И жизнь показала.

Через месяц Ксении казалось, что она живет с Алексом всю жизнь. Лишь одно омрачало ее почти безоблачное счастье (а как понять, что ты счастлив, если ты не был несчастлив или что-то не мешает тебе ходить по земле как по облакам?): невозможность иметь детей.

Она честно поделилась своим горем с Алексом. На какое-то мгновение он утратил обычное самообладание. Она почувствовала, как он внутренне напрягся и замер. Ксюше казалось, что за эти несколько мгновений она постарела лет на пять. Сердце гулко стучало в груди, словно бы отмеряя секунды, которые им осталось быть вместе.

Алекс прокашлялся. Видно было, что он справился с собой. Деланная беззаботность прозвучала в его голосе:

— Значит, будем жить для себя. Без детей.

Ей стало больно. Очень больно. И за себя, и за него, и за своих нерожденных малышей. Почему-то казалось, что Алекс был бы хорошим отцом. Но — не судьба.

Потекли размеренные будни. Ксения танцевала, Алекс снимался, утром и вечером они занимались любовью. Когда выпадало редкое свободное время — гуляли, читали, смотрели кино, ходили в гости. После спектакля Алекс заезжал за ней в клуб. Они ужинали, болтали, целовались. В общем, вели очень приятное существование обеспеченной бездетной пары.

К слову сказать, их жизнь отнюдь не была идеальной, медово-мармеладной, как в романе. Алекс обладал всеми достоинствами и недостатками нормального мужчины — любил покутить с приятелями, выпить и пошалить. Иногда его шутки были не лучшего свойства.

Как-то Алекс и компания напоили одного из приятелей до бесчувствия, уложили в постель, а дверь в его квартиру заклеили обоями под кирпич. Утром бедолага открыл дверь, пребывая в состоянии тяжелейшего похмелья, и понял, что его замуровали. Тем временем друзья умирали со смеху, наблюдая эту сцену на мониторе: предварительно они поставили в квартире видеокамеру…

Пару раз Алекс влезал в драки и возвращался домой в синяках и ссадинах, которые Ксения добродетельно врачевала. Она знала: ее мужчина защищал слабого, как когда-то защитил ее саму.

Он обожал валяться на диване, непрерывно дергая Ксюшу: то хотел чаю, то вкусненького, то чтобы она с ним посидела, то чтобы поговорила. Но Ксюшу это совершенно не раздражало: с ней Алекс был добр и ласков. Он был по-настоящему живым человеком.

Случались и ссоры, подчас на повышенных тонах. Правда, остыв, оба заставляли себя не дуться, а найти силы повиниться и простить. В общем, жили, как говорится, нормально.

Самое смешное, что Ксении пришлось отчасти вернуться к юриспруденции.

Однажды Алекс вернулся жутко расстроенный и злой.

— Что случилось? — спросила Ксюша, подав ужин.

— Не бери в голову, разберусь, — процедил он.

— И все же расскажи, — попросила она. — Иначе я буду нервничать.

История оказалась старой как мир. Алекс не прочитал внимательно контракт на очередные съемки и подмахнул его, не зная, что в тексте были пункты, запрещающие ему сниматься в других проектах, пока фильм не будет сдан в производство. Алекс рассчитывал, что съемочный период продлится не более полутора месяцев. Но, как водится, началась какая-то заморочка с деньгами, съемочная группа сидела без дела и без заработков. А когда кто-то из актеров попытался взяться за новую работу, продюсеры пригрозили судом.

— Дай мне посмотреть контракт, — сказала Ксения. — Тряхну стариной.

Внимательно изучив документ, она сразу обнаружила пункты, которые могли помочь съемочной группе, и предложила переговорить с продюсерами. Алекс долго отнекивался, но потом согласился. Оставаться на мели ему, как любому нормальному человеку, совершенно не хотелось.

Ксения облачилась в деловой костюм и отправилась в крестовый поход местного значения. Пообщавшись с ней, продюсеры приуныли, как сарацины в осажденной крестоносцами крепости, и сошлись на том, чтобы оплатить членам группы простой и не препятствовать параллельным съемкам. Народ пришел в восторг. Друзья Алекса предложили Ксюше создать актерское агентство.

Возвращаться к профессии ей не очень хотелось, но, с другой стороны, помочь ребятам было нужно. Так получилось, что Ксюше вновь пришлось сочетать танцы с юриспруденцией. Увы, sic transit gloria mundi, что в переводе с языка современников Цицерона обозначает «нет в жизни счастья», а может быть, и что-то иное.

Дела пошли очень прилично, да и деньги поступали совсем неплохие, что всегда приятно.

Так бы мирно и текла их с Алексом жизнь, если бы…