А КЛЯЗЬМЕ половодье. Река вышла из берегов, вешние воды залили пойменные луга, и дорога-насыпь, мощеная булыжником, тянется среди зеркальной глади, порвав надвое клязьминские просторы.

Автобус мчится по насыпи, покачиваясь на выщербленной мостовой, как на волнах. Из окон, сквозь свежевымытые стекла, виден весь разлив: плывут последние льдинки, крутится в водовороте нивесть откуда унесенная бочка; моторка тащит непомерно большой плот. Вековые дубы стоят в воде и волны касаются их ветвей.

Благодатные картины!

Мы едем по Муромской дороге на Судогду — маленький город, расположенный в нескольких десятках километров от Владимира. Мой спутник — клубный работник, гармонист, нетерпеливо и недовольно поглядывает на шофера и говорит:

— Еще до гусевского поворота не добрались, а коли будем в Судогде к обеду — так еще хорошо.

Сказав это, он снова бросает негодующие взгляды на шофера, как бы ожидая возражений. Но водитель машины — девушка с обветренным. красным лицом, в синем комбинезоне, глядя на избитую дорогу, равнодушно замечает:

— Когда надо — тогда и будем.

Это повергает гармониста в уныние и он, не в силах сдержать свои чувства, начинает горько жаловаться, изливая свою душу:

— Я после смотра в области на семинаре задержался. Всю неделю в клубе не был, всю неделю. А там без меня… И он безнадежно махнул рукой.

Наступило молчание. Гармонист устремил взгляд в одну точку, очевидно представляя, что делается без него в клубе.

Желая отвлечь гармониста от тягостных мыслей, я спросил:

— Скажи, Петр, чем славятся ваши места?

Мой спутник повеселел, я напал на его излюбленную тему разговора:

— Наши места, — сказал Пётр, улыбаясь глазами, — славятся песнями. Он взял в руки футляр, извлек новенький тульский баян и полились то жалобно-протяжные, то удалые, переливчатые звуки песни.

Неожиданно оборвав песню, сказал:

— Эту песню у нас в клубе хорошо поют…

А затем продолжал:

Машина мчалась среди полей, и ее обгоняла быстрая, как ветер, песня.

— Наша сторона славится галанинским хором, муромцевским дендрарием, лесным техникумом, Вольно-Артемовским сельским клубом, стекольными заводами, древесиной, которая идет для строек, мастерами-колодезниками, определяющими безошибочно, где надо искать воду.

Неизвестно, сколько бы еще времени Петр перечислял местные достопримечательности, если бы не тряхнуло сильно автобус на повороте, и мы с удивлением взглянули в окна. Кончилось поле, машина въезжала в город.

— Наша местность славится тем, что здесь бывал Пушкин, — торопился Петр закончить свою лекцию, — и подарил городу Судогде свою шкатулку.

Девушка-шофер мягко затормозила машину. Петр выскочил из автобуса первым.

— Побегу попутную искать, — сказал он, вешая баян через плечо. — Теперь до клуба недалеко.

— Подожди, а где сейчас пушкинская шкатулка?

— Заинтересовались, значит, — улыбнулся гармонист, — эту историю знает Михаил Сергеевич, в банке он работает, зайдите к нему — все расскажет. А ко мне, милости прошу, приезжайте в клуб песни слушать.

Через несколько минут я был возле массивного здания местного банка.

— На сегодня операции кончены, — сказал, дежурный милиционер, — приходите завтра до двух часов.

— Разрешите вызвать по телефону Михаила Сергеевича.

И вот я иду с Михаилом Сергеевичем, пожертвовавшим своим обеденным перерывом для того, чтобы удовлетворить мою любознательность.

Сам Михаил Сергеевич — человек средних лет, с гладко выбритой головой, суетливый, говорит необыкновенно быстро. Его добрая детская улыбка подкупает сразу.

Комната Михаила Сергеевича заставлена книжными стеллажами, на стенах развешаны цветные репродукции; пушкинские портреты работы художников Кипренского и Тропинина, «Пушкин в Михайловском», «Пушкин читает стихи на выпускном экзамене в Лицее», фотография знаменитого памятника поэту работы А. М. Опекушина. Самая большая из репродукций — «Пушкин на Дворцовой набережной». Она изображает прогулку поэта белой ночью по Петербургу.

— Познакомьтесь с моей пушкинской библиотекой, — с гордостью сказал Михаил Сергеевич.

Да, ему было чем гордиться. Скромный банковский служащий, страстный любитель литературы, собрал сотни книг о Пушкине, различные издания произведений поэта, газетные и журнальные статьи о нем.

— Так вас интересует связь Пушкина с местным краем? — переспросил Михаил Сергеевич. — Поэт много путешествовал по России, бывал Александр Сергеевич и в наших местах. Помните начало незаконченной поэтом сказки:

Карачарово — это под самым Муромом. Поэт часто упоминал знаменитые муромские леса. А в Савостлейке вы не бывали? Это ближе к Горькому, большое колхозное село. В нем с Пушкиным произошел забавный эпизод.

Михаил Сергеевич быстро извлек из груды книг синенький томик и зачитал отрывок из письма Пушкина к Н. Н. Гончаровой:

«В Болдине, все еще в Болдине! Узнав, что вы не оставили Москвы, я взял почтовых лошадей и отправился. Выехав на большую дорогу, я увидел, что…настоящих карантинов только три. Я храбро явился в первый (Савостлейка, губ. Владимирская); инспектор спрашивает мою подорожную, сообщив, что мне предстоит всего шесть дней остановки. Потом он бросает взгляд на подорожную. — Вы не по казенной надобности изволите ехать? — Нет, по собственной, самонужнейшей. — Так извольте ехать назад, на другой тракт, здесь не пропускают. — Давно ли? — Да уж около 3-х недель.

— И эти свиньи, губернаторы, не дают этого знать?

— Мы не виноваты-с. — Не виноваты! А мне разве от этого легче? Нечего делать — еду назад в Лукоянов».

— Да, поэту пришлось много постранствовать, пока он пробившись через холерные карантины, добрался до Москвы.

— Скажите, Михаил Сергеевич, — спросил я, — это правда, что Пушкин подарил вашему городу шкатулку?

Михаил Сергеевич улыбнулся.

— Это легенда. О Пушкине народ сложил много преданий. Но, как говорится, дыма без огня не бывает. В нашем районе действительно есть пушкинская шкатулка. Она принадлежала няне Пушкина — Арине Родионовне и была ею подарена поэту Языкову.

— Вы не расскажете подробней?

— Историю шкатулки лучше всего знает Елизавета Александровна.

— А где ее можно увидеть?

— Она библиотекарь в Муромцеве.

В Муромцево ведет нарядная березовая аллея. Среди громадного парка — причудливое архитектурное сооружение в виде замка. Некогда здесь было имение богатого промышленника. Сейчас здесь лесомеханический техникум. В парке слышны веселые голоса учащихся — будущих хозяев леса. Из окон техникума видны голубоватые ели, серебристые тополя, клены, березы, ясени.

В одной из комнат старого здания, в библиотеке, я встретился с Елизаветой Александровной. Она занималась своим обычным делом — выдачей книг.

Елизавета Александровна говорит тихо и неторопливо:

— В Судогде, на улице Карла Маркса, бывшей Песчаной, есть старый дом. Некогда этот дом принадлежал Языковым, отдаленным родственникам известного поэта, друга Пушкина. В годы войны, видите ли, в доме поселилась Анна Дмитриевна Языкова. Она была страстной почитательницей Пушкина, могла часами слушать его стихи и любила рассказывать семейные предания о великом поэте.

Однажды Анна Дмитриевна позвала меня к себе, заперла на крючок входную дверь и таинственно сказала:

— Слушай, Лизанька, меня внимательно.

Она открыла сундук и достала дубовую шкатулку прямоугольной формы, отделанную красным деревом. Откидная крышка имела небольшое отверстие, как у копилок.

Анна Дмитриевна стала открывать шкатулку, и замок издал тихий мелодичный звон.

— Читай, — строго сказала Анна Дмитриевна, указав на пожелтевшую от времени бумажную наклейку. На ней было написано: «Для черного дня…» А ниже: «изделан сей ящик 1826-го года июля 15 дня».

— Милая, — сказала А. Д. Языкова, — эта дубовая копилка мне дороже золотой. Когда фашисты подходили к Новгороду и мне с другими вместе пришлось эвакуироваться, то я из всех вещей только одну захватила — вот эту шкатулку. Да, она дороже золотой…

Старое семейное предание Языковых гласит следующее. Пушкин очень любил поэта Николая Михайловича, посвятил ему много замечательных стихов. В 1826 году Языков, будучи студентом, во время летних каникул приехал в гости к Пушкину. Они очень подружились. Читали друг другу стихи, купались, ездили верхом, танцевали у соседей.

Н. М. Языков.

Няне Пушкина Языков особенно полюбился. Угощала его вместе с Александром Сергеевичем, рассказывала ему «предания старины глубокой».

Когда Языков собрался уезжать, Арина Родионовна из своей светелки принесла только что сделанную крепостным мастером-умельцем шкатулку — в подарок Николаю Михайловичу. А Пушкин наполнил шкатулку книгами, сделал наклейку с надписью: «Для черного дня». Несколько позже Языков написал стихотворение, обращенное к няне Пушкина. Оно начиналось словами: «Свет Родионовна, забуду ли тебя?» Все стихотворение проникнуто воспоминаниями о днях, когда Языков навещал изгнанника-поэта, когда няня тепло принимала гостей Пушкина:

Долгий путь проделала шкатулка Арины Родионовны. От одного поколения к другому передавалась она, как драгоценная реликвия, напоминающая о дружбе автора знаменитой песни «Нелюдимо наше море» с великим Пушкиным, с его няней.

Михайловское. Домик няни.

Анна Дмитриевна завещала шкатулку Елизавете Александровне, которая и сохранила подарок няни Пушкина до наших дней.

— Я решила, — говорит заключая свой рассказ Елизавета Александровна, — отправить шкатулку в пушкинский заповедник, в Михайловское. Там она лучше сохранится.

…На обратном пути во Владимир довелось мне побывать в клубе у приятеля-гармониста, первым сообщившего мне о шкатулке.

Петр был весел и возбужден необыкновенно.

— У нас сегодня вечер художественной самодеятельности, — сообщил он радостно.

Сельские артисты показывали отрывок из «Бориса Годунова» — сцену в корчме на Литовской границе. Петр играл роль отца Мисаила, публика ему аплодировала.

Видно было по всему, что Петр являлся здесь признанным любимцем публики.

Пушкинские стихи звучали из уст колхозника и для. колхозников. После занавеса зал долго аплодировал.

По дороге-насыпи, возле которой плещутся волны разлившейся Клязьмы, мчится голубой автобус. Девушка-водитель в аккуратном комбинезоне внимательно смотрит на дорогу и порой чему-то улыбается. Над кожаным сиденьем лежит книга. На корешке книги золотыми буквами написано «Пушкин». На длительных остановках девушка вынимает ее и читает.

Это великое имя стало постоянным спутником миллионов. В горе и в радости, во время труда и отдыха обращаются старые и молодые, рабочие и крестьяне, академики и школьники к Пушкину, как к неиссякаемому источнику духовных сил.

Недаром говорят: «Пушкин всегда с нами!»

Через несколько дней после поездки в Судогду по радио была передана весть о том, что пушкинскому заповеднику в Михайловском передана шкатулка няни поэта.

В светелке Арины Родионовны стоит сейчас эта резная дубовая шкатулка.