— Уф! Ну и скучища, — проворчал Ворчун, вернувшись в свой кабинет.
Он сел за свой стол и задумался. Потом включил магнитофон, надел наушники и, для отвода глаз разложив бумаги на столе, принялся слушать кассету, которую ему дал Жулио.
Увлёкшись, он зажмурил глаза, стал звонко прицокивать языком и подрагивать плечами. От песен, которые были там записаны, у Ворчуна сразу поднялось настроение.
В это время в кабинете опять прозвенел знайкин звонок. Однако Ворчун ничего не услышал, так как в наушниках в это время неизвестный музыкант неистово колотил в барабаны. За этим занятием его и застала Туфелька, которую Знайка немедленно послал узнать, почему Ворчун не является для рассмотрения очередных важных вопросов.
Постучавшись, но не дождавшись ответа, Туфелька заглянула в дверь и открыла рот от удивления. Ворчун был на месте, однако вёл себя так странно, что она даже испугалась. Захлопнув дверь, она бросилась по коридору в кабинет Знайки.
— Ну? — выжидательно спросил Знайка, делая брови домиком. — Что случилось? Где Ворчун?
— Он… Он… — запнулась Туфелька, не зная, как объяснить только что увиденную картину. — Мне кажется, он… Плохо себя чувствует.
— Что?! — при этом известии Знайка обеспокоено вскочил и чуть не опрокинул графин на столе. — Почему без разрешения? На каком таком основании?!
Через минуту дверь в кабинет Ворчуна распахнулась и на пороге возник Знайка. Некоторое время он внимательно изучал то, что видит. То, что он увидел, убедило Знайку в том, что Ворчун чувствует себя совсем не плохо, а даже напротив, хорошо.
— Что здесь происходит? — грозно нахмурив брови, спросил он, но Ворчун не обратил на него никакого внимания, так как ничего не видел, не слышал и по-прежнему, блаженно закрыв глаза, продолжал приплясывать за столом.
У Знайки лопнуло терпение. Вне себя от возмущения, он быстренько подскочил к Ворчуну, схватил первую попавшуюся под руку папку с бумагами и хлопнул своего соратника по голове, отчего тот моментально открыл глаза и уставился на Знайку в большом изумлении.
— Как?! — гневно вскричал Знайка. — Как ты смеешь вместо того, чтобы решать важнейшие лунные дела, заниматься ерундой?! Да я тебе выговор в личное дело закачу!
— Ну что ты кипятишься? Вовсе это и не ерунда, — возразил ему Ворчун. — Очень хорошая, между прочим, музыка. Да ты сам послушай! — с этими словами он нахлобучил наушники на голову Знайки и включил магнитофон на полную мощность.
Знайка вздрогнул от неожиданности, потом глаза у него округлились и поползли на лоб, а лицо стало постепенно перекашиваться. К середине песни лицо Знайки настолько перекосилось, что его трудно было узнать.
Содрав наушники, он швырнул их на стол и, покрываясь алыми пятнами, завопил:
— И это музыка?! Это, по-твоему музыка?! Да это сумбур, а не музыка, это какофония какая-то!
— Никакая это не какофония, — упрямо продолжал гнуть своё Ворчун. — И вообще, ты за музыку не расписывайся, ты в ней ничегошеньки не понимаешь.
— Кто из нас лучше знает, ты или я? Нет уж, не увиливай: я или ты?
— Ну, предположим, что мы оба в музыке ничего не смыслим, — примирительно сказал Ворчун.
— Нет уж, — заупрямился Знайка. — Ты мне тень на плетень-то не наводи! Ты мне прямо скажи, кто из нас лучше знает! И вообще, кто из нас Всезнайка, а кто из нас Ворчун несчастный! Только и знаешь, что брюзжать да не соглашаться с моим единогласным мнением!
Ворчун уставился в стол, насупился и шумно задышал. Потом, крякнув, набрал побольше воздуха и вспылил:
— Между прочим, чего это ты тут разорался? Ишь, разважничался он! Никакой ты не Всезнайка, а самый что ни на есть обыкновенный Знайка. А нос ты задираешь и Всезнайкой себя заставляешь называть — так это, брат, потому, что ты зазнайкой стал, вот как!
После этой тирады Ворчун шумно выдохнул и уронил голову, подумав: «Будь что будет…»
— Ах, та-ак? — ледяным тоном произнёс Знайка, и повернулся на каблуках спиной к Ворчуну.
Постояв так секундочку, он тоже набрал побольше воздуха, поднял вверх свой коротенький указательный палец, внимательно его рассмотрел, кому-то погрозил и патетически воскликнул:
— И всё-таки! Такая музыка дисциплинированным коротышкам не нужна!
После чего, громко стуча каблуками, стремительно вышел вон.
После такой утомительной ссоры Ворчун охрип и по-настоящему заболел. Поэтому он сидел дома и носа не казал на улицу. Вечером в его дверь кто-то тихо постучал.
— Войдите! — прохрипел Ворчун.
Дверь открылась. На пороге, потупившись, стоял Молчун и комкал в руках свою кепку.
— Заходи, дружище, будем липовый чай с мёдом пить, — пригласил он друга и стал собирать на стол ржаные пряники. — Да что ты там топчешься у порога?
— Ворчун, братец, тебе надо спасаться, — забубнил Молчун, переминаясь с ноги на ногу и самым внимательным образом рассматривая носки своих ботинок. — Всезнайка сказал, что ты непослушный, недисциплинированный коротышка…
— Да не Всезнайка, а Знайка, балда! — с досадой возразил ему Ворчун.
С опаской покосившись на дверь, Молчун горячо зашептал:
— Да какая тебе разница, Знайка это или Всезнайка, ведь тебя в инкубатор хотят отправить, где вредные коротышки сидят!
— Ну вот, я так и знал, — Ворчун уселся на стульчик и уставился в угол комнаты. Настроение у него испортилось окончательно.
— Так что ж ты сидишь сиднем?! Ведь надо убегать, а не сидеть, — начал было увещевать друга Молчун.
— А куда с Луны денешься? — возразил Ворчун. — С Луны, брат, никуда не денешься.
— Эх, говорил я тебе, — с отчаяньем заговорил Молчун, оторвав, наконец, взгляд и от дверей, и от своих ботинок. — Говори поменьше, молчи побольше, так ты заладил, мол, и здесь молчать не буду!
— Да, и на Луне молчать не буду! — подтвердил Ворчун.
— Ну а если тебя, как всех непослушных коротышек, отправят в инкубатор? Что тогда будет?
— Не знаю, — буркнул Ворчун. — Что-то очень уж подозрительно получается: все коротышки непослушные, а Знайка послушный.
— Да не Знайка, а Всезнайка! Ну прошу тебя, голубчик, ну пожалуйста, помирись со Всезнайкой, скажи, мол, заблуждался и всё такое, что обычно говорят в таких случаях, тебе же лучше будет!
— Так ведь тогда Знайке хуже будет! — упрямствовал Ворчун. — Тогда Знайка не будет знать, что он заблуждается.
— Эх, Ворчун, Ворчун! — Молчун тоже сел на стульчик и заплакал. — Что ж я без тебя делать-то буду?
— Ты только нюни-то не распускай…
Коротышки немного помолчали. На душе у обоих кошки скребли. Молчун всхлипнул и вытер нос рукавом пиджака.
— Ладно. Ты тут без меня на неприятности не нарывайся, — смягчился Ворчун. — Я тебе вот что скажу. Есть где-то такая страна, где живут болгарские коротышки. Это такие же коротышки, как и мы, только есть одна между нами разница: когда болгарский коротышка честно говорит «да», то головой он мотает так, как у нас коротышка, который говорит «нет». А если он честно говорит «нет», то кивает головой, как будто говорит «да». Ты, пожалуйста, не ври, а только кивай головой, как честные болгарские коротышки делают! А говорить тебе при этом вовсе и необязательно. Обещаешь поступать, как честный болгарский коротышка?
— Обещаю, — сказал Молчун и отрицательно помотал головой, как на его месте поступил бы болгарский коротышка.
— И врать не будешь?
— Ну уж нет, ни за какие коврижки! — и Молчун утвердительно кивнул головой.
В дверь настойчиво постучали. Ворчун, ничего не спрашивая, открыл дверь. На пороге стояли два упитанных, крепких на вид обалдуя в полном обмундировании и один розовощёкий сияющий оболтус.
— Уважаемый Ворчун, вас вызывает к себе доктор Пиль. Приказано явиться немедленно.
Ворчун оглянулся, сказал Молчуну:
— Пока. Не горюй, дружище! — и, низко опустив голову, шагнул за порог.