— Уф! Ну и скучища, — проворчал Ворчун, вернувшись в свой кабинет.

Он сел за свой стол и задумался. Потом включил магнитофон, надел наушники и, для отвода глаз разложив бумаги на столе, принялся слушать кассету, которую ему дал Жулио.

Увлёкшись, он зажмурил глаза, стал звонко прицокивать языком и подрагивать плечами. От песен, которые были там записаны, у Ворчуна сразу поднялось настроение.

В это время в кабинете опять прозвенел знайкин звонок. Однако Ворчун ничего не услышал, так как в наушниках в это время неизвестный музыкант неистово колотил в барабаны. За этим занятием его и застала Туфелька, которую Знайка немедленно послал узнать, почему Ворчун не является для рассмотрения очередных важных вопросов.

Постучавшись, но не дождавшись ответа, Туфелька заглянула в дверь и открыла рот от удивления. Ворчун был на месте, однако вёл себя так странно, что она даже испугалась. Захлопнув дверь, она бросилась по коридору в кабинет Знайки.

— Ну? — выжидательно спросил Знайка, делая брови домиком. — Что случилось? Где Ворчун?

— Он… Он… — запнулась Туфелька, не зная, как объяснить только что увиденную картину. — Мне кажется, он… Плохо себя чувствует.

— Что?! — при этом известии Знайка обеспокоено вскочил и чуть не опрокинул графин на столе. — Почему без разрешения? На каком таком основании?!

Через минуту дверь в кабинет Ворчуна распахнулась и на пороге возник Знайка. Некоторое время он внимательно изучал то, что видит. То, что он увидел, убедило Знайку в том, что Ворчун чувствует себя совсем не плохо, а даже напротив, хорошо.

— Что здесь происходит? — грозно нахмурив брови, спросил он, но Ворчун не обратил на него никакого внимания, так как ничего не видел, не слышал и по-прежнему, блаженно закрыв глаза, продолжал приплясывать за столом.

У Знайки лопнуло терпение. Вне себя от возмущения, он быстренько подскочил к Ворчуну, схватил первую попавшуюся под руку папку с бумагами и хлопнул своего соратника по голове, отчего тот моментально открыл глаза и уставился на Знайку в большом изумлении.

— Как?! — гневно вскричал Знайка. — Как ты смеешь вместо того, чтобы решать важнейшие лунные дела, заниматься ерундой?! Да я тебе выговор в личное дело закачу!

— Ну что ты кипятишься? Вовсе это и не ерунда, — возразил ему Ворчун. — Очень хорошая, между прочим, музыка. Да ты сам послушай! — с этими словами он нахлобучил наушники на голову Знайки и включил магнитофон на полную мощность.

Знайка вздрогнул от неожиданности, потом глаза у него округлились и поползли на лоб, а лицо стало постепенно перекашиваться. К середине песни лицо Знайки настолько перекосилось, что его трудно было узнать.

Содрав наушники, он швырнул их на стол и, покрываясь алыми пятнами, завопил:

— И это музыка?! Это, по-твоему музыка?! Да это сумбур, а не музыка, это какофония какая-то!

— Никакая это не какофония, — упрямо продолжал гнуть своё Ворчун. — И вообще, ты за музыку не расписывайся, ты в ней ничегошеньки не понимаешь.

— Кто из нас лучше знает, ты или я? Нет уж, не увиливай: я или ты?

— Ну, предположим, что мы оба в музыке ничего не смыслим, — примирительно сказал Ворчун.

— Нет уж, — заупрямился Знайка. — Ты мне тень на плетень-то не наводи! Ты мне прямо скажи, кто из нас лучше знает! И вообще, кто из нас Всезнайка, а кто из нас Ворчун несчастный! Только и знаешь, что брюзжать да не соглашаться с моим единогласным мнением!

Ворчун уставился в стол, насупился и шумно задышал. Потом, крякнув, набрал побольше воздуха и вспылил:

— Между прочим, чего это ты тут разорался? Ишь, разважничался он! Никакой ты не Всезнайка, а самый что ни на есть обыкновенный Знайка. А нос ты задираешь и Всезнайкой себя заставляешь называть — так это, брат, потому, что ты зазнайкой стал, вот как!

После этой тирады Ворчун шумно выдохнул и уронил голову, подумав: «Будь что будет…»

— Ах, та-ак? — ледяным тоном произнёс Знайка, и повернулся на каблуках спиной к Ворчуну.

Постояв так секундочку, он тоже набрал побольше воздуха, поднял вверх свой коротенький указательный палец, внимательно его рассмотрел, кому-то погрозил и патетически воскликнул:

— И всё-таки! Такая музыка дисциплинированным коротышкам не нужна!

После чего, громко стуча каблуками, стремительно вышел вон.

После такой утомительной ссоры Ворчун охрип и по-настоящему заболел. Поэтому он сидел дома и носа не казал на улицу. Вечером в его дверь кто-то тихо постучал.

— Войдите! — прохрипел Ворчун.

Дверь открылась. На пороге, потупившись, стоял Молчун и комкал в руках свою кепку.

— Заходи, дружище, будем липовый чай с мёдом пить, — пригласил он друга и стал собирать на стол ржаные пряники. — Да что ты там топчешься у порога?

— Ворчун, братец, тебе надо спасаться, — забубнил Молчун, переминаясь с ноги на ногу и самым внимательным образом рассматривая носки своих ботинок. — Всезнайка сказал, что ты непослушный, недисциплинированный коротышка…

— Да не Всезнайка, а Знайка, балда! — с досадой возразил ему Ворчун.

С опаской покосившись на дверь, Молчун горячо зашептал:

— Да какая тебе разница, Знайка это или Всезнайка, ведь тебя в инкубатор хотят отправить, где вредные коротышки сидят!

— Ну вот, я так и знал, — Ворчун уселся на стульчик и уставился в угол комнаты. Настроение у него испортилось окончательно.

— Так что ж ты сидишь сиднем?! Ведь надо убегать, а не сидеть, — начал было увещевать друга Молчун.

— А куда с Луны денешься? — возразил Ворчун. — С Луны, брат, никуда не денешься.

— Эх, говорил я тебе, — с отчаяньем заговорил Молчун, оторвав, наконец, взгляд и от дверей, и от своих ботинок. — Говори поменьше, молчи побольше, так ты заладил, мол, и здесь молчать не буду!

— Да, и на Луне молчать не буду! — подтвердил Ворчун.

— Ну а если тебя, как всех непослушных коротышек, отправят в инкубатор? Что тогда будет?

— Не знаю, — буркнул Ворчун. — Что-то очень уж подозрительно получается: все коротышки непослушные, а Знайка послушный.

— Да не Знайка, а Всезнайка! Ну прошу тебя, голубчик, ну пожалуйста, помирись со Всезнайкой, скажи, мол, заблуждался и всё такое, что обычно говорят в таких случаях, тебе же лучше будет!

— Так ведь тогда Знайке хуже будет! — упрямствовал Ворчун. — Тогда Знайка не будет знать, что он заблуждается.

— Эх, Ворчун, Ворчун! — Молчун тоже сел на стульчик и заплакал. — Что ж я без тебя делать-то буду?

— Ты только нюни-то не распускай…

Коротышки немного помолчали. На душе у обоих кошки скребли. Молчун всхлипнул и вытер нос рукавом пиджака.

— Ладно. Ты тут без меня на неприятности не нарывайся, — смягчился Ворчун. — Я тебе вот что скажу. Есть где-то такая страна, где живут болгарские коротышки. Это такие же коротышки, как и мы, только есть одна между нами разница: когда болгарский коротышка честно говорит «да», то головой он мотает так, как у нас коротышка, который говорит «нет». А если он честно говорит «нет», то кивает головой, как будто говорит «да». Ты, пожалуйста, не ври, а только кивай головой, как честные болгарские коротышки делают! А говорить тебе при этом вовсе и необязательно. Обещаешь поступать, как честный болгарский коротышка?

— Обещаю, — сказал Молчун и отрицательно помотал головой, как на его месте поступил бы болгарский коротышка.

— И врать не будешь?

— Ну уж нет, ни за какие коврижки! — и Молчун утвердительно кивнул головой.

В дверь настойчиво постучали. Ворчун, ничего не спрашивая, открыл дверь. На пороге стояли два упитанных, крепких на вид обалдуя в полном обмундировании и один розовощёкий сияющий оболтус.

— Уважаемый Ворчун, вас вызывает к себе доктор Пиль. Приказано явиться немедленно.

Ворчун оглянулся, сказал Молчуну:

— Пока. Не горюй, дружище! — и, низко опустив голову, шагнул за порог.