Фокс была слишком возбуждена и никак не могла заснуть. Она встала, натянула брюки и рубашку и перевязала лентой волосы. Стараясь не разбудить Таннера, она поцеловала его в лоб и вышла, тихо прикрыв за собой дверь. В коридоре она постояла, прислушиваясь. Снизу доносились звуки пианино. Она спустилась по лестнице и оказалась в просторной пустой гостиной.

Обитая красивой материей мебель была сгруппирована небольшими островками, которые могли быть отделены занавесками, если надо было уединиться. Пол был застлан толстыми турецкими коврами, повсюду начищенные до блеска медные пепельницы. Простенки между окнами занимали зеркала, на которые Фокс не обратила никакого внимания. Зато ее заинтересовали картины, на которых были изображены роскошные женщины.

Везде преобладал красный цвет. Стены были обклеены красными с золотыми вензелями обоями. Цвет обивки варьировался от темно-красного до бледно-розового. Фокс решила, что гостиная» выглядит именно так, как она себе ее представляла, — роскошная громоздкая мебель, медь, золото и хрусталь и все — красное.

— Как вас зовут? — Пианино стояло на небольшой эстраде, а человек, перебиравший клавиши, улыбался. — Я знаю мелодии, которые подходят к каждому женскому имени.

— Фокс.

Внимательные голубые глаза блеснули в свете люстры, висевшей под потолком.

— Такого я не знаю. А вы любите музыку Стивена Фостера?

Фокс понятия не имела, кто такой Стивен Фостер, но когда пианист извлек из клавиш первые такты песни «Дженни с каштановыми волосами», она кивнула. На нем был серебристый жилет, белая рубашка и красные резинки на рукавах. Во время бейсбольного матча его голова была прикрыта шляпой, но теперь Фокс увидела седину на висках. Он был привлекательным мужчиной.

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — раздался сухой, неприветливый голос.

Фокс повернула голову. Рядом с пианино, за столом, на котором лежали какие-то папки и бумаги, сидела Барбара Робб. На ней был шелковый халат необыкновенного зеленого цвета, какого Фокс в жизни своей не видела. У Норвуда на каждом пальце было по золотому кольцу, но миз Робб драгоценности были не нужны. Даже с распущенными волосами и без всякой косметики ее выразительное лицо было необыкновенно красивым.

— Я не могла заснуть, — почувствовав себя глупо, пробормотала Фокс.

Миз Робб внимательно на нее посмотрела, кивнула и подозвала к себе.

— Понимаю, вам стало интересно. Но надо было спуститься пораньше. А сейчас здесь ничего не происходит.

Фокс села на предложенный ей миз Робб стул.

— А бордель — это прибыльное дело?

— Очень. — Миз Робб придвинула Фокс бутылку виски и стакан. — Налейте себе. А каким лосьоном вы пользуетесь? — неожиданно поинтересовалась она.

А женщина не глупа, подумала Фокс. Ведь после стольких дней в пустыне у Фокс должен был быть темный загар, обветренные щеки и потрескавшиеся губы.

— Свиным жиром, — призналась Фокс, — и какой-то смесью, которая защищает от солнца.

Я могу вам предложить кое-что получше свиного жира. — Барбара Робб провела рукой по своему ухоженному лицу. — Вы не похожи на женщину, которая интересуется лосьонами для лица…

Фокс налила себе виски и вдруг сказала:

— Через несколько недель я должна выглядеть как леди. — И добавила в надежде: — Вы знаете, как этого добиться?

— Знаю больше, чем вы думаете. — Она стала загибать пальцы. — Вы ходите слишком большими шагами, как мужчина. Не надо. Делайте маленькие шажки. Не пейте и не курите. Не ругайтесь. Вместо «Черт возьми» говорите «Бог ты мой!» или «О звезды!». Всегда уступайте мужчинам. — Они услышали, как засмеялся за их спиной Норвуд. — Никогда не сидите нога на ногу, скрещивайте только щиколотки. Скромно опускайте глаза. Никогда не повышайте голоса. Никогда не выставляйте напоказ хотя бы дюйм вашей кожи ниже горла и выше запястий. И всегда — слышите, всегда! — носите корсет.

— Как много запретов, — пожаловалась Фокс и залпом выпила виски.

Миз Робб пожала плечами и подавила зевок.

— Из этих запретов и состоит приличное поведение.

— Могу я задать вам личный вопрос?

— Смотря какой.

Фокс бросила через плечо взгляд на Норвуда и тихо спросила:

— Предположим, есть мужчина. И когда он на тебя смотрит, у тебя начинает бешено колотиться сердце…

Миз Робб тоже посмотрела на пианиста.

— И ты чувствуешь, как будто тебе нужно одно-единственное в твоей жизни, и ты… — Фокс почувствовала, что краска залила ей щеки. — Ну, вы понимаете…

— Пожалуй, да. — Губы миз Робб дрогнули в еле заметной улыбке.

— Но у них нет будущего. — Облизнув губы, Фокс сложила руки на коленях. — Что лучше — взять то, что сделает тебя счастливой на короткое время, и при этом знать, что потом тебе будет больно, или отказаться от всего с самого начала?

— Если жизнь предлагает тебе что-то хорошее, надо его брать.

— Даже если знаешь, что это убьет тебя, когда все закончится?

— Даже тогда.

Ей будет больно, когда придется расстаться с Таннером. Но только до тех пор, пока она не убьет Хоббса Дженнингса и ее за это повесят.

— Спасибо. Это то, что я хотела услышать. — Она облегченно вздохнула. — А теперь предположим, что ты хочешь, чтобы этот человек никогда тебя не забыл. Чтобы вспоминал каждый раз, когда будет смотреть на другую женщину…

Барбара наклонилась к Фокс так, что их головы оказались совсем рядом, и начала шептать ей на ухо. Глаза Фокс раскрывались все больше и больше. Потом она откинулась на спинку стула и воскликнула:

— Я должна делать все это? — Миз Робб кивнула с серьезным видом, а Фокс расхохоталась. — Боже праведный!

Ближе к утру она разбудила Таннера, лизнув его в ухо. Потом провела рукой по его груди, потом ниже, пока не нашла то, что искала. Юркнув под одеяло, она соскользнула вниз, осыпая его тело быстрыми поцелуями и покусывая. А потом привела в действие совет миз Робб.

Когда два часа спустя они покинули бордель, у Таннера было такое ошеломленное выражение лица, что Фокс не могла удержаться от смеха.

Фокс прижала к себе его локоть и проговорила:

— Я никогда не подумала бы, что смогу сказать тебе такую вещь, но мне понравилось то, что я с тобой делала.

— Покинув Ноу-Нейм, они свернули на северо-восток и снова оказались в горах. После долгого пути Фокс нашла долину между двумя горными кряжами. Они остановились у построенного мормонами форта Баттермилк. Спасибо. — Фокс поблагодарила улыбавшуюся ей пожилую женщину. Она терпеть не могла пахту, но заставила себя выпить стакан и подумала о том, что все женщины, которых она здесь видела, были одного возраста. Потом она сообразила, что молодых женщин и девушек запирают по домам, когда в форте появляются незнакомые мужчины. То, как Ханратти и Браун прочесывали жадными взглядами территорию форта, свидетельствовало о том, что предосторожности избавили этих женщин от многих неприятностей.

— У них здесь столько женщин, что могли бы уступить парочку нам на ночь, — пробурчал Браун.

— Переживешь! — отрезала Фокс. — Между прочим, сегодня твоя очередь готовить ужин.

Лагерь они разбили за стенами многолюдного форта на большом зеленом лугу, где уже вовсю пробивалась весенняя трава.

— А где мистер Эрнандес? — спросил Таннер у Фокс, когда все спешились.

— Помнишь, мы проезжали мимо горячего источника? Я посоветовала ему остановиться и немного полежать в горячей воде. Его косточкам такая ванна не помешает. А может, и кашель пройдет и ему станет легче дышать.

Она заметила, что Таннер всю дорогу не спускал с нее глаз, да и сейчас смотрел с удивлением. Убедившись, что рядом не было Ханратти и Брауна, он погладил кончиками пальцев ее щеку.

— Ты вчера была просто великолепна. Я не перестаю думать об этом.

— Я хотела, чтобы ты меня запомнил, — робко призналась она и смутилась.

— Я никогда тебя не забуду, — пообещал Таннер.

Он ее не забудет. И в какой-то степени она благодарна за это Барбаре Робб. Но он только подтвердил то, что ничего не изменилось, хотя Фокс очень на это надеялась. Они распрощаются в Денвере. Она криво усмехнулась и отошла прочь.

Перед рассветом она проснулась от грохота выстрелов и, скинув спальный мешок, схватилась за ружье. Выстрелы доносились со стороны форта. В кромешной темноте они подбежали к воротам и заняли позицию у подножия стен, так чтобы пули пролетали у них над головами.

— Это юты, — определила Фокс, когда мимо нее на полном скаку промчался индеец. Но в темноте и в облаке пыли, взметнувшейся из-под копыт его мустанга, она не поняла, попал ли в цель ее выстрел.

— Почему ты в этом уверена? — перекрикивая грохот стрельбы, спросил Таннер.

— Видела мельком их волосы и одежду. И то, как раскрашены их лошади.

Час спустя, когда занялся рассвет, индейцы скрылись и пыль осела. Четверо ютов лежали распростертыми на земле. Фокс опустила ружье и потянулась.

Из ворот вышел какой-то человек.

— Спасибо за помощь. — Презрительная улыбка скривила его губы, когда он увидел результаты побоища. — Каждые две недели они пытаются угнать наш скот. Иногда им удается украсть несколько коров. — Он пнул носком сапога труп индейца. — Заходите к нам и позавтракайте.

Фокс подумала о предстоящем им длинном и трудном дне и отказалась.

— Спасибо за приглашение, но мы что-нибудь быстро перекусим у костра и тронемся в путь.

Тот подъем, который она испытала в начале битвы с индейцами, очень скоро прошел. Она еле волочила ноги, пока они шли к своему лагерю.

— Ах ты, сукин сын!

Один индеец отвязывал их мулов, а другой, развязав банковский мешок, загребал ладонью монеты и пропускал их сквозь пальцы. Ханратти вскинул ружье, и даже прежде, чем Фокс услышала звук выстрела, индеец, который хотел украсть их мулов, рухнул на землю. Таннер и Браун одновременно выстрелили в другого индейца. Тот упал, но не это привлекло внимание Фокс. Когда индеец упал, золото посыпалось из развязанного мешка. К тому же их лошади от испуга умчались неизвестно куда.

Фокс тихо застонала и закрыла глаза. Сколько времени они потеряют, чтобы вернуть обратно лошадей! Неужели Таннер будет снова настаивать на том, чтобы пересчитывать монеты? Во всяком случае, рано, как она надеялась, они отсюда не уедут.

— Я уже начинаю тихо ненавидеть это золото, — сказала она. — Ханратти! Вы с Брауном отправляйтесь искать лошадей. — Она была так зла, что могла бы свернуть горы. Схватив за ноги убитого индейца, она поволокла его прочь из лагеря.

— Мисси? — Что!

— Тебе лучше подойти сюда. — Пич стоял возле Таннера и хмуро смотрел на стрелу, торчавшую из его руки.

— О Господи! — Фокс стала разглядывать рану. — Когда это случилось? Почему ты ничего не сказал?

— Это произошло у стен форта, когда индейцы уже отступали. Черт возьми, как больно!

Фокс оглянулась и увидела, что Ханратти и Браун еще не ушли искать лошадей.

— Кто-нибудь должен вытащить эту стрелу. — Она помолчала, но желающих не нашлось. Все только смотрели то на стрелу, то на нее. Фокс выругалась и провела ладонью по лицу. — Ладно, лошади могут подождать. Браун, сходи в форт и узнай, не найдется ли у них что-нибудь покрепче Пахты. Ханратти, приготовь бинты и повязку, чтобы поддержать руку. Пич, дай взглянуть, что у тебя есть в аптечке.

— Есть немного опиума. Это поможет при боли, которая наступит потом. А еще есть средства от жара и инфекции.

Мужчины ушли, а Фокс, решительно расправив плечи, подошла к Таннеру.

— Будет больно, — предупредила она и одним резким движением разорвала окровавленную рубашку, чтобы получше рассмотреть рану. Таннер вздрогнул и стиснул зубы, но не издал ни единого звука. — А это — еще больней. — Она немного сдвинула стрелу, чтобы посмотреть, не залетали кость, и потрогала руку.

На сей раз он чертыхнулся и на лбу у него выступили капельки пота.

— Сядь.

Он сел, положив руку на колени.

— Есть два способа. Мы выдернем стрелу, но при этом зазубрины наконечника разорвут тебе мышцы. Этот способ почти всегда приводит к заражению крови, длительной боли и медленному заживлению — при условии, что ты не умрешь. Но при этом способе ты немедленно избавишься от стрелы. А при другом — мы протыкаем стрелу насквозь. Тоже будет больно, но не так сильно, потому что рана останется чистой. Я рекомендую второй способ, хотя и более медленный.

Таннер что-то долго бормотал, но наконец процедил сквозь зубы:

— Пропихивайте, к черту, эту проклятую стрелу.

— Сделать это до того, как мы начнем собирать монеты? — спросила она, чтобы отвлечь его. Казалось, что он раздумывает. Во всяком случае, он не видел, что Фокс уже наполовину вытащила стрелу с другой стороны руки.

— Черт!

Пич опустился рядом с Фокс, открыл свою аптечку и достал то, что им было нужно.

— Мне понадобятся мои перчатки и еще что-нибудь, из чего можно сделать тампон.

Браун возвратился из форта, когда солнце уже показалось из-за гор.

— У них нет ничего, кроме молока, пахты и воды, — с презрением ответил он на вопрос Фокс о виски.

Глотни как следует этой настойки опиума, — сказала она Таннеру. Она, конечно, подействует не так быстро, как виски, но все же поможет хотя бы немного унять боль. Достав из аптечки ножницы, она отрезала рукав рубашки. В это время подоспел Ханратти с бинтами. — Хотелось бы, чтобы это сделал кто-нибудь из вас, — тихо сказала она, но так как никто не ответил, она снова чертыхнулась. Потом обратилась к Таннеру: — Мы задержимся здесь надень. Тебе сейчас нужен отдых.

— Нет. — Он так стиснул зубы, что у него заходили желваки. — Мы и так потеряли слишком много времени. Если понадобится, привяжите меня к лошади, но мы должны ехать дальше.

Фокс никогда не пугал вид крови, и она не считала себя слабее мужчин, попавших в подобную ситуацию. Но кровь, пропитавшая рубашку, была кровью Таннера, и это Таннер просил привязать его к лошади. Было невыносимо думать, что это ей придется сделать ему больно, чтобы помочь. Облизав губы, она заставила себя выпрямиться.

Потом раскурила сигару и стала вышагивать взад-вперед, разжигая в себе злость, которая помогла бы пройти через это испытание. Все, что ей надо было сделать, чтобы привести себя в нужное состояние, — это вспомнить о Хоббсе Дженнингсе.

— Ладно, парни. Ты, Ханратти, держи руку. А Браун и Пич пусть держат его, чтобы он не дергался. — Она встретилась взглядом с Таннером и заранее попросила у него прощения за то, что она собиралась сделать. — Прости меня.

— Делай, что надо, и не извиняйся.

Как же это было трудно! Ее руки и рукава рубашки были в крови, пот градом катился по лицу, она не переставая ругалась, а Таннер потерял сознание. Но наконец все, благодарение Богу, было закончено.

Фокс взяла в руки окровавленную стрелу и, сплюнув, бросила ее как можно дальше. Она с минуту стояла, расправляя затекшие мышцы, а потом вымыла лицо и руки в тазу с водой, которую принес Пич. Вытерев лицо, она закрыла глаза и потерла виски.

— Мы дадим ему часок поспать, а потом привяжем к седлу. — Потом она вспомнила про золото. — Я соберу монеты, а кто-нибудь пусть приготовит завтрак и сварит кофе.

— Ну ты и сильная женщина, — восхитился Джубал Браун. — Мне иногда хочется послушать о твоих подвигах.

— А мне хочется выпить кофе. И надеть чистую рубашку.

— Такая повязка подойдет? — спросил Ханратти.

— По-моему, подойдет. Вам двоим нужна помощь, чтобы поймать лошадей?

— Да они недалеко разбежались. Ты уверена, что не хочешь вернуться в Карсон-Сити? Я бы не возражал составить тебе компанию на обратном пути.

— Уверена. Займись лошадьми.

На сей раз монеты не были разбросаны, а лежали кучкой возле мешка. Фокс высыпала их обратно в мешок. Она вдруг подумала об отце Таннера. Что-то в его истории не сходилось. Мэтью Таннер не был похож на человека, который не оправдывал ожиданий. Он был сильным, честным и благородным человеком, преданным делу, отдававшим людям больше, чем должен был. Если его отец в нем разочаровался, то в этом была его вина, а не Таннера. Если бы ей пришлось встретиться с отцом Таннера, она бы высказала ему все, что о нем думает.

Через час мужчины взгромоздили Таннера, пребывавшего в полубессознательном состоянии, на лошадь, привязали его к седлу и с помощью повязки укрепили его руку как можно плотнее к груди.

— Отлично. А теперь в путь.

Фокс взяла связку мулов и поехала на своем мустанге впереди процессии, направляясь к следующему ориентиру — долине, дорога к которой лежала мимо огромных глыб застывшей лавы, выброшенной некогда древним вулканом.

Только когда они остановились на полпути, чтобы поесть, она позволила себе подумать о том, насколько близко Таннер был от смерти, и тут ее пробила дрожь.

Несколько дней Таннер постоянно был под воздействием опиума и плохо соображал. К тому времени, когда Пич перестал насильно поить его опиумной настойкой, они пересекли трудный скалистый горный хребет и начали спускаться с высоты.

За ужином Таннеру удалось вспомнить, как днем им пришлось обойти два оползня и как недовольна была Фокс потерей времени. Предыдущие дни он вообще не помнил.

— Больше никакого опиума, — заявил он, отводя руку Пича. Все подняли головы от своих тарелок и посмотрели на него с интересом. — Золото цело?

— Оно в такой же безопасности, как младенец на груди матери, — уверил его Браун.

— Вы пропустили кое-что забавное, когда два дня назад мы остановились в одном поселке, — заметил Ханратти. — Задень до нашего приезда парочка индейцев-ютов сняла скальпы с нескольких жителей.

Пич недовольно нахмурился и сразу же переменил тему:

— К северу от поселка бил горячий ключ. В этих краях вообще много горячих ключей.

— Мы подумывали о том, не сбросить ли тебя в этот ключ, — улыбнулась Фокс.

Таннер понял, что все почувствовали облегчение от того, что он наконец пришел в себя. Он, несомненно, доставил им много хлопот, особенно Фокс.

Он внимательно на нее посмотрел. Даже в лучах заходящего солнца она выглядела усталой. Между бровей залегли складки, а глаза казались серыми. Но для него она все равно была красивее всех на свете.

— Ты спасла мне жизнь.

Его замечание смутило ее, и чтобы скрыть смущение, она сделала вид, что недовольна комплиментом. Он уже понял, что ей не так-то часто делали комплименты и она не знала, как на них реагировать.

— Тебя лихорадило несколько дней. Своим выздоровлением ты обязан Пичу. Он тебя выхаживал.

Спасибо. — Его благодарность была предназначена Пичу, но смотрел он на Фокс. Вечер был прохладным, и она, накинув пончо, сидела близко к огню. Он знал, какие сокровища скрываются под этим пончо. Знал о нежности, которую она стеснялась показывать. Перед тем как потерять сознание, был момент, когда он заглянул ей в глаза и увидел в них такую нежность, какую он, возможно, больше никогда не увидит. Эта мысль привела его в уныние.

— Как ты думаешь, ты достаточно окреп, чтобы совершить небольшую прогулку?

Таннер понял, что выглядит не слишком бодрым.

— Да. — На самом деле он был без сил, но ничто на свете не заставило бы его в этом признаться.

Когда они отошли от костра, он прижал к себе ее руку и спросил:

— Сколько дней?

— Почти неделя. Как твоя рука?

— Болит.

— Ты потерял много крови. И у тебя была такая высокая температура, что мы все испугались.

К нему стали возвращаться обрывки воспоминаний.

— Ты вела мою лошадь.

— Мы вели ее по очереди.

Она так ловко повернула его обратно, что он заметил это, только когда увидел костер.

— Что-нибудь за это время произошло такое, что мне следует знать?

Фокс опустила голову, и Таннер заподозрил, что она нахмурилась.

— В общем и целом все прошло гладко. — Но…

— В тех краях, которые мы миновали, было много небольших поселений. В большинстве из них жили мормоны, но в одном оказался салун. И у Брауна произошла стычка.

Таннер остановился и заставил ее поднять голову.

— И что?

— Он напился, — она пожала плечами, — и, по всей видимости, затеял драку из-за какой-то женщины в салуне. Нам предложили, мягко выражаясь, немедленно покинуть поселок.

— Я с ним поговорю.

— С ним уже поговорили, — ответила Фокс таким тоном, что Таннер все понял.

— А как себя чувствует Пич?

— Я думаю, немного лучше.

Ее тон снова говорил сам за себя, и Таннер понял, что она выдает желаемое за действительное. Это его не удивило: Пич выглядел усталым, поникшим, и глаза смотрели невесело.

Фокс сплела пальцы с пальцами его здоровой руки и подняла на него взгляд.

— Я скучала по тебе.

— Если человек в бессознательном состоянии может скучать, то я тоже скучал. — Больше всего на свете ему сейчас хотелось ее поцеловать. Опуститься на весеннюю траву, обнять ее и заснуть без всяких снов. Сказать ей, какая она удивительная, что его восхищает ее мужество, что он не встречал такой женщины, как она, и, наверное, никогда не встретит.

Позже, уже лежа в спальном мешке и глядя в необъятное звездное небо, он вспоминал о всем том, чем он обязан своему отцу. Своим воспитанием, образованием, привилегированной жизнью, благосостоянием. С тех пор как он себя помнил, он принимал только те решения, которые одобрял его отец, имевший лишь один-единственный недостаток — было невозможно добиться его одобрения. Что бы Таннер ни делал, отец никогда не был доволен. Сколько еще попыток должен сделать любящий сын? Сколько еще потребуется времени, чтобы расплатиться с долгом? Сможет ли он когда-либо сделать собственный выбор, не задумываясь над тем, одобрит ли его отец?

Какие бы вопросы он себе ни задавал, ответ неизменно был тем же. Его отец никогда не примет такую женщину, как Фокс. По правде говоря, он сомневался, что ей понравится тот мир, в котором он живет. Он не мог себе представить Фокс наносящей визиты и принимающей визитеров, или Фокс, ничего не делающей по дому, где полно слуг, или Фокс на великосветском рауте в бальном платье и украшениях.

Горная цепь Сан-Рафел была непроходима. Она возвышалась перед ними огромным барьером из утесов, крутых холмов и глубоких расселин. Местами красные отвесные скалы поднимались до высоты в две тысячи футов. Неопытный проводник потерял бы несколько недель на то, чтобы попытаться найти перевал, но Фокс уже приходилось встречаться с такими препятствиями. Все же ей доставило удовольствие привести их прямо к узкому проходу в горном хребте, казавшемся неприступным, круто спускавшемуся прямо в долину. Там рельеф выравнивался, и теперь она гнала свой отряд вперед и вперед, пытаясь наверстать упущенное время.

Температура воздуха становилась все выше, и местами земля была голой и выжженной. В последние два дня мужчины стали мрачны и неразговорчивы. Появление вдали деревьев, свидетельствовавшее о близости Грин-Ривер, привело всех в такой восторг, словно они были путники в пустыне, наконец увидевшие впереди долгожданный оазис.

— Господи, я жду не дождусь, когда будет хоть какая-нибудь тень, — прохрипел Ханратти, спрыгивая с лошади и вытирая со лба пот. Он подвел лошадь к воде, а сам встал на берегу на колени и начал плескать воду себе в лицо.

— А ты, старичок, садись под дерево и отдышись, — предложила Фокс Пичу. У него как раз был сильнейший приступ кашля, и он глянул на Фокс с благодарностью.

Фокс смотрела на него, и ее сердце сжималось от сострадания. Но она, упрямо сжав губы, принялась разгружать мулов. Только через несколько минут она заметила, что Джубал Браун трудится рядом с ней.

— Ему плохо, правда? — Браун кивнул в сторону Пича.

— Ему стало лучше.

Она сортировала груз — отделяла тюки с продуктами и вещами, необходимыми, чтобы разбить лагерь, от тех, что им будут не нужны вечером.

— Ему потребуется не менее месяца и постельный режим, чтобы поправиться.

— Нуда. Я отвезу его в гостиницу, сниму хороший номер и найму сиделку.

— Не надо на меня сердиться. Я не виноват в том, что он заболел.

Фокс промолчала и пошла на берег. Сколько бы раз на дню она ни уверяла себя, что Пич поправляется, она знала, что это неправда. Сотни раз она спрашивала себя, не лучше ли было настоять на том, чтобы он остался в Ноу-Нейме. Пич, конечно же, отказался бы, но от этого ей не стало легче.

Таннер подошел к ней сзади и положил руку на плечо.

— В группе, расположившейся лагерем под теми ивами, есть женщина-врач. Может, она посмотрит мистера Эрнандеса?

Фокс взглянула на людей, которые собирались переправиться через реку.

— Я поговорю с ней, но я почти уверена, что она не согласится. Скорее всего посоветует ему полежать с месяц в постели. — Раскинув руки, она показала на отвесные скалы каньона к северу и югу. — Это единственное ровное низменное место на многие мили вокруг. Я не знаю, почему здесь нет ни единого поселения, где человек мог бы отдохнуть, но их нет. — Они молча смотрели на многочисленные костры по берегам реки. — Пич не согласится оставить меня, Таннер. Он поедет со мной до самого Денвера, вот и весь разговор. Но как только мы приедем в Денвер, я уже через пять минут засуну его в постель и вызову настоящего доктора, чтобы тот осмотрел его.

После ужина она спросила Пича, не сыграет ли он с ней партию в шахматы. Она не помнила, чтобы он когда-либо отказывался, но Пич покачал головой.

— Сегодня был длинный день, Мисси. Мы с тобой завтра сыграем. Если благополучно переправимся через реку.

— Все будет хорошо. Мы заплатим паромщику за то, чтобы он перевез тебя и грузы. А мы с мужчинами переплывем на лошадях и мулах.

— Таннер уже снял повязку, и у него снова появился аппетит. Я рад этому.

— А мне хотелось бы, чтобы он и у тебя появился.

— Ты ешь за нас двоих, Мисси. Так было всегда.

Они улыбнулись друг другу, и Фокс, взяв с него обещание, что завтра они непременно сыграют в шахматы, пошла искать Таннера. Она нашла его возле кучи крупной гальки. Он стоял на коленях и вертел в руках обломок скалы.

— Это окаменевший кусок дерева, — объяснил он. — И здесь повсюду разбросаны окаменелости.

Фокс встала на колени рядом с ним и стала разглядывать деревяшку.

— Ханратти разговаривал с кем-то из другой группы, той, что стоит здесь уже несколько дней. Он сказал, что среди гравия они нашли много яшмы и агатов.

— Меня это не удивляет.

— Мне и раньше попадались окаменелости. Откуда они берутся?

Таннер оживился и стал с большим воодушевлением развивать любимую тему. Он все еще рассказывал ей о динозаврах, когда солнце зашло за вершины гор.

— Как много интересного ты знаешь.

Они шли к костру и все время, будто нечаянно, касались друг друга.

— Ты тоже много знаешь. Просто мы знаем интересные вещи из разных областей. — Остановившись, он оттащил ее за дерево, прижал к себе и поцеловал. — Мне хотелось бы, чтобы здесь было поменьше народа.

— Мне тоже. — Она уткнулась ему в шею, упиваясь его запахом.

Она скучала по нему. Иногда, когда дорога впереди была ровной, она немного отставала и ехала позади него, чтобы наслаждаться видом его широких плеч и тем, как ладно он сидит на лошади. Его волосы снова отросли и падали на воротник, и ей это безумно нравилось. Нравилось, как его крепкие ноги сжимают бока лошади. И каждый раз, когда он придерживал свою больную руку, она трогала простреленную мочку уха и улыбалась.

Когда его руки обвились вокруг ее талии и она ощутила его твердую плоть, она вздрогнула и теснее прижалась к нему.

Как легко было бы любить этого человека.

Неожиданная мысль поразила ее и не давала уснуть долго после того, как потухли все костры по берегам реки и единственной музыкой ночи было стрекотание сверчков и шуршание зверьков, пробиравшихся сквозь кусты.

В своей жизни Фокс любила только двоих. Свою мать и Пича. Ей никогда не приходило в голову, что может быть кто-либо еще.

И все же когда она смотрела на его мужественное лицо и на его сильные руки или вспоминала жар их сплетенных тел, в ее груди что-то так сжималось, что ей становилось трудно дышать.

Она чувствовала, что именно такой бывает любовь — комок в груди человека, который все увеличивается от безумной радости, а потом ложится таким тяжелым грузом, что вынести это бывает почти невозможно.

Лежа в темноте и чувствуя этот комок в своей груди, она снова поклялась отомстить Хоббсу Дженнингсу и убить негодяя. Поскольку у нее не было будущего с Таннером, не имело значения то, что у нее вообще не было будущего. Лучше оборвать свою жизнь сразу, одним махом, чем страдать от того, что не можешь иметь то, что хочешь.