолкнула локтем в бок Тию, и та, вставая, откашлялась.

— Майлз Досон первым прибыл на место происшествия. Разве миссис Уэйверли бросилась в его объятия в поисках утешения?

Сара кашлянула в руку.

— Мистера Майлза спросили об этом, и он сообщил, что миссис Уэйверли отнюдь не искала утешения у него. Ему показалось даже, что она держала себя в руках.

Уна вскочила и выкрикнула:

— Бути говорит, она видела, как вы давали миссис Уэйверли кошелек с деньгами!

Бути пожала плечами:

— Верно, я это видела.

Коуди тут же смекнул, что хочет сказать Уна. Уже одним тоном она прозрачно намекала: он оплачивает услуги шлюхи. И его лицо побагровело.

— Я уважаю и восхищаюсь миссис Уэйверли. Она красивая и энергичная женщина, и любой мужчина был бы рад разделить с ней постель. Но она не делила постель со мной. Я отправился в это путешествие с глубоким убеждением, что правдивость и чувство юмора присущи только мужчинам. И общение с вами не заставило меня изменить свое мнение. Однако Перрин Уэйверли доказала, что и женщины не лишены этих качеств. Именно она.

Коуди обвел пристальным взглядом лица невест. Смещение Перрин с ее должности не было единодушным решением, и он радовался, что у нее нашлись защитники. Хотя ни одной из женщин не хватило храбрости высказаться прямо. Было очевидно и другое: что бы он ни сказал, они не переменят свое мнение о ней. В некотором роде его заступничество могло только ухудшить ее положение. Ведь его не считали беспристрастным.

Позже его подозрения подтвердились: Копченый Джо узнал, что новой представительницей стала Сара Дженнннгс. Коуди не переубедил их.

Уэбб последовал за ним к подножию пустынного холма. Мужчины присели и закурили. Немного помолчав, Коуди тяжело вздохнул.

— Черт побери, первый раз в жизни я скомпрометировал подопечную!

— Обычно ты крадешь оружие и виски, а не женщин, — насмешливо заметил Уэбб. Он смотрел на горящий кончик сигары Коуди.

— Полагаю, она хочет, чтобы я на ней женился, — пробормотал Коуди. Каждый раз, когда он вспоминал, как прямолинейна она была, он вновь и вновь удивлялся. Женщины не говорят об этом так честно и прямо. И вопрос о союзе и браке поднимают мужчины, а не женщины. Решение принимает мужчина.

— Перрин Уэйверли — прекрасная женщина. Что тебе нужно, Коуди?

— В последнее время я тысячу раз на день задаю себе этот вопрос. — Он затянулся сигарой и нахмурился. Коуди не позволял себе анализировать свои чувства, пока сам же не начал превозносить достоинства Перрин перед другими невестами. — Я отправился в это путешествие с верой, что в моей жизни никогда больше не появится женщина. Не думаю, что и теперь что-то или кто-то сможет изменить это. Мне не нужна женщина. А особенно такая — любовница другого мужчины.

Они проследили за падающей звездой, мелькнувшей в небе.

— Ты что же, собираешься провести всю оставшуюся жизнь, наказывая других женщин за грехи Эллин? — как бы невзначай поинтересовался Уэбб.

Это был один из тех трудных вопросов, которые может задавать только близкий друг.

— У миссис Уэйверли имеются собственные грехи, — резко ответил Коуди.

Уэбб помолчал, вглядываясь в темноту.

— Она не может ничего изменить в своем прошлом — до того, как встретила тебя. — Его слова как бы повисли в воздухе. — Мужчина не создан для жизни в одиночестве, — продолжал Уэбб, не дождавшись ответа. — А Перрин — это не Эллин, молодая испорченная красотка. Перрин — женщина сильная, с характером. — Уэбб снова помолчал, давая улечься мыслям, бродившим в голове Коуди. — Эта твоя одинокая жизнь, которую ты себе придумал… она будет лучше или хуже без нее?

— Она упрямая, несговорчивая, не знает слова «нет». — Коуди подумал с минуту и снова тяжко вздохнул. — Она никогда не жалуется, выполняет тяжелую работу, до скрупулезности честна, а иногда в ее глазах такая тоска, что они не оставляют меня в покое. Черт побери, они сглупили, когда убрали ее с поста представительницы!

Уэбб ничего не сказал, но Коуди почувствовал, что он улыбается, и это его взбесило.

— Но даже если бы не было той давней истории с Бондом, после случая с Иглстоном она стала молоть все, что только ей в голову взбредет. Она… словно мужчина!

Уэбб похлопал его по плечу и рассмеялся:

— Дружище, иногда женщины выводят нас из себя дерзкими речами, чтобы привлечь наше внимание.

— Она сказала мне, чтоб я убирался к черту, — возмутился Коуди. — И еще сказала, что со мной покончено.

— Значит, у тебя больше нет никаких проблем, поскольку ты и сам говоришь, что покончил с женщинами, — сказал Уэбб, ухмыляясь.

Прищурившись, Коуди запустил сигару в небо — она прочертила во тьме огромную дугу.

— Теперь, когда те, кто направлялся в Калифорнию, повернули на юг и людей на дороге стало меньше, Куинтон, думаю, совершит на нас набег, — неожиданно сказал Уэбб.

Даже ночью громады Синих гор грозно возвышались над ними, словно бросая вызов. Горы усложняли их положение, и возможное нападение Куинтона сулило большие неприятности.

— Хотелось бы мне иметь парочку таких, как ты, — сказал Коуди. — Один бы разведывал, где разбить лагерь, а другой ехал бы себе сзади и следил за Куинтоном.

Уэбб внимательно рассматривал черную как смоль отвесную стену Синих гор.

— Лучше уж встретиться с ним тут, чем вести бой в горах.

— Он где-то здесь, — твердо сказал Коуди, таращась в темноту. — Я его чую.

И Перрин он чуял, будто бы ее дух явился к нему. Когда Коуди повернулся, чтобы взглянуть на фургоны, он увидел ее — она в полном одиночестве сидела перед своим костром. Сидела, глядя прямо перед собой, лицо ее ничего не выражало, она полностью ушла в себя. Ушла в одиночество, на которое обрекли ее другие.

Это сделал с ней Джозеф Бонд! Он сделал ее уязвимой для подобного наказания. Или теперь уже Коуди виноват в ее одиночестве?

Во второй раз Куинтон и его банда совершили нападение на караван перед рассветом. Ружейная пальба охранников фургона с оружием разбудила лагерь, и все побежали, чтобы занять заранее определенные позиции.

Перестрелка длилась не более сорока минут. Когда Коуди поднялся на ноги, окруженный клубами пыли, он понял, что это нападение было скорее разведывательным налетом, чем серьезной попыткой завладеть фургоном с оружием. Выругавшись, он сдвинул шляпу на затылок и утер пот со лба. Теперь Куинтон знает, что такое оборона каравана.

Уэбб вышел из темноты.

— Перрин Уэйверли ранена. Пуля задела мышцу, рана несерьезная. — Уэбб остановил друга, когда тот рванулся к фургонам. — Коуди, знай: в нее выстрелили сзади.

Коуди сразу же все понял, и взгляд его потемнел.

— Кто-то из наших. Черт побери! Как это случилось?

— Банда Куинтона уже отъезжала. Перрин выбралась из-под фургона. — Глаза Уэбба прищурились. — Последний выстрел, который мы услышали, был адресован ей.

Всевозможные предположения промелькнули в голове Коуди. Он вдруг вспомнил и свой разрезанный потник, и все те необъяснимые пакости, которые прекратились, как только они въехали на территорию штата Орегон. И это тоже его озадачивало.

У фургона Перрин горели фонари, как бы поддерживая первый, еще неясный свет зари. Сара взглянула вверх, затем на повязку, которую она накладывала на плечо Перрин.

— Рана несерьезная, — коротко бросила она подошедшему Коуди. — Пуля прошла насквозь, кость не задета. Затянется через несколько дней. Фургоном Августы пока будет править Кора.

Коуди было совершенно все равно, кто будет править фургоном Августы. Он встал на колени перед Перрин, стараясь не коснуться ее, хотя ему так этого хотелось. Он заглянул в ее полные боли глаза:

— С вами все в порядке?

— Да.

Коуди помешкал, уверенный, что Сара наблюдает за ними, слушает их. Он не знал, как спросить о том, что его беспокоило. Хотя вопрос был весьма уместный.

— Миссис Уэйверли, с вами не происходило ничего странного во время путешествия?

Сара перерезала повязку маникюрными ножницами и хмуро посмотрела на Перрин.

— И ты ничего ему не рассказала? — спросила она. Коуди тихонько чертыхнулся.

— Если происходило что-то странное, вам следовало рассказать мне об этом раньше!

Перрин взглянула на него своими светло-карими глазами, огромными на бледном лице:

— Сначала это показалось мне незначительным.

Прерывающимся голосом, поглядывая на кровь, проступающую сквозь повязку на плече, Перрин поведала о дюжине разных шуточек, которые становились все серьезнее — вплоть до разрезанного платья. Из рассказа Перрин Коуди наконец-то понял, что под потником его коня оказалась ее старая «валентинка». Кто-то хотел о чем-то предупредить, кто-то знал об их отношениях уже долгое время.

Сдвинув шляпу на затылок, Коуди вцепился пятерней в свою шевелюру.

— Кто бы ни украл «валентинку», он засунул ее под мой потник. Я не понял, что это такое. И выбросил ее.

Перрин кивнула, и в глазах у нее появились слезы. Она посмотрела вниз, на свой подол.

— Я была больна несколько последних дней, — сказала она, когда смогла снова заговорить. — И Хильда тоже была нездорова. Я думаю… не знаю… возможно, кто-то подложил что-то нам в еду. Однажды вечером мы купили рыбу у индейцев, которые пришли к нам в лагерь. Мы ее сразу же приготовили, но она оказалась горькой на вкус. Мы даже не смогли ее съесть.

— А теперь в вас стреляли. — Коуди неотрывно смотрел на нее, ему очень хотелось обнять ее.

— Это произошло случайно? — сказала Перрин, вопрошающе глядя ему в лицо.

Он приподнял бровь, покосившись на Сару.

— Сопровождая своего покойного мужа в военных походах, думаю, вы насмотрелись на раны. Можете определить, куда пуля вошла, а где вышла?

Сара кивнула. Она уставилась на руку Перрин:

— Боже правый, ведь это значит…

Коуди рассказал им о пироге, ленте, разрезанном потнике и одеяле. Самые странные случаи, казалось, происходили одновременно с шутками, которые становились все серьезнее и были направлены против Перрин.

Когда солнце поднялось над горизонтом, Коуди заметил, каким бледным стало ее лицо. При мысли, что Перрин могли убить, сердце у него сжалось. Он хотел обнять ее, крепко прижать к себе и сказать о том, как он благодарен судьбе, что она осталась жива.

— Пропади все пропадом, — пробормотал Коуди. В караване не найдешь уединения. Нет места, куда можно отвезти ее, взять на руки и сказать, что ему очень не нравится ее холодность, ее равнодушие, как он догадывался, притворные.

Голос Сары вторгся в его путаные мысли:

— Кто же это все делает?

Перрин и Коуди разом посмотрели на нее. Коуди встал, сжимая и разжимая кулаки.

— Спросите что-нибудь полегче, — сказал он Саре, и взгляд его потемнел. — Давайте смотреть правде в глаза… Если рана Перрин — не случайность… значит, кто-то пытается ее убить. И тот, кто это задумал, должен знать, что мы догадываемся о его намерениях.

Коуди поймал взгляд огромных глаз Перрин. Он крепко стиснул зубы. Разве Эллин когда-нибудь удавалось настолько вывести его из себя? Разве она приводила его в смущение, разве выворачивала вот так наизнанку, как эта женщина, когда он просто смотрел на нее? Ответы на эти вопросы он прекрасно знал. Эллин никогда не имела над ним такой власти. Не то что Перрин Уэйверли.

Правда, словно предательский удар, сразила его. Он боялся ее. Если он допустит это, то полюбит ее так, как никогда и никого не любил. И эта любовь даст ей силу уничтожить его. То, что сделала Эллин с его гордостью и самоуважением, покажется детской шалостью по сравнению с тем, что может сделать с ним Перрин. Если только он позволит себе влюбиться в нее.

Оставив Перрин, Коуди шагнул в перламутровый восход. Кто-то пытался убить ее. И Куинтон совершит еще одно нападение. Отныне за караваном установлена слежка — извне и изнутри.

Покачиваясь на каблуках, он смотрел на холодное свинцовое небо, словно у него не было других забот. А их — по горло. Тем более что в этом году ожидалась ранняя зима.

Отныне каждый день у них на счету. ***

Банда Куинтона нападала на них регулярно — раз в несколько дней. Копченый Джо получил пулю в бедро и ковылял теперь на костылях, которые сделал для него Гек Келзи. В перестрелке они потеряли двух мулов и еще одного, принадлежавшего Копченому Джо. Хильда прищемила палец. Тия, забираясь под свой фургон, угодила в заросли колючих кактусов. Нервы у всех были натянуты, как струны рояля, а усталость сковала губы и веки.

Несмотря на трудности передвижения в горах, все почувствовали облегчение, когда вступили в горную местность и избавились от постоянных наскоков Куинтона. Тяжелые пихты стояли стеной, затрудняя набеги бандитов и давая передышку путникам.

Но их продвижение замедлилось до скорости черепашьего шага.

Очень скоро невесты поняли, что им предстоит преодолеть самый опасный и трудный отрезок пути. Теперь все были вынуждены идти пешком, спотыкаясь об острые камни размером с оловянную кружку. Ботинки у женщин разваливались, на ступнях и щиколотках появились мозоли.

Фургоны стали для них обузой; все с замиранием сердца ждали, когда придется поднимать фургоны на крутые склоны с помощью шкивов и веревок. Не обращая внимания на травмы и опасности, женщины подбегали, чтобы заблокировать задние колеса камнями.

Время от времени им приходилось, собравшись вместе, толкать задок фургона, чтобы он не скатился вниз, не разбился в щепки в случае, если у него откажет тормоз и он начнет скользить вниз по крутому склону. Мышцы их сводило от напряжения даже через несколько часов после подъема.

На третий день пути они, беспомощные, наблюдали, как в Синих горах с треском сломалась самодельная лебедка и фургон-кухня, перевернувшись, рухнул вниз.

Женщины молча, дрожа от усталости, помогали Копченому Джо спасти то, что еще можно было спасти. В конце концов Коуди согласился на двухдневный отдых, чтобы Гек Келзи мог починить поломанные фургоны и соорудить повозку для транспортировки оставшейся утвари Копченого Джо.

Поскольку Кора правила мулами Августы, пока заживала рука Перрин, она решила снова перебраться в свой прежний фургон.

— Это имеет смысл просто ради удобства, — как можно будничнее сказала Кора.

Как ни странно, Августа сразу же согласилась с этим предложением и, казалось, была даже рада возвращению Коры.

— Августа уже может сама править фургоном, — прокомментировала Перрин. Остановившись, чтобы перевести дух, она опустила на землю ящик, который взялась помочь перенести Саре. Затем, усевшись на пень, помассировала раненую руку.

По привычке Перрин оглядела пихты — не подкарауливает ли ее кто-нибудь с ружьем в руках. Но ничего не увидела, кроме далекой ледяной вершины Маунт-Худ и еще одного заснеженного пика, названия которого не знала. Она отметила сияние солнечных лучей на снегу и почувствовала, что стало гораздо холоднее. Пришлось поплотнее закутаться в шаль. Эти последние дни августа были похожи скорее на позднюю осень, чем на конец лета.

— Перрин! — Кора присела рядом с ней. — Я многое передумала с тех пор, как мы убили этого Игл-стона. И стараюсь искупить свою вину при малейшей возможности. Вот почему и перебралась обратно в фургон Августы. Чтобы загладить вину, ведь это я послала к ней Иглстона. — Румянец стыда окрасил ее щеки. — Я должна просить прощения и у тебя. Мне жаль, что я разболтала о тебе и о капитане Сноу. У меня просто это вырвалось, я не подумала о том, как это может быть воспринято ими. Ты хорошо ко мне относилась, и мне очень жаль, что я стала причиной стольких неприятностей.

Перрин махнула рукой, удивившись, что у нее еще хватило сил поднять ее. Несколько последних дней были изнурительными. Все сильно исхудали.

— Никто не осуждает тебя за то, что ты сказала правду, — промолвила она.

Кора кончиком шали вытерла пот со лба. На такой высоте при малейшем усилии выступал пот.

— Ну стыд-то какой, — сказала она. — Теперь, когда ты больше уже не наша представительница и тебе не нужно встречаться с капитаном каждый день… ну, я не единственная, кто заметил, что между вами ничего нет. И, возможно, не только я начинаю стыдиться того, как мы с тобой обошлись. Что ты собираешься делать, когда мы приедем в Орегон?

Перрин не сводила глаз с далеких снежных вершин.

— Я думала об этом. Хильда верит, что для женщин там откроется много возможностей, и я с ней согласна. В этой местности потребуются учителя. А возможно, я стану готовить или зарабатывать на жизнь стиркой белья. Может быть, я скоплю немного денег, если смогу, и уеду в Калифорнию.

Кора кивнула.

— Что касается меня, я рада, что меня ждет муж. Я никогда не думала, что смогу выйти замуж. — Наклонившись, она подняла ящик со своими пожитками. — Таким, как я, трудно понять, почему ты предпочитаешь брать белье в стирку, а не замужество. Моя мама была прачкой. Это тяжелый труд.

— Замужество — труд не легче.

Августа заметила Кору и Перрин, идущих через заросли ольхи. Повернувшись, она хмуро посмотрелась в зеркало, которое висело сбоку ее фургона. Ее совершенный прямой нос Бондов стал горбатым. И когда она улыбалась, что делала крайне редко, открывалась пустота на месте двух передних зубов. Небольшой, но заметный шрам обезобразил ее подбородок.

Каждый день она училась улыбаться так, чтобы не показывать зубы. Августа прекрасно понимала: ее жених, возможно, найдет ее привлекательной, но никогда не назовет красавицей. Она заплатила за кражу своей красотой. И будет еще платить за ошибки отца.

Миссис Оуэн Кламат. Августа Кламат. Такое сочетание оскорбляло ее слух. Кламат звучит как-то очень уж простонародно. Она снова уставилась на свои щербины.

— Я разобрала в фургоне место для твоих вещей! — крикнула Августа Коре, с отвращением отворачиваясь от зеркала.

Пение птиц и удары молота Гека Келзи казались по мере приближения Перрин и Коры все громче. Августа глубоко вздохнула. Она была уверена, что они критически смотрят на ее нос и злорадствуют, глядя на безобразную дырку на месте зубов.

— У меня не было возможности сказать это раньше, — начала Августа. Она уже продумала все, что скажет, но от этого легче ей не стало. Она не привыкла быть у кого-то в долгу. — Благодарю за спасение моей жизни.

Кора остановилась у разбитого колеса фургона.

— Мне нужно знать. Это вы сделали? — спросила она без обиняков, уставившись на нос Августы. — Вы украли деньги у этого мужчины?

Августа снова вздохнула. Перрин бросила взгляд на Кору, но та с нетерпением ждала ответа Августы.

— Да, — невозмутимо ответила Августа.

Казалось, это было самое трудное слово, которое ей приходилось когда-либо произносить. Краска стыда залила ее лицо, глаза увлажнились. Но эти две женщины имели право узнать правду. Если бы не их безрассудная храбрость, она теперь была бы мертва.

Августа опустила голову.

— Мой отец неудачно вложил деньги и потерял состояние. Тогда он растратил деньги из своего собственного банка. Когда его уже почти разоблачили, он повесился.

Августа коснулась дрожащими пальцами своего лба. Странно, но твердый клубок стал как бы разматываться внутри и постепенно исчезать. К ее изумлению, правда начала врачевать душевные раны.

— Я все продала и заплатила его долги. Сумела даже исхитриться и сделать так, чтобы его преступление осталось в тайне. — Подняв голову, она в упор посмотрела на Кору и Перрин — на двух ее старинных врагов. — Я отправилась в это путешествие, имея сорок долларов. Это все, что осталось от состояния Бондов.

Глубокий вздох вырвался из груди Перрин, и она села на подножку фургона. Вызов погас в глазах Коры — она молча оперлась о колесо.

— А ведь нам не разрешалось ехать, не имея при себе по крайней мере двухсот долларов, — заметила Перрин.

Взглянув на нее с сомнением, Августа не обнаружила на лице смещенной представительницы и тени злорадства.

— Мне ничего иного не оставалось — только искать мужа в Орегоне или стать попрошайкой на улицах Чейзити. Необходимо было ехать, пусть и без денег.

Перрин кивнула, в ее огромных глазах светилось понимание.

И вдруг до Августы впервые по-настоящему дошло, до какой же степени отчаяния должна была дойти незамужняя женщина, чтобы бросить под ноги мужчине свою репутацию.

— О Господи, — прошептала она. — Если бы я осталась в Чейзити, и со мной могло бы произойти то же!

— Но не произошло, — возразила Перрин, сообразив, куда клонит Августа.

— Я обвиняла тебя. — Задрожав, Августа пристально посмотрела в усталое лицо Перрин. — Я ненавидела тебя… Но ведь у тебя не было другого выхода… ведь верно?

— Тогда не было. — Перрин поднялась. — И, возможно, тебе тоже ничего не оставалось делать — только взять деньги Иглстонов. Но, между прочим, больше никто не верит, что ты взяла эти деньги. — Она кивнула на Кору. — И от нас они этого не услышат.

К своему изумлению, Августа поняла: ей совершенно безразлично, что о ней думают другие, но она нуждалась в понимании Перрин Уэйверли. Из ее глаз потекли слезы.

— Почему? — прошептала она. — Почему ты набросилась на него и рисковала жизнью? Тебя могли убить, а ты бросилась на помощь человеку, которого ненавидишь. Почему ты сделала это?

Августа спрашивала себя об этом все время, страдая от боли, пока заживали ее раны. Она оскорбляла Перрин с самого начала. Она преуспела в том, чтобы настроить женщин против Перрин Уэйверли, ненавидела и презирала ее. Она винила Перрин во всех своих бедах и желала ее смерти. Даже тогда, когда думала, что Иглстон убьет ее, Августа ненавидела эту храбрую Женщину. И Перрин знала об этом. И все-таки она бросилась ей на помощь, подвергала себя страшной опасности, пытаясь помочь той, которая ненавидела ее.

Перрин долгим взглядом посмотрела на Августу.

— В основном я сделала это для себя, — сказала она наконец. — Я не смогла бы жить в согласии с собой, если бы стояла и смотрела, как мужчина бьет женщину — до смерти.

— Даже если ты понимала, что могла умереть? А эта женщина была твоим заклятым врагом? — прошептала Августа. У нее не было жизненного опыта, который помог бы ей понять образ мыслей Перрин. — Если даже эта женщина будет поливать тебя грязью до последнего вздоха?

— Я сделала это еще и потому, что ты меня попросила. Первый раз в жизни ты просила о помощи. Улыбка Коры сняла напряжение.

— Если хотите знать мое мнение, этот негодяй, похоже, испугался нас. — Она мотнула своей темной головкой, и ее глаза засветились торжеством. — Мы-то живы, а его уж нет! Ведь верно?

Августа взяла себя в руки. Она никогда не поймет Перрин Уэйверли. Ей требовалось время, чтобы осмыслить еще раз роль своего отца в падении Перрин. Но она обязана этой женщине жизнью. Более того, в причудливом течении событий, вероятно, она оказалась единственной невестой, которая могла вложить особый смысл в эти обычные слова:

— Добро пожаловать к моему фургону и к моему костру. Я рада, что вы пришли. — Слезы появились на глазах Перрин. — Я заварила чай. И буду счастлива, если вы обе присоединитесь ко мне.

— Я…

— Чашка чаю — ничтожная плата за все, что вы для меня сделали, — перебила Августа. Она нуждалась в обществе так же, как и Перрин, и была так благодарна им за компанию, даже если это общество женщин, которых она вначале презирала. — У меня не было возможности поблагодарить вас за то, что вы правили моим фургоном, пока я болела. И Кора… я рада, что ты вернулась. Ты должна знать, что теперь будет все не так, как прежде, мы будем выполнять всю работу вместе.

Кора выразительно смотрела на нее.

— Это я напустила на тебя Иглстона. Я не сказала пока, что раскаиваюсь в этом, но это на самом деле так.

— Я знаю. Но все уже позади.

Тем же вечером, когда тарелки уже были вымыты после ужина и все приготовлено для завтрака, Августа и Кора сидели у затухающего костра, вдыхая манящий запах горящего дерева, а не прогорклый — коровьих лепешек и прислушиваясь к звукам лагеря, готовящегося ко сну.

— Вы стали совершенно другой, — сказала Кора, прервав молчание. — Больше похожи на нормального живого человека, если понимаете, что я имею в виду. Не обижайтесь.

Еле заметная улыбка тронула губы Августы.

— Не обижаюсь.

Заметно похолодало. Они вытащили коробки с зимней одеждой и отыскали шали потеплее.

— Ты можешь этому не поверить, но я искренне сожалею, что они убрали Перрин Уэйверли с места представительницы. Она нам всем очень помогла. Потеряв эту должность, Перрин, наверно, сильно переживает.

— Я тоже не рада, что приложила к этому руку. Она любит капитана Сноу, — сказала Кора.

— Да ну?

Августа широко раскрыла глаза. В силу старых привычек ей на ум тотчас же пришло слово «шлюха», и она с трудом выбросила его из головы. Если Августа и поняла что-то во время этой ужасной поездки, то прежде всего одно: она почти ничего не знает о человеческом сердце, даже о своем собственном.

— А он?..

— Он ее любит, только еще не знает об этом. Или не сознается даже себе.

— Да откуда тебе это известно? — возмутилась Августа.

Кора хихикнула:

— У меня всегда было чутье насчет отношений между мужчинами и женщинами.

Августа невольно покраснела, вспомнив, что Кора догадалась о ее чувствах к Уэббу Коуту еще до того, как она осмелилась признаться в этом себе самой.

— Я была так глупа, — услышала она свое признание. — У меня было достаточно времени, пока я поправлялась после побоев Иглстона. — Августа глубоко вздохнула и вдруг сказала то, что еще недавно казалось ей совершенно невероятным: — Ты была права. Я люблю Уэбба Коута.

Она услышала, как Кора от удивления шумно втянула в себя воздух, но небо не упало на землю и земля не разверзлась от ужасного признания: наследница рода Бондов полюбила индейца-полукровку.

— Я думаю, что и он меня любит. Я ждала удобного случая сказать ему, что если я ему еще нужна, то мы… ну, мы как-нибудь уладим это дело. Не важно, что у него нет ни гроша за душой. Мне все равно. Мне просто нужно быть с ним вместе.

— О Боже мой! — пробормотала Кора и снова вздохнула. — Разве вам никто не сказал? Этот секрет всем уже известен, и я была уверена, что кто-нибудь непременно расскажет вам об этом.

— Расскажет мне о чем?

— Об Уэббе и Мем Грант.

— Уэбб и Мем?

Лицо Августы побелело, когда Кора рассказала, что Уэбб и Мем теперь считают себя мужем и женой. Она сидела окаменев, пока Кора рассказывала всю эту историю. Потом с трудом поднялась на ноги. Не сказав ни слова и не утирая слез, которые текли по ее щекам, она побрела к своей палатке.

Значит, Уэбб оказался английским пэром. Он богатый человек. Получил образование в Европе. Он владеет домами в Девоншире, в Лондоне и в Риме. А она была просто дурой. Не смогла увидеть в нем человека. Но Мем смотрела на все ясным взглядом. И теперь получила то, что могла бы получить она, Августа.

Августа уставилась на потолок своей палатки, а слезы все текли по ее щекам, орошая волосы и грудь. Она могла стать графиней, а вместо этого выйдет замуж за незнакомца с фермерским именем. Она оттолкнула от себя ту сказочную жизнь, для которой была рождена, потому что Бойды, как она считала, не могут унизиться до того, чтобы полюбить дикаря. Какой слепой пустышкой она оказалась! Она сомневалась, знает ли он, что такое скатерть. И это тот человек, который обедал в высшем обществе Европы.

И теперь, когда Августа призналась в любви к нему, теперь, когда ей уже совершенно безразлично, что об этом могут подумать другие, оказалось — слишком поздно. Он презирал ее, а полюбил Мем.

— Прощай, моя любовь, мой дикий лорд Олбани. Я никогда тебя не забуду.

Его бронзовое лицо и черные глаза навсегда запечатлятся в ее памяти и сердце — ее первая и единственная любовь. Она вспомнила, как Уэбб» ласкал ее и целовал при свете луны, вспомнила те ощущения и страстное желание, которых она никогда больше не сможет испытать.

— О, мой любимый, я буду тосковать по тебе каждый раз, когда мой муж будет прикасаться ко мне. Рыдая, Августа уткнулась лицом в подушку.