После того, как Торопыжка с Угольком распрощались с обалдуйской жизнью, они направились в самый центр Всезнайслава, на Светлый бульвар. Это было одно из самых красивых мест в городе.

Посередине бульвара находилась так называемая зона отдыха. Здесь стояли маленькие аккуратные скамеечки, а между ними клумбы с цветами. Вечерами на скамеечках сидели коротышки и занимались разными делами: читали газеты, рисовали, или просто отдыхали после трудового дня. Между клумбами и скамеечками были ровные дорожки, вымощенные из разноцветных блестящих лунных камней. По разные стороны бульвара росли одинаковые деревья. Они росли не как им вздумается, а выстраивались в ровную линию. Дома вдоль бульвара были покрашены в одинаковый светло-голубой цвет, и возле каждого дома было по огромному яркому фонарю, поэтому даже ночью здесь было светло, как днём.

Поравнявшись с высоким зданием с кокетливым козырьком над мраморной лестницей и небольшой изящной башенкой со шпилем, Уголек попросил Торопыжку немножечко подождать, а сам поднялся по ступенькам к тяжёлой массивной деревянной двери с табличкой: «ВСЕЗНАЙАКАДЕМИЯ ЛУННЫХ ИСКУССТВ».

Торопыжка остался на улице. Мимо проходили коротышки и пялились на Торопыжку: до того странно он был одет. Сначала Торопыжка ужасно стеснялся, но потом решил назло любопытствующим коротышкам принять гордую и независимую позу. Он упёрся одной рукой в бок, отставил ногу в сторону, выпятил живот и задрал нос как можно выше, чтобы не обращать внимание на то, кто и как на него смотрит. Но коротышки всё равно продолжали пялиться, а то ещё и толкали друг дружку в бок, кивая в его сторону:

— Посмотрите, какой смешной коротышка! Какой нелепый у него вид! Интересно, и откуда он такой взялся?

Попадались и такие, которые останавливались и начинали громко ругаться:

— Нет, вы только посмотрите, до чего эти художники и артисты докатились! Никакой на них управы нет! Это же форменное безобразие! Если каждый будет себе позволять в каком угодно непотребном виде щеголять в центре города, эдак и порядка никакого не будет! Каждый будет делать то, что ему вздумается! В инкубатор таких отправлять надо!

— Вы что! — возражали другие. — Вы в своём уме? Чуть что, сразу в инкубатор! Вы лучше повлияли бы на них своим общественным мнением, прежде чем в инкубатор сажать!

— Да не сажать, а отправлять! — замечали третьи. — Инкубатор, между прочим, это вам не каталажка какая-нибудь, а приличное заведение! Санаторий!

Сердце у Торопыжки бешено колотилось, уши пылали, как два маленьких красных факела. Он основательно замёрз, к тому же ему ужасно хотелось провалиться сквозь землю или хотя бы спрятаться куда-нибудь с глаз долой, подальше от сердитых замечаний. К тому же загадочное слово «инкубатор» угнетало его до такой степени, что ему хотелось расплакаться и бежать куда глаза глядят. Но выхода не было, так как необходимо было оставаться на месте, пока Уголек не выйдет и не позовёт его с собой.

Наконец, дверь открылась, и на пороге появился Уголек с каким-то странно одетым длинноволосым коротышкой. На нём был длинный балахон с разноцветными разводами и большой синий берет из бархата.

— Иди сюда! — помахал ему Уголек, и Торопыжка с облегчением взбежал вверх по лестнице.

— Вот, знакомьтесь, это… — но не успел Уголек закончить эту фразу, как коротышка в балахоне воскликнул:

— Ой! — и бросился обнимать Торопыжку.

— Торопыжка! Голубчик! Какими судьбами!

— Тюбик! Ты?! Чтоб я провалился! — завопил Торопыжка и бросился на шею старому другу. — А я, понимаешь, стою тут, как это… как его… пугало огородное, вот кто! Все тут как взбесились, пальцами тычут, хихикают, ругаются, думаю, хоть сквозь землю провалиться бы, что ли, так и сквозь землю же не провалишься, кругом же сплошная Луна! А мы все потерялись, и Незнайка, и Голосок, и Кубик, прилетели, а тут кошмар, вихрь, грубиян с ружьём, собака такая страшная, бр-р-р! А потом в каталажку, а из каталажки в обалдуи, и везде такой ужас творится, понимаешь, просто сил уже никаких нет! Я уж думал, что я один остался на всём белом свете! — затараторил Торопыжка и залился горючими слезами.

— Пойдём, пойдём, не кричи ты так громко, сейчас сядем, чайку попьём, и ты мне всё по порядку расскажешь, — стал уговаривать его растроганный Тюбик, с опаской поглядывая на толпу собравшихся внизу лестницы зевак.

И коротышки, взявшись за руки, исчезли внутри здания. Здесь было очень красиво. Через всё здание тянулся громадный зал с высоченным лепным потолком и массивными позолоченными люстрами, проходя под которыми Торопыжка втягивал голову в плечи и старался перебирать ногами как можно быстрее, так как ему казалось, что такая тяжеленная конструкция может запросто обрушиться на голову кому угодно. Вокруг были высокие серые каменные колонны, а между колоннами стояли разные скульптуры из белых и чёрных камней. Некоторые скульптуры изображали каких-то горделивых коротышек по грудь и стояли на прямоугольных и круглых постаментах, другие изображали коротышек во весь рост, только в этом случае они были почти голые. Торопыжка тут же стал корчить уморительные гримасы, неприлично хихикать, толкать Уголька под локоть и показывать на голых коротышек пальцем.

— Цыц! — строго осадил его Тюбик.

Торопыжка угомонился и стал с серьёзным выражением лица рассматривать картины, которыми были увешаны стены зала. Здесь были изображены какие-то аляповатые цветы неизвестной породы в глиняных горшках, стеклянные графины со стаканами, нагромождения лунных овощей и фруктов, пейзажи, а также разные незнакомые ему коротышки в обычных, не совсем обычных, а то и вовсе невообразимых позах.

Тюбик подошёл к одной из высоких массивных дверей и, зачем-то погрозив Торопыжке пальцем, открыл её. За дверью была большая светлая комната с огромными овальными окнами. Здесь находились десятка два коротышек, с ног до головы перепачканных разноцветными красками. Все они были заняты каким-то не совсем понятным, но очень кропотливым трудом. Один что-то сосредоточенно толок в ступке, трое других размешивали алую, синюю и белую краски в больших эмалированных тазиках, ещё один вырезал что-то из бумаги, несколько коротышек усердно пыхтели, натягивая холст на огромный подрамник, а остальные что-то увлечённо красили большущими кисточками на длинных деревянных ручках. При появлении Тюбика коротышки встрепенулись, закивали, заулыбались и задвигались ещё быстрее.

— Это мастерская, — объяснил Тюбик. — Здесь происходит очень серьёзная и ответственная работа.

— Это что ж за работа такая? — поскрёб затылок Торопыжка.

— Лозунги рисуем, чтобы сознательным коротышкам было понятно, в чём смысл жизни, — важно ответил черноволосый худышка с жиденьким хвостиком на затылке, перехваченным истрёпанной коричневой бархатной ленточкой. Этот коротышка ничего не делал, а только расхаживал по мастерской взад-вперёд, с глубокомысленным видом заглядывал то в ступку, то в тазики, тыкал пальцем в холст и при этом вполголоса давал работающим коротышкам какие-то советы.

— Смысл жизни? — переспросил Торопыжка. — А что это ещё за штуковина такая?

Коротышка с хвостиком презрительно на него взглянул и уже было открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут Тюбик вдруг как-то нервно захихикал, говоря:

— Да это он шутит, он у нас большой шутник! Это шутки у него такие дурацкие, не обращайте на него внимания!

Торопыжка попытался было вставить своё слово, но Тюбик замахал на Торопыжку руками и потащил его прочь. Когда друзья вышли из мастерской, Тюбик налетел на друга:

— Ты что, с ума сошёл? Если хочешь что-то спросить лучше спроси у меня, а то потом неприятностей не оберёшься!

— Это не шутки у меня дурацкие, а порядки у вас дурацкие! — стал упираться Торопыжка. — И вообще, что тут такое происходит, на этой вашей Луне? И как тут вообще коротышки только живут? И того нельзя, и этого нельзя, и так, и эдак не положено, понимаешь, и коротышки сердитые, а главное никто никому ничего не объясняет, а все только и делают, что злятся, дерутся и ругаются!

Тюбик нахмурился:

— Думаешь, мне всё это нравится? Мне, братец, тоже много чего не понятно. Только я сижу тихонечко и помалкиваю.

— Да как же тут можно помалкивать, если ничего не понятно? Если что-то непонятно, спрашивать надо! — убеждённо заявил Торопыжка.

— Ладно, не будем спорить, — сдался Тюбик. — Идём-ка лучше чай пить с вареньем.

И коротышки пошли в буфет пить чай. Размешивая варенье, Торопыжка во все глаза рассматривал картины на стенах. На них были изображены портреты каких-то строгих коротышек, которые смотрели с холста с таким кислым и недовольным выражением, как будто читали нотации всем, кто на них смотрел.

— Эй, а это кто рисовал? — спросил он, обращаясь к Тюбику.

— Я, — ответил тот.

— А чего они у тебя все такие постные?

— Не постные, а значительные, вот!

— Это как понимать — значительные?

— А вот так и понимать. Это — самые уважаемые коротышки. С них всем нужно брать пример.

— Тоже мне, примеры нашлись! — фыркнул Торопыжка, вспомнив об уважаемом Клопсе. — Угрюмые, как будто их одной касторкой кормят. Сухофрукты!

— Что ты в искусстве понимаешь! — возразил Тюбик, уставился в свою чашку и больше не проронил ни слова.

А когда допили чай, он сказал:

— Ты, братец, посиди тут ещё чуточку, я Уголька отведу на работу. А с тобой мы ещё маленько поболтаем, ведь я тебя сто лет не видел, очень соскучился!

Вернувшись, Тюбик уселся за столик, уставился на Торопыжку с таинственным видом и принялся молчать.

— Ты чего? — непонимающе посмотрел на него Торопыжка. — В рот воды набрал, что ли?

— А ты секреты хранить умеешь?

— Конечно!

— Тогда пойдём со мной, я тебе кое-что покажу.

Они прошли через зал, свернули в длинный коридор, потом спустились по лестнице в тускло освещённый подвал и остановились перед железной дверью с надписью: «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЁН! ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!»

Тюбик достал маленький ключик и отомкнул замок. За дверью находилась невзрачная пыльная каморка, заваленная всякой рухлядью. В углу стояли перепачканные красками вёдра разной величины. Рядом, в стеклянной банке с водой, топорщились кисточки. На низеньком дощатом табурете лежала палитра, а возле табурета в полнейшем беспорядке валялись тюбики с краской.

— Это что ещё за свалка такая? — с интересом приглядываясь к беспорядочному интерьеру, поинтересовался Торопыжка.

— Тихо ты, не свалка это вовсе, а моя секретная мастерская! — осадил его Тюбик и подошёл к обшарпанной стене, возле которой задниками наружу стояли какие-то картины.

— Сейчас я покажу тебе, что такое настоящее искусство! Вот, погляди! — с гордостью сказал он и повернул одну из картин изображением к Торопыжке.

На картине было нарисовано нечто совершенно невообразимое: через всё картину по диагонали, снизу вверх, тянулась ярко-жёлтая и как бы мохнатая полоса, на конце которой, в верхнем углу картины, красовался большой зелёный глаз с длинными загнутыми ресницами. Второй глаз находился в нижней части картины. Он был закрыт, а под ним была нарисована слеза. Посредине картины была изображена огромная грустно улыбающаяся пчела, а по всей картине были разбрызганы огромные выпуклые медовые капли очень натурального вида. Под картиной виднелась надпись: «Медовые воспоминания о Янтарном городе».

— Во даёт! — воскликнул Торопыжка. — Это что ж за город такой? Ты где ж такой город нашёл?

— Видишь ли, такого города взаправду нет, это, как бы тебе объяснить попроще… Аллегория.

— Какая такая аллегория? — наморщил лоб Торопыжка.

— Ну… Это когда ты имеешь в виду одно, а называешь это по-другому, каким-нибудь другим словом.

— А зачем? — спросил Торопыжка и лицо его выразило полное недоумение. — Это ж выходит, просто морока какая-то, когда в виду имеешь одно, а говоришь другое.

— Вовсе и не морока, а художественный приём, — обиделся Тюбик.

— А какой же город ты взаправду имел в виду?

— Солнечный, конечно, где ещё столько мёда?

— Понятно, — иронично заулыбался Торопыжка. — А мёд здесь при чём?

— Ну, это как бы созвучно с янтарём… — начал было Тюбик, но Торопыжка, лизнув холст, скривился и плюнул на пол.

— Что это ты плюёшься? — возмутился Тюбик.

— А потому и плююсь, что мёд твой противный на вкус. И не мёд это вовсе, а простой канцелярский клей! И вообще, с чего ты взял, что эта гадость называется мёд?

— А пчела на что? Если на картине нарисована пчела, это и есть намёк на мёд!

— И что это, понимаешь, за искусство такое? Намёки всё какие-то, приёмы да хитрости всякие, ничего не понятно, кошмар какой-то, а не искусство! Ты бы ещё муху какую-нибудь нарисовал! Намекаешь на мёд, а на самом деле вместо мёда гадость какая-то. Тьфу! Тоже мне, аллегория!

— Да, аллегория! — выпятил грудь Тюбик. — И вообще, это такой мёд, на который смотреть надо, а не лизать!

— А зачем тогда мёд, если его и лизнуть-то нельзя? — пожал плечами Торопыжка.

— А при том, что искусство вовсе не для того предназначено, чтобы его лизать! — рассердился Тюбик. — А будешь критиковать, я тебе вообще больше никаких картин показывать не буду!

— Ну ладно, — примирительно сказал Торопыжка. — А чей это глаз?

— Ну… — смутился Тюбик. — Так, коротышки одной. Из Солнечного города.

— А второй глаз чей?

— И второй…

— А почему они в разных местах, один сверху, а другой снизу, к тому же один глаз открыт, а другой закрыт? Ты что, по-нормальному её не мог нарисовать?

— Не мог, — сознался Тюбик. — Тогда всё было бы понятно и совсем не интересно.

— А-а, — Торопыжка понимающе взглянул на друга и сочувственно покачал головой. — Так ты, братец, влюбился! А чтобы никто не догадался, весь этот огород из художественных приёмов и нагородил. Чтоб остальные коротышки над тобой не смеялись!

— Ничего я не влюбился, — сконфузился Тюбик. — Давай-ка я тебе ещё что-нибудь покажу, — и, покопавшись в ворохе холстов, достал следующую картину.

На ней был изображён вытянутый белый треугольник, на вершине которого примостился голубой круг, внутри которого находился ещё один круг, чуть темнее первого, с чёрной точкой посередине. Вокруг треугольника и круга всё было закрашено чёрным. В углу картины белой краской было написано: «Импровизация в чёрной, голубой и белой красках».

— Ну ты и мастер тень на плетень наводить! — засмеялся Торопыжка. — Что это ещё за импровизация такая?

— Импровизация — это значит фантазия на какую хочешь тему.

— Фантазия? — насторожился Торопыжка. — Это как понимать? Это выдумка, что ли?

— Ну да! Только называется это не выдумкой, а художественным вымыслом.

— Как так? Опять враки?! — задохнулся от возмущения Торопыжка, но потом, взглянув на картину повнимательней, наморщил лоб и глубокомысленно произнёс: — А я тебе, братец, так скажу: никакая это не импровизация, и никакого вымысла тут нет. Это Незнайка с фонариком ночью. Видишь? — он ткнул пальцем в белый треугольник. — Это — луч от фонарика, это — незнайкина шляпа, — и он ткнул пальцем в голубой круг. — А это… — и Торопыжка обвёл ладошкой всё, что было закрашено чёрным цветом. — Это, между прочим, поле, на которое мы с Незнайкой попали, когда свалились на Луну. А чёрное оно потому, что ночь была.

— А где же, в таком случае, незнайкина голова и ноги? — недоверчиво спросил Тюбик, присматриваясь к картине.

— Вот бестолковый! Даром, что художник. Голова и ноги у Незнайки находятся под шляпой! А вся твоя картина, бестолковая твоя голова, нарисована как бы сверху, как будто ты на дереве сидишь, поэтому голова и ноги Незнайки тебе не видны! — заключил Торопыжка.

— Смотри-ка, и правда… — удивился Тюбик. — И как это я раньше не догадался?

После этого он взял кисточку и дописал внизу: «Ночное поле. Незнайка с фонариком. Вид сверху».

— То-то, — хвастливо заявил Торопыжка, Это тебе не хухры-мухры, настоящее искусство растолковывать!

— Точно, — согласился с ним Тюбик. — Жалко только, что его никому покажешь.

— Это ещё почему же?

— Нельзя, братец, — печально вздохнул Тюбик. — За настоящее искусство ведь и влететь может. Ну, идём. Я тебя в мастерскую отведу. Будешь лозунги рисовать. Дело, в общем-то, нехитрое, берёшь готовые буквы, вырезанные из бумаги, обводишь, а потом красишь.

И коротышки, тщательно закрыв дверь в секретную мастерскую, направились обратно.

— Вот, знакомьтесь, это Торопыжка, — представил Тюбик друга коротышке с хвостиком. — Он пока порисует лозунги, а я побежал по делам.

— Меня зовут Хвостик, — манерно заявил тот. — Но учтите, лозунгов надо рисовать много, одним лозунгом сыт не будешь. За каждые три лозунга полагается талончик или на завтрак, или на ужин. Талончик на обед полагается за четыре лозунга.

— Ага, значит, за десять лозунгов можно получить и завтрак, и обед, и ужин! — быстренько всё подсчитав в уме, обрадовался Торопыжка и, засучив рукава, схватил в руки первую попавшуюся кисточку и поспешил приступить к работе.

— Смотрите, хорошо работайте, — погрозил Хвостик указательным пальцем. — Это важные лозунги, их надо нарисовать до вечера, а завтра утром они должны уже быть развешаны на каждой улице.

— Тоже мне, понимаешь, работа! Никаких, можно сказать, премудростей! — довольно улыбался Торопыжка, подсчитывая в уме, сколько талончиков ему удастся заработать за день. — Стой, обводи, замазывай! Эдак сколько лозунгов можно наклепать!

К вечеру он совершенно запыхался, однако вокруг него было целых девять лозунгов, а в десятом он докрашивал последние буквы.

— Ну как? — поинтересовался Хвостик. — Готово?

— Готово! — ответил Торопыжка, домазывая последнюю букву.

— Ну-ну, — иронично улыбнувшись, обошёл Торопыжку вокруг Хвостик. — Так-так…

Вдруг лицо у него панически исказилось и он схватился за голову:

— Это что же такое? Это что за недоразумение вы натворили? Это что вы здесь написали? Да вы знаете, что теперь всем нам будет? Ужас! — и Хвостик стал заламывать руки со своей головой так, что казалось, что он вот-вот оторвёт ими свою голову и выбросит её куда-нибудь подальше.

— Д-да чт-т-то ж я т-такого сделал-то, — заикаясь от неожиданности, развёл руками Торопыжка. — Что вы так причитаете?

В это время со всех сторон к ним стали сбегаться коротышки, чтобы посмотреть, что же такого натворил Торопыжка. Всё дело было в том, что впопыхах из-за своей невнимательности он перепутал слова, поэтому лозунги у него получились такими: «Что посеешь то и пожмёшь!», «Слава Всезайке!», «Слева Всезнайке!», и тому подобная невразумительная и двусмысленная чепуха.

— Нет, ты только посмотри, что ты наделал! Что посеешь то пожмёшь! Что пожмёшь? Это что ж ты пожимать собираешься? А это? О, ужас! Кто такой Всезайка? Кто, я тебя спрашиваю! А это? Слева Всезнайке! Почему это слева? Кто это посмеет Всезнайке слева? О, нет! Всё! Хватит! — взвыл Хвостик. — Я эту гадость дальше даже читать не хочу! Немедленно вызовите оболтусов и позовите сюда этого несносного Тюбика! Пусть теперь сам оболтусам объясняет, что здесь за шутки дурацкие происходят и кого это он привёл! Не надо нам таких шуток! Не нужны мне такие неприятности на голову! Надо же, гадость какая!

Торопыжка, совершенно оглушённый неожиданно грянувшим скандалом, втянув голову в плечи и заткнув уши, постарался незаметно выбраться из толпы сбежавшихся при слове «гадость» коротышек. Это оказалось не так уж сложно, так как все вокруг были поглощены чтением его произведений. Вляпавшись в тазик с синей краской и опрокинув по пути несколько длинных кисточек, он выскользнул за дверь, нос к носу столкнувшись с Тюбиком, спешащим в мастерскую.

— Где он? Куда подевался? Держи его! — голосил издали Хвостик. — Я ему дам Халва Всезнайки!

— Что случилось, братец? — с тревогой спросил Тюбик.

— Ой, я и сам н-не знаю, об-б-болтусов к-к-каких-то, говорят, надо вызывать, нед-д-д-доразумение, понимаешь, я нат-творил к-к-какое-то! Ну ладно, я на всякий случай побегу, а то как бы меня не п-поколотили! — пролепетал Торопыжка и ринулся наутёк.

— Куда же ты? — умоляющим голосом закричал ему вдогонку Тюбик, но Торопыжки и след простыл.

Выбравшись из Всезнайакадемии, он перебежал через дорогу и спрятался за дверью в тёмном подъезде большого красивого дома. Улица была ярко освещена, и несмотря на то, что уже давно наступил вечер, Торопыжке отсюда хорошо было видно, что происходит возле здания напротив. К Всезнайакадемии подъехала машина, из которой выскочили энергичные коротышки в аккуратных чёрных костюмчиках. Они быстро исчезли за дверью, а через минуту вежливо вывели под руки Тюбика, который, судя по всему, был не на шутку расстроен, так как всё время спотыкался и запутывался в своём балахоне. Перед Тюбиком гостеприимно открыли дверцу, потом она захлопнулась, и машина уехала.

Торопыжка остался один-одинёшенек. Присев на ступеньки, он прислонил голову к холодным металлическим прутьям лестничных перил и заплакал. Потом, увлёкшись, он стал плакать чуть громче, а вскоре и вовсе разревелся не на шутку. Плач Торопыжки был отчётливо слышен на всех этажах, так как подъезд был очень гулким. Вскоре на втором этаже хлопнула дверь, на лестнице послышались чьи-то осторожные шаги, и в темноте до плеча Торопыжки дотронулась чья-то рука.

— Ты чего разревелся-то? — спросил чей-то печальный голос.

— А чего-о они все, как взбесились? — заплакал ещё громче Торопыжка, размазывая слёзы по лицу.

— А почему здесь сидишь?

— А потому-у! — продолжал плакать тот. — Потому что мне деваться некуда!

— А что ты умеешь делать? — поинтересовался незнакомец.

— Ничего-о! — тянул своё Торопыжка.

— Ну, это неправда. Не бывает таких коротышек, которые ни на что не годятся. Подумай, может, я тебе помогу?

Торопыжка перестал плакать и замолчал, соображая, на что он годится, а на что не годится. Потом, всхлипнув, сказал:

— А я красить умею!

— Вот видишь! — сразу потеплел голос невидимого в темноте собеседника. — А ты-то хоть знаешь, где ревёшь-то?

— Нет…

— А рёв ты устроил, брат, в самом главном, что ни на есть, Лунном Министерстве. Просто все уже ушли, а я ещё нет. Вот, сижу тут один. Пойдёшь ко мне машину мыть и красить?

— А чего? Можно… — согласился Торопыжка. — А ты кто?

— Я Главный министр по фруктам, овощам и всяким злакам. Зовут меня Колосок.

— Колосок? — переспросил Торопыжка и хотел уже было напомнить Колоску об Угольке, да вовремя прикусил язык, вспомнив о странных лунных порядках и о том, что говорил ему Козлик.

Колосок отвел Торопыжку в гараж, показал ему комнату, в которой тот мог отныне поселиться — и ушёл.

И Торопыжка стал работать при Лунном министерстве. Ему нравилось мыть машину, но еще больше нравилось ему время от времени красить её в разные цвета. Кормили здесь сытно, торопиться особо было некуда, поэтому работу свою Торопыжка делал очень старательно и прилежно.

Только одно удивляло Торопыжку: машина, которую ему полагалось мыть и красить, почти никогда не выезжала из гаража. Постепенно он втихаря изучил книги для водителей автомашин, а чуть попозже научился тайком водить машину сам. Как-то раз он попался за этим занятием Колоску. Торопыжка очень испугался, вылез из машины и потерял дар речи. Однако Колосок не стал его особенно ругать, только немного пожурил за самовольство, а потом неожиданно предложил провинившемуся Торопыжке работать у него личным водителем, так как Колосок, как выяснилось, так и не научился водить автомобиль сам. Поэтому машина его прозябала в гараже без пользы. Так Торопыжка стал личным шофером у министра Колоска.