Торопыжка довольно скоро освоил роль стража порядка так хорошо, что даже внешне стал походить на самого настоящего обалдуя. Он научился грозно хмурить брови, поправился, постепенно привык к ежедневной муштре и, маршируя вокруг спортивного стадиончика возле общежития или тренируясь на надувных куклах, как тыкать эшкой в лоб недисциплинированным коротышкам, заставил себя относиться ко всему этому, как к утренней зарядке.
В сущности, ему обалдуйская жизнь даже чем-то нравилась. Вместе с другими обалдуями он регулярно бил баклуши, играл в домино и в лото, ходил в столовую, где наедался до отвала или слонялся по городу, охраняя порядок.
Иногда Торопыжке приходилось выезжать на так называемые операции по борьбе с лунными беспорядками. Здесь самое главное было вовремя попасть в шеренгу, вовремя повернуться и ни в коем случае не путаться при командах «Налево» и «Направо». Для этого Торопыжка нарисовал на ладошках буквы «Л» и «П», и первое время всё украдкой подглядывал, где лево, а где право, ну а потом и вовсе привык. Ему даже выдали персональную эшку, строго-настрого предупредив, что терять её ни в коем случае нельзя, однако Торопыжка никогда её не пускал в ход, предпочитая в острых ситуациях находиться в сторонке.
По воскресеньям он повадился ходить в кино, где после сеанса коротышки в беленьких чепчиках и накрахмаленных передничках раздавали шоколадное мороженое. Там сначала что-то рассказывали с маленькой сцены, потом гасили свет, и на тёмном экране появлялась красивая разноцветная надпись: «ВСЕЗНАЙФИЛЬМ».
В кино показывали разных животных, какие-то непомерные грядки с лунными растениями, разнообразные постройки, заводы, машины, станки, выступления каких-то знаменитых коротышек и прочую ерунду. Всё это было интересно, но совершенно непонятно. Правда, в течение всего сеанса какая-то коротышка всё время объясняла в микрофон, о чём фильм, но хотя и говорила она красиво, Торопыжка всё равно ничего не понимал. Единственное, что было понятно — это то, что всё, что показывают в кино, это какие-то очень славные достижения.
В одной комнате с Торопыжкой жил довольно угрюмый, как показалось ему вначале, обалдуй. Сначала он всё время молчал, но потом как-то признался, что зовут его Уголёк. Раззнакомившись, они стали пить утренний чай с сахаром, и Уголёк ни с того ни с сего разоткровенничался:
— Какая же всё-таки у меня жизнь неуклюжая! Вот если бы дослужиться до оболтуса! Там хоть жизнь как жизнь, все вежливые и приятные, разговаривает красиво, одеколоном пахнут, ботиночки блестят… А тут мало того, что не вылезаешь из обалдуйской формы, так ещё вручат тебе эшку и делай, что хочешь. Я, дружище, честно тебе скажу: не люблю я этой дурацкой колотушкой коротышек в лоб тыкать. Жалко мне их, понимаешь?
— Конечно, жалко… — поёжился Торопыжка, вспомнив, как ему когда-то пришлось испытать это на себе. — А почему же ты на другую работу не попросишься?
— На какую? Я, брат, на всяких работах побывал. При общественной бахче поработал, — Уголек стал загибать пальцы. — Шахтёром побыл, даже в дворниках походил. При серьёзном министерстве, а ты как думал, да! Везде, брат, жизни никакой. Вылезешь из шахты черномазый, голодный, все от тебя шарахаются. Или, вот, в овощепроизводстве у уважаемого Клопса…
— У кого, у кого? — оживился Торопыжка, услышав знакомое имя.
— Да у Клопса! Чтоб ему… — насупился Уголек. — Раньше, ещё до Великого Поворота, он ведь барином был, господином, а сейчас пожалуйте, начальник овощепроизводства, уважаемый Клопс. А ведь как был он самоличным хозяином, так и остался, только ещё злее стал! Как натравит своих собак — так и радуется, так и радуется! Эх… — Уголек вздохнул.
— А что это за Великий Поворот такой? — поинтересовался коротышка.
— Ты что?! — уставился на него Уголёк. — Я тут тебе душу изливаю, а ты надо мной издеваешься?!
— Я пошутил, — на всякий случай скромно сказал Торопыжка и шумно отхлебнул чай из кружки. — А дворником как ты очутился?
— А в дворники меня мой бывший приятель устроил, Колосок. Была у него такая история: собрал он деньги со всех бедных коротышек, которые на Клопса работали. Тогда ещё деньги были, сантики и фертинги, а не талончики. Ну вот, собрал у кого по сантику, у кого по пять, и повёз в город. Рассказывал, мол, там есть контора такая, Общество Гигантских Растений называется. Ты им деньги, а они тебе — семена всяких овощей и фруктов, да не простых, а величиной с дом. Целый год, говорит, одним арбузом, или например, тыквой, питаться можно! В общем, выходит так, что наврал с три короба. Потом об этих гигантских растениях целый год говорили-говорили, обещали-обещали, да так и забыли. Ни денег, ни овощей. Так этот Колосок теперь где-то в главных министрах заседает. По овощам и фруктам. Увидел я его как-то, помоги, мол, говорю. А он мне: иди в дворники работать. Я и пошёл. Да на третий день метла у меня сломалась. Прихожу я в учреждение, говорю, мол, Колоска мне позовите. Они как раскудахтались! Да кто ты такой, спрашивают, откуда взялся?! Я и говорю, мол, в грядках вместе копались когда-то мы с вашим министром, вот кто я такой. Как выбежал он, как замахал на меня руками! Кричит, проваливай отсюда, здесь не про твою честь, деревенщина! Ну я и бросил всё. В обалдуи подался. Здесь хоть посытнее, да и деревенщиной никто не обзывает.
— Ну, а с овощами как же? С гигантскими? — с надеждой спросил Торопыжка.
— А что с ними? Да сказки всё это. Не бывает таких овощей.
— Бывает, — упрямо прошептал Торопыжка. — Я сам, лично их видел. И кушал.
— Врёшь! Где? — недоверчиво уставился на него Уголек.
— На Земле, — ляпнул Торопыжка, запоздало спохватываясь, что нагородил лишнего. — Только чур, я тебе этого не говорил.
Уголек смутился:
— Как скажешь. Я ничего такого и не слышал.
Коротышки молча допили чай. Вдруг в общежитие завыла сирена и металлический голос из большого динамика в коридоре скомандовал: «Внимание! Боевая тревога! Лунные беспорядки! Немедленно построиться!»
Уголек с Торопыжкой схватили свои эшки, натянули панамки и побежали к выходу, где уже стоял зелёный грузовичок. Загрузившись, отряд обалдуев вскоре оказался на противоположной окраине города, возле большой бурой конусообразной горы, которую Уголек, показав на неё пальцем, назвал странным словом «террикон».
— А почему эта гора называется — террикон? — полюбопытствовал Торопыжка.
— А это особенная гора. Она не сама по себе возникает, а её коротышки строят, когда в шахте копаются. Уголь ведь находится глубоко под землёй. Когда коротышки роют яму, чтобы добраться до угля, они выкидывают землю и всякие камушки наружу. Чем глубже шахта, тем больше земли приходится выбрасывать на поверхность. Вот рядом и возникает сначала кучка, потом маленькая горка, потом небольшая гора, ну а потом огромный террикон.
Торопыжка ничего не понял, но на переспросы времени не было. Обалдуи повыскакивали из кузова, выстроились в ряд и стали ждать команды.
На улице заметно похолодало. Вокруг было пыльно и грязно. Повсюду валялся мусор, старая никому не нужная рухлядь и битое стекло, пахло гарью и печёной картошкой. Недалеко от террикона ютились почерневшие, наполовину вросшие в землю хибарки. На небольшой площадке сгрудилась кучка чумазых коротышек, которые держали в руках транспаранты с лозунгами: «Хоть лицо у нас черно хотим кушать всё равно! Даёшь талоны сверхурочно!» — и тому подобное. Торопыжка никогда не видел таких странных коротышек. Особенно поразило его то, что глаза у них были как будто подведены чёрным карандашом.
— А чего это они красятся, как клоуны? — шёпотом спросил он.
— Ты что, никто из них вовсе и не красится! Это у них от угольной пыли. Так въелась — никаким мылом не смоешь! — ответил Уголек.
— Ну и ну, — пробормотал про себя Торопыжка. — Вот тебе и прянички с крендельками! Вот тебе и лунная жизнь!
— Внимание! Эшки нагото-о-ове! — прозвучала команда.
— Эй, Торопыжка! — шепнул Уголек. — Я же бывший шахтёр, своих колотушкой в лоб никак не могу!
— Я тоже… — растерялся Торопыжка и беспомощно огляделся.
Обалдуи явно робели. И недаром, так как вид у чумазых коротышек был неприступный, и по всему было видно, что коротышки эти серьёзные, не то, что какие-то мелкие нарушители лунных порядков.
— Приступить к выполнению! Вперёд! — скомандовал главный обалдуй отряда.
Но едва шеренга двинулась с места, в обалдуев полетели увесистые камни.
— Вперёд, кому сказал!!! — завизжал главный, но тут на отряд обрушился самый настоящий град из камней.
Обалдуи отступили. Однако с каждой атакой камней становилось всё меньше. Наконец, когда прозвучала очередная команда, а обалдуи заметно приуныли, из толпы, сгрудившейся на площадке, в сторону обалдуев полетел один-единственный камень, который плюхнулся прямо у ног Торопыжки.
— Вперёд! — срывающимся голосом опять скомандовал главный.
Обалдуи встрепенулись. Но не тут-то было! Коротышки вдруг ощетинились, закричали: «А ну-ка бей их, братцы! В шею их!» и, побросав свои транспаранты прямо на землю, сами побежали в сторону обалдуев, размахивая во все стороны кто кочергой, кто лопатой, а кто и вовсе просто дюжим кулаком.
— Ну всё, надо сматываться, — злорадно улыбаясь, сказал Уголек. — Сейчас бить будут! Таких тумаков надают, я-то нашего брата хорошо знаю! Никакие эшки не помогут!
Обалдуи бросились врассыпную. Белозубый чернолицый коротышка, пробегая мимо стоящего с разинутым ртом Торопыжки, съездил его ладошкой по уху и выдернул эшку у него из-за пояса.
— Бежим! А то так надают по кумполу, на всё жизнь запомнишь! — дёрнул его за рукав Уголек, и коротышки побежали, куда глаза глядят.
— Стой! Давай сюда, — потянул Уголек Торопыжку в маленькую подворотню. — Снимай форму! Всё равно догонят, я нашего брата знаю! — и, не дав Торопыжке даже секунды на размышление, стащил с него панамку.
Коротышки моментально разделись до трусиков и спрятали свёрток с одеждой у большого угольного ящика. Но тут во дворе снова послышались крики:
— Вон там посмотри, туда побежали двое!
— Бежим! — шепнул Уголек, и коротышки, как были, почти голышом, пустились наутёк и бежали до тех пор, пока звуки погони позади не стихли.
Проскользнув в какой-то дворик, Торопыжка с Угольком спрятались за мусорный бак. Недалеко от них на бельевой верёвке, натянутой между окнами домов, сушилась чья-то одежда.
— А, была не была, выхода всё равно нет, — махнул рукой Уголек и стал натягивать на себя всё, что попалось под руку. А под руку ему попалась оранжевая жилетка, пёстрый вязаный шарф с красными помпонами и короткие жёлтые штанишки в ярко-синих горохах. В сочетании с грубыми обалдуйскими ботинками всё это выглядело настолько дико, что какая— то случайно выглянувшая в окно рыжая взлохмаченная коротышка испуганно вскрикнула и больше из окна не высовывалась ни разу.
— Уголёк, так нельзя! На Земле бы за это точно чистосердечное признание пришлось делать! — с ужасом глядя на Уголька, взялся за голову Торопыжка.
— А ты, дружище, не на Земле, а на Луне! А здесь, если в трусах будешь разгуливать, неприятностей не оберёшься. За это так может попасть, что никакое чистосердечное признание не поможет! Понял?
— Понял, — обречённо кивнул Торопыжка.
— Ну тогда вот, держи! — и Уголек всучил Торопыжке целый ворох разноцветных тряпок. Торопыжка напялил на себя ярко-сиреневый бархатный пиджак, который был ему явно великоват, и старые спортивные штаны серо-бурого цвета с малиновыми лампасами и с дыркой на правом колене. В таком клоунском виде коротышки осторожно выбрались из двора, переждали некоторое время, и направились в город.
— Что ж нам теперь делать? — растерянно спросил Торопыжка у неожиданного друга по несчастью.
— Да, обратно в обалдуи нас не примут, это точно, — подытожил Уголек, глубокомысленно разглядывая свои голые коленки. Дезертировали, эшки потеряли, форму выбросили…
— Уголек, а что такое — дезертировали? — упавшим голосом поинтересовался Торопыжка и подумал: «Ну и Луна… Столько новых слов, и как только новое слово — обязательно какая-то неприятность!»
— Дезертировать, брат, для обалдуя страшное дело и большое позорище. С поля боя убежали, эшки потеряли, струсили, короче говоря. За это из обалдуев в шею погонят и дело с концом. А то и в инкубатор отправят.
— А что такое — инкубатор? — спросил Торопыжка, втягивая голову в плечи.
— А я и сам-то толком не знаю. Знаю только, что там из неправильных коротышек делаёт правильных. Только, сдаётся мне, пренеприятная это процедура, раз коротышки туда не хотят попадать добровольно.
— Куда ж теперь нам, а? — жалобно промолвил Торопыжка, который привык к более или менее сытой жизни и теперь совершенно не представлял, что с ним будет.
— Ладно тебе причитать, никакого несчастья не произошло. Ну, подумаешь, кончилась наша с тобой распрекрасная обалдуйская жизнь, так что теперь, слёзы лить? Придумаем что-нибудь! Голова на плечах есть? Есть!
Тут Уголек задорно улыбнулся, и Торопыжка понял, что друг уже что-то придумал.
— А знаешь, я когда-то одного художника выручил, когда он чуть в каталажку не угодил. Айда к нему! Их там целая артель, всякие лозунги пишут, портреты рисуют, и работы у них навалом. Ну, там, холст на рамы натянуть, краски поднести… Не боись, где наша не пропадала, пристроимся!
И Торопыжка с Угольком воодушевлённо зашагали по дороге, изо всех сил стараясь не обращать внимания ни на свой нелепый вид, ни на обескураженные лица коротышек, которые встречались им по пути.