Глава 1

Это моя молитва

Ты, о Троица, пребывающая за пределами всего сущего, направь нас к вершине мистического откровения, вознеси нас превыше всякого света и мысли, где в прозрачной тьме тайно глаголющей тишины скрыты простые, абсолютные и неизменные божественные истины. Ибо, хоть непроглядна и глубока тьма эта, она вместе с тем и кристально ясна. Незримая и неосязаемая, наполняет она наш незрячий разум дивными образами высшей красоты.

Вот моя молитва. Ты же, возлюбленный Тимофей, искренне погрузившись в мистическое созерцание, откажись от чувств, работы ума — всего, что можно ощутить или узнать, всего сущего и несуществующего. Ибо так ты сможешь невольно прийти в той мере, в которой это возможно, к пониманию цельности того, кто за пределами всего сущего и всего знания. И так чрез неколебимое, полное и чистое отрешение от всего ты вознесешься к тому сиянию божественной тьмы, что за пределами бытия превосходит все и от всего избавлена.

До сих пор человек жил в глубокой шизофрении. Несложно понять причину произошедшего внутри него раскола. На протяжении многих веков ему твердили, что мир не является единым, что он состоит из двух миров: мира материального и мира духовного. Это совершеннейший вздор.

Мир состоит из одной-единственной истины. Конечно, у истины есть два аспекта, но их нельзя отделить друг от друга. Внешний аспект проявляется в материи, а внутренний — в духе, как центр и периферия круга. Это разделение тысячью и одним способом проникло в ум человека. Разделены тело и душа. Разделено низшее и высшее. Разделены грех и добродетель. Разделены Восток и Запад.

Сегодня внутреннее расщепление человека таково, что мы почти чудом еще способны собирать себя из такого великого множества осколков. Вся наша энергия уходит лишь на попытки сохранять целостность, так как мы все время распадаемся на части.

Избавиться от этой шизофрении, покончив с разного рода разделением, достичь единства внутри человека, который не будет ни тем ни другим, ни Востоком ни Западом, ни женщиной ни мужчиной, — острая необходимость наших дней. Мистики называли целостного человека богом, истиной, мокшей, абсолютом, нирваной, дхаммой, логосом, дао. Различные имена — но указывают на одну и ту же реальность. Прежде мы как-то еще могли позволить себе жить в таком расщепленном состоянии, но сегодня это уже невозможно.

Мы подошли к тому моменту, когда нужно принимать решение. Если мы хотим продолжить свое существование, нам придется осуществить синтез, или, скорее, трансценденцию всего, что носит природу двойственности. Если вопрос о продолжении существования не стоит, то нет и проблем. Если мы намерены совершить глобальное самоубийство, то естественным образом все проблемы будут решены. Но я не думаю, что кто-либо жаждет или желает этого.

Человек, несмотря на все свое безумие, достиг многого, многих вершин: религиозных, эстетических, поэтических, музыкальных. И произошло это вопреки тому сумасшествию, которое мы поддерживаем и питаем, поскольку интересы общества не предполагают внутреннего единства и целостности человека, интересы общества требуют, чтобы люди оставались разделенными.

Редьярд Киплинг как-то сказал: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут…» — таким образом обозначив их позиции. Обществу нужно, чтобы мир оставался раздробленным на множество религий, философий, политических идеологий — любой способ хорош, лишь бы не допустить появления целостного человека. Почему? Потому что человека, достигшего внутреннего единства и интеграции, невозможно сделать рабом. Ни политики, ни священники не смогут его эксплуатировать. Он практически полностью освобождается от всех форм подавления и эксплуатации. Он обретает индивидуальность и разум, в нем пробуждается бунтарь. Его ум становится таким острым и ясным, что он насквозь видит все предрассудки, какими бы они ни были древними. Он видит ту глупость, которой пронизана человеческая жизнь и, мало того, — которую человечество возвеличивает. Он видит, что существование множества наций и религий глупо и совершенно бессмысленно.

В мире насчитывается около трехсот религий и по меньшей мере три тысячи их ответвлений. Очевидно, что с отделением материи от духа происходит раскол в самом существовании человека, так как тело, материя есть не что иное, как проявленный дух, а дух есть не что иное, как непроявленное тело или материя.

Бог существует не отдельно от мира. Неверно то предположение, что бог является создателем, а мир — чем-то созданным. Бог и мир едины. Они представляют единый процесс созидания. Созидание можно разделить на две части: на создателя и на созданное, однако на самом деле такое разделение чисто условно. Существует лишь единый поток творения. Позвольте мне в который раз вам напомнить, что бог — не создатель, а мир — не создание Существование представляется нам в виде созидательной энергии, текущей подобно реке.

Мои саньясины должны прочувствовать это единство всеми возможными для них способами, чтобы ни в одном уголке их существа не осталось никакой раздвоенности. Запад очень гордится своим материализмом, наукой, технологией. Эта гордость мешает ему прийти к глубокому единению с Востоком, но по сравнению с восточным эго эта гордость просто ничто.

Восточное эго гораздо тоньше, оно куда более опасно, в нем намного больше яда. Восточное эго притворяется духовным, оно размышляет и разглагольствует о духовности. Конечно, тем, кто считают себя духовными, легче осуждать материалистов, чем материалистам нападать на тех, кто считают себя духовными, потому что даже материалисты каким-то образом ощущают, что материя относится к реальности низшего порядка. Возможно даже, что на сознательном уровне материалист не верит в высшую реальность, но его вера обусловливалась с давних времен, и эта обусловленность проникла в его кровь, в его кости, дошла до самого мозга костей. Так что человек может стать материалистом на сознательном уровне, но в глубине души он все равно будет ощущать себя причастным ко всему человеческому наследию. Поэтому западное эго не представляется слишком опасным, а вот восточное эго действительно опасно по той простой причине, что оно более тонко, более скрыто, не выставляет себя напоказ и является более бессознательным.

Восток постоянно провозглашает себя источником всей духовности, всего мистицизма. Это откровенная чушь, рассчитанная только на невежд. Если вы спросите любого так называемого восточного махатму о существовавших в других частях света духовных мастерах, то с удивлением обнаружите, что он ничего об этом не знает. Он не слышал ни о Лао-Цзы, ни о Чжуань-Цзы, ни о Ли-Цзы, ни о Ко Шуане. Он не слышал ни о Басе, ни о Бокудзю. Он ничего не знает ни о Пифагоре, ни о Гераклите, ни о Дионисии.

Предметом обсуждения наших бесед будет Дионисий. Это один из самых великих будд. И когда восточному ученому выпадает, если выпадает вообще, редкий случай узнать о таком человеке, как Дионисий, он, естественно, думает, что Дионисий позаимствовал что-то с Востока. Существует нечто вроде молчаливого согласия, что Восток обладает некой монополией на духовность. Ни у кого нет никакой монополии. Для духовного роста неважно, Восток это или Запад. У Иисуса была возможность стать буддой в Иерусалиме, у Лао-Цзы была возможность стать буддой в Китае, у Дионисия — в Афинах. Зачем нужно у кого-то что-то заимствовать?

Совсем недавно ученые столкнулись со странным явлением: каждый раз, когда какой-либо ученый совершает открытие, практически одновременно кто-нибудь на Земле так или иначе его повторяет. Говорят, что Альберт Эйнштейн как-то заметил: «Если бы я не открыл теорию относительности, в течение двух лет это обязательно сделал бы кто-то другой».

Почему ученый, работающий в далекой России, делает открытие почти одновременно со своим английским, американским, индийским или японским коллегой, хотя они друг о друге ничего не знают, даже не подозревают? Они не знают, что где-то вообще есть человек, который работает над той же самой проблемой.

Что касается всех великих открытий, то становится все более и более очевидным, что, хотя сознательный ум и прикладывает первоначальное усилие, окончательный ответ всегда приходит из бессознательного. А глубочайшим слоем бессознательного разума является коллективное бессознательное. Я отличаюсь от вас как личность, вы отличаетесь как личность от меня — в том, что касается сознательного ума. На чуть более глубоком уровне бессознательного между людьми уже меньше различий. А на глубоком уровне коллективного бессознательного мы становимся еще ближе друг другу.

Но мистики утверждают, что существует нечто даже большее, чем коллективное бессознательное. Они называют это вселенским бессознательным — или богом. Это самый центр. В центре мы все встречаемся, образуя единое целое. Все великие догадки приходят к нам оттуда. Разница лишь в том, что тот, кто смотрит в этом направлении, первым и заметит мысль об открытии. Другими словами, такие мысли посещают многих людей, но они не обращают на них внимания и поэтому упускают открытия.

В своей работе, посвященной маленькому, но чрезвычайно красивому трактату святого Дионисия «Theologia Mystica», Алан Уоттс пишет о том, что у него возникло сильное искушение предположить, что Дионисий путешествовал по Востоку. Либо Афины посетил какой-то восточный мистик.

Александр Великий разрушил барьеры и навел мосты между Западом и Востоком. Во времена Дионисия многие западные путешественники побывали в Индии. Процесс этот не был односторонним: восточные мистики также совершали путешествия на Запад. Даже джайнские монахи, не носившие одежды, начали стекаться в Александрию, в Афины и в самые отдаленные уголки известного им мира. А для них западный климат подходил еще меньше, чем для вас климат Пуны. В древнегреческих трактатах джайнов называют гимнософистами. Софист означает: «тот, кто ищет истину», а гимно происходит от слова «джайн». Гимнософистами называли проникших в Афины джайнских мистиков.

Между Индией и Грецией процветали деловые отношения. И конечно же, странствующие купцы способствовали широкому обмену мыслями.

Алан Уоттс полагает, что Дионисий побывал в Индии… поскольку то, что он говорит, понимание, которым он делится, создает впечатление, что он знаком с Востоком. Даже слова его напоминают один из текстов Упанишад как ничто другое. Поэтому Уоттс полагает, что либо Дионисий посещал восточные страны или каким-то иным образом попал под сильное влияние Востока, либо кто-то приехал оттуда в Афины. Но я совсем не склонен так думать.

Собственный опыт и наблюдения привели меня к мысли о том, что великие истины почти в неизменном виде возникают в умах людей повсюду. Лао-Цзы никогда не был в Индии, и оттуда его никто никогда не посещал. Китай и Индию разделяют Гималаи, связи между этими странами тогда не было никакой, деловые отношения отсутствовали. И все же мысли Лао-Цзы так напоминают Упанишады и учение Будды, что возникает огромное искушение предположить наличие какой-то связи: либо Будда позаимствовал учение Лао-Цзы, либо Лао-Цзы позаимствовал учение Будды.

Но я могу сказать, что никто ни у кого ничего не заимствовал, все они испили из одного и того же источника. А когда вы пробуете на вкус океаническую воду, то не важно, на каком берегу — китайском или индийском — вы в этот момент находитесь: вкус ее будет один и тот же, все та же соленая вода. Так и с истиной: ее вкус и аромат повсюду одинаков. Могут существовать определенные языковые особенности выражения истины, но они не играют большой роли. Порой даже и такие различия отсутствуют.

Дионисий — христианин, и христианин настоящий. Похоже, что Фридрих Ницше не был знаком с личностью Дионисия и его трактатом, иначе он не заявил бы, что первый и последний христианин умер на кресте две тысячи лет назад. В действительности в христианской традиции кроме Иисуса было еще несколько «христов», и Дионисий — один из самых замечательных. К их числу относятся также Майстер Экхарт, святой Франциск, Якоб Беме и другие. Их, разумеется, было немного, поскольку христианство превратилось в столь организованную религию, что в нем не осталось места для мистиков. И даже если они и существовали, то уходили в «подполье». Им приходилось это делать, другого выхода просто не оставалось.

В России сегодня сложилась такая же ситуация: там сейчас невозможно быть мистиком и не скрываться от властей. Быть мистиком в России значит быть сумасшедшим, нуждающимся в госпитализации, в инсулиновой и электрошоковой терапии.

Будде, Лао-Цзы, Иисусу и Махавире повезло, что они не родились в Советском Союзе. Да, Иисуса бы там не распяли, это так, но ему пришлось бы претерпеть куда более изощренные пытки. Распятие примитивно: вас просто убивают и все. Электрошок вас не убьет, но разрушит вашу красоту, лишит вас всякого великолепия, всего вашего разума. Вас насильно превратят в растение. Вашу жизнь сделают совершенно безвкусной. Вы не умрете, но ваша деятельность сведется к растительному существованию, одному только выживанию. Ваше достоинство будет растоптано.

Иисус умер с достоинством. Он умирал с немыслимой радостью, исполнив свое предназначение. Но если бы он появился на свет в нынешней России, ему пришлось бы либо принять недостойную смерть, либо жить, но жить недостойной жизнью.

Сегодня в России все истинно религиозные люди вынуждены уходить в подполье. К примеру, мои саньясины. Они работают под землей, собираясь по ночам в подвалах. Какой уродливый мир мы сотворили, если в нем нельзя открыто медитировать, если запрещены открытые дискуссии о любви и истине. Если человек, который медитирует, вынужден чувствовать себя преступником, это говорит о том, что человечество достигло не прогресса, а, наоборот, во многих областях опустилось на более низкий уровень.

На Западе христианство преследовало прогресс в течение двух тысяч лет. Коммунизм отпочковался от христианства. Все то, что сейчас делают коммунисты, было перенято от христианских священников. Христианство разрушило все условия для развития мистицизма.

Существовало лишь два способа избежать преследований. Во-первых, можно было уйти от людей, в пустыню или горы. Во-вторых, казаться обычным христианином и, пользуясь христианским лексиконом, тайно продолжать внутреннюю работу. Именно этот путь и выбрал Дионисий.

Удивительно, но он был первым афинским епископом. Должно быть, он отличался незаурядным умом. Чтобы проникнуть в глубочайшие тайны жизни подобно Будде, Лао-Цзы или Заратустре, оставаясь при этом афинским епископом, нужен незаурядный ум Дионисий притворялся, одурачив организованное христианство.

При нем его трактат не был опубликован. Наверное, такова была его воля. Если бы он выпустил книгу при жизни, его отлучили бы от церкви, подвергли пыткам и преследованиям. Понимающий, не склонный к самоубийству человек не станет лишний раз напрашиваться на преследования. Если страданий не избежать, он воспримет их как вызов, но никогда не будет искать их специально, мечтая заслужить славу мученика. Он не самоубийца и не хочет, чтобы к нему применялось насилие.

Дионисий уникальный человек. Будучи епископом, он жил в самом центре тупого, жестко организованного христианства и, несмотря на это, сумел достичь высочайших вершин сознания. Это достойно восхищения.

Прежде чем мы приступим к чтению прекрасных сутр Дионисия, необходимо, чтобы вы кое-что поняли. Во-первых, эти сутры были адресованы Тимофею, ученику Дионисия. Все поистине великое, высокое и трансцендентное можно поверять только ученикам. Необходимо обращаться к тем, кто тебя любит, чье сердце бьется в гармонии с твоим. О важном нельзя говорить массам, толпе, своим противникам или тем, кому это будет безразлично. К великим истинам можно приобщиться лишь тогда, когда есть любовь. Истина передается только от мастера ученику.

Ученик — это тот, кто открыт, кто готов к восприятию. Быть учеником — значит испытывать настолько полное доверие, что не остается никакого места для спора, поскольку о глубоких истинах невозможно спорить. Либо вы их познали, либо не познали, но о них невозможно спорить. Нет никакого другого доказательства, кроме вашего доверия мастеру. Конечно, если вы доверяете ему, он может подвести вас к окну, из которого вы увидите бескрайнее небо во всем его великолепии… миллионы звезд. Но вам придется доверять ему хотя бы настолько, чтобы позволить взять себя за руку и подвести к окну. Если вы начнете спор об окне и станете сомневаться в его существовании, вас ни в чем не удастся убедить.

Доказательств существования бога нет, не было и никогда не будет. Познавшие истину — познали, и познали лишь благодаря глубокой близости, влюбленности в мастера. Это не убеждение или обращение в определенную идеологию, это просто бесконечная любовь. Вы сталкиваетесь с таким человеком, как Дионисий, и одного его присутствия достаточно: само его присутствие становится доказательством того, что в жизни случается многое такое, о чем вы даже не подозревали. Присутствие этого человека проникает в самую глубину вашего сердца. Оно обнаруживает в вас нечто, задевает в вашей душе такие оруны, существование которых вы прежде не осознавали. Вы начинаете слышать песню, вы начинаете видеть красоту, оказавшись в новом, приподнятом, экстатичном расположении духа безо всякой видимой на то причины. И вы можете сдать эго такому человеку.

Когда вы сдаетесь мастеру, мастер служит лишь поводом. Вы сдаетесь не мастеру, а богу. На самом деле вы просто сдаетесь. Неважно кому, дело не в том, кому вы сдаетесь, а в том, что вы сдаетесь. Как только вы сдаетесь, у вас появляется шанс на объединение.

Итак, сутры — это письма Дионисия своему самому любимому ученику Тимофею.

Во-вторых, важно помнить то, что, превратившись в религию, повествующую об Иисусе, христианство утратило нечто очень важное. Поскольку оно стремилось стать религией об Иисусе, оно не смогло стать религией Иисуса. А религия об Иисусе — это не религия Иисуса. На самом деле такая религия противоречит религии Иисуса, потому что, когда религия начинает повествовать вам о человеке, вы теряете контакт с внутренней реальностью этого человека, интересуясь, прежде всего, его внешними проявлениями.

Христианство слишком усердно стремилось следовать примеру Иисуса. Это задало неверное направление. Никто не может следовать примеру Иисуса, его жизнь никому не может послужить примером, поскольку любая жизнь существует в определенном контексте. Чтобы стать в точности таким же, как Иисус, вам потребуется восстановить всю ту ситуацию, весь тот контекст, в котором протекала его жизнь. Где вы сможете сейчас найти такой контекст? Жизнь все время меняется; проходит всего одна секунда — и все уже выглядит иначе. Вы не сможете стать Иисусом из Назарета, это невозможно; Назарета больше не существует. Вы не сможете стать Иисусом, потому что иудейского ума евреев, распявших Иисуса, больше нет.

Среди моих саньясинов тысячи евреев. Иисус не поверил бы своим глазам, если бы их увидел! Он был евреем — родился евреем, говорил на их языке, верил всем основным принципам иудаизма — и все же не смог собрать стольких последователей. Я не еврей — я не говорю на языке евреев, я не верю в иудейские принципы — и все-таки я смог найти тысячи евреев. Контекст изменился, мир стал совершенно другим. Прошло двадцать столетий.

Кроме того, всякий раз, когда вы пытаетесь следовать какому-либо человеку, приняв его за образец, вы начинаете подражать, имитировать, фальшивить, утрачиваете свою подлинность, перестаете быть собой. Я хотел бы еще раз подчеркнуть, что на протяжении двух тысяч лет христианство утверждало крайне абсурдные вещи. Абсурд заключается в том, что, с одной стороны, христианство говорит: «Следуйте за Иисусом, подражайте Иисусу! Пусть вашим примером будет Иисус!» — ас другой стороны, то же христианство вечно твердит: «Иисус есть Бог, Его единственный Сын, и вы не можете рассчитывать на такие же отношения с Господом». Видите, какой абсурд? Сначала вы говорите: «Следуйте за Иисусом, будьте как Иисус!» — а затем вы лишаете себя всякой возможности уподобиться ему, потому что он находится в особых отношениях с богом, а вам самим в таких отношениях отказано, они для вас недоступны.

Поэтому, проповедуя подобный абсурд, христианство создало невозможную религию. Столь абсурдный подход будет создавать в людях лишь чувство вины. Они пытаются подражать И исусу, но не могут стать такими же, как он. Отсюда возникает чувство вины, они чувствуют себя виноватыми. Ни одна религия в мире не вызывала такого чувства вины, как христианство. Оно оказалось настоящим бедствием по той простой причине, что религия не должна вызывать чувства вины. Если это происходит, то человек впадает в депрессию, чувствует неудовлетворенность и начинает в душе даже желать самоубийства.

Истинная религия возвышает, расширяет, обогащает ваше бытие, делает вашу жизнь более радостной, дает вам больше возможностей для праздника и веселья. Сам Иисус постоянно говорил своим ученикам: «Возрадуйтесь! Возрадуйтесь! Говорю вам, возрадуйтесь!» А что сделало христианство? Оно совершило как раз противоположное. Дионисий этот факт прекрасно осознавал.

В-третьих, учтите вот что. Истина переживается как музыка — да, скорее всего как музыка, чем что-либо другое, поскольку музыку невозможно описать словами. Вы можете сказать, какая прекрасная музыка, но это только ваша оценка, ваше суждение. При этом вы описываете не музыку, а настроение, ею навеянное. Красота музыки неописуема.

То же верно и в отношении религиозного переживания. Поэтому истинная религия всегда находится под покровом тайны. «Тайной» я называю то, что можно ощутить, пережить, но невозможно описать словами. Даже если вы что-то и знаете, вы не можете сделать так, чтобы об этом узнали другие. Вы словно лишаетесь дара речи. Чем больше вы знаете, тем в большей степени вы лишаетесь дара речи. И когда вы достигаете абсолютного знания, вы становитесь практически абсолютно незнающими.

Для этого у Дионисия существовало особое слово — «агнозия». Вы наверняка слышали слово «агностик» — так называл себя Бертран Рассел. Когда атеист утверждает, что бога нет, и говорит об этом, как будто он знает, — это «как будто» всегда присутствует. Он говорит об этом, как будто он исследовал все сущее и обнаружил, что бога нет. Утверждая, что бога нет, он утверждает свое знание. Он — гностик, он знает. «Гнозис» значит знание. Теист говорит, что бог есть, как будто он это знает, как будто он достиг абсолютного знания, познал истину. Он тоже гностик: он обладает гнозисом, знанием.

Термин «агностик» относится к тому, кто говорит: «Я не знаю, так это или нет. Я не знаю, есть бог или его нет. Я пребываю в полнейшем неведении». Поэтому Бертран Рассел и говорит: «Я — агностик». Он, должно быть, натолкнулся на слово «агнозия» у Дионисия. Но Дионисий вкладывает в это слово гораздо больший смысл, наделяет его гораздо большим потенциалом. Бертран Рассел использовал его лишь в качестве логического утверждения. Он был логиком, математиком, но никогда не медитировал, никогда не погружался внутрь себя. Он говорит, что он — агностик, но он никогда не пробовал выйти за рамки агностицизма, как будто агностицизм — это последнее, чего можно достичь, и нет ничего за его пределами.

По моему мнению, он не настоящий агностик. Атеист говорит: «Я знаю, что бога нет»; теист говорит: «Я знаю, что бог есть»; а агностицизм Бертрана Рассела можно выразить фразой: «Я знаю, что ничего невозможно узнать». Но знание, неявное знание здесь присутствует.

Дионисий говорит, что познать бога, божественное, можно лишь тогда, когда вы не будете ничего знать: состояние незнания открывает перед вами дверь в божественное. Под агнозией он подразумевает то же, что и Упанишады. Как написано в одних из наиболее известных Упанишад, Кена-Упанишадах

Это также напоминает мне «Песню просветления» одного из мастеров дзэн, Юнг-чья:

Или это также напоминает великое утверждение Сократа: «Я знаю лишь то, что ничего не знаю».

Агнозия означает состояние незнания. Это и есть самадхи, это и есть медитация — состояние незнания.

Медитация создает это состояние — агнозию. Когда медитация помогает вам сжечь все ваше знание, снимая с вас громадное бремя обусловленности, когда она приводит вас к абсолютному молчанию, и вы начинаете походить на маленького ребенка, исполненного изумления и благоговейного трепета, — это состояние в Индии называют самадхи. Самадхи означает освобождение от всех проблем: нет больше ни вопросов, ни ответов; внутри наступает полная тишина. Нет больше ни веры, ни сомнения. Дионисий называет это состояние агнозией. Именно агнозия рождает понимание.

В этом и заключен величайший парадокс мистицизма: познание зависит от вашего незнания, а тот, кто знает, упускает суть. Незнание ценится гораздо выше любого вашего знания. В университетах вам дают знания, но, когда вы попадаете в «поле будды» мастера, вы оказываетесь в антиуниверситете. Обучаясь в университете, вы накапливаете все больше и больше информации, знаний. В антиуниверситете мастера вы мало-помалу разучиваетесь, забывая все, чему вас прежде учили… и однажды наступает такой момент, когда вы уже ничего не знаете.

Это очень странный момент. Дионисий дает ему чрезвычайно красивое название — «прозрачная тьма». Многие мистики пытались описать это явление, но Дионисий, похоже, их всех превзошел. Прозрачная тьма… тьма, ставшая чистым светом. Он также называет это явление doctrina ignorantia, доктрина неведения. Вы можете сравнить ее со знанием тех, кто знает. Дионисий называет подобных знающих людьми, которые обладают «незнающим знанием». Итак, он делит людей на две категории: те, кто принадлежат миру невежественного знания, — они все знают, но ничего не знают, и вторая категория — это те, кто относятся к миру знающего неведения, — они ничего не знают, поскольку знают все. А теперь сутры:

Ты, о Троица, пребывающая за пределами всего сущего, направь нас к вершине мистического откровения, вознеси нас превыше всякого света и мысли, где в прозрачной тьме тайно глаголющей тишины скрыты простые, абсолютные и неизменные божественные истины. Ибо, хоть непроглядна и глубока тьма эта, она вместе с тем и кристально ясна. Незримая и неосязаемая, наполняет она наш незрячий разум дивными образами высшей красоты.

Очевидно, Дионисий говорит так, чтобы скрыть свое мистическое откровение за христианской терминологией. Сначала он говорит:

Ты, о Троица, пребывающая за пределами всего сущего…

В слове «Троица» нет необходимости. Но оно помогает одурачить христианскую организацию, так как ее люди живут в мире слов. Достаточно произнести одноединственное слово «Троица», и все в порядке: если вы христианин и полагаетесь на христианскую доктрину, то кажетесь безопасным. Поэтому Дионисий начинает со слов:

Ты, о Троица, пребывающая за пределами всего сущего…

Но состояние, которое он приписывает Троице, сразу же наносит удар по христианской доктрине: «пребывающая за пределами всего сущего». Ни один мистик еще не осмеливался сказать, что бог пребывает за пределами всего сущего. Многие говорили, что бог пребывает за пределами познания, но Дионисий, похоже, был единственным, кто сумел сказать, что бог не только за пределами познания, но и за пределами всего сущего. Нельзя сказать: «Бог есть», нельзя сказать: «Я знаю». Как вы можете знать, есть бог или его нет?

Но вы видите эту ясность, остроту его ума? Он прибегает к слову «Троица». Он начинает со слов «Ты, о Троица, пребывающая за пределами всего сущего…». Если нечто находится за пределами всего сущего, как к нему можно обращаться на «ты»? Это просто видимость, фасад, чтобы одурачить тех, кто живет исключительно в словах. Те, кто хотят шагнуть за пределы слов, смогут разобраться и отсеять ненужное.

Ты, о Троица, пребывающая за пределами всего сущего, направь нас к вершине мистического откровения…

Эта сутра требует глубокого понимания:

…направь нас к вершине мистического откровения…

На Востоке все Упанишады начинаются со следующей молитвы: «Направь нас, веди нас, будь нашим поводырем на пути из тьмы к свету. Тамсо ма джиотиргамайя. Мы обретаемся во тьме: О Боже, веди нас, направь нас, будь нашим поводырем, чтобы мы могли прийти к свету. Направь нас, веди нас, будь нашим поводырем из мира лжи в мир истины: асто ма садгамай. Мы живем в смерти, мы окружены ею — смерть окружает нас со всех сторон, как океан маленький остров. О Боже, веди нас от смерти к бессмертию, от времени к вечности: мритьор ма амритамгамай».

Все Упанишады начинаются с этой молитвы; она содержит в себе нечто особо важное. Дионисий также говорит:

…направь нас к вершине мистического откровения…

Хотя бога как личности, как живого существа нет, тем не менее молитва является предметом особой важности. Необходимо понять одну деталь. Люди ошибаются, полагая, что лишь услышанная молитва имеет смысл. Молитва обладает важностью для самого молящегося, и не важно, слышит ее кто-нибудь или нет. Молитва предназначена не для того, чтобы изменить бога, она меняет вас самих. Молитва помогает измениться тому, кто молится, а не тому, кому адресована молитва.

Она учит вас смирению. Когда вы молитесь, вы капитулируете. В молитве вы принимаете свою агнозию. Вы говорите: «Я не знаю, куда идти, как Тебя найти. Я не знаю, с чего начать. Направь меня, пожалуйста». Но смысл не в том, что существует бог, который вас направит, будет вас вести, исполнит вашу молитву. Достаточно уже одной только способности молиться; она вам поможет. Достаточно уже того, что вы можете глубоко поклониться существованию: вы теряете свое эгоистичное упрямство. Молитва помогает вам расслабиться, молитва дает вам шанс быть свободными.

И вот, освобожденные, вы начинаете двигаться в правильном направлении без какого бы то ни было руководства. Само освобождение помогает вам находить нужную дорогу, поскольку, когда вы свободны, вы всегда движетесь в правильном направлении. Но если вы напряжены, то, даже двигаясь в правильном направлении, в итоге вы все равно ошибетесь, так как что-то неверно внутри вас. Вопрос не в направлении, а в вашей правильности или неправильности.

Когда вам легко, когда вы расслаблены, когда вы чувствуете себя как дома, когда вы доверяете и любите существование, ничто не может пойти в неверном направлении. В этом предназначение молитвы. Это не требование. Не нужно кричать изо всех сил, чтобы бог вас расслышал.

Великий индийский мистик Кабир проходил мимо мечети и услышал маулви, священника, который кричал изо всех сил, вознося утреннюю молитву.

Кабир вошел, схватил священника, встряхнул его и сказал: «Зачем ты кричишь? Ты думаешь, твой бог оглох? Зачем кричать? Даже простого шепота достаточно! На самом деле не нужно даже и шепота — все дело в твоем отношении».

Молитва — это отношение. Молитва не обязанность, а скорее качество. Назовите это «молитвенностью», и вы окажетесь ближе к истине. Молитва означает «молитвенность».

…направь нас к вершине мистического откровения, вознеси нас превыше всякого света и мысли…

Мистики всегда утверждали, что бог пребывает за пределами всего мыслимого, размышлять о боге невозможно. Размышляя о нем, вы постоянно его упускаете. Стоит вам только подумать, и вы обязательно что-то упустите, поскольку мышление означает использование ума, который содержит только уже вам известное. Если вы уже познали бога, размышления не требуется. Если же вы его еще не познали, размышлять о нем бесполезно, так как ум находится в узких рамках, он ограничен миром того, что вы уже знаете. Он только снова и снова повторяет уже известное, лишенный способности отыскать дорогу к неведомому.

Ум лишен способности воспарять к неизвестному, следовательно, мышление еще никогда не оказывалось полезным. Оно мешает, очень мешает, оно еще никогда никому не помогало. Всякое мышление необходимо отбросить. Нужно прийти к такому моменту, когда мысли исчезнут.

Но Дионисий — явление действительно уникальное. Он говорит:

…превыше всякого света и мысли…

…потому что те, кто утверждал, что бог находится за пределами мысли, всегда говорили также, что он есть свет. Английское слово divine (божественный) образовано от санскритского корня div. Английское слово day (русское «день») имеет тот же корень. От него образованы санскритские слова devata, deva. Все они обозначают свет: divine означает свет, day означает свет, div означает свет, devata означает свет. Свет всегда считался синонимом бога.

Дионисий говорит, что это тоже проекция мысли. Вы боитесь тьмы и из-за этого страха представляете себе бога в виде света. Но свет — это тоже мысль, проецируемая разумом. Выходя за пределы мысли, вы выходите также и за пределы света.

Тогда что есть бог? Является ли он тьмой? Это положение также неверно: бог — не свет и не тьма. Тогда что есть бог? Это — прозрачная тьма, светящаяся тьма.

Таким образом, Дионисий пытается помочь вам преодолеть двойственную природу слов. Бог — это жизнь вместе со смертью, свет вместе с тьмой, материя вместе с сознанием, мужчина вместе с женщиной. Поэтому не задавайте мне снова этот вопрос: бог — это мужчина или женщина? Он — и то и другое, и в то же самое время ни то и ни другое. Вот почему в Упанишадах бога называют «оно». Конечно, слово «Оно» пишется с большой буквы, чтобы не путать его с вещью, с предметом потребления. Но бог — это «оно».

Западные феминистки с жаром настаивают на том, что к богу следует обращаться как к женщине, а не как к мужчине: обращаться к богу «он» — не что иное, как проявление мужского шовинистского свинства. Но называть бога «она» — значит проявлять женский шовинизм. Абсолютно никакой разницы, все остается прежним. Какую бы часть этой пары вы ни выбрали, она будет недостаточной, поэтому следует использовать оба обращения.

…где в прозрачной тьме тайно глаголющей тишины скрыты простые, абсолютные и неизменные божественные истины.

Бога можно познать, только погрузившись в полную тишину. Но это будет не мертвая тишина. Это не тишина кладбища, но тишина сада, где поют птицы, гудят пчелы и распускаются цветы, где все наполнено жизнью.

Та тишина, к которой можно прийти через медитацию, через агнозию, это живая тишина. Она исполнена песен и музыки, радости и любви и совершенно лишена мыслей. Отсутствуют даже мысли о любви, радости и тишине. Но радость и любовь в ней присутствуют. Мысли о любви нет, ведь мысль о любви присутствует лишь тогда, когда отсутствует сама любовь. Вы думаете о радости в безрадостные минуты. Когда вам и вправду весело, вы о радости не думаете.

Ум предлагает вам заменители. Поэтому, когда вы безрадостны, ум подсовывает вам мысль о радости. Когда вы не знаете, что такое любовь, ум подсовывает вам тысячу и одно описание любви. Но если вы познали, что такое любовь, уму тогда нечего делать, он просто умолкает. Настоящая тишина — это не пустота, отсутствие чего бы то ни было. Как раз наоборот — это обилие. Она наполнена, наполнена с избытком, она переполнена и источает, но не мысли, а реальные переживания. Так тишина глаголет о тайне.

Ибо, хоть непроглядна и глубока тьма эта…

Она «непроглядна» в том смысле, что вы не можете понять, существует ли нечто на самом деле или нет. «Непроглядна» в том смысле, что вы не можете дать ей определение или ее описать. Но она…

…вместе с тем и кристально ясна. Незримая и неосязаемая, наполняет она наш незрячий разум дивными образами высшей красоты.

В ней есть красота, но нет идеи красоты. Вы слышите музыку, но не можете ее описать, не можете описать ее даже самому себе.

Дионисий описывает два вида языка. Первый — «катафатический», то есть позитивный язык, который говорит о боге как об отце, свете, духе, силе и бытии; он говорит о том, на что похож бог. Но помните, что это только палец, указывающий на Луну. Ведь палец это не Луна. Катафатический язык полезен по крайней мере для тех, кто разделяет детское отношение к жизни. Ребенок может понять бога только как отца, следовательно, все религии, говорящие о боге как об отце, детские. По достижении зрелости религия окончательно отбрасывает эту идею.

Джайнизм не говорит о боге как об отце. На самом деле джайнизм вообще не говорит о боге. Буддизм решительно отказывается говорить о боге, поскольку при этом вам придется прибегать к катафатическому языку, а катафатический язык — это в лучшем случае приближение. Да, но когда речь идет об истине, приблизительная истина непригодна: либо вы правы, либо неправы.

Можете ли вы кому-нибудь сказать: «Я тебя почти что люблю» или «Я тебя приблизительно люблю»? Это будет выглядеть крайне глупо, смешно! Либо вы любите, либо нет. Вы не можете сказать: «Я люблю тебя на пятьдесят процентов, на шестьдесят процентов, на семьдесят». Здесь невозможно применить понятие процентного соотношения: либо все сто процентов, либо ничего.

Приблизительно описать истину невозможно. Поэтому, называя бога «светом», вы помогаете его понять, если речь идет о детях, но это определение неверно, потому что при этом отрицается тьма. Если вы называете бога «сознанием», тогда что вы будете делать с материей? Если вы называете бога «духом», тогда тело становится чем-то нечестивым, безбожным, дурным.

Именно катафатический язык ввел в заблуждение миллионы людей. Они стали отрицать тело, жизнь, любовь, радость, удовольствие и все с ним связанное! И все это из-за привычки использовать катафатический язык.

Дионисий утверждает, что катафатический язык — как музыкальная грамота: музыку невозможно описать, но вы можете проинструктировать музыкантов, дав им ноты. И тот, кто понимает нотную грамоту, тот, кто может ее расшифровать, сможет воссоздать музыку. То, что невозможно было описать, будет услышано. Но это окольный путь. Если человек ничего о нотах не знает, он может начать поклоняться им, как будто бы это и есть сама музыка. Он может попытаться услышать ее, поднеся партитуру к уху, и удивится: «Музыки-то нет! Этот дурак говорил, что в нотах заключена прекрасная музыка, но я вообще ничего не слышу!»

Посреди оживленной улицы на коленях стоит сумасшедший, прижав ухо к асфальту. Его замечает прохожий. Весьма заинтересовавшись этой сценой и не в силах сдержать любопытство, он тоже становится на колени и прикладывает ухо к дороге.

Ничего не услышав, он обращается к сумасшедшему: «К чему вы прислушиваетесь? Я ничего не слышу».

«Да, и вот так с самого утра», — отвечает сумасшедший.

Вы не сможете услышать музыку, взглянув на ноты, — это было бы глупо — но вы сможете ее воспроизвести. Ноты не описывают — они инструктируют. Эти два слова: «описательный» и «инструктивный» — очень важны.

Все великие мастера не описывают, а инструктируют. Они не описывают бога, они только обучают вас тому, как вызвать состояние агнозии, состояние незнания, чтобы могло произойти познание.

Второй вид языка Дионисий называет «апофатическим». Это негативный язык, который применяется, чтобы говорить о том, чем бог не является. Он ближе к истине, поскольку при этом ничего не утверждается, ничего не говорится о самом боге. Это не via positiva (путем утверждения), это via negativa (путем отрицания). Вы просто говорите: «Бог не есть это. Бог не есть то». Вы только отрицаете.

Дионисий приводит этот язык в сравнение с человеком, который хочет высечь статую из мрамора. Он бьет по глыбе, откалывает от нее куски и отбрасывает камень за камнем. Так постепенно рождается статуя.

Когда вы рядом с мастером, который знаком с использованием апофатического языка… А без него мастер не может быть мастером. Все мастера выбирали via negativa, нети-нети, ни то ни другое. Если порой они все же и применяют описательный язык, то речь их тогда рассчитана на новичков, на начинающих, а не на более зрелых и сосредоточенных адептов. Обращаясь к ним, мастера всегда используют язык отрицания. Они всегда говорят: «Это не, это не, это не…» Они последовательно избавляются от ненужного. И в конце концов, когда они отбросили все лишнее, они говорят: «Вот теперь — то, что нужно!» Но и тогда они не станут ничего описывать, они только лишь произнесут: «Вот оно! Здесь, сейчас… эта тишина… эта агнозия… вот оно!» Дионисий говорит:

Это моя молитва. Ты же, возлюбленный Тимофей, искренне погрузившись в мистическое созерцание, откажись от чувств, работы ума — всего, что можно ощутить или узнать, всего сущего и несуществующего. Ибо так ты сможешь невольно прийти в той мере, в которой это возможно, к пониманию цельности того, кто за пределами всего сущего и всего знания. И так чрез неколебимое, полное и чистое отрешение от всего ты вознесешься к тому сиянию божественной тьмы, что за пределами бытия превосходит все и от всего избавлена.

Это нечто невероятно красивое. В письме к своему ученику Тимофею Дионисий говорит:

Это моя молитва.

Настоящий мастер не может сказать ничего большего. Он не может вам приказывать. Он не может вам говорить: «Делай это! Ты должен это сделать!» Он не говорит слов «тебе следует» или «тебе не следует». Он ни в коей мере не пытается вам ничего навязать. Он просто за вас молится. Дионисий говорит:

Это моя молитва.

«Я хотел бы увидеть, что это в тебе происходит. Это мое желание, моя молитва. Поэтому не воспринимай ее как приказ, обязательство, которое ты должен исполнить. И если ты ее не исполнишь, не последует никакого наказания, тебя не бросят за это в ад на вечные муки. Не нужно мне подчиняться, не нужно мне следовать. Это всего лишь моя молитва, потому что посредством агнозии я пережил встречу со столь совершенной красотой, что желал бы разделить это с тобой, любимый Тимофей. Я хотел бы разделить это с тобой. И если ты готов, это может произойти».

А вот и способ обрести такую готовность: искренне приложить все свои усилия — не серьезно, но искренне. Есть люди, которые всегда все делают без полной отдачи, и их жизнь протекает вяло. Они никогда ничего не достигают, потому что всегда себя берегут. Они никогда ничем не увлекаются с жаром, всем существом. Они всегда стоят на одном берегу и думают о том, как далек другой берег. А когда они порой все же и предпринимают что-то, то сразу берут двух лошадей: если одна падет, под рукой всегда есть другая. Они плывут в двух лодках. Они живут двойной жизнью, и это раздвоение отражается во всех их поступках. Но сознание способно распуститься как цветок лишь при условии внутренней органической цельности. Поэтому будьте искренни:

…в мистическом созерцании, откажись от чувств…

Дионисий говорит: «Наблюдай за своими чувствами. Ты не глаз, но сознание, находящееся за глазом. Глаз — это только окно, не отождествляй себя с ним. То же относится и к остальным чувствам: они только окна. За окном стоите вы — не превращайте себя в окно! Не начинайте думать: „Я — оконная рама”.

А ведь именно этим все и занимаются. Вы начинаете отождествлять себя с чувствами, с умом, с тысячами разных вещей. И совершенно забываете при этом, что вы едины и что это единство — свидетельствование, сознание, осознанность».

…откажись от чувств, работы ума…

Не вовлекайтесь в работу ума. Наблюдайте за тем, как мысли появляются и исчезают. Постепенно работа ума прекратится.

…всего, что можно ощутить или узнать…

И продолжайте отрекаться от всего, что можно ощутить и узнать, чтобы впасть в агнозию.

…всего сущего и несуществующего.

И не привязывайтесь к позитивному или негативному, к теизму или атеизму.

Дионисий — редкая личность. Он высказывает мысли под прикрытием христианства, скрывая свой мистический подход, достойный Будды или Лао-Цзы, за обложкой Библии. Потому ему и удалось выжить: все было хорошо продумано. Христиане ею никогда не осуждали. В противном случае его могли бы заживо сжечь или как минимум уничтожить все его письма.

Тысячи великих трактатов были уничтожены и сожжены, а те, которые удалось спасти, лежат в подвалах Ватикана. Тысячи непрочтенных манускриптов, которые никогда не поднимут наверх! Их не разрешено трогать никому.

На самом деле освобождение всех манускриптов, заключенных в «ватиканскую тюрьму», должно стать одной из задач Организации Объединенных Наций. Ведь их там миллионы, не один и не два! Это величайшее преступление! Многовековой опыт прозрений о просветлении лежит арестованный, и к нему нет никакого доступа. Католики присваивают таким книгам особую категорию. После того как они попадают в черный список, ни одному христианину не позволяется их читать: это считается греховным поступком.

Дионисий, должно быть, был очень умным человеком, он хорошо все продумал. Он обманул Ватикан, обманул священников. В конце концов, он и сам был епископом и знал всю эту кухню со всеми ее трюками! Его трактат считается христианским, но в нем нет ничего христианского. Он не имеет никакого отношения к христианству. С ним согласился бы Иисус, но не организованное христианство.

Ибо так ты можешь невольно прийти…

Обратите внимание на слова «невольно прийти». К богу невозможно прийти, заведомо зная путь, так как еще до встречи с богом знающий пропадает. Тогда как же к нему можно прийти намеренно? Бог всегда приходит нежданно. Он приходит в тот момент, когда вас нет. Когда вас нет, он вдруг вас собой наполняет. Он присутствует, когда вы отсутствуете.

…в той мере, в которой это возможно, к пониманию цельности того, кто за пределами всего сущего и всего знания. И так чрез неколебимое, полное и чистое отрешение от всего ты вознесешься к тому сиянию божественной тьмы, что за пределами бытия превосходит все и от всего избавлена.

Дионисий говорит о том же, что и Будда, который называл это нирваной, абсолютной свободой, о том же, что и Махавира, который называл это мокшей, высшей свободой. Он использует христианскую терминологию, христианскую упаковку, но внутренняя реальность от этого не меняется.

На Востоке еще никто не комментировал Дионисия — возможно, я буду первым, потому что восточное эго убеждает жителей Востока в том, что лишь они одни духовны, лишь они одни покорили Эверест сознания. Это не так. Я встречал многих, кто достиг той же вершины. Дионисий относится к их числу. Он — будда, он — джайн, равный им по высоте, глубине, качеству и временами даже их всех превосходящий, поскольку ни один будда еще не говорил: «…так ты можешь невольно прийти к богу».

Существует несколько драгоценных, редких, уникальных изречений, которые никогда раньше еще не произносились. Ни один будда не говорил об этом опыте как о прозрачной тьме, агнозии.

Над словами Дионисия стоит медитировать. Слушайте его сутры, погружаясь в молчание, медитируйте над каждым его словом. Если у вас появится хотя бы малейший проблеск агнозии, незнания, значит, вы натолкнулись на дверь, ведущую к божественному. Эта дверь находится поблизости, но ваше знание мешает вам ее найти. Оставаясь с этим знанием, вы остаетесь далекими от мистики и религии. Придите к неведению, полному неведению, и тогда вам откроются все тайны: превзойдете все и будете от всего избавлены.

На сегодня достаточно.

 

Глава 2

Бог — чревовещатель

Первый вопрос

Ошо,

Вчера ночью после даршана мне приснилось, что ты пел песню «I'm a Stranger in Paradise». Это было просто потрясающе, и у тебя получалось действительно здорово! Ты когда-нибудь поешь и танцуешь в прямом, а не в переносном метафорическом смысле? В тебе столько грации. Не мог бы ты сделать это прямо сейчас?

Я делаю это каждое мгновение… да, даже сейчас. И не в метафорическом, а в самом что ни на есть прямом смысле. Пение и танец для меня означают гораздо больше, чем понимаете под этими словами вы. Ваше понимание очень ограниченно, мое — необъятно. И это не метафора, оно поистине необъятно, безгранично.

На самом деле, как только вы осознаете свою собственную сущность, вы больше не можете заниматься ничем другим — только петь, танцевать и праздновать. До этого момента ваши песни далеки от подлинного пения, ваш смех далек от подлинного смеха. Скорее, это даже полная противоположность.

Однажды Фридриха Ницше спросили: «Почему вы все время смеетесь над такими пустяками, над которыми и смеяться-то не стоит?»

Ницше стал очень серьезным и сказал: «Я смеюсь из-за страха. Я боюсь, что начну горько плакать, если не буду смеяться — поэтому я и смеюсь».

Его высказывание я считаю чрезвычайно важным. Оно относится к вам — ко всем, кто не стал Буддой, Христом, Кришной. Вы смеетесь лишь затем, чтобы скрыть свои раны; вы поете, чтобы позабыть о слезах, и устраиваете праздники, потому что ваша жизнь полна несчастий. Чем вы несчастнее, тем больше вы ищете поводов для праздника, так как это единственный способ отвлечься от страданий.

Мой смех, моя песня, мой танец в основе своей отличаются от ваших. Я смеюсь потому, что в моем сердце нет ничего, кроме смеха; мой смех не служит прикрытием. Я пою потому, что ничего другого мне не остается: мое пение — это мое дыхание. Я ничего не делаю, это происходит само собой. Остановиться невозможно, даже если я захочу. На самом деле нет ни того, кто это делает, ни того, кто бы мог остановиться.

Но я расскажу вам анекдот…

Каждый день в бар приходил какой-то человек с коробкой под мышкой. Он спрашивал виски, выпивал его и уходил.

Через некоторое время бармен решил выведать, что у него в коробке, в обмен на бесплатную выпивку.

Мужнина открыл коробку. Внутри оказалась маленькая блоха. Она пела, и крохотный жук аккомпанировал ей на фортепиано. Бармен глазам своим не верил.

Когда владелец коробки на следующий день зашел в бар, бармен предложил ему еще одну бесплатную выпивку, потому что хотел снова послушать певицу-блоху и пианиста-жука.

Любопытство все больше разбирало бармена, и каждый день он желал видеть представление в обмен на стаканчик виски бесплатно.

В конце концов, не в силах больше сдерживать любопытство, он предложил ящик лучшего виски за секрет маленьких артистов.

Посетитель немного подумал и согласился. Он снова открыл коробку. Блоха подпрыгнула и запела, а жук подыгрывал ей на фортепиано. Посетитель сказал; «Секрет в том, что поет вовсе не блоха Просто жук — чревовещатель!»

На самом деле, вовсе не я пою, танцую и вытворяю разные фокусы. Секрет в том, что бог — чревовещатель!

Второй вопрос

Ошо,

Я отказался от всего, к чему был привязан, но все же некоторые тонкие виды привязанности остаются. Я привязан даже к непривязаиности, к не-уму, к отсутствию не-ума. Я осознаю свое тонкое эго. Как выйти из этого порочного круга?

То, что вы осознаете этот порочный круг, есть великое благословение. Такая осознанность очень важна. Что-то сделать или исправить сделанное раньше, можно только осознавая. Но многие этого не понимают, даже люди, достигшие высот духовности, почти просветленные: еще один шаг, и они могли бы стать буддами. Но последний шаг — это ясно и очевидно — самый крошечный и неуловимый.

Отбросить ум легко, отбросить не-ум трудно, а отбросить отсутствие не-ума очень и очень трудно, поскольку ум очень коварен, и он воссоздает себя снова и снова. Он все время отступает: вы отказываетесь от ума — он превращается в не-ум; вы отказываетесь от не-ума — он превращается в отсутствие не-ума и так далее, до бесконечности. Вы отказываетесь от привязанностей, и ум привязывается к самой идее непривязанности. Вы покидаете мир, вы отрекаетесь от мира, и теперь он цепляется за саму идею отречения. Но привязанность остается. Меняется объект привязанности, но сама привязанность продолжает существовать.

На днях я получил из Голландии длинное письмо от одного из наших самых прекрасных саньясинов. Он встречался с Кришнамурти; а Кришнамурти, когда видит моих саньясинов, становится совсем как бык. Этот красный цвет… и вся его просветленность просто испаряется! Вот почему в Испании у меня так мало саньясинов: их не любят быки!

Кришнамурти пришел в ярость, как только увидел человека в одежде саньясина. Полтора часа без перерыва он обличал привязанность к мастеру. Наш саньясин на все это только смеялся — отчего так волноваться? Он видел любовь Кришнамурти, его сострадание, его желание помочь, но чувствовал, что за всем этим стоит что-то другое; и он никак не мог понять, в чем дело. Он не мог понять, что Кришнамурти привязан к идее непривязанности. Он все еще относится к ней очень серьезно.

Моя саньяса — явление несерьезное; вообще говоря, она очень легкая, беззаботная. Она дается с любовью и смехом и принимается с любовью и смехом. В этом ее отличие от старого представления о саньясе — от представления серьезных людей, выступающих против жизни, против любви, пытающихся убежать от мира. Это совсем не бегство. Напротив, я учу своих учеников быть в мире — и жить со всей той тотальностью, со всей той страстью, со всей той интенсивностью, которые только возможны.

Всю свою долгую жизнь Кришнамурти носил в душе глубокую рану. Его воспитывали теософы и с самого детства внушали ему тысячу и одно правило. Его воспитывали с определенной целью: он должен стать Учителем Мира, он должен стать новым Христом, Мессией, благодаря ему мир будет спасен — он не был обычным ребенком. Его готовили к роли проводника бога, чтобы бог мог низойти на него, и чтобы он стал глашатаем бога. Естественно, это требовало жесткой дисциплины, его практически замучили дисциплиной.

Братьев было двое — Кришнамурти и Нитьянанда, и готовили их обоих. Нитьянанда умер. И мне кажется, он умер из-за чрезмерной дисциплины: пост, йога и огромное количество оккультных и эзотерических практик, которые они должны были пройти. А ведь они были совсем юными и очень хрупкими. Кришнамурти тогда было всего девять лет. Они должны были вставать очень рано, в три часа утра, и начинались занятая.

Лидбитер, который управлял их жизнью, был жестоким надсмотрщиком. И не только жестоким надсмотрщиком, но вдобавок еще и гомосексуалистом. И его интерес к маленьким детям тоже имел сексуальную подоплеку. Его заставали в весьма компрометирующих позах даже рядом с Кришнамурти!

Эти раны еще дают о себе знать. Кришнамурти не может простить Лидбитера. Прошло полвека или больше. Умер Лидбитер, умерло теософское движение, но глубокие рубцы от тех отношений, что существовали между наставником и учеником, от занятий, от посягательств, от послушания, еще не затянулись. По прошествии времени они стали очень тонкими. Почти пятьдесят лет Кришнамурти сражался с призраками того, чего давно нет. Он и сейчас продолжает размахивать кулаками в воздухе, воюя с несуществующими тенями.

Моя саньяса и мое существование так непривычны для него, что он не может их понять — и он не приложил ни малейшего усилия для этого. Полтора часа он долдонил: «То, что ты сделал, очень опасно. Никогда не становись ничьим учеником! Не цепляйся за мастера!»

Наш саньясин не один раз вежливо напоминал Кришнамурти: «Я ни за кого не цепляюсь. Мой мастер не одобряет привязанности: он предоставил нам полную свободу. Мы пришли к нему по доброй воле, и, если когда-нибудь мы решим уйти… он не станет нас задерживать».

Но Кришнамурти не желал ничего слышать. Он не может понять этого нового феномена: нового вида отношений между мастером и учеником, отношений, в основе которых нет никакой зависимости.

Не думайте, что вы прикованы ко мне цепями, я не считаю вас своими рабами. Здесь я пытаюсь помочь вам обрести свободу, полную свободу, в том числе и от меня. Вы должны быть свободными от всего, в том числе и от меня. И если вы остаетесь со мной, то не потому, что вы от меня зависите, а потому, что вы благодарны за полученную свободу. Разве можно не любить отношения, в основе которых лежит свобода?

Отношения, не допускающие свободы, закрепощающие вас, подрезающие вам крылья, опутывающие вашу душу цепями и не позволяющие вам быть самими собой, становятся уродливыми. Я не навязываю вам никаких правил, не настаиваю на дисциплине. Любовь, свобода и осознанность — мое единственное послание.

Но Кришнамурти совсем ничего не слышал.

Наш саньясин пишет: «Я вышел оттуда с головной болью». Это естественно: Кришнамурти сам страдает головными болями! Пятьдесят лет его беспрерывно мучают головные боли, жестокие головные боли; это не обычная боль, она не проходит несколько дней. Иногда голова болит так сильно, что ему хочется разбить ее о стену!

И причина в том, что он, как вы говорите, от всего отказался, но у него возникла новая привязанность, привязанность к непривязанности, цепляние за независимость. Он достиг состояния не-ума, но оказался не в силах отбросить саму эту идею.

И даже если вы отбросите идею не-ума, а затем привяжетесь к отсутствию не-ума, это не поможет. Все та же игра! Она становится все более и более тонкой, и чем она тоньше, тем опасней, потому что вы перестанете ее замечать. Она затаится на такой глубине внутри вашего существа, что сознание не сможет туда проникнуть. Она отравит сам его источник.

Ты говоришь: «Я отказался от всего, к чему был привязан…»

Кто вам сказал, что нужно отказываться от всех привязанностей? Отсюда, с момента отказа, и начинается порочный круг. Теперь вы привязываетесь к идее отказа. Затем возникает новое эго: «Я отказался от всего, к чему был привязан». И внезапно вы понимаете — и хорошо, что вы понимаете: «Теперь я начинаю привязываться к этой идее. Что делать дальше?» Вы можете отбросить даже эту идею и будете чувствовать себя еще более счастливым, гордиться этим еще больше: «Смотри-ка!»… Вы будете благодарить самого себя: «Смотри! Ты совершил чудо. Ты отбросил даже идею о непривязанности». Но она снова здесь, она пришла с черного хода.

Ты спрашиваешь меня: «Как выйти из этого порочного круга?»

Прежде всего, зачем вообще в него попадать? Я не призываю вас отбросить привязанности. Я призываю вас их понять. Этого достаточно. Посмотрите, что ваши привязанности собой представляют — без попыток их отбросить, без суждений и оценок. Просто посмотрите, что это такое. Каковы бы они ни были, они существуют. Что поделаешь? Они существуют — так же, как глаза, руки и ноги, определенный цвет ваших волос и кожи. Примите их! Революция начинается с этого принятия.

Когда вы принимаете свои привязанности и начинаете их понимать без намерения отбросить… Запомните: ваше понимание не может быть глубоким и целостным, если за ним стоит идея отбрасывания; эта идея будет мешать. Зачем отказываться от того, к чему вы привязаны? Бог не отказывался от своей привязанности к миру — зачем же вам отказываться от своей привязанности?

Я ни разу в жизни не отказывался ни от одной привязанности. Я снова и снова их рассматривал, наблюдал; а когда вы видите их насквозь, происходит чудо: внезапно вы обнаруживаете, что привязанности больше вас не связывают. Они никуда не исчезли, но стали далекими, как горизонт, и такими же несуществующими. Они больше вас не связывают. Вы можете жить в мире и вместе с тем ему не принадлежать.

В этом суть моего видения саньясы. Будьте как лист лотоса, который растет в озере, не касаясь воды. Тогда нет никакого порочного круга. Вы сами его создаете, а потом спрашиваете, как из него выйти. А любая попытка выйти будет снова и снова его создавать.

Мой скромный совет: пожалуйста, не начинайте эту глупость! Лучше ее вообще не начинать. Стоит вам только начать, и тогда от нее уже практически невозможно избавиться.

Третий вопрос

Ошо,

Что означает быть религиозным? Каким будет главное качество религиозного человека после того, как наступит осознанность?

Религия не смогла создать в людях ничего, кроме эго. Она дала людям идеи превосходства, величия и незаурядности. По существу, религия интересовала только самых эгоистичных людей. Удовлетворить запросы эго в религии гораздо легче, чем в любом другом измерении жизни.

Если вы захотите стать самым богатым человеком в мире, это будет непросто; но если вы захотите отречься от мира, сделать это будет легко. Чтобы стать самым богатым человеком в мире, вам потребуется многое. Потребуются определенная разумность, постоянные усилия, неколебимый, стойкий и сильный ум, верный выбранной цели, — чтобы он не смог отказаться от нее или ее изменить. Вы должны будете упрямо и слепо идти к цели, даже если все вокруг вас изменится. Потребуются определенная сила воли, хитрость и смекалка; придется отбросить щепетильность и стать амбициозным политиком, который стремится выиграть гонку, не заботясь ни о каких моральных ценностях, постоянно напоминающим себе, что цель оправдывает средства. Применяйте силу, обман, бесчестье, если это выгодно.

Говорят: «Честность — лучшая политика». Но помните, это политика, а не истинная ценность, это не то, что ценно по своей внутренней природе. Такая политика хороша, пока она выгодна; но если она не выгодна, то лучшая политика — это бесчестье.

Вам придется тщательно следить за своими словами и поступками, потому что вам придется много врать. Вам нужна очень хорошая память, иначе вы будете забывать, что говорили вчера и что собирались сказать сегодня.

Политику необходима очень хорошая память. Он может не отличаться особым умом, но ему нужна хорошая память; это не одно и то же. Хорошая память явление механическое; развитый ум — явление совершенно другого порядка. Такие люди, как Альберт Эйнштейн и Томас Алва Эдисон, отличались незаурядным умом и посредственной памятью — высочайший интеллектуальный уровень в сочетании с никудышной памятью. И были люди, у которых великолепная память сочеталась с совершенно неразвитым умом.

Как-то раз я был в Университете Хинди в Бенаресе. Мне представили человека, у которого было две дюжины степеней магистра гуманитарных наук — две дюжины! Еще можно встретить человека, у которого их две. Но двадцать четыре!.. Он установил мировой рекорд. Еще ни один человек не удостаивался звания магистра по двадцати четырем предметам.

И этот человек был абсолютно глуп! На самом деле я был абсолютно уверен в его глупости, даже пока я его не видел. Всю жизнь он потратил на коллекционирование дипломов. И когда я ему сказал: «Похоже, вы глупец!» — он страшно обиделся! Он воскликнул:

— Вы первый, кто так со мной говорит! Обычно все меня хвалят!

Но я ответил:

— Я не вижу в ваших глазах того качества, которое свидетельствовало бы о наличии ума. Я не нахожу в вас никакого остроумия. Вы получили столько дипломов, но пока вы коллекционировали все это барахло, вы кое-что утратили. У вас хорошая память, но ум совершенно не развит.

Память не обязательно сопутствует интеллекту.

В прошлом простейшим способом удовлетворения эго была религия. Не нужно ни ума, ни памяти, ни воли, ни борьбы. Слабая, бессильная личность — вот и все, что нужно. Все, что нужно, — это быть трусом, не способным сражаться в миру. Такой человек может уйти в монастырь и стать там великим святым, просто сбежав от жизни. Его день в монастыре абсолютно лишен творчества: он ничего не делает, не приносит миру никакой пользы. Если он вообще чем-то и занимается, то только самоистязанием. Он может поститься, молиться по пять раз в день, принимать разные позы йоги, часами простаивать на голове, ходить голым на жаре или холоде — совершать над собой всевозможные насилия. И эти качества считались похвальными, в высшей степени достойными похвалы.

Мы превозносили глупцов как святых, восхваляли лишенных творчества людей как религиозных и духовных личностей. Они ничего не дали этому миру; и именно из-за них мир так страдает.

Религия занимала в Индии такое доминирующее положение, как ни в одной другой стране. Вы сами можете видеть последствия! Индия превратилась в ад на земле. Люди голодают, умирают от голода; они истощены, больны, они погибают, они погружены в летаргию, у них нет ни энергии, ни желания что-либо делать, они безнравственны во всех отношениях. И все-таки они считают себя духовными, потому что раз в месяц или раз в неделю они постятся, или каждый день ходят в храм, или каждый день читают Гиту, или каждый день распевают какую-нибудь глупую мантру, воображая, что занимаются Трансцендентальной Медитацией. Но медитативности что-то нигде не видно. В их жизни нет покоя, безмолвия, радости.

И не заметно ничего такого, что можно было бы посчитать итогом многовековой религиозности.

Я представляю религию совершенно иначе.

Ты спрашиваешь: «Что означает быть религиозным?»

Для меня быть религиозным означает многое, поскольку религия — явление многомерное. Во-первых, это состояние отсутствия эго; прежде всего, это глубокое приятие собственной пустоты. Религия — это не лестница, по которой можно взобраться выше других. Это не стремление достичь некоторого превосходства; напротив, это расслабление в собственной обычности. Религиозный человек не чувствует себя выше или ниже других: он вообще никогда не сравнивает себя с другими. Он не может сравнивать, четко понимая, что сравнение будет вообще невозможным, так как двух одинаковых людей не существует. Как можно сравнивать непохожих людей? Будду невозможно сравнить с Кришной, Кришну с Христом, Христа с Мухаммедом, Мухаммеда с Кабиром, Кабира с Нанаком. Это совершенно невозможно. Ни одного человека нельзя сравнить с другими: каждый человек уникален.

И когда я говорю, что каждый человек уникален, запомните слово «каждый». Я не пользуюсь словом «уникальный» для сравнения: уникальнее других, уникальнее кого-то еще. Каждый человек уникален! Уникальность — обыкновенное качество, самое обыкновенное. Религиозный человек в высшей степени обычен.

В Индии есть необычайно красивый трактат, составленный из одних только имен бога: «Вишну Сахасранам, Тысяча имен бога» — одни имена, ничего больше. Но эти имена, выражающие разные аспекты бога, необычайно красивы. Вот два имени из тысячи: «Бог есть высшая обычность» и «Бог есть высшая необычность». И обычность, и необычность — два имени бога.

Религиозный человек обычен, совершенно обычен. Он живет самой простой, самой скромной жизнью, не претендуя на необычность. И именно это и делает его необычным, так что два этих имени не противоречат друг другу.

Быть экстраординарным — желание очень ординарное. А вот стать обычным человеком — желание необычное, экстраординарное. Расслабиться в собственной обычности — самое необычное явление в мире. Когда вы расслабляетесь в своей обычности и начинаете наслаждаться обычными мелочами жизни… чашкой чая ранним утром, прогулкой по лесу, купанием в реке, слушанием пения птиц или просто отдыхом под деревом — «сидя в молчании, ничего не делая; весна приходит, и трава растет сама собой», — или приготовлением еды, или уборкой в своем доме…

С точки зрения религии, не важно, что именно вы делаете; важно то качество, которое вы привносите в свою деятельность. Можно молиться даже в церкви, но в вашей молитве, возможно, не будет никакой религии.

Я слышал…

Король и первосвященник молились ранним утром. На улице было еще темно, и в храме царил полумрак. Король говорил: «Господи, я всего лишь пыль под твоими ногами. Я — ничтожество. Смилуйся надо мной!» Священник говорил примерно то же, может быть, другими словами: «Я — ничтожество. Смилуйся над нами!»

И вдруг они с удивлением услышали третий голос. Стало уже немного светлее, и они увидели самого бедного из городских нищих. Он тоже молился: «Господи, я пыль у твоих ног. Я — ничтожество. Смилуйся над нами!»

Король прищурился, обернулся к священнику и сказал:

— Посмотри, кто это там говорит, что он обычный человек, ничтожество? Ты только посмотри! Кто говорит: «Я — ничтожество»? Нищий! Жалкий нищий! Король может сказать: «Я — ничтожество», первосвященник может сказать: «Я — ничтожество», но нищий?.. Какой эгоизм! Какое самомнение!

Их обоих разозлило, что нищий пытается сравниться с королем и первосвященником. Он тоже похвалялся своим ничтожеством. Король и священник сочли это оскорбительным.

Конечно, им было позволительно называть себя ничтожествами, потому что всем известно, что это не так. Даже богу известно, что это не так! Они просто скромничали. Но этот жалкий нищий — где ему до смирения? Он и так ничтожество, и он еще говорит: «Я — ничтожество». Какой в этом смысл?

Помните, ваши так называемые святые пытались смириться перед богом, но лишь для того, чтобы возвыситься в глазах людей. Но в моем представлении религиозный человек не претендует даже на обыкновенность — он вообще ни на что не претендует. Он просто обычен, он такой, какой он есть.

Мастера дзэн Ринзая спросили:

— Что вы делали до просветления?

Он ответил:

— Колол дрова и носил воду из колодца.

Тогда его снова спросили:

— А что вы делаете теперь, когда достигли просветления?

Он сказал:

— То же самое. Рублю дрова и ношу воду из колодца.

Его собеседник пришел в замешательство. Он сказал:

— Я не понимаю. В чем разница? Какой смысл тогда в просветлении? Вы кололи дрова и носили воду до этого и теперь продолжаете делать то же самое. В чем же тогда разница?

Тогда Ринзай рассмеялся. Он ответил:

— Разница есть. Раньше я колол дрова и носил воду, потому что я должен был это делать, это было моей обязанностью. Теперь для меня это радость. Изменилось качество, а работа осталась прежней!

Вы едите, и религиозный человек ест. Но качество этих процессов разное. В Упанишадах сказано: аннам брахман, «Еда — это бог». Религиозный человек ест так, будто он ест бога, поскольку все есть бог. Он пьет так, будто он пьет бога, поскольку все есть бог. С вашей точки зрения, он просто попивает чай — а он пьет бога!

Отсюда возникли дзэнские чайные храмы и чайная церемония. Мастер дзэн собирает учеников, заваривает чай, и они сидят молча, слушая, как кипит вода, и запах чая наполняет маленькую комнату. Комната в саду, возле пруда. Поют птицы, воздух благоухает, и все сидят в молчании. Мастер наливает чай, и они принимают его с большой благодарностью, с глубокой любовью. Это дар мастера — уже не обычный чай, вообще не чай, — словно мастер влил самого себя в чашки чая. Затем они пьют этот чай — молча, медитативно, молитвенно.

Когда христианские миссионеры узнали об этой церемонии, они и представить себе не могли, что чаепитие можно называть медитативным. Если в христианской церкви вы приметесь пить чай и кофе и курить сигареты, вас выставят вон: «Что вы делаете?» Даже в индуистском храме вам не разрешат пить чай. Вам скажут: «Это же храм, священное место! А вы занимаетесь здесь такими мирскими вещами! Отправляйтесь-ка лучше в какой-нибудь отель; здесь вам не отель!»

Но я согласен с людьми дзэн: ваше внутреннее преображение должно преобразить и все мелочи жизни. Вот что я называю религиозным качеством. Все вокруг становится священным. Ванна, любовь, еда, сон — все становится священным, потому что, куда бы вы ни взглянули, повсюду бог, и что бы вы ни делали, вы делаете это вместе с ним.

Самое существенное качество религиозного человека в том, чтобы переживать жизнь как божественное. Бог для такого человека не личность, а вся энергия существования. Бог есть божественность; не личность, но качество. Такой человек дышит божественным и живет, окруженный божественным.

И ты спрашиваешь: «Каким будет главное качество религиозного человека после того, как наступит осознанность?»

Очень трудно сказать, потому что с разными людьми просветление случается по-разному. После достижения осознанности… осознанность, конечно, это путь, преображающий вас, делающий вас религиозными. Но никто не знает, что будет дальше. Мира начала петь и танцевать. Будда никогда не пел и не танцевал, как Мира. Мира никогда не сидела в молчании под деревом, как Бума. Слова Иисуса — как огонь. Слова Будды похожи на цветы лотоса, падающие из запредельного, в них нет огня. Иисус — это огонь. Он мог выгнать менял из храма — яростно, с кнутом в руке. Один безо всякой помощи он опрокинул вверх дном их прилавки и выгнал их вон из храма. Невозможно представить Будду на его месте. Иисус — это настоящий бунт, Будда — молчание.

Говорят, что Заратустра, родившись, смеялся. Это первое, что он сделал в своей жизни. Сегодня от новорожденных ждут не смеха, от них ждут плача! Заратустра смеялся, и этот смех подспудно оставался с ним всю его жизнь. Он был самым жизнеутверждающим из всех будд. Он так глубоко любил жизнь, что, кроме нее, для него не существовало никакого другого бога.

Махавира отрекся от жизни, отрекся от мира. Но он не был беглецом, он не был трусом — вовсе нет. Он жил в джунглях, среди свирепых диких животных, голый, подвергаясь всевозможным опасностям и не имея никакого имущества. И он трудился изо всех сил, пожалуй, ни один человек за всю историю мира не прикладывал столько усилий для достижения высшего состояния не-ума. Будда обрел его благодаря расслаблению, а Махавира — благодаря усилию.

Так что все люди разные, и ничего нельзя предугадать. Если в вас скрыто поэтическое дарование, то в тот миг, когда вас настигнет осознанность, вы внезапно отправитесь в новое странствие: вы станете поэтом, вы вспыхнете поэзией. А может быть, вы Винсент ван Гог или Пикассо, хотя вы этого и не знаете. Просветлев, вы можете начать рисовать. Ничего нельзя знать заранее, потому что каждый человек непредсказуем, каждый человек — тайна.

Поэтому я не могу вам сказать, каким будет главное качество религиозного человека после прихода осознанности. В основе всего, несомненно, будет осознанность — без нее никто не может стать религиозным, но о том, что будет потом, нельзя ничего с уверенностью сказать. Люди вели себя по-разному, но я считаю религиозными всех: и рисующих мастеров дзэн, и играющего на своей флейте Кришну, и в безмолвии сидящего под деревом Будду, и Миру, от деревни к деревне истанцевавшую всю страну, и Иисуса со всем его бунтарством, и Заратустру с его смехом. Невозможно сказать, что случится, — и это хорошо. Иначе вы могли бы начать подражать; вот в чем опасность.

Если я скажу, что после наступления осознанности вы станете танцевать, вполне возможно, что вы хотя бы попытаетесь это сделать. Как бы это нелепо ни выглядело, как бы это ни смутило окружающих, но вы все же попробуете: вы должны доказать, что достигли осознанности, стали буддой. И теперь, пока вы не затанцуете…

Я не думаю, что танцующий Махавира выглядел бы хорошо! Когда танцует Мира, она прекрасна. Как было бы жаль, в самом деле, если бы она просто сидела под деревом и не танцевала; тогда бы мы не услышали ее прекрасных песен. В целом мире еще никто не пел таких красивых песен. Они исходят из самого сокровенного центра ее существа. Это не обычная поэзия; ее песни божественны. Она их не сочиняет, песни естественно сквозь нее струятся. Она никогда не училась танцевать; танец взорвался внутри нее! Это был взрыв.

Вот почему хорошо, что ничего нельзя сказать заранее. Хотя все религии что-то говорили, тем самым создавая людям трудности. Христиане описывают одно, джайны — другое, буддисты — третье. И буддисты, джайны, христиане, индуисты и мусульмане пытаются описанному подражать. Люди подражают всему. Даже если бы Чарльз Дарвин не открыл, что человек произошел от обезьяны, рано или поздно мы все равно пришли бы к такому выводу — из-за человеческой склонности к подражанию. Человек просто подражает.

Мой подход в том, чтобы предоставить вам свободу. Конечно, должна присутствовать осознанность — без нее ничего не случится, — но вы должны оставаться абсолютно свободными. С осознанностью вы должны ждать и смотреть, что будет дальше. И удивлены будут не только окружающие; после наступления осознанности вас и самих ждет совершенно неожиданный сюрприз, потому что ваш сокровенный талант впервые покажется на свет, вы узнаете, кто вы на самом деле. Роза станет розой, маргаритки станут маргаритками, лотос станет лотосом. Ничего нельзя знать заранее, ибо суть человеческой природы — свобода.

И это хорошо, что разные люди будут по-разному выражать свою религиозность. Это делает мир еще чудеснее, экстатичнее, прекраснее. Это превращает мир в достойное для жизни место; иначе мир был бы скучным, монотонным, он утратил бы свое разнообразие.

Четвертый вопрос

Ошо,

В Космическом центре Кеннеди во Флориде мы увидели последние достижения науки в области исследования космического пространства и создания «улучшенного человека». В Космическом центре Раджниша в Пуне предпринимаются попытки исследовать внутренний космос и создать «нового человека». Американский центр — площадка для запуска космических кораблей в новом столетии, за которой стоит самая богатая и могущественная нация мира. В Пуне же мы имеем дело с летающей тарелкой для нового сознания, которую до сих пор не признает одна из беднейших наций мира. Первое — материя, второе — дух. Что происходит?

Идея об улучшении человека зародилась давно, очень давно, она так же стара, как сам человек. Все хотят, чтобы человек стал лучше, поскольку для этого радикальных перемен не требуется. Улучшение человека означает, что что-то добавится: вы останетесь прежними, ваше существование не прервется. При этом вы станете богаче, лучше.

Идея улучшения человека коренится в жадности, поэтому все ее и поддерживают. Ее будут поддерживать богатые страны, ее поддержат и бедные страны. Индия целиком и полностью поддерживала Махатму Ганди, потому что он пытался улучшить человеческую природу.

Идея о лучшем человеке реформаторская, не революционная. А идея о новом человеке опасна, потому что требует мужества. Вот ее необходимое условие: вы должны умереть для всего старого и родиться заново; это — второе рождение. Поэтому мне оказывают сопротивление. И я встречаю препятствия и хулу не только здесь, то же самое ожидает меня повсюду в мире — даже во Флориде, если бы я там оказался.

На самом деле богатая и могущественная держава начнет мне препятствовать скорее, чем бедная и голодающая. Причина проста: миллионы индийцев и понятия не имеют о том, что происходит в нашем ашраме. У них нет ни времени, ни желания это узнать. Проблема рождения нового человека не является для них жизненно важной. Для них жизненно важным является выжить, а вы говорите о рождении нового человека! Они не могут даже выжить. У них совершенно другие трудности. Они болеют, голодают, у них нет работы, их дети необразованны, у них нет ни земли, ни крова над головой — а вы говорите о новом человеке? Это им просто неинтересно.

Но если я начну говорить о новом человеке в Америке, меня сразу же убьют или посадят в тюрьму. Я буду совершенно нестерпимым, так как представлю собой угрозу для всего американского образа жизни.

Американский образ жизни основан на амбициозности, а новый человек должен быть лишен всяких амбиций. Вот суть американского подхода: все следует улучшить, все необходимо сделать лучшим. Не важно, к чему это приведет, но все должно становиться лучше, лучше и еще лучше. Американцы одержимы идеей улучшения. Более высокая скорость, более совершенное оборудование, усовершенствованная технология, автомобильные и железные дороги — все улучшенное! Тогда, конечно, вам потребуется и улучшенный человек. Это полностью соответствует американскому стилю жизни.

Человек тоже считается товаром Усовершенствованный человек нужен Америке, как нужны ей улучшенные породы коров и собак, более совершенные модели машин и самолетов! Разницы нет: логика одна и та же.

Я же говорю о новом человеке. Новый человек не обязательно должен быть лучше. В нем будет больше жизни, больше радости, больше бдительности, но как знать, будет ли он лучше? С точки зрения политиков, он не будет лучше, потому что из него не выйдет более совершенного солдата. Он вообще будет непригоден к службе в армии. В нем не будет тяги к конкуренции, и вся конкурентная экономическая система рухнет. Его не будет интересовать коллекционирование разного хлама, а на этом держится вся экономика. Все рекламные агентства только и делают, что вбивают вам в голову желание собрать как можно больше всякого мусора.

Новый человек будет отличаться совершенно иным мировоззрением. Он будет вкладывать в жизнь больше любви, потому что любовь станет его богатством. Он будет знать, что любовь и радость не покупаются. Он будет знать, что деньги лишь средство, а вовсе не смысл жизни.

Вся американская система зиждется на усовершенствовании. «Делай все как можно лучше!» И не важно, что вы делаете. «Если вы убиваете людей, убивайте их как можно лучше!» Вы знаете, что случилось с Хиросимой и Нагасаки. Америка действительно сделала это лучше. «Высадиться на Луну!» Никто не спрашивает, зачем. Если вы зададите этот вопрос, значит, вы сумасшедший, — такие вопросы задавать не принято. Единственно достойный вопрос: «Как добраться до Луны и как сделать это лучше всех остальных? Как перещеголять Россию?» Американец во что бы то ни стало должен первым ступить на Луну. Для чего? Неважно, не в этом дело. Что касается меня, то я не вижу в этом никакого смысла. Американец, стоящий на Луне, выглядит особенно глупо! Но таково их мышление, их философия: «Даже если ты выглядишь как идиот, старайся выглядеть, как самый лучший в мире идиот. Превзойди всех!»

Мой новый человек несет в себе смерть старому миру. Поэтому дело не только в том, что в Индии меня не признают и оказывают противодействие. Во всем мире меня ожидает то же самое. По правде говоря, я выбрал Индию по определенной причине: люди здесь крайне сонные. Даже если они и захотят меня убить, им потребуется на это двадцать, а то и тридцать лет! К тому времени я успею завершить свою работу — непоправимый вред! Я выбрал Индию не просто так: здесь царит летаргия.

Всего несколько дней назад убийца бросил в меня нож. Такой нож могли бросить в человека только в Индии! Когда он упал передо мной, я подумал, что это камень. У меня хорошее зрение, я пока не нуждаюсь в очках и вижу все достаточно ясно. Я подумал было, что это простой камень, — такой он был грязный! А когда я увидел этот нож на фотографии, я просто изумился: этим ножом нельзя нарезать даже овощи! В этом вся прелесть Индии. В Америке или Германии меня попытались бы прикончить каким-нибудь более изощренным способом. В настоящее время Индия — наилучшее место для работы, для моей работы.

Но почему же нового человека отвергают? Его отвергали всегда. Иисуса убили за то, что он говорил о новом, а не улучшенном человеке. Махавиру не убили, Будду не убили, потому что они говорили об улучшении. Вы должны понять, в чем тут разница.

Иисус сказал Никодиму: «Пока не родишься заново, не войдешь в Царство Божие». Вы не сможете найти никаких параллелей ни у Махавиры, ни у Патанджали, ни у Моисея, ни у Мухаммеда Таких параллелей нет, вы не сможете их найти. Иисус настаивал на том, что сначала вы должны умереть для прошлого, и лишь тогда в вас может зародиться новое сознание. Его распяли.

Запомните: Сократ говорил о новом человеке. В этом его особенность. Почему Сократа убили? Афины считались одним из наиболее культурных городов того времени. И не только в то время — даже сейчас с Афинами не может сравниться ни один город. Прошло уже двадцать пять веков, но ни один город: ни Нью-Йорк, ни Лондон, ни Париж, ни Бомбей, ни Калькутта, ни Пекин, ни Москва — не смог достичь тех высот культуры и цивилизации, той утонченности, которой достигли Афины.

Но почему же такие культурные люди повели себя как животные, как варвары и убили такого человека, как Сократ? Он говорил о новом человеке. Если бы он говорил об улучшении человека, ему бы поклонялись.

Тем, кто говорит об улучшении человека, всегда поклоняются, потому что эти люди убеждают вас в том, что прошлое прекрасно, но его можно сделать еще прекраснее. Они не в обиде на прошлое, они не в обиде на условности и традиции, они целиком и полностью за них. Традиции должны послужить фундаментом для постройки лучшего дома, лучшего храма.

Говорить о новом человеке опасно. Появление нового человека означает полный отказ от прошлого, полный разрыв с прошлым. Необходимо с корнем вырвать себя из прошлого, умереть для него и начать жить в настоящем. А старые привычки умирают не так-то легко. Мы привыкли слышать речи об улучшении человека, это у нас уже в крови. Любой святой, любой махатма говорит об улучшении человека — таков его бизнес, мы же знаем. Но говорить о новом человеке?.. Тут нам становится не по себе. Новый человек привносит что-то совершенно особое, он ведет нас в область неведомого, он пытается вырвать нас из привычной среды. А мы тысячелетиями жили так, как мы жили; мы обусловлены прошлым, мы стали частью привычного порядка вещей. Только очень немногие способны от этого избавиться. Поэтому мою весть услышат лишь немногие избранные.

Помните: старые привычки умирают с большим трудом, а наши религии, наши философские системы появились очень давно, и наш образ жизни является очень старым. Однако я целиком и полностью за новое. Вы полагаете, что старый друг лучше новых двух. Я же говорю, что это полная чепуха! Я согласен с Джоном Фордом, что история — это болтовня. Это вранье! Пришло время освободить человека от всего того, что давно миновало, и освободить человека тотально, абсолютно, безусловно.

— Мама, почему ты вышла за папу?

— Ага! — отвечает мама. — Стало быть, тебя это тоже удивляет?

— Мы случайно не встречались с вами в Техасе?

— Я никогда не был в Техасе.

— Я тоже. Наверное, там встретились какие-то другие парни.

Эти пьяницы, эти бессознательные люди держали в подчинении все человечество.

Льет дождь. Двое сумасшедших едут в автобусе. Автобус тормозит перед светофором Один сумасшедший смотрит в окно и говорит:

— Эй, Чарли, глянь-ка, сколько воды! Я иду купаться!

Он открывает окно и прыгает. Через несколько секунд его приятель слышит крик:

— Ныряй чуть подальше, Чарли, здесь слишком мелко!

Безумцы и пьяницы — в прошлом они играли решающую роль в нашей жизни. Мы никогда не слушали пробужденных. Пробужденные не говорят об улучшении человека. Это все равно, что говорить больному: «Я дам вам лекарство, чтобы сделать вашу болезнь лучше». Больной же не желает улучшать свою болезнь, он хочет от нее избавиться, хочет стать здоровым.

Субботний вечер. Цирк переполнен. Хозяин цирка выходит на арену, поворачивается лицом к публике и объявляет:

— Цирк братьев Динглинг дарит лежащие в этом конверте пять тысяч долларов тому смельчаку, который совершит три геройских подвига: заставит слона Зорбу сесть, расчешет гриву нашему льву Лео и, наконец, займется любовью с этой пожилой дамой.

На арену выводят огромного слона, свирепого льва и жалкую сгорбленную старушку.

— Где же этот смельчак? Пять тысяч долларов, целых пять тысяч долларов за то, чтобы усадить этого старого слона, причесать эту кошку и полюбить эту пожилую леди.

В толпе раздается вопль, и на арену, спотыкаясь, выходит пьяный крепыш. Он говорит:

— Я! Я этот смельчак!

Клетку открывают, пьяница входит внутрь, подходит к слону и бьет ему ногой по яйцам. Слон с грохотом садится. Публика рукоплещет.

Потом он отправляется в клетку со львом и затевает драку. Они борются, перекатываются друг через друга, лев рычит, здоровяк кричит… полный хаос.

Через полчаса, весь в синяках и кровоподтеках, он выбирается из клетки. Лев остается внутри. Он лежит на полу и тяжело дышит. Пьяный подходит к распорядителю и спрашивает:

— Ну и где тут старушка, которую надо причесать?

Достаточно на сегодня.

 

Глава 3

Настоящая жизнь

Первый вопрос

Ошо,

Пожалуйста, спой нам такую песню… Недавно я осознал, что насквозь порочен. Но временами сердце приводит меня куда-то, где очень опасно, но очень красиво. Когда это происходит, мне хорошо, но откуда все это смятение и чувство опасности, — и одновременно столько блаженства?

Жизнь в основе своей опасна Таково ее неотъемлемое качество; здесь ничего нельзя изменить. Смерть безопасна, абсолютно безопасна Как только вы выбираете безопасность, вы, сами того не подозревая, выбираете смерть. Как только вы выбираете жизнь, вы, сами того не зная, выбираете опасность. Эс дхаммо санантано — таков неотвратимый закон жизни. Постарайтесь это понять.

В состоянии безопасности вам сразу же становится скучно, потому что нет никакой возможности для исследования. Вот почему браки так скучны. Та же любовь, что была раньше увлекательным приключением, — стоит ее узаконить браком, и она теряет всю радость, весь танец, всю поэзию. Любовь становится очень земной, рутинной, но она безопасна.

Любовь опасна Пути любви неисповедимы. Она приходит и уходит, и с этим ничего нельзя поделать. Брак управляем. Закон, общество, общественное мнение, мораль, религия, страх перед адом, жадное стремление попасть на небеса — все это подпорки, каким-то образом поддерживающие брак. Но это не настоящая жизнь.

Настоящая жизнь всегда движется из известного в неизвестное. Ощущение опасности возникает в той точке, где заканчивается известное и начинается неизвестное. Та грань, где соприкасаются известное и неизвестное, и есть источник всякой опасности. Как только вы пересекаете границу, вы чувствуете опасность. Безопасное, привычное надоедает; ваша чувствительность постепенно начинает притупляться. Опасность, неведомое, необозначенное на карте пространство возвращает вам экстаз, красоту, вы снова становитесь ребенком — снова те же удивленные глаза, то же сердце, исполненное благоговения.

Вы бы предпочли познать эти пространства, оставаясь в безопасности, но это невозможно по самой природе вещей. И с этим ничего нельзя поделать. Если вы стремитесь в неведомые пространства, вам придется полюбить опасное. И тогда произойдет чудо: если вы сможете полюбить опасное, его «опасность» исчезнет. Если вы знаете, что опасное вмещает в себя любовь, красоту, экстаз, истину, бога, — в чем же тогда заключается опасность?

Чувство опасности порождается страхом перед неизвестным, перед настоящим, потому что вы так долго жили во лжи — вы жили во лжи в течение многих столетий. Ваше коллективное бессознательное переполнено ложью, и оно продолжает проецировать эту ложь на экран ума. Все люди жили в страхе, потому что все религии эксплуатировали этот естественный для человека жизненный инстинкт.

Поэтому был изобретен яд. Никакого ада не существует; это изобретение хитроумных священников — христианских, индуистских, мусульманских, джайнских, буддистских. Их философские системы могут быть различными, но эксплуатация во всех религиях основана на одном и том же: это эксплуатация человеческого страха и жадности. Страх и жадность — две стороны одной монеты. И когда вы напуганы, когда страх становится частью вашего существа, вы начинаете его искать. Даже когда страха нет, вам приходится его изобретать, чтобы удовлетворить требованиям коллективного бессознательного.

Молодой ученик парикмахера Дэвид приходит к мастеру и заявляет:

— Мистер Сниппет, я больше не собираюсь здесь работать. В этой парикмахерской сплошные антисемиты!

— Антисемиты? С чего ты взял?

— У меня есть неоспоримые доказательства Я устроил проверку, — отвечает юноша — Я задавал всем один и тот же вопрос. Вывод совершенно очевиден, мастер: они все антисемиты!

— А что за вопрос?

— Я спросил, как бы они отнеслись к массовому уничтожению евреев и парикмахеров.

— Парикмахеров? А почему парикмахеров? — изумился мастер.

— Вот видите, мастер, и вы туда же!

Вы носитесь со своими идеями и не перестаете их проецировать. Вы находите способы изобрести страх. Вы не можете жить с ощущением смутного страха; вы хотите, чтобы он был явственным, осязаемым.

Чувство опасности возникает потому, что вам не привили правильное отношение к жизни, вас не посвятили в тайну опасного. Вас просто напугали. Вас не готовили, не приучали к приключениям. Вам говорили, что вы должны оставаться в границах дозволенного и никогда не выходить за их пределы.

Тот, кто живет в рамках очерченных другими границ… эти границы, несомненно, определяют другие, так как ребенок не может сам определить свои собственные границы. Родители определяют его границы из страха — то же самое детали их родители, и то же самое они делают теперь со своими детьми. Так болезнь передается из поколения в поколение.

Каждый ребенок ненавидит своих родителей, но притворяется, будто он их любит. Я понимаю, почему он их ненавидит: родители его отравляют. Ребенок чувствует всем своим нутром, что в нем разрушают что-то чрезвычайно важное. В нем разрушают саму его жизнь! — но разрушают для его же блага. И из-за своей беспомощности он не может восстать против родителей.

В прошлом самым эксплуатируемым классом считали пролетариат; это неверно. Затем выяснилось, что больше всех эксплуатируется вовсе не пролетариат, а женщины. А теперь мы обнаружили, что и это неправда. Наиболее эксплуатируемый и самый беззащитный класс — это маленькие дети. Ребенок во всем зависит от родителей. Ему приходится слушаться, он не может сказать «нет». Про себя он говорит «нет»; его кости, кровь, мозг его костей говорят «нет». Но на поверхности ему все время приходится говорить «да», просто для того, чтобы выжить. Поэтому он соглашается с установленными границами.

А когда вы остаетесь в определенных границах двадцать, двадцать пять лет, то есть треть жизни, причем самую важную… Никогда больше вы не будете так разумны, никогда больше вы не будете так полны жизненной энергии, никогда больше вы не будете так уязвимы, никогда больше вы не будете так невинны, никогда больше вы не будете так необусловленны. Эти двадцать пять лет — первая треть жизни, в руках людей, которые боятся и дрожат от страха, — в руках рабов. Я не утверждаю, что они причиняют вред своим детям умышленно, специально. Они хорошие люди с добрыми намерениями, но их понимание неразвито, они практически ничего не понимают. В противном случае любой родитель помог бы своему ребенку выйти за пределы известного.

В этом и состоит истинная роль родителей, истинная роль мастера: помочь выйти за пределы известного, заставить полюбить неизвестное, помочь пойти на риск ради неизвестного, сделать вас бесстрашным игроком, а не бизнесменом, помочь вам стать более поэтичным, а не более расчетливым. Тогда не возникнет никаких трудностей. Вы с радостью примете и пространство любви, и царящую в нем опасность.

Второй вопрос

Ошо,

Я нахожусь в замешательстве. Когда ты говоришь о Дионисии, кого ты имеешь в виду: Диониса, древнего бога греческого театра и мифологии, или епископа, который не имеет отношения ни к театру, ни к мифологии? Или же это сочетание того и другого?

Кроме того, я не знаю, кто такой этот святой Тимофей. Не мог бы ты пролить свет на эти вопросы и восполнить пробелы в моих знаниях?

Роберт Грейвз в книге «Белая богиня» пишет, что если написать имя Дионисия латиницей в обратном порядке, то получившееся слово будет читаться как Иегова. Мне сообщили, что тетраграмматон Иеговы IHVH — это огонь, вода, воздух и земля параматмана Будды. Не мог бы ты рассказать, что тебе известно по этому вопросу? Спасибо.

Первое, что мне хотелось бы вам сказать: меня совершенно не интересует, существовал Дионисий или нет! Это не имеет никакого значения. Важны лишь эти прекрасные сутры; они написаны просветленным — кем бы ни был их автор. Естественно, Дионис из греческой мифологии не мог их написать: никто никогда не слышал, чтобы мифологические боги писали сутры и письма. На самом деле эти боги — вообще выдумка! И автор сутр, конечно же, это не сочетание мифологического Диониса и епископа. Как я уже говорил, автор просто был первым епископом Афин.

Мне кажется, тебе просто нравится находиться в замешательстве. Так случается с людьми, которых слишком интересуют бесполезные знания.

Ты говоришь: «Я нахожусь в замешательстве…»

Совершенно верно. Но я не в замешательстве, мне все совершенно ясно. Меня не интересует история, меня не интересует мир фактов; меня интересуют проявления истины. Кем бы ни был этот человек, он был буддой. Доказательство внутри, в его словах. Только пришедший к самоосуществлению человек мог сказать такие слова — никакой другой.

Таков восточный подход. Запад слишком много размышляет над историей. История означает временное сознание: существовал ли некий человек или нет, когда он жил, кем были его отец и мать, какого числа он родился и когда умер, и где всему этому доказательства.

Вы удивитесь, узнав, что Восток никогда не проявлял к истории ни малейшего интереса — по той простой причине, что история означает время. А время означает ум. Когда останавливается ум, останавливается и время. Может быть, иногда вы это ощущали. Когда у вас в уме нет мыслей, остается ли ощущение времени? Время создается потоком мыслей.

Вот самое главное открытие теории относительности Альберта Эйнштейна: время — явление гибкое, оно зависит от вашего настроения. Когда вы счастливы, время бежит быстро; когда вы несчастны, время замедляется. Если вы сидите рядом с умирающим, ночь кажется бесконечной и возникает ощущение, что утро никогда не наступит. А если вы сидите рядом с любимым, с любимой, тогда кажется, что у времени выросли крылья: оно летит. Часы пролетают, как минуты, дни — как часы, месяцы — как дни.

Если смотреть на часы, то не важно, радостны вы или печальны, счастливы или несчастны. Часы идут вне зависимое™ от вашего настроения. Поэтому стоит запомнить две вещи: есть время, которое измеряется по часам, — это одно, и есть время, ваше внутреннее время — это совершенно другое.

Эйнштейн не занимался медитацией, иначе его теория относительности стала бы совершеннее. Он говорит только, что, когда вы радостны, время идет быстро, а когда несчастны — оно замедляется. Это великое прозрение, но, если бы он медитировал, он обогатил бы мир еще одной неизмеримо ценной мыслью: когда ума совсем не остается, а есть лишь чистое сознание, время полностью останавливается, бесследно исчезает.

Бертран Рассел написал книгу «Почему я не христианин», в которой приводится много веских доводов против христианства. Вот один из них: христиане говорят, что за грехи вы должны будете вечно страдать в аду.

Какой абсурд! Сколько грехов вы сможете совершить за одну жизнь? А христиане верят, что жизнь одна — всего семьдесят лет. Сколько грехов вы успеете совершить? Совершите ли вы столько грехов, чтобы вечное возмездие казалось справедливым? Веки вечные в аду? Должен же быть какой-то предел — ваши грехи не могут быть бессчетными.

Рассел говорит: «Я сосчитал все свои грехи. Если я в них сознаюсь, даже самый суровый судья не сможет дать мне больше четырех с половиной лет тюремного заключения. Если егце добавить мысли о грехах, которых я не совершил — только думал о них, — если сны и мысли тоже считать действиями, тогда срок увеличится, самое большее, вдвое, а это девять лет. Но давать мне еще больший срок просто абсурдно».

И я с ним согласен; но я должен сказать, что он не понял, совершенно не понял сути. С логической точки зрения он прав, но он не понял смысла откровения Иисуса. Говоря о вечном аде, Иисус в действительности имел в виду то, что спустя двадцать столетий сказал Альберт Эйнштейн: ад приносит столько боли и несчастья, что муки кажутся вечными. Они не вечны, но кажутся вечными.

Для равновесия обратитесь к индуистской мифологии: рай мимолетен. Тогда вы сможете понять эту проблему в целом, подойти к ней с обеих сторон. Ад кажется вечным, а рай мимолетен. Все удовольствия кажутся мимолетными. И так называемые махатмы и святые не устают повторять, что удовольствия мимолетны. Но удовольствия и должны быть мимолетны, в этом нет ничего неправильного. Если это удовольствие, оно может быть только мимолетным. Но они почему-то думают, что должно существовать удовольствие, которое длится вечно. Это невозможно: ни одно из удовольствий не может быть вечным, ни одна боль не может быть мимолетной. Когда приходит боль, она кажется вечной, а удовольствие всегда кажется мимолетным.

Поэтому у нас на Востоке мы говорим о третьем — о блаженстве, это не боль и не удовольствие. Блаженство находится вне времени; оно ни вечно, ни мимолетно. Оно никак не связано со временем. Время означает историю.

Даже если вы узнаете, кто такой этот Дионисий, — чего вы добьетесь? Поможет ли вам это понять его слова? Поможет ли пробудиться, стать медитативным? Нет, вы потеряетесь в джунглях слов и никогда не сможете из них выбраться. Ученость — такие джунгли! По существу, это последние джунгли в мире, все остальные исчезли. Стоит только в них оказаться, и конца им не будет.

Вас интересует не только Дионисий, но и святой Тимофей. Но кто вам сказал, что он был святым? Я просто сказал, что он был учеником Дионисия, и Дионисий писал ему письма. Это его письма. Теперь вы вообразили, вы выдумали, что он святой. Если бы он был святым, Дионисию незачем было бы писать ему письма, они были бы совершенно бесполезными. Какой смысл писать то, что он и сам знает?

Я слышал…

Англичанин и американец прогуливались по лесу. Прошел час. Американец чувствовал себя как будто не в своей тарелке, так как англичанин хранил полное молчание.

В конце концов англичанин произнес:

— В воздухе пахнет весной!

— Это еще зачем? — ответил американец.

Обычно возможен какой-то разговор, диалог. Но двое святых не могут что-либо друг другу сообщить. Конечно, общение возможно, но оно случается не в словах, а в молчании.

Я не говорил, что Тимофей был святым. Может быть, в конце концов он и стал святым, но в то время он им не был. Он был обычным учеником, и больше мне о нем ничего не известно.

Собственно говоря, ты спрашиваешь о несущественных вещах; твой вопрос не настоящий. Ты переполнен чужими знаниями. За тобой стоит множество людей, Роберт Грейвз и иже с ним. Они засорили тебя эзотерической заумью: если написать наоборот, получается «Иегова»… Если вам нужна тарабарщина, я могу ее сочинить! Например, Дионисий известен также как Дэнис, это его сокращенное шля; а Тимофея, должно быть, звали Тим. И название Тимбукту происходит от имени Тимофея — святого Тимофея. Тимофей становится Тимом, а Тим превращается в Тимбукту. А теперь продолжайте… Вы можете найти собственные методы — что делать и чего не делать. Эзотерическую абракадабру сочинить так просто. А можете пойти и дальше… Можете придумать и что-нибудь свое: изобретите себе собственные правила. Нет ничего проще эзотерической тарабарщины.

Запомните как следует: Будда не верил ни в какую параматму — ее, должно быть, изобрел Роберт Грейвз. Будда не верил ни в какого бога. Будда — самый божественный и в то же время самый безбожный человек. Безбожный и одновременно божественный — одно из самых прекраснейших из случавшихся на земле чудес.

Но вы живете взаймы. Так бывает: когда жизнь основана на заимствовании, замешательство неизбежно.

В маленьком, затерянном в холодных горах Бразилии городке жил старик со своей старушкой. Как-то морозным утром старик появился на улице в одной рубашке.

У видев его, сосед не удержался и спросил:

— Эй, Хосе, что это ты делаешь на улице голый?

— Да понимаешь, вчера, было, вышел без шарфа, так шея от холода и одеревенела.

— А сегодня зачем же без штанов?

— Не знаю, Пабло Эго была идея моей жены!

Остерегайтесь чужих идей, иначе будете глупо выглядеть и глупо себя вести! Не беспокойтесь о несущественном.

Маленький мальчик с бабушкой-еврейкой гуляли у моря. Откуда ни возьмись накатила гигантская волна и унесла мальчика. Бабушка в ужасе упала на колени, обратила взор к небесам и стала умолять Господа вернуть ее любимого внука. И — о чудо! — вдруг выросла другая волна и выбросила ошеломленного внука на песок прямо перед ней.

Бабушка внимательно оглядела внука с ног до головы — он был цел и невредим. Затем, закончив осмотр, она грозно посмотрела на небо и с негодованием закричала: «Когда мы пришли, на нем была шапочка!»

Избегайте несущественного. Если ребенок с вами, стоит ли волноваться о шапочке? Потеряв шапочку, вы не потеряли ничего существенного.

Все ваши вопросы просто глупы. Поймите меня правильно: когда я говорю «глупы», именно это я и имею в виду!

Третий вопрос

Ошо,

Почему при определении виновности нравственные нормы отличаются от юридических?

Следует понять значение трех слов. Первое — «религия» или «духовность», второе — «нравственность», а третье — «законность». В религиозности или духовности отсутствуют представления о нравственности; она выше всего нравственного и безнравственного, выше всего правильного и неправильного. Духовность не знает о совести. Она живет лишь чистым сознанием — высочайшей осознанностью, на которой основываются все поступки. Поступок, направляемый осознанностью, не может не быть хорошим.

Но человек живет без осознанности. Вся человеческая жизнь наполнена бессознательностью; человек практически превратился в робота. Он смотрит, но не видит, слушает, но не слышит. Он живет, но не так, как Будда, Христос, Заратустра или Дионисий, Пифагор, Гераклит. Он живет лишь в буквальном смысле этого слова, не по-настоящему. В его существовании нет интенсивности, нет осознанности.

Поэтому мораль становится практически необходимостью; это замена осознанности. Если иметь что-то настоящее невозможно, то лучше иметь что-то ненастоящее, чем вообще ничего, потому что человеку нужны определенные правила, нормы. Но если поведение основано на осознанности, тогда никаких трудностей не возникает.

В Англии несколько дней не переставая льет дождь, и Темза выходит из берегов.

Дворецкий заходит в библиотеку, где его хозяин, английский лорд, с бокалом в руке читает у камина газету.

— Милорд, — провозглашает дворецкий, — Темза заливает улицы!

Лорд спокойно отвечает:

— Спасибо, Дживс.

Через несколько минут дворецкий появляется снова и говорит:

— Сэр, Темза у самых дверей!

— Очень хорошо. Спасибо, Дживс, — отвечает лорд, не отрываясь от газеты.

Через полчаса раздается стук в дверь, входит Дживс и, отступая в сторону, объявляет:

— Темза, сэр!

Таковы люди — они живут в густой пелене бессознательности. Их жизнь наполнена не светом, но тьмой; что еще можно ожидать от людей, живущих во тьме, в замешательстве, в дыму? Они неизбежно будут совершать глупости, нелепости.

Пока каждый человек не станет мастером, будет оставаться потребность в той или иной морали. В морали как таковой нет ничего особенного, это всего лишь жалкая замена религии. Если вы можете быть религиозными, мораль не нужна.

Я делаю ударение на религии, не на морали, потому что лицезрел полнейший провал морали. Она действительно была в каком-то отношении полезна: она помогала людям как-то уживаться друг с другом, не перегрызая друг другу глотки. Людей все равно уничтожают, но не непосредственно, не сразу, а изощренно и постепенно. Сначала им дают транквилизаторы или наркотики, чтобы они лишились сознания и не чувствовали сильной боли.

Все политические и религиозные идеологии не более чем безлекарственные транквилизаторы. Их единственное назначение в том, чтобы заставить вас жить во сне, чтобы легче было вас эксплуатировать, подавлять, порабощать, и вы бы при этом не осознавали, что с вами происходит.

В этом смысле Карл Маркс прав, когда говорит, что религия — это опиум для народа. Но под религией он подразумевает христианство, индуизм, буддизм. Он не знал той религии, о которой говорю я, — о религии будд. Он говорил об организованной религии, о религии как о социальном институте. Он не говорил о живом опыте просветленных. Потому что это не опиум, а нечто противоположное. Это полная осознанность.

Ты спрашиваешь меня: «Почему нравственные нормы отличаются от юридических…»

Религиозные нормы всегда отличаются от нравственных. Религия означает, что вы живете исходя из своего осознания. Мораль означает, что вы живете согласно стандартам, которые установило для вас общество, а не руководствуясь своим собственным светом. Надежды, возлагаемые на вас обществом, — это максимум, нормы законности — минимум.

Моральные нормы отражают самые высокие ожидания со стороны общества, максимум, а нормы законности соответствуют минимальным ожиданиям. «По крайней мере, соблюдай закон. Если не можешь возвыситься до морали, то, пожалуйста, соблюдай закон». Закон — нижний предел, мораль — верхний, отсюда и различия. Разница в этом.

Существует множество безнравственных поступков, не преследуемых законом. Вы можете совершить множество безнравственных поступков, но вас не смогут за это наказать на законных основаниях, поскольку закон задает лишь нижний предел, минимум.

Говорят, что хорош тот учитель, который может объяснить все так, чтобы было понятно самому глупому в классе ученику. Если сможет понять самый глупый, то поймут и остальные. Закон рассчитан на самого глупого, самого бесчеловечного, самого близкого к животному человека. Мораль рассчитана на самых умных и человечных людей. Отсюда различия между ними, и эти различия такими и останутся.

Я напоминаю вам о духовных нормах — высочайших, трансцендентальных, превосходящих все остальные. Будды живут, согласуясь с высшим законом, святые — в соответствии с моралью, а так называемые граждане подчиняются закону. Таковы три категории людей.

Высокоразвитое общество будет жить по одному стандарту, но это всего лишь надежда. Если стандарт только один — духовный, то никакой закон, никакая мораль, никакое государство, никакой суд, ни армия, ни полиция будут не нужны. Мы тратим на все это почти девяносто процентов своей энергии. Если человек сможет жить, ведомый собственным светом, — а это возможно лишь тогда, когда путем медитации он достигнет самой сердцевины своего существа, — то можно будет прекратить это преступную трату энергии. Земля станет сущим раем, потому что, если все сто процентов энергии удастся направить на творчество: музыку, живопись, поэзию, искусство, науку, — мы сможем создать настоящее человеческое общество.

Сейчас человек только кажется человеком. Глубоко внутри он не более чем выдающее себя за человека животное. Его человечность — лишь оболочка не толще кожи: стоит только слегка ее задеть, как сразу же из-под маски выглядывает зверь. Человека, рядом с которым мы жили раньше и живем сейчас, заботят такие пустяки, что это лишь подтверждает его посредственность; в его жизни нет даже намека на разум.

Человек спорит о высоких материях, но жить продолжает совершенно иначе. Его мысли очень возвышенны, а поступки совершенно незрелы. По сути, он выдумывает великие мысли, чтобы скрыть свою незрелость.

Четыре университетских профессора-философа отправились играть в гольф. Возле первой лунки они обнаружили четырех психологов, которые как раз собирались начать игру.

Один из философов заметил:

— Вы, должно быть, изрядно помучились, пытаясь совмещать психоанализ с игрой в гольф!

— По крайней мере, — ответил один из психологов, — мы не спорили, существует ли мяч на самом деле или нет!

Наши философы, наши психологи, наши теологи остались в мире абстракций. Они говорят о высоких материях, чтобы уйти от безобразной реальности.

Я стараюсь помочь вам осознать эту безобразную реальность, потому что осознание превращает безобразие в красоту. Осознание — это чудо. Без него люди будут и дальше заниматься мелочным педантизмом, называя его философией, религией, метафизикой, духовностью. Все эти глупости по-прежнему будут их занимать.

В Средние века великие богословы Европы занимались вопросом, над которым вы будете смеяться. Они занимались им сотни лет и написали тысячи книг. «Сколько ангелов может танцевать на кончике иглы?» Это был великий философский вопрос. Вам смешно, но они относились к этому со всей серьезностью.

Вы относитесь серьезно к таким вещам, над которыми другие будут смеяться, — над ними будут смеяться даже ваши дети. Перестаньте растрачивать разум на философствование и абстракции. Обратитесь к истине.

А истина такова: человек не соблюдает даже закон, — что уж говорить о морали? Не уважая ни закон, ни мораль, человек не сможет понять религию. Религия по-прежнему остается уделом немногих избранных, уделом отважных и разумных.

Запомните: так называемые моралисты, пуритане на самом деле безнравственны. Герберт Уэллс как-то сказал: «Негодующая мораль его — зависть, увенчанная нимбом». И он прав. Так называемые моралисты на деле нисколько не нравственны. Они живут двойной жизнью. На поверхности их жизнь кажется нравственной, но в реальности она безнравственна так же, как и у всех остальных или даже больше. Может быть, мораль служит им для прикрытия незаконных действий. Кажется, все плывут в одной лодке. Начиная от самого низкооплачиваемого рабочего до премьер-министра или президента — человека, занимающего высший в стране пост, — все плывут в одной лодке.

Ричард Никсон считался великим человеком, пока не был пойман с поличным. Сейчас в ту же ловушку попал Джимми Картер. Его брат был задержан — он незаконно получил миллионы долларов от страны, которую лоббировал. На днях такое же обвинение было предъявлено его сыну и сестре. Так что ждите: не сегодня-завтра в новостях появится его жена! И в конце концов окажется, что центральной фигурой был он. Так и должно быть, без него все это не могло бы случиться. «Уотергейт» исключил Ричарда Никсона из числа сильных мира сего. Теперь то же самое происходит и с Джимми Картером из-за «Биллигейта»! Улыбка исчезла с его лица. Раньше он улыбался так, что можно было сосчитать все его зубы, но теперь от его улыбки не осталось и следа.

Человек кажется нравственным до тех пор, пока не пойман с поличным. Поэтому разница между нравственностью и безнравственностью такая же, что и между пойманным и непойманным преступником.

В старших классах у меня был один прекрасный учитель, очень любящий человек. Он был мусульманином; в школе он был старше остальных учителей и поэтому возглавлял все экзаменационные комиссии. Многое в нем вызывало мою любовь. В частности, я очень любил его за то, что перед экзаменами он подходил к нам и говорил; «Я не против конспектов, списывания друг у друга, подсматривания в учебники — пожалуйста, я не против. Но если вы попадетесь, вы будете наказаны! Так что смотрите, не попадитесь. Если вы попадетесь, я вас не прощу; но если вам удастся списать незаметно — списывайте себе на здоровье, я вас могу только с этим поздравить!»

И еще он добавлял: «Даю вам пять минут на размышления. Если вы взяли с собой какие-то конспекты, книги или еще что-нибудь, у вас есть пять минут для того, чтобы их сдать. Или, если вы решили их оставить, — оставляйте и действуйте. Но помните: если вас поймают, у вас не будет более злейшего врага, чем я. Не думайте, что я приказываю вам сдать свои шпаргалки. Я просто напоминаю: я здесь для того, чтобы наказать тех, кто попался».

Я любил его. Многие доставали конспекты и книги и сдавали их: «Он — опасный человек, он говорит правду!» Но он преподал мне первый в моей жизни урок о нравственности и безнравственности. Разница невелика.

Вполне естественно, что вопрос задал тот, кто в Пуне служит помощником судьи:

«Почему при определении виновности преступника нравственные нормы отличаются от юридических?»

По существу, признавать кого-либо виновным само по себе неправильно. Виновный не виноват; этого человека воспитало общество, одержимое идеей вины. Он не несет полной ответственности, и наказывать его преступно.

Однажды Лао-Цзы был назначен судьей. Император Китая считал его мудрейшим в стране человеком и уговорил стать судьей, верховным судьей. Но первое же заседание ясно показало и императору, и всем остальным, что Лао-Цзы опасен, и его пришлось освободить от должности. Он осудил на полгода тюрьмы и вора, пойманного на месте преступления, и человека, чей дом этот вор обокрал! Никто не мог понять, в чем тут дело.

Император вызвал Лао-Цзы:

— Ты сошел с ума? Зачем ты наказал человека, у которого украли деньги?

Лао-Цзы ответил:

— Этот человек столько накопил, что неудивительно, что его обокрали. Пусть благодарит судьбу за то, что его не убили! На самом деле, назначив им одинаковое наказание, я поступил несправедливо. Богач заслуживает более сурового наказания, чем бедный вор, потому что первое преступление совершил богач, а не бедняк. Преступление бедняка вторично; то, что он совершил, не так важно.

Если некоторые люди в обществе накапливают богатства, тогда другие неизбежно начинают воровать, из нужды становясь ворами. На самом деле никто не виновен. Виновно общественное устройство в целом, и именно оно нуждается в изменениях. Но мы наказываем отдельных людей и продолжаем поддерживать то самое общественное устройство, которое порождает преступления.

Необходимы радикальные перемены. Даже если вы хотите изменить отдельного человека, наказанием вы ничего особо не добьетесь. Не следует заставлять человека чувствовать вину. Необходимо направить его к психологам, он нуждается в терапии. Ему нужно чуть больше осознанности, чуть больше любви, чуть больше медитативности. Несколько месяцев или лет тюрьмы не помогут; наказание только укрепит его преступные наклонности.

Чему он научится в тюрьме за пять лет? Он повстречает опытных воров, убийц и самых разных преступников, и они научат его мастерству, которого ему, должно быть, недоставало, — почему он тогда попался? Выйдя из тюрьмы, он будет более искусно совершать те же или даже более серьезные преступления.

Я противник всякого наказания, всякой тюрьмы. Тюрьмы следует переоборудовать в больницы, а людей направлять в медитационные центры, где они смогут обрести чуть больше осознанности, чуть больше любви, чуть больше медитативности. Их не нужно перевоспитывать, наказывать или бить — такое возмездие безобразно. Это не правосудие, это общественная месть! Общество мстит человеку, который отказался следовать его правилам.

Общество прогнило насквозь, и прогнили все его системы. Общество необходимо изменить, начиная с самого основания. Его юридическая, политическая и так называемая религиозная системы — все это прогнило насквозь, превратилось в гнойные раны. Общество нуждается в хирургической операции.

Именно это мы здесь и пытаемся сделать. Естественно, многие будут выступать против меня, потому что я говорю: все, что общество считает очень ценным, чрезвычайно важным, — сущий вздор, абсолютные глупости.

Английский лорд приходит к врачу. Он аккуратно вешает свой зонтик и цилиндр. Затем снимает пиджак, рубашку и брюки, очень аккуратно складывает их на стул Затем снимает туфли и очень ровно ставит их под стул Потом снимает кальсоны и так же аккуратно оставляет их на стуле.

Вытянувшись перед врачом по стойке смирно, он спокойно говорит:

— Как видите, доктор, мое левое яичко ниже правого.

Доктор с улыбкой отвечает:

— Да, но это же совершенно нормально. Вам не о чем волноваться!

— Доктор, я вовсе не волнуюсь, — отвечает лорд. — Но не кажется ли вам, что это как-то неаккуратно?

Таковы люди… похрапывающие в глубоком сне. Необходимо их разбудить. Необходимо стряхнуть с них путы их привычек. Необходимо дать им новое рождение.

Поэтому я говорю: нам нужен не улучшенный человек, нам нужен новый. Улучшение длилось веками и ни к чему не привело. Никакой улучшенный человек нам больше не нужен — довольно! Теперь нам нужен совершенно новый человек, полностью порвавший с прошлым. Мы хотим начать с самого начала — как Адам и Ева, только что изгнанные из Эдема.

Я хочу начать все заново; выстроить новый дом всегда легче, чем восстанавливать старый. Этот старый дом столько раз ремонтировали, и вы все еще продолжаете его ремонтировать, возводя подпорки со всех сторон, а он все время разваливается. Снова и снова, дальше и дальше. Но вам никак не надоест. Вы хотите жить в нем и дальше — даже если вашей жизни угрожает опасность. Так обстоят дела.

Человеческое развитие вошло в такую фазу, что, если мы будем продолжать жить как прежде, человечеству придет конец. Остается единственная надежда: человечество выживет в том и только в том случае, если мы сможем начать с нуля.

Четвертый вопрос

Ошо,

Я делаю шаг, а прохожу милю. Айсберг мало-помалу тает. Но что-то во мне отказывается согласиться с тем, что это может происходить со мной.

Всех нас воспитывали так, как будто мы неправильны, как будто в самой основе нашего существа заложен какой-то изъян. Нам внушали мысль, что мы не должны быть собой, что мы должны стать Иисусами, Буддами, Махавирами. Каждый знает, что одного определенно следует избегать: быть самим собой. Чувство вины появляется оттого, что никто никогда не предлагал вам просто быть собой. Все чувствуют себя виноватыми. Что бы вы ни делали, вы будете чувствовать вину, потому что с самого начала вы обусловлены, отравлены идеей, что вы неправильны и что у вас ничего не может получиться правильно.

У меня совершенно другой подход. Я заявляю вам: вы абсолютно правильны, в вас нет ничего неправильного, вы не должны кому-то следовать, вы не должны кому-то подражать; вы должны себя любить, себе доверять, вы должны жить свободной жизнью, жизнью бунтаря и исследователя.

И тогда начинаются чудеса. Конечно, когда они начинаются, вы не можете в это поверить: ведь вы всегда верили в то, что вы ничтожный, весьма посредственный человек. Вам тысячи раз твердили, что все, что вы делаете, неправильно. Всем детям каждый день (и столько раз!) говорят: «Этого делать нельзя. Перестань!»

Маленький ребенок впервые приходит в школу, и у него спрашивают:

— Как тебя зовут?

— Меня? Джонни Перестань!

Бедный ребенок — ему так часто говорили: «Джонни, перестань!», что он думает, что это и есть его фамилия. Что бы он ни захотел делать: он хочет гулять, он хочет играть, он хочет петь, — всегда «Нельзя!». Постепенно он начинает думать, что в самой основе его существа заложено что-то неправильно.

Религии поддерживают идею греховного рождения человека. Адам и Ева сделали что-то плохое — хотя я не могу понять, что. В том, чтобы съесть плод с древа познания, нет ничего плохого. А если это плохо, тогда зачем бог вообще создал это дерево? Мы называем бога всемогущим, всеведущим и вездесущим. Он должен был знать наверняка: если он создаст это дерево, Адам и Ева обязательно вкусят его плод. В Эдемском саду росли миллионы деревьев, но бог запретил Адаму и Еве вкушать именно от этого дерева.

Собственно говоря, он сделал запретными два дерева: древо жизни и древо познания. Как странно! Богу следовало бы чуть больше понимать в психологии — не так уж это и сложно: если вы кому-то препятствуете, если вы приказываете: «Не делай этого!» — вы бросаете человеку вызов. Хорошо, что Адам и Ева приняли вызов. Я целиком на их стороне. Если бы мне пришлось выбирать между богом и Адамом с Евой, я бы выбрал Адама и Еву, потому что они поступили правильно. Они восстали, они отказались повиноваться. Они сказали: «Кто ты такой, чтобы указывать нам, что мы должны есть и чего не должны?» Они решили узнать, они отважились, они пошли на риск, они не побоялись проиграть — смелые люди. Ставкой в игре они сделали рай. Они сказали: «Мы готовы лишиться рая, но мы не сможем лишиться свободы». Они ценили свободу выше самого рая со всеми его удовольствиями. Они не были гедонистами, они были ищущими истину людьми.

Как только бог узнал, что они вкусили от древа познания, он немедленно их изгнал: он побоялся, что теперь они вкусят и от древа жизни.

И по-видимому, дьявол, пришедший к ним в виде змея, был прав. Он сказал Еве: «Бог ревнив, очень ревнив. Он боится, что, вкусив от древа жизни и древа познания, вы сами станете богами. А он очень ревнив, он этого боится». И похоже, что дьявол был прав. Иначе что могло быть плохого в том, чтобы вкусить от древа жизни?

И с тех пор все родители делают со своими детьми то же самое, что сделал бог, первоотец. «Не делай того, не ешь этого…» Они постоянно разрушают вашу целостность, они постоянно разрушают вашу нравственность, они постоянно лишают вас самоуважения. Они создают в вас самоосуждение.

Потому в вас и нет веры.

Ты говоришь: «Что-то во мне отказывается принять происходящее со мной».

Вы не можете его принять, потому что это противоречит всему вашему воспитанию, всему вашему обучению. Но я говорю вам: вы имеете право на чудо, и это право дано вам от рождения.

Закон именно таков.

Ты говоришь: «Я делаю шаг, а прохожу милю».

Да, закон именно таков: вы делаете один шаг к истине, и она приближается к вам на тысячу шагов, вы чуть-чуть рискуете, и вас осыпают тысячи благословений. Существование готово сделать вас просветленными в любое мгновение, но вы сами этого не желаете. А почему? Потому что вам всегда говорили, что Иисус мог быть просветленным только по той простой причине, что он — единственный рожденный сын божий; а Будда мог быть просветленным только потому, что родился особым образом и не был обычным человеческим существом Он пришел свыше: он — аватар, воплощение бога Кришна достиг просветления, потому что родился просветленным. Как же можете быть просветленными вы? Кришна мог быть просветленным только потому, что родился просветленным. Вы родились непросветленными и будете оставаться непросветленными. В лучшем случае вы можете надеяться на то, чтобы стать последователями какого-нибудь просветленного. Но в следовании кому-то не много достоинства, не много славы.

Я говорю вам: дело не в том, чтобы кому-то следовать. Мои саньясины — не мои последователи. Я никого не веду, никем не руковожу, я просто друг. Я делюсь с вами своим пониманием и благодарен вам за то, что вы позволяете мне с вами делиться. Вам совершенно незачем меня благодарить. Меня переполняет внутреннее блаженство, мир, понимание, я хочу его с вами разделить. Как туча, полная дождя, готового пролиться наземь. Как цветок, источающий аромат: он хочет им поделиться со всеми ветрами и благодарен ветру за то, что тот принимает его, что он не был отвергнут.

Все дело в неправильном воспитании. Каждый ребенок ненавидит своих родителей, иначе и быть не может. Постепенно он это забывает — из-за подавления, очень глубокого подавления. Любое общество учит вас уважать родителей. Почему? Почему всякое общество учит детей уважать родителей? Причина проста: если не научить ребенка уважению, он будет ненавидеть. Ненависть приходит естественно, следовательно, ее необходимо подавлять уважением.

— Папа, — говорит мальчик, — ты не мог бы мне купить настоящее ружье?

— Ты с ума сошел, сынок? Что за глупости?

— Папа, я хочу настоящее ружье!

— Не надоедай.

— Но мне нужно настоящее ружье, которое стреляет настоящими пулями. Ну пожалуйста, папа, купи мне ружье.

— Слушай, Джонни, если ты не отстанешь, мне придется тебя наказать.

— Ну пожалуйста! Мне очень нужно!

Отец теряет терпение. Он вскакивает и кричит Джонни:

— Нет! Я тут главный!

Но мальчик перебивает:

— А я что говорю! Сейчас пока что ты, но вот когда ты мне купишь настоящее ружье…

Ты говоришь: «Что-то во мне отказывается согласиться с тем, что это может происходить со мной».

Чудо так велико. Совершенно естественно, что нечто внутри вас его отвергает. Нас кормили многочисленными историями о чудесах, в которые никто не верит. Даже те, кто их рассказывает, — учителя и проповедники, даже они сами в них не верят.

Чудеса, которые, по мнению христиан, совершил Христос; чудеса, происходившие, по мнению джайнов, в жизни Махавиры; чудеса, которые буддисты приписывают Будде, — все они вымышлены. Их придумали, чтобы с вами не могло случиться настоящее чудо. Позвольте повторить: все эти глупые чудеса выдумали и распространили по всему свету только затем, чтобы отвлечь вас от того, что с вами может произойти настоящее чудо.

С какой целью Сатья Саи Баба материализует швейцарские часы? Миллионы швейцарских часов можно найти где угодно! Каким образом это может обогатить мир? На самом деле его должна арестовать полиция, потому что он наверняка их где-то украл. Иначе почему на них написано: «Сделано в Швейцарии»? На них должна стоять надпись: «Сделано Саи Бабой»! Но они сделаны в Швейцарии. Либо он их украл, либо он вас обманывает.

Однажды, когда я был в Бомбее, ко мне подошла женщина из парсов — старая женщина — и сказала: «Сатья Саи Баба часто у меня останавливался, и я о нем кое-что узнала. Но когда я рассказываю об этом людям, они принимают меня за сумасшедшую».

Сам Баба распространял слухи, что эта женщина одержима злыми духами, но она выглядела совершенно здоровой.

Я спросил: «Что вы узнали?»

Она ответила: «Когда он приезжал последний раз, я из любопытства заглянула в его чемоданы, пока он принимал ванну, — и там было полным-полно часов! Кроме того, он всегда старается подружиться с маленькими мальчиками, и это меня заинтересовало. Я заглянула в замочную скважину — он оказался гомосексуалистом! Я говорю об этом людям, и они считают меня сумасшедшей. Но ведь это чистая правда! А он всем говорит, что я одержима злыми духами».

По сути, гомосексуализм — это древняя религиозная традиция. Поместить монахинь и монахов отдельно означает создать гомосексуализм. Он возникнет естественно и неизбежно.

А эти часы… и люди думают, что на их глазах происходят чудеса. Иисус, идущий по воде… я не думаю, что он был настолько глуп. Но вам рассказывали об этих чудесах для того, чтобы отвлечь внимание от настоящего чуда. Когда оно начнет с вами происходить, вы в него не поверите. Вы можете поверить только в чудеса из сказок, и Иисус для вас не более чем сказка, как и Моисей.

Моисей разъединил океан… я пытался разъединить воду у себя в ванной, но у меня ничего не вышло! Все это нонсенс. Каждый день, вот уже двадцать пять лет… я закрываю глаза, открываю глаза — и ничего не меняется!

Верить в подобные вещи глупо, но мы все воспитаны на глупостях.

Бразилец сидит на обочине дороги, рядом с ним стоит корова. К ним приближается «порш». За рулем — какой-то хлыщ из городских. Бразилец встает навстречу машине и голосует. «Порш» останавливается.

— Сеньор, вы не могли бы меня подвезти? — спрашивает он.

— А куда ты денешь корову? — спрашивает водитель.

— Не беспокойтесь, я привяжу ее к заднему бамперу.

— Что? — удивляется горожанин. — Да она не угонится за моей машиной!

— Не волнуйтесь за нее, она справится, — нехотя отвечает бразилец.

И вот они отправляются в путь — с коровой, привязанной к заднему бамперу. Горожанин, желая поразвлечься, увеличивает скорость до пятидесяти миль в час. Он смотрит в зеркало заднего обзора и видит, что корова бежит за машиной с той же скоростью. Он не верит своим глазам… шестьдесят, семьдесят пять, девяносто, сто миль в час — корова все не отстает.

Удивленный и озадаченный водитель разгоняется до ста двадцати миль в час, но корова все же не отстает. Тогда он выжимает сто пятьдесят миль и, посмотрев в зеркало, замечает, что корова все еще бежит сзади, но уже с высунутым языком.

— Похоже, что твоя корова так долго не выдержит, — с облегчением сообщает он бразильцу. — Вот она и язык свесила.

— В какую сторону? — небрежно спрашивает бразилец.

— Налево, — отвечает водитель.

— Тогда возьмите правее: она показывает, что идет на обгон!

Такое бывает в разных историях, в анекдотах, но не в реальности.

С тобой же происходит нечто реальное. Ты веришь в вымыслы и разучился доверять реальному. Наблюдай за происходящим, уважай его, доверяй ему — и то, что с тобой происходит, станет глубже; оно станет расти, оно станет богаче, в нем появятся новые измерения. Ты на верном пути, но не отказывайся это принять. Отказавшись принять, ты остановишься, ты станешь закрытым.

Оставайся открытым и доступным для всех ветров, для дождя и солнца. Оставайся открытым для существования как такового. Для меня существование — это бог, и нет другого бога. А каждый момент существования — чудо; просто мы ослепли.

Существует много видов слепоты: христианская слепота, индуистская, коммунистическая, буддистская слепота и так далее. Откажись ото всех. Стань простым и обычным. В этом суть моей саньясы. Слушай, наблюдай и исследуй, что с тобой происходит. И произойдет еще много чудес, они придут следом. Если ты позволишь чудесам случаться с тобой, то окажешься в бесконечном путешествии и начнешь паломничество, которое не заканчивается никогда.

На сегодня достаточно.

 

Глава 4

Мистическое незнание

Но берегись, как бы не стало это известно кому-либо из непосвященных, что прилепились к тварному миру и возомнили, будто за пределами бытия нет ничего, полагая, что могут уразуметь того, кто «соделал мрак покровом своим».

И если посвященные в божественные таинства превосходят подобных… то что уж говорить о тех безусловных невеждах, которые размышляют о боге, первопричине всего сущего, так же, как и о внешних формах, вещая то, что он не в силах превзойти великого числа их богохульных измышлений? Мы должны приписать ему и утвердить за ним все свойства вещей, ибо он — причина всего сущего. Но вместе с тем он выше всего сущего и за его пределами пребывает, и потому следует нам совершенно отказаться от присвоения ему этих свойств. Притом не нужно полагать, что присвоение и отказ противоречат друг другу, ибо прежде всего он сам превосходит любой отказ и предшествует ему, будучи за пределами любого отрицания и утверждения.

Вот и благословенный Варфоломей утверждает, что истина божья велика и вместе с тем мала, а в Евангелии говорится, что она величественна и обширна и в то же время немногословна. Это представляется мне удивительным прозрением, поскольку о превосходящей все причине всего сущего можно поведать как многословно, так и посредством немногих слов, и даже бессловесно, ибо невыразим и непознаваем тот, кто возвышается за пределами бытия над всей природой. Открывается же он полностью лишь тем, кто, отвратившись от всего чистого и нечистого, отрекшись от покорения святых вершин, оставив позади все божественные звуки и свет, и ангельские гласы, вступает во мрак, где воистину пребывает тот, кто за пределами всего сущего.

Ведь не напрасно же благословенный Моисей прежде всего получает повеление не только самому очиститься, но и от неочищенных отдалиться, и только после полного очищения слышит он множество труб и видит множество огней, блистающих ясным и лучезарным сиянием. Затем оставляет он народ свой и предстает перед избранными священниками, взойдя на высочайшую из святых вершин. Но и после этого общается он не лично с богом и созерцает не его самого, ибо он незрим, а только то место, где он пребывает.

По моему мнению, это означает, что все самое возвышенное и небесное из зримого и мыслимого не более чем образы вещей, подчиненных тому, кто все превосходит. Посредством них открывается его присутствие, превосходящее всякое разумение, основанное на умопостигаемых высотах горных селений.

И порой тот, кто освободился от видящего и отрешился от видимого, вступает в глубину поистине мистического мрака незнания, где он отбрасывает знание, приобретенное умом, припадая к незримому и неосязаемому — к самой сути того, кто пребывает за пределами всего сущего. Таким образом, после упразднения всякого знания он объединяется с лучшей частью себя — не с тварью, не с самим собой, не с другим, но с тем, кто недоступен внутреннему познанию, в совершенном неведении обретает он сверхразумное видение.

Философ зашел в кондитерскую, чтобы заказать самый вкусный и самый красивый фруктовый торт.

— Мне нужен именинный торт, — сказал он, — и чтобы сверху была надпись: «С днем рождения!» Когда он будет готов?

— Через двадцать минут, сэр, — ответил кондитер. Когда философ вернулся спустя двадцать минут, торт был готов. Философ долго и внимательно его изучал, потом отошел на шаг назад, чтобы рассмотреть все детали, после чего сказал:

— Послушайте, я так хотел, чтобы он был самым красивым. Добавьте разноцветных завитушек из глазури. И вот еще что: вместо «С днем рождения!» напишите «Тысяча поздравлений!»

— Хорошо, — ответил немного разочарованный кондитер. — Приходите через полчаса, и торт будет готов.

Философ возвращается через полчаса и сосредоточенно осматривает новый торт. Через некоторое время, после размышлений, наконец произносит:

— Не могли бы вы сделать для меня еще кое-что? Добавьте кремовых розочек и завитушек по краям и, может быть, сделайте надпись подлиннее, что-нибудь вроде «Поздравляем! С безграничной любовью!» Сделаете?

Кондитер согласился и выполнил все улучшения. Философ вернулся и после тщательного изучения торта воскликнул:

— Да, да! Теперь он великолепен!

— Вам завернуть? — с облегчением спрашивает кондитер.

— Нет, нет, спасибо, не нужно. Я буду есть его прямо здесь.

Философы, теологи, логики — самые глупые люди в мире! Жаль, очень жаль, что такому человеку, как Дионисий, приходится говорить на языке христианской логики, философии и теологии. Мастер дзэн бы выразил ту же самую мысль совершенно иначе, очень четко, не нагромождая горы бесполезных слов и вообще не упоминая имени бога.

Дионисий находится в трудном положении: он хочет говорить, как мастер дзэн, ничего о дзэн не зная. Но, обладая тем же опытом, тем же пониманием, он хочет говорить прямо, называя вещи своими именами, а это очень трудно. Если вы хотите выжить в христианском мире, в мусульманском мире, в мире иудаизма, вам придется использовать определенный язык. Поэтому Дионисию приходится ходить вокруг да около. Он говорит именно то, что хочет сказать, но в целях безопасности ему приходится прибегать к туманным словам, хитростям, маскировать свои идеи. И я думаю, что он поступал правильно, поскольку выжить, передав потомкам послание, которое он обрел внутри себя, было важнее, чем стать мучеником.

Христиане сожгли тысячи людей. Люди, говорившие о любви, люди, говорившие о мире, люди, считавшие, что Иисус пришел, чтобы поведать о любви и братстве, — они убивали больше, чем кто-либо другой. И кровь была пролита только из-за слов — слова стали такими важными.

Так всегда происходит с глупыми людьми: реальность улетучивается, и на ее место приходят слова. Слово «бог» становится важнее подлинной сущности бога, слово «любовь» становится важнее самой любви. И люди могут убить друг друга из-за слова.

Просто невероятно, как сильно люди тысячелетиями верили в слова! Как будто слово «огонь» и есть огонь, как будто слово «вода» и есть вода! Когда вас мучает жажда, вам не поможет слово «вода». Конечно, если вас не мучает жажда, то слово «вода» будет означать в точности то же самое, что и сама вода.

Однако философы не страдают от жажды — они не жаждут истины. В действительности они просто большие эгоисты. Они не исследуют то, что есть. Напротив, они вырабатывают, фабрикуют собственные системы идей и пытаются навязать свои образы самой реальности. Поэтому они никогда не выходят за пределы ума. А ум по своей природе всегда посредственен, он не бывает разумным — не может быть таковым по самой своей природе.

Ум никоим образом невозможно сделать разумным, потому что ум означает память. Ум — это механизм, аккумулирующий прошлый опыт. Он обозначает известное, в то время как разум обозначает исследование неизвестного — и не только неизвестного: когда разум достигает своего наивысшего расцвета, он вступает в мир непознаваемого.

Поэтому, пожалуйста, простите Дионисию его манеру выражаться. Он говорит, как христианин, но его послание универсально. Нам придется отсеять лишнее, придется проигнорировать христианский жаргон.

Вы слышали о философе, который как-то раз в субботу отправился на местную дискотеку и заметил в углу застенчивую девушку? Он подошел и пригласил ее на танец. Остаток вечера они провели вместе. Пришло время расходиться по домам, и философ спросил:

— Поедем ко мне?

— К сожалению, не могу! — ответила девушка. — У меня цикл.

— Не волнуйся, — сказал философ. — Мы сядем в мою новую пятисотую «хонду», а твой цикл захватим с утра!

Люди, живущие в мире слов, выглядят так нелепо!

В Тихуане один мексиканский здоровяк забрел в публичный дом. Хозяйка радушно его поприветствовала и проводила в первую комнату справа. Мексиканец вскоре вернулся и сказал, что не может. Хозяйка спросила, в чем дело. Мексиканец смущенно произнес: «Потому чта она — мая систра».

Хозяйка выразила понимание и направила его во вторую дверь слева Вскоре он вернулся, снова покачал головой и сказал: «Не магу, она — мая систра».

Хозяйка на этот раз пришла в замешательство и отправила верзилу в последнюю комнату справа. Как и прежде он вышел из комнаты через пару минут и, потупив взор, произнес: «Эта леди тожа мая систра!»

Сбитая с толку и ошеломленная, хозяйка заведения направила мексиканца наверх к светлокожей блондинке из Швеции, точно зная, что та не может оказаться его очередной «систрой».

Как только за ним закрылась дверь, она ринулась к тайному смотровому отверстию, чтобы на них посмотреть. Поколебавшись какое-то время, мексиканец, наконец, спустил штаны. Увидев его гигантский член, свисающий до колен, шведка воскликнула: «Ну ты, брат, даешь!»

В этом и была вся проблема — в слове «брат»!

По отношению к Дионисию вам следует проявить немного терпения. Он выражает мысли, используя язык, к которому привыкли христианские теологи. Девяносто девять процентов всех его слов излишни, но оставшийся процент столь драгоценен, что можно закрыть глаза на лишние девяносто девять.

Если вы знакомы с историей евреев, христиан и мусульман, то должны знать, что у них один корень, один источник. В мире существуют только две религиозные традиции: иудейская и индуистская. Иудейская традиция породила мусульманство и христианство, от которых затем отпочковались католики, протестанты, шииты, сунниты и прочие. А индуизм разделился на два основных течения: джайнизм и буддизм, каждое из которых тоже имеет ответвления.

Различия между этими двумя традициями огромны. Иудейская традиция очень сильно укоренена в словах, она не вышла за пределы ума. Лишь изредка какой-нибудь смельчак решался на прыжок в запредельное. Если он действовал неосторожно, его сразу же убивали, распинали.

Из-за этого Дионисий проявлял огромную осторожность. Поэтому он и прячет бриллианты среди обычной гальки и булыжников. Он говорит:

Но берегись, как бы не стало это известно кому-либо из непосвященных…

Он пишет своему ученику Тимофею: «Берегись, как бы не стало это известно кому-либо из непосвященных….» Вот что он хочет сказать: «Будь очень осторожен и осмотрителен. Если истина достигнет ушей непосвященных, ты напрасно подвергнешь себя опасности».

Но кто эти непосвященные? Он говорит:

…что прилепились к тварному миру и возомнили, будто за пределами бытия нет ничего…

Все три религии, зародившиеся вне Индии, то есть христианство, иудаизм и мусульманство, остались раздвоенными: их последователи верят в то, что бог — творец, а мир — его творение. В этом основа их двойственного подхода Бог напоминает им художника или скульптора за работой. К моменту завершения картина становится чем-то от него независимым. Даже если художник умрет, она не исчезнет с его смертью. После того как скульптор выполнил свою задачу, в нем отпадает необходимость. Статуя, его творение, может продолжить свое существование сама по себе. Существование творца становится при этом ненужным.

Возможно, вы знаете, что согласно иудаизму бог создал мир за шесть дней, а на седьмой день он отдыхал. И никто не спрашивает, что он делал потом. До сих пор отдыхает? Какие долгие выходные, а ведь он поработал всего шесть дней! И теперь целую вечность нечего делать…

Восточный подход не таков. На Востоке бога мыслят не в роли художника или скульптора, его мыслят в виде танцора, Натараджа. Вы, наверное, видели статуи танцующего Шивы, таково восточное представление о боге как о танцоре. В чем тогда различия? Различия есть, они невероятно важны и огромны. Танцор и танец неразделимы — их разделить невозможно: танцор — это танец, а танец — это танцор. По сути, в кульминационные моменты танцор целиком растворяется в танце, он сам им становится.

На Востоке бог как создатель и мир как творение рассматриваются не как два отдельных феномена, а как два аспекта одной реальности. Мир — это танец, а бог — это танцор, и, если он остановится хотя бы на одно мгновение, мир исчезнет. Танцор не может позволить себе выходной.

Поэтому на Востоке никогда не существовало ничего подобного воскресенью. Это изобретение Запада. На Востоке праздничные дни существовали, но предназначались не для отдыха, а для пения, празднования, танцев. Эти дни не были выходными в смысле «выхода» из деятельности. На самом деле по сравнению с буднями они подразумевали еще большее «включение».

В основе этой традиции лежит исходное представление о боге не как о творце, а как о творческом начале. И еще раз обратите внимание на разницу: бог — это не творец, а творчество, не личность, а энергия, присутствие. Восточное понимание природы бога достигло непревзойденных высот, и больше к нему уже нечего добавить.

Дионисий желает сообщить ту же самую истину, на которую он каким-то образом наткнулся. Но он советует своему ученику Тимофею:

…берегись, как бы не стало это известно кому-либо из непосвященных….

Под «непосвященными» он имеет в виду так называемых религиозных людей. Дионисий говорит о них как о непосвященных, потому что они дуалисты. А всякий дуализм свойственен лишь уму непосвященного. Чистое сознание не признает ни двойственности, ни разделения, оно признает только органическое единство. Все существование — это одно органическое целое: бог неотделим от своего творения.

Но для христиан такая мысль оказалась совершенно неприемлемой, и они назвали ее языческой. Если вы полагаете, что все вокруг божественно, то вы — язычник, человек крайне примитивный. Это значит, что вы еще не доросли до сложного мировоззрения и продолжаете относиться к жизни по-детски. Но это не ребячество, а лишь отношение, подобное мировоззрению ребенка. Именно это имел в виду Иисус, когда говорил: «Если не будете как дети, не войдете в Царство Небесное». Такое отношение не примитивно. Оно просто, но не примитивно. Оно ясно, предельно ясно, но не примитивно. На самом деле это наивысшее выражение религиозности.

Дионисий говорит, что те, кто мыслят противоположностями, кто разделяет сущее на создателя и созданное, цепляясь за тварный мир, являются непосвященными, профанами.

Поэтому христиане не могут поверить в то, что люди — боги. Провозгласить себя богом значит совершить грех, святотатство. Даже Иисус вынужден говорить обиняками, не напрямую, не так, как говорили провидцы из Упанишад: «Ахам брахмасми, я — бог», — не так ясно. Иисус говорит: «Я — Сын Божий, а Сын и Отец — одно». К чему эти окольные пути? Зачем говорить: «Я — Сын Божий», прибегая к весьма антропоцентричной манере выражаться, заставляя бога играть роль отца, а себя — роль сына, порождая идею святого семейства? Тем более что семья есть самое что ни на есть порочное явление! Таким образом Иисус проецирует эту идею на высшую реальность и затем утверждает истину с черного хода: «Я, Сын, и Бог-Отец — не есть два». Но при этом истина становится такой разбавленной. Она теряет всю ту остроту, что присуща выражению «ахам брахмасми» или словам Аль-Хилладж Мансура «Анальхак», что значит «Я есть высшая истина». Это прямые утверждения.

Но христиане отвергают подобную прямоту. Они называют эти утверждения эгоистичными, они называют эти утверждения языческими. На Востоке говорят, что все является божественным. Малейшая травинка столь же божественна, как и самая большая звезда, потому что не существует ничего, кроме бога. Существование становится синонимом бога.

Дионисий пишет Тимофею: «Остерегайся непосвященных». Фактически, непосвященными он называет всех христиан и иудеев; он сомневается в их религиозности. Он говорит о тех, кто продолжает повторять: «Мы — твари и не можем быть богами, не можем быть создателями».

В этом парадокс. Вы и творцы и твари — и то и другое. И каждое мгновение вы можете прожить либо в роли творца, либо в роли твари. Каждый раз, когда вами овладевает творческое бессилие, вы — тварь. Но вам знакомы и моменты творчества: в такие мгновения вы не тварь, ваши скрытые стороны начинают проявляться. Когда вы рисуете и, поглощенные рисованием, забываете себя, разве тогда вы тварь? Когда вы поете и песня завладевает вашей душой, разве тогда вы тварь? Когда вы любите и любовь ваша столь всеобъемлюща, что вы растворяетесь в ней, разве тогда вы тварь? Всем вам знакомы мгновения, когда вы были создателем. Всем вам знакомы мгновения, когда вы знали, что способны на чудеса. Вы знаете, что иногда вы овладеваете всеми секретами волшебства — вы можете превращать камни в золото.

Нет ни одного человека, жизнь которого была бы настолько бедна, что он никогда не переживал бы чуда Человек может не верить в чудо, он может его отвергать, отворачиваться от него, даже пытаться забыть все случившееся, решив, что он это вообразил, выдумал. Но окна в чудесное порой распахиваются.

Медитация — это сознательное распахивание окон. Когда они открываются сами по себе, вы не владеете ситуацией. Да, созерцая прекрасный закат, вы можете ощутить в себе нечто от создателя, но вы не владеете ситуацией. Наблюдая за полетолд птицы, вы можете слиться с ней настолько, что забудете о том, что остались на земле, а не парите в небе. Но вы не управляете этим слиянием. Медитация помогает вам взять контроль в свои руки.

Но профаны продолжают утверждать, что религиозны, тогда как на самом деле они далеки от религии. В мире полным-полно псевдорелигиозных людей. Если вы хотите составить список псевдорелигиозных людей, то можете включить в него всех христиан, всех мусульман всех индуистов, всех джайнов и буддистов, которые ходят в церкви, в храмы, в мечети и гурудвары. Все они псевдорелигиозны и не имеют к истине никакого отношения. Они не заинтересованы в истине по-настоящему, они ее боятся. Эти люди — верующие, но они не религиозны.

Верующий никогда не будет религиозным человеком, а религиозный человек никогда не будет верующим. Религиозный человек знает, а верующий лишь верит. А зачем ему вообще верить, если за этим не стоят какие-то скрытые мотивы? Либо люди боятся ада… Им просто внушили этот страх, этот страх эксплуатируется веками. Священники понимают, что человеком правят две вещи: либо страх, либо жадность. И это понимают не только священники: политики, педагоги — все применяют одну и ту же стратегию.

Когда ребенок вас не слушается, вы его наказываете. Что вы при этом делаете? Вы эксплуатируете его страх. Вы заставляете его бояться. Если он сделает это еще раз, его снова накажут, и наказание, возможно, будет еще более страшным. А когда он вас слушается, поступает так, как вы хотите, вы его вознаграждаете. Тут вы эксплуатируете его жадность. Структура всех систем образования в мире одна и та же: кнут и пряник.

Когда я сдавал экзамены по окончании университета, то случайно, совершенно случайно получил золотую медаль. Это была чистая случайность, простое совпадение, потому что я никогда не старался учиться на «отлично». Профессора были озадачены, да и весь университет был озадачен, так как никто и подумать не мог, что я возглавлю список выпускников. Я и сам был озадачен.

Я отправился к декану факультета, доктору Саксене, и спросил: «В чем дело? В чем ошибка? Как это вышло, что я получил золотую медаль?»

Он ответил: «Мы все удивлены, потому что ты всегда пропускал занятия. Мы позволили тебе прийти на экзамены только потому, что любим тебя, и даже боялись, что ты не справишься со всеми заданиями».

Каждое утро он заглядывал в аудиторию, где мы сдавали экзамены, чтобы самому убедиться, что я пришел, и сразу после этого уходил. Он опасался, что я могу не прийти на экзамен, потому что в то время я обычно ложился спать в три часа ночи и вставал часов в девять-одиннадцать. А экзамены проходили с семи до десяти часов утра. Без четверти семь я должен был уже быть в аудитории, поэтому он, естественно, боялся за меня.

В конце концов мы выяснили, как это вышло. Один очень известный философ, доктор Р. Д. Ренаде, ректор университета в Аллахабаде, всегда любил очень лаконичные ответы, ответы по существу. А я никогда не задерживался на три часа, чтобы написать ответ. Я ни разу не использовал три часа для подготовки, через час ответ был готов. Я просто писал афоризмы.

Профессор Ренаде никогда еще никому не ставил оценку в сто баллов. Ему понравились не сами ответы, а их формулировка. Мои ответы умещались в одном абзаце. Может быть, я просто придумывал притчу или шутку, а ответа не давал, и ему самому приходилось с ней разбираться. Он, должно быть, радовался, смеялся и был настолько счастлив, что ставил мне сто баллов. Так это случайно и получилось.

Получив медаль, первое, что я сделал, это подошел к колодцу во дворе университета и выбросил ее туда. Собралась толпа Люди спрашивали меня: «Что ты делаешь?» Я им ответил: «Я не верю в наказание и награждение. Хранить эту золотую медаль — значит выказывать уважение к системе, ко всей этой дурацкой структуре».

Награждайте людей или наказывайте: все существование человека веками строилось на этом. Так поступают правительства, суды, родители и учителя. Те, кто ходит в церкви, храмы и мечети, либо боятся ада, либо жадно стремятся к райским наслаждениям.

Однажды утром в Ватикан пришел человек и осведомился о здоровье папы. Охранявшие дворец гвардейцы ответили, что здоровье папы в полном порядке.

На следующее утро этот человек снова пришел, чтобы узнать о здоровье папы. Гвардейцы ответили, что папа чувствует себя просто великолепно.

Он приходил к ним изо дня в день, и, наконец, удивленные охранники начали хвалить его за заботу, которая говорила о том, что он добрый католик.

Но этот человек возразил; «Понимаете, я пошел к врачу, и он сказал, что у меня здоровье ни к черту, и что мне следует быть очень осторожным — мне нельзя ни пить, ни курить. А когда я спросил его о женщинах, он ответил: „Ну разве что разок, когда умрет папа римский!"»

Так что вы никогда не узнаете, почему люди отправляются в мечеть или в церковь, если будете просто наблюдать за тем, как они туда приходят и молятся. Не обманывайтесь, не считайте их религиозными. Они либо боятся адских мук, либо намерены заслужить райские наслаждения.

Позвольте раскрыть вам тайну ад не такое уж и плохое место. Теперь там повсюду кондиционеры! Мир уже не таков, каким был раньше. Где взять керосин и бензин для постоянного горения адского пламени? Все запасы истощены! Там собралось столько ученых, что они все усложнили и сделали ад высокотехнологичным По правде сказать, небеса находятся в гораздо худшем положении, чем когда бы то ни было: что могут эти глупые святые? Все изменилось — колесо повернулось. Так что, если вы хотите куда-нибудь отправиться, отправляйтесь в ад. И если вы последуете за мной, то вы там обязательно окажетесь. Я могу вас уверить только в одном увидимся в аду! Рай превратился в место, не заслуживающее внимания.

Однажды в раю дева Мария говорит святому Иосифу:

— Пора мне, Иосиф, посетить Землю и посмотреть, насколько крепка в людях вера христианская.

— Хорошо, — отвечает Иосиф. — Только каждый день звони мне по горячей линии, чтобы я мог знать, как у тебя там идут дела!

Мария согласилась и в ту же ночь покинула рай. Вечером в раю зазвонил телефон. Это была Мария.

— Иосиф, — сказала она. — Я сейчас в Польше. Вера здесь крепка, хотя и немного разрушительна. В меня все истово веруют!

На второй день снова зазвонил телефон.

— Иосиф, я в Италии. Это просто фантастика, но говорят, что в Бразилии еще лучше!

Вечером третьего дня:

— Привет, Иосиф. Я сейчас в Голландии. В моего сына здесь верят, но вера в меня пошатнулась из-за того, что здесь так много протестантов.

На четвертый и пятый день звонков не было. Святой Иосиф уже начал волноваться. Он спрашивал у всех прибывающих душ, не видали ли они деву Марию, но никто ее не видел.

Прошло еще три дня, и, наконец, телефон зазвонил. Иосиф сломя голову кинулся к нему, схватил трубку и закричал:

— Алло, Мария, алло, это ты?

И он услышал, как после небольшой паузы хитрый женский голосок нежно проворковал в трубку:

— Алло, Иося, мон амур, это ты? Говорит Мими, я в Париже!

Избегайте рая: он очень старомоден! Но в тех странах, где позиции религии еще сильны, люди все еще рвутся туда либо из жадности, либо из страха. А ведь страх и жадность — это две стороны одной медали! Хорошо, что Дионисий называет их непосвященными. Эти профаны:

…возомнили, будто за пределами бытия нет ничего…

Теперь Дионисий хочет сказать нечто в духе Гаутамы Будды. Он хочет рассказать об анатте, небытии, но как рассказать об этом в христианской манере? Это очень и очень сложно, приходится быть искусным. Будда мог выразить эту мысль напрямую, сказав, что бытие выдумали мы сами. Бытие есть не что иное, как эго, спроецированное на высшие планы. Существование обходится и без эго, и без бытия; оно трансцендентально по отношению к бытию и небытию. О нем нельзя сказать, что оно представляет собой то или это. Ни то ни другое, neti-neti, — все, что можно сказать. Лучше всего вообще ничего не говорить, молчать, поскольку лишь через молчание вы можете что-то о нем сообщить. Прибегая к словам, вы фальсифицируете истину, так как ни одно слово не может заключать в себе истину целиком. Любое слово отражает лишь один из ее аспектов за счет других. Просветленные, те, кто познал истину во всей ее полноте, знают, что это неправильно.

Но Дионисий нашел способ выражения. Он говорит:

…эти люди думают, что за пределами бытия нет ничего, полагая, что могут уразуметь того, кто «соделал мрак покровом своим».

Чтобы придать своим словам вес, он вынужден ссылаться на Священное Писание. Но он пользуется им по-своему. Это похоже на то, как если бы христианский трактат писал дзэнский монах, мастер дзэн. В древних писаниях говорится, что бог «сделал мрак покровом своим». Если это правда, говорит Дионисий, то как же эти глупцы могут утверждать, что знают его? Если он скрыт, то как вы можете его познать? Все ваше знание претенциозно. Но вы продолжаете повторять, что вы его знаете, как будто он — особа, как будто он — живое существо.

Тысячи христиан верили в то, что воочию видели Иисуса, Святого Духа, Бога-Отца. И они не только его видели, но и говорили с ним, получали от него послания.

На днях кто-то прислал мне записку с вопросом об одном из учеников Шивананды. Его хорошо знают в Америке и в Европе под именем Вишну Дэвананда. До последнего времени он утверждал, что получает сообщения от своего мастера, Шивананды. Лишь недавно он признался в том, что его обманывал кто-то из его собственной организации, присылая ему фальшивые письма, как будто бы они приходили от ушедшего из тела мастера, от Шивананды.

Во-первых, Шивананда вообще не был мастером. Он был лишь учителем, и к тому же довольно посредственным, третьесортным. Он рассуждал о старых дурацких идеях. Но такой человек, как Вишну Девананда, которому поклоняются тысячи европейцев и американцев, особенно в испаноязычных странах, позволил одурачить себя кому-то из числа своих собственных последователей. Кто-то сыграл с ним эту злую шутку. И эта шутка не нова.

Мадам Блаватская проделывала то же самое с теософами. На ее удочку попались такие великие теософы, как полковник Олкотт и другие. Впоследствии обнаружилось, что ей помогал слуга, который прятался на крыше. Только представьте себе… крыша Будда Холла, а на ней прячется саньясин, который сбрасывает на нас послание посреди этого разговора! Мадам Блаватская заявляла, что эти письма написаны великими мастерами, особенно много писал мастер К. X., или Кут Хуми, который считался главным среди прочих мастеров и исполнял роль прямого посредника между Землей и богом. Лишь по прошествии некоторого времени этот слуга признал, представ перед судом, что он прятался на крыше в маленьком укрытии и бросал вниз письма, которые мадам Блаватская писала собственноручно. Позднее графологи подтвердили, что так оно и было — все письма принадлежали перу Блаватской.

Таким образом кто-то из организации Вишну Девананды обманывал его годами. Люди глупы…

Один очень знаменитый американец Баба Рам Дасс попался на удочку женщины, которая утверждала, что получала послания от его мастера, которого уже не было в теле, Ним Кароли Бабы. Она обманывала его целый год. И это были не простые послания, они носили тантрический характер: «Мастер повелел тебе заняться со мной любовью!» Так что Баба Рам Дасс целый год занимался с ней любовью. Кажется, люди только того и ждут, чтобы их обманули!

Есть те, кто готов обманывать, и те, кто готов обманываться. В мире полным-полно и тех и других, всех их считают религиозными, оккультистами, эзотериками, называя дураков разного рода прекрасными именами.

Хорошо, что Вишну Девананда признался, что его последователь обманывал его, но о чем это говорит? Лишь об одном: Вишну Девананда сам дурак. Если его собственный ученик смог его обмануть, тогда о каком сознании, о какой целостности может идти речь? Он не может называть себя мастером, он должен перестать давать посвящение. Он потерял на это всякое право.

Во имя религии в мире совершалось столько глупостей, что, если религия как таковая исчезнет, это принесет людям неизмеримое благо.

На днях я прочел, что в арабских странах из-за разных пустяков каждый день убивают по меньшей мере тысячу женщин. Достаточно только подозрения. Если муж подозревает свою жену в измене — а где найти такого мужа или такую жену, которые свободны от подозрений? — то это является достаточной причиной для убийства. И исламский закон это позволяет, это не считается преступлением. Вы убиваете свою женщину, собственную жену — это то же самое, что сломать принадлежащее вам кресло! Кто может вам воспрепятствовать? Ведь это кресло вам принадлежит. Вы можете сжечь свой велосипед или машину для воспроизводства, чье действие основано на менструальном цикле! Что в этом плохого? В двадцатом веке женщин ежедневно тысячами убивают во имя исламского закона. Мы не эволюционировали, мы все так же примитивны, как и прежде.

Дионисий говорит:

И если посвященные в божественные таинства превосходят подобных…

Божественные таинства недоступны пониманию тех, кто называет себя религиозными.

…то что уж говорить о тех безусловных невеждах, которые размышляют о боге, первопричине всего сущего, так же, как и о внешних формах, вещая то, что он не в силах превзойти великого числа их богохульных измышлений?

Согласно теории Карла Густава Юнга, существует два типа людей: экстраверты и интроверты. Интроверты уходят в религию, они становятся так называемыми религиозными людьми. Не истинно религиозными, а просто так называемыми религиозными людьми. Таковы интроверты. Они верят в бога как личность, в собственную душу, в бытие и еще в тысячу разных вещей. Вообразить можно все, что угодно. И если сила воображения велика, появится иллюзия настоящего переживания. Верьте и познаете, но то, что вы познаете, окажется ложным. Вы сами себя загипнотизируете с помощью веры.

Экстраверты становятся материалистами, атеистами, коммунистами. Они верят лишь в то, что могут увидеть собственными глазами, наблюдать. Они верят в объективную реальность. Ученые — экстраверты. Они верят в объективный, материальный мир. А так называемые религиозные люди — интроверты. Они верят в душу, в бога, в ангелов, в архангелов, в Кута Хуми и прочую белиберду.

По-настоящему религиозный человек не является ни экстравертом, ни интровертом. Он превосходит это разделение и при этом исчезает, испаряется. Он существует, но уже не как личность, его больше не ограничивают рамки эго. Его эго подобно расколотой скорлупе. Птенец улетел в небо, в за предельность.

Мы должны приписать ему и утвердить за ним все свойства вещей, ибо он — причина всего сущего…

Так Дионисию приходится продираться сквозь этот мучительный, язык.

Мы должны приписать ему и утвердить за ним все свойства вещей, ибо он — причина всего сущею…

Конечно, богу следует присвоить все свойства проявленных вещей.

…Но вместе с тем он выше всего сущего и за его пределами пребывает, и потому следует нам совершенно отказаться от присвоения ему этих свойств Притом не нужно полагать, что присвоение и отказ противоречат друг другу, ибо, прежде всего, он сам превосходит любой отказ и предшествует ему, будучи за пределами любого отрицания и утверждения.

Подобно тому, как существуют экстраверты и интроверты, существуют позитивисты и негативисты. Via affinnativa и via negativa — это два пути исследования реальности. Но если вы с самого начала примете одну из этих точек зрения, вы обречены на провал.

Настоящий исследователь приступает к изучению реальности безо всяких предубеждений, безо всякого a priori; в начале пути он ничему не верит и ничего не знает. Он не руководствуется ни верой ни безверием. Он не является ни негативистом ни позитивистом, ни экстравертом ни интровертом. Он просто говорит: «Я не знаю» — агнозия. Его отправная точка — состояние незнания, и лишь это позволяет ему в итоге прийти к знанию. Но он никогда не претендует на знание, ибо заявлять о своем знании означает заявлять о своем невежестве. Тот, кто говорит «я знаю», подразумевает под этим две вещи: «я есть» и «вне меня отдельно существует объект познания», и обе они ложны.

Когда вы говорите «я знаю», вы соглашаетесь с наличием трех вещей: познающего, познаваемого и знания, которое обозначает отношение между ними. Вы делите мир на три части, но он един. Не существует ни познающего, ни познаваемого, ни знания, либо познающий вместе с познаваемым и есть знание.

Дионисий говорит: «Запомни, бог пребывает за пределами отрицания и утверждения. Он просто есть. Все, что вы думаете о нем, плод вашего воображения. Если вы хотите познать то, что существует, отбросьте воображение. Истину невозможно познать силой воображения, ее можно познать только с помощью медитации».

Он называет медитацию агнозией. Это прекрасно: состояние молчаливого незнания.

Вот и благословенный Варфоломей утверждает, что истина божья велика и вместе с тем мала…

Дионисию приходится ссылаться на авторитетные источники, призывая на помощь авторитет церкви, чтобы уверить читателя в том, что он не пытается обнародовать свое личное мнение, а всего лишь следует традиции.

На Востоке так поступать было не принято. Каждый имел право говорить все, что вздумается, не обращаясь за поддержкой к прошлому. Будда никогда не говорил: «Мои слова верны, поскольку согласуются с Ведами».

Все, что я говорю, я говорю от своего имени. Если это совпадает с тем, что написано в каких-либо священных писаниях, что ж, тем лучше для них, если нет, тем для них хуже. Но я не привожу никаких доказательств. Я пережил нечто на собственном опыте, я сам этому свидетель, истина не нуждается в доказательствах.

Но на Западе ситуация была иной веками; от людей требовали подтверждений. Церковь не признавала свободы индивидуума. Это странно: ведь евреи убили Иисуса за то, что он говорил от своего имени. И христиане делают то же самое — они ни на йоту не приблизились к его пониманию.

Иисус утверждает свою личную истину. Он снова и снова повторяет: «Другие пророки говорят „делайте это", но я говорю вам нечто иное, в корне отличное от их речей». Он говорит от своего имени. Опыт всегда склонен выражать себя подобным образом. Запомните, это не авторитарность. Его слова весомы, потому что он знает, он сам это пережил. Но для христианской церкви такое проявление было недопустимым, поэтому Дионисий ссылается на авторитетные источники.

Он говорит:

…благословенный Варфоломей утверждает, что истина божья велика и вместе с тем мала…

Это правда. Она настолько велика, что становится неисчерпаемой. На эту тему можно говорить бесконечно и не исчерпать ее до конца. Будда говорил о ней сорок два года, но так и не высказал всего. Махавира говорил сорок лет, но тоже не высказал всего до конца. Это невозможно. Суть какого бы то ни было послания невозможно раскрыть целиком, так как истина необъятна. И вместе с тем она очень лаконична — настолько, что может уместиться на открытке или даже на еще меньшем клочке бумаги. Она настолько необъятна, что ее не выразить и миллионом слов, и вместе с тем так лаконична, что о ней может говорить и молчание.

…а в Евангелии говорится, что она величественна и обширна и в то же время немногословна. Это представляется мне удивительным прозрением, поскольку о превосходящей все причине всего сущего можно поведать как многословно, так и посредством немногих слов, и даже бессловесно…

Самым лучшим было бы обойтись вообще без слов, но где найти людей, которые способны понять молчание?

Один из наиболее значительных философов нашего времени Людвиг Витгенштейн пишет: «Не говорите того, что не может быть сказано». Он прав, поскольку говорить то, что не может быть сказано, опасно. Это обязательно окажется ложью, фальшивкой. Именно об этом и говорил Лао-Цзы: «Истину нельзя изречь. Как только вы ее изрекаете, вы ее искажаете». Однако Лао-Цзы все же ее высказал. Витгенштейн тоже поддался этому искушению.

В Упанишадах сказано: «Знающие молчат, говорят те, кто не знают». Но если это говорится в Упанишадах, то к какой категории прикажете отнести Упанишады? Сократ говорит: «Я знаю только то, что ничего не знаю». Но он знает это, и это знание содержит в себе все остальное.

Верно, что истина наилучшим образом передается в молчании, но кто ее сможет понять?

Есть одна прекрасная история о Махавире. Достигнув просветления, он неделю говорил без слов, но кто его услышал? Лишь немногие из богов, что явились увидеть чудо, свершившееся на Земле, лишь они смогли его понять. Но в этом не было особого смысла, поскольку они и так уже все знали. Поэтому они могли только кивать в ответ. Они могли только сказать: «Да, это так».

Тогда Махавире пришлось перейти на язык, который могли бы понять простые смертные. Но его речь была очень сконцентрированной — он был большим любителем афоризмов. Он ничего не растолковывал, не вдавался в разъяснения; он просто высказывал утверждения, не поясняя их. Поэтому его могли понять только немногие высокоразвитые люди, которые стали его ганадхарами, его переводчиками. Он обращался к этим одиннадцати человекам, а они затем шли и передавали его речь всем остальным.

В конце концов он решил, что это тоже неправильно, потому что его слова искажались сразу же после произнесения. Его молчание было куда прекрасней. Его слышали ганадхары, эти одиннадцать переводчиков, но каждый из них слышал его по-своему. И когда они передавали его слова широким массам, смысл утрачивался еще больше, поскольку они прибегали к их языку, а не к языку Махавиры. Когда же люди слушали их слова, то улавливали смысл, который в корне отличался от того, что в них вкладывал Махавира. Поэтому в конце концов ему пришлось говорить напрямую.

Все просветленные мастера предпочитали выражать свои мысли в молчании, но где те люди, которые были бы способны их понять? Мастерам приходилось переходить на человеческий язык и мало-помалу подготавливать людей к тому моменту, когда они смогут понять и молчание.

Это именно то, что я пытаюсь делать здесь. Я постоянно говорю с вами только для того, чтобы однажды вы смогли посидеть со мной в молчании. Ничего не будет сказано, ничего не будет услышано: все будет сказано, все будет услышано.

…ибо невыразим и непознаваем тот, кто возвышается за пределами бытия над всей природой. Открывается же он полностью лишь тем, кто, отвратившись от всего чистого и нечистого…

Дионисий применяет христианский жаргон для выражения величайших истин. Будда на его месте сказал бы просто: «Выйди за пределы добра и зла». То же самое говорю вам и я: моральность и аморальность — две совершенно обыкновенные вещи. Моим саньясинам предстоит превзойти и то, и другое. Придерживаться морали лучше, чем быть аморальным, но это несравнимо с выходом за пределы морали!

Того, кто придерживается морали, считают хорошим гражданином. Он не причиняет вреда людям или, по крайней мере, причиняет минимальный вред лишь в случае крайней необходимости. Аморальная личность вредит окружающим, не упуская случая причинить зло. Но и тот, и другой озабочены мнением других людей.

Религиозный человек забывает об окружающих и растворяется в своем внутреннем существе, в своем внутреннем пространстве. Когда вы в одиночестве погружаетесь внутрь себя, то о какой морали может идти речь? Этот вопрос возникает лишь при взаимодействии с другими людьми; он касается отношений. Но когда вы остаетесь совершенно одни, вы аморальны.

Но Дионисий не мог сказать об этом напрямую, поскольку христианская манера обращения насквозь проникнута морализаторством и пуританством: «Твори добро, будь добрым!» Христианство породило столько доброхотов, сколько не смогла породить ни одна другая религия, и они принесли людям неисчислимые бедствия. Эти доброхоты самые зловредные люди в мире. Их не интересует, хочешь ли ты, чтобы тебе делали добро. Они все равно его сделают и скажут при этом: «Мы это сделаем, это наш долг. Это наш долг, наша моральная обязанность. Это божья заповедь!» Так они постоянно навязывают окружающим свое представление о добре.

За двадцать лет путешествий по Индии я повидал всякое. Индийцы, особенно крестьяне, которые составляют восемьдесят процентов населения, вбили себе в голову, что служение святому есть высшая добродетель, заслуга, пунья, которая обязательно будет вознаграждена на небесах. Поэтому не остается ничего, кроме как прислуживать святому. При этом совершенно не важно, желает ли того сам святой! Зачастую мне приходилось силой выпроваживать людей из комнаты, потому что они во что бы то ни стало хотели мне служить. А «служение» в Индии проявляется в массаже стоп… Я говорил им, что хочу спать.

А они отвечали: «Ты можешь спать, но не можешь помешать нашему служению. Иначе как нам заслужить награду небес?»

Они навязывали мне свою компанию.

Охранники в моем ашраме не появились бы, если бы я в течение двадцати лет не подвергался бесконечному назойливому служению! «Служители» массировали меня, а я протестовал, говоря, что вообще не люблю массаж Но это никого не волновало, никто не придавал этому никакого значения. Кто-нибудь подсаживался посреди ночи в мое купе и начинал мне служить. Я крепко спал, а он будил меня со словами: «Вы можете отдыхать, но поезд простоит здесь всего час, и я не хочу упускать такую возможность». И мне приходилось терпеть эти муки целый час! Они вытворяли со мной все, что приходило им в голову.

В Раджастане меня навещала женщина, которой там поклонялись почти как святой, и тоже служила мне как святому. Но она делала это особым образом. Она приносила много плодов манго — когда приходило время сбора урожая, она являлась с полным ведром — и мне их навязывала. Не успевал я попробовать один плод, как он тотчас же передавался по кругу, поскольку каждый раз с ней приходило по меньшей мере пятьдесят последователей. Манго превращалось в прасад, становилось великим даром. Мне совали еще один плод, чтобы я превратил его в прасад, а затем третий… моя одежда промокала насквозь от сока манго. Но никому до меня не было никакого дела… они спешили выслужиться перед небесами.

И меня еще спрашивают, зачем нужна охрана! Вы не можете себе представить, что бы со мной случилось, если бы не она, — нечто невообразимое! За эти двадцать лет я так настрадался… В определенном смысле это пошло мне на пользу: так я смог избавиться от всей своей прошлой кармы! Но теперь она исчерпана, поэтому я больше не желаю, чтобы мне прислуживали.

Жизнь христиан полна мыслей о правильных и неправильных поступках, о том, что следует и чего не следует делать, о чистом и нечистом. И Дионисий хочет помочь им выйти за пределы этого, как Сосан: ни то, ни другое. Он говорит:

Открывается же он полностью лишь тем, кто, отвратившись от всего чистого и нечистого, отрекшись от покорения святых вершин…

Дело в том, что даже святые вершины покоряет не что иное, как эго. Те, кто становятся совершенно обыкновенными… Такова точка зрения дзэн-буддизма: быть никем, самым обычным человеком. Я точно так же описываю свою саньясу: быть никем. Но христианский святой — это не никто, это тот, кто взошел на вершину святости. Дионисий имеет в виду, что в этом случае проявляется тончайшая форма эго, которая гораздо опаснее неприкрытого эгоизма. Те, кто остановился и вышел за пределы…

…отрекшись от покорения святых вершин, оставив позади все божественные звуки и свет…

Запомните эти строки, потому что во время вашего путешествия внутрь вы услышите чудесную музыку, увидите волшебные огни. Вы даже представить себе не можете, сколько красоты скрыто в вашем внутреннем мире. Но не останавливайтесь на этом.

…и ангельские гласы…

Вы услышите голоса столь благозвучные, столь медоточивые, что поверите в то, что они принадлежат ангелам и самому богу. Но они исходят из вашего собственного ума. Последняя стратегия самозащиты ума заключается в том, чтобы создавать искомое, поставляя воображению пластиковые заменители реальных вещей, снабжать вас игрушками. Не позволяйте себе ими обманываться. Выйдите за пределы всего этого.

…вступает во мрак, где воистину пребывает тог, кто за пределами всего сущего.

Бог пребывает за пределами всякой чистоты и нечистоты, всего правильного и неправильного. Бог находится за пределами всего мыслимого. Это и понимает Дионисий под мраком. В темноте многое прекрасно. При свете дня вы можете отделить одно от другого, говоря: «Это красиво, а это безобразно. Это правильно, а это неправильно. Это мужчина, а это женщина». Но темнота скрывает все различия: вы больше не знаете, кто есть кто, что есть что. Мрак растворяет все различия, это состояние, при котором различия отсутствуют. Свет всегда поверхностен, а тьма глубока. Свет всегда преходящ, ведь он зависит от наличия определенного источника.

Даже Солнце однажды погаснет. Ученые предполагают, что это может случиться через четыре миллиона лет, потому что оно расходует свое топливо каждый день, двадцать четыре часа в сутки, и когда-нибудь оно иссякнет. Многие солнца умирали раньше, и наше Солнце тоже не вечно. Срок его жизни ограничен, так же как у свечи, которая мало-помалу горит и поутру гаснет.

Любой свет преходящ, а мрак вечен, потому что он не требует никакого топлива. Он просто есть. Он независим и беспричинен. Поэтому мрак обладает определенным символизмом, который очень близко передает реальное существование бога.

Ведь не напрасно же благословенный Моисей прежде всего получает повеление не только самому очиститься…

Не было никакой необходимости описывать все это. Мне жаль Дионисия. Я очень люблю этого человека, и, всякий раз перечитывая его слова, я удивляюсь… Должно быть, он родился на Западе по ошибке, поскольку душой принадлежал к Востоку. На Востоке он достиг бы полного расцвета. Тогда ему не пришлось бы скрываться. Теперь он упоминает Моисея. Он говорит, что сначала Моисею пришлось…

…не только самому очиститься, но и от неочищенных отдалиться, и только после полного очищения слышит он множество труб и видит множество огней, блистающих ясным и лучезарным сиянием. Затем оставил он народ свой и предстал перед избранными священниками, взойдя на высочайшую из святых вершин. Но и после этого общается он не лично с богом и созерцает не его самого, ибо он незрим, а только то место, где он пребывает.

Под прикрытием истории о Моисее он сообщает нечто крайне важное. Это смогут понять лишь люди, готовые впитывать истину. Он говорит, что он созерцает только то место, где он пребывает. Это место называется агнозией, состоянием незнания, светящейся темноты, которую Патанджали называет самадхи — полностью осознанный глубокий сон без сновидений.

По моему мнению, это означает, что все самое возвышенное и небесное из зримого и мыслимого, не более чем образы вещей, подчиненных тому, кто все превосходит. Посредством них открывается его присутствие, превосходящее всякое разумение, основанное на умопостигаемых высотах горных селений. И порой тот, кто освободился от видящего и отрешился от видимого, вступает в глубину поистине мистического мрака незнания, где он отбрасывает знание, приобретенное умом, припадая к незримому и неосязаемому — к самой сути того, кто пребывает за пределами всего сущего. Таким образом, после упразднения всякого знания он объединяется с лучшей частью себя — не с тварью, не с самим собой, не с другим, но с тем, кто недоступен внутреннему познанию; в совершенном неведении обретает он сверхразумное видение.

Ум — это знание, а медитация — незнание. Ум знает, а медитация переживает. Ум лишь знакомит, не давая ощутить вкус. Если вы хотите почувствовать вкус дао, вам необходимо путешествие к не-уму, к медитации, к агнозии.

Для этого вам потребуется невероятная осознанность, та, что поможет вам отделить себя от ума, от слов, от теорий, от философии, от теологии, от религий, от священников. Нужна невероятная осознанность, подобная острому мечу, рассекающему все путы и освобождающему.

Чтобы обозначить эту свободу, Дионисий прибегает к самому красивому слову, которое мне когда-либо приходилось слышать: агнозия. Будьте тихи и невежественны, как будто вас вообще не существует, как будто вы лишь глубокая пустота, ничто, и тайны вам откроются. Тогда бог сможет предстать перед вами обнаженным. Но если о боге вы уже что-то знаете, то никогда не сможете понять, каков он на самом деле.

Говорят, что слово «БОГ» обозначает сразу три слова. «Б» — это «то», «О» — «что», а «Г» — «есть». Бог — это кодовое слово. Само по себе оно ничего не значит, оно лишь указывает на то, что есть. Но чтобы узнать «то, что есть», вам придется войти в определенное состояние: состояние абсолютной пустоты. То, что Будда называет шуньятой, пустотой, Дионисий зовет агнозией. Я называю это состояние медитацией, но все эти слова отображают одно и то же.

Если вы достигли агнозии, вы нашли обитель бога, нашли храм, где он живет. И этот храм находится не где-то снаружи, а у вас внутри. Он — в самом центре вашего существа.

На сегодня достаточно.

 

Глава 5

Человек — изобретение жизни

Первый вопрос

Ошо,

Насколько логика соотносится с жизнью?

Логика совсем мала, жизнь безгранично велика. Логика утилитарна, ее изобрел человек. Жизнь не утилитарна и не является человеческим изобретением, наоборот, сам человек и есть изобретение жизни. Логика одномерна, жизнь многомерна. Но человека тысячелетиями воспитывали в той вере, что логика и жизнь — синонимы.

Такое воспитание убило всю радость человеческого сердца, уничтожив самое драгоценное в его существовании, оно отравило человеческую способность любить, потому что логика противоречит любви, противоречит блаженству, противоречит медитативности, противоречит божественности. Логика хороша на рынке: она строится на расчете, на математике. Логика годится для вещей, но не годится для людей.

Если вы хотите жить среди вещей, то одной логики будет достаточно, но такая жизнь немногого стоит. Когда вы живете среди людей, с людьми, одной логики недостаточно, в реальности вам придется отбросить всякую логику.

Общение с человеком означает общение с бесконечностью. Логика не может вместить в себя бесконечность. Влюбленность означает, что вы вступаете в пространство, где нет расчета, в пространство, не поддающееся измерениям, в пространство, которое нельзя нанести на карту. Логика вам скажет: «Ты сходишь с ума. Остановись, пока еще не слишком поздно!» Логика всегда возводит вокруг вас тюрьму. Конечно, она вас убеждает, что делает это для вашего же блага, во имя вашей защиты, безопасности и удобства. И в определенном смысле она дает вам какую-то безопасность; но в этой безопасности больше смерти, чем жизни.

Если вы хотите полной безопасности, то самым лучшим местом для вас будет могила: никакой опасности, никакого дискомфорта, никаких болезней, никаких трудностей, никаких бед и тревог — даже смерти! Раз вы умерли, вы мертвы — все кончено. Теперь вы можете навеки упокоиться. Поэтому на надгробных камнях пишут: «Покойся в мире». А чем еще можно заниматься в могиле?

Одна женщина поставила на могиле мужа мраморное надгробье. «Покойся в мире» — было написано на нем красивыми золотыми буквами. Через три дня, когда было вскрыто завещание, выяснилось, что муж ей ничего не оставил. Она помчалась на могилу и под золоченой надписью «Покойся в мире» дописала «Пока не пришла я!»

Жизнь опасна. Есть мужья, и есть жены, есть дети, и, вообще, чего только нет. Жизнь опасна, но потому-то она и красива, потому-то она и рискованна, потому-то она и вызывает возбуждение, экстаз. Логика делает все скучным и неинтересным: дважды два всегда четыре.

В жизни все иначе: дважды два иногда равняется трем, а иногда — пяти; на деле, четырех не получается никогда! В жизни никогда не получается четырех. Сегодня даже математики, геометры, логики начали осознавать этот феномен. Возник новый вид геометрии — неевклидова геометрия, которая полностью изменила статичный евклидов мир. В неевклидовой геометрии нет никакой логики. Удивительно, но Альберт Эйнштейн обнаружил, что она гораздо больше приблизила его к открытию теории относительности, чем логическая евклидова геометрия.

За два дня до смерти Альберт Эйнштейн сказал: «Отправляясь в путешествие по миру науки, я был уверен, что дважды два — четыре. Теперь я уже не могу с уверенностью этого сказать. Вся моя уверенность испарилась. Проникая в тайны бытия, я обнаруживал, что наша логика применима только к самым поверхностным его проявлениям. Чем глубже вы проникаете, тем более она неуместна». Последнее, что он сказал перед смертью: «Теперь жизнь кажется мне загадкой, и я чувствую, что в жизни есть нечто совершенно непознаваемое».

Логика признает две категории: известное и неизвестное. Неизвестное сегодня станет известным завтра. Известное сегодня было неизвестным вчера. Поэтому разница между известным и неизвестным невелика, они относятся к одной и той же категории. Логика не верит в непознаваемое, а непознаваемое и есть самое сердце жизни, самый пульс вселенной.

Я не противник логики. Пользуйтесь ею — это замечательная стратегия, когда дело касается вещей, рынка, поверхностного мира; но остерегайтесь применять ее к более глубоким слоям своей жизни и переживаний. Там она мешает.

Логика означает ум. Ум полезен для понимания объективного мира. Но он мешает вам понять субъективный мир, потому что субъективный мир находится за пределами ума. Своими глазами вы можете увидеть других, но вы не можете воспользоваться своими глазами, чтобы увидеть самого себя. Если вы хотите увидеть себя своими глазами, вам понадобится зеркало. Смотря в зеркало, вы создаете свое отражение — конечно, это не вы, — но вы можете увидеть свое отражение. Логика может видеть лишь отраженное великолепие существования, она не может видеть c;imo существование, ибо оно гораздо глубже любых логических формулировок.

Твой вопрос важен, очень важен.

Ты спрашиваешь: «Насколько логика адекватна жизни?»

Совсем ненамного — только на поверхности. Глубже логика становится не только неуместной, она становится смешной.

Молодой офицер с чрезмерным усердием старался выполнять воинский устав, что вызывало некоторые трудности.

В конце концов один добросердечный генерал отвел его в сторонку, чтобы поговорить с ним о «кадровых вопросах», и предложил ему воспринимать устав в качестве общего руководства, которому не требуется следовать буквально.

— А в каком пункте устава об этом сказано? — сразу же спросил офицер.

Есть люди, которые жертвуют духом во имя буквы. Мы называем их пандитами, учеными, сведущими людьми. Они живут согласно буквальному пониманию, они не умеют мыслить метафорически, поэтически. А жизнь гораздо метафоричнее, чем что бы то ни было. Эго поэзия — поэзия в чистом виде. Эго музыка — чистая музыка.

Один бедный англичанин, жена которого умерла во время родов, всю жизнь грудился, зарабатывая на обучение единственной дочери. Он откладывал гроши из своего скудного жалования, чтобы дать дочке приличное образование, и добился того, что она поступила в одну из самых лучших школ.

В конце года он отправился на вокзал ее встречать.

— Ну, что у тебя нового, дорогая? — спросил он.

— Папа, — ответила дочь. — Ты всегда мне доверял, поэтому я хочу тебе признаться: в прошлом семестре я потеряла «действенность».

— Не-е-ет! — в отчаянии воскликнул отец. — Я не верю своим ушам! Я стольким пожертвовал, чтобы ты поступила в лучшую в этой стране школу, а ты даже не можешь сообщить мне такую новость на правильном английском!

— Я упомянут в завещании? — с тревогой спрашивает племянник усопшего.

— Конечно, — отвечает юрист. — Вот здесь, в третьем параграфе, ваш дядя пишет: «Моей племяннице Саре я завещаю сто тысяч долларов, моей кузине Дженис — пятьдесят тысяч долларов, а моему племяннику Чарльзу, который всегда хотел знать, упомянут ли он в завещании, я передаю привет».

Однажды в дверь обедневшего английского лорда постучал кредитор. Дворецкий открыл дверь и объявил, что милорд принимает ровно в семь вечера.

В назначенное время кредитор снова постучал в дверь, но ему было сказано, что он опоздал, так как милорд уже не принимает посетителей.

— Что это значит? — закричал разгневанный кредитор. — Сейчас ведь семь часов вечера!

— Милорд принимает посетителей в семь ровно, сэр, — ответил дворецкий. — Ни минутой раньше, ни минутой позже!

Логика может сделать вас очень глупым. Без сомнения, это будет богато украшенная, отточенная, культурная глупость, и распознать эту глупость будет достаточно трудно. Жизнь гораздо шире, потому что логика может вместить в себя только один полюс. Так, например, логика признает или тьму, или свет, но не оба этих явления; логика признает или жизнь, или смерть, но никак не может допустить, что существует одновременно и то, и другое. Для нее это непостижимо. Тем не менее так оно и есть: жизнь это также и смерть. Свет это также и тьма.

Логика не может понять мысль Дионисия о светящейся тьме, для нее это просто безумие. Светящаяся тьма? Как тьма может светиться? Как она может быть прозрачной? Тьма должна быть темной, а свет — светлым. Логика верит в каталоги, в категории, но жизнь — это органическое единство. Все пронизывает все. Нет никаких категорий; жизнь течет не останавливаясь. Свет становится тьмой, тьма становится светом. Рождение становится смертью, смерть становится рождением. Любовь становится ненавистью, ненависть становится любовью. Дружба становится враждой, вражда становится дружбой.

Сейчас мы знаем, что мужчина может стать женщиной, а женщина — мужчиной. Это перестало быть невозможным по определению. Как электричество состоит из двух полюсов, положительного и отрицательного, так и все существование состоит из противоположностей. С логической точки зрения, они кажутся нам противоположностями; но если мы оставим логику в стороне, то они не противостоят, а дополняют друг друга: отрицательное не может существовать без положительного. Тогда как их можно называть противоположностями? Если для существования положительного необходимо отрицательное, если положительное есть обязательное условие для существования отрицательного, то они не противоположны, они взаимодополняемы.

В наши дни постепенно рождается совершенно иное видение, рассматривающее противоположности как взаимодополняющие силы. Аристотелева логика умирает, она угасает на смертном одре. В сущности, она уже мертва, только искусственное дыхание поддерживает в ней жизнь. Теория относительности нанесла ей решающий, смертельный удар. Теория относительности вышла за пределы логики. И физик впервые заговорил на языке мистиков — вот в чем красота Эйнштейна. Это одно из величайших событий нашей эпохи: физика заговорила тем самым языком, которым всегда говорили мистики.

Физика вплотную приблизилась к мистицизму; это начало синтеза, предвестие встречи. И синтез уже не за горами. Вскоре вы увидите — люди с ясными глазами могут различить это уже сейчас, — что логика больше не актуальна, потому что физика проникла глубже поверхностного, объективного мира. Теперь материи больше не существует. Вы видите материю, и по логике вещей она должна существовать; фактически, с точки зрения логики, материю опровергнуть нельзя.

Беркли, один из великих английских философов, отправился на утреннюю прогулку со своим другом доктором Джонсоном…

Беркли в западной философии почти равен Шанкарачарье. Шанкарачарья сказал, что мир есть иллюзия — не более чем вымысел, сон, — и состоит он не из вещей, а из мыслей. Но принято было считать, что мистики всегда говорят всякий бред! И Беркли утверждал то же самое: что мир это только сон.

Доктор Джонсон был очень прагматичным и очень практичным человеком, и, конечно же, очень поверхностным. Он не мог переспорить Беркли, поэтому он подобрал на обочине камень и бросил его Беркли в ногу. Беркли вскрикнул — из ноги потекла кровь.

Доктор Джонсон засмеялся и спросил:

— Ну, что вы теперь скажете? Реален этот камень или нет? Стоит ли так кричать, если этот камень всего лишь мысль? Как же это он смог вас поранить? И что это здесь так много крови? Неужели вас поранила мысль?

Беркли не смог ответить.

Их дружбе наступил конец, потому что так не спорят. Но Беркли не знал индийских мистиков. Зная что-нибудь о них, он бы дал вразумительный ответ доктору Джонсону. Беркли обогатил западную философию новой идеей; в Индии она была известна уже много веков.

Рассказывают, что однажды правитель велел задержать знаменитого индийского монаха Нагарджуну за то, что тот утверждал, будто ничего, вообще ничего не существует. Что существование — это чистейший сон.

Нагарджуна оставил Беркли и всех остальных далеко позади: он говорил, что мир есть сон, а поскольку сон иллюзорен, то как может быть истинным тот, кто его видит? Мир иллюзорен, это сон; тот, кто видит сон, тоже иллюзорен, поскольку иллюзорен его сон. Таким образом, не существует ничего: ни сна, ни видящего сон. Шанкарачарья по крайней мере признает истинность видящего сон; Беркли тоже признает истинность субъективного и мнимость объективного. Но у Нагарджуны все кажется гораздо более ясным. Если объективное иллюзорно, как тогда субъективное может быть истинным? Если видимое иллюзорно, где тогда доказательство истинности видящего? Если иллюзорно то, что мы знаем, как тогда может существовать тот, кто знает? На каких основаниях?

Нагарджуна был задержан правителем, который был весьма прагматичным человеком. Наверное, он был похож на доктора Джонсона; возможно, доктор Джонсон был очередным его перевоплощением. Он задержал Нагарджуну и выслушал его идеи. С ним было нелегко спорить, почти невозможно. Как доказать, что жизнь истинна?

Например, мы здесь сидим. Возможно, я просто вижу вас во сне, а вы — меня, или же и вы, и я одновременно видим сны. Но как доказать, что вы действительно там, а я действительно здесь, что я говорю с вами и вы меня слушаете? Возможно, это всего лишь игра воображения и ничего больше. Вы не раз видели меня во сне. Конечно же, я не вижу снов, поэтому я не вижу во сне вас. С меня вполне достаточно, что я вижу вас целый день; поэтому естественно, что я не вижу вас во сне. И потом, оранжевый — такой опасный цвет.

Правитель не мог спорить с Нагарджуной, но у него был бешеный слон. И он приказал привести ко дворцу бешеного слона. Получивший приказание человек спросил правителя, зачем ему слон. Правитель ответил:

— Нам нужно представить Нагарджуне доказательства. Посмотрим, что будет, когда бешеный слон за ним погонится, схватит его и швырнет на тридцать метров. Вот тогда мы и узнаем, мысль это или реальность!

Когда привели бешеного слона, Нагарджуна пустился бежать. Слон погнался за ним, и Нагарджуна закричал:

— Спасите! Спасите! Все, что я говорил, полная ложь. Простите меня!

Он кричал так отчаянно, что правитель его пожалел Он остановил бешеного слона и подозвал Нагарджуну. Весь в холодном поту Нагарджуна дрожал, его дыхание сбилось, и какое-то время он не мог вымолвить ни слова. И правитель тогда спросил:

— Ну, что ты думаешь теперь об этом слоне? Реален он, или это всего лишь сон?

Нагарджуна ответил:

— Сэр, этот слон — всего лишь сон.

Правитель воскликнул:

— Что? Тогда почему же ты так кричал и плакал, и умолял меня его унять?

Нагар, джуна сказал:

— Сэр, это тоже был сон. То, что вы остановили слона, тоже входило в сон. Вы можете снова его на меня пустить, и я вас уверяю, что я снова начну плакать и кричать. Но это ничего не доказывает, кроме того, что один сон рождает другой сон. Это не доказывает, что этот слон не сон. Просто один сон может породить другой сон — вот и все, что вы смогли доказать.

Мир так и существует: один сон влечет за собой другой сон.

Мистики всегда об этом говорили. А теперь и физика заявила о том же: материи не существует. Если вы спросите у физиков: «Что же тогда существует?» — они в ответ пожмут плечами. Они скажут: «Нечто — х, у, z. Мы называем их электронами, нейтронами, протонами, но это просто х, у, z — имена, данные неким сущностям, которых никто никогда не видел. И никто никогда их не увидит — мы не знаем, существуют они или нет. Если мы допускаем их существование, наши расчеты оказываются верными — вот все, что мы знаем. Если же мы их существование не учитываем, то наши расчеты усложняются. Таким образом, это гипотетические реальности».

Будда сказал, что бог это гипотетическая реальность, что «я» это тоже гипотетическая реальность.

С логической точки зрения, они нужны — нужно наличие «я» и «ты», но потребность в них логическая, не экзистенциальная. Тот, кто проник в субъективную реальность, знает, что все наши слова, вся наша логика, все гипотезы произвольны. Сейчас с этим соглашается даже физика. Теория относительности означает зарождение совершенно новой науки, начало объединения Востока и Запада.

Удивительно, но Махавира, двадцать четвертый джайнский тиртханкара, первым в истории заговорил о теории относительности — на двадцать пять столетий раньше, чем Альберт Эйнштейн. Конечно, Махавира говорил о теории относительности в связи с субъективным миром, а Эйнштейн переместил фокус того же видения в мир объективный. Но оба пришли к одинаковому выводу: жизнь не сводится к логике, она гораздо шире, неизмеримо шире.

Но пока вы не придете в глубоко медитативное состояние, вы не сможете жить этой потрясающе нелогичной жизнью — она сведет вас с ума. Если вы не медитативны, то не переходите границу мира логики, иначе вы сойдете с ума.

В английском языке есть два слова, очень красивых, полных глубокого смысла: breakdown (надрыв) и breakthrough (прорыв). Если вы не знакомы с медитацией, а ваша логика становится непригодной, тогда это — «надрыв». Если вы не знаете, как прийти к сердцу, а голова стала для вас абсолютно бесполезной, тогда это — «надрыв», вы сходите с ума. Но если вы знакомы с медитативностью, — а медитативность суть искусство превращения противоположного во взаимодополняющее, — тогда это — «прорыв»: вы вступаете в новый мир, обретаете новое видение, новую перспективу.

В каком-то смысле вы снова сумасшедший. Именно поэтому Иисуса и называли сумасшедшим. Франциск сам называл себя сумасшедшим — и с чисто практической точки зрения он и есть сумасшедший. Будда и Махавира… все они в каком-то смысле безумны. Они не нормальны так, как вы нормальны. Они либо ниже вас, либо выше; но одно можно сказать совершенно точно: они не находятся с вами наравне. Если они ниже вас, это — «надрыв». Если же они выше, это — «прорыв». Медитация — это искусство превращения безумия в природу будды. Медитация — это искусство, выводящее вас за пределы логики, не затрагивая вашей нормальности. Это величайшее из когда-либо совершенных открытий; и я не думаю, что когда-нибудь будет сделано открытие, которое сможет превзойти медитацию.

Второй вопрос

Ошо,

Часто я чувствовал воодушевление, которое казалось мне настоящей осознанностью. Но как только я начинал чувствовать себя сознательным, я сразу же видел свою неосознанность. Теперь мне все больше и больше начинает казаться, что осознанность — это состояние, которое следует только переживать, а не распознавать. Что вы можете сказать по этому поводу?

В состоянии настоящей осознанности нет ничего воодушевляющего. Оно не приносит никакого возбуждения, оно абсолютно спокойно. Оно ни горячо ни холодно. Вы живете в мире холода и скуки, поэтому ваш ум всегда ищет чего-то возбуждающего, воодушевляющего, возвышающего. Вы проводите жизнь в блужданиях по темным долинам, поэтому вы жаждете вершин, залитых солнцем вершин. Таково ваше желание, но это не природа самого сознания.

Сознание располагается ровно посередине. Оно не высоко и не низко, оно не долина и не пик, оно ни горячо ни холодно. Будда называл его маджхим пикая, срединным путем. Оно находится точно в центре; и именно в центре случается трансценденция. Сознание ни негативно ни позитивно, ни хорошо ни плохо, — нети-нети, ни то ни другое. Вы подходите к той тонкой границе, где все уравновешено. Вы не склоняетесь ни к одному ни к другому.

Подобным образом — точно посередине — идет канатоходец. Наклонившись влево, он упадет; наклонившись вправо, он упадет. Он ни правый ни левый — и те и другие обречены на падение. Он находится точно посередине.

Подобным образом устроен маятник. Маятник движется влево — до крайней точки слева, а затем доходит до крайней точки справа. Часы идут благодаря тому, что он перемещается между двумя этими крайностями. Возможно, вы не обращали на это внимания, но над этим стоит подумать: двигаясь вправо, маятник создает инерцию для последующего движения влево. Со стороны кажется, что он движется вправо; но на глубинном, скрытом уровне он создает инерцию движения влево. А двигаясь влево, он создает инерцию, чтобы отклониться вправо.

Так происходит и в жизни. Любя человека, вы набираете инерцию, чтобы его возненавидеть. Вот почему вы и любите, и ненавидите одного и того же человека — не двух разных. Современные исследователи обнаружили, что любовные отношения гораздо более сложны, чем считалось раньше. Они называют брак «интимной враждой» — интимной враждой! Два человека ссорятся чрезвычайно интимным образом.

Вы постоянно будете сталкиваться с этим явлением, наблюдая за влюбленными. Они отдаляются друг от друга подобно маятнику — в этом выражается вся их борьба. Каждую ночь они сражаются на подушках! На Востоке эти сражения не так популярны, так как восточные женщины пока еще не освоили искусство метания подушек; они несколько старомодны. Но на Западе стало почти обычным делом драться подушками перед тем, как заняться любовью: борьба создает энергию, высвобождает энергию. Сначала влюбленные должны подраться. Сражаясь, они все больше и больше отдаляются друг от друга. Они расходятся как можно дальше, чтобы достичь того расстояния, которое предшествовало их первой встрече, — это мини-развод; и, следуя за этим отдалением, снова начинается взаимное притяжение — новый медовый месяц в миниатюре. Влюбленные начинают сближаться.

И так все время: сближение, отдаление и новое сближение; требование собственного пространства и затем ощущение одиночества; поиск партнера, совместное существование, затем пресыщение друг другом… Мужчина не может жить без женщины, женщина не может жить без мужчины, но и вместе они жить тоже не могут! И так всю жизнь.

Осознанность означает остановку маятника посередине. Что произойдет, если вы остановите маятник? Часы перестанут идти. И это очень символично. Если вы сможете остановить свое сознание в середине, где не горячо и не холодно, где нет ни скуки ни возбуждения, то ваш ум остановится, потому что ум — это время, это ваши внутренние часы. И в то мгновение, когда ум останавливается, кто это заметит? Кто скажет: «Теперь я сознателен»? Если вы говорите: «Теперь я сознателен», значит, ум вернулся.

Именно это с тобой и происходит.

Ты говоришь: «Часто я чувствовал воодушевление, которое казалось мне настоящей осознанностью…»

Это не настоящая осознанность, это лишь мгновения приятного воодушевления. Но воодушевление вскоре сменяется замедлением, тебе приходится вернуться в исходное состояние.

Ты говоришь: «Но как только я начинал чувствовать себя сознательным, я сразу же видел свою неосознанность».

Это великое открытие, если только вы постараетесь понять. Почему так случается? Почему в тот самый момент, когда вы начинаете чувствовать себя сознательным, вы впадаете в бессознательность? Потому что чувство осознанности означает появление ума. Иначе некому было бы чувствовать, некому было бы замечать, некому было бы говорить: «Вот есть нечто», — никакого наклеивания ярлыков. Ум вернулся; ум всегда хочет вернуться, под любым предлогом.

Стоит только сказать: «Смотри-ка! Кажется, это настоящее сознание», — как ваш ум возвращается. Ум ни за что не упустит такую возможность. Он похлопает вас по спине и скажет: «Отлично! Ты это сделал. Ты пришел домой. Ты достиг просветления. Именно это Дионисий называет агнозией. Вот она, истинная агнозия!» Ум будет болтать еще и еще, и вы поймете, что потеряли сознательность. Вершины скрылись, солнце зашло, свет исчез. Вы снова оказались в охваченной тьмой долине.

Когда вы действительно сознательны, вы этого не замечаете. Вы не наклеиваете ярлыки — наклеивать ярлыки некому. Вы просто осознаете происходящее в данный момент в том или ином месте, и больше ничего. Но ум не покинет вас так просто; он будет вновь и вновь к вам возвращаться. Нужно осознать тонкие стратегии ума. Нужно видеть и наблюдать, как возвращается ум, а он это делает так, что обманет вас, если вы не будете предельно бдительны. Ум — великий политик.

Ум может жить только в бессознательности. Переход к сознательности равнозначен смерти ума, а умирать никому не хочется. Ум существует только в глубокой бессознательности. Чем глубже ваша бессознательность, тем больше пищи для вашего ума.

Мужчина приходит к врачу. Жена врача проводит его в кабинет, объясняя, что доктор вышел и скоро вернется. Предложив ему присесть, она пускается с ним флиртовать. Слово за слово… и вот она уже делает ему минет.

Вдруг раздается звук подъезжающей машины, и женщина в ужасе восклицает:

— Пустите меня — это мой муж!

— Нет, нет, пожалуйста! — умоляет мужчина. — Ради бога, еще несколько секунд!

Во входной двери поворачивается ключ.

— Пустите! Пустите! — кричит женщина.

— Нет, нет, молю вас! Еще несколько секунд!

Женщина отбивается изо всех сил; наконец, ей удается вырвать голову из его рук и убежать в соседнюю комнату.

Входит врач. Мужчина говорит:

— Доброе утро, доктор. Я услышал, как вы заходите в дом, и решил встретить вас без одежды, чтобы сберечь ваше время.

— Да, конечно, — отвечает врач, — и с серьгами в руках?!

Человек живет в бессознательном состоянии. Он живет, не зная зачем, не зная, где он и откуда пришел. Он просто действует, как робот. И если вы понаблюдаете за собой, вы удивитесь тому, как жили раньше, — вы жили почти как во сне.

За завтраком Джованни обращается к Марии:

— Любовь моя, я понимаю, что ты нервничаешь из-за предстоящих экзаменов на водительские права, но прошлой ночью ты зашла слишком далеко! Ты рычала, как мотор, и рукой переключала передачи на моем петушке!

Но именно так люди и живут всю свою жизнь, днем и ночью!

Хорошо, что ты понял, что «…осознанность — это состояние, которое следует не распознавать, а только переживать».

Но что ты будешь делать дальше? Скажешь себе: «Я не буду узнавать осознанность! Нет, это не она! Нет, это что-то другое! Нет, я не позволю снова себя обмануть»? И ум тут как тут! Он снова вернулся — естественно, через другую дверь.

Не пытайтесь узнавать и не пытайтесь отказываться от узнавания.

Ты говоришь: «Это состояние следует только переживать…»

Кто собирается его переживать? И что значит «только переживать»? Пытаясь его переживать — даже называя это «только переживать», — вы создаете разделение между собой и этим состоянием. А любое разделение между состоянием и вами позволяет вернуться уму.

Просто поймите все это и окончательно забудьте об узнавании, неузнавании, переживании и не-думании. Забудьте обо всем этом. Когда оно приходит, наслаждайтесь; когда оно уходит, наслаждайтесь. Когда оно приходит, проживайте его; когда его нет, проживайте его отсутствие. Не поднимайте шума вокруг его присутствия или отсутствия. Оставайтесь тихим, спокойным и собранным, как будто это вообще не имеет никакого значения.

Сознательны вы или нет, вы один и тот же. Если вы отдаете предпочтение сознательности, если вы говорите, что сознательность лучше бессознательности, тогда трудности неизбежны. Каждый раз, когда вы будете становиться сознательным, ваш ум исподволь будет за это цепляться, а цепляние само по себе удерживает ум. Ум живет за счет цепляния.

Вы должны научиться одному: проживать каждое мгновение таким, каково оно есть, не требуя его противоположности, не цепляясь за него, но и не отталкивая. Когда вы в мрачном расположении духа, отдайтесь ему целиком, не тревожьтесь из-за этого. Что плохого во мраке? Он по-своему красив: он такой бархатистый, в нем есть своя глубина. Живите им, любите его, наслаждайтесь им! Напитайтесь им как можно больше. Корни нуждаются в темноте, они не могут без нее расти. Поэтому позвольте своим корням ею напитаться. А на залитых солнцем вершинах позвольте расцвести своим цветам. Наслаждайтесь и ими. Цветы принадлежат вам в той же мере, что и корни, — ваше и то и другое.

Я из собственного опыта знаю, что жизнь нужно исчерпать целиком, все ее стороны. Да, включая даже самые темные ее стороны — они вносят свою лепту в богатство жизни.

Каждый раз, проводя разделение — «это хорошо, а это плохо», «это должно быть, а этого не должно быть», — вы создаете себе трудности. Жизнь — единое органическое целое. Спите ночью, просыпайтесь днем. Не желайте, чтобы ночь стала днем; не желайте, чтобы день стал ночью.

Ринзай прав, когда он говорит: «Когда я голоден, я ем, а когда я хочу спать, я засыпаю. В этом вся моя садхана, больше я ничего не делаю».

Именно это я и говорю своим саньясинам. Когда вы бессознательны, в этом нет ничего плохого; когда вы сознательны — в этом тоже нет ничего особенного. Приблизьте эти состояния друг к другу настолько, чтобы они до конца уравновесились, и ум исчезнет. Не нужно ничего узнавать, не нужно ничего превозносить, не нужно чувствовать ни эгоизм ни возвышение; не нужно этим кичиться.

И в тот миг, когда ум уходит навсегда, все становится богом, все становится божественным, все — блаженство, все — благословение.

Третий вопрос

Ошо,

У меня в жизни всего одна мечта: достичь физического бессмертия. Ты можешь помочь мне ее осуществить? Быстротечность жизни мне невыносима.

Медитируйте на три афоризма Мерфи.

Первый: «Если бы жизнь была ложем из роз, некоторые люди не были бы счастливы до тех пор, пока у них не началась аллергия».

Что плохого в том, что жизнь быстротечна? Представьте себе поцелуй с женщиной, который длится вечно… Только представьте себе это — вечный поцелуй! Бежать некуда. Чем плох поцелуй? Поцелуй должен быть быстротечным, лишь тогда он красив.

Я слышал рассказ о мусульманском правителе, жена которого влюбилась в раба. Правитель так разозлился, что захотел придумать такое наказание, какому не подвергался еще ни один смертный. Он спросил своих мудрых советников…

Один старик сказал:

— Сделай вот что: привяжи их к столбу на двадцать четыре часа и прикажи им заниматься любовью.

— Что? Какое же это наказание? — удивился правитель.

— Последуй моему совету, и сам увидишь, что будет, — ответил мудрец.

И действительно, наказание получилось невиданным. Влюбленным приказали раздеться, приковали к столбу и заставили заниматься любовью на виду у тысяч зевак. За двадцать четыре часа многое произошло; сутки длятся долго. От них стало дурно пахнуть, они испражнялись — ведь деваться некуда. Это было отвратительное зрелище, и тысячи людей смотрели… Через двадцать четыре часа их освободили, и, говорят, они разбежались в разные стороны и ни разу в жизни больше не виделись. Они были сыты друг другом!

Что плохого, если жизнь проходит? Святые вас отравили. Цветы должны быть недолговечными, если только они не сделаны из пластика. Жизнь прекрасна именно недолговечностью: вот она есть, а в следующий миг ее уже нет. В этом ее красота.

Вам нужны красивые мужчины и женщины из пластика? Они будут бессмертными. Рано или поздно наука доведет вас до этой беды: постепенно все органы тела один за другим можно будет заменить пластиковыми суррогатами. Вы будете жить, но в пластиковом теле; а пластик самый долговечный на свете материал. И ваши органы всегда можно будет заменить новыми. Если что-то случится с рукой, вы пойдете в мастерскую, в гараж, и вам ее тут же заменят. Захотелось сменить голову — вы идете на рынок, выбираете себе новую и меняете. Достаточно отвинтить несколько болтов, потом прикрепить новую голову — и все! Можно сделать и сердце из пластика. Кровь станет бесполезной, ее можно заменить искусственной. Все можно сделать искусственным.

Во многих отношениях это будет хорошо: тело не будет потеть — ведь никто никогда не слышал, чтобы пластик потел. Вам больше не будут нужны дезодоранты, мыло и прочая парфюмерия; и вы никогда не состаритесь — ведь пластик не стареет. Если что-то выйдет из строя — скажем, вы попадете в автокатастрофу или станете жертвой другого несчастного случая, — вам не придется жить с искалеченным телом. Любые органы всегда можно будет заменить, они будут продаваться повсюду.

Жизнь будет вечной, но будет ли она красивой? Будет ли она счастливой? Я так не думаю. Я люблю жизнь такой, какая она есть; поэтому, пожалуйста, не задавайте мне глупых вопросов. Я не вижу никакой необходимости в физическом бессмертии.

Бессмертна ваша душа! Вместо того чтобы искать физическое бессмертие, ищите душу. Но находятся глупцы, у которых не выходит из головы мысль о бессмертии.

Философия Шри Ауробиндо получила мировую известность по той простой причине, что он рассказывал ученикам о возможности физического бессмертия. Когда он умер, ученики не могли поверить в его смерть. Один из моих друзей, который присутствовал тогда в его ашраме, рассказал мне позднее, что смерть Шри Ауробиндо держали в тайне три дня, поскольку она казалась невероятной. Когда спросили Мать, она ответила: «Он в глубоком самадхи. Это не смерть. Как он может умереть? Он физически бессмертен». Но через три дня, когда у тела появился запах, его пришлось похоронить.

Тогда они стали верить в бессмертие Матери. Однажды и Мать умерла. Теперь эти идиоты верят, что они оба отправились в иной мир за новыми тайнами и скоро придут, скоро вернутся. Они надеются, что их учителя вернутся назад с тайной о вечной жизни!

Достаточно того, что душа бессмертна. Нет никакой необходимости в бессмертии тела. В сущности, семидесяти лет жизни достаточно, чтобы насладиться; достаточно, чтобы пострадать; достаточно, чтобы обрести понимание; достаточно, чтобы его потерять. Семидесяти лет достаточно для чего угодно. И если вы будете всецело отдаваться тому, что вы делаете, за семьдесят лет вы сможете понять всю абсурдность телесного бытия. Вы не станете просить о бессмертном теле, вы спросите, как избавиться от всей этой канители с многократным рождением и умиранием, как избавиться от колеса жизни и смерти.

Второй афоризм Мерфи: «К бессмертию стремятся миллионы людей, не знающих, куда себя деть дождливым воскресным днем».

А вы меня спрашиваете: «Ошо, ты можешь помочь мне ее осуществить?»

Третье высказывание Мерфи гласит: «Наилучший способ заставить свои мечты сбыться — это проснуться».

Четвертый вопрос

Ошо,

Как мог Дионисий, просветленный, быть епископом в культивирующей чувство вины организации? Как ему удавалось без душевной раздвоенности, не идя на компромисс, носить маску перед людьми — например, когда ему приходилось исполнять глупые приказы своего архиепископа?

Нужно понять одно важное правило: просветленный становится идеальным актером! Он не деятель, он просто актер. Он ничего не делает, но великолепно играет свою роль. Вся жизнь для него не более чем спектакль, поэтому нет и речи о компромиссе, разделении, раздвоенности, шизофрении, когда говоришь одно, а делаешь другое. Он остается неделимым, потому что жизнь для него становится игривой; просветленный перестает быть серьезным.

Ты слишком серьезно к этому относишься — отсюда и вопрос. Он вызван твоей серьезностью. Ты не знаешь, что такое игривость.

Просветленный может быть абсолютно игривым в любой ситуации; ни одна ситуация не может его смутить. Он может быть членом организации, культивирующей чувство вины, но он не будет поощрять это чувство и не будет содействовать развитию этой организации; более того, он будет саботировать ее работу изнутри. Этим и занимался Дионисий, и ему это прекрасно удавалось: он саботировал всю христианскую глупость — изнутри.

Существует два пути: либо вы боретесь извне, либо изнутри. И, по-моему, Дионисий выбрал верный путь. Если бы Иисус избрал этот же путь, ему бы удалось полностью разрушить религию евреев, но поскольку он боролся извне, он не смог изменить иудейскую традицию. Конечно, он смог убедить нескольких людей: он помог некоторым из них выйти из рядов этой организации.

Дионисий не серьезен. Ни один из просветленных не серьезен и не может таким быть.

Говорят, что, достигнув просветления, Бодхидхарма начал смеяться и не останавливался несколько дней. В конце концов, его спросили: «Что с тобой? Ты сошел с ума? Перестань смеяться!»

Он ответил: «Очень трудно перестать смеяться, потому что теперь я понимаю, как все это нелепо!»

«Что нелепо?» — спросили люди.

Вы удивитесь, узнав его ответ. Он сказал: «Нелепо пытаться достичь просветления, потому что каждый рождается просветленным! С самого начала мы просветленные, но все время пытаемся этого достичь. Вот что нелепо».

Пытаться достичь того, что у нас уже есть, — самое абсурдное занятое в мире. Как вы можете этого достичь? Если вам это не удается, то не потому, что просветления достичь трудно, а потому, что оно у вас уже есть. Вы обречены на провал. Рано или поздно, потерпев много раз неудачу, вы поймете, в чем тут дело. Все зависит от вашей твердолобости. Если вы очень твердолобы, это может занять многие жизни, если не очень, это окажется проще. Тогда вы сможете довольно скоро увидеть: «Я уже совершенен» — и откажетесь от всех усилий им стать.

После этого человек начинает наслаждаться жизнью, где бы он ни был, кем бы он ни был. Если он был сапожником, он остается сапожником. Якоб Беме чинил обувь и продолжал чинить обувь. Кабир был ткачом и остался ткачом. Гора был горшечником и остался горшечником. Райдас был сапожником и остался сапожником.

Так уж вышло, что Дионисий был епископом.

Мерфи пишет: «Никогда не поклоняйся авторитетам, но всегда снимай перед ними шляпу».

Этим он и занимался всю свою жизнь.

В Москве проводилось собеседование с кандидатами на правительственную должность. Каждому из них задавали вопрос: «Сколько будет дважды два?» И все отвечали: «Четыре!»

А один из кандидатов ответил: «А сколько вам нужно?»

Он и получил должность.

Я бы назвал такого человека просветленным! Жить в России и говорить, что дважды два — четыре, это глупость, глупость чистой воды. Должно быть, этот человек был просветленным. Я не знаю его имени, и это неважно. Он сказал: «А сколько вам нужно? Какая разница? Я готов играть по вашим правилам. Игра есть игра. Вы устанавливаете правила, а я играю!»

Ты говоришь: «…ему приходилось выполнять глупые приказы своего архиепископа».

Конечно, он осознавал их глупость и все же их исполнял.

Группа ковбоев сидит вокруг костерка в ожидании обеда. Повар, грязный, небритый коротышка, берет в руки ложку и произносит:

— Первый из вас, кто начнет возникать по поводу жрачки, будет завтра сам ее готовить!

Он разливает по тарелкам свою бурду, и ковбои молча приступают к еде.

— Боже мой, на вкус так это просто дерьмо! — воскликнул было один из едоков, но тут же вспомнил об угрозе повара. — Но это дерьмо просто превосходно!

— Вы когда-нибудь отклонялись от партийной линии? — спрашивает чиновник у члена партии.

Отвечающий белеет от страха и горячо протестует:

— Нет, нет и еще раз нет! Я всегда отклонялся вместе с линией партии!

Просветленный становится актером. Я не думаю, что Дионисий испытывал какие-то затруднения, скорее всего, он наслаждался этим театром.

Два солдата армии ГДР охраняют Берлинскую стену.

— Что ты думаешь о нашем политическом строе? — спрашивает первый.

— То же, что и ты!

— В таком случае мне придется тебя арестовать!

Наверное, ему было немного трудно, мне понятно это. Легче оставаться свободным, как я: свободным от любых религий, свободным от любых политических идеологий, свободным от любого рода философий. Мне совершенно не нужно волноваться о том, чтобы приспосабливаться к каким-либо априорным идеям, мне не нужно согласовывать свои взгляды со взглядами других. Мне легче.

Почему я выбрал этот путь? Причина в том, что у меня не очень хорошая память. Я не помню, что говорил вам вчера, и не могу быть последовательным — для этого нужна хорошая память. Чтобы врать, нужна хорошая память, а у меня ее нет, и я постоянно все забываю. Но меня это не беспокоит, потому что я совершенно не заинтересован в последовательности. Противоречивость — одно из свойств моего послания, потому что, если вы хотите превратить полярные противоположности во взаимодополняющие элементы, вам придется принять противоречия.

Дионисий выбрал трудное занятое. Ему все время приходилось помнить, что такое христианская идеология, что говорят догматические богословы, что говорится в Символе Веры, что написано в Библии, что говорили все остальные святые. Он выбрал действительно трудный путь, но, должно быть, этот путь нравился Дионисию, ведь никто не принуждал его оставаться епископом. Он мог бы отказаться от этой деятельности.

Но одно можно сказать определенно: внутри он не был разделен.

Ты спрашиваешь: «Возможно ли, чтобы Дионисий, просветленная личность, согласился быть епископом в организации, которая культивирует чувство вины?»

Он хорошо с этим справлялся.

«Как ему удавалось без душевной раздвоенности носить маску перед людьми?»

Если вы знаете, что играете роль, то это не трудно. Трудности возникают, как только вы начинаете идентифицировать себя со своей маской. Если вы играете роль, то вы просто играете, это только маска. Вы не она; вы — свидетель. Вы наблюдаете за собой так же, как и за другими актерами.

Вот что я предлагаю каждому: если вы находитесь в мире игры — я знаю, что среди вас есть актеры, — если вы актер, играйте на сцене так, как будто это настоящая жизнь, и вы станете непревзойденным актером. А если вы находитесь в жизни, живите так, как будто вы актер, и вам не будет равных среди живущих.

Возможно, Дионисий временами кричал, иногда ему хотелось бунтовать, но он делал это не публично.

Покупатель заходит в зоомагазин и говорит:

— Мне нужна самка попугая.

— У нас есть только эта, — отвечает владелец магазина, показывая на попугая заурядной наружности.

— Сколько она стоит? — спрашивает покупатель.

— Всего пятьдесят долларов, сэр.

— Что?! Все остальные птицы стоят в два раза дешевле. Почему эта маленькая птичка такая дорогая?

— Это единственная самка попугая, которая несет квадратные яйца, — произносит владелец.

— Квадратные яйца? Вот это да! Но на самом деле меня больше интересует попугай, который умеет говорить.

— Как же, — отвечает владелец. — Она еще и говорит. Совсем немного, правда, но говорит.

— И что же она говорит?

— Время от времени она говорит «Ой!»

Должно быть, Дионисий время от времени тоже говорил «Ой!», потому что нес квадратные яйца! Но, вероятно, ему это нравилось. Никто не заставлял его быть епископом, он сам выбрал эту работу.

Поэтому, пожалуйста, не тревожьтесь о нем. Он прожил замечательно красивую жизнь, он умер замечательно красивой смертью и оставил после себя прекрасный труд. И я не думаю, что в какой-нибудь другой ситуации он был бы более счастлив. Он великолепно сыграл свою роль. Не беспокойтесь о нем, беспокойтесь лучше о себе.

Женщина приходит к психиатру и рассказывает о своей проблеме.

— Помогите моему мужу. У него галлюцинации: он думает, что он лифт!

— Пришлите его ко мне, — отвечает психиатр, — и я попытаюсь привести его в порядок.

— Ну что вы, это невозможно, — отвечает посетительница. — Он скоростной лифт. Он не останавливается на вашем этаже!

В лечении нуждается жена, а не муж, но она беспокоится о муже!

Пожалуйста, не беспокойтесь о других. У вас самих достаточно причин для беспокойства. Но люди пытаются волноваться за других; так они отвлекаются от своих собственных тревог. Это способ опьянить себя великими проблемами.

Какое вам дело до Дионисия? Никакого: вы с ним никак не связаны. Или вы думаете, что вас с этим беднягой связывает кровное родство? Он был католическим епископом и женат никогда не был, разве что оставил пару-тройку незаконнорожденных детей! Я не знаю… Не беспокойтесь о нем, беспокойтесь лучше о себе. Относитесь к жизни легко, любовно, игриво, несерьезно. Серьезность — это болезнь, величайший душевный недуг, а игривость — признак превосходного здоровья.

Пятый вопрос

Последний вопрос… серия очень серьезных вопросов.

Ошо,

Как бы вы назвали индийца с половиной мозга?

Счастливчиком!

Шестой вопрос

Ошо,

Как занять индийца на весь день?

Дайте ему бумажку, на каждой стороне которой написано: «Смотри на обороте».

Седьмой вопрос

Ошо,

Почему индийцы все время прогуливаются группами по трое?

Обычно один из них умеет читать, другой — писать, а третьему просто нравится компания интеллектуалов.

Восьмой вопрос

Ошо,

Что находится у индийца в черепной коробке?

Клочок бумаги с надписью: «Мозг».

Девятый вопрос

Ошо,

Каковы три характерные составные части всех индийских правительственных программ?

Начало — посредственность — бесконечность.

Десятый вопрос

Ошо,

Как заставить индийца рассмеяться в понедельник?

Рассказать ему в пятницу анекдот.

Достаточно на сегодня.

 

Глава 6

Быть или не быть

Первый вопрос

Ошо,

В чем разница между индивидуальностью и обычным упрямством?

Разница огромна, между ними просто нет абсолютно ничего общего. Необходимо выяснить два вопроса: во-первых, что такое личность, и во-вторых, что такое индивидуальность.

Как правило, мы вообще лишены индивидуальности. Именно это и имел в виду Гурджиев, говоря, что очень нелегко найти человека, у которого есть душа. Он первым из просветленных мастеров выразил эту мысль с такой ясностью. Махавира, Будда, Кришна и Христос — все они говорили так, что создавалось впечатление, будто душой наделен каждый человек. У каждого человека есть эго, но нет души, и эго для души не мост, а барьер.

Личность находится на периферии вашего существа, не в центре. Слово personality (личность. — Примеч. пер.) происходит от латинского слова persona. Актеры греческого театра носили маски, они говорили через маски. Sona означает звук, a persona — звук, проходящий через маску. Вы не видите человека по-настоящему, вы не можете разглядеть его истинное лицо. Вы видите только маску, нечто поддельное, нечто искусственное, изобретенное.

Когда рождается ребенок, мы начинаем формировать в нем личность, давая ему образование, внушая определенные религиозные взгляды, прививая какую-то философию, политическую идеологию. Мало-помалу, кирпичик за кирпичиком, мы возводим вокруг него целое здание, пленником которого он становится — до такой степени, что начинает отождествлять самого себя с этим созданным другими сооружением. Он даже не чувствует себя в плену.

Обнаружить себя в этом плену значит совершить великое открытие: теперь человек будет стремиться к освобождению. Кем бы вы ни были, вы созданы вашим окружением. Вас толкали и тянули в разные стороны, вам придавали определенную форму. Она не имеет отношения к вашему подлинному существу; это что-то вам навязанное, нарисованное. Но вы очень хорошо знакомы с этой формой. Вы знакомы с ней так давно, что уже не помните, что вы были какими-то другими. Но вы именно другие — вы не эти навязанные вам личности.

Личность и индивидуальность путают во всем мире. На днях один саньясин написал мне письмо: «Ошо, мне кажется, что у меня сильная индивидуальность, и я не могу сдаться коммуне. Скорее всего, я не смогу стать частью коммуны. Я хочу, чтобы у меня была своя собственная кухня». Он считает, что у него сильная индивидуальность, на самом деле у него нет никакой индивидуальности — пока еще нет.

Когда вы приходите ко мне, у вас есть только личность. И я занимаюсь абсолютно неблагодарным делом: мне приходится разрушать вашу личность, потому что это единственный способ помочь вам открыть в себе индивидуальность. Индивидуальность — ваше подлинное лицо: таким вас хотел видеть бог, таким он вас создал. Ваша индивидуальность отмечена подписью бога, тогда как личность — всего лишь социальное явление. Поэтому существуют христианские личности, индуистские личности, мусульманские личности и прочие.

Индивидуальность есть просто индивидуальность: ни христианская, ни индуистская, ни мусульманская, ни католическая, ни коммунистическая, ни западная, ни восточная. По сути, она не бывает ни женской, ни мужской. Только личность подразделяется на все эти аспекты и категории.

Этот же саньясин написал: «Я чувствую в себе сильную индивидуальность». Индивидуальность не может быть сильной, она очень хрупкая, нежная — как роза. Конечно, при всей своей хрупкости роза наделена немалой силой. Она может бесстрашно танцевать под порывами ветра, под струями дождя. Она бесстрашна, но не крепка в том смысле, в каком крепка сталь.

Будда силен не так, как Иосиф Сталин. Само слово «Сталин» происходит от слова «сталь». Это его не настоящая фамилия; так его прозвали из-за его стальной воли. Будда сделан не из стали, он состоит из очень хрупких элементов: радуги, лотоса, цветочного аромата. Он очень женственный — не в смысле пола, а в смысле уязвимости, восприимчивости, предельной открытости для существования.

Упрямый человек обычно бывает сильной личностью.

Ты спрашиваешь: «В чем разница между индивидуальностью и обычным упрямством?»

Личность всегда упряма, индивидуальность — никогда. Личности приходится быть упрямой из-за своей фальши. Без упрямства она вообще не сможет существовать. Ей нужна постоянная поддержка, она без конца сражается. Внутри личности нет ничего, кроме эго, «я», жадности, гнева и насилия, потому что глубоко в душе вы чувствуете трепет, страх смерти. В глубине души вы в себе не уверены, Вот личность и пытается доказать свое превосходство.

Запомните одно: если личность чем-то хвалится, значит, в реальности все наоборот. Если внутри вы чувствуете себя недостаточно умным, ваша личность будет создавать видимость ума. Если вы чувствуете внутри себя недостаток любви, ваша личность начнет сладко улыбаться и излучать любовь — и не для того, чтобы обмануть других; на самом деле вы хотите обмануть самого себя. Вы хотите забыть о том, что вам недостает любви. Если вы ощущаете внутреннюю пустоту, то ваша личность начнет накапливать имущество, собирать тысячу и одну вещь.

Александр Великий, Наполеон, Адольф Гитлер — все они жили только на уровне личности и были очень упрямы. Таким людям приходится проявлять упрямство, так как они знают: если они не будут упрямыми, если они не будут постоянно сражаться, личность исчезнет, потому что она фальшива. Личность не реальна, она сфабрикована умом; поэтому ум должен искать для нее все новые и новые подпорки.

Но индивидуальность — состояние не-ума — лишена эго, лишена «я». У нее нет амбиций, нет желаний, потому что, даже просто оставаясь самой собой, она уже полностью осуществлена. Ей не нужно бороться за существование, она экзистенциальна. Ее нельзя уничтожить, она не поддается разрушению; но она не сильна, напротив, она очень женственна и хрупка, всегда восприимчива и никогда не агрессивна. Она никогда не кичится собой, ей это не нужно, потому что она не страдает от комплекса неполноценности. И ощущение собственного превосходства здесь ни при чем! Превосходство и неполноценность — две стороны одной медали.

Настоящий человек, подлинное существо, индивидуальность не чувствует себя ниже или выше других. Он просто остается самим собой. Он никогда не сравнивает себя с другими — идея сравнения вообще не приходит ему в голову; он знает, что каждый человек уникален.

Слово «индивидуальность» (individuality) тоже важно. Оно означает нечто неделимое (indivisible), то, что нельзя поделить на части. Индивидуальность органична Личность подобна лоскутному одеялу — лоскуток отсюда, лоскуток оттуда. Вы постоянно копите лоскутки и всегда боитесь, что их у вас могут отобрать.

Кто-то вам говорит: «Ой, какой вы красивый!» Теперь вы зависите от этого человека, потому что он в любой момент может отказаться от своих слов. Он может не только отказаться от них, он может еще и сказать: «Фу, какой вы уродец!» И что тогда? Вы должны поддерживать его хорошее мнение о вас, и для того, чтобы удержать его похвалу, вам придется пойти на компромисс. Вам придется все время его уговаривать, ублажать, чтобы он продолжал говорить о том, что вы великолепны.

В одной из своих книг Дейл Карнеги предлагает супругам, особенно мужьям, при каждом удобном случае повторять своим женам: «Я тебя люблю. Ты для меня дороже всего на свете. И нет тебя красивей». По его мнению, неважно, чувствует ли муж это на самом деле или нет; тут все дело в повторении.

Жена должна отвечать тем же: «Ты — самый лучший мужчина. Ты мой несравненный. Ты — мой бог. Я буду всегда тебе верна, до конца своих дней и даже после смерти». Неважно, чувствует ли она это на самом деле. Вы даже можете чувствовать: «Я в жизни своей не видела такого глупого, мерзкого и хитрого ничтожества!» Продолжайте это чувствовать, но никогда не говорите об этом вслух, потому что люди живут в мире слов, — личности живут в мире слов.

Я спросил одну женщину… я знал ее мужа — он все время сидел в библиотеке. Я ее спросил:

— Ваш муж — книжный червь?

— Нет, просто обыкновенный червяк! — ответила она.

Но нет, не стоит говорить такие вещи мужу!

Дейл Карнеги стал пророком всего американского образа жизни. В Америке книга Дейла Карнеги «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей» в списке бестселлеров стоит на втором месте после Библии. Секрет книги прост: неустанно подкармливайте эго окружающих, и вам удастся их завоевать; они станут вашими друзьями. Вы можете убедить их даже умереть ради вас, потому что они нуждаются только в одном — в поддержке их личности, и поддержка должна поступать изо всех источников. Их должен поддерживать священник, их должна поддерживать система образования, их должна поддерживать социальная система. И если обычным способом это сделать не удается — ведь не все могут рассчитывать на пост президента или премьер-министра, — вы начинаете создавать свои собственные маленькие клубы: Ротари-клуб, Клуб Львов. Пойдите в этот Клуб Львов и посмотрите, сколько там овец, которые хотят, чтобы их считали львами!

Однажды я отправился на заседание Клуба Львов в Пуне — с тех пор прошло, наверное, лет пятнадцать — и начал реветь и рычать, полагая, что нахожусь среди львов. Тогда я жил у одной моей саньясинки. Когда мы вернулись домой, она сказала: «Ты был там единственным львом, все остальные были овцами!» — так они испугались. Они были просто потрясены, потому что в моем присутствии они не могли притворяться.

Во всем мире есть Ротари-клубы. Они называются так потому, что президент клуба избирается по принципу ротации. Таким образом у каждого из членов клуба есть шанс стать президентом; нужно только подождать. Рано или поздно… сначала вы станете вице-президентом, затем президентом, затем управляющим и так далее. Это довольна хитрая стратегия, направленная на то, чтобы каждый из членов клуба смог исполнить все свои тщеславные желания. Кроме того, существуют еще комитеты и председатели комитетов… И совершенно никакой работы!

Я бывал во многих Ротари-клубах по всей стране и видел на столах президентов плакаты со словами «Мы служим». Я никогда не замечал, чтобы они кому-то служили, наверное, они служат друг другу. И они действительно служат друг другу, одна личность служит другой. Между ними действует молчаливое соглашение: «Я помогу твоему эго, а ты поможешь моему».

А еще есть церкви и религии, но… вы замечали? Ни одна религия не избежала раскола. Почему? Что случилось?

В тот день, когда умер Будда, буддисты разделились на тридцать шесть сект. Почему? Пока Будда был жив, эти люди составляли единое целое, но сразу же после его смерти они начали ссориться, будто только ждали, когда он умрет. Среди них, должно быть, было много эгоистов, желающих руководить, но как руководить при живом Будде? Вероятно, они ждали своего часа.

Сразу же после смерти Будды… его тело еще догорало на кремационном костре, а они уже пустились в политические игры: «Кто же станет его преемником?» И поскольку претендентов набралось тридцать шесть, буддизм разделился на тридцать шесть сект.

Христианство тоже не смогло сохранить единство. После смерти Христа появилось множество сект и под-сект; а самое серьезное разделение произошло из-за Лютера. Лютер был одним из самых больших эгоистов в мире. Не имея никакого отношения ни к Христу, ни к христианству, он постоянно боролся с папой. Папа был таким же эгоистом, и Лютер отказался подчиниться его эго. Он создал секту христиан-протестантов.

То же самое произошло и с джайнизмом, и с исламом, и в еще большей степени с индуизмом. Индийцы по духу своему очень склонны к ссорам. Я думаю, что подобной склонности к ссорам нет ни в одной другой стране. Причина в том, что индийцы не дерутся физически, так что вся их борьба переносится в интеллектуальную сферу; должна же она найти какой-то выход. У индийцев сейчас столько сект, подсект и под-подсект, что практически невозможно понять, сколько же религий они исповедуют. Их так много — совершенно невероятное количество. И это относится не только к религии, но и ко всему, что делают индийцы.

Индия никогда не была единой нацией, потому что индийский ум всегда ссорится и воюет. Во времена Будды на месте одной Индии было две тысячи Индий, потому что существовало две тысячи царств — крохотных царств, каждое из которых добивалось превосходства над всеми остальными. Эта болезнь так глубоко проникла в кровь индийцев, что повлияла на все сферы деятельности и даже на политику. Сейчас у нас в Конгрессе столько партий… и не только в Конгрессе — это еще можно бы было понять; в Индии насчитывается столько коммунистических партий, что в это трудно поверить. Ни в одной другой стране мира нет такого количества коммунистических партий. Даже коммунистическая партия — по своей антирелигиозной, атеистической направленности абсолютно не свойственное Индии явление, — даже коммунистическая партия в Индии не одна. Множество коммунистических партий ссорятся, без конца воюют. От старого индийского духа так просто не избавиться. Вы можете стать коммунистом, но, по сути, вы все равно будете продолжать свои старые фокусы.

И всему виной личность, которая говорит: «Мое эго должно быть лучшим».

В Индии живет множество джагатгуру/джагатгуру переводится как «учитель мира». Как можно стать учителем мира, не спросив согласия самого мира? И учителей мира так много! В мире может быть лишь один учитель; и одного учителя будет достаточно, поскольку мир всего один. Путешествуя, я встречал огромное количество учителей мира — просто удивительно: сколько же учителей мира на один мир?

В одной деревне ко мне привели человека, представив его как учителя мира, джагатгуру.

Я спросил у него:

— Сколько же у вас последователей?

Кажется, он немного смутился. Приведший его человек сказал:

— Его философия так глубока, так трудна для понимания, что я его единственный ученик.

Я ответил этому ученику:

— Не смущайтесь. Сделайте вот что. Джагатгуру означает учитель мира: «джагат» — это «мир», а «гуру» — «учитель». Просто смените имя: назовитесь Джагатом, «миром». А он будет вашим гуру — джагатгуру, учителем Джагата — и никаких проблем! Тогда вам не из-за чего будет смущаться; ведь он гуру Джагата!

Если вы — личность, то вы всегда зависите от других. Из-за этой зависимости вы становитесь пленниками, из-за этой зависимости вам приходится проявлять упрямство. В противном случае другие вас полностью поработят; они станут относиться к вам как к вещи. Вы должны быть упрямы, вы должны сражаться, вы должны бороться за выживание.

Индивидуальность никогда не бывает упрямой. Индивидуальность текуча, очень текуча — словно река, несущая воды к океану. У нее нет заранее установленного маршрута, нет априорных идей о направлении движения, нет планов. Она приспосабливается к ситуации, она прекрасно адаптируется.

А личность адаптируется не так хорошо, ей всегда приходится быть начеку. Она не текуча, она очень тверда, Она больше похожа на лед, чем на воду. И еще личность фальшива. Она не может принести вам никакой радости, не может сделать вашу жизнь праздником, не может позволить вам ощутить вкус божественного. Это человеческое изобретение, это структура, созданная человеком. Личность порождает ощущение внутренней пустоты и бессмысленности, из-за нее вы чувствуете себя несчастным.

Индивидуальность придает жизни смысл. Она превращает вашу жизнь в прекрасную песнь, и это уже не ваша песнь — это песнь бога. Индивидуальность божественна. Вы просто полый бамбук: вы становитесь флейтой в устах бога или в устах всего существования. И тогда вы позволяете случиться всему, что существованию угодно; вы пребываете в состоянии позволения.

Наш саньясин глубоко заблуждается, думая, что у него есть индивидуальность; просто у него очень сильное эго. Так бывает: когда ко мне приходят люди, и я вижу в них сильное эго, то первым делом я начинаю его накачивать, раздувать; их эго растет, раздувается все больше и больше, как огромный воздушный шар, чтобы они могли видеть, чтобы другие тоже могли видеть… Именно это я сделал и с этим саньясином.

Он был очень счастлив. Он ничего не понял — он не понял, что это только метод. Он был счастлив; он подумал «Это место как раз для меня». Он решил, что нашел подходящего человека. Он стал говорить людям: «Иисус в сравнении с Ошо просто ничто. Иисус просто пигмей!» Я накачивал его эго и раздувал его воздушный шар все больше и больше, и он, естественно, начал платить мне той же монетой. Он подумал: «Это поможет».

Старые, глупые игры ума Но я продолжал раздувать воздушный шар — до определенного момента, когда мне стало ясно: достаточно одного укола, и он лопнет.

Когда мой доктор приходит брать у меня кровь, он всегда говорит: «Сейчас будет немного больно!» — и я смеюсь про себя. Я говорю: «В этом вся суть моей работы!» Он говорит: «Сейчас будет немного больно!» — именно этим я и занимаюсь изо дня в день.

Поэтому, когда я сказал этому саньясину: «Сейчас будет немного больно», он начал собирать чемоданы. Теперь он пытается уехать в Италию. Отправляйся куда угодно, укол все равно тебя настигнет. У меня длинная игла! Она достанет тебя и в Италии — от нее не уйдешь!

Второй вопрос

Ошо,

Ожидает ли что-нибудь провинцию Катч?

Я иду! И со мной идут все мои оранжевые люди. Мы изменим цвет провинции Катч — мы сделаем ее оранжевой! Сначала туда приедут первые десять тысяч саньясинов, а потом еще и еще.

Через пять лет там будет пятьдесят тысяч саньясинов, а через десять лет — сто тысяч.

Так что передай жителям провинции Катч, чтобы они готовились! Мы многое разрушим, многое из того, что необходимо разрушить, многое из того, что нужно было разрушить уже давным-давно.

Индия страдает от множества глупостей, множества предрассудков. Мы не оставим в Катче от них и следа! Мы избавимся от всей бестолковщины, какой бы древней она ни была. Мы принесем в Катч совершенно новое мировоззрение.

Я выбрал Катч по той простой причине, что это одна из самых невинных индийских провинций. Все хитрецы оттуда сбежали: эксплуатация этой земли не сулит больших прибылей. И поэтому там живут простодушные и очень бедные люди.

Сто пятьдесят лет назад великая река Инд изменила свое направление. Раньше она протекала рядом с Кат-чем. В те времена Катч процветал, буквально купался в золоте. Но его процветание целиком зависело от Инда, великой реки, одной из крупнейших рек мира.

Вы удивитесь, когда узнаете, что слово «Индия» происходит от названия реки Инд. Когда греки во главе с Александром Македонским пришли в Индию, они назвали эту страну «Индус», потому что «Инд» на греческом звучит как «Индус». Это слово в итоге и превратилось в «Индию».

Катч был очень богатой и процветающей провинцией. Но когда река изменила свое русло, Катч стал пустыней, а его жители начали уезжать. Особенно охотно уезжали хитрые и амбициозные люди; все они покинули Катч. Их можно встретить теперь по всей Индии, но больше всего их в Бомбее. Они очень богаты — одни из самых богатых людей в Индии, — но все они живут за пределами Катча.

Катч беден и простодушен. Все амбициозные люди его покинули, и поэтому эта провинция — подходящее место для нашей работы. В каком-то смысле тамошние жители остались первобытными и не утратили детской невинности; а детская невинность очень легко оборачивается духовной революцией.

Итак, Катч станет нашим великим экспериментом. Никогда и нигде за всю историю человечества сто тысяч саньясинов не жили вместе. Это будет первый город саньясинов, и он станет уникальным экспериментом.

Естественно, что не всем это нравится, но возражающих совсем немного, не более двух процентов. Однако они очень красноречивы и убедительны — особенно уехавшие из Катча бизнесмены. Они боятся моего приезда по той простой причине, что Катч всегда зависел от них. Катч мало чем обязан этим дельцам, но жители провинции очень благодарны и за эти крохи. И богачи знают, что с приходом моих людей Катч преобразится, и они окажутся не у дел. Их покровительство, их великие альтруистические деяния будут забыты. Они боятся потерять власть над Катчем. Бизнесмены, политики очень боятся.

Я просматривал сообщения в газетах Катча и Гуджарата. Каждый день в них появляется что-нибудь обо мне и моих людях — за и против нашего приезда. Я с удивлением узнал, что моими оппонентами на страницах этих газет выступают одни и те же люди — я встретил шесть имен, не больше. Одни и те же люди, одна и та же шестерка: на каждом собрании один и тот же председатель, одни и те же докладчики. Они разъезжают по всему Катчу, Гуджарату и Бомбею, пытаясь создать видимость, будто против меня поднялось все население. Но они просто играют в политические игры.

Они из числа потерпевших поражение политиков, последователей Морарджи Десаи — за ними чувствуется его рука. Им больше не за что сражаться, не из-за чего создавать хаос. И они нашли себе новое занятие: теперь они утверждают, что наш приезд в Катч подорвет устои религии и культуры. Как будто религия и культура Катча отличаются от религии и культуры всей остальной Индии! Как будто Катч нечто особенное! В Катче та же глупая культура, что и во всей стране; и где бы я ни оказался, я намерен ее разрушить! Впрочем, она скоро и сама сойдет на нет, потому что у нее нет будущего. Великое прошлое и никакого будущего. Она стала совершенно бесполезной.

Гуляя по пляжу, два политика увидели мальчиков, ловивших крабов. Пойманных крабов мальчики складывали в ведро.

Один из политиков подошел к мальчикам и спросил:

— Почему вы не прикроете ведро? А что, если крабы начнут расползаться?

— Не беспокойтесь, мистер, — ответил один из мальчиков. — Крабы — как политики: когда один из них пытается выползти наверх, остальные стаскивают его вниз!

Поскольку во многих областях страны, и в частности в Гуджарате, к власти пришла партия Индиры Ганди, проигравшие политики пытаются найти себе хоть какое-нибудь оправдание. И поскольку и Индира, и правительство Гуджарата симпатизируют мне… Первый министр Гуджарата Соланки два дня назад объявил о своем намерении предоставить мне землю и пригласить меня в Катч, и слабая оппозиция не сможет его удержать.

Те шестеро сразу же кинулись к Индире. Видя решительность первого министра, они отправились в Дели. Но Индира и сама хочет, чтобы я приехал в Катч. Она понимает, какую пользу это может принести провинции. Она понимает, что Катч может преобразиться.

Так что передайте жителям Катча, что горстка противников, которых можно пересчитать по пальцам, не сможет мне помешать. И я собираюсь в путь.

А эти глупые политики, что они могут сделать? Я могу находиться в любой точке Индии — это мое право от рождения, и никто не может мне помешать. В любой другой стране мне легко помешать, но в Индии я вправе поехать куда угодно. Это свобода, гарантированная индийской конституцией, — свобода передвижения. И, конечно, никто не может запретить людям приезжать ко мне, навещать меня там, где я нахожусь. Где бы я ни оказался, со мной будет весь мой мир.

Гектор, умалишенный, решился на пересадку мозга. Он отправился в больницу, где ему предложили на выбор мозг архитектора стоимостью пятьдесят долларов или мозг политика за десять тысяч.

— Неужели мозг политика настолько лучше мозга архитектора? — спросил Гектор.

— Вовсе нет, — ответил врач. — Просто им еще ни разу не пользовались!

Эти глупцы не могут мне помешать, и я в самом деле рад, что они бросили мне вызов! Поездка в Катч будет прекрасным путешествием, они наполнят его приключениями. Их мало, но они поднимают столько пыли, что в этом дыму и пыли, может быть, им кажется, что их так много. Они создают так лшого шума, что могут обмануться собственным же шумом. Политики пьянеют от власти, денег и престижа; они теряют ясность видения.

Навин Мехта приехал из Катча. С ним его друзья и многие другие люди из Катча стали приезжать сюда, чтобы посмотреть на ашрам. И всем им жаль, что из-за Морарджи Десаи мы не приехали в Катч еще два года назад, как мы планировали. Он плел такие интриги, что я счел за лучшее подождать, прекрасно понимая, что этому человеку долго не продержаться. Он стал премьер-министром Индии по чистой случайности, не имея ни соответствующих заслуг, ни способностей. Но иногда такое тоже может произойти — вот и произошло.

Он притворяется последователем Ганди, поборником истины, но все его действия абсолютно противоправны. Он пытался убедить военных мне помешать, заявив, что мой приезд в Катч представляет угрозу для национальной безопасности. А когда военные говорят об угрозе национальной безопасности, передвигаться становится очень сложно. Сейчас, когда подняты все документы, выяснилось, что у военных не было никаких возражений. Все это сплошная ложь, все было сфабриковано. Он сделал заявление от лица военных, в то время как сами военные молчали. Возможно, Морарджи просто убедил их молчать, пока он нагнетал атмосферу истерии вокруг угрозы национальной безопасности.

И теперь эта кучка людей снова взялась за старое. Снова поднят вопрос о национальной безопасности. И эти люди поднимают такой шум, что он, наверное, их самих обманывает.

Поздней ночью из бара выходит пьяный. Дорога безлюдна, но в темноте он умудряется налететь на фонарный столб. Он делает несколько шагов назад, затем ковыляет вперед и снова врезается головой в тот же столб. Он отступает, шатаясь, устремляется вперед и опять набредает на столб.

— О господи! — восклицает он. — Я заблудился в непроходимом лесу!

Еще несколько пандитов, ученых, святых и махатм также пытаются настроить людей против меня, что вполне естественно и понятно. Эти люди боятся: речь идет об их кровных интересах. Всю жизнь они потратили на переливание из пустого в порожнее — это стало их профессией. Теперь они эксплуатируют других и разрушают их жизнь.

Мое присутствие обязательно и неизбежно привлечет в коммуну многих из числа их последователей — вот чего они боятся. Поэтому джайнские муни, индуистские монахи и другие священники и учителя забеспокоились.

Один профессор отправился в морской круиз на небольшом судне.

Как-то вечером он поднимается на палубу и видит там старого моряка, знакомится с ним и начинает расспрашивать:

— Эй, старик, а ты что-нибудь знаешь об океанографии?

Старый морской волк отвечает, мол, ничего не знаю. Профессор бьет себя по голове:

— Двадцать пять лет насмарку! Ты плаваешь по морям и даже не знаешь, что такое океанография.

На следующий день профессор подходит к старику и говорит:

— Слушай, старик, а ты что-нибудь знаешь о метеорологии?

Старик только пожимает плечами.

— Полжизни коту под хвост! — кричит профессор.

На третий день профессор опять идет на палубу, подходит к старику и опять начинает спрашивать:

— Старик, старик, а ты что-нибудь знаешь об астрономии?

— Это еще зачем? — отвечает старый моряк.

— Ходить по морям, держать курс по звездам, и ничего не знать об астрономии? Ну что же ты, старик, почти вся жизнь зазря!

На следующую ночь начинается буря. Старый моряк бежит к профессору и кричит:

— Эй, профессор, а ты знаешь, что такое плавология?

— Не-е-ет, что-то не слыхал. А что это такое?

— Я к тому, что ты плавать-то умеешь?

— Ой, батюшки, не-е-ет!

— А жаль! Днище-то пробило! Вся твоя жизнь коту под хвост — и не почти, а вся, профессор!

Политики свою жизнь тратят впустую. Они ничего не знают об истине. Поэтому они боятся: если приду я и начну говорить людям о простой правде жизни, весь их бизнес окажется под угрозой.

И у меня не так много собственных газет. В сущности, ни одной. Газетчики приходили к нам и просили денег: «Если вы дадите нам денег, мы будем писать о вас только хорошее». Я ответил: «Мы никому не дадим ни гроша. Пишите что угодно! Это мой способ донести до людей мое послание».

Им платят священники, предприниматели, богачи, муни — им платили всегда! Нам теперь хорошо известно, что им платили за всякую прокламацию против меня. Но что они могут сказать?

Несколько дней назад в Катч отправилась моя секретарь. Вокруг нее собрались тысячи людей, которые спрашивали: «Когда приедет Ошо? Мы готовы его принять». Ни единого голоса против! Но газеты могут — по крайней мере, за пределами Катча — создать в умах людей впечатление, будто против меня весь Катч.

Весь Катч на моей стороне! И вы увидите — когда мы туда прибудем, вы увидите: нас будет встречать весь Катч!

Александр Македонский, Юлий Цезарь и Наполеон наблюдают парад войск в Москве. Александр глаз не может оторвать от танков.

— С такими колесницами я бы завоевал всю Азию! — говорит он.

Цезарь приглядывается к баллистическим ракетам:

— С такими стрелами я бы стал властелином всего мира!

Наполеон, на секунду оторвавшись от чтения «Правды», восклицает:

— С такой газетой никто и никогда не услышал бы о Ватерлоо!

Третий вопрос

Ошо,

О ком это ты говорил сегодня при обсуждении сутр святого Мерфи? Это был Диоген, Диогениус или Дионисий?

Ни Диоген, ни Диогениус, ни Дионисий. Это был Диораджниш!

Четвертый вопрос

Ошо,

Многие мировые проблемы требуют от человечества новых гуманных решений. Исходя из этого, представляется необходимым стать более осознанными не только на чувственном и ментальном уровнях, но также и на уровнях духовного восприятия и мышления. Твои лекции и изобретения во всех областях свидетельствуют о том, что в искусстве мышления ты достиг высочайшей степени осознанности. Не мог бы ты порекомендовать нам духовные упражнения, которые помогли бы нашим отвердевшим умам стать более зрелыми, более вдохновенными и универсальными?

Кажется, ты ошибся компанией! Это место не для тебя. Уноси отсюда ноги как можно скорее, потому что за «более зрелым отвердевшим умом» сюда стоило приходить в последнюю очередь. Мы разрушаем умы! Мы не делаем их более зрелыми.

Не стоило приходить сюда в поисках вдохновения. Мы не верим во вдохновение. За этим красивым словом скрывается простое подражание. Я противник любого рода подражания, противник вдохновения. Вы не должны черпать его во мне, вы должны меня понимать. Вдохновение — это гипнотическое состояние: вы попадаете под гипноз. Харизматическая личность может оказать сильное воздействие, и вы станете рабами. В такой ситуации нет ничего хорошего.

Вы также хотите, чтобы ваш ум был универсальным. Ум вообще не может быть универсальным. Именно ум и не дает вам стать универсальным.

Но ты, должно быть, изучал какую-то эзотерическую и оккультную чушь, поэтому и говоришь об «уровнях чувственного, ментального и духовного мышления».

Мы против мышления! О каких уровнях ты говоришь? Мы против всех уровней мышления. Мы стараемся создать такой ум, в котором не будет никакого ума. Точнее, мы здесь для того, чтобы создать состояние не-ума, агнозии, как ее называет Диораджниш!

А еще ты ищешь духовных упражнений. Мы не делаем никаких упражнений. Мы не делаем даже физических упражнений, не говоря уже о духовных! Люди просто сидят молча, ничего не делая, в ожидании весны и того мгновения, когда сама собой начнет пробиваться трава. Зачем так возбуждаться?

Вся вселенная великолепно обходится без духовных упражнений! Или вы полагаете, что, стоя на голове, вы сможете улучшить ее устройство и сделать ее ход более гладким?

Ты переполнен знанием. Ты меня не услышал. Ты слышишь только то, что можешь услышать; ты не слышишь того, что говорится.

Один гей на вечеринке в Голливуде был настолько рад познакомиться с Бартом Рейнольдсом, что, когда тот попросил его представиться, смог от волнения произнести лишь: «Изомните?»

Слишком занятый собственными мыслями человек всегда слышит не то, что было сказано. Вы слишком поглощены своими мыслями.

В материнской утробе разговаривают тройняшки. Лежащий у дальней стенки говорит:

— Когда я вырасту, я стану врачом и буду помогать тем, кому приходится еще хуже, чем мне.

Ребенок в середине говорит:

— Я хочу стать инженером, мастером равновесия.

— А я хочу стать детективом, — заявляет ближайший к внешнему миру ребенок.

— Детективом? — в один голос спрашивают близнецы.

— Да! Тогда-то я узнаю, кто это каждый вечер приходит сюда и меня толкает!

Предубеждения возникают еще в утробе! И затем всю жизнь вы поглощены собственными идеями. Вы никогда не видите того, что есть, никогда не слышите, не чувствуете, не ощущаете вкуса реального. Всегда вмешиваются ваши предубеждения.

Если вы действительно хотите меня понять, вам придется отбросить все априорные идеи.

Ты говоришь: «Многие мировые проблемы требуют от человечества новых решений».

Ты думаешь, в мире когда-нибудь было меньше проблем, чем сейчас? Проблемы всегда были. И ты думаешь, что новые гуманные решения разом все разрешат? Они только создадут новые проблемы. Человек без конца что-то изобретает, и каждое новое изобретение вызывало новую проблему. Люди делают что-то одно, и нарушается что-то другое.

Поэтому я и учу здесь не-деланию, чтобы ничто и никогда не могло нарушиться. Даже если что-то нарушится, ничего страшного. Что с того? У нас нет никаких ожиданий. Нас не интересует решение мировых проблем, нас больше интересует, как нам самим избавиться от проблем, потому что, на мой взгляд, живущий без проблем человек излучает определенное качество, определенные вибрации, помогающие другим решать их собственные проблемы.

Он не дает инструкций по разрешению проблем, он не создает заповедей — он не Моисей, он просто живет в мире и любви, ни о чем не беспокоясь и никуда не торопясь. И само изящество его жизни создает музыку, создает вибрацию — неслышную музыку, которая начинает звучать во многих сердцах.

Если ты хочешь быть здесь, будь с нами сердцем, а не умом.

Ты говоришь: «Твои беседы и изобретения во всех областях свидетельствуют…»

Что за ахинею ты несешь? Какие беседы? Я просто рассказываю анекдоты! Анекдоты не имеют ничего общего с беседами. Беседуют священники, епископы, папы. А я обыкновенный человек, простой безумец, настолько безумный, что это уже не лечится. Я просто рассказываю анекдоты. Это не беседы, это даже не разговор, в лучшем случае это можно назвать трепом, болтовней, а не евангелием!

Когда будете записывать мои великие идеи, не называйте их евангелием, назовите их болтовней — божественной болтовней, если простая «болтовня» не удовлетворяет ваше эго. Ученик легко обижается: «Болтовня? Значит, мы слушаем болтовню?» Так слушайте божественную болтовню! Но я всего лишь болтаю.

Вам может показаться, что я использую шутки в качестве иллюстраций, но вы ошибаетесь. Главное — шутки; все остальное лишь иллюстрация. Сначала я выбираю шутку, а затем просматриваю вопросы. Если вопрос подходит к шутке, я на него отвечаю — не наоборот; именно так я выбираю вопросы.

А ты говоришь: «Твое искусство мышления…»

Я никогда не изучал искусство мышления. Я не умею думать, я умею только не думать! Когда мне задают вопрос, я над ним не думаю, а просто начинаю говорить в надежде, что ответ придет сам собой. Если что-то получается — хорошо; если нет — тем лучше!

Но ты делаешь ставку на мышление, философию, оккультизм, теологию, теософию. Наверное, ты читаешь Лидбитера, полковника Олкотта, Блаватскую, Анни Безант. Наверное, ты читаешь Рудольфа Штайнера. Ведь глупцов так много… мир ими переполнен! Они так красноречивы и умеют упаковать свои мысли в такую красивую обертку, что склоняют человека к покупке — он поддается соблазну.

Ты жаден. Ты хочешь удовлетворить некие духовные амбиции. Мы здесь не стараемся помочь кому бы то ни было в его духовном продвижении, в каком-то духовном росте. Сама идея быть кем-то другим где-то в другом месте является проекцией ума.

Мой подход прост, и он не имеет ничего общего с честолюбием и достижением. Просто оставайтесь собой. Наслаждайтесь каждым мгновением во всей его полноте. Сильно, страстно, всей душой любите это мгновение и забудьте о духовном росте. Люди пять тысяч лет стремились к духовному росту, надеялись, и все эти усилия ни к чему не привели. Духовность настоящего мгновения — здесь, сейчас — это единственная известная мне духовность.

Но алчность не знает границ. Жаждая денег, она готова на все. Она готова на все, жаждая власти. Если каким-то образом ее удастся отвлечь от денег и власти, она переключается на духовность. И снова она готова на все.

Рабочий в грязной одежде заходит в фешенебельный банк. Из-за стойки его неприязненно приветствует чопорная банковская мисс.

— Доброе утро, сэр. Чем могу служить?

— Я хочу открыть счет и получить эту гребаную чековую книжку, — заявляет рабочий.

— Прошу прощения? — переспрашивает его неприятно удивленная мисс.

— Повторяю: мне нужно открыть счет в банке и получить эту гребаную чековую книжку!

— Если вы будете так себя вести, мне придется вызвать менеджера, и он быстро выпроводит вас отсюда! — с дрожью в голосе заявляет дамочка.

Рабочий нетерпеливо повторяет:

— Откройте мне счет и дайте мне эту гребаную чековую книжку. Что мне, целый день тут стоять?

Возмущенная мисс вызывает менеджера и в красках описывает поведение посетителя. Менеджер начальственным тоном успокаивает мисс Хопкинс, обещает разобраться и говорит рабочему:

— Извините, милейший, но я боюсь, что мисс Хопкинс сочла ваши манеры оскорбительными. Попрошу вас немедленно покинуть здание банка.

— Слушай, босс, один простой вопрос! Я только что выиграл в лотерею двести пятьдесят тысяч фунтов и хочу открыть счет с этой гребаной чековой книжкой в придачу!

— Та-а-ак, — говорит менеджер. — Что это вы расселись тут, как старая корова, мисс Хопкинс? Немедленно откройте джентльмену счет и выдайте ему эту гребаную чековую книжку!

Жадность готова на все, и она постоянно меняет обличья. Необходимо осознавать пути жадности, пути эго. Когда жадность, эго и честолюбие ума наталкиваются на понимание, рождается индивидуальность, рождается духовность — из одного только понимания, а не благодаря каким-то усилиям. Индивидуальность, духовность всегда таились в вас, но скрытые; их нужно открыть. Не нужно их достигать — они не где-то вдалеке: они внутри вас самих. Наилучшее решение внутри вас — в вашей медитативности, в состоянии не-ума.

И, пожалуйста, не надейтесь на чудо. Новички приезжают сюда с мыслью каким-то чудом удовлетворить свои желания и насытить алчность. Но чудеса бывают только в сказках.

Я не волшебник и не чудотворец. Я самый обычный человек. Если вы хотите быть обычным, оставайтесь со мной. Если же вы хотите получить какой-то экстраординарный духовный статус, идите в другое место. Единственное известное мне чудо состоит в том, чтобы быть совершенно обычным. Величайшее чудо — это отсутствие желания стать кем-то другим. Все остальные чудеса бывают только в сказках.

Молодожены сняли номер в отеле для первой брачной ночи. Юная невеста застенчиво заходит в ванную комнату, чтобы переодеться в ночную рубашку. Увидев в зеркале отражение своего тощего тела, она вздыхает и с грустью говорит: «Как бы мне хотелось иметь четвертый размер!»

Трах! Бах! Тарарах! Откуда ни возьмись, у нее вырастают здоровенные груди!.. Задыхаясь от волнения, она бежит в спальню, чтобы рассказать об этом мужу.

— Просто невероятно! — восклицает она. — Волшебное зеркало в ванной подарило мне великолепный бюст!

Боясь упустить удачу, муж бежит в ванную, встает перед зеркалом и произносит: «Волшебное зеркало, я хочу, чтобы мой член доставал до пола!»

Трах! Бах! Тарарах! И вот он стоит на ногах длиной в десять сантиметров!

Достаточно на сегодня.

 

Глава 7

Прозрачная тьма

Мы страстно желаем пребывать в этой прозрачной тьме, и посредством невидения и незнания узреть и познать того, кто превосходит и видение, и знание с помощью самого этого невидения и незнания. Это и есть истинное видение и знание. Посредством удаления от всех вещей желаем мы прославлять того, кто за пределами и превыше всего сущего. Ибо сходно это с искусством тех, кто творит из камня живой образ, отсекая все, что мешает лицезрению скрытой формы, и раскрывая ее истинную скрытую красоту единственно путем удаления лишнего.

Ибо верю я, что более подобает его восхвалять путем удаления лишнего, чем путем присвоения, поскольку, когда мы присваиваем ему некие свойства, мы начинаем с всеобщего и через промежуточные ступени нисходим до частного. Но здесь мы лишаем его всего, восходя от частных свойств к всеобщим. Таким образом, мы можем прийти к открытому познанию непознаваемого, которое скрыто во всех познаваемых предметах и стоит за ними. И созерцаем мы ту тьму, что простирается за пределами бытия, скрытую за любым естественным светом.

Мы восславляли то, что всецело относится к теологии утверждения; как небесную и несравненную природу бога можно представить в виде единства и триединства; как, исходя из этого, можно объяснить, что бог есть Отец и Сын; как таким же образом можно открыть истину о Святом Духе; как они создали три этих внутренних светоча добродетели из бестелесного и неделимого своего превосходства; и как в Себе Самом и в Себе Самих, а также в совместном и вечном их распространении они остаются вместе и нигде не расходятся; как Иисус, будучи выше всего сотворенного богом, может вместе с тем пребывать в самом существе природы человеческой. Мы рассказывали о том, что он может быть назван Добром, Бытием, Жизнью, Мудростью, Властью и прочими духовными именами.

Теология — это извращенная дисциплина: она мазохистка Это тонкий способ самоистязания, очень тонкий. Никто еще не говорил о том, что это мазохизм, самоистязание и извращение в скрытом виде. Но я бы хотел, чтобы вам стало понятно, что теология во всех религиях, по сути, глупа. Она говорит о том, чего не знает. Она говорит о том, о чем говорить невозможно. Она все время попадает в порочный круг противоречий — поскольку религия есть молчание, а теология не что иное, как слова.

На Востоке граница между ними была очень четкой, и это спасло нас от величайшего проклятья. Восточный мистик никогда не пытался стать теологом, а теолога никогда не путали с мистиком. Эти дисциплины всегда существовали по отдельности. На Западе теология доминировала настолько, что мистику приходилось изъясняться на теологическом языке, если он не хотел быть сожженным заживо.

Дионисий, должно быть, ощущал крайнюю тщету своих слов. Я чувствую его боль. Я сострадаю ему и люблю его. Я понимаю, что этот человек познал истину. Но власти не имели об истине ни малейшего представления. И ему приходилось прибегать к этому глупому способу выражения, так как ему не хотелось, чтобы его заживо сожгли.

Лао-Цзы говорит напрямую, высказывания Будды абсолютно ясны, в них нет ничего туманного. Махавира говорит что хочет, не затрудняя себя созданием тщательной маскировки из громких слов, теорий, идеологий, философий. Они были очень реалистичными и очень точными людьми, почти математически точными.

Вот почему на Востоке высказывания всех великих просветленных мастеров дошли до нас в виде сутр. Сутра — это очень сжатое высказывание; все несущественное из него исключается, оно выражает лишь самое существенное. Сутры подобны семенам. Эти семена можно посеять в своей душе, и в ней начнет расти большое дерево с миллионами цветов и плодов. Но сами высказывания остаются очень лаконичными. Они прямы и летят подобно стреле, а не зигзагом. Они не идут окольными путями, потому что не боятся говорить то, что считают нужным.

На Западе подобной свободой пользоваться не разрешалось. И теперь западная зараза проникла даже на Восток. Сейчас даже Восток лишается свободы.

Меня постоянно осуждают лишь за то, что я говорю правду без прикрас, не идя на компромисс, будь то индуистская, джайнская, буддистская, мусульманская или христианская теология. Все они против меня. Это необычно для Востока. Для Запада это стало традицией, но эта зараза проникла и на Восток. Ведь на Востоке никто не был убит, отравлен или распят, как это случилось с Сократом, Иисусом, Аль-Хилладж Мансуром и многими другими.

Высказывания Будды гораздо опасней того, что говорил Иисус. Иисус не отрицает существования бога, а Будда вместе с Махавирой отрицают. Патанджали говорит, что бог не более чем произвольная гипотеза. При желании ее можно использовать, но помните, что в ней нет правды, а это лишь средство, помогающее медитировать. Вы чувствуете, как радикально, революционно и мятежно звучит высказывание такого человека как Патанджали — никем не превзойденного в методологии внутренних путешествий величайшего мастера йоги и методов медитации.

Весь мир полагает, что медитация — это путь к богу, что бог — ее конечная цель. Патанджали переворачивает всю ситуацию в обратную сторону: он говорит, медитация есть цель, а бог — только гипотеза. Если ваш ум незрел, и для медитации вам нужна его поддержка, ну что ж, вы можете ею воспользоваться. Но помните, когда вы научитесь медитировать, откажитесь от нее. Это только помощь на начальном этапе.

Это похоже на детские книжки. Если вы откроете их, то увидите большие красочные рисунки и мало текста. Только так можно помочь ребенку понять значение слов и усвоить язык. Если вы хотите познакомить его со словом «манго», вам придется нарисовать красочный и сочный плод. Его интересует сам плод манго, а не слово. Дети — существа очень и очень прагматичные, они не так глупы, как теологи. Но с помощью этой картинки вы сможете помочь ребенку выучить слово «манго». Постепенно от картинок можно будет отказаться — ведь они играли лишь вспомогательную роль.

По мнению Патанджали, все мы дети в отношении высшей истины, и нуждаемся в разнообразных видах поддержки. Одной из таких поддержек является вера в бога. Если она помогает вам избавиться от эго — хорошо, если она помогает вам отбросить ум — хорошо, потому что самая важная, основная и высшая задача — избавиться от эго и ума. Для этого сгодится любой предлог. Бог — это только предлог. Избавившись от ума, вы избавляетесь также и от бога, поскольку бог не что иное, как мысль, в нем возникающая. Избавившись от эго, вы избавляетесь и от бога, поскольку бог не что иное, как проекция эго. Эго означает «я», а бог — «ты». Как «ты» может существовать без «я»? Они могут либо существовать вместе, либо вместе исчезнуть, испариться. Эти явления существуют одновременно.

Махавира, Патанджали, Будда — все трое отрицают всякое существование бога. Будда пошел на шаг дальше: он отрицает даже существование «я», души, потому что, по его словам, сама идея души или «я» косвенным образом защищает идею «эго». Вы можете назвать эго «я», можете назвать эго «душой», но так или иначе вы сохраняете идею эго. Если эго следует отбросить, полностью отказаться от него, тогда следует отбросить и все эти идеи. Не существует ни бога, ни души.

Что же тогда остается? Остается только то, для чего не нужны ни «я», ни «ты». Будда называет это истиной. Это не переживание, поскольку отсутствует тот, кто переживает, и то, что переживают. Это не знание, поскольку отсутствует познающий и объект познания. За такие слова на Западе Будду убили бы на месте, Патанджали бы распяли, а Махавиру бы отравили. Мы же на Востоке их приняли.

Я хотел бы напомнить вам об одной странности: на Востоке существовала свобода мысли, которая была чрезвычайно ценна в отношении мышления, но здесь не было свободы социальных форм. В сфере общественных отношений царило глубоко укоренившееся рабство, но интеллигенция пользовалась абсолютной свободой — не социально, а духовно.

Ситуация на Западе была прямо противоположной: там была свобода социального плана. Если на пляже обнимается какая-то парочка, то это никого не касается; это их личное дело. Они не причиняют никому вреда, и кто вы такой, чтобы вмешиваться? Но на Востоке подобное даже сложно было бы себе представить. В семьях с традиционным укладом вы не могли даже разговаривать со своей законной женой днем в присутствии посторонних. Вы не могли даже перекинуться с ней словом, не говоря уже о том, чтобы обнять или поцеловать. А ведь это — ваша жена! Я говорю не о чужой жене, а о вашей собственной. Вы не можете говорить с ней при свете дня в присутствии посторонних. Жена не могла произносить имя мужа, это считалось оскорбительным.

Я никогда не слышал, чтобы моя мать называла отца по имени. Я никогда не слышал, чтобы мой отец называл по имени мою мать. Традиция запрещала им разговаривать. Они изъяснялись обходными путями. Я всегда уважал отца за это. Он всегда называл жену «мать Раджниша» — не прямо. Здесь не было прямых взаимоотношений. Даже через несколько лет после того, как я поступил в колледж, а затем в университет и покинул семью, отец каждую ночь приходил домой, стучался и звал «мать Раджниша».

Отец не мог даже играть со своим ребенком в присутствии своего собственного отца. Мать рассказывала, что, когда я был маленьким, отец не мог носить меня на руках и со мной играть, потому что семья была большой — рядом были дедушка с бабушкой, дяди и другие родственники. Считалось, что играть со своим ребенком не следует, поскольку это знак того, что вы состоите в сексуальных отношениях со своей женой. Ведь иначе откуда взялся бы ребенок? Это очень завуалированное указание на секс.

На Востоке всегда существовало социальное рабство. Вот почему вы озадачены так же, как и жители Пуны. На Западе существует свобода социальных отношений — вы можете общаться, и не только с собственной женой. Кому какое дело? Это ровным счетом никого не касается. Вы совершенно свободны во взаимоотношениях с окружающими. У каждого есть подруга, и у молодых людей, и у старых.

Несколько месяцев назад умер отец одной моей саньясинки. Ему было около семидесяти пяти лет, и у него была любовница — на смертном одре! У него были жена, дети — все, что положено, включая подружку, молодую подружку. А ведь он был при смерти! Месяцами он находился между жизнью и смертью. Он был очень богат и завещал много денег жене, детям и мне через эту саньясинку! Но половину своего состояния он оставил любовнице! И она приняла эти деньги без возражений. Так принято и не создает проблем.

На Западе существовала неограниченная свобода социальных отношений, но там не было такой интеллектуальной свободы, что была на Востоке. Будда яростно нападал на взгляды Махавиры. Будду безжалостно критиковал Шанкарачарья. Рамануджа критиковал и осуждал Шанкарачарью не меньше, чем Шанкара критиковал Будду. И это не создавало никаких проблем. Этих людей слушали с уважением, воздавая им почести, поскольку они делились своими духовными прозрениями, отображая разные аспекты реальности. Никто никогда не подозревал их в подрыве религии — ведь они ее обогащали.

Но сегодня былой свободы уже нет. Социальная свобода не прижилась на Востоке, как должна была бы, а интеллектуальная свобода исчезла. Теперь на Востоке быть мастером так же опасно, как когда-то на Западе.

Поэтому я понимаю Дионисия — я нахожусь в той же ситуации, — но предпочитаю не говорить… Немного смешно, но мне не составит труда заговорить так, чтобы это понравилось индуистам, джайнам или буддистам. Это просто словесная игра, но я не желаю так говорить.

Должно быть, Дионисий был абсолютно убежден в том, что стоит ему заговорить об истине напрямую, как его постигнет та же участь, что Иисуса или Сократа, а это не пойдет на пользу истине. Таковым был его личный выбор.

По правде сказать, я с ним не согласен. Лучше бы он умер, как Иисус или Сократ. Но никто не вправе указывать другому человеку, как ему следует поступать; каждый принимает решения, исходя из существующей ситуации. Он решил прибегнуть к языку теологии, христианской теологии.

Однажды, проходя поздно ночью по мосту, один человек увидел, как другой собирается спрыгнуть с парапета в реку. Первый кинулся к нему и закричал: «Подожди! Подожди! Не прыгай! Давай-ка лучше пропустим по стаканчику и поговорим по душам». Но он не знал, что счеты с жизнью решил свести великий теолог.

Вдвоем они отправились в ближайший паб и целый час рассуждали о единстве и триединстве бога, о непорочном зачатии Иисуса, о том, сколько ангелов может танцевать на острие иглы, и что собой представляет Святой Дух, и тому подобную канитель. Когда выпивка закончилась, они оба вернулись на мост и прыгнули в реку.

Это произошло в одном из западных университетов, где посещение лекций было не обязательным. Один студент-теолог, придя всего лишь на одну лекцию, получил на экзамене девяносто шесть баллов из ста.

— Не сомневаюсь, что вы смогли бы получить и сто баллов, — сказал профессор.

— Конечно, смог бы, но я побывал на одной из ваших лекций, вот и запутался немного, — ответил студент.

Бывшая выпускница, посетив свою альма-матер, встретила профессора теологии.

— Разве вы меня не помните? — спросила она. — Однажды вы просили меня выйти за вас замуж!

— Ах, да! — вспомнил профессор. — Ну и как, вы вышли?

Эта игра в шахматы со словами вместо фигур — просто безумие. Вы можете стать профессиональным игроком, но никакой профессионализм не помешает любому мало-мальски разумному человеку понять, что вы занимаетесь ерундой. Библиотеки мира полны теологических трактатов, хотя, к счастью, их никто не читает. Они написаны одними теологами для других теологов. Кроме них эти трактаты никто не читает.

— Вам не кажется, что труд писателя неблагодарен? — спросили как-то раз великого теолога.

— Отнюдь, все мои рукописи мне всегда с благодарностью возвращали, — ответствовал тот.

Ум теолога работает очень странно. Он может сделать из мухи слона. Но великий теолог может обойтись и без мухи! Великие теологи создали гигантских слонов. Иногда в их книги полезно заглянуть просто для того, чтобы понять, чем эти люди на протяжении веков занимались. И мы еще считали их очень умными!

Все религии озабочены поиском причины, почему бог создал мир. Никто не может ответить на этот вопрос, и никто никогда не найдет на него ответа. Во-первых, никто не знает наверняка, бог создал этот мир или нет. Во-вторых, даже если он его и создал, как вы сможете установить причину, почему? Чтобы выяснить ее, богу придется пройти курс психоанализа. Возможно, он и сам этого толком не знает.

Разве вы сами понимаете причины своих действий? Если кто-то вас спросит: «Почему? Почему ты влюбился в эту женщину?» — вы сможете в ответ лишь пожать плечами. Вы скажете: «Так уж получилось!»

Профессор теологии говорит раздраженной жене: «И вот еще что — это не тебе я свистел двадцать лет назад, а таксисту!»

Почему вы влюбляетесь в ту или иную женщину? Любая названная вами причина будет выглядеть нелепо. Ее длинный нос, ее светлые или темные волосы. Вы думаете о таких вещах, что стесняетесь даже говорить об этом. Поэтому мы ищем предлог. Мы говорим: «Пришла любовь, и никто не знает ответа. Это — тайна». Какая тут тайна? Это чистой воды химия! Вы добавляете немного химикатов в одну бутылку, немного в другую, и они влюбляются друг в друга. Они, конечно, тоже найдут свои причины: горлышко было таким красивым, такой прелестной окружности, а цвет жидкости был просто фантастическим!

Люди привыкают к определенному образу мышления. И со временем, привыкнув к этому образу мышления, начинают считать его совершенно справедливым. Но любой посторонний человек с большим трудом понимает, что за чушь они несут.

Один мой приятель, склонный к математике, однажды вечером был вынужден сидеть с детьми, так как жена ушла по делу. Он составил список всего, что сделал за вечер:

открывал детям дверь — 108 раз,

кричал «Заткнись!» — 94 раза,

прекращал ссоры — 17 раз,

приносил детям воды — 29 раз,

отвечал по телефону — 11 раз,

терял самообладание — 45 раз,

плакал и бился в истерике — 29 раз,

бегал за детьми — 4,5 мили.

Если вы одержимы каким-то определенным образом мыслей, он кажется вам совершенно правильным. Вот и этот бедняга-математик думает, что делает нечто «правильное»: он убежден, что все следует записывать и представлять в форме математических символов. Но остальным это кажется совершенно нелепым.

Слова Дионисия тоже покажутся вам нелепыми, но в них есть скрытое значение, и я хочу, чтобы вы открыли для себя их тайный смысл. И тогда вы будете удивлены: это та же самая истина, о которой говорили Лао-Цзы, Будда, Заратустра и Иисус. Нет никаких различий, различен только язык, теологический жаргон, которым Дионисий пользуется в меру необходимости. Видимо, он жил в окружении теологов или вырос в такой семье.

Быть епископом, первым епископом Афин, было делом очень почетным. Должно быть, его уважали теологи и у него было много друзей. Возможно, многие поколения его предков занимались теологией, и он привык изъясняться таким образом. Несмотря на свое просветление, он не отказался от старых шаблонов или сознательно не счел нужным от них отказываться.

Говорят, что лишь друг может стать врагом. Родственник будет вашим врагом с самого начала!

Вероятно, его окружало множество врагов из числа родственников и друзей. И чтобы им угодить, он прибегает к этому крайне мучительному способу изъясняться. Немного терпения. Он говорит:

Мы страстно желаем пребывать в этой прозрачной тьме…

До него еще никто — особенно в христианской традиции — не говорил о темноте бога. Всегда считали, что бог — это свет. Он первым среди христиан предложил новый взгляд на бога: бог — как прозрачная тьма. Это было опасно, поскольку бога всегда мыслили чистым светом. Мрак, тьма — это от дьявола, поэтому его всегда изображали черным. А бог — это просто чистый свет, чистый и прозрачный, ничего больше. Дионисий говорит:

Мы страстно желаем пребывать в этой прозрачной тьме…

Я тоже чувствую, что он сделал правильный выбор. Свет — явление преходящее, а тьма вечна — так же вечна, как и сам бог. Свет разделяет. Сейчас светло, и я вижу вас всех как разных людей. Если же вдруг воцарится тьма, все вы исчезнете во мраке — все различия исчезнут, не будет ни богатых, ни бедных. Не будет ни молодых, ни старых. Не будет ни мужчин, ни женщин. Даже если здесь сидит мертвец, вы не сможете понять, кто мертв, а кто жив, кто саньясин, а кто не саньясин. Начнут растворяться все различия: все различия будут’ поглощены мраком, вас окружит тьма. Свет не способен на такое чудо, и в этом смысле бог ближе к тьме, чем к свету.

И только чтобы угодить христианским теологам Дионисий называет тьму прозрачной, и они не слишком обижаются: ведь прозрачная тьма — это тьма, наполненная светом. Если бы Дионисий был свободен в выборе, он бы просто сказал — тьма, темнота в чистом виде, неразбавленная темнота. Зачем смешивать ее со светом?

Подобное можно встретить и у Лао-Цзы, который всегда говорил только то, что хотел: «Как будто все имеют ясный ум; и всем всегда все ясно и легко. И бестолковый я один — не вижу никаких различий. Мне непонятно одному, лишь я один все вижу смутно: все тает и плывет, вливается друг в друга. И что-либо сказать я не могу, и не могу ответить, что есть что». Он не боится называть себя бестолковым, не видя в этом никакой проблемы.

Мрак глубок, а свет всегда поверхностен. Свет конечен и потому поверхностен; мрак же бесконечен, не поверхностен.

Библия говорит, что вначале была тьма, а не свет. И действительно, как вначале мог быть свет? Кто его зажег? Кто его создал? Свет должен быть создан, сотворен; а тьма есть нечто несотворенное. Тьма подобна богу, потому что бог также несотворен. Вначале была тьма… Это слова огромной важности.

Дионисий говорит:

Мы страстно желаем пребывать в этой прозрачной тьме…

Наше единственное желание — пребывать в этой тьме, в этой беспредельности, где не существует никаких различий, в этом совершенно чистом, бездонном мраке. Мы хотим в нем затеряться.

…и посредством невидения и незнания узреть и познать того…

Единственный способ узреть бога — это отказаться от зрения, единственный способ познать бога — это отбросить всякое знание, потому что ваше знание будет этому мешать. Ваше зрение всегда будет вашим зрением, оно будет проекцией вашего эго. Вам придется забыть все свое знание и видение. Обычно мы думаем, что видим все, что оказывается перед нашим взором. Но это не так, совсем не так.

В своих мемуарах Чарльз Дарвин вспоминает, что, приплыв однажды на маленький остров, он был крайне удивлен тем, что никто из островитян не замечает его большого корабля. Для них это было странным зрелищем Такие большие корабли никогда не бросали якорь у этого острова, и местные обитатели не имели о них ни малейшего представления и никогда о них не слыхали.

Им были знакомы лишь маленькие лодки, крохотные рыбачьи лодки на два человека. Они знали только, что такое простая лодка, а корабль казался им такой громадиной, что просто ускользал от их взора, и они были не в состоянии его увидеть.

Это покажется вам невероятным. Даже Чарльз Дарвин не мог в это поверить. Когда он спрашивал людей, они отвечали: «О чем это вы говорите? Мы ничего не видим». Их зрение стало фиксированным: они привыкли видеть определенные веьци и видели только их.

И есть много способов самим в этом убедиться. Например, отправиться в какое-нибудь первобытное туземное племя… В мире сохранилось еще много таких племен, есть они и в Индии.

Я многократно бывал в Бастаре, где живет одно из самых древних туземных племен, которое к этому времени уже практически полностью разрушено христианскими миссионерами. Разумеется, они руководствуются благими намерениями: разрушая, они думают, что помогают. Они строят больницы, принося вместе с тем болезни, которых прежде племя не знало. Конечно, когда приходят миссионеры, они несут с собой и многое другое: современные болезни, например… Они вводят современную систему образования — конечно, с добрыми намерениями. Они хотят сделать туземцев образованными — но образование делает их хитрыми и бесчестными.

В Бастаре велись записи… Отчеты британского правительства свидетельствуют о том, что Бастар — это единственное место, где не было зарегистрировано ни одной кражи, ни одного развода. Иногда там происходят убийства, но убийцы сами приходят в полицейский участок, чтобы сообщить: «Я убил такого-то человека». Они сами идут в полицейский участок, преодолевая сотни миль, иначе полиция никогда не узнала бы об этом.

Они пересекают густые джунгли и горы, проходят сотни миль, чтобы попасть туда, где есть полиция, в противном случае полиция вообще никогда бы не узнала ни о каком убийстве. Убийцы сами приходят с повинной!

Такое простодушие, такая честность — нет ни воровства, ни обмана, ни хитрости, ни эксплуатации. В Бастаре никогда не существовало ничего подобного ростовщичеству — там вообще отсутствуют деньги: люди просто обмениваются вещами. Женщины Бастара ходят почти что обнаженными, как, впрочем, и мужчины. И ни один мужчина не интересуется их грудью, ни один. Но когда пришли миссионеры, их интерес, прежде всего, сосредоточился на груди. А ведь у местных женщин очень красивая грудь, а кроме того, они такие живые, такие дикие и примитивные, совсем как животные. И конечно же, им свойственно проворство животных и тот же аромат дикости… Но миссионеры сразу же заинтересовались их грудью.

Если вы смотрите на женщину, то вас в первую очередь интересует ее грудь. Почему? Ваш ум каким-то образом с самого детства к ней привязан. Во многих цивилизованных странах матери стараются как можно скорее отлучить ребенка от груди. Им не нравится кормить ребенка грудью, поскольку, чем дольше ребенок питается грудью, тем больше она теряет форму: обвисает и теряет привлекательность. Поэтому ни одна мать не хочет кормить ребенка грудью. И даже если мать и кормит ребенка грудью, она делает это неохотно, без любви. И это внутреннее сопротивление порождает в ребенке глубокое желание цепляться за ее грудь.

Все человечество страдает от этого «цепляния»; вся поэзия, вся великая поэзия проникнута этим духом: Байрон, Шелли, Ките, Калидаса. И не думайте, что это происходит только на Западе, не обманывайтесь, полагая, что индийская культура очень духовна — великие индийские поэты Калидаса и Бхавабхути упоминали грудь чаще, чем любой другой западный поэт.

Вы можете посетить индийские храмы и увидеть все своими глазами: изображенные там груди кажутся слишком большими. Посетите Каджурахо, Конарак, Пури: кажется, что такая огромная грудь — это вымысел художника, ведь такой большой груди просто не бывает. Но это не я придумал, эти храмы не я построил. Им тысячи лет, и в них есть нечто исконно индийское: они отражают индийскую культуру, индийскую религию. Вы будете удивлены, но местные скульптуры изображают все виды сексуальных извращений. Где источник этой извращенности? Она возникла в результате подавления. Вы видите свои подавленные желания, вы видите то, в чем вам было отказано. Вы видите не то, что существует на самом деле.

Современные ученые говорят, что глаза воспринимают лишь два процента информации, девяносто восемь процентов информации не пропускается вовнутрь. Это относится и к другим органам чувств.

Если мы хотим познать истину, нам придется обучиться какому-то иному методу. И таким методом является медитация, вся суть которой состоит в невидении, в незнании. Этот метод — медитация, агнозия, потому что лишь так можно его узреть и познать. Если вы хотите его познать, если вы хотите познать истину, вам придется забыть все ваши прежние методы познания, свойственные христианам, индуистам, мусульманам, джайнам, буддистам. Абсолютно все! Абсолютно все ваши методы видения и знания — вам придется отказаться от всех них. Вам придется стать абсолютно пустыми, привести себя в состояние незнания, агнозии. Только тогда вы сможете узреть и узнать того…

…кто превосходит и видение, и знание…

Истина за пределами вашего видения и вашего знания, потому что ваше личное знание ограничено рамками эго. Но если само эго является ложным, каким образом оно тогда может поведать вам истину?

Ложь, по словам Мерфи, очень плохой заменитель истины, но только он один смог об этом догадаться.

Все теологические трактаты полны вранья. Истину невозможно изречь, ее нельзя выразить словами, и все же люди продолжают о ней говорить. О боге написаны миллионы книг. Но теологи лишь ходят концентрическими кругами, никто никогда не затрагивает центр реальности. Мышление не способно привести к этому центру, его можно коснуться только посредством медитации.

…кто превосходит и видение, и знание с помощью самого этого невидения и незнания.

Итак, запомните. Многие приходят ко мне и говорят: «Я хочу узреть бога». Забудьте об этом: если вы хотите узреть бога, вы никогда его не увидите. Для этого вам придется исчезнуть.

Кабир говорит: «Стремился к богу я давно, искал его, не мог найти. И вот, когда я перестал желать, стремиться, бросил все искать, он всюду следует за мной. Теперь мы с богом неразлучны. И мне так кажется порой, всегда он следовал за мной, как тень, он был ко мне привязан. Но я, видать, так сильно занят был, что недосуг мне был его заметить».

Я называю это состояние полным расслаблением вашего существа: когда нет ни поиска, ни исследования, ни вопросов, ни ответов, когда вы расслаблены настолько глубоко, что начинаете проваливаться в глубь самого себя. Вскоре вы ударитесь о каменное дно, и это послужит началом великих открытий. Вы больше не интересуетесь богом, бог начинает интересоваться вами.

Именно в этом и заключается смысл слов Кабира: «Когда я перестал его искать, меня он сразу начал догонять. Теперь и он меня догнать не может. Теперь он вечно кличет мне: „Кабир, Кабир, куда же ты? Постой!” Но он меня совсем уж не тревожит, ведь знаю точно я, начнешь о нем взывать, он тотчас же исчезнет, смысла нет. Иль я, иль он — мы вместе жить не можем».

Иисус говорит, что этот путь, этот мост прям, но очень узок — настолько, что пройти по нему можно лишь в одиночку.

Ибо это и есть истинное видение и знание. Посредством удаления от всех вещей желаем мы прославлять того, кто за пределами и превыше всего сущего.

Теперь Дионисий начинает ходить кругами. Он добавляет немного христианской теологии лишь для того, чтобы одурачить глупых умников.

…посредством удаления от всех вещей…

Теперь христиане начинают думать, что он говорит об отречении от вещей. Но он говорит не об отречении. Он говорит об отдалении от всех вещей. А это означает, что вы больше не смотрите на вещи как на вещи; это и есть отдаление, а не отречение. Когда вы отрекаетесь от чего-то, вы продолжаете думать об этом по-прежнему.

Сначала человек жаден: он приписывает деньгам большую ценность, полагая, что за деньги можно купить все. Потом в один прекрасный день он понимает, что его усилия напрасны, и его жизнь проходит впустую. Осознав это, он отрекается от денег, уходит из мира денег, продолжая вместе с тем их ценить. Сначала он полагал, что все можно купить за деньги; теперь он думает, что, отрекшись от денег, он сможет обрести все, включая истину. Но его логика остается прежней, она нисколько не изменилась — это все еще деньги. Деньги, как и раньше, занимают его ум, и эти деньги являются для него ценностью. Сначала он их копил, теперь отвергает, но сам он не изменился. Он прежний; его целью, как и раньше, являются деньги.

Дионисий говорит об отдалении от всех вещей. Это совсем другое. Отдаление от вещей означает: не смотрите на вещи как на вещи, потому что все вокруг исполнено богом. Все вокруг настолько полно, переполнено богом, что говорить о наличии вещей не верно. Нет ничего мертвого, все живет, по-разному, конечно, но живет. Даже камень жив. Человек, познавший бога, знает, что все существование живо, и что смерть — это ложь. А если смерть ложна, тогда в мире не остается ни единой «вещи».

Как правило, мы делаем нечто прямо-таки противоположное: мы низводим людей до положения вещей. Когда вы берете женщину в жены… До замужества она была личностью, и вы тоже были личностью, независимой личностью; но после замужества она становится женой, то есть вещью, а вы — мужем и тоже вещью. Муж — не личность, жена — не личность. Жена — это вещь, которой можно воспользоваться, муж — это тоже вещь, которой можно воспользоваться. Аюди превратились в вещи, в предметы потребления. Мы низводим людей, превращая их в предметы потребления, в вещи.

Видящий, медитирующий человек возводит вещи до уровня личностей. Он даже начинает разговаривать с ними. Он говорит с деревьями, с животными, он одушевляет их.

Святой Франциск разговаривал с деревьями. Он частенько подходил к ним и говорил: «Сестры, ну как вы поживаете? Вы сегодня выглядите немного нездоровыми», Когда он умирал, то прямо перед смертью он поблагодарил всех своих учеников за то, что они для него сделали, и последним он поблагодарил своего осла. Он сказал ему: «Брат Осел, ты был мне великолепным слугой. Как мне выразить тебе свою благодарность?» Духовность выражается в том, чтобы назвать осла братом. Он возвышает осла до положения духовного существа. Франциск называет его братом!

Это отдаление от вещей. Вещи пропадают, и мир наполняется живыми существами.

Ибо сходно это с искусством тех, кто творит из камня живой образ, отсекая все, что мешает лицезрению скрытой формы, и раскрывая ее истинную скрытую красоту единственно путем удаления лишнего.

Теперь опять начинается то, о чем я уже говорил, — он снова пускается в ненужную теологию. Возможно, он делает это по необходимости, но спустя два тысячелетия это кажется мучительным и бессмысленным. Весь смысл его слов в том, что бога можно более точно описать путем отрицания. Чтобы донести до читателя эту простую мысль, ему приходится выбирать такие окольные пути, чтобы ни христианские теологи, ни церковь, ни папа римский не могли бы ухватить ее суть.

Все, что он хочет сказать этим предложением, представлено в Упанишадах двумя словами: нети-нети, ни то ни другое, или то, что Будда назвал via negativa. Истину легче понять, если она выражается через отрицание (via negativa), чем через утверждение (via affirmativa). Поскольку каждый раз, когда вы утверждаете, когда вы что-то говорите, когда вы приписываете богу некое качество, вы проводите разделение и придаете ему ограниченность. Если вы говорите, что бог прекрасен, то вы делаете его ограниченным существом Тогда что же можно сказать об уродстве? Что делать с уродством? Если вы говорите, что бог есть добро, что же делать тогда со злом? Если вы говорите, что бог есть что-то одно, что же делать тогда со всем другим? Если вы говорите, что бог — это мужчина, отец, тогда кем же является женщина, мать? В момент утверждения вы многое отрицаете.

Поэтому путь via affirmativa кажется утверждающим лишь на первый взгляд. На самом деле в нем больше отрицания, чем угверждения, тогда как очевидное отрицание via negativa в основе своей утверждает. Смысл via negativa состоит в том, что мы не приписываем богу никаких качеств. Вот что Дионисий имеет в виду, говоря о тьме: он столь темен, что вы не можете различить в нем ни единого его аспекта, ни единого качества. Он столь темен, что отсутствует всякое различие между красотой и уродством. Чем отличается красивая женщина в темноте от уродливой?

Возможно, это одна из тех причин, почему люди предпочитают заниматься любовью ночью в темноте. При этом ни женщина, ни мужчина не видят, насколько уродлив их партнер. В каком-то смысле это неплохо придумано. Если бы мужчина и женщина постоянно видели друг друга обнаженными при свете дня, они бы скоро друг другу наскучили. Сокрытое не теряет своей привлекательности.

И женщины интуитивно это знают. Когда они обнимают вас, целуют, любят, они всегда закрывают глаза. Смотреть на вас в такие мгновения — это невежество. Гораздо лучше чувствовать с закрытыми глазами: ведь зрение передает лишь часть ощущений, а осязание — тотально. Когда мужчина целует женщину, она хочет чувствовать его всеми своими клетками от головы до пальцев ног, своими внутренностями, своими костями, своей кровью, костным мозгом. Она хочет прочувствовать поцелуй, позволить ему проникнуть в нее как можно глубже, а мужчина в это время просто продолжает смотреть.

Мужчину слишком интересует поверхностное; мужчина — наблюдатель. Поэтому его так интересуют порнографические журналы типа «Плейбой». Его так интересует то, что он видит, что он совершенно забывает о чувстве.

Мистик, идущий путем via negativa, отказывает богу во всех качествах. Бог становится чистой тьмой, пустотой; ее необходимо прочувствовать. А прочувствовать пустоту бога можно лишь тогда, когда вы сами себя опустошите. Бог есть ничто, и, когда я говорю «ничто», я это и имею в виду. Поэтому, если вы хотите ощутить бога, вам придется стать ничем. Будда называет это шуньятой, пустотой.

Таковы два метода познания бога. Организованные религии придерживаются via affirmativa, а мистики-одиночки всегда предпочитают via negativa. Это заставляет священника и мистика постоянно бороться, сражаться друг с другом. Священник — враг мистика. Священники всеми способами старались уничтожить мистиков, так как мистики говорят о совершенно ином.

Необходимо понять эти два процесса. Via negativa означает, что вы начинаете с частного и затем движетесь к общему. Общее означает бесконечное, а частное — конечное. Вы начинаете с частного.

Например, вы влюбляетесь в мастера. Это нечто частное: определенное качество мастера, определенное присутствие, которое вы ощущаете, находясь рядом с ним, какой-то свет в его глазах, определенный жест, определенное изящество, все, что угодно. Но все это частности. И затем мало-помалу вы начинаете отступать от этого мастера, приходя к высшему мастеру, мастеру мастеров. Это и есть всеобщее. Вы можете взять своего мастера за руку, но не можете взять за руку бога. Вы можете припасть к стопам своего мастера, но не можете припасть к стопам бога. Мастер представляет собой видимую реальность, а бог — невидимую. Мастер — лишь посредник. Вы — нечто, бог — ничто, а мастер соединяет в себе и то и другое. Он принимает участие и в вас, поскольку является человеком, но также принимает участие и в боге, поскольку стал ничем.

Именно поэтому Иисус постоянно повторяет эти слова: «Я — Сын Божий, но также и Сын Человеческий». Так он говорит об этом парадоксе: с одной стороны, он — Сын Человеческий, с другой стороны — Сын Божий. С одной стороны, он — частное, то есть человек, а с другой стороны — вселенская пустота.

Via negativa берет в качестве отправной точки частное, направляясь в сторону вселенского. Этот путь пролегает в направлении от вещей к их отсутствию. Via affirmativa представляет собой обратный процесс: отправной точкой служит здесь бесконечное, бесконечный бог, не поддающийся определению, за которым следует частное — папа римский, священник, то есть божьи наместники. Вам не стоит беспокоиться о боге — за вас побеспокоится священник. Он — посредник, он займется этим вопросом.

Мастер же не является посредником, это просто друг, он дает вам только подсказки. А мастер, если это истинный мастер, заслуживает этого имени лишь тогда, когда ученик мало-помалу теряет в нем надобность. Вот определение совершенного мастера: это тот, кто делает все, чтобы ученик все меньше и меньше в нем нуждался.

Будда говорит: «Если вы повстречаете меня на дороге, немедленно меня убейте, не колеблясь ни секунды».

А священник говорит: «Ты всегда будешь во мне нуждаться — без меня ты не сможешь достичь бога». Священник говорит: «Без меня нет бога, я — мост, единственный мост, поэтому не ходите к другим». Индуистские священники будут против, чтобы вы пошли к христианским, а христианский священник не допустит, чтобы вы пошли к мусульманским Католик помешает вам пойти к протестанту. И протестант сделает то же самое.

Священники, папы, имамы и аятоллы создают организованную религию. А когда религия становится организованной, она умирает, она превращается в политику, в общественный институт.

Ибо верю я, что более подобает его восхвалять путем удаления лишнего, чем путем присвоения, поскольку, когда мы присваиваем ему некие свойства, мы начинаем с всеобщего и через промежуточные ступени нисходим до частного. Но здесь мы лишаем его всего, восходя от частных свойств к всеобщим. Таким образом, мы можем прийти к открытому познанию непознаваемого, которое скрыто во всех познаваемых предметах и стоит за ними. И созерцаем мы ту тьму, что простирается за пределами бытия, скрытую за любым естественным светом.

Дионисий просто хочет сказать, что о боге лучше думать в отрицательных, а не положительных категориях. Он говорит в этом отрывке, как истинный мастер, просто выражается он на христианском языке.

Мы восславляли то, что всецело относится…

Он понимает, что последний отрывок может его выдать, и священники поймут, о чем идет речь. Поэтому он сразу же добавляет:

Мы восславляли то, что всецело относится к теологии утверждения; как небесную и несравненную природу бога можно представить в виде единства и триединства; как, исходя из этого, можно объяснить, что бог есть Отец и Сын; как, таким образом, можно открыть истину относительно Святого Духа; как они создали три этих внутренних светоча добродетели из бестелесного и неделимого своего превосходства; и как в Себе Самом и в Себе Самих, а также в совместном и вечном их распространении они остаются вместе и нигде не расходятся; как Иисус, будучи выше всего сотворенного богом, может вместе с тем пребывать в самом существе природы человеческой. Мы рассказывали о том, что он может быть назван Добром, Бытием, Жизнью, Мудростью, Властью и прочими духовными именами.

Он сразу же добавляет: «Мы не отрицаем позитивный подход».

Его можно назвать…

… Добром, Бытием, Жизнью, Мудростью, Властью и прочими духовными именами.

«Все имена бога… мы также славим и утверждаем. Мы утверждаем, что бог есть Отец, мы утверждаем, что Иисус есть Сын, и что он превыше всего мироздания».

Должно быть, он написал это лишь для того, чтобы удовлетворить тупую церковь и тупых теологов. Иначе как он может утверждать, что кто-то, включая бога, превыше всего мироздания? Бог — это творческое начало: как Иисус может быть превыше мироздания? И если Иисус превыше всего мироздания, то почему тогда не Дионисий, почему тогда не Будда, почему не Кришна, почему не Лао-Цзы? Ведь тогда каждый просветленный будет превыше мироздания. И почему непросветленные должны быть ниже, а не выше мироздания? Ведь потенциально они тоже могут достичь просветления.

Он говорит это лишь для того, чтобы удовлетворить запросы дураков, на самом деле, у него иная точка зрения. Он ясно сказал, что наилучший способ описания бога… его можно сравнить…

…с искусством тех, кто творит из камня живой образ, отсекая все, что мешает лицезрению скрытой формы, и раскрывая ее истинную скрытую красоту единственно путем удаления лишнего.

Он говорит, что отрицание — это метод неприписывания богу позитивных качеств. Когда вы приписываете богу позитивные качества, вы создаете в людях стремление к вере и поклонению; вы создаете церкви и храмы. Вы не создаете религиозности, вы создаете только псевдорелигию.

Но когда вы отнимаете у бога все качества, когда бог превращается в абсолютное ничто, только тогда те, кто на самом деле хотят познать истину, им заинтересуются. Те, кто готов потерять себя, кто готов в боге утонуть, сдаться, кто готов к смерти и возрождению в этой пустоте, — только эти немногие проявят интерес, и лишь они одни во всем мире могут считаться религиозными.

Мои саньясины в этом смысле должны быть религиозными.

На сегодня достаточно.

 

Глава 8

Настоящее волшебство

Первый вопрос

Ошо,

Насколько я понимаю, недавно на лекции ты сказал, что Иисус не ходил по воде и что чудес как таковых не бывает. Но разве человек не может ходить по воде, практикуя саньяму, описанную Патанджали в сутре Удана? Пожалуйста, расскажи об этом.

Я повторяю: чудес как таковых не бывает, ибо все существование — чудо. Возможно ли большее чудо? Каждое мгновение, каждое событие — чудо.

Религиозен тот человек, для которого все, начиная с самых обыкновенных вещей и заканчивая самыми необыкновенными, становится чудом. Семя, прорастающее зелеными листьями, — разве оно не большее чудо, чем какой-то парень, разгуливающий по водам Галилейского озера? Птица, летящая в небесах, раскинув крылья, — разве она не большее чудо, чем идущий сквозь огонь человек? Розы, лотосы, маргаритки, миллионы цветов… а вы не видите в них ничего чудесного.

Вы ищете разные глупости. Кто-то материализует швейцарские часы, и это чудо, — а роза не чудо.

Другой материализует священный пепел, и это чудо; но ведь человек, который производит священный пепел, просто засранец! А доносящийся издали зов кукушки — не чудо! Вы слепы, совершенно слепы и безумны. Вы верите только в фокусы, рассчитанные на детей. Вы не ищете в жизни настоящее волшебство, потому-то глупые фокусники вас и обманывают.

Просто быть уже более чем невероятно. Дышать, видеть восход солнца, слышать щебетание птиц, чувствовать любовь и благодарность, молитву и тишину… Это мгновение и есть чудо. Тишина, что окружает вас, любовь, что струится между мной и вами, эта общность, сатсанг — ваши сердца открыты, подобно цветам лотоса, вы пьете меня в величайшем доверии, с величайшей открытостью… Какие еще нужны чудеса, чтобы доказать таинственность существования?

Однажды случилось вот что.

К Рамакришне Парамахансе прибыл в гости один великий махатма, славившийся умением ходить по воде. Рамакришна жил тогда недалеко от Калькутты, в Дакшинешваре. В тот день он сидел под деревом баньяна, любуясь красотой Ганга.

Такие люди, как прибывший махатма, безусловно, одержимы галлюцинациями эго. Махатма мог ходить по воде — конечно, он был великим человеком! В нем все как бы говорило: «Я здесь самый праведный».

Он встал перед Рамакришной и сказал:

— Я слышал, что люди считают вас великим мистиком. А можете ли вы ходить по воде?

Рамакришна ответил:

— Нет, я не могу ходить по воде. По правде сказать, я и плавать-то не умею! А вы?

Махатма ответил:

— Да, я могу ходить по воде.

Тогда Рамакришна спросил:

— Уважаемый, скажите, пожалуйста, как долго вы обучались этому искусству?

Махатма ответил:

— Искусству ходить по воде я посвятил восемнадцать лет своей жизни.

Рамакришна засмеялся, как ребенок, и сказал:

— Это же глупо! Когда мне нужно переправиться на другой берег, я сажусь на паром, и паромщик берет с меня всего одну рупию! Я могу оказаться на том берегу всего за одну рупию, а вы потратили на это восемнадцать лет? Это стоит не больше рупии. И вы еще считаете себя святым?

Похожая история случилась с таинственной мусульманкой, Рабией, к которой пришел суфийский мистик Хасан; он хотел показать ей, на что способен.

Желание продемонстрировать свои способности само по себе уродливо — в нем проскальзывает некая политика. Оно не религиозно и совсем не духовно. Хасан заговорил о чем-то другом, поджидая подходящего момента для демонстрации своих способностей.

И вот Рабия сказала:

— Мне пора читать Коран. Хочешь почитать Коран вместе со мной?

Этого-то мгновения он и ждал. Он предложил:

— Давай ходить по воде. — Перед ними лежало озеро. — Мы будем гулять по воде, читая Коран вслух!

Рабия ответила:

— Гулять по воде, читая Коран? Что-то не хочется. Видишь то белое облако? Отправимся-ка лучше туда и будем читать Коран, сидя на облаке,

Хасан воскликнул:

— Но я не умею летать по небу. Неужели ты освоила искусство летать в небесах?

Рабия ответила:

— Птицы могут летать по небу — не такое уж это сложное искусство. Рыбы могут плавать в реке, в озере — не такое уж это сложное искусство. Хасан, опомнись! Я просто пошутила. Я не могу летать среди облаков и не умею ходить по воде. Но вот настоящее чудо: читая Коран, я исчезаю. Ты можешь так? Остается только чтение, только пение — поющий исчезает, меня больше нет.

Я согласен с Рабией. Очень немногих женщин можно назвать мастерами. Рабия — одна из них.

Ты спрашиваешь меня: «Ошо, насколько я понимаю, недавно на лекции ты сказал, что Иисус не ходил по воде…»

Да, я очень уважаю Иисуса и потому не могу поверить, что он был настолько глуп, чтобы ходить по воде.

Ты продолжаешь: «Ты также заявил, что чудес как таковых не бывает».

Да, чудес как таковых не бывает, потому что чудесна вся жизнь. Вы находитесь здесь и только здесь — разве это не чудо?

Рассказывают, что однажды, когда мулла Насреддин занимался любовью с женой своего друга, тот внезапно вернулся домой. Женщина сказала Насреддину:

— Спрячься где-нибудь, это мой муж! Прячься скорее!

За неимением лучшего укрытия мулла залез в шкаф.

Входит муж. Он видит ботинки — и узнает ботинки Насреддина. Он видит на столе одежду — и узнает одежду Насреддина. Он видит свою жену — взволнованную, смущенную, раздетую, — и спрашивает:

— Где мулла Насреддин?

Жена отвечает:

— Не знаю. Его тут не было!

Муж тем временем приходит в ярость, как и полагается мужьям. Он мечется по всему дому, заглядывая в каждый угол, под кровать, в ванную, на кухню. В конце концов он открывает шкаф — там стоит совершенно голый Насреддин.

Друг спрашивает:

— Почему ты здесь?

— Какой серьезный метафизический вопрос! — глубокомысленно отвечает Насреддин. — Человек же должен где-то находиться. Я не специалист по части философии. Ты, можно сказать, спрашиваешь меня, почему я существую. «Почему ты здесь?» — спрашиваешь ты. Этот вопрос можно задать где угодно. Где бы я ни оказался, кто-нибудь всегда может спросить, почему я здесь.

И муж согласился. Он сказал:

— Да, это так. Это действительно метафизический вопрос.

Почему вы здесь? Почему существует все сущее? Разве это не потрясающая тайна, не чудо? А вы спрашиваете о каких-то пустяках. Все они придуманы людьми: всего лишь несложные фокусы или что-то еще из области фантастики.

Я слышал историю об Иисусе, Ауке и Иоанне. Они втроем направлялись к лодке, находящейся на середине озера. Сначала по воде пошел Лука, за ним Иоанн, и оба они благополучно добрались до лодки. Иисус идет вслед за ними и вдруг начинает тонуть.

Лука поворачивается к Иоанну: «Ну что, скажем ему, где отмель?»

Еще одна история…

В одном городке было озеро, воды которого обладали чудотворной силой. Люди приходили к озеру, погружались в него и выходили на другой берег исцеленными.

— Я сам видел! — утверждал один старожил. — Я видел, как слепой бросился в озеро и вынырнул на другом берегу с криком: «Я прозрел! Я прозрел!»

Услышав этот рассказ, какой-то старый нищий калека решил туда пойти. На его глазах человек без ноги прыгнул в озеро и, появившись из воды на другом берегу, стал кричать, не в силах поверить в чудо: «Я снова могу ходить, у меня две ноги!»

Калека не мог больше ждать. Вскочив в свою старую инвалидную коляску, он съехал в озеро…

Стоявшие на другом берегу горожане вытащили его мертвым. Зато у коляски появились новенькие шины!

Похоже, инвалидная коляска владела искусством Патанджали и умела творить чудеса!

В сутрах Патанджали действительно говорится о чудесах, но по совершенно иной причине, нежели вы думаете. Патанджали посвятил отдельную главу сиддхам, чудесам, с одной лишь целью: чтобы ими никто не соблазнился. Она была написана с намерением оградить, предостеречь. Она не ставит цели заинтересовать вас чудесами. Цель Патанджали абсолютно ясна.

Он говорит, что увлекшиеся чудесами попадают в непроходимые джунгли. Внутри вас, несомненно, есть некие силы, скрытые силы, которые вы не осознаете. И когда вы начинаете углубляться в медитацию, эти скрытые силы начинают проявляться, и вы, скорее всего, поддадитесь их соблазну. В них нет ничего чудесного, они столь же естественны, как и все прочие законы природы. Просто мы не знаем законов, которым они подчиняются, потому и называем их чудесами.

Например, если вы будете медитировать, то вскоре поймете, что можете читать мысли окружающих. Это будет казаться чудом: вы сможете ответить на вопрос прежде, чем человек его задал. Он очень удивится, а вас станут почитать как великого святого. Но это так глупо: только-только избавившись от собственных мыслей, вы начинаете интересоваться чужими. Ваши мысли были бесполезны; вы думаете, чужие мысли очень важны? Вы предприняли долгое и нелегкое путешествие, чтобы как-то избавиться от своего ума, и теперь навлекаете на себя еще большие неприятности. Вас окружают миллионы умов, и вы будете читать мысли каждого, кто проходит мимо. Вы упустили самую суть!

Это неразумно. Нет ничего особенного в том, чтобы вмешиваться в чужие мысли и их читать; это просто глупость. Конечно, вы произведете большое впечатление на людей, и они начнут вам поклоняться, но их поклонение только усилит ваше эго. А вскоре вы заметите, что с усилением эго возвращается и ум, и утратите способность читать чужие мысли.

И людям приходится идти на разные ухищрения, делая вид, что они по-прежнему обладают способностями, которые на самом деле утратили. Признать поражение крайне трудно. Такого человека сочтут шарлатаном, обманщиком. Возможно, вначале он и обладал какими-то внутренними силами, и они проявились; теперь он их утратил Но как сказать людям: «Я их утратил»? Стоит вам только признаться в этом, как от поклонников и последователей не останется и следа.

Патанджали написал целую главу только для того, чтобы вы знали, что все эти чудеса возможны. Внутри вас скрыты такие возможности, которые вам и не снились. Когда вы идете вовнутрь, они могут начать проявляться. Но ни в коем случае не увлекайтесь ими, оставайтесь свидетелем. Не поддавайтесь соблазну и продолжайте двигаться вовнутрь. А соблазн будет велик. Вас соблазняют не бесы и не сатана; вас соблазняют только ваш собственный ум и его внутренние возможности.

По той же причине и я отвергаю чудеса. Я не хочу, чтобы вы соблазнялись чем-то таким, что может отвлечь от настоящего поиска. Я отлично знаю, что если рыба может плавать в воде, а птица — летать по небу, то вполне вероятно, что с помощью определенных практик йоги ваше тело может освоить левитацию. Определенные дыхательные практики могут помочь вам преодолеть силу тяжести и освободиться от нее. Вы можете стать почти невесомым и после этого ходить по воде или летать по небу.

Но я отвергаю все эти чудеса по той же причине, по которой говорит о них Патанджали. Я убедился на собственном опыте, что предостережения Патанджали ни к чему не привели. Было бы гораздо лучше, если бы он вообще не говорил о чудесах, — люди настолько глупы… В действительности главу о чудесах читают чаще всего. В сутрах Патанджали четыре главы. Три из них следует практиковать, а четвертую лучше обойти стороной. Но людей интересует только четвертая глава; если они и читают остальные три, то только в качестве полезного предисловия к четвертой. Усилия Патанджали оказались совершенно тщетными.

Опыт пяти тысяч лет духовных исканий, блужданий во мраке, наблюдение за миллионами людей привели меня к убеждению, что, если бы Патанджали вообще не говорил о чудесах, пользы было бы гораздо больше.

Все та же история… Бог запретил Адаму и Еве есть плоды древа познания — и они немедленно им заинтересовались. В Эдемском саду росли миллионы деревьев, но ни одно из них не вызывало у них такого интереса.

Древо познания влекло их все больше и больше. «Почему бог наложил на него запрет?» Запретный плод становится более желанным. Всем известно, что запретный поцелуй гораздо слаще, а от украденного поцелуя можно и вовсе заболеть диабетом! Это чистый сахар.

Бог сказал Адаму: «Не ешь плоды с этого дерева», — и с того дня Адам, должно быть, стал все чаще и чаще о них мечтать. Наверное, он ходил к этому дереву по утрам, по вечерам, ночами, много раз в день, чтобы посмотреть, на месте ли оно, и как растут его плоды. Можно себе представить, сколько он о нем думал — снова и снова.

И это полная чушь — говорить, что дьявол в образе змея явился его искусить; достаточно было одного бога. Самого запрета было достаточно, чтобы искусить Адама. Не нужно было никакого дьявола, никакого змея.

Скажите любому ребенку: «Не делай этого», и, скорее всего, он это сделает.

Мой отец как-то мне сказал:

— Пока не поздно, я хочу предупредить тебя, чтобы ты не курил.

Я ответил:

— Теперь это будет очень трудно!

Он спросил:

— Что ты имеешь в виду?

Я сказал:

— Я никогда и не думал курить. По правде сказать, эта идея всегда казалась мне глупой. Вдыхать и выдыхать удушливый дым вместо того, чтобы дышать чистым воздухом… да еще за это и платить! И к тому же курить вредно. Я видел людей, которые мучались от кашля и все равно продолжали курить.

Мой дедушка кашлял всю жизнь. Доктора убеждали его: «Не курите!» — но он не мог отказаться. Он до самого конца продолжал курить.

Поэтому я сказал отцу:

— Мне было достаточно видеть дедушку. Зачем ты мне сказал: «Не кури?» Теперь я рк точно начну курить, будь в этом уверен!

И в тот же день я впервые в жизни попробовал курить. Разумеется, опыт не удался, ничего хорошего из этого не вышло: я закашлялся, из глаз полились слезы. Я не мог понять, почему этим занимаются миллионы людей. И я сказал отцу:

— Сегодня я попробовал курить, и с этим покончено. Но если бы не твои слова, я, возможно, не стал бы даже и пробовать. В мире есть миллионы вещей поинтереснее.

Патанджали — из лучших побуждений — совершил ту же ошибку. Он подробно описал все сиддхи, все возможные способности, чтобы ищущий понимал, с чем имеет дело. Но при этом он сам совершенно не осознавал глупости людей, которые будут эти сутры читать.

Дело в том, что в те времена сутры Патанджали не записывались. Они были безопасны, потому что передавались изустно, от мастера к ученику. Их мог услышать только человек, которому доставало ума и способностей. Но широкое распространение сделало их опасными.

Кто бы ни читал сутры Патанджали, его интерес сразу же привлекает именно та глава, где пишется о том, чего делать нельзя. Таковы люди. И не только обычные; люди выдающегося ума, великие люди тоже интересуются запрещенными вещами.

Так, например, Дж. Кришнамурти, один из умнейших людей современности, до сих пор читает детективы только потому, что в детстве, в том возрасте, когда детям нравятся детективные рассказы и романы, ему запрещали их читать. За каждым его шагом следили: следили, что он ест, что читает, куда идет… Его воспитывали как заключенного. С девяти и до двадцати пяти лет за ним велось постоянное наблюдение, его ни на минуту не оставляли одного.

Этот грязный старикашка Аидбитер, которому Анни Безант, президент Теософского общества, поручила присматривать за Кришнамурти, ходил за ним по пятам, как тень. За бедным ребенком постоянно кто-нибудь следил, потому что Кришнамурти должен был стать Учителем Мира. Нельзя же допустить, чтобы Учитель Мира курил, играл в карты и шахматы, экспериментировал с психоделиками или влюблялся.

Ему не разрешалось находиться в обществе ровесниц. Когда ему исполнилось тринадцать лет, ему позволили общаться с сорокалетней женщиной, и даже тогда по всему миру поползли слухи, будто бы они полюбили друг друга Той женщине было сорок лет, и она относилась к нему почти как к родному сыну. Но слухи были так настойчивы, что в конце концов их разлучили, заставили расстаться. В каком-то смысле они действительно полюбили друг друга: он полюбил ее как мать, а она его — как сына. Но даже это было недопустимо: любая привязанность может задержать развитие Учителя Мира. И разумеется, никаких детективных романов, никаких рассказов…

И вот однажды он освободился. Когда ему было двадцать пять лет, он объявил: «Я не собираюсь становиться Учителем Мира. Я распускаю организацию, созданную специально для меня…» Для встречи Учителя Мира была создана огромная организация, орден Звезды Востока; он распустил этот орден. Он вернул ордену все принадлежащее ему имущество; он вернул все пожертвования, перечисленные на его счет. В двадцать пять лет он освободился от теософов. С тех пор он ни разу не читал ни Гиту, ни Коран, ни Библию, ни Упанишады, ни Дао Дэ Цзин, ни Талмуд. С тех пор он читал только детективные романы. Вот так работает ум. Этот запрет до сих пор остается для него пережитком прошлого.

Я не отрицаю, что в человеке скрыто великое множество сил, просто я не хочу, чтобы вы проявляли к ним излишний интерес. Поэтому я говорю, что это глупо. Со всех сторон вас окружают куда более удивительные чудеса. Повернитесь к ним; я с вами для того, чтобы способствовать вашему духовному росту, а не мешать.

Второй вопрос

Ошо,

Правда ли, что бог умер, как сказал Ницше?

Фридрих Ницше — одна из самых значительных в истории человечества фигур, ничуть не уступающая по величине Иисусу, Моисею, Мухаммеду, Махавире, Заратустре или Будде. Он мог стать просветленным, но что-то ему помешало. Его прорыв обернулся надрывом.

Западная атмосфера, интеллектуальный климат Запада — вот что ему в действительности мешало. И ответственность за это лежит на христианской церкви. Виновата христианская церковь. У множества людей, подобных Фридриху Ницше, она отняла всякую возможность просветления.

Христианская церковь полностью лишила Запад интеллектуальной свободы. Малейшего намека на бунт было достаточно, чтобы людей заживо сжигали; их книги запрещали, уничтожали. Христианская церковь была одной из самых фашистских организаций в истории человечества. Не случайно все три самых опасных диктаторских движения двадцатого века: фашизм, нацизм и коммунизм — были порождениями христианства.

Нельзя перекладывать всю ответственность на Восток, потому что на Востоке свободомыслие существовало всегда и всегда пользовалось уважением. Ни одного восточного мыслителя не распяли, как распяли Иисуса; ни одного философа не отравили, как отравили Сократа; ни одного мистика не убили, как убили Аль-Хилладжа Мансура Восток видел больше людей, подобных Сократу, и дал жизнь гораздо большему числу людей, подобных Иисусу, нежели Запад; Восток изобилует мистиками, подобными Мансуру. И мы никогда — ни на одно мгновение — ни у кого не отнимали свободы. Мы уважаем свободу как величайшую ценность. Поэтому, когда человек становится просветленным и познает высшую истину, мы говорим, что он достиг мокши. Слово «мокша» означает абсолютную свободу, безусловную свободу, свободу, которую уже невозможно потерять.

А христианство всегда было крайне деспотичным. В конечном итоге это привело к тому, что церковь стала сборищем посредственностей. Все разумные люди от нее отвернулись. Даже оставаясь с нею, они оставались только формально; их сердца ей не принадлежали.

Фридрих Ницше питал такое отвращение к христианству… А ничего другого он не знал; он ничего не знал о дзэн-буддизме, о суфизме, иначе он был бы совершенно другим человеком. Катастрофы можно было бы избежать, надрыв мог бы стать прорывом. Он боролся против господства христианской традиции и боролся так яростно, что в конце концов превратился в Антихриста Хотя он и попал под очарование личности Христа, он стал Антихристом, потому что, к несчастью, Иисус стоял у истоков христианства, не то чтобы он намеренно основал церковь, просто так вышло, что она на его идеях возникла. Перед смертью Ницше подписывался как «Антихрист Фридрих Ницше». Он сошел с ума. Рискуя душевным здоровьем, он отстоял свободу.

Я уважаю этого человека, я люблю его. Я бы предпочел, чтобы он стал мастером — он мог, у него могло получиться, — но он находился в неподходящей для этого среде. Ему нужна была восточная свобода, восточная почва.

В своем антагонизме он зашел так далеко, что не только восстал против Христа, но и сделался заклятым врагом самого бога, потому что, проникая глубже в суть явления, он стал понимать, что настоящая основа христианской церкви — не Иисус; на самом деле церковь зиждется на боге, на идее бога. И если из-под нее не выбить веру в бога, церковь не рухнет.

Потому-то он и сказал, что бог умер. Но это только часть его знаменитой фразы, возможно, вы не слышали ее целиком. Важно знать всю фразу. Она звучит так: «Возрадуйтесь! Бог умер, и теперь человек абсолютно свободен». Тогда слова обретают смысл. «Радуйтесь: бог умер! Повелевать вами больше некому. Над вами никого нет, и больше не нужно бояться никакого бога; можете навсегда забыть о боге и об Иегове».

Надо сказать, что бог в представлениях иудеев, христиан и мусульман — особа не слишком приятная; он далеко не джентльмен. Иудейский бог, прародитель христианского и мусульманского бога, говорит о себе так: «Я — бог ревнивый. Каждого, кто восстанет против меня, я уничтожу. Кто не со мной, тот против меня. Те, что со мной, обретут райские наслаждения, а те, что не со мной, будут вечно гореть в геенне огненной».

Ницше говорит: «Возрадуйтесь: бог умер! Нет ни ада, ни рая. Не бойтесь ада и не стремитесь к вожделенным небесам, ибо бога нет. Бог умер, и человек абсолютно свободен».

На Востоке та же самая мысль была выражена гораздо тоньше, изящнее. Махавира — по той же причине, что и Ницше, — говорит, что бога нет. Махавира говорит: человек не может быть свободным, если есть бог. Это важная мысль, в ней есть логика. Если бог существует, человек не может быть свободным. Как он может быть свободным? Ведь человек не более чем сотворенное создание. Бог создал вас потому, что он так решил. И если завтра он решит вас уничтожить, он вас уничтожит. Какая уж тут свобода! Такими, какие вы есть, вы созданы по божьему произволению, и вы не несете за это никакой ответственности. Как вы можете отвечать за те инстинкты, которыми он вас наделил?

Махавира говорил: «Посмотрите, насколько бессмысленны доводы теистов. Посмотрите, насколько нелепа сама человеческая идея самоосуждения: осуждение секса, осуждение жадности, осуждение гнева. Что может поделать человек? Если таким его создал бог, то в ответе за это не человек, а бог. Зачем тогда он создал человека и мир именно такими? Если кто-то и должен страдать, то не человек, а бог. Человек — всего лишь его творение».

Представьте, что вы делаете игрушки. Если игрушка неисправна, то кто в этом виноват? Нельзя обвинять в этом игрушку. Вы делаете машины. Если в машине что-то неисправно, отвечаете за это вы, а не машина.

В том, что на Хиросиму и Нагасаки были сброшены атомные бомбы, нельзя винить сами бомбы или атомную энергию. Обвинять надо политиков, приказавших сбросить бомбы, или создавших эти бомбы ученых. После Хиросимы и Нагасаки Альберт Эйнштейн не мог отделаться от чувства вины — ему было не по себе.

Кто-то спросил Эйнштейна в день его смерти: «Если бы вам пришлось снова родиться, кем бы вы хотели стать? Хотели бы вы снова быть физиком, математиком?»

Эйнштейн ответил: «Ни за что! Скорее, я бы стал водопроводчиком, я причинил человечеству столько зла, конечно, не сознательно».

Но нельзя сказать и то, что бог создал человека не сознательно. Если даже сам бог не сознателен, как можно надеяться, что человек когда-нибудь станет сознательным?

Махавира говорит, что бога нет, потому что только вне существования бога человек становится ответственным. И я согласен с Махавирой, с Буддой, с Ницше. Первое и основное качество религиозного человека — это ответственность за самого себя, чувство: «Кем бы я ни был, я несу за это ответственность. Таков мой выбор. Мне были открыты любые возможности. Ничто в моей жизни не было предопределено от рождения. Каким бы ни был я, хорошим иль плохим, — за все отвечу я один. Нет ни судьбы, ни бога».

Махавира отрицал существование бога, но не сошел с ума, как Ницше. Его спасла медитация. Будда отрицал бога, и не только бога; Будда сделал еще один шаг — по сути, последний: отрицая бога, Будда отрицал само существование самости [5]В оригинале — Self.
. Будда говорил, что не существует ни бога, ни самости. Он говорил, что при наличии самости нельзя достичь полной свободы. Ваше «я» обладает определенными внутренне присущими ему качествами, и эти качества будут всегда оставаться с вами. Свобода будет условной. Нужно избавиться от бога — во-первых; во-вторых, нужно избавиться от «я». И тогда вы полностью свободны. Тогда останется только свобода и ничего больше. Будда не сошел с ума по очень простой причине: его спасла медитация.

Ницше мог стать Махавирой или Буддой, но медитативное измерение для него было закрыто. Как только вы перестаете верить в бога, на вас обрушивается непомерное бремя ответственности за свое собственное бытие. Оно может вас раздавить. Именно это и произошло: Ницше был сокрушен своей собственной свободой, он не смог с ней справиться.

Бога, каким его представляют христиане, мусульмане, иудеи и индуисты, не существует. Но я, в отличие от Махавиры, Будды или Ницше, не говорю, что бога нет. Я говорю, что жизнь — это бог. Вообще говоря, мне не нравится слово «бог». Я предпочитаю называть это бхагаватой, «божественностью». Существование исполнено божественности, и в глубокой медитации вы причащаетесь этой божественности. Если бог есть жизнь, если это синонимы, тогда ни о какой смерти бога не может быть и речи. Жизнь не может умереть; она вечна.

Я слышал…

В одном затерянном уголке Земли стоят два надгробья. На одном написано: «Бог умер», и внизу стоит подпись: «Ницше». На другом написано: «Ницше умер», и подписано: «Бог».

Мне кажется, вторая надпись ближе к истине: Ницше умер. Бог не умер в том смысле, который имел в виду Ницше, поскольку его представление о боге было в основе своей неверно. Это была христианская идея: бог как личность, причем личность доминирующая.

Один из великих индийских мистиков, баул из Бенгали… Слово «баул» означает «безумный». Баулы действительно безумны — они безумно любят бога. Так вот, этот безумный баул Чандидас говорит: «Сабар упар манус сатья. Тахар упар нахин», то есть: «Человеческая истина есть высшая истина! И нет истины выше». Он говорит то же самое, что и Ницше, но его высказывание более позитивно. Он провозглашает божественность человека, богоподобие человека. Ницше же просто отрицает, ничего не утверждая. Его отрицание приводит к негативной пустоте. Чандидас тоже отрицает, но из его отрицания рождается позитивная пустота.

«Сабар упар маку с сатья… Человеческая истина есть высшая истина! И нет истины выше». Он тоже говорит, что бога нет, но при этом утверждает, что божественны вы сами. Бог не умер, потому что жизнь — жива. По-прежнему распускаются цветы, по-прежнему поют птицы, все вокруг продолжает существовать — как может умереть бог?

Но Ницше умер, и его жизнь была полна невероятных страданий. К несчастью, он родился на Западе и вырос в христианской среде. Ему была необходима восточная атмосфера. Если бы он попал в дзэнский монастырь или в суфийскую общину… Там он все равно узнал бы, что бога нет, но это знание не свело бы его с ума; наоборот, он стал бы просветленным.

Третий вопрос

Ошо,

Ты назвал меня Девадаттой, но многие люди говорили мне, что так звали того малого, который много раз покушался на жизнь Гаутамы Будды. Почему ты дал мне такое имя?

Девадатта!

Это имя само по себе красиво. Оно значит: «данный богом, божьей милостью; божий дар». По значению оно в точности соответствует английскому имени Джон. Имя Джон означает «милостивый дар бога». «Девадатта» значит то же самое. Человека, не один раз пытавшегося убить Гаутаму Будду, звали Девадаттой по чистой случайности.

Девадатта приходился Будде двоюродным братом и был очень ревнив. Он стал его учеником. Однако, поскольку они были двоюродными братьями, почти ровесниками, поскольку они учились в одной школе, вместе играли и вместе охотились, он хотел быть ему равным. Сам Будда не один раз ему говорил: «Мы равны, и не только мы с тобой: равны все люди, любой человек ни в чем мне не уступает. В миг просветления все вопросы о превосходстве исчезли. Даже камни мне равны, потому что все мы — одно существование».

Но Девадатта не мог успокоиться: ведь Будда был великим мастером, а он — всего лишь одним из многих тысяч учеников, практически никем В конце концов он решился на заговор. Собрал вокруг себя несколько учеников, он предал Будду, надеясь, что к нему стечется гораздо больше последователей. Но никто, кроме горстки поддержавших его людей, к нему не пришел; да и те понемногу стали расходиться, потому что он им ничего не смог дать. У него не было живого опыта общения с истиной; он был так же бессознателен, как и они сами. Ему удавалось обманывать их всего несколько дней. Он был большим интеллектуалом, но не просветленным, он умел спорить и убеждать на интеллектуальном уровне, но не мог утолить жажду истины, живущую в глубине сердца.

Постепенно люди стали от него уходить. Он был очень зол, его охватила ярость. Ему оставалось только одно: убить Будду. Он много раз покушался на его жизнь, но безрезультатно, всякий раз безрезультатно.

Рассказывают такую историю…

После очередного неудачного покушения на Будду Девадатта пришел в отчаяние.

— Похоже, этот малый и в самом деле святой, — нехотя признался он лучшему из нанятых убийц. — Мне никак не удается его достать!

Потерпев сокрушительное поражение всех своих поползновений, Девадатта решил свести счеты с жизнью.

— Что ж, — сказал он, — в конце концов, я могу завещать сангаму Будды свою страховку. Может быть, хоть это мне зачтется. Скажи, друг, за сколько бы ты согласился меня прикончить?

Старый товарищ внимательно посмотрел на него и ответил:

— О Девадатта, для тебя я это сделаю бесплатно!

Помните: совершающий убийство человек ничем не отличается от самоубийцы. Человек, который хочет кого-то убить, и человек, который может убить самого себя, одинаковы. Психологам еще предстоит осознать тот факт, что эти люди не отличаются друг от друга. Энергия одна и та же, агрессия одна и та же. Направленная на другого, она становится убийством; направленная на себя, она становится самоубийством. При движении наружу эта энергия убийственна; при течении вовнутрь она самоубийственна.

Девадатте так и не удалось убить Будду, и эта неудача привела его к мысли о самоубийстве. То же самое случилось и с Иудой. Но поскольку индусы больше склонны думать, чем делать, Девадатта так и не совершил самоубийства — он только о нем помышлял. А Иуда действительно покончил с собой на следующий день после того, как Иисуса распяли, на следующий же день. Иисуса распяли, и назавтра Иуда покончил с собой. Ответственность за убийство Иисуса лежала на нем: он продал Иисуса, продал за какие-то тридцать серебреников. Но убийство Иисуса полностью изменило ситуацию, полностью изменило положение дел.

Между прочим, этот момент заслуживает внимания: теряя друга, вы теряете не так уж много; но если вы теряете врага, ваша потеря велика. Когда умирает ваш заклятый враг, внутри вас образуется некая пустота. Пока он был жив, вы с ним сражались, вы были с ним связаны, вы были заняты борьбой. А теперь больше ничего не осталось, все кончено.

Иуда не один месяц и не один год размышлял, как бы устранить Иисуса, не подозревая о том, что, как только Иисуса не станет, он почувствует абсолютную пустоту и безысходность. Иисус был смыслом всей его жизни. Так и случилось: на следующий день после распятия Иисуса Иуда почувствовал такую внутреннюю пустоту, такую безысходность, что покончил с собой.

Такое случается с каждым. По-разному, в разных ситуациях, но каждый должен это понять.

На днях Шила написала мне письмо, в котором говорится, что после смерти Чинмайи она чувствует себя совершенно опустошенной. Она все время вспоминает Чинмайю, и ее отношения с Витрагом зашли в тупик. Между ней и Витрагом выросла какая-то стена, и в их отношениях уже нет той гармонии, какая была при жизни Чинмайи.

Пока Чинмайя был жив, любовь с Витрагом не была настоящей любовью, на самом деле это был лишь способ сбежать от Чинмайи. Шила была счастлива, и ее отношения с Витрагом развивались чудесно. Но я боялся, что в день смерти Чинмайи могут умереть и отношения Шилы с Витрагом — ведь они зависели от существования Чинмайи. Когда Чинмайи не стало, исчез и конфликт с Чинмайей. И теперь ум Шилы полон приятных воспоминаний о том, какой это был замечательный человек.

А он был действительно прекрасным человеком. Он красиво жил и красиво умер. Он много страдал, но переносил страдания с изяществом. И я могу понять, как трудно было Шиле. Жить с человеком, который постоянно болен, который годами находится при смерти… Я знал его не меньше восьми лет, и все эти годы он был в двух шагах от смерти. Можно любить человека, больного тропической лихорадкой, — каких-нибудь два-три дня, ничего страшного, — или даже гепатитом. Три или шесть недель, — но конец очевиден.

Я очень сочувствую Шиле. Ей было трудно, очень трудно жить с обреченным на смерть человеком. Западные врачи говорили, что он не проживет и больше двух лет, но он прожил восемь. Эти восемь лет стали для Шилы сплошным страданием, и, конечно, ей было необходимо как-то отвлечься, найти такое место, где она могла бы совершенно позабыть о Чинмайе. Он нуждался в круглосуточном уходе, двадцать четыре часа в сутки, и Шила ухаживала за ним с любовью, делая все, что было в человеческих силах. Ночи напролет он мучился от кашля. Он тяжело, шумно дышал, у него были постоянные хрипы, все тело болело. Это была пытка. Чинмайя переносил свою болезнь как свидетель и рос, но для Шилы это было гораздо большей пыткой, и ей хотелось как-то отвлечься.

Когда она влюбилась в Витрага, Витраг был ни при чем. Мне кажется, на его месте мог оказаться кто угодно. Это был только предлог; но пока Чинмайя был жив, роман Шилы и Витрага продолжался. И вот Чинмайи больше нет. Я и предполагал, что теперь между Шилой и Витрагом вырастет стена, потому что человек, от которого Шила пыталась убежать хотя бы на несколько минут, чтобы забыться, укрыться в ком-нибудь… Витраг был для нее чем-то вроде транквилизатора, успокоительного, способ, который позволял занять себя и забыть о Чинмайе и его болезни. Это было необходимо, это было ей полезно, и я не возражал; я поддерживал их роман. Я говорил: «Все очень хорошо». Но оставался вопрос: что случится, когда Чинмайи не станет? Ведь причиной роману был Чинмайя: Шила хотела уйти подальше от Чинмайи. После его смерти уходить не от кого.

Теперь Витраг стал все больше и больше отдаляться, и Шила не может понять, почему это происходит, — ведь теперь она может быть с Витрагом круглые сутки. Откуда же взялась эта стена? Ее не было, пока был жив Чинмайя.

Здесь простая психология, и каждый должен ее понять. Вы многое делаете, не осознавая причин; причины же начинаете осознавать только тогда, когда они исчезают.

Теперь можно только пытаться как-то поддерживать эти отношения, но в них уже не будет прежнего аромата. Их отношения были негативными, а не позитивными. Рано или поздно им было суждено увянуть. И если они оба это поймут, то они смогут сделать увядание радостным, исполненным благодарности, ибо все, чем одарила их любовь, было прекрасно. Зачем требовать большего? Зачем жадничать? Когда приходит время с чем-то расстаться, нужно уметь разжать руки.

Я понимаю, что Шиле трудно: Чинмайя умер, ее отношения с Витрагом сходят на нет. Похоже, она остается совершенно одна. Но не беспокойся ни о чем, Шила, потому что только из полного одиночества рождается нечто потрясающе прекрасное, такое, чего никогда не дают ваши так называемые отношения. И если вы способны на одиночество, если вы начинаете ему радоваться, если вы можете его танцевать, тогда для вас откроется совершенно новое качество отношений. Вы снова сможете полюбить, но теперь любовь будет любовью изобилия: у вас будет так много всего, что вы захотите поделиться. А когда мы внутри пусты, нам хочется заполнить внутреннюю пустоту чужой энергией, но партнер тоже пуст. Двух нищих, которые все надеются и думают: «Другой богат, и я что-нибудь от него получу», неизбежно постигнут неудача и разочарование. Они обречены.

Я собирался позвонить Шиле и сказать ей все это, но подумал, что лучше расскажу всем вам, потому что этот опыт важен для каждого — нечто подобное нам всем приходится переживать.

Четвертый вопрос

Ошо,

Неужели индусы действительно так глупы, как ты говоришь?

Не отчаивайся! Есть люди гораздо глупее индусов — всегда помни о них, и будешь бодрым и довольным. Есть еще и поляки…

Почему поляки открывают дверь спальни, когда занимаются любовью?

Чтобы никто не мог подглядывать в замочную скважину.

Очень разумно!

Поляк идет домой с ярмарки с поросенком под мышкой. К нему подходит знакомый и спрашивает: «Где ты его взял?»

Не успел поляк и слова вымолвить, как поросенок отвечает: «Я выиграл его на ярмарке!»

Пока на свете существуют поляки, вам не о чем волноваться.

Поляку посоветовали заменить осветительную систему в новой машине.

Но машина не прошла в двери церкви, и ему так и не удалось ее освятить.

Почему польская туалетная бумага на пятьсот листов длиннее обычной?

Потому что на первых пятистах листах печатают инструкцию по применению.

Не падайте духом! Не стоит беспокоиться!

Почему поляка нельзя засунуть в пушку?

Потому что, согласно Женевскому соглашению, снаряды типа «дум-дум» использовать запрещено.

Чем польская стремянка отличается от обычной?

Наверху у нее табличка с надписью «Стоп!». Не будь ее, поляк бы, не останавливаясь, лез все выше и выше. А лестница осталась бы внизу.

А ты спрашиваешь: «Действительно ли индусы так глупы, как ты говоришь?»

Не все индусы… Сант, например, совсем не глуп. Я сажаю его рядом с собой…

Кто-то однажды задал мне вопрос: «Ошо, если бы кто-то тебе сказал: „Не говори, не молчи, но все же ответь мне, кто ты?“ — что бы ты сделал?»

Для того-то рядом со мной и сидит Сант: он стукнет этого любопытного как следует! В прежние времена мастера дзэн били людей сами. Я ленив, а Сант хороший боксер. И вы знаете, чтобы заниматься боксом, большого ума не надо! Сант преподаст ему урок. Именно для такого ответа я и разрешаю Санту сидеть рядом со мной. Сам я не стану отвечать на этот вопрос Я просто посмотрю на Санта, и Сант за меня ответит.

Однажды ко мне пришел человек и сказал: «В Индии родилось двадцать четыре аватара, в Индии родилось двадцать четыре тиртханкара, в Индии родился Гаутама Будда, и во всех своих предыдущих жизнях он рождался в Индии, и многие другие святые и махатмы тоже родились в Индии. В Гите бог говорит: „Я всегда приду, когда буду вам нужен", и он всегда приходил в Индию. И тем не менее вы говорите, что Индия — материалистическая страна, что индийцы не отличаются особым умом, что Индия не обладает особой духовностью, что это нерелигиозная земля?»

Я ответил: «Да, так и есть. Все, что вы сказали, только подтверждает мои слова». Кришна говорит в Гите: «Я всегда приду, когда буду вам нужен». Такое впечатление, что Индия нуждается в богах больше, чем любая другая страна! Двадцать четыре аватара — и что же? Нам нужно больше, даже сорок восемь аватаров вряд ли смогут нам помочь. Мы сводим на нет все, что они делают, — мы большие специалисты по этой части. Двадцать четыре тиртханкара — и что с того?

Подобным образом один человек похвалялся своим здоровьем. Он говорил: «Посмотрите! Ко мне ходят все городские врачи. Надо полагать, что у меня самое крепкое в мире здоровье!» Если все врачи стали его постоянными посетителями, у него, должно быть, самое плохое в мире здоровье!

Бог так часто посещал Индию — похоже, здесь просто полный кавардак! Да, Будда умен, но много ли таких, как Будда? Махавира умен, но много ли таких, как Махавира? Да, изредка один человек из многих миллионов достигает высочайших вершин. Но много ли таких людей? Их можно пересчитать по пальцам. И не думайте, что, раз они великие, значит, и вы тоже. Не живите в лучах чужой славы, это очень глупо. Именно так мы жили на протяжении многих веков: мы жили в свете чужой славы. Кришна, Будда, Махавира… и мы уже так счастливы, что совершенно забываем о том, что и сами должны что-то сделать, что мы тоже должны быть разумными, что сами должны что-нибудь создать.

Да, в Индии были люди высокой духовности, но Индия не духовная страна. Здесь были разумные люди, но сама Индия не проявила никакого разума. Что касается страны, то мы две тысячи лет жили в рабстве. Разве это разум?

Что касается страны… Я думаю, что в Индии самый низкий в мире уровень морали. Все представления индийцев о морали сосредоточены на сексе, на все остальное мораль не распространяется. Вы можете лгать, и никто не сочтет вас безнравственным. Вы можете обманывать, вы можете быть неискренними, вы можете пообещать прийти сегодня и не показываться многие месяцы, и никто не сочтет вас безнравственным. Обещание в Индии ничего не значит. Если кто-то говорит: «Я приду в пять», он может прийти в четыре, он может прийти в шесть, он может вообще не прийти в этот день, он может прийти в пять завтра. И нельзя сказать, что это безнравственно. Люди фальсифицируют все — не только молоко, но даже лекарства. Индийским лекарствам нельзя доверять. Возможно, вы надеетесь на спасительный укол, а он может вас убить, потому что вам могут впрыснуть обыкновенную воду, причем не очень чистую. Ни на что нельзя положиться.

Вся мораль заключается в том, что вы вцепляетесь в свою жену, а ваша жена в вас, и вы оба напоминаете сыщиков, шпионящих друг за другом; вот и вся мораль. Такое представление о морали очень глупо, такое представление о морали очень ограниченно.

Жить с нелюбимой женщиной безнравственно; неважно, приходится она вам женой или нет. Жить и делить постель с нелюбимым мужчиной — даже если он ваш муж, все равно безнравственно. Это проституция, разумеется, одобряемая обществом; но одобрение общества ничего не меняет. А много ли супругов любят друг друга?

Я гостил в сотнях семей по всей Индии, и за все время мне встретились всего две-три пары, где супруги действительно любили друг друг а. Остальные были врагами. Они сражаются не на жизнь, а на смерть, вечно сидят друг у друга на шее, но считаются в высшей степени нравственными, потому что жена строго хранит верность мужу — человеку, которого не любит. Какая же это верность? А муж верен женщине, которую ему давно хочется убить, — или он надеется, что это сделает кто-нибудь другой, или же уповает на какое-нибудь стихийное бедствие… дом обрушится от дождя, или она подцепит какую-нибудь инфекцию, или что-нибудь еще. В Индии постоянно что-то случается: автобусы падают в реки, самолеты разбиваются, поезда терпят крушение… И он все надеется: «Однажды что-нибудь обязательно случится, и я избавлюсь от этой женщины». Однако продолжает хранить верность женщине, которую не любит.

Какая может быть верность без любви? Это всего лишь страх, а не верность. Это формальность, а не верность. Это трусость, а не верность. Если вы смелый человек, если вы настоящий мужчина, вы скажете женщине: «Я тебя не люблю, поэтому не могу больше заниматься с тобой производством детей». И женщина ответит: «Я тоже тебя не люблю, так что давай лучше разойдемся».

Почти вся Индия настроена против меня по той простой причине, что люди думают, будто я разрушаю их моральные устои. Я не разрушаю моральных устоев, я пробуждаю в вас настоящее нравственное чувство. Сейчас мне мешают поехать в Катч, потому что я буду «подрывать моральные устои Катча». Но я не могу подрывать моральные устои только в Пуне; мне надо поехать в Катч, чтобы избавить от морали еще несколько человек!

Разве это мораль? Я еду в Катч, чтобы разрушить там безнравственность. Я называю безнравственным все, что делается во имя морали. Все это крайне безнравственно.

Идея брака безнравственна как таковая, брак по расчету в основе своей аморален. Нравственным может считаться только брак по любви, и то до тех пор, пока любовь жива. Как только любовь проходит, исчезает и мораль.

Да, Индия видела великих просветленных, но они подобны серебристым линиям, окаймляющим черные тучи. Не думайте, что от этих серебристых линий может быть много пользы; их света недостаточно даже для чтения. Вспышка молнии не дает возможности читать или писать. Да, в одно мгновение все видно, но затем повсюду снова воцаряется тьма — и она еще темнее.

Каждый раз, когда умирает мастер, эта страна все глубже и глубже погружается во тьму. Да, пока мастер жив, его окружает немного великолепия, немного света, немного славы, но и они доступны лишь храбрецам. Индия — страна трусов; иначе как объяснить две тысячи лет рабства?

Да, время от времени появляются умные люди, которые изобретают что-то новое; они достойны Нобелевской премии.

Я слышал одну историю…

В Ватикане проходит съезд, на котором прибывшие из всех уголков земного шара миссионеры делятся опытом работы в странах третьего мира. Разговорились два священнослужителя, один из которых работал в Индии, а другой — в Африке.

— Ну, святой отец, как обстоят дела в Индии? — спросил священник, прибывший из Африки.

— Спасибо, святой отец, все просто замечательно. Мы занимались проблемой нехватки продовольствия и попутно нашли новый метод сокращения численности населения.

— Какой метод? — спросил священник из Африки. — Вы используете новую методику контроля над рождаемостью?

— Нет-нет. Многочисленные эксперименты показали ее низкую эффективность. Поэтому мы разработали очень простую и действенную технику, которую назвали метод Шлеп-Шлеп.

— Что же это такое? — спросил заинтригованный священник.

— Наша организация ввела новый тип мужского туалета оригинальной конструкции для таких крупных мегаполисов, как Калькутта и Бомбей. Когда клиент садится на корточки, его яйца свешиваются вниз через два специальных отверстия. Один из наших сотрудников в это время стоит внизу с двумя кирпичами в руках. Шлеп! Шлеп! — и яйца в лепешку!

— О Пресвятая Богородица! — в ужасе вскричал священник. — Это же ужасно больно!

— Нет-нет, ничего подобного, — сказал священник из Индии. — Главное — следить, чтобы при ударе между кирпичами не оказались большие пальцы!

На сегодня достаточно.

 

Глава 9

Я рассмеялся

Первый вопрос

Ошо,

Я глубоко убежден, что наш путь состоит в том, чтобы отбросить эго, вернуть себе утраченную чувственность и эмоциональную чувствительность и в целом повысить нашу осознанность. Вместе с тем я с трудом могу признать, что духовное творчество исходно не должно являться частью нашего «я». Я чувствую, что дух творчества присутствует и здесь, и что в Пуне созданы новые формы жизни. Можем ли мы считать, что мысли, образы и гости из духовного мира, нездешние гости, приходят к нам без помощи нашею ума, и что для их появления достаточно просто осознанности? Я думаю, что эту идею с трудом смогут понять на Западе. Похоже, я достиг той точки, когда необходимо сделать прыжок, но, если бы я не верил тебе так сильно и не был бы внутренне готов к тому, чтобы воспринять твои слова, меня бы здесь не было. Пожалуйста, прояви терпение.

Похоже, мне действительно придется проявить терпение! Первое:

Ты говоришь: «Я глубоко убежден…»

Понимаете ли вы, почему мы так любим говорить: «Я твердо верю», «Я глубоко убежден»? Правда в том, что все совершенно иначе; слова — это только прикрытие. Если вы знаете, вы знаете — без разговоров о твердой вере или глубоком убеждении. Вы убеждены, что солнце всходит на востоке? Это ваше глубокое убеждение? Вы просто это знаете, вам не нужно в это верить. Знание не нуждается в вере; любая вера просто пытается притвориться знанием, которого нет. Вера — это псевдознание.

Поскольку в глубине души вы все-таки чувствуете, что вы не знаете, вам приходится подавлять незнание. «Твердая уверенность» помогает вам подавить сомнения. При помощи «глубоких убеждений» вы вытесняете свое естественное состояние незнания на уровень подсознания.

У человека знания нет никакой веры. Он не верит даже в бога. Он знает, и его знания достаточно. Его знание не нуждается в силе — зачем? Для чего вам нужны твердые убеждения? Для подавления глубоких сомнений. Вы разделены. Посмотрите внутрь! Я говорю не о теории, это простой факт. Присмотритесь к тому, что подспудно скрывается за вашими убеждениями, и вы всегда найдете глубокие сомнения.

Вот почему верующие так легко меняют свои убеждения, но не могут позволить естественному сомнению выйти на поверхность. Теист может стать атеистом; будучи теистом, он был твердо убежден в истинности теизма, а превратившись в атеиста, он снова твердо убежден — на этот раз в истинности атеизма.

У Халиля Джебрана есть на этот счет красивая история…

В одной маленькой деревне жили два ученых — два философа. Деревня в самом деле была слишком маленькой, чтобы позволить себе целых двух ученых. Первый из них был теистом, а второй — естественно — атеистом, ведь ученые не способны соглашаться друг с другом, они согласны только на разногласия. Эти философы без конца ссорились, сражались, спорили друг с другом, мало того, они не давали покоя всей деревне.

Людям не было никакого дела до того, существует бог или нет. Кому это интересно? Не считая горстки глупцов, никого не интересует, есть бог или его нет; это не насущная проблема. Насущные проблемы совсем другие. Насущной проблемой может быть любовь, насущной проблемой может быть страх. Насущной проблемой может быть насилие. Жизнь, смерть — вот настоящие проблемы. Какое отношение к вам может иметь бог?

Жители деревни устали, тем более что оба ученых были искуснейшими логиками и без конца склоняли жителей каждый на свою сторону. Люди убеждались в правоте атеизма, но тут приходил теист и сокрушал их убежденность. Они убеждались в правоте теизма, и тогда приходил атеист… Все это превратилось в настоящий кошмар.

В конце концов они решили предложить ученым устроить диспут в ночь полнолуния — и вся деревня придет слушать их спор. К какому бы выводу они ни пришли, вся деревня последует их решению. «Нужно наконец прекратить все споры, чтобы мы могли жить спокойно. Решите, существует бог или нет. Устройте диспут и решите».

И великий диспут состоялся. Он продолжался всю ночь. Спор был сложным и запутанным, но жителей деревни он по-настоящему захватил: ученые приводили такие красивые аргументы «за» и «против», что аудитория ежеминутно принимала то одну, то другую сторону. Когда говорил атеист, вся деревня думала: «Ну вот, спору пришел конец». Когда говорил теист, они думали: «Что к этому еще добавишь?»

Наутро их ожидал совершенно непредвиденный сюрприз. Случилось великое чудо: теист стал убежденным атеистом, а атеист превратился в убежденного теиста. Но для деревни ничего не изменилось. Ночь была потрачена впустую, и жители деревни остались ни с чем.

Это простой процесс. В действительности, чем тверже вы в чем-то убеждены, тем легче вам изменить убеждения, потому что чем тверже ваши убеждения, тем сильнее проявляются признаки глубокого сомнения, для подавления которого нужны такие твердые убеждения.

Дореволюционная Россия была одной из самых религиозных в мире стран. Даже в Индии религия была не так сильна. Россия была оплотом христианства, самого ортодоксального христианства. И всего через несколько лет — каких-нибудь пятьдесять лет — от глубокого теизма вся страна перешла к глубокому атеизму. Что случилось?

После Конфуция, Лао-Цзы, Менциуса, Чжуан-Цзы, Ли-Цзы Китай, получив поистине великое наследие, стал одной из наиболее религиозных стран на Востоке. И кроме того, то воздействие, сильнейшее воздействие Будды и Бодхидхармы… Тысячи монастырей, тысячи монахов — даосов, буддистов, конфуцианцев — и но меньшей мере пять тысяч лет традиционного воспитания; и тем не менее, через десять лет после революции все исчезло. И теперь Китай столь же глубоко убежден в атеизме, как раньше был убежден в теизме.

У меня такое ощущение, что если однажды в Индии случится подобное несчастье, и Индия превратится в коммунистическую державу, то она станет самой атеистической в мире страной. Те самые люди, которые сегодня кажутся такими религиозными, станут такими же яростными, мстительными противниками религии: ведь сомнение, живущее у них глубоко внутри, только и ждет подходящего момента, чтобы о себе заявить.

Америка не станет такой же атеистической страной, какой может стать Индия, по той простой причине, что американцы настолько равнодушны к убеждениям, что они, по сути, не имеют для них никакого значения. Для американцев бог всего лишь формальность, религия не более чем воскресное развлечение, церковь не более чем клуб. Одни ходят в Ротари-клуб, другие — в клуб Львов; некоторые ходят в Католический клуб или Протестантский… Это клубы, где люди болтают невинный вздор и обсуждают светские сплетни, — удобные места для общения, в них нет ничего плохого; однако там царит полнейшее равнодушие относительно бога, там нет никаких твердых убеждений. И поскольку в Америке нет твердых убеждений, Америка никогда не станет оплотом атеизма.

У коммунизма в Америке нет никаких шансов на успех, по той самой причине, что коммунизм — философия атеистическая, атеистическая до фанатизма. Вообще говоря, Карл Маркс и Фридрих Энгельс, основоположники коммунизма, предсказывали, что Америка будет первой коммунистической сараной. Никогда — даже во сне — они не могли бы представить, что первой коммунистической страной окажется Россия. Оба они были экономистами и ничего не знали о психологии, не понимали, что происходит внутри человеческой души.

Если бы они спросили меня, я бы им сказал, что Америка обратится к коммунизму последней. Для начала я предложил бы Индию, Китай и Россию — у этих трех стран было больше всего шансов. Две из них уже обратились, а третья готовится — и только потому, что за пять тысяч лет подавленное сомнение набрало колоссальную силу. Запомните: убеждение, которое используется для подавления сомнений, со временем ослабевает, потому что его энергия уходит на подавление. А то, что оно подавляет, наоборот, становится все сильнее и сильнее, потому что оно вообще энергию не расходует, а накапливает.

Ты говоришь: «Я глубоко убежден, что наш путь состоит в том, чтобы отбросить эго…»

Посмотрите внутрь своих убеждений, и вы обнаружите очень сильное сомнение в том, что говорите. И обнаружив сомнение, вы уже сможете что-то предпринять, поскольку это сомнение реально. Никто не учит вас сомневаться. В индуистских, мусульманских и христианских школах учат верить. Никто не учит вас сомневаться — даже коммунисты не учат сомневаться. Они учат вере нового типа — вере в безбожие.

У них есть своя собственная религия. Ее святыня находится, конечно, не в Каабе, а в Кремле. У них есть своя собственная троица. Ее нельзя назвать «Пресвятой Троицей»; ее можно назвать «несвятой». Это уже не Бог Отец, Святой Дух и Сын; это Карл Маркс, Фридрих Энгельс и В. И. Ленин — но это троица, все та же троица. Карл Маркс — отец, Ленин — сын, а Фридрих Энгельс — несомненно, святой дух, поскольку ему отводилась роль обеспечивать Маркса всем необходимым.

Удивительно, но Фридрих Энгельс был одним из богатейших людей, одним из крупнейших в Британии промышленников. Маркс всю жизнь жил на его деньги, сам он не зарабатывал ничего. Только благодаря Фридриху Энгельсу и его капиталистическим деньгам коммунизм стал философией, образом жизни миллионов людей.

Все учат вере, но сомнения естественны. Поэтому настоящие мастера этого мира… например, Гаутама Будда говорит своим ученикам: «Не верьте только потому, что так говорю я. Не верьте только потому, что так говорится в святых писаниях. Не верьте потому, что в это верит такое огромное количество людей. Никогда ни во что не верьте, пока сами не испытаете. Продолжайте сомневаться, продолжайте сомневаться до самого конца».

Сомнение естественно, это внутренне присущее вам качество, оно дано богом. Используйте его, потому что в нем колоссальная сила. Это инструмент, помогающий открыть истину.

Я не предлагаю вам иметь твердые убеждения, я призываю вас сомневаться, и сомневаться тотально, чтобы вы смогли прийти к истине. Сомнение не противоречит истине, сомнение — это метод поиска истины. Сомнение — не враг истины, а ее единственный друг. Вера — вот враг истины, потому что именно вера не дает вам познавать и исследовать.

Итак, первое, что я предлагаю вам сделать, это отбросить мысль о необходимости глубоких убеждений.

И в конце ты снова пишешь: «…если бы я не верил тебе так сильно».

Забудьте этот язык: этот язык непригоден, по крайней мере, здесь. Я уважаю сомнение, но не уважаю веру, потому что я убедился на собственном опыте, что благодаря сомнению люди открывали истину, а благодаря вере всю свою жизнь оставались невежественными и так к ней никогда и не приходили.

Но священники вам такого никогда не скажут. Священники целиком и полностью на стороне веры. И если вы твердо убеждены, священник будет очень счастлив, потому что теперь вас можно использовать как глупого фанатика, теперь священники могут свободно вас эксплуатировать.

Я не священник, я просто друг. И я здесь для того, чтобы объяснить вам, как я открыл истину. Сомнение было моим методом, моим собственным путем достижения истины. Мне бы хотелось, чтобы вы становились все более и более умными и проницательными. Сомневайтесь более научно. В науке сомнение помогает вам подойти к открытию, точно так же оно помогает и во внутреннем путешествии.

Перестаньте осуждать сомнение и превозносить веру и всяческие убеждения.

Ты говоришь: «Я глубоко убежден, что наш путь состоит в том, чтобы отбросить эго…»

Что значит «я»? Кто убежден? Здесь налицо противоречие.

Ты говоришь: «Я глубоко убежден, что наш путь состоит в том, чтобы отбросить эго…»

«Я» — не более чем другое имя эго. Таким образом, ты попадаешь в трудное положение. Если эго убеждено, что его единственный путь состоит в том, чтобы отбросить эго, то кто кого собирается отбросить? И как? Это все равно что тянуть себя за шнурки собственных ботинок. Ты будешь выглядеть просто глупо. Внимательно относись к каждому своему слову. «Я» — это не что иное, как эго.

Второе: никому еще не удавалось отбросить эго, поскольку эго не реальность, которую можно отбросить; то, что можно отбросить, должно быть, по крайней мере, реальным, вещественным. А эго — просто концепция, идея. Ее невозможно отбросить, ее можно лишь понять. Можете ли вы отказаться от собственной тени? Вы можете бежать со всех ног, но ваша тень будет бежать за вами, точно так же, точно с той же скоростью.

Есть даосская история о человеке, испугавшемся собственной тени. Он читал книгу… Он был один на ферме в маленькой хижине глубокой ночью и читал рассказ, где говорилось, что тени — не что иное, как призраки. Посмотрев на свою тень, он так напутался, что бросился бежать. Он взглянул еще раз — тень была рядом. Естественная логика подсказывала, что он бежит недостаточно быстро, и тогда он побежал еще быстрее и быстрее. Чем быстрее он бежал, тем быстрее следовала за ним его тень. Он совершенно выбился из сил, он так устал, что больше не мог бежать, поэтому просто сел в тени дерева. И как только он сел в тени дерева, его тень пропала.

Он был в полном замешательстве: он не мог избавиться от тени, хотя и бежал со всех ног, а теперь, когда он просто сидел под сенью дерева, тень исчезла.

Замечательная, глубокая притча. Отбросить эго невозможно. Если вы будете пытаться отбросить эго, вы окажетесь в очень бедственном положении; вы будете беспокоиться и недоумевать все больше и больше. И это не способ избавиться от эго. Единственный способ избавиться от эго — его наблюдать.

Прежде всего, попытайтесь выяснить его местонахождение; прежде всего, поймите, существует оно или нет. Человек, который движется внутрь, никогда его не находит; эго просто исчезает. Эго всего лишь идея; идея, придуманная людьми, никогда не заглядывавшими себе вовнутрь. И они страдают из-за него, поскольку эго фальшиво, оно создает страдание. Помните, реальность всегда ведет к блаженству, а фальшь всегда приносит страдание.

Ад — самая фальшивая вещь на свете; ада нет. Единственная реальность — это рай. Мы находимся в нем прямо сейчас, в это самое мгновение. Мы нигде больше не можем быть. Если вы в аду, то он — ваше творение, ваша фантазия; вы видите сон. Если вы в раю, это не ваша фантазия, не ваш сон — так и есть в действительности. Рай — в порядке вещей.

Просто загляните в себя и постарайтесь выяснить, постарайтесь точно определить местоположение эго, и вы удивитесь — вы его нигде не найдете. И если вы не можете его нигде найти, оно уходит — и вам не приходится его отбрасывать.

Если же вы начнете его отбрасывать, это будет подобно бегству от своей собственной тени. Вы устанете, выбьетесь из сил — и безо всякой пользы; вы почувствуете себя очень виноватым, потому что не смогли от него избавиться. Вы начнете чувствовать себя грешником, начнете себя осуждать. Вся ваша жизнь будет исковеркана из-за этой самой простой ошибки: вы посмотрели наружу и побежали; вы не посмотрели внутрь.

Одного-единственного проникновения во внутренний мир будет достаточно, чтобы понять: эго фальшиво; по отдельности мы не существуем, мы — единое целое, мы — часть органической вселенной.

Это единство составляет цель всякой истинной религии. Вы можете назвать это единство мокшей, нирваной, богом, как вам будет угодно, но все названия будут означать единство всего существования. Деревья, камни, звезды, люди, животные, птицы — все они одно. Единая жизнь, проявляющаяся миллионами разных способов; единый океан, порождающий миллионы волн, остается единым. Ни одна из волн не существует сама по себе.

Вопрос не в том, чтобы отбросить эго; вопрос в том, чтобы его понять. Стоит только его понять, и эго больше нет. Пока вы его не понимаете, оно существует, и вы можете практиковать любую аскезу: вы можете стоять на голове, вы можете подолгу поститься, вы можете даже уйти в горы, в монастырь — но помните: ваше эго будет становиться все тоньше и тоньше, все сильнее и сильнее. Именно поэтому ваши так называемые святые эгоистичнее всех остальных людей. Даже политикам до них далеко.

Ваши так называемые святые эгоистичны по той простой причине, что они пытаются сделать самую сложную вещь в мире, самую невозможную в мире вещь — не так уж сложно приземлиться на Луне, не так уж сложно покорить Эверест, — они пытаются избавиться от эго. И на какие только жертвы они ни идут ради этого: они месяцами постятся, целыми днями читают Священное Писание, распевают строки из Корана или Гиты, исполняют всевозможные глупые ритуалы, поклоняются придуманным ими самими богам! Если вы посмотрите на людей и на то, чем они занимаются, вы очень удивитесь.

Одни поклоняются Хануману — богу-обезьяне! Другие поклоняются Ганеше — богу-слону! Какими только глупостями ни занимаются люди! Я видел, как над ними смеются обезьяны и хихикают слоны, — мне никогда не доводилось видеть обезьяны, которая поклонялась бы статуе человека! Ни одна обезьяна, ни один слон не способны на такую глупость. Однако человек поклоняется не только статуям, он поклоняется камням, он поклоняется деревьям, он поклоняется рекам — чему угодно. Ему нужен гипноз: обычаи, традиции, массовое сознание, коллективный разум, — его достаточно только загипнотизировать.

Миллионы людей посещают Каабу. В уме каждого мусульманина глубоко укоренена идея, что его жизнь пройдет напрасно, если он не побывает в Каабе. Но что же находится в Каабе? Просто черный камень. Но этот черный камень целовали больше людей, чем любой другой. Однако сейчас целовать этот камень очень опасно: ведь на нем должно быть столько микробов! Миллионы людей на протяжении веков — четырнадцать столетий — целовали этот камень.

Ученые говорят, что при одном поцелуе мужчина и женщина — или, если вы гей, то мужчина и мужчина — обмениваются, по меньшей мере, сотней тысяч микробов. Что же тогда говорить о Каабе? Миллионы людей из года в год на протяжении четырнадцати веков постоянно его целуют. Должно быть, это самый опасный в мире камень. Но каждый мусульманин мечтает отправиться в хадж, святое паломничество, чтобы стать хаджи, чтобы стяжать славу святого паломника — он побывал в Каабе, он поцеловал камень, священный камень.

Либо все существование свято, либо ни один камень не может быть свят.

В Индии поклоняются рекам… Сейчас ученые говорят, что Ганг стал самой грязной в Индии рекой, там теперь очень опасно купаться. Но кто слушает ученых? Индийцы считают, что это самая священная река, и стоит только в нее окунуться, все грехи будут отмыты. И мне кажется, ученые должны быть правы, поскольку в Ганге смывали грехи столько людей… Эта река не только грязная, это самая наполненная грехами река, — в ее водах смывала грехи такая масса народу! Даже окунуться в нее теперь опасно: вы можете смыть грех, но вместо него принести обратно что-нибудь еще. Лучше уж оставаться со своим собственным грехом, по крайней мере, с ним вы хорошо знакомы. А если вы подцепите чей-то чужой грех, то еще неизвестно, что вам попадется.

Единственно истинной религией является религия понимания, а понимание приходит из агнозии. Не забывайте этого прекрасного слова Дионисия: агнозия, состояние незнания.

Мне приходится быть с вами терпеливым только потому, что вы так наполнены знаниями, так наполнены словами. Это не настоящие вопросы, все они интеллектуальны, они не экзистенциальны.

Ты говоришь: «Я глубоко убежден, что наш путь состоит в том, чтобы отбросить эго…»

Если ты так глубоко в этом убежден, тогда отбрось его, и делу конец! Зачем ты его носишь? С таким глубоким убеждением — зачем ты носишь эго? Тебе нужно еще более глубокое убеждение? Какую часть эго помогло отбросить твое глубокое убеждение? Если ты не смог отбросить ни одной части эго, тогда никакие убеждения не помогут.

И еще ты говоришь: «…вернуть себе утраченную чувственность и эмоциональную чувствительность и в целом повысить нашу осознанность…»

Ты просто говоришь заученными фразами, в противном случае ты бы понимал, что невозможно вернуться к прошлому. Нельзя идти назад во времени, человек всегда движется вперед. Можно снова стать ребенком, но это не возврат в прошлое, а продвижение вперед.

Вот о чем слова Иисуса… Запомните эти слова. Он говорит: «Если вы не будете как дети, вы не войдете в Царство Небесное». Он не говорит: «Если вы не будете детьми…» — он говорит: «Если вы не будете как дети…» Понятно, о чем он говорит. Человек должен быть взрослым и вместе с тем подобным ребенку. В Царство Небесное смогут войти не дети как таковые, а те, кто прошел через все жизненные испытания, изведал и хорошее и плохое, сладость и горечь; те, кого привел к зрелости собственный опыт; те, чья жизнь была полна опасностей; те, кто много раз сбивался с пути; те, кто совершил тысячи ошибок, — потому что это единственный путь, это единственный огонь, который вас кристаллизует. Такие люди могут снова стать детьми.

Но это не возврат к прошлому, а движение вперед. Это высочайшая вершина, подобная покрытым снегом пикам Гималаев. Ее чистота прекрасней той чистоты, которой могут обладать дети, потому что дети просто невежественны. Они невинны, потому что невежественны. Их невинность не столь ценна. Из-за невежества — вот почему они невинны. Все животные невинны, потому что невежественны.

Если вы захотите вернуться назад, вы будете невинны и невежественны. Если же вы пойдете вперед, вы будете мудры и невинны. И разница велика. В соединении с мудростью невинность приобретает совершенно иную прелесть, иной аромат. А в соединении с невежеством невинность — это ничто: рано или поздно она непременно будет утрачена; ее необходимо утратить. Она похожа на молочные зубы: они обязательно выпадут, молочные зубы должны выпасть. После этого появятся настоящие зубы. Детская невинность — это только невежество; она должна уйти, и чем скорее, тем лучше. Не защищайте ее и не надейтесь, что сможете вернуться назад. Возврат к прошлому не поможет. Этим я и отличаюсь от праймал-терапии.

В качестве эксперимента бывает полезно что-то вспомнить. Но при этом вы лишь заглядываете в память, а не движетесь назад во времени. Полезно исследовать свои воспоминания, просто чтобы посмотреть, что и как выглядело, когда вы были ребенком.

Но первичная терапия не поможет, если вы не идете вперед в медитации. Первичная терапия может дать только импульс к развитию, послужить толчком, вдохновить. Она может дать вам представление о красоте детской невинности. Но в детской невинности было и нечто уродливое — невежество. Теперь вам следует быть внимательными. Невежество нужно отбросить, невинность должна расти. Невежество можно отбросить только благодаря мудрости, осознанию. Это движение вперед, а не назад.

Но вы выучили красивые книжные слова.

Ты говоришь: «Вместе с тем я с трудом могу признать, что духовное творчество не должно исходно являться частью нашего, я“».

Ваше подлинное «я» — это вообще не «я», ваше подлинное лицо — это вообще не лицо, это — чистая пустота. В вас нет центра под названием «я», потому что так через черный ход опять входит эго. И эта пустота действительно порождает великую творческую силу, только это не ваше творчество. Вы тут ни при чем — вас во обще нет — через вас начинает струиться бог. Поэтому на Востоке мы говорим, что Веды сочинил не человек, они — апурушейя, они божественного происхождения. Человек лишь записал их, но открыл их ему бог.

То же самое говорят и о десяти заповедях в Ветхом Завете — бог вручил их Моисею. Моисей не творец, он лишь посланник. То же самое говорят и о Коране: не Магомет создал Коран, это было не его сочинением; он был лишь посредником.

Да, когда вы достигаете той пустоты, где отсутствует эго, вы обретаете великую творческую силу. Но никто не знает заранее, в чем она выразится. Нельзя ничего предсказать, потому что это не имеет к вам отношения.

Никто не знает, для чего выберет вас бог. Он может петь через вас песню, он может стать бхагавадгитой, божественной песней, он может рисовать вашей рукой или делать что-то еще. Никто не знает и не может ничего знать заранее — можно только ждать и позволить целому овладеть вами.

Творец — это тот, кем завладело целое. Девяносто девять процентов ваших так называемых творцов являются не творцами, а просто эгоистичными людьми. Ваши художники, поэты, писатели — все они очень эгоистичны.

Существует три типа наиболее эгоистичных людей: во-первых, святые, во-вторых, так называемые интеллектуалы, интеллигенция, а в-третьих — бедные политики. В этой гонке они на третьем месте, потому что сила, которой они пользуются, очень груба Интеллектуал полагает, что его сила более тонкого разряда, а святой, конечно же, склонен думать, что его сила является наивысшей.

Ты говоришь: «Несмотря на это, я чувствую, что дух творчества присутствует здесь, и что в Пуне созданы новые формы жизни».

Мы не занимаемся никаким творчеством — мы ничего не делаем, мы медитируем. Мы собрались здесь для того, чтобы вообще ничего не делать. Но при этом начинают происходить разные вещи… Множество цветов появляется и распускается в возникающей пустоте. А когда что-то вырастает из пустоты, под этим творением стоит подпись бога.

Ты спрашиваешь: «Можем ли мы считать, что мысли, образы и гости из духовного мира, нездешние гости, приходят к нам без помощи нашего ума, и что для их появления достаточно просто осознанности?»

Да, именно так и есть. Но что касается тебя, то не думай, что ты знаешь, что такое осознанность, по собственному опыту. Если бы ты это знал, то не задавал бы такого вопроса. Для тебя это всего лишь догадки.

Поэтому ты и говоришь: «Можем ли мы считать, что мысли, образы и гости из духовного мира, нездешние гости, приходят к нам без помощи нашего ума, и что для их появления достаточно просто осознанности?»

Любая мысль приходит извне и возвращается во внешний мир. Мышление похоже на дыхание.

Тейяр де Шарден изобрел термин «ноосфера». Окружающий нас воздух называется атмосферой, и Шарден утверждал, что существует другая, более тонкая атмосфера — ноосфера. Люди вдыхают и выдыхают воздух, это необходимо для поддержания жизни. Точно так же они постоянно «вдыхают» и «выдыхают» мысли из ноосферы, сферы мыслей, и это необходимо для поддержания психической жизни. Все мысли поступают к нам извне, и как только они приходят, они сразу же уходят. Но вы начинаете утверждать: «Это мои мысли!» Вот в чем проблема. Если бы вы могли просто наблюдать…

Будда предлагал следующий метод: сначала наблюдайте за дыханием, за вдохом и выдохом. Начните с дыхания, потому что его природа довольно груба и наблюдать за ним легче. Начните с более грубого процесса: наблюдайте за вдохом и выдохом.

Он разделил дыхание на четыре стадии. Сначала вы вдыхаете воздух. Вы наблюдаете, как воздух проникает в вас, легкое прикосновение — ваши легкие наполняются им Затем наступает пауза: на долю секунды все останавливается — воздух внутри вас, всякое движение отсутствует. Наблюдайте эту паузу, потому что это самый важный момент. После этого начинается другой процесс воздух начинает выходить наружу. Снова наблюдайте. Ваши легкие опустошаются и сжимаются, весь воздух вышел наружу. И снова пауза — на долю секунды все останавливается. Наблюдайте за этим, потому что две эти паузы являются самыми значимыми моментами для того, кто медитирует. Затем вы снова начинаете вдыхать воздух.

Итак, четыре стадии: воздух входит внутрь, пауза, затем он выходит и снова пауза. Во время этих двух пауз все останавливается, наступает невероятная тишина. Если вы сможете наблюдать эти паузы, тогда можно будет перейти к следующему шагу: начните наблюдать за своими мыслями. Любая мысль проходит те же четыре стадии, это тот же процесс. Мысль входит, остается на мгновение внутри, выходит, и вновь наступает пауза. Входит другая мысль, пауза, и мысль уходит, пауза. Начните наблюдать свои мысли.

Третий шаг… Наблюдая за дыханием и мыслями, вы поняли, что не являетесь ни дыханием, ни мыслями, вы поняли, что вы — наблюдатель, свидетель. Это и есть осознанность. Именно это я и называю медитацией. Как только вы придете к этой осознанности, вы перестанете отождествлять себя с телом и умом. Вы почувствуете внутри себя простор; с одной стороны, вы будете ощущать себя предельно пустым, с другой стороны — наполненным. Пустота даст вам мир и спокойствие. А бьющая через край полнота принесет творческую силу.

Но, пожалуйста, не нужно строить догадки и размышлять. Переживайте, экспериментируйте.

Ты говоришь: «Я думаю, что эту идею с трудом смогут понять на Западе».

Это не идея. Проблема в том, что для тебя это остается только идеей. Это отнюдь не идея, а вполне осязаемая реальность — ее можно взять в руки. Я здесь именно для того, чтобы помочь вам взять ее в руки. Эта осознанность, эта пустота, эта полнота является наиболее действенной реальностью в мире. Таков первый опыт встречи с богом или божественным.

Вы думаете, что Западу это нелегко понять? Не беспокойтесь о Западе, беспокойтесь лучше о себе. При чем здесь вообще Восток или Запад? К географии это не имеет вообще никакого отношения.

На Западе тоже были просветленные люди. Просветление пережили многие: от Моисея и Иисуса до Экхарта. Я думаю, что если кто-нибудь возьмет и пересчитает всех просветленных на Востоке и на Западе, то число их будет одинаковым, поскольку в жизни существует тонкое равновесие: Восток должен уравновешивать Запад, а Запад должен уравновешивать Восток — иначе нарушится природный баланс, а природа никогда не допускает дисбаланса. Она всегда сохраняет равновесие.

Запад был не слишком озабочен судьбой просветленных, поэтому многие имена просто исчезли. На Востоке их очень уважали и поэтому не забыли ни одного имени. Но по закону сохранения равновесия и Запад и Восток должны иметь одинаковое качество сознания у одного и того же количества людей.

Не беспокойтесь о Западе. Вы здесь, так что набирайтесь опыта.

Ты говоришь: «Похоже, я достиг той точки, когда необходимо сделать прыжок…»

Ну и чего же ты ждешь? Что же ты не прыгаешь? Прыгай! Сколько еще ты намерен ждать?

И еще ты говоришь: «…но, если бы я не верил тебе так сильно и не был бы внутренне готов к тому, чтобы воспринять твои слова, меня бы здесь не было».

Пожалуйста, запомните раз и навсегда, что я не жду от вас никакой веры. Если вы здесь для того, чтобы мне верить, если вы имеете для этого веские причины, которые называете «верой» и «убеждением», тогда это неверные причины. Будьте здесь для того, чтобы переживать и экспериментировать.

Я не философ, я не учу вас той или иной философии. Я не делюсь с вами знанием или информацией — я доступен здесь для работы совершенно иного рода Это можно скорее назвать трансформацией, чем информацией.

Второй вопрос

Ошо, что ты сделал первым после просветления?

Я рассмеялся, громко и безудержно рассмеялся, увидев всю абсурдность попыток достичь просветления. Все это смешно, поскольку мы рождаемся уже просветленными, а искать то, что мы и так уже имеем, занятие крайне нелепое. Если вы что-то уже имеете, вы не сможете этого достичь; достичь можно лишь чего-то такого, чего вы не имеете, что не является вам внутренне присущим. А просветление — это сама ваша природа.

Я упорно стремился к нему на протяжении многих жизней — оно оставалось моей единственной целью на протяжении многих и многих жизней. И я делал все возможное, чтобы его достичь, но всегда терпел поражение. Это было неизбежно, поскольку достичь его невозможно. Это наша природа, поэтому как же можно его достичь? Из него нельзя сделать предмет желаний.

Ум амбициозен — он жаждет денег, власти, престижа. И вот однажды, когда он становится по горло сыт этой экстравертной деятельностью, он начинает жаждать просветления, освобождения, нирваны, бога. Но это все та же старая амбиция, изменился только предмет желаний. Раньше предмет желаний находился вне вас, теперь же он оказался внутри. Но ваше отношение, сам подход к проблеме не изменился — вы остаетесь все той же личностью, продолжаете идти все той же дорогой, занимаетесь все той же рутиной.

«День, когда я стал просветленным», означает попросту тот день, когда я понял, что нечего достигать, некуда идти, ничего не надо делать. Мы уже божественны, уже совершенны — такие, какие мы есть. Никаких улучшений не требуется, совершенно никаких. Бог никогда никого не создает несовершенным. Даже если вы и встретите несовершенного человека, вы поймете, что само его несовершенство совершенно. Бог никогда не создает ничего несовершенного.

Я слышал историю о том, как дзэнский мастер Бокудзю поведал ученикам истину о том, что все совершенно. Тогда со своего места поднялся человек — дряхлый горбун — и спросил:

— А как насчет меня? Я — горбун. Что вы скажете обо мне?

Бокудзю ответил:

— Никогда в своей жизни я не видел еще, чтобы горбун был таким совершенным.

Когда я говорю о «том дне, когда я достиг просветления», я прибегаю к неправильному языку, поскольку другого языка нет; мы сами создали такой язык. Наш словарь состоит из таких слов, как «достижение», «цели», «улучшение», «эволюция», «прогресс». Наши языки создавались не просветленными. И они не смогли бы их создать при всем желании, потому что просветление живет в тишине. Как передать тишину с помощью слов? Что бы вы ни делали, слова обязательно отберут что-то у тишины.

Лао-Цзы говорит: «В тот момент, когда истину утверждают, она становится ложью». Истину сообщить невозможно. Но нам приходится пользоваться языком, другого выхода нет. Поэтому нам все время приходится прибегать к языку, зная, что он не может быть адекватен опыту. Поэтому я говорю о «том дне, когда я достиг просветления». Просветление не было достижением, и оно не было моим.

(В эту секунду отключилось электричество: погас свет, звук исчез.)

Да, именно так это и происходит! Вдруг ни с того ни с сего становится темно, потом внезапно появляется свет, и ты не можешь с этим ничего поделать. Ты можешь только наблюдать.

В тот день я смеялся над своими смешными и глупыми усилиями добиться просветления. Я продолжал смеяться в тот день над собою и над всем человечеством, потому что каждый старается что-то улучшить, каждый старается чего-то добиться, каждый старается чего-то достичь.

Со мной это произошло, когда я был полностью расслаблен, — это всегда происходит в подобном состоянии. Я перепробовал все средства. И затем, увидев тщетность своих усилий, я отказался… я отказался от всей этой затеи и полностью о ней забыл. На протяжении семи дней я жил совершенно обычной жизнью.

Люди, с которыми я тогда жил, были очень удивлены, потому что они впервые видели меня живущим обычной жизнью. Ведь раньше моя жизнь была подчинена строжайшей дисциплине.

Я прожил в той семье два года, и они знали, что обычно я встаю в три часа утра, затем отправляюсь на долгую прогулку или пробежку длиной от четырех до пяти миль, а затем купаюсь в реке. Все шло точно по распорядку. Даже если у меня была температура или насморк, это не имело никакого значения: все происходило по-прежнему.

Они знали, что я сидел в медитации часами. Вплоть до того дня я отказывал себе во многих продуктах. Я не пил ни чая, ни кофе и придерживался строгих правил в отношении еды. Ровно в девять часов я ложился спать. Даже если у меня были гости, я просто говорил: «До свиданья» и шел спать. Члены семьи, в которой я жил, говорили гостю: «Теперь вы можете уходить. Он пошел спать». Я не тратил времени даже на то, чтобы сказать: «Сейчас мне пора идти спать».

Когда я расслабился на семь дней, когда я бросил затею с дисциплиной, когда я в первый раз утром выпил чашку чая и проснулся в девять часов утра, семья была озадачена. Они сказали: «Что произошло? Вы пали?» Они считали меня великим йогом.

С той поры у меня сохранилась фотография. У меня был один-единственный кусок материи и все. Днем я прикрывал им тело, а ночью он служил мне в качестве одеяла. Я спал на бамбуковой циновке. Вот и все удобства — это одеяло и бамбуковая циновка. Другого имущества у меня не было.

Когда я проснулся в девять часов утра, они были озадачены. Они сказали: «Что-то не так. Вы, наверное, больны? Вы серьезно больны?»

Я ответил: «Нет, я не болен. Много лет я был болен, а теперь я совершенно здоров. Теперь я буду просыпаться лишь тогда, когда сон покинет меня, и засыпать, когда почувствую сонливость. Я больше не собираюсь оставаться рабом часов. Я буду есть все, что пожелает мое тело, и пить, что захочу».

Они не могли поверить своим ушам. Они спросили: «И даже пиво?» Я сказал: «Несите!»

В тот день я первый раз попробовал пиво. Они не могли поверить своим глазам. Они сказали: «Вы совершенно опустились. Вы утратили всю свою духовность. Что вы вытворяете?»

Я сказал: «С меня довольно». На семь дней я позабыл о дисциплине и с тех пор больше о ней не вспоминал.

Это произошло на седьмой день — это случилось внезапно. Все вокруг вдруг осветилось, я ничего не делал Я просто сидел под деревом и отдыхал, наслаждался отдыхом. Когда я засмеялся, мой смех услышал садовник. Он всегда считал меня немного чокнутым, но никогда еще не слышал, чтобы я так смеялся. Он подбежал ко мне и спросил: «В чем дело?»

Я ответил: «Не волнуйтесь. Вы же знаете, что я сумасшедший. И теперь я окончательно сошел с ума! Я смеюсь над собой. Не обижайтесь. Идите лучше спать».

Ты спрашиваешь: «Что ты сделал сразу после того, как стал просветленным?»

Я рассмеялся. И с тех пор я не прекращаю смеяться. Я не могу смеяться в вашем присутствии, когда рассказываю анекдоты, потому что это делает их менее смешными, но я смеюсь через вас.

Марио заваливается в любимый бар и заказывает тройной виски.

— Что с тобой случилось? — спрашивает у него бармен.

— Да я с ума схожу от злости! — говорит Марио. — Все это началось вчера поздно вечером. Мы засиделись допоздна, и моя секретарша попросила подвезти ее домой. И когда я включил зажигание, ключ сломался у меня в руке!

— Да, я б на твоем месте точно сошел с ума, — говорит бармен.

— Да нет, дело совсем не в этом, — говорит Марио. — Мы просто взяли такси, поехали к ней домой, она состряпала ужин, и мы немного поели. Затем она спросила, не хочу ли я немного прилечь.

— А дальше? — увлеченно спросил бармен.

— Так вот, — продолжил Марио, — когда я стал расстегивать брюки, чертову молнию заело, и я никак не мог их снять!

— Ой! Я бы просто свихнулся! — воскликнул бармен.

— Нет… Не это свело меня с ума Вскоре мы все-таки занялись сексом, и все у нас шло просто замечательно, как вдруг я услышал, что в замке поворачивается ключ. «Быстрей, — сказала она, — это, наверное, мой муж. Прячься!»

— Ну и дела! — говорит бармен.

— Да нет, — говорит Марио. — Не это свело меня с ума Мне пришлось быстро спрятаться. В шкаф и под кровать залезть было нельзя, это было бы слишком просто, поэтому я вылез в окно и повис, зацепившись пальцами за подоконник.

— И что потом? — спросил бармен.

— Ну вот, врывается муж и начинает орать: «Где прячется этот сукин сын?» Не дожидаясь ответа, он начинает заглядывать в шкаф, под кровать, затем смотрит в окно и видит, что я вишу там голый и цепляюсь пальцами за подоконник.

— И дальше? — говорит бармен.

— Ну он бежит к шкафу, берет железную клюшку для гольфа, с ухмылкой на лице вскакивает на подоконник и начинает лупить меня по пальцам, и бьет по очереди по каждому пальцу.

— Боже мой! Неудивительно, что ты злой как собака! — говорит бармен.

— Да нет же! И как собака я злой не из-за этого! — говорит Марио. — Только когда он добрался до последнего пальца, я посмотрел вниз и понял, что до земли полметра!

Достаточно на сегодня.

 

Глава 10

Старые привычки умирают с трудом

Я полагаю также, что ты понял, насколько обсуждение частностей более пространно, чем обсуждение всеобщности. Ибо, чем более стремимся мы к высшему, тем более кратко мы говорим о вещах интеллектуального порядка; даже когда вступаем мы в тот мрак, что превосходит понимание, найдем мы не краткость речи, но совершенное безмолвие и незнание.

Поэтому речь наша переходит от общего к частному и по мере этого снижения возрастает соразмерно многообразию вещей. Но в том, что касается истины, поднимается она от частного к общему, слова при этом уходят по мере ее восхождения; а при полном восхождении ее все становится безмолвным внутри, полностью единым с тем, что невыразимо словами.

Потому и говорим мы, что превосходный создатель всего сущего не лишен ни бытия, ни жизни, ни рассудка, ни ума и все же не обладает ни телом, ни формой, ни образом, ни качеством, ни количеством, ни объемом; он нигде не пребывает, он невидим, он неосязаем, он не ощущает и неощутим, он не приходит ни в смущение, ни в душевное волнение, он не подвластен житейским страстям; а также не лишен он могущества, не подвержен влиянию случайностей; его свет не иссякает, не изменяется, не портится, не разделяется, не пропадает, не утекает; а сам он не есть нечто ощутимое и таковым не обладает.

Английский лорд играет в гольф со своей женой леди Эвелин, которая потеряла глаз в результате несчастного случая. Во время игры лорд попадает мячом в здоровый глаз леди Эвелин, и она перестает видеть на оба глаза.

Помедлив секунду, он говорит:

— Прости, дорогая… спокойной ночи, дорогая!

Швейцарский гид ведет группу туристов на экскурсию в горы. Они преодолевают довольно сложный подъем Перед тем как добраться до вершины горы, они проходят мимо бездонной пропасти. И тут гид обращается ко всей группе:

— Я рекомендую вам не смотреть вниз, чтобы не закружилась голова. — Пауза. — Но если кто-нибудь из вас случайно поскользнется и упадет, не забудьте посмотреть направо — вашему взору откроется захватывающая панорама!

Всадник потерялся в пустыне. Его замучила жажда, он устал. И вот он скачет, скачет и вдруг видит еще одного всадника. Он с радостью приветствует его дружеским «хелло».

— Хелло, — отвечает всадник.

— Я — англичанин, — говорит первый всадник.

— Я тоже, — отвечает тот.

— Я закончил Оксфорд, — с гордостью продолжает первый.

— А я — Кембридж, — отвечает тот.

— Тогда извините!

Очень трудно отказаться от старых привычек, видимо, в этом и заключалась проблема Дионисия. Его обучали теологии; и он говорит языком теологии, хотя сам он по большей части не теолог, он — мистик. Естественно, что, когда он начинает выражать свои мысли, в его речи проявляются все особенности его обучения и воспитания. Поэтому, пожалуйста, простите ему его выражения. Его изречения не так ясны, как изречения Упанишад, поскольку Упанишады — это песня сумасшедших поэтов, а не теологов. Поэтому она полна такой прелести.

Нам повезло, нам очень повезло, что Иисус никогда не обучался у раввинов. Иначе мы бы лишились необычайной поэтики и изящества Нового Завета, особенно Заповедей блаженства: «Блаженны кроткие, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны самые последние, ибо первыми нарекутся в Царстве Небесном».

Эти слова не похожи на речь раввина; это слова простого человека, не слишком четко выражающего свои мысли, не слишком искусного в полемике. Он просто делает утверждения, не сопровождая их доводами, не аргументируя. Это возгласы радости. Они похожи на крики маленьких детей, которые бегают и играют безо всякой причины, просто от переполняющей их энергии. Это невинные высказывания.

Очень легко увидеть различия между Иисусом и Дионисием, между Лао-Цзы и Дионисием, между Дионисием и Заратустрой. Жаль, что такому великому человеку пришлось пройти курс обучения у теологов. Это произошло случайно. Но его обучение на него влияет: очень трудно избавиться от старых привычек. Его слова обладают огромной ценностью, но способ изложения принадлежит самому обычному теологу.

Просто послушайте, что он говорит:

Я полагаю также, что ты понял, насколько обсуждение частностей более пространно, чем обсуждение всеобщности.

Лао-Цзы не говорил о частностях и всеобщности; не упоминали о них ни Будда, ни Иисус, ни Кабир, ни Фарид. Это философская проблема; она в определенной мере значима для мира философии, но полностью бессмысленна, если речь идет о мистическом опыте. Но Дионисий не может найти иного способа выражения, проявите к нему немного терпения. Имеет значение то, что он говорит, но не то, как он говорит. Вам придется самим искать бриллианты, скрытые в его речи.

Под «частностями» имеются в виду проявления существования. Люди, животные, птицы, деревья, реки. Среди людей встречаются люди с черной, белой, желтой и красной кожей. И далее, если мы возьмем людей с белым цветом кожи, они делятся на мужчин и женщин, детей и стариков. И если вы дальше станете продвигаться в сторону частного, то выйдете на атомарный уровень. В конце концов вы придете к неделимой единице, которая не допускает дальнейшего разложения на составляющие.

Именно неделимость была первоначальным значением слова «атом». Впоследствии обнаружилось, что даже атом можно расщепить, однако старое название сохранилось. Теперь атом делят на электроны, позитроны и нейтроны; теперь их считают неделимыми частицами. Но кто знает? Рано или поздно кому-то удастся расщепить и электрон. Возможно, существуют мужские и женские электроны, это вполне вероятно. Есть положительные и отрицательные электроны, и они притягиваются друг к другу. Их можно назвать «инь» и «ян», Шивой и Шакти, женщиной и мужчиной — все зависит от выбора выражения. Слова «нейтрон», «позитрон» принадлежат научному лексикону, но когда-нибудь кто-нибудь обязательно их разделит.

Наука продолжает идти по направлению к частному, поэтому она никогда не сможет осмыслить бога: ведь бог — это нечто предельно всеобщее. Бог означает целое, органическое целое, а наука имеет дело с частями, с деталями, с мельчайшими частицами. Как видите, наука и религия идут в противоположных направлениях. Наука идет от общего к частному, религия же идет от частного к общему. Поэтому они не могут прийти к согласию, для них это практически невозможно. Они не смогут найти той общей почвы, которая позволила бы им это.

Наука обязана верить в анализ, поскольку анализ — это метод, позволяющий прийти к частному, а религия верит в синтез, поскольку он служит лестницей, ведущей к целому, к всеобщему.

Зигмунд Фрейд назвал свое направление в психологии «психоанализом», и он правильно его назвал, поскольку все его усилия были направлены на то, чтобы сделать психологию наукой. А она могла стать наукой лишь в том случае, если бы стала аналитической. Он прекрасно отдавал себе в этом отчет.

Ассаджиоли называет свою психологию «психосинтезом». Он выбрал правильное направление, стремясь превратить психологию в религию, но ему недостает проницательности Фрейда. Ценность его синтеза на самом деле невелика. Зигмунд Фрейд действительно анализирует, а Ассаджиоли занимается лишь тем, что заново собирает то, что Зигмунд Фрейд до него разобрал.

Это похоже на человеческое тело, разделенное на части, на тело, рассеченное топором, которое вы пытаетесь восстановить, складывая вместе конечности, склеивая их. Вы думаете, что можете получить целого человека. Но вы ошибаетесь. В результате вы получите не живого человека, а только труп. Поэтому Ассаджиоли не производит впечатления, что он достиг чего-то большого: он получил только труп. Он пытается отменить работу Фрейда; однако он лишь складывает вместе все то, что Фрейд когда-то разделил. Но он не мистик, а без этого невозможно прийти к живому целому.

Частности должны быть материальны, сами по себе части не наделены жизнью. Жизнь — это свойство целого. Жизнь — это качество, которое чудесным образом проявляется тогда, когда части созвучны друг другу, когда они находятся друг с другом в гармонии.

Цветок можно рассечь на части, но как только вы это сделаете, вы его убьете. И после того, как вы его рассечете, вам уже не удастся собрать его заново. Да, вы сможете собрать его материальные составляющие, но жизнь никогда уже в него не вернется. Вы не сможете вернуть ему его первоначальное органическое единство.

Зигмунд Фрейд оказал громадное влияние на человечество, поскольку мы живем в век науки, а он помог психологии, по крайней мере, к ней приблизиться. Идея Ассаджиоли была неплохой, но он не смог осуществить свой замысел: он пообещал совершить то, на что не был способен. Он ведь не был ни Лао-Цзы, ни Буддой, ни Дионисием.

Дионисий точно знает, что происходит при обоих процессах. Он не знал о современной науке, но он очень точно в своем трактате ее описывает. Научный подход и заключается в том, чтобы переходить от общего к частному.

Еще тысячу лет назад существовала всего одна наука. Поэтому в старых, давно основанных университетах типа Оксфорда научный факультет все еще называется факультетом естественной философии. Тогда была всего лишь одна наука — философия природы; поэтому и сейчас еще сохранились подобные пережитки прошлого. Вы можете получить докторскую степень по психологии, но вас все равно будут звать доктором философии. Вы можете получить докторскую степень по химии, но вас все равно назовут доктором философии — пережиток прошлого. Ваша работа не имела ни малейшего отношения к философии, но в те дни существовала только одна наука — философия.

За последнюю тысячу лет наука пережила множество расколов. Отдельной дисциплиной стала химия, отдельной дисциплиной стала физика. Затем чистая, теоретическая физика отделилась от экспериментальной, органическая химия отделилась от неорганической. Сейчас существует еще больше видов химии, биохимия, например… и скоро число таких дисциплин возрастет. В настоящее время появилось почти триста отдельных научных дисциплин. Всего за тысячу лет наука разделилась на триста разных наук.

Весь научный процесс состоит в том, чтобы знать все больше и больше о все меньшем и меньшем. Наука стала уделом экспертов, а эксперту приходится узнавать все больше и больше о все меньшем и меньшем.

Еще двадцать лет назад вы просто шли к врачу, и этого было достаточно; теперь этого уже мало. Вы идете к врачу, а он направляет вас на консультацию к специалистам, потому что сам он только терапевт. Двадцать лет назад он сделал бы для вас все: ваши глаза, ваши уши, ваш нос… все ваше тело находилось в сфере его компетенции. Сейчас происходит по-другому. Если у вас болят глаза, он пошлет вас к окулисту.

Я слышал такую историю…

В двадцать первом веке к окулисту приходит пациент. Прежде чем приступить к осмотру, врач спрашивает:

— Так какой глаз у вас болит?

Пациент отвечает:

— Правый.

— Тогда обратитесь к другому врачу, я не специалист по правому глазу. Я — специалист по левому, — говорит доктор.

И не смейтесь, потому что даже один глаз — это целая вселенная. Даже изучением одного глаза, правого или левого, можно заниматься всю жизнь. Во всем мире не найдется человека, который смог бы сказать, что прочитал все, написанное о глазах. В этой области была проведена такая большая исследовательская работа появилось так много специалистов, что вам придется обратиться ко многим.

При этом возникла большая проблема: нет никого, кто бы смог взглянуть на вас как на органическое целое. Кто-то один лечит глаза, но ничего не знает о сердце. Кто-то другой лечит сердце, но ничего не знает о желудке. Третий лечит желудок… Вас лечат но частям, но никто не имеет представления обо всем органическом единстве вашего тела, не говоря уже об органической целостности всего существовании.

Поэтому эксперты создают большую неразбериху. Окулист может сделать что-то такое, что повредит сердцу или мозгу. Специалист по мозгу может сделать что-то такое, что повредит носу или глазам. Специалист по сердцу может сделать что-то такое, что повредит почкам или желудку, и так далее.

Теперь перед всеми учеными мира стоит одна из величайших проблем — проблема объединения различных научных дисциплин. В древности, в эпоху Аристотеля, один-единственный человек, бывало, писал обо всей науке в целом. Аристотель в одиночку написал обо всех науках. Теперь никто не сможет стать новым Аристотелем — время уже не то. Он писал не только о тех вещах, которые поддавались научному исследованию, он также писал о боге, о небесах и аде — о сверхъестественном мире.

Он ввел в обиход слово «метафизика». Слово это имеет очень странное происхождение. Аристотель писал о математике, химии, физике и прочих отраслях научного знания тех дней. И затем, написав все эти главы, он добавил еще одну главу о боге. Глава, повествующая о боге, по чистой случайности следовала за главой, посвященной физике. Слово «метафизика» означает «после главы, Физика“». Так стали называть философию — «метафизика», наука о том, что лежит за пределами физики. Но на самом деле это относится к книге Аристотеля: так называлась глава, которая следовала за главой под названием «Физика».

Появление человека, подобного Аристотелю, в наши дни невозможно. Наука стала очень разветвленной, и это разделение продолжается. Запомните это определение: знать все больше и больше о все меньшем и меньшем. В таком случае религия — это противоположный процесс: знать все меньше и меньше о все большем и большем. Поэтому никто не может стать экспертом в религии. Это движение от частного к всеобщему.

А мистицизм представляет собой высочайшую вершину религиозности. Мистицизм можно определить аналогичным образом: ничего не знать обо всем. Так определяет его Дионисий: совершенное незнание, агнозия. Ничего невозможно узнать относительно целого, относительно всего, поскольку вы сами есть его часть. Познающий больше не отличается от объекта познания; они едины.

Именно об этом он и говорит на языке теологии. И то, что он говорит, имеет большое значение. Он, сам того не подозревая, дает очень четкое определение науки. Он дает очень четкое определение религии и точно определяет суть мистицизма. Он говорит:

Я полагаю также, что ты понял, насколько обсуждение частностей более пространно, чем обсуждение всеобщности.

Конечно. Описание, обсуждение частностей обязательно окажется весьма пространным. Британскую энциклопедию невозможно уместить на открытке. Но суть Упанишад, всех ста восьми Упанишад, можно записать на одной-единственной открытке, и еще останется много места. Ее можно даже сжать до пределов одной сутры, одного высказывания. И такое высказывание существует.

В Упанишад ах сказано: татвамаси, «ты есть то», — и говорят, что в этой фразе заключено все. Весь остальной текст Упанишад есть не что иное, как объяснение этого простого изречения, состоящего из трех слов: «ты есть то». Между вами и вселенной нет различий. Вы — это она Но науку таким образом описать невозможно. Наука вынуждена быть многословной, ведь ей приходится заниматься миллионами разных вещей. Даже сегодня мы не знаем, сколько видов живых существ населяют Землю. После трехсот лет исследований люди каждый день обнаруживают все новые и новые виды насекомых, новые виды, о которых мы раньше не знали. Мы не знаем, сколько на Земле видов растений; миллионы были занесены в каталоги, но еще больше видов так и остались до сих пор неизвестными.

Если речь идет о науке, то выбор предмета для исследований не составляет большого труда: до сих пор имеются тысячи неизведанных территорий. Миллионы звезд уже сосчитаны, но сколько еще осталось сосчитать. Вселенная кажется столь бесконечной, что полностью познать все ее формы, возможно, не удастся никогда. А интересоваться частным означает интересоваться всеми проявлениями вселенной.

Дионисий говорит:

Ибо, чем более стремимся мы к высшему, тем более кратко мы говорим о вещах интеллектуального порядка; даже когда вступаем мы в тот мрак, что превосходит понимание, найдем мы не краткость речи, но совершенное безмолвие и незнание.

Когда вы начинаете переходить от частностей ко всеобщему, которое он называет «высшим»… Запомните, он не дает никаких моральных оценок, он лишь говорит о всеобщем как о высшем. Например, быть индуистом в этом смысле ниже, чем быть человеком; быть мусульманином ниже, чем быть человеком. Быть мужчиной или женщиной ниже, чем просто быть человеком. Но быть человеком ниже, чем быть существом, поскольку категория «существа» охватывает гораздо большую территорию. Она включает в себя животных, насекомых, деревья. Просто «быть» еще выше, чем «быть существом», поскольку в эту категорию входят даже камни. В этом случае сюда входят даже те вещи, которые вы полагаете мертвыми, поскольку они существуют. Сюда входят даже сны, поскольку и они существуют. Какими бы ложными, какими бы воображаемыми они ни были, но они существуют. «Быть» эквивалентно «быть богом».

Вот что он имеет в виду под движением ввысь: это означает все большее и большее приближение к этой высшей всеобщности. Необходимо понять, что значит само слово «всеобщий — универсальный»: оно означает «одно», «уни-» значит «одно-». Это не многообразие, а единообразие вселенной. Приближение к единому — это то, что Дионисий имеет в виду под движением вверх; движение в сторону множественности — это то, что он имеет в виду под движением вниз. Его оценка не моральна, она гораздо более значима: она экзистенциальна Он говорит:

Ибо, чем более стремимся мы к высшему, тем более кратко мы говорим о вещах интеллектуального порядка…

И по сути, чем выше вы оказываетесь, тем меньше нуждаетесь в интеллекте, поскольку интеллект представляет собой не что иное, как средство анализа.

Теперь вы понимаете, почему все мистики выступали против ума по той простой причине, что ум означает процесс анализа, а анализ ведет к частностям. Если вы отбросите ум, вселенная станет единой, внезапно станет единой. Все различия исчезнут, поскольку без интеллекта они не смогут существовать. Интеллект говорит: «Это отличается от того». Интеллект — это процесс навешивания ярлыков: «Это — мужчина, а это — женщина. Этот — индуист, этот — мусульманин, а тот — христианин». И более того: «Этот христианин — католик, а тот — протестант» и так далее. Он постоянно навешивает ярлыки и разделяет.

По мере вашего восхождения интеллект функционирует все меньше и меньше. Иными словами, если вы хотите двигаться выше, вы должны будете выйти за пределы интеллекта. Именно это Дионисий и хочет сказать, однако говорит в теологической манере. Если бы он был монахом дзэн, подобным Бодхидхарме, он бы вместил все рассуждения в одно-единственное слово «не-ум».

Император By спросил Бодхидхарму:

— Каково твое послание мне?

— Не-ум, — таков был ответ.

Однажды к Лин-Цзы пришел философ и спросил… Лин-Цзы сидел на берегу реки, и тут пришел философ, который поклонился ему и спросил:

— Каково твое главное послание?

Лин-Цзы посмотрел на философа и не сказал ни слова. Философ подумал: «Он очень стар и, наверное, к тому же глух». Тогда он крикнул:

— Кажется, вы меня не расслышали! Я спрашиваю, каково твое главное послание?

Лин-Цзы рассмеялся. Философ подумал: «Здесь что-то не так. Сначала он молчит, потом смеется! Возможно, он лишь притворяется, что услышал меня, но раз он мне не ответил, значит, он ничего не расслышал. Похоже, что он рассмеялся только для того, чтобы скрыть свою глухоту». Тогда он закричал еще громче:

— Я спрашиваю, каково твое главное послание?

Лин-Цзы ответил:

— Сначала я сказал: молчание. Ты не смог этого понять, мне пришлось спуститься немного ниже. Я сказал: смех. Ты и этого не смог понять, поэтому мне придется спуститься еще ниже.

Он написал пальцем на песке: «Медитация» и сказал:

— Вот мое послание, мое главное послание.

Философ попросил:

— Ты не мог бы развить свою мысль? Поясни ее немного.

Лин-Цзы сказал:

— Яснее не скажешь! Этим словом я высказал все, что может быть сказано.

Но философ настаивал, тогда Линь-Цзы снова написал крупными буквами: «медитация».

Философ начал злиться и выходить из себя. Он спросил:

— Ты что, решил надо мной подшутить? Ты пишешь то же самое слово большими буквами! Я жду от тебя пояснений — я же профессор философии!

Лин-Цзы ответил:

— Что ж ты мне сразу не сказал? — И написал: «Не-ум».

Философ ударил себя кулаком по лбу и ушел, даже не попрощавшись. «Что это за человек такой? Сначала он пишет «Медитация», затем он пишет «Не-ум».

Но ответ Лин-Цзы бьет прямо в точку, он говорит о самой сути. Лин-Цзы не философ и не теолог; он — чистой воды мистик.

Лин-Цзы принес послание Бодхидхармы из Китая в Японию. Лин-Цзы изменил мировоззрение всей Японии, он открыл ей совершенно новый мир. Япония обязана Лин-Цзы больше, чем кому-либо еще. Лин-Цзы — это первый японский будда; затем от одного огня занялись другие… и затем многие будды достигли расцвета. Но начало было положено Лин-Цзы: это он принес семя из Китая в Японию. Бодхидхарма принес послание Будды из Индии в Китай. Лин-Цзы сделал то же самое: он принес его из Китая в Японию.

Но Дионисий — это редкий случай. Мы не знаем другого теолога, который бы стал мистиком, поэтому он в каком-то смысле более важен.

Я слышал одну историю.

Однажды скончались великий мистик и великий ученый, пандит. Они умерли в один и тот же день, в один и тот же час. А жили они друг напротив друга на одной улице.

Мистик был поражен, увидев, что ангелы смерти несут и душу пандита, великого ученого на небеса. Он, как и любой другой мистик, никогда и не подозревал, что пандиты тоже могут попасть в рай. Туда могут попасть даже грешники, но не ученые, теологи или философы. Это люди слов. Они ничего не знают, но претендуют на знание. Это самые большие на земле фокусники, самые поверхностные и неглубокие люди, которые выходят из трудного положения лишь при помощи громких фраз и трескучего жаргона.

Но мистик хранил молчание. Он еще больше удивился, когда врата рая раскрылись. Святой Петр поприветствовал пандита первым, оставив мистика практически без внимания, и проводил его внутрь с песнями, с криками «Аллилуйя!» под звуки небесного биг-бенда.

Но никто не заметил мистика, который стоял за воротами и глядел на то, что происходило.

Когда процессия во главе с ученым скрылась за воротами, святой Петр попросил войти мистика. При этом не было никакой музыки, никакого пения, никакого оркестра, ничего подобного; он просто сказал:

— Входи.

Мистик удивился:

— Я немного озадачен. Всю свою жизнь я провел в молитвах, в молчании и медитации, а вы меня, мистика, так встречаете? Я прекрасно знаю, что этот человек просто копил знания. По сути, он ничего не знает, ничего не пережил, на своем собственном опыте. И вы устроили ему такую пышную встречу?

Святой Петр рассмеялся и ответил:

— Ты не понимаешь. Мистики приходят сюда почти каждый день. Но ученый попал в рай впервые. Это очень редкое событие, поэтому мы его так и встречаем. Возможно, еще миллионы лет такого не будет, потому что за миллионы лет это случилось впервые. Это вообще может больше никогда не повториться, и может оказаться, что мы встречаем ученого в первый и последний раз.

В этом смысле Дионисий — это редкий цветок, потому что теологи, раввины, пандиты не владеют знанием. Они сведущи, они накопили множество информации, они смогут процитировать священные книги, но сами они ничего не пережили. А Дионисий пережил.

Однако следует понять вот еще что: кем бы вы ни стали, пережив опыт просветления, вам придется выражать его по-старому, с помощью того, что вы делали раньше, до того, как случилось переживание. Например, что вы будете делать, если вы художник и пережили встречу с богом? Вы будете рисовать — конечно, уже по-новому — те же закаты, те же восходы, но в них появится что-то новое, внутреннее по отношению к ним, некая глубина.

Есть одна знаменитая дзэнская притча.

Китайский император попросил мастера дзэн:

— Я хочу, чтобы ты нарисовал что-нибудь во дворце на стене там, где я медитирую. У меня есть небольшой храм. Я хочу, чтобы ты расписал его изнутри.

Мастер ответил:

— Хорошо. Я это сделаю. Но работа может занять год, или два, или три. Об этом ничего нельзя сказать заранее, потому что я рисую только тогда, когда он водит моей кистью. Иногда это происходит, иногда — нет. Я — лишь посредник.

Император сказал:

— Не торопись.

Через три года храм был расписан. Мастер покрыл внутренние стены храма прекрасными изображениями гор, ручьев, рек и водопадов. Мастер попросил императора не заходить в храм до того, как работа будет полностью завершена. Поэтому император ждал три года и все время спрашивал: «Когда же? Когда же можно будет войти?»

Прошло три года, и однажды мастер сказал:

— Теперь ты можешь войти.

Император вошел в храм и очень удивился. Храм был очень маленьким, но изображения гор, покрывавшие все стены, создавали ощущение невероятного простора. У него возникло такое чувство, будто он стоит не посреди храма, а в горах. И он стал расспрашивать мастера обо всем, что видел: «Что это? Что это за река? А это какая гора? Как она называется?»

Затем они подошли к самой прекрасной вершине. Вдоль ее склона вилась тропинка, которая скрывалась на другой стороне горы, и император спросил:

— А куда ведет эта тропинка?

Мастер ответил:

— Я еще никогда по ней не ходил, но сейчас попробую. А ты пока подожди.

Мастер вошел в картину… и больше не возвращался!

История очень странная, но мне она нравится. Она действительно прекрасна. Она показывает, насколько живой была картина. Мастер, должно быть, вложил в нее всего себя. В этом смысл того, что он потерялся в ней и не вернулся.

Когда рисует великий художник, художник исчезает, и остается лишь картина. Когда играет великий музыкант, музыкант исчезает, и остается лишь музыка. Когда поет великий певец, певец исчезает, и остается лишь песня. Так что, чему бы вы ни обучались до просветления, это будет вашим творчеством после.

Дионисий был теологом и епископом. И если он стал епископом Афин, значит, он был, скорее всего, человеком очень и очень образованным и утонченным. Он был самым главным епископом той эпохи, ведь Афины считались одним из самых развитых в культурном отношении городов мира. Поэтому он говорит на языке теологов, но постарайтесь не потеряться в его словесных дебрях. Просто попробуйте докопаться до сути.

Он говорит:

Ибо, чем более стремимся мы к высшему, тем более кратко мы говорим о вещах интеллектуального порядка; даже когда вступаем мы в тот мрак, что превосходит понимание, найдем мы не краткость речи, но совершенное безмолвие и незнание.

Это изречение исполнено глубокого смысла и уникально. Были мистики, которые говорили, и говорили много о знании, превосходящем понимание. Это можно понять: знание, превосходящее понимание. Бы знаете нечто, но не можете этого понять. Вы знаете, как красива роза, но понимаете ли вы это? Если кто-нибудь вас спросит: «Что такое красота?» — вы не сможете найти ответа. И дело не в том, что вы не знаете. Вы замечали красоту заката, звезд, женского лица, вы видели ее много раз и знаете, но вы не сможете сказать, что вы ее понимаете. Одно дело — знать, и совсем другое дело — понимать. Понять нечто означает постичь это умом. Знание экзистенциально, а понимание интеллектуально.

Многие мистики говорили о том, «что знание превосходит понимание», но Дионисий выразил эту мысль совершенно по-особому. Он говорит о тьме, которая превосходит понимание. Зачем вообще называть ее «знанием», если знание так или иначе всегда ассоциируется с пониманием? В тот момент, когда вы говорите: «Я знаю», где-то внутри вас таится мысль о понимании.

Блаженному Августину приписывают фразу: «Я знаю, что такое время, но не спрашивайте меня о нем. Когда вы спросите меня, что такое время, я не буду знать, что вам ответить».

Все знают, что такое время, но сможете ли вы объяснить его сущность? Физики пятьдесят лет исследовали время и не смогли прийти к заключению о природе того явления, которое мы называем временем. У нас есть некоторые смутные представления о нем, но они слишком расплывчаты. Стоит поразмыслить, и вы обнаружите, что все они ошибочны.

Например, мы говорим: «Время течет», как будто это река. Но неужели время — это река, протекающая мимо? Разве вы стоите на берегу, а время течет мимо? Это не так, поскольку вы меняетесь со временем, а течение реки не вызывает в вас никаких изменений. Вы можете даже войти в реку и ощутить ее течение, движение воды, но при этом вы не будете меняться, вы останетесь тем же, что и были. Но время никогда не позволит вам остаться тем же человеком. Вы можете пойти против течения реки, вверх по течению, но во времени невозможно двигаться вспять, разве что в романе Герберта Уэллса «Машина времени».

В своем романе Уэллс придумал машину, с помощью которой можно перемещаться назад во времени. Вы лишь поворачиваете циферблат и говорите: «На двадцать лет назад», — и она переносит вас на двадцать лет назад: и вот вы снова ребенок. Уэллс опирается на обычное представление о времени, в соответствии с которым считается, что время течет. Если время течет, то почему мы не можем отправиться в прошлое? Если мы можем пойти вперед, то почему нельзя пойти назад? Что плохого в том, чтобы отправиться в прошлое? Но эту концепцию времени невозможно доказать. Ведь вы даже не чувствуете течения времени. Вы чувствуете, как дует ветер, вы чувствуете, как течет вода, но вы совсем не чувствуете течения времени.

И откуда оно течет? У каждой реки есть свой исток, исток Ганга расположен в Гималаях, в месте под названием Ганготри. Откуда приходит время, и куда оно уходит? Из ниоткуда в никуда, из ничего в ничто. Оно существует лишь на мгновенье, то есть сейчас. И куда же оно потом уходит? Может ли что-нибудь исчезнуть в ничто? Может ли что-нибудь прийти из ничего? Это вызывает тысячу вопросов.

Блаженный Августин прав: «Я знаю, что такое время, но не спрашивайте меня об этом. Когда вы спросите меня, что такое время, я не буду знать, что вам ответить».

Он говорит о том, что знание отлично от понимания. Но оно подспудно содержит в себе идею понимания. Дионисий — единственный в мире мистик, который отказался от слова «знание», чтобы избежать ловушки. Вместо этого он говорит о тьме, что превосходит понимание; превосходящем понимание незнании; превосходящей понимание агнозии.

И затем он добавляет: «по мере продвижения к высшему ты найдешь не только краткость речи…» Да, существует и такая стадия, сутры Патанджали, Брахмасутры, Бхактисутры… На Востоке все великие писания состоят из сутр. Сутра означает предельно сжатое высказывание, сжатое до такой степени, что оно становится похожим на нить. Буквальное значение слова «сутра» — это нить, тонкая нить. Все несущественное отсекается, оставлено лишь самое существенное. Это наиболее сжатый способ выражения мыслей. Поэтому на Востоке существуют обширные комментарии. На Западе комментарии вообще не писались, поскольку там нет сутр. Но сутра нуждается в комментариях.

Так, например, все великие восточные сутры начинаются со слова атхато — сейчас. Атхато значит сейчас. Все великие книги Востока — Брахмасутры, Бхактисутры, Йога Сутры — начинаются с этого слова. Важнейшая восточная сутра, Брахмасутра, начинается фразой: Атхато брахман джигьяса — «Сейчас исследование бога». Что имелось в виду под этим «сейчас»? К этому слову написаны тысячи комментариев. Почему «сейчас»? Разве недостаточно просто сказать: «Исследование бога»? Или «Мы приступаем к исследованию бога»? Но «сейчас»? В этом есть определенный смысл.

Мое собственное истолкование таково: до тех пор, пока у вас нет опыта переживания того, что происходит сейчас, в это самое мгновение вы не сможете приступить к исследованию бога. «Сейчас исследование бога». По сути, существовать в настоящем и значит исследовать бога. Ум всегда остается в прошлом или устремлен в будущее. Прошлого уже нет, а будущего еще нет. А бог есть всегда, бог всегда присутствует в настоящем.

Исследование текущего мгновения и есть истинное исследование бога.

Но эта сутра столь лаконична, что в ней нет ни слова об этом «сейчас». Просто «сейчас» и все… Сутры похожи на крохотные семена, которые таят в себе тысячи цветов. Но чтобы увидеть цветы, семена нужно посадить, вырастить, сберечь и дождаться осени.

По мере продвижения к высшему сначала приходит лаконичность — ваши высказывания начинают звучать как сутры, — а затем наступает полное безмолвие. Даже одно-единственное слово может показаться неуместным.

Лао-Цзы говорит: высказать истину значит ее исказить. Поэтому он избегал этого всю жизнь; он не написал ни единого слова. Он предпочитал намеки и косвенные указания и никогда ничего не говорил напрямую о боге, никогда о нем не упоминал.

Будда хранил молчание в течение семи дней после просветления. Согласно легенде, боги очень обеспокоились — ведь человек крайне редко становится просветленным. «Собирается он говорить или нет? Если он не заговорит, мир лишится такого бесценного сокровища». Поэтому они спустились с небес, отдали Будде поклон и попросили его говорить. Они снова и снова повторяли: «Господин, говорите, ведь это такой редкий случай! Когда человек становится буддой, он должен говорить. Проявите сострадание к миллионам, ищущим истину. Каждое ваше слово будет для них подобно капле нектара».

Но Будда хранил молчание. И когда боги стали настаивать, он возразил: «За эти семь дней я много думал о том, стоит ли мне говорить. И каждый раз я приходил к выводу, что этого делать не стоит. Во-первых, ни одно слово не сможет достаточно точно передать то, что я пережил. Во-вторых, что бы я ни сказал, все будет неверно истолковано. Я знаю, потому что, когда я еще не был просветленным, я и сам неправильно интерпретировал чужие слова. Так что какой смысл в том, чтобы без нужды искажать истину и сеять среди людей непонимание и смятение? В-третьих, девяносто девять и девять десятых процента людей не смогут извлечь из моих слов для себя никакой пользы. Да, одной десятой доле процента мои слова смогут помочь, но и о них я тоже подумал. Если человек сможет понять мои слова, тогда он настолько умен, что и без меня сам рано или поздно откроет истину. Так почему бы не позволить ему самому докопаться до истины? Может быть, это займет чуть больше времени, нy и что? Ведь у нас в запасе вечность».

Боги принялись совещаться между собой о том, как им переубедить Будду и как лучше вести спор. Ведь в его словах была правда, они не могли этого отрицать. Но все же они нашли один довод, который убедил Будду заговорить. Боги ему сказали: «Мы согласны с тобой по всем пунктам. Лишь один вопрос вызывает сомнения. Мы знаем нескольких человек, их совсем немного, ты тоже, должно быть, имеешь о них представление, может быть, таких один на миллион, которые достаточно умны, чтобы понять твои слова, но недостаточно умны, чтобы открыть истину самостоятельно, они стоят ровно на границе. Достаточно легкого толчка, и такой человек может решиться на прыжок. Но если его некому будет толкнуть, он может так его и не сделать. Он может даже вернуться обратно и потерять все, чего достиг. Он может повернуть вспять, снова прийти в мир вещей. Как же насчет этого человека? Мы согласны с тем, что таких людей немного, но ведь вопрос не в том, много их или нет, вопрос не в количестве. Вопрос заключается в следующем: даже если хотя бы один человек станет мастером при помощи твоих слов, этого будет достаточно, этого будет более чем достаточно, большего и желать нельзя».

И Будде пришлось с этим доводом согласиться. Однако все то, что он говорил, он излагал в очень сжатой форме. Изречения Дхаммапады — такие же маленькие сутры. Его мысли приходится истолковывать и развивать. Это семена, которые еще надо суметь прорастить. Они таят в себе тайны, совершенно невидимые тайны.

Наиболее важное изречение Дионисия звучит так:

…найдем мы не краткость речи, но совершенное безмолвие и незнание.

Все это, а также «незнание» — это его специализация, это его уникальный вклад в историю мистицизма. Даже Будда говорит: «Я не могу выразить словами то, что я познал, ибо ни одно слово не в силах вместить это знание». Дионисий же говорит: «Это состояние незнания, поэтому как можно вообще передать его словами?» Если бы это было состояние знания, тогда, возможно, некую толику знания и удалось бы передать, или найти какие-то более длинные слова, или придумать слова более подходящие… Почему бы и нет? Если мы смогли изобрести слова для выражения красоты, любви, блаженства, почему тогда мы не можем придумать слова, подходящие для выражения истины, мокши, нирваны? Слова можно усовершенствовать. Но если это состояние незнания, тут уж ничего не поделаешь. Тогда язык тут вообще неприменим, тогда передать истину можно лишь молчанием.

Видите, что он говорит? Объясняя, что состояние незнания невозможно передать словами, он оказывается ступившим на шаг вперед всех остальных будд.

Поэтому речь наша переходит or общего к частному, и по мере этого снижения возрастает соразмерно многообразию вещей. Но в том, что касается истины, поднимается она от частного к общему, слова при этом уходят по мере ее восхождения; а при полном восхождении ее все становится безмолвным внутри, полностью единым с тем, что невыразимо словами.

Частности поддаются выражению. Поэтому научные выражения очень точны; наука способна давать абсолютно ясные обозначения. Например, Н20. К этой формуле уже ничего нельзя добавить; неправильно истолковать ее также невозможно. Н20 — это и есть Н20. Наука прибегает к математическим средствам выражения, ибо она интересуется частностями.

Но по мере восхождения от частностей к всеобщему неясность возрастает. Вас все больше и больше начинает окутывать туман, вы все больше и больше погружаетесь в тайну. И в конце концов вы сливаетесь с неописуемым, с невыразимым.

Эти стадии следует запомнить. Согласно Дионисию, первой стадией является состояние, незнания, и я с ним в этом целиком и полностью согласен. Вторым по высоте является состояние смутного знания. Вы осознаете, что знаете нечто, но что именно, еще не ясно. Это похоже на ранее утро, когда солнце еще не взошло и все вокруг окутано пеленой тумана. Вы не видите далеких предметов, но кое-что уже начинаете различать. Уже не темно, но еще не светло.

Речь мистиков называют в Индии сандхья бхаша, «вечерний язык». Это ни день и ни ночь, это сумерки. Что-то светится, что-то погружено во мрак. Отсюда берет начало выражение Дионисия: «светящаяся, прозрачная тьма».

Первое состояние — это состояние незнания; о нем ничего нельзя сказать. Но если вы хотите обратиться к людям, если в вас заговорит голос сострадания…

Будда сказал, что существует два типа просветленных: одних он назвал архатами, а других — бодхисатвами. Архаты — это те, кто остается в состоянии незнания, их ничто не беспокоит. Об этом Будда и думал в течение семи дней: он размышлял над тем, не остаться ли ему архатом. Никто не услышал бы о нем, никто бы о нем ничего не узнал, и он никому ничего бы не сообщил. Он бы цвел, как одинокий цветок, затерянный в глухой чаще. Никто никогда даже не ощутил бы его аромата Никто не узнал бы о том, что он расцвел, о том, какой он прекрасный. К нему никогда бы не прилетели пчелы и бабочки.

Второй тип просветленных он назвал бодхисатвами. Это те, кто заговорил из сострадания к людям. Боги помогли ему стать бодхисатвой. И затем всю свою жизнь он настаивал на том, чтобы все его бхикху, все его саньясины стали как можно более любящими и сострадательными, потому что, когда вы приходите к истине, и ваше сердце исполнено сострадания, вы становитесь бодхисатвой. Если же в вашем сердце нет сострадания, если же вы остались сухим, как пустыня, вы, возможно, достигнете истины, но это не принесет никому никакой пользы. Вы достигнете другого берега, но в одиночестве.

Архат остается в состоянии незнания, в агнозии. Он бесследно растворяется во вселенском единстве. Он никому не помогает. Бодхисатва спускается с этих высот. Он видел залитые солнцем, вершины Эвереста и Гуришанкара, но затем он вспомнил о борьбе миллионов людей, оставшихся в темной долине жизни, и спустился обратно в долину.

Это нисхождение выглядит так: от незнания он переходит к смутному знанию, от смутного знания — к четко выраженным мыслям, от четко выраженных мыслей — к выражению, языку, словам; с помощью языка и слов он достигает ума слушателя; затем этот ум истолковывает сказанное; и, наконец, слушатель начинает пересказывать его слова всем остальным.

Таковы семь стадий, однако многое теряется к тому моменту, когда знание доходит до седьмой стадии; теряется почти все. Но с этим ничего не поделаешь, такова природа вещей. Аес дхаммо санантано — таков закон жизни. Так говорит Будда.

Дионисий тоже пытается стать бодхисатвой, но для этого он может использовать только привычный язык.

Еврей просит у соседа молоток.

— Разве у тебя нет своего? — спрашивает удивленный сосед.

— Есть, — отвечает еврей. — Но он совсем новый, и я боюсь его испортить!

Двое евреев сидят с бокалами в руках в саду возле роскошной виллы. Один говорит другому: «Ну да, мой дорогой друг, я добился успеха своими собственными руками. Я начал с нуля, у меня ничего не было… А теперь у меня одних долгов на два с лишним миллиона!»

Один еврей услышал, что существует бензозаправка, где бесплатно можно накачать шины. Он поехал туда и на радостях качал до тех пор, пока все шины не лопнули.

Старые привычки умирают с трудом. Очень сложно найти человека без привычек. Жизнь структурируется естественным образом. В противном случае истину можно было бы выразить более четко.

Теперь обратите внимание на эти слова:

Потому и говорим мы, что превосходный создатель всего сущего не лишен ни бытия, ни жизни, ни рассудка, ни ума и все же не обладает ни телом, ни формой, ни образом, ни качеством, ни количеством, ни объемом; он нигде не пребывает, он невидим, он неосязаем, он не ощущает и неощутим, он не приходит ни в смущение, ни в душевное волнение, он не подвластен житейским страстям; а также не лишен он могущества, не подвержен влиянию случайностей; его свет не иссякает, не изменяется, не портится, не разделяется, не пропадает, не утекает; а сам он не есть нечто ощутимое и таковым не обладает.

Это просто старая привычка! Бедняга никак не может позабыть о прошлом опыте. Ребенок гораздо более способен выразить невыразимое, но он не знает о нем, вот в чем беда. Если бы ребенок мог познать истину, он говорил бы о ней очень понятно и прямо. Этим и прекрасны, на мой взгляд, слова Иисуса: они больше похожи на слова ребенка. Когда Иисус начал говорить об истине, он был еще очень молод, ему было всего тридцать лет. Но Дионисий, должно быть, написал свой трактат уже в преклонном возрасте.

Учитель драматично описывает Судный день:

— Загремит гром! Небеса воспламенятся! Повсюду начнутся землетрясения и наводнения! Земля разверзнется и поглотит миллионы людей!

Джонни поднимает руку и спрашивает:

— А нас отпустят в этот день с уроков?

Дети выражаются очень четко и прямо! Им неважно, что за вздор вы несете. Им важно знать, отпустят ли их в тот день из школы, чтобы они смогли все это увидеть или нет!

Помогая своему сыну разобраться с произношением слов, мать доходит до слов: conscious (осознающий) и conscience (совесть). Она спрашивает:

— Ты знаешь, что они значат?

— Конечно, мама, — отвечает тот. — Когда ты о чем-нибудь знаешь, ты осознаешь, а совесть значит, что лучше бы ты этого не знал!

Все понятно!

Шестилетний Жожо подходит к красивой даме, которая живет по соседству, и спрашивает:

— Вы выйдете за меня замуж?

— Я не люблю детей! — отвечает на это дама.

— Тогда их у нас не будет!

В палате родильного дома двое младенцев разговаривают друг с другом. Один из них спрашивает:

— Ты кто, девочка или мальчик?

— Я не знаю, — отвечает тот, что поменьше,

— Тогда давай подождем, когда уйдет медсестра, и узнаем, — говорит первый.

Когда сестра уходит из палаты, более крупный младенец садится, оглядывается по сторонам и быстро заглядывает под одеяло своего маленького соседа.

— Ты — девочка, — объявляет он.

— Как ты догадался? — спрашивает та в ужасе.

— Потому что на тебе розовые пинетки!

Если бы о боге писали дети, все было бы так просто! Но о нем пишут теологи, ученые и мистики, которые сначала были учеными. Они продолжают использовать свой привычный язык, словно находятся у него в плену.

Из-за постоянного искажения истины проблем становится все больше и больше. Многое теряется при переходе от незнания к смутному знанию. В состоянии незнания все предстает таким, какое оно есть на самом деле: на стадии смутного знания ум добавляет что-то от себя. На третьей стадии, стадии отчетливого знания, что-то свое вносит логика — не только ум, но и логика. А на четвертой стадии, стадии выражения, помимо логики вмешивается еще и язык, созданный другими. А ведь существуют вещи, которые вообще нельзя перевести ни на какой язык. Когда вы обращаетесь к языку, обязательно возникают ошибки.

Фирма, проводящая эксперименты с электронным мозгом, предназначенным для перевода с английского языка на русский, тестировала его с помощью фразы: «The spirit is willing, but the flesh is weak» («Дух бодр, но плоть немощна»). Машина перевела предложение так: «Виски неплох, а вот мясо протухло».

Перевод всегда оборачивается проблемой. Чем более поэтично то или иное явление, тем большую опасность несет с собой перевод. Поэтому многие прекрасные книги вообще не поддаются переводу; если вы их переведете, вы их уничтожите.

«Дао Дэ Цзин» Лао-Цзы переводился много раз, его переводили многие, и каждый переводчик добавлял что-то свое. Вы будете удивлены, когда все это прочтете. Вам покажется, что вы так и не получили настоящего впечатления о подлиннике: что-то есть в одном переводе, что-то — в другом, и оба перевода кажутся правильными. Когда их читаешь, они кажутся логичными.

В тот момент, когда вы начинаете использовать язык, чтобы рассказать о том, что пережили в тишине, вы оказываетесь перед пропастью. Вы отлично знаете, что вам надо вернуться в мир. Но после того как слова произнесены, вы перестаете быть их хозяином; тут же вмешивается ум слушателя. До сих пор, по крайней мере, ваше переживание оставалось внутри, и вы знали высшую истину. Теперь же, после того, как истина получила выражение, ее воспринимает ум, который ничего об этих высотах не знает. То, что слушатель подумает о ней, зависит от него самого; решающим фактором станет его собственный ум.

Одинокий несчастный житель Нью-Дели бродил вдалеке от центральных улиц.

— Я их ненавижу, этих грязных торгашей, этих склочников, этих воров… я их ненавижу, я их ненавижу, я их ненавижу! — бормотал он себе под нос, добавляя разные непечатные выражения.

Вдруг к нему на плечо положил руку полицейский и сказал:

— Вы арестованы за оскорбление правительства!

— Но ведь я даже не упомянул правительство! — возражает тот.

— Согласен, но вы дали точное описание!

На шестой стадии слушатель не только слушает, но и начинает интерпретировать услышанное. А седьмая стадия уже очень и очень далека от источника. Это та стадия, когда слушатель пересказывает услышанное другим людям в соответствии со своей собственной интерпретацией.

Именно этим и занимались христианские миссионеры на протяжении двух тысяч лет. Двадцать пять веков подряд этим занимались джайнские и буддийские монахи. Именно этим в течение пяти тысячелетий занимались индуистские пандиты. Они слышали… Любая буддийская рукопись начинается со слов: «Я слышал…» — эти слова стоят в начале каждой буддийской рукописи. Истина передается теми, кто слышал. А то, что они слышали, не может быть тем же самым, что говорилось изначально.

Юный Владимир впервые оказался в большом городе. Высокие здания и культурная жизнь поразили его. Отправившись в поход по музеям, он вдруг отчаянно захотел по нужде. Не найдя туалета, юноша забрался в укромный уголок и расстелил на мраморном полу носовой платок. Покряхтев пару минут, он вывалил на него довольно приличную кучу. С платком в руке Владимир вышел из музея, и в этот самый момент из соседнего мясного магазина выбежал вор, укравший четыре фунта мяса.

Немедленно подъехала полиция, собралась толпа, и Владимира по ошибке забрали в участок. К ведению его дела привлекли высокопоставленного детектива. Обученный новейшим методам ведения расследования, он принялся за распутывание этого сложного случая. Расследование продолжалось несколько часов и все без толку. Наконец, офицер решил взвесить носовой платок и обнаружил, что он весит всего три фунта. Невиновность Владимира была доказана.

Оказавшись на свободе, Владимир поспешил вернуться в родной город.

На станции его встретили многочисленные друзья и земляки, с нетерпением ожидавшие рассказов о жизни в большом городе.

— Там удивительно, — рассказывал Владимир. — Там просто поразительно! Но предупреждаю, если вы насрете больше трех фунтов, у вас могут быть серьезные неприятности!

Вот что произошло со всеми религиями. Вот почему в мире так много бед, уйма бед. Слова великих мастеров люди интерпретировали на свой лад. Ничего не зная, ничего не понимая, ни разу в жизни не медитировав, они притворяются знающими. В великие слова они вкладывают свой смысл.

На двадцать девятой минуте матча между командами «Селтик» и «Рейнджере» был открыт счет в пользу «Селтика». Один из зрителей торжествующе закричал вместе со всеми остальными фанатами «Селтика», однако в его одежде не было цветов ни одной из команд.

Через десять минут «Рейнджеры» выровняли счет. Фанаты «Рейнджеров» обезумели от радости. Они кричали, и с ними вместе кричал тот же самый болельщик.

Человек, стоявший рядом с ним, воскликнул:

— Минутку, Джок, ты что, болеешь за обе команды?

— Верно, — ответил зритель. — Мне нравится эта игра, а кто победит, мне наплевать.

— Ты что, атеист, да?

Если вам нравится вся игра в целом, то другие сразу же истолкуют это по-своему и сочтут вас атеистом, потому что вы не исповедуете ни одну религию — не принадлежите ни к индуизму, ни к исламу, ни к христианству.

И мои саньясины сталкиваются с той же проблемой: я и вы тоже наслаждаемся в целом всей игрой. Иначе невозможно представить себе индуиста, слушающего слова Дионисия, или христианина, слушающего слова Ринзая, или слушающего слова Магомета джайна. Этого раньше в мире никогда не случалось.

Поэтому многие называют меня атеистом. Они не знают, что значит быть теистом или атеистом, но все равно продолжают пользоваться словами, значения которых не понимают. Но это должно было произойти. И вам необходимо это осознать.

Никогда не пытайтесь интерпретировать то, что я вам говорю. Слушайте молча и впитывайте мои слова. Позвольте им проникнуть в вашу кровь и плоть, дойти до мозга костей. И тогда вам удастся понять их значение гораздо лучше, чем когда вы пропускаете их сквозь ум.

На сегодня достаточно.

 

Глава 11

Настоящие алкоголики

Первый вопрос

Ошо,

Судя по тому, что я от тебя услышал, название этой серии бесед «Мистическая теология» содержит в себе явное противоречие.

Так и есть, но автором названия был сам Дионисий, поэтому я не несу за это никакой ответственности. В какой-то мере мистическое обречено на противоречивость независимо от того, добавляете вы к нему слово «теология» или нет. Мистическое по природе своей противоречиво, поскольку это не «изм». Это не учение и не догма, в которые вы можете верить. Вы можете быть мистиком, но ничего подобного мистицизму не существует. А когда человек становится мистиком, парадокс лишь усиливается, а не исчезает. Когда человек становится мистиком, самого человека не остается. Остается лишь тайна, но она лишена центра. Это как облако: прозрачная тьма, бесконечный мрак.

Одним из наиболее значительных трудов о мистическом в Западном полушарии является книга «Облако незнания». Имя автора неизвестно, Хорошо, что мы не знаем, кто ее написал. Это единственная на Западе книга, которая по духу близка Упанишадам, Дхаммападе и Дао Дэ Цзин. Ее автор отличался редкостной проницательностью.

Он называет мистическое облаком. Облако не имеет четкой формы и определенных границ. Оно постоянно меняет свои очертания, оно не статично. Оно ни секунды не остается без изменения. Оно находится в постоянном движении, все время меняется. И в нем нет ничего твердого, вещественного. Если вы попытаетесь его схватить, на ладони останется лишь туман и ничего больше. Ваши руки, может быть, намокнут, но, разжав кулак, вы не обнаружите на ладони никакого облака.

То же самое происходит и с мистиком: встречаясь с мистическим, он намокает, он промокает до нитки. Те страны, где алкоголь запрещался, назывались «сухими», а те, где он разрешался, — «мокрыми». Но единственный по-настоящему мокрый человек — это мистик. Он настоящий алкоголик! Ему не поможет Общество анонимных алкоголиков. Если мистик вступит в него, то все его члены останутся алкоголиками навсегда!

Но в случае с Дионисием ситуация выглядит еще более противоречивой, поскольку он был теологом. Вся его книга представляет собой маскировку. Она написана так, как будто это трактат по теологии, а о мистицизме говорится вскользь, словно это нечто второстепенное, не основное. Поэтому она называется «Мистическая теология» — как будто мистицизм есть лишь следствие глубокого проникновения в мир теологии. Но на самом деле все наоборот.

Слово «теология» означает учение о боге, тео значит бог. Но учение совершенно неприменимо к богу. К богу применима лишь любовь, любовь к богу, но учения в применении к богу быть не может. Доказательства здесь невозможны. Единственным доказательством является лишь существование мистиков. Наличие таких людей, как Дионисий, Рамакришна, Бахауддин, является доказательством существования бога — и иных доказательств нет. Так как будды ходили по этой земле, то кое-где на берегах времени остались следы бога.

Философы столетиями ведут споры о боге, но их аргументы совершенно лишены силы и смысла; они так и не помогли прийти к единому мнению.

Мистику приходится прибегать к противоречивым высказываниям, так как он говорит о целом, а целое содержит в себе противоречия. Оно содержит в себе и день и ночь, и то и другое. Если вы считаете, что бог — это день, тогда вы говорите лишь полуправду; если же вы считаете, что он ночь, то и это будет лишь полуправда.

Поэтому Дионисий называет бога прозрачной тьмой, как если бы ночью взошло солнце.

Целое охватывает и жизнь, и смерть. Если вы назовете бога жизнью, только жизнью, то ваше утверждение будет верно лишь наполовину. И запомните: полуправда гораздо опаснее абсолютной лжи, поскольку абсолютную ложь обязательно рано или поздно обнаружат. Для этого большого ума не требуется. Полуправда — вот что действительно опасно, поскольку даже умные, очень и очень умные люди порой не способны понять, где кроется ошибка. Опасность заключается в том, что полуправда кажется истиной, не будучи ею. Она может обманывать людей столетиями.

Мистическое отражает истину в целом; оно должно быть противоречивым. Где-то должна быть точка соприкосновения между любовью и логикой, поскольку существует и то и другое. Отсюда название «Мистическая теология». Мужчина и женщина должны где-то встретиться, слиться и раствориться друг в друге, поскольку оба они существуют и являются половинками целого. В этом красота и блаженство истинной встречи мужчины и женщины: радость оргазма становится возможной только потому, что встречаются две половины единого целого. Мужчина и женщина страдали, обоим чего-то не хватало. И вдруг чувство неудовлетворенности исчезает. Конечно, встреча между мужчиной и женщиной может быть лишь кратковременной. Потом они продолжают жить отдельно друг от друга, снова начинают страдать, и снова возникает желание стать единым целым. Но из-за того, что соединяются лишь их тела, слияние не может оказаться ни продолжительным, ни глубоким.

Но встреча мистика с целым носит абсолютный характер; возврата к прошлому быть не может. Он преодолел ту границу, где возвращение еще могло случиться. Он растворился, как капля росы, которая упала с листа лотоса в озеро. Он сам стал озером. И теперь вся его речь полна противоречий, ведь, с одной стороны, она отражает видение росинки, а с другой — видение целого озера. С одной стороны, он будет отражать точку зрения части, а с другой — точку зрения целого. Именно поэтому речь всех мистиков исполнена стольких противоречий.

Отчасти поэтому интеллектуалы и выступают против мистиков. Им нужны постоянство и последовательность, а мистика не может быть ни последовательной, ни постоянной. Это невозможно по самой природе вещей. Мистику приходится быть противоречивым, и он ничего не может с этим поделать. Ему приходится говорить: «Я противоречив, поскольку во мне достаточно места для противоречий».

Логика ограниченна, а любовь бесконечна.

Второй вопрос

Ошо,

В последние дни газеты публикуют множество репортажей о беспорядках, которые творятся в религиозных общинах по всей Индии. Истинных причин насилия и уничтожения имущества никто не раскрывает, даются лишь неясные отсылки к неким «асоциальным элементам». Можешь ли ты пролить свет на происходящее в этой стране? Откуда взялась эта неприкрытая вражда?

Прежде всего, Индия — религиозная страна, а все религии испокон веков основывались на страхе. Они эксплуатировали инстинктивный страх, они заставляли людей бояться. Так появилось слово «богобоязненный», которое существует почти во всех языках мира. Предполагается, что оно обозначает то же самое, что и «религиозный». Это абсурд чистой воды. Религиозный человек не боится бога, а любит его. Богобоязненный человек псевдорелигиозен. Он не занимался поисками собственной религии, религию навязали ему другие.

Существует всего два способа навязать людям что-либо. И на самом деле их не два, а один. Эти два способа являются лишь разными сторонами одной медали: наказание и вознаграждение, страх и жадность, лишение и награда. Так возникли представления об аде и рае. Рай — это вознаграждение, жадность, а ад — это наказание, страх.

Индия — религиозная страна, в которой полно богобоязненных людей. А страх рождает множество проблем. Одна из них состоит в том, что исчезает любовь.

Запомните: ненависть не является настоящей противоположностью любви, истинная противоположность любви — это страх. Вы можете любить того, кого вы ненавидите. И правда, недавние научные исследования показали, что вы всегда ненавидите того, кого любите. Ненависть и любовь — два полюса одной и той же энергии: они не являются противоположностями и взаимно дополняют друг друга.

В этом причина постоянного конфликта между влюбленными. Они все время сражаются, как если бы это было необходимой частью их романа — и так оно и есть. Любовный роман немыслим без конфликта, благодаря конфликту любовный роман становится возможным. Вы сражаетесь со своим любимым, вы всем нутром его ненавидите, и эта ненависть, это сражение, этот конфликт помогают сохранять дистанцию между вами.

В определенный момент эта дистанция становится настолько большой, что возникает желание встречи. Оно возникает лишь на определенном расстоянии. Если ваша любимая или любимый несколько дней отсутствовал, а затем вернулся домой, в вас возникает огромная любовь. Эти несколько дней пробудили в вас определенный аппетит. Конечно, если вы весь день только и делали, что ели, у вас не будет никакого аппетита. Аппетит пропорционален промежуткам между приемами пищи. Каждый человек между приемами пищи постится. Отсюда и происходит английское слово «breakfast»: ведь всю ночь, пока вы спали, вы соблюдали пост. Когда вы бодрствуете, поститься, разумеется, трудно, но когда вы спите, что еще вы можете делать, как не поститься?

Существует небольшая группа людей, которые умудряются ночью вставать и, не просыпаясь, идти на кухню или к холодильнику, эта люди — лунатики. Но… вот что странно: лунатики всегда идут к холодильнику! Во сне они открывают холодильник, съедают что-нибудь, затем закрывают его и в темноте опять идут и ложатся спать. Они набирают вес, хотя днем продолжают соблюдать диету. И снова и снова недоумевают, спрашивая себя: «В чем тут дело? Почему мой вес постоянно растет?» А нормальные люди постятся по восемь часов. И после такого поста у них разгорается аппетит.

Борьба между влюбленными напоминает пост: отдаление, затем желание, потому что любовь — это питание. Запомните: любовь — это пища. Это такая же еда, как и всякая другая, но ее природа гораздо тоньше — ведь это пища для души. Поэтому, когда влюбленные сражаются друг с другом, они постятся. Вскоре у них появляется аппетит, и они начинают сближаться. После каждого «сражения» в их любви гораздо больше страсти, чем когда бы то ни было. В их любви появляются сила и огонь. Но после любой трапезы возникает отвращение к еде.

Если вы плотно поели, сама мысль о пище будет вызывать тошноту. Если перед плотно поевшим человеком поставить блюда с разнообразной едой, он просто сойдет с ума. Он будет ненавидеть еду, будет ненавидеть вас, ему захочется убежать из комнаты. Существует определенное отвращение, и оно естественно, иначе как бы он прекратил есть?

Итак, у влюбленных после секса возникает некоторое отвращение друг к другу. Это естественное явление. Если мы это понимаем, то все в порядке. Каждый раз после секса муж отворачивается и засыпает; а жена в это время начинает лить слезы, она чувствует, что ею воспользовались. Этот мужчина, который сейчас спит, повернувшись к ней спиной, и храпит, этот сукин сын всего несколько минут назад читал ей такие прекрасные стихи, а теперь ему на все наплевать. Она чувствует себя обманутой. Но это не так, дело в непонимании. Это естественное явление: секс окончен, и вслед за ним возникает отвращение. Конечно же, после суточного поста мужчина снова начнет читать стихи. Так и вращается колесо.

Любовь и ненависть не являются противоположностями — в отличие от любви и страха. Испуганный человек теряет способность любить. Все религии основаны на страхе, поэтому они лишили миллионы людей способности любить. А тот, кто не может любить, способен лишь на насилие.

В Индии не происходит ничего нового. Она взрывается каждые десять лет; десять лет — это, похоже, предел. За десять лет каждый накапливает в себе столько насилия, что ему требуется найти выход, а иначе оно уничтожит его самого. Его насилие сожжет его изнутри. Поэтому человек ищет какой-нибудь предлог: политический, религиозный, социальный — сгодится любой. Десятилетний период характерен не только для Индии; кажется, он универсален. Каждые десять лет вспыхивает большая война. Все человечество вовлекается в разрушительные действия.

Ответственность за это лежит на религиях, ведь они не научили вас любить, они научили вас лишь бояться. Запомните: страх — это та же самая энергия, что и любовь, но она отравлена, — ваши энергии веками отравлялись. И вот это явление стало совершенно обычным: за несколько месяцев, за несколько лет, за определенное время человек накапливает в душе так много насилия… которое не возникало бы, если бы энергия любви могла течь. Из-за того что любовь не находит выхода, течение останавливается. Ваши собственные энергии оказываются направленными против вас самих, они приобретают разрушительную силу. И тогда достаточно любого предлога — а они бывают настолько идиотскими, что, увидев всю их нелепость, вы рассмеетесь!

В Морадабаде, где началась та заваруха, которая сейчас охватила почти всю страну, причина конфликта была и вовсе смешной. Мусульмане собрались, чтобы помолиться в своем идгахе, месте, где совершаются молитвы. Это открытая площадка; люди просто поворачиваются лицом в сторону Каабы и молятся. Перед входом стоял полицейский, и какая-то корова забрела на территорию идгаха. Мусульмане впали в ярость, поскольку корова — это символ индуизма. Они сказали: «Во всем виноват полицейский. Он же здесь стоял. Почему он позволил войти корове?» Более того, они заявили, что полицейский не только позволил ей войти, но и сам туда ее привел! И началась резня.

Теперь из-за священной коровы, которая случайно не туда забрела, убито сто тридцать человек. Но коровы ведь бродят по всей стране, не зная, какое место принадлежит мусульманам, а какое — индуистам. И погибло сто тридцать человек — а лишь официальные цифры… Официальные цифры никогда не бывают точными. Умножьте все на четыре, и тогда вы узнаете более точное число. По моим наблюдениям, всегда стоит умножать на четыре. Должно быть, было убито от пятисот до шестисот человек. И теперь в других местах начинают мстить за погибших.

Вы понимаете причину — человеческую глупость? Повод для резни не заслуживает даже того, чтобы назвать его поводом! Но так все и начинается.

А ведь суть дела в том, что люди накопили в душе так много злобы и насилия. Если вы не можете выразить свою любовь, вы начинаете копить злобу. Любовь, перевернутая с ног на голову, превращается в гнев. И когда гнев накопится, вы будете просто искать повод, чтобы его выплеснуть. Если вы не сможете его найти, вам придется его придумать: вам придется придумать какую-нибудь причину, чтобы прийти к катарсису, снять напряжение. Вам нужен катарсис — повод для него несущественен.

Люди, говорящие на хинди, начинают убивать тех, кто на хинди не говорит, и наоборот. Жители Гуджарата начинают сражаться против Маратов, мусульмане — против индуистов, джайны — против индуистов, сикхи — против не-сикхов. Каждый готов сражаться с каждым; остается лишь найти повод, настоящий или выдуманный. Сначала происходит резня, и лишь потом мы выясняем, почему это стряслось.

Люди накапливают так много яда, так много гнева, что вспышки насилия неизбежны. А поскольку политики не понимают, в чем тут дело, то они списывают все на «асоциальные элементы», как будто эти асоциальные элементы появляются лишь на время, а потом вдруг исчезают. Они есть всегда, но не всегда происходят беспорядки. Эти асоциальные элементы годами ведут себя очень мирно в духе Ганди и воздерживаются от насилия, а затем в один прекрасный день восстают. Беспорядки охватывают всю страну, это цепная реакция.

Должны же политики что-то сказать. Они совершенно не имеют понятия о происходящем, и, даже если некоторые из них и имеют, им недостает храбрости рассказать правду.

Настоящая причина в том, что тысячелетиями людям навязывали страх и осуждали любовь. И всем вам это очень хорошо знакомо… Если двое моих саньясинов просто стоят в саду, держась за руки, то это считается непристойным. Два человека, которые с любовью держат друг друга за руки, или двое влюбленных, обнимающих друг друга, — это непристойность; а два человека, которые убивают друг друга, — это пристойно!

Если на дороге двое дерутся, вокруг них соберется толпа, и все будут наслаждаться потасовкой. А потом отправятся по домам очень довольными, с чувством глубокого удовлетворения, потому что они добились катарсиса обходным путем, высвободив свой гнев с помощью драчунов. Но вид влюбленных вызывает лишь ревность, огромную ревность и злость.

Но в этом духе люди воспитывались веками — и это называется религией. Некоторые полагают, что я пытаюсь подорвать их моральные и религиозные устои, раз я выступаю против этого. Но что это у них за мораль? Мораль такова, что каждый день где-то происходит насилие. Такова индийская культура, индийская нравственность, которую защищают индуисты, мусульмане и джайны. Все они говорят красивые фразы и продолжают при этом делать гадости. А я указываю на голую правду, поэтому меня принимают в штыки.

Политики не могут сказать правду, даже если бы они ее и знали. Но, во-первых, они ее не знают, поскольку они не настолько умны, чтобы ее понять. Иначе они вообще не становились бы политиками. Во-вторых, даже если бы они и имели какое-то представление о том, что в действительности происходит в душах сограждан, они не смогли бы об этом рассказать, поскольку им нужны голоса этих людей. Если они скажут людям правду, они потеряют их голоса. Поэтому они лишь туманно намекают на вымышленные причины типа «асоциальных элементов».

Так кто же эти асоциальные элементы? Индуисты, мусульмане, джайны, буддисты? Что означает выражение «асоциальный элемент»? Это просто слова, просто ярлык. На него можно переложить всю ответственность и вздохнуть с облегчением.

Ты спрашиваешь меня: «В последние дни газеты публикуют множество репортажей о беспорядках, которые творятся в религиозных общинах по всей Индии. Истинных причин насилия и уничтожения имущества никто не раскрывает, даются лишь неясные отсылки к неким „асоциальным элементам Можешь ли ты пролить свет на происходящее в этой стране? Откуда взялась эта неприкрытая вражда?»

Вражда так и будет продолжаться, если эта страна не откажется от глупого представления о собственной религиозности, если эта страна не откажется от своей прогнившей культуры, которая уже превратилась в труп, но с которой продолжают носиться. Этот труп смердит, но с ним носятся; ведь он такой древний — это «наше прошлое», «наше наследие»! Индия должна полностью порвать со своим прошлым, ей необходим полный и решительный с ним разрыв. Только тогда она сможет возродиться.

Среди политиков у меня есть один друг, Сет Говинд Дас. Он уже очень давно является членом индийского парламента. Его называют «отцом индийского парламента». Никто, кроме Уинстона Черчилля и Сета Говинды Даса, не был членом парламента так долго. Его парламентская карьера продолжается уже без малого пятьдесят лет.

Он любил повторять: «В мире было много цивилизаций, но им всем пришел конец». И затем гордо добавлял: «Где сейчас Вавилон? Где Сирия? Где Греция? Где Египет? Все они исчезли с лица Земли. Из всех древних цивилизаций выжила только Индия».

А я всегда говорил ему в ответ: «Не гордись этим, этого надо стыдиться! Потому что для такой древней страны настало время научиться умирать и возрождаться».

Пока вы не умрете, вы не сможете заново родиться. Чтобы смогла появиться новая, свежая раса, нынешняя страна должна умереть — и умереть полностью, а не частично. И это не так уж сложно.

Но интересы общества идут вразрез с идеей возрождения. Заинтересованные лица предпочитают обсуждать старые традиции. Новая страна, новорожденная раса не позволит себя так просто поработить. Они проиграют, но этого-то им и не хочется. Поэтому они становятся моими противниками.

Посудите сами. Обвинения, которые они против меня выдвигают, заслуживают серьезных размышлений. Они говорят, что я разрушаю их культуру, разрушаю их нравственность, разрушаю их цивилизацию, что я — враг. С одной стороны, они правы, но с другой стороны — глубоко заблуждаются. Они правы в одном: я действительно выступаю против всего того, что уже мертво, и хочу, чтобы все это было сожжено. Воздайте мертвецу все необходимые почести, но сожгите его и, наконец, распрощайтесь с ним! Не оглядывайтесь назад. Смотрите вперед, смотрите в будущее!

В каком-то смысле они правы насчет того, что я выступаю против страны, религии и культуры. Но они неправы в другом: я выступаю против них не потому, что мне претят религия, культура, цивилизация и мораль. Я выступаю против них потому, что они мертвы.

Я целиком и полностью за возникновение новой культуры, нового человека, новой морали, новой цивилизации. В противном случае эта страна так и останется нищей и голодной, а люди в ней будут продолжать ссориться, воевать друг с другом и убивать.

Эту страну необходимо научить любви. Ее народу следует сказать: нет другого бога, кроме любви. Отбросьте все свои страхи! Хватит ходить в храмы из страха, хватит поклоняться глупым идолам и богам из жадности. Отбросьте страх и жадность и живите в любви. Полюбите людей, полюбите деревья, полюбите животных, полюбите само существование, потому что бог здесь и больше нигде. Бог разлит во всем сущем. Бог — всего лишь еще одно слово, указывающее на жизнь, на существование, на реальность.

Вот чем я здесь занимаюсь. Это опасная работа, опасная потому, что я вступил в противоборство с могущественными силами, опасная потому, что я сражаюсь против практически всех интересов общества.

Никто не пойдет мне навстречу. Мне приходится сражаться в одиночку. И со мной будут лишь те немногие, у которых достаточно смелости, которые будут готовы рисковать своей жизнью вместе со мной — лишь они. Никто другой со мной не останется.

Но это захватывающий проект, настоящее приключение. Это великий вызов, который стоит принять. И это послужит не только возрождению индийского народа, благодаря этому мы покажем путь всему миру, потому что всему миру в большей или меньшей степени необходимо рождение нового человека, возрождение.

Третий вопрос

Ошо,

Я не могу решить, оставаться мне здесь или нет, становиться мне саньясином или нет? Ты не мог бы помочь мне принять правильное решение?

Подбрось монетку! Если выпадет орел, оставайся, но не принимай саньясу, потому что если выпадет орел, где обычно изображается чья-то голова, то значит, ты сам себе голова. Поэтому накапливай себе сколько влезет интеллектуального хлама, а если ты к тому же еще случайно и немец, то это действительно пойдет на пользу твоей голове: послужит для нее хорошим удобрением.

Однажды, выглянув из окна, я увидел снаружи двух саньясинов из бригады Дикши за работой. Один из них был итальянец, а другой немец. Они собирались вогнать в землю бетонную колонну с помощью кувалды. Немец держал сверху брусок для амортизации удара, а итальянец — кувалду.

С первой попытки итальянец промахнулся и ударил кувалдой немцу по голове. Немец никак на это не отреагировал. Он просто продолжал держать брусок в ожидании следующего удара.

Итальянец снова промахнулся и опять треснул немца по голове. Немец и глазом не моргнул. Он продолжал держать брусок как ни в чем не бывало. Итальянец попробовал еще раз и снова угодил немцу по голове.

На этот раз немец с опаской посмотрел на итальянца и произнес:

— Свами, пожалуйста, нельзя ли поосторожнее. Если ты попадешь по пальцам, мне будет больно!

Но если выпадет решка, тогда беги отсюда как можно скорее, поджав хвост!

Посмотри на слово «хиппи». Оно образовано от слова hips [9]Бедра или зад.
и означает человека, который не может принять брошенный ему вызов и убегает, показав зад. Так что, если выпадет решка, воспринимайте это как намек — убегайте как хиппи.

Но если каким-то чудом — ведь чудеса случаются! — монета станет на ребро, тогда становитесь саньясином. Тогда я уже ничего не смогу поделать. Такова божья воля.

Четвертый вопрос

Ошо,

Дионисий — еще один просветленный мастер из числа мужчин. Сложнее ли женщине стать просветленной, нежели мужчине?

Вы не понимаете, в чем тут загвоздка!

Женщины не добиваются таких больших успехов, как мужчины, в основном потому, что у них нет жен.

До тех пор, пока наука или экономика не исправят эту ошибку природы, боюсь, мы будем оставаться слабым полом.

Мужчины — слабый пол, А поскольку жены всячески сводят их с ума, они начинают разбегаться в разные стороны, тыркаясь во все направления, делая все, чтобы улизнуть. И некоторые мужчины случайно становятся мастерами. Другие становятся художниками, третьи — поэтами, четвертые — учеными…

Женщины не могут похвастаться такими достижениями попросту потому, что их никто не сводит с ума. Естественно, мужчина не может прямо сказать: «Ты у меня в печенках сидишь». Вместо этого он говорит: «Ты меня вдохновляешь! Без тебя я был бы ничем». И это верно в буквальном смысле этого слова.

Так что пожалейте бедных мужчин. Им приходится становиться мастерами, заратустрами, дионисиями, буддами. Только подумайте о Сократе и о его супруге Ксантине… если бы не она, Сократ вообще не стал бы Сократом. Именно она и привела его к философии Как же еще можно себя защитить? Остается лишь философствовать.

Один юноша спросил Сократа:

— Я надумал жениться и, поскольку ваши советы всегда имели для меня огромное значение, пришел вас спросить. Что скажете? Стоит ли мне жениться?

Сократ ответил:

— Тебе надо жениться, женись обязательно.

Молодой человек предполагал, что Сократ ответит:

«Не женись», потому что он знал, что вытворяла с Сократом Ксантипа. Однажды она даже вылила чайник кипятка ему на голову. Целый чайник кипятка! Она обожгла ему пол-лица, и остаток жизни тот ходил с ожогом. Она его била — должно быть, она была настоящей женщиной, амазонкой!

И молодой человек предполагал, что Сократ ответит. «Ни в коем случае не женись. Посмотри, как я живу!» Но Сократ сказал: «Тебе следует жениться».

Молодой человек удивился:

— Теперь я озадачен еще больше, чем до того, как пришел к вам. Вы говорите, мне следует жениться? А зачем?

Сократ ответил:

— Если тебе попадется хорошая жена, ты станешь счастливым мужем, а если попадется такая, как у меня, ты станешь великим философом!

Женщины не достигли успеха ни в одном направлении, ни в одной сфере деятельности просто потому, что они не обладают необходимым для этого внутренним напряжением. Кроме шуток, для того, чтобы чего-то достичь, требуется внутреннее напряжение, которого у женщины нет. По сравнению с мужчиной она более расслаблена и уравновешена. В мужчине есть нечто вроде глубокого внутреннего дисбаланса.

Психологи утверждают, что, поскольку мужчина не может рожать детей — он не может стать матерью, у него нет матки, — то в глубине души он чувствует определенную зависть. Женщина кажется ему созидательным началом — она приносит в мир жизнь, а он ощущает себя практически бесплодным. В качестве компенсации мужчина создает великую живопись, поэзию, архитектуру, скульптуры, отправляется на поиски истины.

Женщина чувствует себя легко и свободно. Ей невдомек, почему такой мужчина, как Махавира, двенадцать лет занимался самоистязанием. Я не слышал, чтобы хоть одна женщина когда-нибудь мучила себя так хотя бы двенадцать дней. «Поиски истины? Какой истины?» Женщине до этого нет ровным счетом никакого дела. Ее больше интересует то, что происходит с соседкой. «Какая истина? И что вы будете с ней делать, даже если вы ее и найдете? Съедите? Продадите? Воспользуетесь ею для пополнения банковского счета? Что вы будете с этой истиной делать?» Она просто никак не может взять в толк, отчего эти мужчины помешаны на какой-то «истине», «высшей истине». И они еще хотят обрести вечную жизнь, хотя не знают, что делать с той недолговечной жизнью, которая у них есть!

Женщин заботит иное. Их интересы более прагматичны, менее метафизичны. Женщину больше интересует любовь, чем логика. Логика женщин не привлекает. Мне еще не доводилось встречать по-настоящему умной женщины. Благодаря влиянию движения за освобождение женщин многие современницы пытаются стать интеллектуалками. Они начинают курить и обсуждать великие проблемы, стараясь уподобиться мужчинам, но все это, сами понимаете, поверхностно; и не может быть иначе. Это не заложено в их природе. Их природа совершенно иная, и в этом нет ничего плохого.

У мужчин свой собственный путь. И поскольку в прошлом все книги писались мужчинами, то они, разумеется, повествовали о других мужчинах. Женщин игнорировали, ими пренебрегали. Существовали великие женщины, но, конечно, их величие выражалось в ином: великие любовницы, великие матери, великие жены. Возможно, среди них не было великих поэтов, зато были великие поварихи.

На днях сюда приезжал менеджер из отеля «Тадж Махал». В настоящее время это один из крупнейших и самых дорогих в Индии отелей, который пользуется мировой известностью. И даже он спрашивал моего секретаря: «Не могли бы вы прислать нам всего на месяц эту итальянку, Дикшу, чтобы она научила наших поваров готовить?»

Кто напишет книгу о Дикше, просветленном поваре? Никто не напишет, потому что мужчины этим не интересуются. Но, по сути, пища куда важнее поэзии. Если меня поставят перед выбором, я скорее выберу Дикшу, чем Дионисия! Что я буду делать с Дионисием? Читать «Мистическую теологию»? Но это я могу сочинить и сам, а вот кто мне приготовит еду? Если у вас внутри нет достаточного количества спагетти, вы не сможете написать «Мистическую теологию» — это невозможно. Это результат тонкого воздействия спагетти; спагетти перерабатывается в вашем желудке, творя великие загадки!

Я не хочу, чтобы женщины соревновались с мужчинами; им просто следует оставаться самими собой. Об этом никогда не говорилось, это правда, но женщина должна оставаться сама собой. В чем бы ни заключалась ее природа, она должна стараться медитировать согласно ей. Ее медитация должна быть ее естественной, спонтанной жизнью. Тогда появятся просветленные женщины. Они не будут походить на Будду — они не могут, да им это и не нужно, и им ни в коем случае не нужно ощущать себя ниже из-за этого. Но они достигнут собственных вершин, которых не сможет достичь ни один Будда. У них появится собственный опыт, которого не смог получить ни один Махавира. Женщина отличается от мужчины по своему внутреннему устройству. Мужчина агрессивен.

Ты говоришь: «Дионисий — еще один просветленный мастер из числа мужчин».

На самом деле, чтобы стать мастером, необходимо быть немного агрессивным, иначе вам просто не удастся им стать. Женщина может стать невероятно способным учеником, но не мастером. И запомните, в этом нет ничего плохого, и она из-за этого ничуть не хуже мужчины.

От ученика требуется восприимчивость, он должен воспринимать. Даже мужчине в период ученичества приходится функционировать практически как женщине. По отношению к мастеру он является маткой, приемником, вместилищем. Поэтому женщина оказывается идеальной ученицей.

Мария Магдалина была идеальной ученицей — никто из учеников Иисуса не может даже отдаленно с ней сравниться. Ведь один из учеников Иисуса, Иуда, стал причиной его смерти, а все остальные сбежали, когда его собирались распять. Кто снял тело Иисуса с креста? Три женщины: его мать Мария и Магдалина с сестрой. А что же ученики? Все они разбежались. Они побоялись, что их схватят. Но эти три женщины не побоялись — любовь не знает страха. И их служение в качестве учениц было идеальным.

Быть идеальным учеником эквивалентно тому, чтобы быть идеальным мастером. Но у мужчин и женщин разные подходы. Мужчине очень трудно стать идеальным учеником, в чем-то он остается несовершенным. Я еще не встречал мужчину, который был бы идеальным учеником. Он может быть учеником лишь на девяносто девять процентов, возможно, даже на девяносто девять и девять десятых процента, но так как он — мужчина, он остается в какой-то мере агрессивным. Какую бы утонченную форму ни принимала эта агрессия, она все же остается.

Однако из него может получиться идеальный мастер. Этого достаточно: если мужчина может быть учеником на девяносто девять и девять десятых процента и он достигнет просветления, он станет совершенным мастером. Однако женщина — это идеальный ученик, настолько идеальный, что ей даже не приходит в голову мысль о том, чтобы самой стать учителем. Она уже и так довольна своей ролью идеальной ученицы, она чувствует такую полноту самореализации, что не ощущает внутренней необходимости становиться мастером.

Согласно моим наблюдениям, каждый ученик-мужчина лелеет в глубине души желание однажды стать мастером. Поэтому многие ученики предавали своих учителей. У них не хватало терпения.

Одним из лучших учеников Махавиры был Гошалак, который предал его, потому что знал наверняка пока Махавира был жив, ему не удастся достичь его власти и положения. Если бы он даже и стал просветленным, он был бы лишь просветленным учеником. Махавира обязан был умереть. К тому же Махавира был очень здоровым человеком, а Гошалак не отличался особым здоровьем Дальнейшее ожидание было невозможным. И он совершил предательство. Он объявил самого себя мастером, хотя он не стал еще даже идеальным учеником. Он не был настоящим мастером, и перед смертью он это осознал.

Его последняя воля была такова: «Пусть весь мир знает, что я предал своего учителя, что я сам претендовал на его роль. Но я был неистинным учителем, поскольку за всю свою жизнь я так и не познал истины. По сути, то, что происходило со мной, пока я оставался учеником Махавиры, сразу же закончилось, как только я от него ушел».

Будду предал его ближайший ученик и двоюродный брат Девадатта Иуда тоже был самым большим интеллектуалом среди апостолов, самым умным среди них. На самом деле после смерти Иисуса он должен был стать главой христиан. Возможно, подсознательным мотивом того, что он вступил в заговор с врагами Иисуса и помог им его схватить, было именно это, так как я не верю, что его так уж сильно интересовали тридцать сребреников. Он был человеком иного склада: очень умным, утонченным и образованным. Он не стал бы из-за каких-то тридцати сребреников предавать. Видимо, подсознательно он желал возглавить дело, начатое Иисусом, и для этого захотел убрать его со сцены. И ведь он действительно был самым умным и образованным человеком из его окружения. Все остальные были крестьянами, рыбаками, плотниками, садовниками — бедными, простыми людьми.

Ученик, если он мужчина, не может расстаться с подсознательной идеей о том, что рано или поздно он займет место мастера. И если он остается рядом с мастером, то рано или поздно он сам станет учителем. Но встречаются нетерпеливые люди, которые так спешат, что не могут ждать. Женщина же не желает становиться мастером. Она хочет стать ученицей в абсолютном, тотальном смысле этого слова, ученицей на все сто процентов, и она может ею стать.

Я подумывал о том, чтобы выбрать медиумов из числа мужчин. Я много об этом думал и не раз решал, что пришло время создать группу из мужчин-медиумов. Но когда я начинал собирать кандидатов, я сталкивался с трудностями: мужчины не могут расслабиться полностью. Да, некоторые из них могут стать медиумами безо всякого труда. Но я не смог найти и двадцати мужчин, которые смогли бы стать медиумами, которые могли бы полностью расслабиться и открыться.

Но если речь идет о женщинах, то возникают проблемы совсем иного свойства. Вопрос уже не в том, кого выбрать, а кого нет, поскольку здесь есть сотни женщин, которые способны стать медиумами. И мне жаль, что сейчас у нас не хватает места для всех. В новой коммуне места хватит всем. Поэтому, если кого-то из женщин в этот раз не выберут, не тревожьтесь и не думайте, что вы этого не заслуживаете. Просто аудитория Чжуан-Цзы слишком мала — здесь поместится не более тридцати медиумов. И проблема заключается не в том, что мне не из кого выбрать, а в том, кого выбирать, а кого не выбирать, потому что почти все совершенно открыты и готовы.

Твой вопрос звучит так, как если бы меня спросил мужчина, почему матерями всегда становятся женщины, а не мужчины. Что я должен ему ответить? Что я могу с этим сделать? У них разная биология и психология. На самом деле они относятся к разным биологическим видам, поэтому они и притягивают друг друга. Они живут на разных планетах.

Мужчина живет в мире интеллекта, а интеллект агрессивен. А женщина живет за счет инстинктов, интуиции, и она восприимчива Мужчина живет головой, а женщина — сердцем. Мужчина живет логикой, а женщина — любовью. Для мужчины любовь — это только отдых от логики. С точки зрения женщины, логика может быть только игрой; иногда она может в нее поиграть, чтобы показать, что она тоже знакома с ее правилами, хотя в действительности у нее другие заботы.

Запомните: когда я говорю об этом, я не беру в расчет исключения. Исключения лишь подтверждают правило, а я говорю сейчас о правиле. Среди мастеров были и женщины: Рабия аль-Адабия, Сахаджо, Дая, Лалла, Мира. Их немного, совсем немного. Вероятно, в каком-то отношении их психология очень напоминала мужскую. А среди великих учеников были мужчины. Их было много у Будды: Сарипутта, Манджушри, Могалайан, Ананда, Малингапутта и многие другие, — абсолютно преданные своему учителю.

Манджушри стал просветленным; он первым из всех учеников просветлел. Будда каждый день спрашивал: «Где Манджушри?» А тот его избегал. В конце концов Будда его поймал. Он нашел его ночью, пока тот спал, и разбудил, иначе он бы от него убежал.

Будда спросил:

— Что с тобой такое? Ты не можешь скрыть от меня то, что с тобой произошло, — я знаю, это случилось! Тогда зачем же ты меня избегаешь? Ты должен был прийти ко мне за подтверждением.

Манджушри ответил:

— Поэтому я тебя и избегаю. Я знаю, что это случилось, но я не хочу от тебя никакого подтверждения, потому что тогда ты скажешь: «Манджушри, неси мое слово людям. Уходи». А я не хочу никуда идти. Я хочу остаться здесь. Аучше оставаться непросветленным, но быть с тобой, чем достичь просветления и куда-то идти. Поэтому, пожалуйста, не считай меня просветленным. Я — непросветленный! Слышишь, я — непросветленный! И даже если ты чувствуешь, что я достиг просветления, ты, пожалуйста, об этом никому не говори.

Потому что после того, как вы станете просветленным, мастер вам обязательно скажет: «Теперь иди и помогай другим».

Манджушри был исключением: он не желал становиться мастером. Сарипутта был другим. Как только он достиг просветления, он сразу же сам обратился к Будде с вопросом: «Теперь, когда я стал просветленным, что я должен делать? Кого учить? Куда мне пойти?»

И в самом деле, егце до того, как он стал просветленным, еще до того, как он стал учеником Будды, он много лет притворялся мастером. Когда он пришел посмотреть на Будду, у него уже было пятьсот учеников. Имея пятьсот учеников, он пришел, чтобы поспорить с Буддой и доказать ему свою правоту. Он пришел, чтобы убедить Будду стать его учеником. У него с самого начала было желание стать мастером.

За примерами можно далеко не ходить. Вот — Тирта, он человек того же типа, что и Манджушри. Даже когда он достигнет просветления, он не придет ко мне, чтобы я признал его просветленным. Мне придется разбудить его ночью. Поэтому я и выделил ему комнату, которая расположена прямо над моей, чтобы он не смог от меня улизнуть!

С другой стороны, здесь был Сомендра. Сомендра всегда хотел стать мастером. Он так торопился, что я ему сказал: «Отправляйся-ка на Запад и помогай людям там». Сначала он отправился в западные центры как саньясин, поскольку он, вероятно, боялся, что, если он придет туда не как саньясин, никто не выступит в его поддержку. Но вот всего два дня назад пришло сообщение о том, что он бросил саньясу и объявил себя просветленным. Я знал, что он так поступит. Он и раньше хотел это сделать, но здесь ему было бы сложно выступить с таким заявлением. А на Западе он может заявлять что угодно. Но я надеюсь, что он не будет страдать, как Гошалак. Я надеюсь, что вскоре он придет в себя.

Перед смертью Гошалак сказал: «Пусть весь мир знает, что я обманывал людей». И это еще не все. Он чувствовал за собой такую вину, что попросил своих учеников: «Протащите мой труп по городским улицам, плюйте мне в лицо, и пусть весь город знает, что я совершил большую подлость и заслужил подобное наказание».

Я надеюсь, что Сомендре не придется так долго ждать, что вскоре он образумится. У него есть все задатки для того, чтобы в один прекрасный день стать просветленным, но ему мешает торопливость. Само желание просветления создает барьер.

Пятый вопрос

Ошо,

Мой парень все время норовит затеять со мной драку. Что мне делать? Это меня пугает.

Это просто означает, что он тебя еще любит. В тот день, когда он перестанет искать повод для драки, знай, что вашей любви пришел конец. А драки просто знак того, что ваш любовный роман еще не кончился. Ведь трудно любить женщину или мужчину круглые сутки. Можно любить лишь несколько минут, а что делать в остальное время? Драться — это совершенно нормально. Только пусть это выглядит немного более утонченно. Не ведите себя, как некоторые пары.

Одна девушка постоянно затевала драки со своим парнем; ей это очень нравилось. Нет драки, нет и возбуждения. А он — человек очень мягкий, но она довела его до того, что он не только разбил ей губу, но и ударил головой о стену, вследствие чего она получила сотрясение мозга. И теперь тронулась умом! Вот это любовь, хоть и немного примитивная!

Поэтому не о чем волноваться. Почему тебя это пугает? Любовь сама по себе уже нечто безумное, она сводит с ума; если любовь не сводит с ума, то грош ей цена. Когда вы влюбляетесь, вы должны знать, что тем самым вы принимаете некую безумную часть самого себя, вы ее признаете. Вами движет некий внутренний элемент безумия. Поэтому это и называется «падением в любовь». В противном случае влюбленность называлась бы «подъемом в любовь». Но вы не поднимаетесь, вы падаете.

С визитом в новую психиатрическую больницу приехал министр. Главврач решил устроить для него экскурсию и повел к бассейну, полному людей, которые явно от души веселились. Некоторые даже ныряли с трехметровой вышки.

— Это ваши пациенты? — спросил ошеломленный министр.

— Да, конечно, — с гордостью отозвался главврач. — Но это еще ничего. Видели бы вы их, когда мы наливаем в бассейн воду!

Любовный роман чем-то похож на бассейн без воды: плавай и ныряй на здоровье, но только без воды! Это сумасшествие. Поскольку никто из вас не может оставаться в одиночестве — для этого вам недостает внутреннего центра, вам недостает душевного здоровья, — вам нужен другой человек. А этот другой находится в такой же ситуации, что и вы: он или она в вас нуждается, потому что без партнера он или она чувствует внутри пустоту. И вот две пустоты стараются наполнить друг друга. Разве это не безумие, разве это не полный бред? Разве это возможно?

И потом, встречаются разные люди. Существуют садисты, которым необходимо мучить женщину. До тех пор, пока они ее не помучают, они не могут заняться сексом. Им надо ее побить, довести до слез, и только это приносит садистам возбуждение. Они не могут возбудиться до тех пор, пока не увидят, как женщина плачет и кричит. Возбуждение у них наступает лишь тогда, когда женщина начинает сходить с ума.

Слово «садист» происходит от имени известного романиста маркиза де Сада. Он был в своем деле настоящим экспертом. Де Сад обычно носил с собой сумку наподобие той, с которой ходят врачи. Там хранились всевозможные пыточные инструменты его собственного изобретения. Он был очень привлекательным, богатым мужчиной, не лишенным обаяния. В него невозможно было не влюбиться. Любая женщина, которая связывалась с ним, вскоре оказывалась в его пыточной камере — в комнате, предназначенной для пыток, не для любви. У него был прекрасный большой особняк, и его альковом была комната пыток. Он обычно запирал дверь, открывал сумку и показывал свои инструменты. По стенам тоже были развешаны такие инструменты, которых женщины прежде никогда не видели.

Но, по рассказам, хотя он пытал женщин и бил их до крови, многие из них на суде признались — поскольку, в конце концов, его арестовали — они признались: «Несмотря на пытки, кровь и избиения, мы испытали такой великолепный оргазм, какой еще ни с кем никогда не испытывали». Выходит, что существуют женщины-мазохистки.

Наилучший брак, идеальный брак связывает садиста и мазохиста. Существуют мужчины-мазохисты: они хотят, чтобы женщины их мучили и изводили. Это придает им немного жизненных сил — они оживают.

Люди бывают разные. Если вы кого-то любите, вы должны это знать. Никогда не пытайтесь изменить своего любимого, потому что это еще никогда никому не удавалось. Вы можете сменить любовника А на любовника Б, но не пытайтесь превратить А в кого-то еще; это просто невозможно. Вы только время зря потратите.

Вильма, Марта и Лиза встретились в гарлемской прачечной, и их разговор вскоре коснулся темы секса. Они стали обсуждать своих любовников и их клички.

— Я назвала своего Ролле, — начала Вильма. — Он как «роллс-ройс», потому что заводится с пол-оборота, в пути у него никогда не глохнет мотор, а движется он так мягко и тихо, что всю дорогу ну просто полный улет!

— А мой парень совсем как «форд», — сказала Марта — Наверное, какой-нибудь старой модели. Иногда, конечно, приходится взяться за рычаг, чтобы его завести, он покашляет, попыхтит, но зато потом может катить всю ночь без остановки.

— Ну а я, — сказала Лиза, — зову своего парня Буян.

— Буян? — переспросила Марта. — Это что, такой модный ликер?

— Это мой парень!

Достаточно на сегодня.

 

Глава 12

Совершенный мастер

Первый вопрос

Ошо,

В чем различие между мастером и совершенным мастером?

Сначала попытайтесь понять разницу между мастером и учителем, а затем различия между совершенным и обычным учителем. Только тогда вы сможете понять, чем отличается совершенный мастер от мастера.

Учитель — это тот, кто передает ученику заимствованное знание. Он ничего не знает, он сам ничего не испытал — с ним ничего не произошло, — но он о чем-то слышал или читал. Он искусно передает знания вербальным, интеллектуальным путем: он обладает хорошими коммуникативными навыками.

Совершенный учитель — это тот, кто осознает свое незнание. Учитель, как правило, забывает об этом, старается про это забыть. Он начинает верить в то, чему учит других. Он обманывает не только других, но и самого себя. Его жизнь превращается в глубокий сон, порожденный самогипнозом. Сначала он убеждает других, а когда те поддаются убеждению, то он, видя это, убеждается и сам.

Иногда, несмотря на то что он всего лишь учитель, ему попадается совершенный ученик, и тогда он видит, что с его учеником происходят чудеса. При этом у учителя возникает огромное искушение поверить в то, что он является особенной, из ряда вон выходящей личностью.

Так случилось с Марпой. Марпа пришел к учителю. Учитель был великим, пандитом, известным своей ученостью, его окружало много студентов, последователей и учеников. Марпа находился в духовном поиске. И с того момента, как он вручил себя учителю, начали происходить чудеса.

Остальные ученики, естественно, стали очень завидовать Марпе. Они рассказали учителю про чудеса, происходящие с Марпой. Учитель отправился на него посмотреть и не смог поверить глазам — Марпа мог ходить по воде. Он спросил Марпу:

— В чем тут секрет?

— Вы — мой секрет. Я произношу ваше имя, и этого достаточно. Я говорю про себя: «Мастер мой, перенеси меня на другой берег», — ответил Марпа.

Его вера была настолько тотальна, что он обрел способность ходить по воде и проходить сквозь огонь.

Учитель попытался устроить Марпе проверку. Он приказал ему спрыгнуть со скалы в глубокую пропасть. Не успел он сказать «Прыгай!» — как Марпа прыгнул. Было совершенно ясно, что он должен погибнуть, что невозможно будет отыскать даже его останков. Но когда учитель и толпа зрителей спустились вниз, они увидели там Марпу, который сидел на дне пропаст и в глубокой медитации без единой царапины и ушиба.

Тогда учитель опять спросил:

— В чем твой секрет?

И Марпа снова ответил:

— Вы — мой секрет. И всякий раз, когда случается нечто, подобное этому, я начинаю полагаться на вас еще больше, моя вера в вас становится еще более совершенной. Раньше она тоже была совершенной, но даже у этого совершенства открываются новые измерения и возможности.

Услышав такое, учитель решил, про себя, что обладает какой-то невероятной силой, о которой раньше не ведал. Он сам попытался ходить по воде. Он сказал себе: «Я — учитель, я — великий учитель Марпы, и я хочу попасть на другой берег!» Его пришлось спасать, потому что он начал тонуть. Он глазам своим не верил! И с этого мгновения Марпа тоже перестал творить чудеса. Сила, пришедшая к нему через веру, испарилась, когда он увидел, как тонет его учитель.

Часто случается так, что учителя помогают людям пережить их первые духовные озарения. Но если учитель поддастся самогипнозу и обману, то он останется всего лишь учителем, самым обычным человеком.

Ведант и Камал только что вернулись с Запада. Они очень хотели отправиться в путешествие на Запад и многое там пережили. Особенно на калифорнийской земле, в Калифорнии. Там их считали великими мастерами, и с их учениками начали происходить разные вещи. Сами они не провели здесь ни одной группы, а там стали настоящими групп-лидерами, мастерами тантры! Люди поклонялись им и упрашивали их остаться.

Именно это и происходило с людьми, подобными Муктананде, происходило именно так. Ведант и Камал гораздо умнее Муктананды. Столкнувшись со своим влиянием на других впервые, Камал удивился. В одном из наших центров проводилось групповое занятое. Камал просто зашел туда и сел. У некоторых начала подниматься кундалини, и они стали раскачиваться из стороны в сторону. И конечно, единственной видимой для этого причиной было присутствие Камала Они, должно быть, бросились ему в ноги: «Великий мастер прибыл с Востока!»

Я слышал, что Йоги Бхаджан, очень известный в Америке учитель, был раньше простым носильщиком в делийском аэропорту. Увидев однажды встречу Муктананды в аэропорту, где его окружили семьсот учеников из Америки, он подумал «Зачем я трачу свою жизнь попусту, таская чужие сумки и чемоданы?» Конечно же, сам Йоги Бхаджан гораздо красивее Муктананды: он высокий, здоровый, впечатляющий и презентабельный сикх. По сравнению с ним Муктананда просто какой-то гадкий утенок! Йоги Бхаджан тут же бросил работу и отправился в Америку. Раньше его звали Сардар Бхаджан Сингх, а там он стал Йоги Бхаджаном. Теперь он верховный главнокомандующий всех сикхов западного полушария, и у него тысячи последователей.

Когда удается убедить окружающих — а ведь легковерные люди есть повсюду; они готовы верить, они отчаянно нуждаются в вере, они не могут жить своим умом, им нужна фигура отца, чтобы взвалить на его плечи всю ответственность, чтобы избавиться от бремени… Они готовы верить. Тогда, конечно, вступает в силу экономический закон: спрос рождает предложение.

Теперь Веданту и Камалу будет непросто снова взяться за работу здесь. Веданту будет нелегко вернуться во Вриндаван, а Камалу снова сесть за руль: они вкусили прелестей эго. Единственное, что может им помочь, — это усталость, гробовая усталость, вызванная западным образом жизни с его постоянной спешкой. Из-за нее они могут отказаться вернуться на Запад. И еще их может удержать здесь глубокая любовь ко мне. Иначе они уедут на Запад и станут там великими мастерами.

Учитель занимается самогипнозом. Великий учитель — это тот, кто учит с осознанием того, что «знания ему не принадлежат». Он не только сам осознает это, но и заставляет всех понять, что он является «лишь комментатором, интерпретатором». Он говорит своим ученикам: «Я изучил это, я — ученый, профессор. Я обучаю вас тому, чего я сам на своем собственном опыте не испытал». Его осознанность должна быть настолько велика, что он не допустит самообмана. Он никогда не поверит в себя до тех пор, пока не начнет переживать все сам, даже если в него и верят окружающие.

А когда человек начинает переживать что-то сам, он становится мастером. Его знания уже не заимствованы, это его собственное знание, его мудрость. Но не каждый мастер способен донести эту мудрость до других, до тех, кто абсолютно невежествен; не каждый может принести свет слепцам, живущим во мраке. Мастер — это тот, кто сам что-то испытал. Он стоит выше, чем совершенный учитель, но он — архат, то есть, в буддийской терминологии, тот, кто знает, но не может передать свое знание другим.

Лишь если раньше он был совершенным учителем, то сможет как-то поделиться тем, что ему открылось. Если же он совершенным учителем не был, это невозможно, и в этом нет нужды. Человек может проникнуть в мир мастеров напрямую, для этого необязательно сначала становиться совершенным учителем. Но если он уже побывал в роли совершенного учителя, то вскоре он станет совершенным мастером.

Только один из сотни мастеров является совершенным мастером. Остальные девяносто девять мастеров знают и пытаются помочь людям, но их методы выбраны наугад, их приемы примитивны, а учение выглядит ребячеством. Их педагогический талант очень ограничен. Они знают больше, гораздо больше того, чему способны научить. А совершенный мастер — это тот, кто способен к доверительному общению с учениками.

Совершенный учитель — это человек, который способен наладить общение, а совершенный мастер — это тот, кто способен создавать атмосферу общности. Он может помочь вам понять что-то умом, но это будет не единственным его подходом; метод его обучения не ограничивается только интеллектуальным пониманием; и успех в этом направлении необязателен для ученика. Совершенный мастер способен передать вам свою энергию, свой огонь. Вы просто находитесь рядом с ним, в его присутствии, и в вас что-то начинает раскрываться. Достаточно просто быть поблизости, ведь все его действия отмечены совершенством. Его приемы…

Например, випассана — совершенный прием Гаутамы Будды. Прошло уже двадцать пять столетий, но никто не смог добавить к этому ничего нового. К нему прибегали тысячи просветленных, но никто не смог его улучшить. Випассана совершенна; в ней есть все, что нужно. Поэтому Будда — совершенный мастер.

Патанджали — тоже совершенный мастер. Все, что он сделал в области йоги, похоже на крещендо. Прошло уже пять тысяч лет, однако его сутры остались свежими, как утренние розы. Они не устарели, они не могут устареть. Его сутры остались непревзойденными. За эти пять тысяч лет были написаны тысячи книг по йоге, но ни одна из них не смогла сравниться с ними по накалу, живости и совершенству. Патанджали — совершенный мастер, а все остальные — лишь подмастерья. Ни одна книга не достигла такой степени совершенства.

То же верно и в отношении Лао-Цзы. Его Дао, его подход к высшей истине, кажется, невозможно улучшить. Человек очень редко достигает в чем-нибудь совершенства, но порой это все же происходит.

То же самое относится и к другим видам искусства: у Микеланджело ничего нельзя улучшить, у Леонардо да Винчи ничего нельзя улучшить, ничего нельзя улучшить у Шекспира, ничего нельзя улучшить у Калидасы — это совершенные мастера. Существуют тысячи художников, но в работах Винсента ван Гога есть нечто, что делает его совершенным художником. Никто не может с ним сравниться, все прочие остались далеко позади. Что же делает его столь совершенным? Его работы невозможно улучшить. Что бы вы ни сделали, это только разрушит красоту, понизит уровень произведения; как будто бы он исчерпал все возможности определенного измерения и поставил точку.

Совершенных мастеров было очень немного. Индуисты называют их аватарами, джайны — тиртханкарами, а буддисты — буддами. На Западе совершенным мастером был Иисус, совершенным мастером был Моисей, совершенным мастером был Экхарт, совершенным мастером был Франциск Ассизский. Все, что они делали, они делали с такой тотальностью, что в своих действиях дошли до предела измерения. Больше добавить нечего, абсолютно все сделано.

Учитель опасен, потому что он может не только обманывать других, но и обманываться сам.

Я невероятно рад тому, что Ведант и Камал не стали сами себя обманывать. Они оказались умнее, чем Сатпрем или Сомендра — те себя обманывают. Если что-то и начинает происходить с другими людьми, не стоит полагать, что это происходит из-за вас, вероятно, это просто вызвано их верой. Возможно, вы тут вообще ни при чем, и это только их собственное состояние самогипноза.

Великому учителю присуща красота, потому что он знает сам и делает так, чтобы осознали другие то, что «через меня ничего не может случиться, поскольку со мной самим ничего не произошло. Учитесь у меня как студенты, учитесь всему, что сможете усвоить, но имейте в виду: я — не мастер, а вы — не ученики». Чтобы стать великим мастером, требуется большое мужество, и реальную помощь может оказать только великий учитель, который в итоге стал мастером, потому что он изучил все методы оказания помощи. Теперь у него есть свой собственный опыт, и он может им делиться, пользуясь для этого всеми старыми знакомыми ему методами.

Многие просветленные просто становятся мастерами. Этим архаты и отличаются от бодхисатв. Архаты — просто мастера, просветленные люди. Их собственный опыт лишен пробелов, он ничем не отличается от опыта бодхисатв. Единственное отличие состоит в том, что бодхисатва способен передать свой опыт ученикам, а архат — нет.

В буддизме существуют две школы — хинаяна и махаяна. Хинаяна принадлежит миру архатов. Хинаяна — это маленькая лодка, настолько маленькая, что может доставить на другой берег лишь кого-то одного. Вы никого не можете взять с собой, иначе потонет не только он, но и вы. Ведь эта лодка так мала…

Махаяна — это большой корабль; таков путь бодхисатв. Бодхисатва приглашает на борт пассажиров: он строит Ноев ковчег и приглашает всех вступить в его сангху, в его коммуну, поскольку корабль скоро отправится в плавание. Он собирает тысячи людей, а затем отправляется к далекому берегу. Бодхисатва — великий мастер.

Второй вопрос

Ошо,

В связи с теми вопросами науки и мистики, которые мы обсуждали сегодня утром, позвольте процитировать слова Д.Г . Лоуренса:

«Легко понять, почему человек убивает существо, которое он любит. Ведь познать живое существо — значит его убить. У человека должно быть достаточно ума и интереса, чтобы многое узнавать о той личности, с которой он вступает в тесный контакт. О ней. О нем. Но стараться узнать живое существо означает высасывать из него жизненную силу. И прежде всего, это относится к любимой женщине. Священный инстинкт подсказывает мужчине, что он должен оставить ее непознанной. Вы лишь смутно ее знаете, ваше знание — в крови. Попытка понять ее умом равнозначна убийству. И ты, женщина, остерегайся того мужчину, который хочет понять, кто ты. А ты, мужчина, остерегайся в тысячу раз больше той женщины, которая хочет узнать тебя или постичь, кто ты есть. Столь ужасно мужское стремление подчинить себе тайну жизни и личности при помощи ума. Приберегите знание для мира материи, действия и силы. Оно не имеет, отношения к бытию».

И еще:

«Любовь не должна быть совершенной. Совершенными в ней должны быть лишь некоторые моменты. В остальном, и это соответствует действительности, она должна походить на пустыню, покрытую колючим кустарником. Совершенные отношения не должны иметь право на существование. Любые взаимоотношения должны иметь свои абсолютные границы, которые существенны для души каждого индивида. Истинно совершенные отношения таковы, что каждый из партнеров оставляет непознанными обширные пространства души другого». Не принадлежит ли это описание перу поэта… или мистика? Ах, Ошо, я вижу, как на твоем лице мелькнула загадочная, озорная улыбка. Ты никогда не разнимаешь любящих объятий с жизнью.

Фридрих Ницше и Д. Г. Лоуренс — я их очень люблю. Оба они обладали способностью стать просветленными мастерами, и оба ими не стали. И все же у них случались проблески — проблески величайших прозрений.

Д. Г. Лоуренс — великий поэт и в какой-то мере также и мистик. Единственное, о чем стоит пожалеть, это о том, что он никогда не интересовался медитацией, никогда не пытался обнаружить сердцевину собственного существа. А ведь он подошел к ней очень близко, настолько близко, что, сам того не зная, позволил ей проникнуть в собственные слова.

Оба его прозрения невероятно близки к истине. Несомненно, познать нечто означает низвести объект познания до уровня мертвого предмета. Внутренняя жизнь любого существа загадочна. Ее нельзя познать так, как это делают физики; ее можно познать лишь так, как это делают поэты. Поэт познает розу так же, как и химик, биолог или физик, но его знание имеет совершенно иную природу.

Если физик попытается узнать, что такое роза, он начнет размышлять об электронах, нейтронах и позитронах. Если о розе попытается узнать химик, тогда она окажется химией, набором химических веществ. Поэт не рассматривает розу в терминах физики или химии; он и смотрит на розу не так, как это делает ученый. Ученый остается равнодушным и отстраненным. Сам он не становится частью эксперимента. Он лишь сторонний наблюдатель, он просто регистрирует происходящее. А поэт становится соучастником.

В мире поэзии познание осуществляется не через отстранение, а через симпатию — или лучше будет использовать слово «эмпатия». Эмпатия — это высшая форма симпатии. При возникновении симпатии вы переживаете чувства другого человека. Если он ощущает боль, тревогу, радость или печаль, вы тоже чувствуете это. Ваше сердце настраивается на его сердце; вот что такое симпатия. Это похоже на симфонию. Но при возникновении эмпатии вы объединяетесь с другим человеком. Здесь речь идет уже не о настройке, а о растворении, слиянии.

Истинный поэт в розе растворяется. Наблюдатель и объект наблюдения становятся одним целым, перестают существовать по отдельности. Нет больше поэта, который стоит отстраненный в отдалении от розы; нет больше розы, существующей от него отдельно. Они слились в глубоком танце. Поэт стал розой, а роза — поэтом. Различий между ними не осталось; они вошли друг в друга, проникли сквозь границы. И в результате произошло совершенно иное познание: такое познание уже нельзя назвать знанием.

Наука — это знание; само слово «наука» означает знание. Но поэзия — это не знание. Конечно, она тоже способна к познанию, но это познание настолько иное, настолько качественно иное, что даже назвать его познанием будет неоправданно. Но другого слова нет.

Санскрит располагает двумя словами: «знание» (gyari) и «познание» (pragyan). Если мы обратимся к английскому языку, то можно сказать, что познание — это сам процесс переживания. Прошу запомнить: процесс переживания, а не его результат. Это слияние на глубоком уровне. Когда поэт приходит в себя, он возвращается с прекрасным бриллиантом.

Верхушки деревьев на полотнах Винсента ван Гога выше звезд. Таких деревьев никто никогда не видывал — их просто не существует в природе, — но он сам объяснял это так: «Таковы мои ощущения. Каждый раз, когда я сливаюсь с деревом воедино, я ощущаю в каждой клетке дерева, как Земля хочет дотянуться до звезд. Я чувствовал это, я переживал это, и не единожды, а каждый раз без исключения. Когда я вижу красивое дерево и сливаюсь с ним воедино, я чувствую, как Земля стремится дотянуться до звезд. Мои картины — об этом мощном порыве, о ее страстном стремлении, о ее жажде».

Ученые, разумеется, не могут об этом ничего знать.

Теннисон как-то сказал: «Если бы я смог понять один-единственный цветок во всей его полноте, тогда бы я понял все сущее», потому что в одном цветке заключена вся вселенная. Вся вселенная объединила свои усилия, чтобы создать цветок. Он существует не как независимая единица, он существует лишь как выраженное стремление всей вселенной.

Поэт сливается со всей вселенной и приходит к цветку уникальным образом. Ему знакома тайная тропа, внутренняя стезя — его подход интуитивен. Ученый же рассматривает все вокруг как объекты.

Следует понять значение слова «объект». В английском языке это слово означает то, что является препятствием. Это стена, возникшая на пути, — ее нужно преодолеть. Поэтому наука и говорит о завоевании мира. Даже такой человек, как Бертран Рассел, написал книгу под названием «Покорение природы».

Поэт никогда не говорит о завоевании. Об этом не может быть и речи, поскольку нет ни завоевателя, ни того, что он хочет завоевать. Все вокруг — единое целое, органическое единство. Но поэта такие озарения посещают лишь изредка.

Д. Г. Лоуренс был поэтом, и он обладал качествами, присущими мистику, но становился мистиком он лишь время от времени, все остальное время он был большим интеллектуалом и искусным спорщиком. Он мог вывести из себя даже самого Бертрана Рассела. А Рассел считался одним из величайших интеллектуалов той эпохи, и его очень раздражала манера Лоуренса вести дискуссии. Лоуренс был мастерским спорщиком, он опирался на логику целиком и полностью, но иногда все-таки выскальзывал за ее пределы, и тогда к нему приходили великие откровения.

Вот одно из них:

«Легко понять, почему человек убивает существо, которое он любит…»

Потому что, когда вы кого-то любите, в вас просыпается некий глубоко заложенный инстинкт, вы хотите познать этого человека. Запомните: знание всегда представляет собой попытку завоевать, овладеть. И поскольку вы хотите завладеть любимым человеком, вы должны познать все его тайны; это единственный способ им завладеть. Если при этом что-то остается неизвестным, то эта неизвестная часть будет вам неподвластна.

Вот почему мужья, жены и любовники постоянно играют друг с другом в сыщиков: все хотят все знать. Они не перестают подстрекать друг друга: «Раскрой свою душу. Что бы ни случилось, расскажи об этом. Выкладывай!» Это действительно уродливо, поскольку, несмотря на то, что вы узнаете человека немного больше, но в то же самое время начнет умирать любовь: ведь любовь может существовать лишь между двумя тайнами — между двумя людьми, которые являются друг для друга загадкой.

«Легко понять, почему человек убивает существо, которое он любит. Ведь познать живое существо — значит его убить».

Если вы действительно хотите что-то познать, вам придется заняться вивисекцией. Если розу начнет изучать химик, ему придется разрезать ее на кусочки, разложить на те первичные элементы, из которых она состоит. Необходимо отделить почву, необходимо отделить воду, необходимо разложить отдельно каждый химический элемент; лишь тогда он получит возможность ее изучить. Химику придется разложить розу на элементы, чтобы узнать ее состав. Поэт даже не дотрагивается до цветка. О вскрытии, анализе не идет даже и речи. Он просто любит. Он может станцевать вокруг розы, может спеть ей песню, может прикоснуться к ней щекой. Иногда, глядя на розу, он вообще может закрыть глаза; ученый этого не в силах понять: «Что происходит? Если вы хотите изучить розу, вы должны держать глаза открытыми!» Но у поэта принципиально другой подход: путь любви, не путь знания. Любовь питает жизнь, а знание убивает ее.

«У человека должно быть достаточно ума и интереса, чтобы многое узнавать о личности, с которой он вступает в тесный контакт».

Это не значит, что с ней не нужно знакомиться; если вы хотите с кем-то жить, вам следует с ним познакомиться. Но знакомство — это дело другого рода. Знакомство — обязательное условие всякой связи между людьми.

«О ней. О нем. Но стараться узнать живое существо означает высасывать из него жизненную силу…»

Никогда не пытайтесь узнать. Никогда не пытайтесь раскрыть высшую тайну человека; предоставьте ему свободу. Любовь дает свободу — она не заключается в покорении. И чем больше вы даете свободы, тем больше ваше познание, но это не знание. Это чувство, оно интуитивно.

«И прежде всего, это относится к любимой женщине…»

Женщина гораздо более загадочна, нежели мужчина; она по сути своей представляет собой самое загадочное явление во вселенной; она очень нежна и хрупка. Так же как и любовь всегда очень хрупка — обращайтесь с ней бережно.

«Священный инстинкт подсказывает мужчине, что он должен оставить ее непознанной».

Никогда не пытайтесь узнать любимую женщину, так как в тот момент, когда вы начинаете прилагать усилия к тому, чтобы ее узнать, вы ее убиваете. Вскоре вы низведете ее до положения жены, но тогда она перестанет быть той женщиной, которую вы любили. Тайна исчезнет, и исчезнет по вашей вине.

«Вы лишь смутно ее знаете, ваше знание — в крови. В плоти, в костном мозге. Попытка понять ее умом равнозначна убийству. И ты, женщина, остерегайся того мужчину, который хочет понять, кто ты. А ты, мужчина, остерегайся в тысячу раз больше той женщины, которая хочет узнать тебя или постичь, кто ты есть».

Почему в тысячу раз больше? Потому что женский способ познания гораздо глубже мужского. Мужчина стремится к научному, поверхностному, объективному познанию, а женщина — к интуитивному и субъективному. Она может глубже проникнуть в тайники мужской души, и поэтому ей легче убить любовь, чем мужчине. Поэтому каждый мужчина испытывает глубокий страх перед любимой женщиной. У него рождается определенное интуитивное чувство, что она представляет собой не только жизнь, но и смерть.

На Востоке, особенно в Индии, есть изображение богини Кали, богини-матери Кали. Она одновременно и великая возлюбленная и великая разрушительница. Если бы вы увидели это изображение или его фотографию, вы были бы очень озадачены — особенно те, кто приезжает с Запада, — но, тем не менее, оно отражает важнейшую психологическую истину.

Кали изображается танцующей на груди своего возлюбленного, Шивы. Шива на санскрите означает один из аспектов бога. Но если то же самое слово произнести немного иначе, то оно будет означать уже не бога, а труп. Она танцует на груди Шивы, убивая его и превращая его в труп. Шива становится трупом! На шее Кали носит ожерелье из человеческих черепов, а в руке держит только что отделенную от тела голову, из которой сочится кровь.

Откуда взялся этот странный образ? Несмотря на всю его странность, он невероятно психологичен: женщина обладает огромной, основанной на интуиции силой. Поэтому прав Лоуренс, когда говорит:

«..А ты, мужчина, остерегайся в тысячу раз больше той женщины, которая хочет узнать тебя или постичь, кто ты есть».

Вы можете знать или пытаться узнать женщину, но все ваши усилия принесут лишь поверхностный результат. Но если женщина начнет интересоваться вами, она сможет дойти до самой сердцевины вашего существа. Неудивительно, что почти все мужья находятся под каблуком у своих жен: женщины превращают их в рабов.

«Столь ужасно мужское стремление подчинить себе тайну жизни и личности при помощи ума. Приберегите знание для мира материи, действия и силы. Оно не имеет отношения к бытию».

Вторая мысль тоже чрезвычайно важна:

«Любовь не должна быть совершенной…»

Потому что в тот миг, когда что-то достигает совершенства, оно умирает. Совершенство означает смерть.

«Совершенными в ней должны быть лишь некоторые моменты. В остальном, и это соответствует действительности, она должна походить на пустыню, покрытую колючим кустарником. Совершенные отношения не должны иметь право на существование…»

Ибо, как только взаимоотношения становятся совершенными, делать больше нечего — не остается неисследованных территорий. Вся тайна испарилась, исчезла.

«Любые взаимоотношения должны иметь свои абсолютные границы, которые существенны для души каждого индивида. Истинно совершенные отношения таковы, что каждый из партнеров оставляет непознанными обширные пространства души другого».

Давать свободу — вот наиболее существенная сторона любви; сделать другого абсолютно свободным — вот в чем заключено ее высшее проявление. Лишь те, кто дает свободу, знают, что такое любовь, и лишь любящие знают, что такое свобода.

Третий вопрос

Ошо ,

Не чувствуешь ли ты порой желания взять выходной и отдохнуть?

Не только порой, но и каждый божий день! Но есть одна проблема…

Наступил первый день новой четверти, и миссис Джонс твердым шагом направилась в спальню сына, преисполненная решимости вовремя отправить его в школу. Она взяла его за плечо, встряхнула и сказала:

— Доброе утро, Томас, пора идти в школу! Ну-ка, подъем! Ведь ты же не хочешь опоздать?

Томас натянул на голову простыню и отказался вставать.

— Давай же, Томми, ведь тебе еще нужно будет собрать книги. Не глупи!

— Нет, я не хочу! Я больше туда никогда не пойду. Я ненавижу это место!

— Так, Томми, — сказала мать строго, — об этом бесполезно спорить, ты просто обязан туда пойти.

— Приведи мне три веских довода, почему я обязан! — пробормотал Томми из-под одеяла.

— Ну, сынок, ведь ты же директор школы, ты и сам это прекрасно знаешь!

И одной этой причины достаточно!

Моя подруга напоминает мне об этом каждое утро. Она трясет меня за плечо и говорит: «Вставай! Ведь ты же директор школы, ты и сам это знаешь. Надо идти!» И вот я здесь!

Четвертый вопрос

Ошо,

Как победить жадность, гнев, похоть — эти три великах дьявольских искушения?

Эти навязчивые идеи веками преследовали индийцев, и в результате они оказались самыми жадными, самыми гневливыми и самыми сексуально озабоченными на свете людьми. Они веками боролись против этих трех пороков — жадности, похоти и гнева — и что в результате? В какой еще стране вы найдете столько жадности?

Индусы продолжают называть людей с Запада материалистами, не понимая, что обладать — это еще не значит быть материалистом. В основе материализма лежит желание обладать. Запад действительно владеет многими вещами; но это не значит, что он материалистичен. Это просто говорит о том, что Запад имеет развитую науку и передовую технологию, там знают, как создавать вещи. Запад глубоко проник в мир объектов и раскрыл их тайны. Люди на Западе упорно стремились к этому. Запад не материалистичен, он просто имеет более развитую технологию.

Но индусы очень хотят обладать. У вас может вообще не быть никакого имущества, но вы все равно останетесь материалистом, если у вас будет стремление обладать. Вашим имуществом может быть лишь крохотная лачуга или чаша для подаяний, но и этого хватит для того, чтобы на них сфокусировалась вся ваша алчность. И вы будете материалистом, а не духовной личностью.

Материализм не имеет никакого отношения к жадности; материализм — это образ жизни, равно как и духовность. Если вы постоянно думаете о вещах и ни о чем другом, если вы не желаете ничего большего, это значит, что в качестве образа жизни вы выбрали материализм.

Здесь находятся люди из самых разных стран, но индусы снова и снова задают один и тот же вопрос: «Почему здесь так мало индусов?» Их так мало потому, что лишь очень немногие индусы интересуются духовностью как образом жизни. Да, они способны рассуждать об этом, они могут этим кичиться: это тешит их эго. Но по-настоящему они не готовы принять такую жизнь. Если даже они и приходят сюда, то приходят с особым умыслом: может быть, я смогу помочь им уехать на Запад, направив к каким-нибудь саньясинам из западных стран, чтобы, отучившись в Кембридже, Оксфорде или Гарварде, они стали в итоге больше получать.

Ко мне приходит множество писем с просьбами такого рода: «У вас столько учеников по всему свету. Не могли бы вы помочь нам, бедным индусам, получить стипендии, материальную поддержку от таких фондов, как фонд Форда или Рокфеллера?» Все, что их интересует, это то, как получить больше власти, больше денег, больше престижа, больше вещей. Медитацией же они вообще не интересуются.

В чем же тут дело? Что случилось? В чем ошибка? Ведь они пять тысяч лет только и думали о том, как победить жадность, гнев и похоть, и в результате у них на уме один лишь секс. Они говорят о духовности, но, если вы заглянете им в душу, если вы проделаете в их головах окна, вы будете удивлены… В индийских фильмах актерам не разрешается даже целоваться. Правительство издает указы, которые регулируют расстояние между губами влюбленных: шесть дюймов — ближе уже считается неприличным. Но если в умы индусов можно было бы заглянуть сквозь маленькие окошки, вы бы увидели там такие непристойности, по сравнению с которыми «Плейбой» — это детские картинки! Подтверждением тому служит вся история Индии.

Первая книга о сексуальных позах была написана индусом Ватсйяяном. «Камасутра» — крайне непристойная и отталкивающая книга. Вторая книга, «Кока Шастра», тоже была написана ученым кашмирским брамином, пандитом Кокой. Иногда мне кажется, что именно он и изобрел рецепт «Кока-колы»: ведь его имя — Кока. Его книга — одно из самых грязных сочинений в мире!

Вы можете поехать и поглядеть на храмы Каджурахо, Конарака или Пури: там много храмов. Вы даже представить себе не можете, что вы там увидите, — это превосходит всякую фантазию. Какое богатое воображение! Чтобы построить такое количество храмов, тысячи человек должны были работать в течение нескольких сотен лет. Город полон храмов, там одни только храмы, потому что сейчас этот город заброшен.

Конечно, сотни храмов разрушены, но сотни других сохранились и по сей день, а некоторые из них совершенно не тронуты временем.

Вы думаете, что групповой секс придумали американцы? Вы ошибаетесь! В храмах Каджурахо изображены сцены группового секса. Вы и представить себе такого не можете — Каджурахо всех шокирует. Женщина стоит на голове, а мужчина занимается с ней любовью — любовь, перевернутая с ног на голову! Мужчина стоит на голове, а женщина его ублажает. Все виды глупостей и непристойностей! И Индия еще считает себя духовно развитой страной!

Что касается гнева, то его можно наблюдать каждый день во время стычек, которые устраивают представители религиозных общин. Люди везде с такой легкостью готовы совершить убийство, хотя всего несколько минут назад они молились, совершали намаз. Однако очень странно, что люди идут совершать намаз с оружием в руках, ведь сразу после намаза они приступают к резне, как будто только к этому и готовились! Индуисты тоже идут в храмы с оружием!

Все политические лидеры Индии неустанно твердят о ненасилии, а кругом убийства, стычки, резня! Сжигают дома, почтовые отделения и полицейские участки. Заживо сжигают людей! По всей стране происходят изнасилования, а политики продолжают свою болтовню о ненасилии.

Но чудо из чудес состоит в том, что все эти вещи провоцируются и организуются оппозиционными партиями. Религиозные распри провоцируют, разжигают и осуществляют те люди, которые три года стояли у власти во главе с Морарджи Десаи. За всем этим стоят те же лица, те же руководители религиозных общин, те же индуистские шовинисты. Причина в том, что, однажды вкусив власти, они уже не могут без нее обойтись. Теперь они рвутся к ней, не брезгуя никакими средствами.

Сначала они доведут дело до того, чтобы во всей стране воцарился хаос. И, конечно, если нынешнее правительство не сможет справиться с хаосом, то его сочтут «бессильным». Так что правительству приходится непросто. Оно же должно стоять в стороне и занимать позицию стороннего наблюдателя, поскольку «у нас же демократия, и каждый имеет право на самовыражение…»

А в Индии люди могут выражать себя, лишь когда проявляют подавленные эмоции: насилие, похоть, жадность и гнев. Как только вспыхивают беспорядки, вслед за ними немедленно начинают совершаться изнасилования, сразу же начинают грабить магазины — все эти вещи начинаются одновременно. Секс, жадность и гнев — три сокровенных желания индийского ума; все три страсти проявляются одновременно.

И за всем этим стоят оппозиционеры, которые оставляют Индире Ганди лишь две возможности. Первая альтернатива: ничего не предпринимать, просто наблюдать, пытаясь как-то справиться с положением, чего они, конечно же, не допустят. И вторая альтернатива: проявить твердость, снова объявить что-то вроде чрезвычайного положения. Тогда они скажут: «Видите, мы же вам говорили, что, если вы поставите эту женщину у руля, она сразу же введет чрезвычайное положение. Демократии придет конец. Разве мы не говорили, что, если Индира Ганди опять придет к власти, это будет означать конец демократии? И видите, что получилось!» Выбор Индиры Ганди ограничен этими альтернативами; третьего не дано. Вот как они надеются вновь вернуть себе власть.

Если правительство останется в стороне и не будет ничего предпринимать, то хаос со всей очевидностью продемонстрирует жителям страны слабость правительства и его неспособность справиться с ситуацией — а значит, необходимость его сменить. Если же правительство будет действовать, это будет означать, что оно разрушает демократию, лишает людей свободы, и это опять же станет достаточным основанием для того, чтобы отстранить его от власти.

Я предлагаю Индире Ганди следующее: ввести еще более строгое чрезвычайное положение, чем было раньше, и на пятнадцать лет запретить в стране выборы. Эта страна на пятнадцать лет обойдется без демократии! Она не готова ни к какой демократии: ей не хватает для этого ума. Она прожила в рабстве две тысячи лет и может жить в мире лишь в условиях рабства. Если она получает свободу, то не знает, как ею воспользоваться. А за эти пятнадцать лет следует насильно научить эту страну независимой жизни. Никто ведь не научил ее тому, как жить в независимости.

Ты спрашиваешь меня: «…три великих дьявольских искушения — как их победить?»

Этот вопрос индусы задавали себе на протяжении пяти тысяч лет и в итоге пришли к полной анархии. Я не могу предложить тебе никаких способов борьбы, потому что таковых не существует. Возможно лишь понимание, но победа невозможна. Понимание может повлечь за собой победу, но попытки одержать победу лишают вас всех шансов на понимание.

И чем больше ты будешь избегать этих дьявольских соблазнов, тем сильнее будет их хватка, потому что, чем дальше ты от них убегаешь, тем более они кажутся соблазнительными.

Одна красавица пришла на прием к старому и опытному врачу. Во время осмотра он заметил у нее два странных зеленых пятна на внутренней поверхности бедер и спросил:

— Вы замужем?

— Я помолвлена, — ответила женщина.

— А кто ваш жених по профессии?

— Понимаете, доктор, у него нет определенной профессии. Он цыган.

— Настоящий цыган?

— Да, доктор, настоящий.

— Знаете что, моя милая, цыган он, может, и настоящий, а вот серьги его — фальшивые!

Индия пять тысяч лет придерживалась фальшивой религии. Результат свидетельствует об этом с абсолютной ясностью, но ты все равно продолжаешь задавать тот же самый вопрос.

Женщина возвращается из похода по магазинам, одетая в шикарное новое платье. Потрясенный ценой платья, муж сердито говорит ей, что они не могут позволить себе тратить деньги на такие покупки.

— Боюсь, что меня искусил дьявол! — отвечает жена.

— Разве ты не знаешь, — в гневе кричит муж, — что, когда тебя искушает дьявол, ты должна ему сказать: «Изыди, сатана»?

— Да, — отвечает жена, — я так и сделала, но тогда он сказал: «Дорогая, сзади оно тебе так идет!»

Старые стратегии больше не помогут. Лучше пройти через все испытания, которые связаны с жадностью, гневом и сексом.

Не будь трусом. Твое имя означает «смелый», «бесстрашный», но твой вопрос — это вопрос труса. Пройди через это. Это часть жизни, божий дар — так прими их, должно же в них что-то быть. В них действительно нечто есть! Если ты пройдешь через испытание жадностью, то обретешь щедрость. Если ты со всей тотальностью окунешься в гнев, сохраняя глубокую осознанность и медитативность, то обретешь любовь и сострадание. Если ты осознанно и медитативно пройдешь через секс, то увидишь первые проблески самадхи, для тебя впервые приоткроются окна в божественное.

Старик показывает сыну семейный альбом. Мальчик увидел фото, где его отец сидит в кресле, скрестив ноги, а мать стоит рядом с болезненным выражением на лице.

— Эй, пап, что это значит? — спрашивает он.

— О чем ты, сынок?

— Об этой фотографии, — отвечает сын. — Почему ты здесь уселся в кресло, вместо того, чтобы предложить его маме? Джентльмены так не поступают.

— Ах, сынок, — объясняет отец, — эта фотография была сделана, когда у нас был медовый месяц. В то время твоя мать не могла сесть, а я не мог встать!

Тебе нужны опыт и понимание. И через понимание приходит трансформация.

На сегодня достаточно.

 

Главa 13

Ни то ни другое

Поднимаясь еще выше, мы говорим, что он — ни душа, ни ум, ни объект познания; он не имеет ни мнения, ни интеллекта, ни разума. Он не является ни мыслью, ни разумом; он невыразим и непознаваем; он не есть ни число ни порядок, ни величие ни ничтожность, ни равенство ни неравенство, ни подобие ни отсутствие оного; он не стоит на месте, не движется и не покоится; он не имеет силы, и сам он не сила и не свет; он не живет, и не есть он жизнь; он — ни бытие, ни вечность, ни время; его прикосновение непознаваемо; не есть он также ни истина, ни знание, ни царствование, ни мудрость; он не един, и не есть он единство, и не есть он божественность; он — не добродетель; а также не есть он дух в том смысле, как мы это понимаем; он — ни сын, ни отец, а также никакая иная вещь, известная нам или другим созданиям; он — не из числа существующих вещей, равно как и не из числа несуществующих, ничто сущее его не понимает. Поскольку он в себе сам, он не понимает, каковым является само по себе все сущее; нет для него ни словесного выражения, ни имени, ни знания; не есть он ни тьма, ни истина, ни ложь; не существует также никакого утверждения или отрицания, которые могли бы в полной мере к нему относиться. Но с другой стороны, мы делаем и утверждения, и отрицания по отношению к тем вещам, которые ниже его (и из него вытекают!); но в отношении его самого мы ничего не утверждаем и не отрицаем, ибо он, который за пределами всех свойств, есть совершенная и единственная причина всего — за границами всякого отрицания он вершина того, что полностью освобождено от всего и за его пределами пребывает.

Боже мой… да это же просто бред! Как хорошо, что эта сутра последняя. Такова теология в лучшем или, скорее, в худшем ее виде — а это одно и то же, если речь идет о теологии. Все это — сплошной бред! Вам придется нырнуть в него и попытаться выудить оттуда что-нибудь стоящее.

Поляк устроился на работу на строительной площадке. Хорошенько с утра потрудившись, он спросил у прораба, где находится туалет. Тот указал ему на маленькую палатку. Внутри оказалась неглубокая яма, через которую была перекинута доска.

Прошел час. Поляк не возвращался, и прораб пошел его искать. Он зашел в туалет и увидел, как тот шарит рукой в выгребной яме. «Что ты тут делаешь, мать твою?» — вскричал ошеломленный прораб.

— Там моя куртка, сэр. Я повесил ее на крючок, и она упала!

— Но ты же все равно не сможешь ее теперь носить!

— Конечно, нет, — ответил поляк. — Но в кармане куртки остались бутерброды!

Вам придется немного потрудиться — Дионисий, должно быть, и сам это понимал, — но именно так теологи всегда и говорили. Они могут понять друг друга, если ведут речь только так, не иначе. Это их язык. Бедняга Дионисий не виноват. Он обращался к теологам и, будучи сам из их числа, был хорошо подкован по части их профессионального жаргона.

Со временем язык претерпевает изменения. Современные языки приобрели вразумительность, деловитость и математическую, научную точность. Сейчас уже не принято ходить вокруг да около. Языки стали лаконичнее — все несущественное опускается.

Но вам не следует забывать о том, что Дионисий не является нашим современником. По тексту, написанному на теологическом жаргоне, разбросаны настоящие жемчужины, несколько чрезвычайно ценных жемчужин. Избегайте жаргона, но постарайтесь при этом не выплеснуть ребенка вместе с водой. А соблазн велик: хочется выплеснуть и ребенка, и воду, и покончить со всем этим! Но ребенка необходимо спасти — его ценность велика.

На днях кто-то спросил: «Ошо, ты сказал, что индуистские шастры полны дерьма, но откуда же там взялись такие прекрасные жемчужины?» В этом нет никакого противоречия: жемчужины можно отыскать и в дерьме. А где же их еще, в сущности, искать? В дерьме их можно спрятать лучше всего! Их никто не украдет — никому и в голову не придет, что они там.

Дионисию приходилось использовать язык теологии по двум причинам. Во-первых, это был единственный язык, который он знал, единственный язык, с которым он был знаком. И, во-вторых, только так он мог спрятать свои ценнейшие мысли. Он жил не на Востоке, где тысячелетиями человеку предоставлялось право говорить об истине напрямую, без необходимости ходить вокруг да около. На Западе же это еще не было принято.

Западные теологи до сих пор пишут и мыслят подобным образом. Читать их книги — сущее мучение! И каждый раз, когда кто-нибудь вроде де Шардена начинает внятно, с позиций науки писать о боге, любви и истине — он ведь был ученым — католическая церковь запрещает его произведения, так как он, кроме того, был еще и священником. Церковь отдала приказ: он был вправе писать все, что ему вздумается, но не имел права ничего из написанного публиковать. И все свои сочинения он должен был направлять в Ватикан.

Возможно, вы не знаете, что этот великий умный человек был совершенно неизвестен при жизни. Его труд стал приобретать известность в широких кругах лишь после его смерти, потому что его книги стали публиковать только посмертно. Он был так покорен глупой церкви, что согласился с тем, чтобы продолжать писать и не издаваться. Хорошо, что его друзья оказались не столь глупы и после его смерти начали издавать его книги.

А теперь та же самая католическая церковь хвалится тем, что де Шарден вышел из ее рядов. Его единственная вина заключалась в том, что он писал настолько ясно, что его мог понять любой разумный человек. Действительно, непросто понять теологическое знание, о котором идет речь; для умов современников оно становится все более и более непонятным.

Теологи так и не стали современными. В своих монастырях и церквях они продолжают употреблять все тот же старый жаргон, который сами и создали. За две тысячи лет они так поднаторели в этом, что тот из них, кто проявляет в этом деле наибольшую изощренность, сразу же начинает продвигаться вверх по иерархической лестнице. Теологи создают язык; их не беспокоят поиски истины.

Один мужик приходит к проститутке и говорит, что ему нужно кое-что особенное.

— Без проблем, киска, — отвечает проститутка, — но это будет стоить тебе лишнюю пятерку.

Он соглашается и говорит, что наденет дождевик из полиэтилена, а она должна будет встать на стол, топать, бить в тарелки и выливать на него ведра с водой.

И вот они начали: мужик надел непромокаемый плащ, а проститутка стала бегать вверх и вниз по лестнице с полными ведрами, отбивать ногами чечетку и бить в тарелки. Через час изможденная и выдохшаяся проститутка восклицает:

— Эй, мистер, а когда же мы будем трахаться?

— Что? — удивляется мужик. — В такую погоду?

Сначала они сами создают плохие погодные условия, а потом все больше и больше из-за этого недоумевают! Все их слова создают определенный климат — крайне отвратительный климат, надо сказать, — но, к сожалению, теологи всегда занимались подобными вещами. Индуисты, мусульмане, христиане, иудеи — все они говорят одинаково. Мистики предпочитают иной способ выражения.

В случае с Дионисием проблема заключается в том, что он по профессии теолог, а по духу, по своей экзистенциальной направленности — мистик. Это очень редкое сочетание. Я еще не сталкивался с аналогичной ситуацией, по крайней мере, у западных мыслителей. На Востоке пару раз случалось, что один и тот же человек был одновременно и мистиком, и теологом. И каждый раз это порождало похожую проблему. Его язык — это язык теолога, и в нем, в этих густых словесных дебрях теряется истина.

Но истина эта ценна, и ее необходимо сберечь. Поэтому я решился заговорить о Дионисии. Я знал, что мне не может понравиться то, как он говорит, его манера выражаться — я ее ненавижу! Но я люблю истину, которую он хочет выразить.

По слухам, на самом деле он был итальянцем, который переехал в Афины и там обосновался. Это может многое объяснить: слишком много спагетти, которые все время приходится накручивать на вилку!

Отец и сын, приехавшие из Италии, путешествуют по Лондону на автобусе.

— Папа, а что это за здание?

— Не знаю, сынок.

— Папа, а что это за статуя вон там?

— Не знаю, сынок.

— Папа, а как называется этот парк?

— Не знаю, сынок.

— Папа, а ничего, что я задаю тебе все эти вопросы?

— Конечно, нет, сынок. Иначе как же ты обо всем узнаешь?

У итальянцев свой особый путь.

— Как потопить итальянский корабль?

— Спустить его на воду!

Вы видели, что на вечеринке все итальянцы забрались на крышу?

Им сказали, что вся выпивка за счет заведения.

— Почему вы не вытираете грязь со своих ботинок, когда входите в холл? — спрашивают у итальянца в гостинице.

— Каких ботинок?

— Дорогой, почему ты всегда во сне говоришь обо мне всякие гадости? — спрашивает итальянца жена.

— Как это — во сне! — отвечает итальянец.

Супруги-итальянцы играют в шахматы.

— Мне это напоминает о тех днях, когда мы с тобой только начали встречаться! — говорит жена.

— Но ведь за то время мы ни разу не сыграли в шахматы.

— Да. Но еще тогда ты думал по два часа, прежде чем сделать ход!

Поднимаясь еще выше, мы говорим, что он — ни душа, ни ум..

Гаутама Будда сказал, — и он был первым, — что «я» не существует. Он употребил термин «анатта», то есть «не-самость». Дионисий говорит о том же:

…он — ни душа…

Он — не «я». Обычно люди думают, что бог — это высшее «я»; не просто «я», но высшее «я». Каждый из нас — «я», а он — высшее «я». Будда же говорит, что никто из нас не «я», а высшего «я» вообще не существует. В Индии Будду за это называли атеистом и осуждали. Дионисий был совершенно не готов к тому, чтобы слуги церкви схватили его и объявили атеистом. Будде ничего не стоило заявить, что «я» не существует, поскольку в Индии, по крайней мере, в ту эпоху вас не сожгли бы заживо. Иначе Будда, возможно, не высказал бы это с такой ясностью; он бы тоже начал ходить кругами, чтобы обмануть болванов, которые всегда стояли во главе организованных религий.

Ни один мистик не может стать слугой какой-либо организованной религии, для него это чрезвычайно непросто. В противном случае, чтобы защитить себя и свое учение, ему придется изобретать множество ненужных прикрытий. Но Дионисий думал иначе: может быть, другого пути у него просто не было. У него есть несколько поразительно прекрасных высказываний. «Бог не есть душа», — говорит он. В этом его точка зрения полностью согласуется с взглядами Гаутамы Будды. Сказать, что бог не есть душа, равнозначно тому, чтобы сказать, что бога нет. Но слова Дионисия не отличаются ясностью изречений Будды.

Он также говорит:

…ни ум…

Это выражение Бодхидхармы. Бодхидхарма определяет медитацию как состояние не-ума. В тот момент, когда ум исчезает, вы знаете. Познание происходит, лишь когда исчезает ум; ум — преграда для познания.

Дионисий говорит, что бог — это не ум.

…ни объект познания; он не имеет ни мнения, ни интеллекта, ни разума…

Дионисий продолжает все отрицать, но при этом все равно называет бога «он». Он дурачит своих коллег-теологов. Он разбирает здание церкви кирпич за кирпичом и будет делать это до тех пор, пока от этого здания ничего не останется. Но при этом Дионисий продолжает заявлять, что он, напротив, его строит. Он медленно вынимает один кирпич за другим, но продолжает, тем не менее, использовать такие слова, как «он» и «бог».

Махавира говорит, что бога нет, а раз так, то с этим вопросом покончено, и он не собирается к нему больше возвращаться. Если бога нет, то что о нем можно сказать? Но Махавиру считают атеистом, в то время как Дионисия христианская церковь веками почитала как великого теиста и теолога. Ему удалось одурачить этих болванов!

Он говорит:

…он не является ни мыслью, ни разумом; он невыразим и непознаваем; он не есть ни число ни порядок, ни величие ни ничтожность, ни равенство ни неравенство, ни подобие ни отсутствие оного; он не стоит на месте, не движется и не покоится; он не имеет силы, и сам он не сила…

Религии, особенно организованные религии, всегда приписывали богу три свойства. Он всемогущ, то есть обладает абсолютной властью; всеведущ, то есть знает все, что было, есть и будет; и вездесущ, то есть присутствует повсюду без исключения, нет такого места, где бы его не было. Организованная религия в большой степени зависит от этих качеств. Почему? Да потому что людей можно превратить в рабов лишь в том случае, если бог обладает высшей властью.

На самом деле люди всегда ищут кого-то более сильного, чем они сами, чтобы получить возможность переложить на него свою ответственность. Бог должен быть всемогущим; не может быть никого, кто был бы его сильнее. Это власть в чистом виде. Такова стратегия порабощения людей духовенством. Если бог есть сила, чистая сила, верховный, всемогущий властитель, то все, что вам остается, это признать себя его рабом. Пытаться убежать от него бесполезно, пытаться обрести независимость бесполезно, бесполезно пытаться обрести свою свободу. Лучше уж служить ему, стать простым слугой.

От него не скрыться, поскольку он вездесущ. Куда бы вы ни пошли, вы везде с ним столкнетесь. Он всегда смотрит на вас, он всегда за вами наблюдает. Он следит не только за вашими поступками, но и за вашими мыслями, поэтому вы лишены даже свободы думать. Он не оставляет вас в покое, в одиночестве, лишает вас права на частную жизнь. Если бог вездесущ, то никакой частной жизни вообще быть не может. В этом случае вы никогда не остаетесь одни, он всегда рядом. Это учение нужно для того, чтобы создать страх. Вы не способны совершить ни одного поступка, о котором бы он не узнал. Он знает о нем еще до того, как вы его совершили.

Он также всеведущ: Он знает все, что происходило в прошлом, происходит в настоящем и произойдет в будущем. Поэтому ему известно не только ваше прошлое и настоящее, но и будущее. Что же делать? Вы пойманы в ловушку, в тюрьму, из которой уже не выбраться. Вы не можете убежать от бога.

Вот во что верят иудеи, христиане, индуисты и мусульмане. Иначе невозможно внушить людям покорность. И это прекрасно согласуется с принятой системой воспитания детей, поскольку ребенок рождается зависимым и беспомощным. Он зависит от матери, от отца и настолько беспомощен, что сам выжить не может. Ему приходится идти на компромисс, он должен слушаться родителей и быть покорным их воле; если же он делает что-нибудь им наперекор, то начинает чувствовать вину.

Родители заставляют детей чувствовать себя виноватыми. В этом грех и величайшее преступление против человечества. Внушать ребенку чувство вины преступно, поскольку, как только ребенок поддался внушению, он уже никогда не сможет от него избавиться. Он не сможет освободиться от него, если только не окажется очень и очень умным; это чувство вины будет преследовать его, как пережиток прошлого.

Но священники и политики вошли в сговор, чтобы внушить людям чувство вины. Политик хочет поработить ваше тело, а священник — ваш разум, вашу душу. Политик и священник превращают вас в раба как изнутри, так и снаружи. Они всегда состояли в тайном сговоре.

Нет ничего странного в том, что каждый раз накануне выборов политики начинают ходить к церковникам, посещать храмы и святые места. Для чего им это нужно? Лишь для того, чтобы убедить священников в том, что «мы с вами, мы никогда не пойдем против вас». И священники всегда охотно им помогают — у политиков и священников одна и та же цель. Одни желают управлять внутренней жизнью человека, а другие — внешней, но и те и другие желают править.

И родители, внушающие детям чувство вины, очень помогают политикам и священникам. Их помощь просто неоценима, поскольку человек, ощущающий себя виновным, всегда считает, что он должен получать от кого-то приказы и их выполнять. Неважно, кто будет их отдавать — политик или священник. Он всегда будет ждать распоряжений. Его функция состоит в том, чтобы эффективно выполнять приказы. Его функция состоит в том, чтобы не думать, его функция в том, чтобы не осознавать, его функция в том, чтобы не принимать решения.

Все родители любят глупых детей, потому что они послушны. Умный ребенок обязательно начнет бунтовать. Разум всегда отдает бунтарством. Этот разум необходимо полностью уничтожить, заменив его недалеким умом.

Согласно моим наблюдениям, каждый ребенок рождается необыкновенно разумным, но вплоть до последнего времени мы создавали все условия для того, чтобы на его разуме начала скапливаться пыль. И мы позволяем детскому разуму пылиться, меч разума начинает ржаветь, утрачивает остроту — но именно этого мы и хотим. Мы не хотим, чтобы у ребенка сохранялся острый ум, потому что тогда он начнет задавать вопросы, на которые не смогут найти ответ ни родители, ни священники, ни политики. У них нет ответов. Зато у них есть власть: они могут наказать детей за вопросы, ставящие их в тупик. Они не позволяют задавать вопросы; ваше дело — исполнять приказ, делать и не спрашивать зачем. Все человечество оказалось в положении рабов.

Это настоящее духовное рабство! Политическое рабство ничто по сравнению с ним. Политический строй меняется — капиталистическая страна может стать коммунистической, социалистическая — фашистской. Страна, которой раньше правили индуисты, может оказаться под властью мусульман или христиан. В мусульманской стране могут захватить власть христиане — все это неважно; люди все равно остаются духовно порабощенными. В основе рабства лежит идея о том, что бог вездесущ, всеведущ и всемогущ: его нельзя обмануть, от него нельзя убежать. Сама мысль о том, что он всегда следит за вами и никогда не оставляет вас наедине с собой, крайне безобразна.

Дионисий говорит абсолютно то же, что и Ницше. Только Ницше выразил свою мысль более четко: бог умер, и теперь человек свободен. Зато Дионисий смог сказать об этом так, чтобы теологи не смогли обнаружить, в чем тут дело. Он говорит, что он…

…не сила и не свет; он не живет, и не есть он жизнь…

Ницше утверждает, что бог умер, а Дионисий говорит: «Он не живет, и не есть он жизнь». Есть ли какая-либо разница между этими утверждениями? По сути, утверждение Дионисия обладает куда более глубоким смыслом, поскольку, утверждая, что бог мертв, вы соглашаетесь с тем, что раньше он был жив. По крайней мере, до сих пор он был жив, возможно, он был при смерти, но все же оставался в живых. Ницше соглашается с тем, что до сих пор он был жив, а сейчас он мертв. Но Дионисий говорит, что он никогда не жил, он не живет сейчас и никогда не жил, равно как и не является жизнью.

…ни бытие, ни вечность, ни время…

Во многом он глубже остальных мистиков. В Упанишадах говорится, что бог — это не время. У Иисуса однажды спросили: «Что будет самым необыкновенным в Царстве Божьем?» Он ответил: «Не будет времени». В Евангелиях это высказывание не приведено, мы узнали о нем от суфиев. Оно очень нравилось Гурджиеву. В Упанишадах повсюду говорится: «Выйти за пределы времени означает познать бога, ибо он — вечность».

Дионисий говорит:

…ни вечность, ни время…

И конечно, его утверждение гораздо более глубоко, нежели все утверждения Упанишад о боге как вечности: о том, что он вечен, что он не имеет ни конца, ни начала, что он существовал, существует и будет существовать всегда. Почему его утверждение более глубоко? Обычно время означает нечто преходящее, ограниченное; оно приходит и уходит. Вечность же — это то, что ниоткуда не приходит и никуда не уходит, она есть всегда. Она не кратковременна, она постоянна, абсолютно постоянна. Но откуда берется эта идея постоянства? Эта идея является производной от идеи времени. Что такое эта ваша вечность? Отсутствие времени. Но это определение, само это определение основано на идее времени.

Если вы обратите внимание на определения, вы будете очень удивлены, поскольку все они представляют собой тавтологии. Если же вы обратитесь к словарю, чтобы узнать, что такое материя, там будет написано: «не-сознание». Затем попробуйте справиться о том, что такое сознание, и в словаре будет написано: «не-материя». Все остается неопределенным. Вы не знаете, что такое материя, вы не знаете, что такое сознание. Когда речь идет о том, чтобы дать определение материи, вы просто берете за основу слово «сознание», смысл которого настолько же неизвестен, неясен и неопределим, как и смысл слова «материя». Вы пытаетесь определить одно неопределимое понятие с помощью другого понятия, которое тоже неопределенно. Но именно таков весь наш язык.

Если у вас спросят: «Что такое свет?» — вы ответите: «Это отсутствие тьмы». А когда вас спросят: «А что такое тьма?» — вы ответите: «Отсутствие света». И вы чувствуете, что все в порядке, полагая, что дали верные определения. Но на самом деле вы просто обманули своего собеседника, а заодно и себя. Вместо того, чтобы согласиться с агнозией, со своим невежеством, вы притворились знающим и тем самым ввели себя в заблуждение. Вот так мы и даем определения.

Очень редко появляется такой человек, который останавливается, делает паузу и обращает внимание на слова. Все слова обманчивы.

Д. Г. Лоуренс гулял с ребенком в саду. Ребенок его спросил:

— Почему деревья зеленые?

Любой современный образованный человек ответил бы: «Они зеленые из-за хлорофилла». Но Д. Г. Лоуренс остановился, закрыл глаза, несколько секунд помолчал, размышляя, и ответил:

— Они зеленые, потому что зеленые!

Тогда мальчик сказал:

— Это верно, совершенно верно! Именно так я и думал всегда, но, когда я спрашивал об этом, мне постоянно давали какой-нибудь другой ответ. Вы первый человек, ответ которого нравится мне целиком и полностью. Они зеленые, потому что зеленые!

В каком-то смысле это не ответ, а признание своего невежества. Лоуренс говорит: «Я не знаю. Они зеленые, потому что зеленые!»

Так поступают все настоящие искатели истины. Иначе нам придется все время метаться между временем и вечностью, между жизнью и смертью, между тьмой и светом. И мы будем продолжать давать определения, ходя по кругу, а в результате все останется по-прежнему неопределенным. И все же каждый продолжает верить в то, что все ясно и четко определено. Мы хотим в это верить; мы недостаточно смелы для того, чтобы жить в неведении. Чтобы жить в неведении, необходимо недюжинное мужество. Но тот, кто готов жить в неведении, испытывает невероятный восторг, поскольку его тишина бесконечна, а глубина неизмерима.

Знание поверхностно, а незнание глубоко. Знание лежит на поверхности, а незнание приводит к бездонной пропасти. С незнанием вы начинаете падать в пропасть существования. Дионисий дал нам одно прекрасное слово — агнозия — «незнание». Таков мир мистика

…его прикосновение непознаваемо; не есть он также ни истина, ни знание…

В Упанишадах сказано: «Бог есть сатчитананд». Сат, чит, ананд — его определяют через эти три слова. Сат — это истина, чит — сознание, а ананд — блаженство. Никто никогда еще не осмеливался сказать, что бог не есть истина, кроме Дионисия. Он говорит: «…ни истина». Отрицать больше нечего.

В индийских рукописях встречается еще одно определение: сатьям, шивам, сундарам. Бог есть истина, бог — добр, бог — прекрасен. Но Дионисий отрицает все качества, все возможные качества. Отсюда этот длинный-предлинный ряд отрицаний:

… ни царствование, ни мудрость; он не един, и не есть он единство…

Он не хочет оставить вам ни единой лазейки; иначе вы скажете, что бог — это мудрость, прагья. Об этом говорится в Упанишадах и Ведах: бог — это чистая мудрость.

…не един…

Бог не един. Шанкарачарья говорит, что бог един, что он — не-двойственность, он — единство. Дионисий говорит, что он не един, а также не является единством.

…и не есть он божественность…

Иначе вы могли бы сказать, что бог есть не что иное, как божественность, качество божественности. Он отрицает и это тоже. Он отбирает у бога все, все мыслимые качества.

…он — не добродетель; а также не есть он дух в том смысле, как мы это понимаем; он — ни сын…

После стольких отрицаний он приходит к отрицанию самой идеи христианства. Он не мог сказать об этом прямо, но после стольких отрицаний, после такого обилия тумана он может косвенным образом высказать нечто такое, чего христианская церковь никогда бы не допустила, будь это сказано напрямую. Теперь же, когда он успел заявить о том, что бог не является ни истиной, ни мудростью, ни порядком, ни единством, ни величием, ни могуществом, ни душой, что можно возразить после стольких отрицаний — и таких великих отрицаний? Он говорит:

…ни сын, ни отец…

Христианство уничтожено целиком и полностью, поскольку все христианство зависит от представления о боге как об Отце, о боге как о Троице: Отец, Сын и Святой Дух. Он отрицает их всех: бог не есть дух — святой или нечестивый, это уже неважно. Он вообще не является духом; он не есть сын, он не Иисус Христос Только обратите внимание на неслыханное бунтарство, заключенное в этой фразе! Но при этом он пользуется общепринятым языком. Дионисий попытался скрыть огонь за филигранной речью — и ему это отлично удалось.

…ни отец…

Сказать, что не существует бога как отца, бога как сына, означает разрушить всю церковь до самого основания! Не осталось ничего. К чему поклонение, к чему молитвы, к чему эти католические или протестантские обряды…

…а также никакая иная вещь, известная нам…

Дионисий не хочет оставить ни одного из возможных представлений о боге, поэтому говорит:

…а также никакая иная вещь, известная нам или другим созданиям; он — не из числа существующих вещей, равно как и не из числа несуществующих, ничто сущее его не понимает. Поскольку он в себе сам…

Но Дионисий продолжает повторять слова, которые ласкают слух теологов. Он все еще говорит:

…поскольку он в себе сам, он не понимает, каковым является само по себе все сущее…

Дионисий продолжает все отнимать. Слово «он» становится просто пустотой: его не знают, сам он тоже не знает. Это также нечто чрезвычайно новое. Было много мистиков, которые говорили, что бога невозможно познать, что он непознаваем, но Дионисий — единственный, кто сказал, что бог и сам не знает. Не только мы не знаем его, но и сам он не знает. Не только мы пребываем в неведении, но и сам он в неведении пребывает. Дионисий просто сохраняет слово «он», но теперь оно становится все более и более пустым по мере того, как лишается всего своего содержания. Слово «он» помогло книге Дионисия пережить века Ее изучают в христианских колледжах на курсах теологии. И она пользуется огромным уважением. И все из-за пустого слова «он»…

…нет для него ни словесного выражения…

О нем ничего не может быть сказано.

…ни имени…

У него нет имени. Индуисты утверждают, что у него тысяча имен: существует целый трактат с перечислением его имен — «Вишну Сахасранам» («Тысяча имен бога»). Согласно суфиям, этих имен насчитывается сотня. Это уже лучше, чем тысяча, — опущено девятьсот имен. Они говорят о сотне имен, но если попросить их перечислить все эти имена, то они назовут вам из них только девяносто девять. А если вы будете настаивать и спрашивать «Какое же сотое имя?» — то они ответят: «Оно непроизносимо — это его истинное имя».

Всего два дня назад кто-то задал мне вопрос: «Ошо, номер машины мэра Пуны — 1, а номер вашего „роллс-ройса“ — 99. Есть ли в этом какой-нибудь эзотерический смысл?» Конечно, есть! 99 — это число суфиев: «99 имен пустоты» по их словам. Истинное имя — сотое, но оно непроизносимо.

Евреи, особенно мистики, вышедшие из иудейской традиции, всегда настаивали на том, что произнесение имени бога является грехом, святотатством. В древней Иудее произносить имя бога разрешалось лишь первосвященнику великого храма в Иерусалиме и то лишь единожды и один раз в год. Мало того, он не мог это делать публично. Он отправлялся в храм и запирал все двери. Он шел в святая святых, куда ему дозволялось заходить лишь один раз в год, и там за закрытыми дверьми шептал имя бога. Это происходило лишь один раз в год, и никто не должен был его слышать. Первосвященник сообщал его лишь на ухо своему преемнику. А это означает попросту, что имени у него нет.

Даже сегодня евреи не пишут слово «БОГ» целиком. Это считается преступлением. Они всегда пишут вместо этого «Б-Г». Они выбрасывают букву «О», чтобы мы знали, что любое произнесенное слово будет неполным. Буква «О» отсутствует — отсутствует центральная часть слова. «О» — это также символ нуля, а ноль олицетворяет собой ядро, сердцевину всего существования; это — ничто, шунья. Манера евреев писать слово «БОГ» просто восхитительна: «Б-Г», где отсутствует «О», потому что бог воистину таков. Но когда вы берете «О» отдельно, то это — просто ноль. Это просто символ «ничто».

Таким образом, говорится, что бог — это абсолютное ничто. Богу невозможно поклоняться. Все, что вы можете сделать, это самим превратиться в ничто. Это и есть настоящее поклонение, это и есть молитва.

Этому я вас и учу: стать никем и ничем. Саньясу можно определить как образ жизни, при котором сохраняется лишь вера в ничто. Жить как ноль — вот в чем суть всей саньясы. Этого понимания добивается и Дионисий с помощью отрицания. Мне еще не доводилось сталкиваться с таким длинным списком, который бы состоял из одних только отрицаний!

…нет для него ни словесного выражения, ни имени, ни знания; не есть он ни тьма…

Вплоть до этих строк он повторял, что бог — это тьма. Это лишь помогало вам немного приблизиться к высшей пустоте. Если вам приходится выбирать между светом и тьмой, то Дионисий скажет, что бог ближе к тьме, чем к свету. Здесь он также занимает уникальную позицию. Многое в словах Дионисия уникально, поэтому я и выбрал его в качестве темы для обсуждения. Несмотря на всю его теологическую чушь, Дионисий во многом единственный в своем, роде.

Так, например, Коран, Библия и Веды определяют бога как свет. Все мировые религии, признающие бога, определяют его как свет. Почему? Ни в чем другом христиане и мусульмане не согласны с индуистами. Но все они разделяют представление о том, что бог есть свет. В чем причина такого единодушия? Причина очень проста: дело в том, что каждый боится темноты. Индуисты, христиане, мусульмане — все они боятся тьмы. В основе того, что бога рассматривают как свет, лежит страх темноты. Все они определяют смерть как тьму, а жизнь как свет. Весь мир, даже негры, полагают, что дьявол черен. Насколько же темной должна быть его кожа? Если он окажется в компании негров, я думаю, что вы не сможете его отыскать!

Мулла Насреддин сидел на скамейке в парке с одним из своих знакомых фотографов. И тут мимо прошел негр. Мулла Насреддин воскликнул «Смотри! Смотри! Негатив!»

Упоминая о негативе, он прибегает к языку фотографа. Кто-то забыл сделать с бедняги позитив!

Смерть мыслится как негатив, а жизнь — как позитив. И бог, конечно, предстает позитивной и утверждающей силой. Среди мыслителей, особенно на Западе, встречаются недалекие люди, которые продолжают говорить о позитивном мышлении, рассуждать о позитивных качествах бога. Они делают это просто из страха.

Любой ребенок боится темноты по той простой причине, что в темноте он не может увидеть свою маму. Он начинает плакать и кричать, так как не может найти маму — маму, которая представляется ему самой жизнью. Без матери он начинает испытывать страх. Как долго он может без нее прожить? Где он возьмет пищу? И он начинает чувствовать себя лишенным корней.

Страх темноты породил представления о светлом боге, темной смерти и черном дьяволе.

Дионисий уникален. Он говорит, что если вам придется выбирать из двух слов: «свет» и «тьма», если вам обязательно нужно как-то бога назвать, то лучше назовите его «тьмой», ибо тьма беспричинна, так же беспричинна, как и существование.

Свет нуждается в причине. Свет нуждается в топливе, а тьма в топливе не нуждается. Свет непременно будет временным явлением. Рано или поздно топливо закончится, и это приведет к исчезновению света. Тьма же не приходит и не уходит, она есть всегда. Если вы включите свет, то не сможете увидеть тьмы, вот и все. Выключив свет, вы сможете снова ее заметить. Эго похоже на звезды в небе: днем вы не видите звезд, но не из-за того, что все они исчезли, — просто вы не видите их из-за света. Ночью вы их видите, потому что свет исчезает, и они снова начинают сиять — по контрасту — на абсолютно черном фоне.

По сравнению со светом тьма — явление в гораздо большей степени вневременное и вечное. И тот, кто избавился от страха, способен почувствовать красоту мрака. Его касание бархатисто, его глубина неизмерима. И он позволяет вам испытать такое одиночество, такое абсолютное одиночество… весь мир исчезает, остается только ваше сознание. Нет больше ни одного объекта познания — есть только тьма. Познавать больше нечего… вы начинаете растворяться в ней, с ней сливаться.

Никому еще в голову не приходила мысль о том, что тьма создает условия для одной из важнейших медитаций, но это так.

Но все-таки такое определение годится только для начинающих; в конечном итоге от него тоже придется отказаться, иначе как вы сможете определить тьму, не прибегая к понятию света? А раз бог не есть свет, значит, он не может быть и тьмой. Это две стороны одной медали.

…ни ложь…

Он сказал, что бог не есть истина, и наши умы немедленно устремляются к ее противоположности. Если бог не есть истина, значит, он ложь. Если кто-нибудь скажет: «Я не верю в бога», мы немедленно сделаем вывод, что перед нами неверующий. Но ведь он этого не сказал. Если кто-нибудь говорит, что бог не есть истина, мы сразу же решаем, будто бы он говорит, что бог — ложь. Вовсе не обязательно делать такой вывод. Вы делаете слишком поспешные выводы. Это нехорошо, это нелогично. Однако, чтобы не дать повода для неправильного понимания, Дионисий говорит:

…ни истина, ни ложь; не существует также никакого утверждения или отрицания, которые могли бы в полной мере к, нему относиться.

О нем нельзя сказать ничего такого, что бы в полной мере к нему относилось, так как, что бы вы ни сказали, это будет неверным; чего-то всегда будет не хватать. Если вы скажете, что он тьма, что же тогда есть свет? Если вы скажете, что он свет, как же тогда быть с тьмой? Это одна из величайших проблем, которую постоянно обсуждают метафизики.

Индийский мыслитель Шанкара говорит, что бог — это абсолютное утверждение: бог есть, а мира нет. Чтобы полностью принять бога, ему приходится отрицать мир, все существование, поскольку если мир хоть на какую-то малую толику существует, то бог будет существовать в настолько же меньшей степени. Чтобы сделать бога полным, тотальным, совершенным утверждением, он говорит: «Джагат митья, брахман сатья», то есть: «Мир неистинен, а бог — истинен».

В Индии были свои атеисты, древняя традиция чарваков. Они говорили то же самое, только наоборот. Взгляды чарваков во всем подобны взглядам жившего на Западе Эпикура. Они говорят, что мир истинен, а бог — нет. Бог изобретен священниками как орудие эксплуатации; мир — это единственная истина. То же самое говорили Карл Маркс, Фридрих Энгельс и коммунистические метафизики: это та же традиция, что и у чарваков. Но взгляды чарваков принципиально не отличаются от взглядов Шанкары.

Вас удивит мое заявление о том, что Шанкара и Карл Маркс сходились в одном пункте: утверждать можно что-то одно, а не обе противоположности. Выбор за вами. Если вы целиком и полностью за существование бога, тогда мир предстает иллюзией: это — майя. Если вы утверждаете, что бог существует, то вы не можете утверждать, что существует мир; а если вы утверждаете, что существует мир, тогда бог исчезает. Тогда бог становится эпифеноменом, так Маркс называл майю. Бог становится иллюзией, он всего лишь галлюцинация нескольких глупцов.

Вы можете легко вызвать у себя галлюцинации. За три недели вы можете пережить встречу с богом; требования просты. Первое требование: вы должны поверить в бога как личность — согласно представлениям христиан, индуистов или мусульман. Можете выбрать любую личность: бога с тысячью руками, бога с тремя головами или четырьмя руками. Выбирайте все, что угодно, но вы должны будете представить его в виде личности; затем отправляйтесь в уединенное место и поститесь. Три недели поста, постоянный голод, энергетический уровень тела снизится… И запомните: когда энергия вашего тела начнет истощаться, ваш мозг утратит ясность и эффективность мышления. Все начнет казаться туманным и расплывчатым, как во сне, и ваш мозг начнет галлюцинировать. И вот, если вы начнете поститься в уединенном месте вдалеке от людей и проведете там три недели с определенным представлением о боге, у вас появится огромная потребность в собеседнике…

Когда вы находитесь среди людей, потребность в другом человеке не столь велика из-за присутствия окружающих. Рядом ваша жена, дети, родители, семья, друзья. А если вы поститесь, то вас тем более придут навестить ваши друзья и родственники. Многие придут выразить вам свое почтение, и вы начнете ублажать свое эго.

Отправляйтесь в горную пещеру в одиночку. Поститесь в течение трех недель, сконцентрировавшись на выбранном образе бога. Галлюцинации начнутся в течение трех недель. Бог предстанет перед вами, и он будет выглядеть так же реально, как и любой другой человек, или даже еще реальней. Вы сможете заговорить с ним, и ваш бог вам ответит. На самом деле отвечать будет некому; вы сами начнете задавать вопросы, и сами будете на них отвечать. Одна часть вашего ума будет спрашивать, а другая — отвечать. И эти ответы окажутся необычайно приятными, поскольку именно их вы всегда и желали услышать. Но это только вы и больше никто. Это — монолог.

Согласно учению Маркса, бог является просто галлюцинацией; согласно учению Шанкары, галлюцинацией является мир. Но оба они пытаются сделать нечто невозможное — они пытаются достичь полного утверждения или отрицания.

Дионисий внес значительный вклад в понимание этого вопроса. Он говорит:

…не существует также никакого утверждения или отрицания, которые могли бы в полной мере к нему относиться.

О том, существует он или нет, с определенностью сказать абсолютно ничего нельзя. Что же тогда прикажете делать? Необходимо отбросить все интеллектуальные суждения в отношении бога. Мы должны позабыть саму идею о том, что можно его познать. Мы должны расслабиться, погрузившись в себя, в свое неведение, полностью отказавшись от поиска каких бы то ни было знаний. И в этом состоянии агнозии, в этом состоянии незнания начинает происходить чудо, и вдруг вы чувствуете… Вы чувствуете не бога, не жизнь; то, что вы чувствуете, несводимо ни к одному слову. Ваше ощущение настолько обширно, что все слова становятся бессмысленными и неадекватными.

Махавира называет это мокшей, то есть свободой, и это слово гораздо прекрасней, чем слово «бог». Будда называет это нирваной — прекращением деятельности эго, смертью эго. Это слово звучит также гораздо более красиво, нежели слово «бог», поскольку свободе невозможно поклоняться. Священники не нужны свободному, лишенному эго человеку. Представление о боге как о некой личности, которая находится где-то, привело к созданию храмов, мечетей и церквей и веками питало духовенство, делающее на этом бизнес и занимающееся эксплуатацией.

Но с другой стороны, мы делаем и утверждения, и отрицания по отношению к тем вещам, которые ниже его (и из него вытекают!); но в отношении его самого мы ничего не утверждаем и не отрицаем, ибо он, который за пределами всех свойств, есть совершенная и единственная причина всего…

Вы видите, в чем состоит его проблема: ему приходится все время, постоянно потакать желаниям своих коллег, начальства, Ватикана, римского папы. Поэтому после всех этих отрицаний, после изложения глубочайших мыслей он отступает. Он заканчивает на той же ноте. Он снова говорит:

Он есть совершенная и единственная причина всего — за границами всякого отрицания он вершина того, что полностью освобождено от всего и за его пределами пребывает.

Он продолжает использовать местоимение «он» и, в конце концов, говорит:

Он есть совершенная и единственная причина всего…

Остерегайтесь его языка. Дионисий говорит не совсем то, что чувствует. Иногда он выражает свои чувства, но сразу же камуфлирует это с помощью своего жаргона, чтобы его не смогли ни в чем уличить. И ему удалось замаскировать их так, что никому не удалось его разоблачить. В сущности, для того, чтобы уличить Дионисия, потребовался бы равный ему гений, потребовался бы другой Дионисий. Глупые священники не смогли ничего обнаружить в его словах. Он создает столь густую завесу из теологического тумана, что становится непонятно, что же он все-таки имел в виду.

А во всем мире есть люди, которые считают глубокомысленным все то, чего они не могут понять.

Американский теолог отправился на экскурсию по Риму. Экскурсовод-итальянец показывает ему знаменитые памятники древности. Около Пантеона он с гордостью заявляет:

— Это наш знаменитый Пантеон: молчаливый свидетель нашего славного прошлого, полный изящества!

Теолог бросает взгляд на Пантеон, а затем поворачивается к экскурсоводу и спрашивает:

— Долго его строили?

Немного удивленный этим вопросом, гид отвечает:

— Чтобы построить этот шедевр архитектуры, потребовалось более двухсот лет!

— Ого! — говорит американец. — Американцы бы построили всего за десять!

Гид чувствует некоторое раздражение и отводит американца к Колизею, где с еще большей гордостью произносит:

— Синьор, Колизей!

Но не успевает он продолжить, как американский теолог прерывает его вопросом:

— А долго вы его строили?

— Пятьдесят лет, — отрезал итальянец.

— Дома мы бы такую штуку построили лет за пять, — говорит американец.

Обиженный экскурсовод быстро отводит американца к Капитолию и с жаром произносит:

— Вот это мы построили всего за три года.

— Мы б в Америке отгроха ли такое за три месяца! Итальянский гид снова чувствует себя оплеванным, но продолжает экскурсию.

Они проходят мимо Ватикана, гид хранит молчание.

— А это что такое? — спрашивает американский теолог, рассматривая Святой город.

— Это? — небрежно произносит гид. — Понятия не имею, вчера этого здесь еще не было!

Достаточно на сегодня.

 

Глава 14

Понимания достаточно

Первый вопрос

Ошо,

Когда я был еще ребенком и ходил в воскресную школу, у нас на стене висел плакат с еврейской пословицей: «Начало мудрости — это страх господень». Я много лет был убежден, что смысл этой пословицы таков: бог боится, что человек обретет мудрость. В конце концов, разве не он запретил человеку вкушать плодов с древа познания добра и зла?

И затем однажды мне объяснили, что на самом деле она означает следующее; «Страх перед богом — это первый шаг на пути, ведущем к пониманию». И снова смысл был абсолютно ясен. Разве Иегова не грозный, карающий и всемогущий бог? И?пеперь мне сложно избавиться от этой идеи, как будто это болезнь, которая мешает мне тебя любить. Вместо того чтобы «лучше тебя понимать», мне приходится представлять тебя всемогущим; мне приходится ставить свое освобождение от тебя в зависимость, и порой это приводит к тому, что мне приходится бояться тебя и «наказания» с твоей стороны. Если понимание не приводит к исцелению, что же тогда мне поможет?

Священники — самые хитрые люди на свете. Говорят, что самым древним институтом является проституция, но это не так. Самым древним институтом является духовенство. Если бы не было священников, то откуда бы взялись проститутки? Священники стоят у истока практически всех проблем, с которыми сегодня сталкивается человечество.

И одна из самых крупных проблем в следующем так как священники воспитывали нас тысячелетиями, они практически вошли в нашу кровь; теперь уже они находятся не вовне, не отдельно от нас Священники, которые находятся вне нас: имамы, аятоллы и папа римский, — представляют лишь то, что уже давно стало частью нашего внутреннего мира. То, что мы называем совестью, есть не что иное, как священник и его голос, эхом звучащий внутри нас. Однако вы полагаете, что это ваш собственный голос; вы себя с ним идентифицировали.

Поэтому мы не можем осознать стоящие перед нами проблемы и найти им решения. В противном случае правильное понимание любой проблемы немедленно привело бы к ее решению. Понять, в чем заключается проблема, означает понять, как с ней справляться. Неверно было бы полагать, что помимо понимания требуются еще какие-то действия — одного понимания как такового достаточно. Оно растворяет все проблемы. Оно похоже на утренний восход солнца… от которого капли росы начинают испаряться.

Ты говоришь, что в школьные годы читал эту пословицу. И наверное, ты прочел ее много раз, потому что она висела на стене у вас в школе: «Начало мудрости — это страх господень».

Это не начало мудрости, это начало невежества. Это начало рабства. Это начало безумия. Но священник хочет, чтобы человечество оставалось безумным; лишь тогда он сможет процветать со своей профессией.

В мире существуют профессии, которые сами себе противоречат. Например, профессия врача. Если врачу удастся в конце концов искоренить все болезни, он совершит самоубийство. С одной стороны, он старается вылечить больного. Он хочет найти как можно больше методов лечения, улучшить технику и лекарства и в то же время в глубине души надеется, что ничего из этого не выйдет. Эта надежда может быть подсознательной, но, тем не менее, она есть, поскольку его успех будет походить на самоубийство. Что толку от врача, если в мире не останется болезней?

Конфуций в связи с этим высказал очень мудрую мысль о том, что врачу нужно платить не за избавление от болезни, а за то, чтобы он не позволил вам заболеть. Такой подход в корне отличается от принятого ныне. Вы должны платить своему врачу за то, что благодаря его заботам весь год не болели. Если же вы все-таки заболели, вам не следует платить ему, пусть он лучше сам вам заплатит.

Пока этого не произойдет, профессия врача будет оставаться противоречивой. Врач живет и процветает благодаря вашим болезням. Он надеется на то, что больных будет все больше и больше. Когда наступает эпидемия, врачи говорят, что начался «сезон». И, конечно же, для них это сезон.

То же самое относится и к священнику в более глубоком смысле, в более широком смысле. Он может существовать только тогда, когда вы напуганы, когда вы боитесь. Иначе зачем он вам нужен? Если вы свободны от страха, если вы живете как свободный человек, священник становится совершенно бесполезным. Кто к нему пойдет? И зачем? Вы идете к нему, потому что хотите, чтобы вас кто-нибудь утешил. Вы хотите, чтобы кто-нибудь вдохнул в вас мужество, дал вам надежду, сделал вашу полную опасностей жизнь в каком-то смысле безопасней.

Жизнь небезопасна, и это нормально. Она и не может быть иной. Смерть безопасна, а жизнь небезопасна. Брак безопасен, а любовь нет. Брак мертв, а любовь жива. Чем больше в вас жизни, тем менее она безопасна, поскольку вы исследуете неизвестное, а это рискованно. Такова природа жизни, таков ее закон, ее душа.

Но священник ее эксплуатирует. Он утешил вас, дал вам гарантии, страховку, которая действует не только в земной, но и в загробной жизни. Он пообещал: «Не волнуйся. Если ты будешь придерживаться определенных правил поведения, воспитывать в себе определенный характер, если ты будешь следовать заповедям Священного Писания, то тебе нечего бояться. Господь вознаградит тебя за это. Ты будешь наказан лишь в том случае, если пойдешь против установленных правил, против традиции».

На самом деле «ты будешь наказан», если пойдешь против священника, поскольку он является представителем установленного порядка, традиции, прошлого. Но он никогда не скажет прямо: «Ты будешь наказан, если пойдешь против меня». Он говорит: «Ты будешь наказан, если пойдешь против Вед, против Библии, против Корана, потому что это священные писания. Их написал сам бог. Им необходимо следовать буквально, исполнять написанное слово в слово. Если же ты отклонишься в сторону, ты многим рискуешь, и я ничем не смогу тебе помочь».

Священники постоянно убеждают вас оставаться в оковах, в тюрьме, созданной для вас ими самими и их предшественниками. Это тюремная камера. Вас приучают бояться свежего воздуха, солнца, неба и звезд.

Если бы среди птиц были священники, ни одна птица никогда бы не взлетела; все они остались бы в своих гнездах, как в тюрьмах. Ни у одной птицы не хватило бы мужества, за исключением немногих сумасшедших:

Будды, Заратустры, Иисуса или Лао-Цзы. Но они были бы лишь исключением, они не были бы правилом И священники всегда будут их противниками, запомните это.

Священники были против Иисуса, против Будды, против Заратустры, против Лао-Цзы. В чем они перед ними провинились? Почему священники выступали против них? Они были против, потому что те подрывали самые основы духовенства. Мастера призывали людей покончить со страхом и помогали им в этом. Они призывали людей к жизни, полной опасностей, к жизни бунтарей, призывали их умереть для прошлого и жить в настоящем.

Будда говорит: «Будь светом самому себе». Он не оставляет места для священника. Священник же говорит: «Я — свет, и вам не нужно никакого другого света. Я представляю собой всю духовную традицию, я несу пламя духовности из глубины веков. Этого достаточно. Свой собственный свет вам ни к чему».

Последние слова Будды, последнее, что он успел промолвить, звучало так: «Будь светом самому себе». Эти слова предназначались Ананде, одному из наиболее любимых им учеников. Перед этим Будда сказал своим ученикам:

— Пришел мой последний день, и сегодня я должен буду вас покинуть. Сегодня мой корабль отчаливает от этого берега. Хотите ли вы о чем-нибудь меня спросить?

Воцарилось молчание. Все были глубоко потрясены. Ананда начал плакать. Он сидел рядом с Буддой.

Будда спросил:

— Ананда, тебе не приличествует плакать. Почему же ты плачешь?

Тот ответил:

— Я не смог стать просветленным, пока ты был жив. На что же лше остается надеяться теперь, когда ты собираешься нас покинуть? Мне придется вечно жить во тьме! Я не думаю, что мне повезет настолько, что я встречу еще одного Будду, потому что ты растворишься во вселенной. Я и представить себе не могу, что встречу еще одного Будду в следующей жизни. И даже если я его и встречу, я могу снова повторить ту же ошибку, ведь я полностью забуду о тебе и о том, что тут происходило, о том, что было между мной и тобой. Я провел рядом с тобой сорок два года и не смог воспользоваться предоставленным мне шансом. Поэтому я плачу. Мне стыдно. Я оплакиваю себя самого. Мне жаль, что я был таким глупцом.

Будда засмеялся и сказал:

— Ананда, тебе не нужно от меня зависеть. Ты сможешь стать просветленным и без моей помощи. И возможно, что ты не достиг просветления из-за меня, из-за того, что я был рядом. Ты ощущал свою зависимость от меня и всегда думал, что я сделаю для тебя что-нибудь, хотя я всегда тебе повторял, что ты должен быть независим.

Но никто не хочет независимости, поскольку она несет с собой страх и ответственность. Каждый ищет себе какую-нибудь зависимость, чтобы можно было переложить ответственность на плечи другого человека.

Будда продолжил:

— Может быть, моя смерть тебе поможет — тебе не от кого будет зависеть. И одно я знаю точно: после того, как ты провел со мной сорок два года, ты не сможешь больше ни от кого зависеть. Это точно, ты не найдешь другого Будды.

Все случилось именно так, как он и говорил: Ананда достиг просветления всего через сутки после смерти Будды.

На прощание Будда сказал Ананде:

— Будь светом самому себе — аппа дипо бхава.

Как священники могут простить Будду? Ведь он делает их профессию ненужной. Священники — это посредники между вами и каким-то неизвестным богом, о котором они рассуждают. Они ничего не знают о боге. Ни один священник никогда не имел о нем ни малейшего представления; их не интересует бог.

Вообще-то, мне довелось понаблюдать за священниками всех мастей: они самые большие атеисты в мире. Священники не верят в бога, они не могут в него верить. Ведь они знают, что сами его создали, так как же теперь они могут в него поверить? Это находит подтверждение во многих областях жизни.

У меня есть друг, очень приятный бенгальский джентльмен, который помог сотням людей с помощью гомеопатии. Но всякий раз, когда он сам заболевал, он обращался к простому врачу. Я спросил его: «В чем дело? Ты многим помог и многих вылечил. Благодаря тебе происходили чудесные исцеления. Почему же ты сам отправляешься к врачу-аллопату?»

Он ответил: «Дело в том, что я не верю в эти сахарные пилюли. Я все о них знаю — они действуют, если вы в них верите, но как я могу в них поверить? Ведь я их сам произвожу! Иногда там кроме сахара вообще ничего нет. Я, честно говоря, всегда поражаюсь, когда вижу, как хорошо они помогают».

Причина в том, что девяносто процентов болезней мнимые, поэтому на свете так много «патий». И все они, за исключением аллопатии, ненаучны. Но девяносто процентов болезней являются мнимыми, а в случае мнимой болезни аллопатия опасна, ведь лекарство вы принимаете настоящее. Хотя болезнь и является мнимой, но настоящее лекарство не может не оказать на организм какого-то воздействия. Вам же нужны фальшивые лекарства для лечения мнимых болезней; они не могут принести никакого вреда. Поэтому гомеопатия совершенно безвредна. На пузырьках с гомеопатическими снадобьями вы никогда не увидите надписи «Яд», напечатанной красными заглавными буквами.

Гомеопатия еще никому не принесла вреда, зато многим помогла по той простой причине, что для излечения мнимого недуга достаточно веры, доверия. Если вы доверяете человеку, который дает вам лекарство, то это доверие вам поможет.

Священники не могут верить в своих богов. Это невозможно, потому что они видели пса, который мочился на их бога, и крыс, шныряющих по его статуе. Они знают про бога все — они сами его создали. На самом деле это бог нуждается в заботе с их стороны; без них бог — ничто. Все дело в той психологической атмосфере, которую священники создают вокруг бога своим поклонением, молитвами, благовониями, освещением, цветами и чтением древних писаний. Чтобы эксплуатировать вас, они создают определенную ноосферу, определенную психологию восприятия ложного феномена — вам же нужно от кого-то зависеть.

Бог — это нечто очень неопределенное, вы не можете зависеть от столь неопределенной идеи. Вам нужно, чтобы у него был солидный представитель, человек из плоти и крови. А это уже работа священников. Они стоят в дверях храма и говорят: «Вы не можете видеть бога, зато мы его видим. Вы можете зависеть от нас, вы можете следовать за нами».

У Халиля Джебрана есть прекрасная история…

Один человек занимался тем, что разъезжал по стране, беседуя с людьми, читая им красивые проповеди, говоря: «Придите ко мне, станьте моими последователями, и я направлю вас прямиком в Царство Божье».

Люди почитали его и отвечали: «Да, когда придет время, когда появится возможность, когда сложится благоприятная ситуация, мы обязательно последуем за тобой. Мы уверены в том, что ты прав и знаешь верный путь».

Никто никогда не становился его последователем, поэтому никто так и не понял, что он ничего не знал о верном пути, о боге и о Царстве Божьем. Но однажды во время проповеди с места поднялся один сумасшедший юноша и сказал: «Ладно, я пойду с тобой. Я стану твоим последователем. И я не уйду от тебя, пока не достигну Царства Божьего».

Проповедник немного испугался, но потом подумал: «Я заставлю его делать такие глупости, что скоро ему все это надоест, и он от меня быстро отцепится».

Однако юноша попался действительно чокнутый: он выполнял все приказы старого проповедника. Он делал даже больше, чем ему говорили. Если проповедник говорил ему: «Простой на голове час», парень стоял два часа. Когда тот говорил: «Постись в течение суток», парень постился трое суток. Когда тот говорил ему: «Повтори эту мантру сто раз», парень повторял ее тысячу раз.

История гласит, что так они прожили вместе семь лет. Но юноше не надоел старый дурак. Наоборот, старый дурак в итоге оказался сыт этим юношей по горло: из-за него вся его репутация пошла насмарку. Люди стали спрашивать: «В чем же дело? Этот молодой человек уже семь лет как стал вашим последователем, и с ним до сих пор ничего не произошло!» А молодой человек добавлял: «Я все делал, как надо, но ничего не случилось». Профессионализм проповедника оказался под угрозой.

Все это напоминало ситуацию, когда в приемной у врача сидит человек, который говорит новым пациентам: «Осторожно! Этот человек лечил меня семь лет, и ничего из этого не вышло!» Как долго врач сможет продолжать работать в таких условиях?

Люди стали приходить к мысли, что проповедник ничего не знает. Паствы становилось все меньше и меньше. В конце концов, рядом с ним остался только этот юноша. И в один прекрасный день старик бросился ему в ноги и сказал:

— Пожалуйста, уходи. Оставь меня в покое!

Но юноша ответил:

— Я еще не достиг Царства Небесного. Я должен пережить встречу с богом!

И старик признался:

— На самом деле, до того, как я повстречал тебя, я знал путь. Но когда появился ты, я его у тратил! Я утратил его из-за тебя! Теперь я не знаю, что делать, и где это Царство Божье. Прошу тебя, прости меня и оставь меня в покое. Ты уничтожил все мое ремесло!

Его профессия целиком зависела от тех людей, которые его слушали, но никогда не становились его последователями.

Священник отлично знает, что он ничего не знает. Поэтому он и цитирует священные писания. Он становится посредником между вымышленным богом… Возможно, этот бог был выдуман не им самим, а целым рядом священников, живших до него, а он лишь звено в этой цепочке.

Людям нужен кто-то, от кого они могли бы зависеть, потому что с самого детства их воспитывали родители, потому что они зависели от кого-то с младых ногтей. Они зависели от матери, зависели от отца.

Не случайно существует всего два вида богов: бог-отец и богиня-мать. Вам когда-нибудь приходилось слышать о других богах, например, боге-дяде или боге-двоюродном брате? Их только двое: либо бог-отец, либо богиня-мать, потому что ребенок зависел от отца и матери. С тех пор выросло только его тело; что касается психического развития, то оно у всех заторможено.

Психологический возраст человека в среднем равен двенадцати годам. Это шокирует: двенадцатилетний ребенок в теле семидесятилетнего, восьмидесятилетнего старика. Стареет только тело, а ум остается детским и незрелым. Он нуждается в руке, за которую можно было бы держаться, которая направляла бы его и поддерживала. Человеку нужен кто-то, кто взял бы на себя роль проводника, кто указал бы путь, кто взвалил бы на себя всю ответственность. Эту роль берет на себя священник: он становится вашим отцом, он становится вашей матерью, он становится в некотором смысле обоими. Он нянчится с вами, как отец или мать. И он не может позволить вашей психике развиваться, он не хочет, чтобы с психологической точки зрения вы стали взрослыми. Для его профессии это будет означать крах.

Поэтому идея о том, что «начало мудрости — это страх господень», так крепка. Ведь священник не может вам сказать: «Бойтесь меня». Это будет нелегко, потому что вы сразу заметите его ограниченность и его человеческие пороки. Вы увидите, что он столь же слаб, столь же алчен, столь же завистлив, столь же гневлив, как и вы. Он не сможет притвориться, что он выше вас. Все, что он может для этого сделать, это сказать, что на роль посредника он был избран богом. Он — пророк, посланник, пайгамбара. Сам по себе он ничто и никто, но его устами говорит сам бог; бог использует его как инструмент, как средство связи.

Он продолжает внушать вам страх перед богом, страх перед адом, страх перед жестоким наказанием за непослушание. И в то же самое время он постоянно твердит о награде для тех, кто послушно за ним последует. С одной стороны, он внушает страх, а с другой — потворствует вашей жадности: алчному стремлению к небесам, раю и прекрасным женщинам. Он против земных женщин. Женщина — это врата в ад. Однако каждая религия населяет ад молодыми красотками, которым вечно по шестнадцать лет. Тела этих женщин не потеют — им не нужны никакие дезодоранты! Их тела состоят из золота. Каждая религия обещает в раю все виды наслаждений, которые здесь, на земле, она осуждает. Вот странная логика!

В земной жизни вино запрещено. Святые, которые за всю свою жизнь ни разу не пригубят вина, попадут в фирдаус, в рай, где вино течет ручьями, а не продается в винных магазинах.

Индуистские священники говорят людям: «Откажитесь от всех своих желаний, потому что все они греховны», а в индуистском раю, сварге, растут кальпаврикшас, деревья исполнения желаний. Стоит только сесть под таким деревом и пожелать чего-нибудь, как немедленно желание исполняется. Что это за логика? Ведь в земной жизни эти вещи были запрещены. Тогда почему же запрещенные удовольствия служат наградой и предоставляются на небесах в изобилии?

Все становится на свои места, если в этом как следует разобраться. Священник знает о ваших желаниях — о них все знают. Его же дело — их удовлетворить.

В мусульманском раю есть не только красивые девочки, но и красивые мальчики, поскольку в странах ислама развит гомосексуализм — это давняя-давняя традиция, которая до сих пор здесь сохранилась. Поэтому, гомосексуалисты, пожалуйста, имейте в виду: если после смерти вас кто-нибудь спросит: «В какой рай вы желаете попасть?» — то выбирайте мусульманский, потому что он специально для геев.

Если вы обратите внимание, то обнаружите эту странную логику во всех религиях: наградой служат запрещенные удовольствия. Священники отлично знают, что у человека есть две движущие силы: страх и жадность. Если вы сможете управлять ими обеими, вы сможете поработить все человечество. И до сих пор священникам это отлично удавалось.

Ты говоришь: «Я много лет был убежден, что смысл этой пословицы таков: бог боится, что человек обретет мудрость».

Бог не боится, поскольку бога как личности не существует. Боится священник, который проецирует на бога все присущие ему качества. Священник очень боится того, что вы обретете мудрость.

В этом исток библейской притчи. Она повествует не о боге, она говорит кое-что об ее авторах. В Библии сказано, что бог запретил человеку есть плоды с двух деревьев: древа познания и древа жизни, вечной жизни.

Священник боится этих двух вещей, запомните это. Забудьте о боге, потому что эту притчу сочинил священник, а не бог. Священник боится двух вещей, и он ясно указал на то, чего боится: если люди полностью освободятся от страха, то они не будут больше иудеями, индуистами, мусульманами, христианами, джайнами, буддистами — нет, ни в коем случае. Они станут буддами. Они станут христами, а не христианами; даже крест их не испугает. Они перестанут быть мусульманами, даже смерть их не испугает — они станут мансурами.

Мансур смеялся, когда его убивали. Иисус был полон любви даже на кресте — он не испытывал страха. Запомните: любовь — это полная противоположность страха. Вместо страха он испытывал любовь. Он молился: «Отче, прости им, ибо не ведают они, что творят». Это невероятно сильная, безусловная любовь.

Историю с Эдемским садом придумал священник, он же и придал ей ценность. Если вы проанализируете ее, вы многое сможете понять. В первую очередь он боится вашей мудрости. Поэтому все священники старались поддерживать в обществе максимальный уровень невежества.

В Индии женщинам не разрешалось читать священные книги. Для них придумали глупые байки. Женщина могла читать «Рамаяну», она могла читать пураны, глупые, лишенные всякой логики, неправдоподобные, фантастические сказки, из которых ничего существенного нельзя было почерпнуть. Ей не позволялось читать ни Веды, ни Упанишады, ни Брахмасутру — все эти книги были для нее под запретом. Запретить это женщине означало запретить это пятидесяти процентам населения.

Кроме того, запрет распространялся на шудр, неприкасаемых. Они тоже не могли читать Веды. Слово веда прекрасно, буквально оно означает мудрость. Слово wisdom (мудрость) происходит от корня vid; vid — корень слов veda и wisdom. Глагол vid переводится как знать. Знающий человек обретает свободу. Поэтому его следует удерживать в неведении. Знания не должны попадать в руки неприкасаемых, беднейших слоев. Это значит, что они недоступны еще для четверти населения.

А потом вайшьи, деловые люди. Им Веды ни к чему. Хотя им никто и не запрещает их читать, но им это ни к чему. Да и времени у них на это нет. Священник им говорит: «Мы сделаем все, что надо. Если вам потребуется храм, мы его построим. Если вам нужны молитвы, мы за вас помолимся. Мы будем читать, мы будем петь гимны. Мы будем делать за вас все. Вам остается лишь платить». И деловой человек решил, что легче нанять священника, чем напрягаться, пытаясь понять все тонкости Вед. Поэтому деловых людей тоже можно исключить.

Воин, кшатрий: его дело быть великим воином, а не набираться мудрости. Кришна в Гите сказал Арджуне: «Сражаться — вот твоя религия».

Арджуна пытался стать брамином. Он говорил: «Я по горло сыт этим бессмысленным занятием! Я вижу лишенное смысла насилие. Людей будут убивать миллионами безо всякой на то причины. И меня не слишком привлекает перспектива стать царем благодаря массовым убийствам. Я хочу отречься от мирской жизни, поселиться в лесу и медитировать».

Это означает, что он пытался стать брамином. Человек, пытающийся стать брамином, — это тот, кто пытается стать высшей истиной или познать высшую истину, что одно и то же. Знать — значит быть, быть — значит знать.

Кришна ответил ему: «Это не для тебя. Свадхарме нидханам шрейя. Хорошо умереть в своей собственной вере. Пер дхармо баваха баха. Чужая религия очень опасна. Берегись ее! Твоя религия — быть воином, а не саньясином. Тебе полагается не медитировать, а воевать. Исполняй свой долг!»

Говорят, далее такой человек, как Рама, чуть не убил несчастного неприкасаемого за то, что тот услышал несколько сутр из Вед. Царю Раме доложили: «Этот шудра пытался узнать Веды. Когда брамин в таком-то и таком-то храме читал их вслух, он прятался снаружи и подслушивал».

Даже такой человек, как Рама, смог совершить такой отвратительный поступок. Он приказал залить бедняге в уши расплавленного железа Должно быть, тот навсегда утратил слух и даже повредил мозг. Расплавленное железо! Его уши закрылись для звуков навсегда, а вся страна получила урок: никто из тех, для кого знание было запретным, не должен был осмеливаться на то, чтобы даже его подслушать. Если он прочтет запрещенные строки, его лишат глаз; если же он их услышит, его лишат слуха.

И Раму еще почитают как воплощение бога. По сути, в Индии Раме поклоняются больше, чем кому-либо еще, по той простой причине, что он больше других поддерживал духовенство. Рама — любимый бог священников.

Священник боится, что люди обретут мудрость. Если они обретут мудрость, то станут его соперниками. Мудрые люди увидят глупость духовенства. Мудрые люди поймут предрассудки. Мудрые люди насквозь увидят навязанные духовенством стратегии: их систему эксплуатации, их аппарат. Они восстанут. Поэтому в библейской притче священники именем бога запретили Адаму и Еве отведать плодов с древа познания.

И другой страх связан с бессмертием… Только представьте себе: если смерть исчезнет, то на земле исчезнет и религия, так называемая религия. Сможет остаться только то, что я называю религией, а все индуисты, мусульмане, джайны, христиане — все они исчезнут. Все они зависят от смерти. Смерть дает им шанс, чтобы сказать: «Приближается смерть. Делайте что-нибудь, прежде чем она вас погубит. До наступления смерти вы должны успеть стать аскетом, выработать определенный характер и мораль, выполнить требования всех заповедей. Смерть приближается! Она может наступить в любой момент, поэтому торопитесь. Не тратьте понапрасну время, не откладывайте на завтра. Завтра может вообще не наступить, поэтому, если вы хотите что-нибудь сделать, делайте это сейчас».

И что же они советуют делать? Они советуют следующее: делайте пожертвования храмам, этим вы заслужите великую добродетель, великую пунью. Жертвуйте деньги браминам, потому что от этого вырастет ваш банковский счет в загробном мире. Буддисты говорят: «Не отдавайте деньги браминам, отдавайте их бхикху». Джайны говорят: «Не отдавайте их браминам или бхикху, отдайте их лучше джайнским монахам, муни». Но жертвуйте — все они выступают в пользу пожертвований. Другое дело — решить, кому направлять пожертвования. Тут, конечно, есть разница. Джайны предпочли бы, чтобы все пожертвования стекались к джайнским муни, буддисты — к буддийским бхикху, а индуисты — к индуистским браминам. Пожертвования — это величайшая религия. Благотворительность, но в чью пользу?

Именно тем людям, которые говорят о пользе благотворительности, вы и должны делать пожертвования. Они вам говорят: «Деньги — это грязь!» Но потом они вас просят: «Дайте нам денег, чтобы вы смогл и прийти в мир иной добродетельным человеком». Странно! Если деньги — это грязь, то пожертвуйте вашим священникам столько грязи, сколько сможете собрать. Не давайте им денег, дайте им грязь! Каждое утро собирайте грязь, отправляйтесь к бхикху, к муни и браминам и жертвуйте: ведь деньги — это грязь, а значит, грязь — это деньги! Логика проста. Деньги — это грязь, но, когда вы жертвуете их, они становятся чем-то ценным.

«Делайте добрые дела». А что такое добрые дела? Покорность по отношению к обществу, к установленному порядку вещей. Никогда не следует проявлять непокорность. Из-за непокорности Адама и Еву наказали, вышвырнули из рая. Проявление непокорности — это поступок, свидетельствующий о полном отсутствии религиозности. Конечно, священник опасается непокорности. И еще он боится того, что люди обретут бессмертие…

Только подумайте: если однажды наука сможет добиться неограниченной отсрочки смерти, то все религии исчезнут. Ведь все они эксплуатируют страх смерти.

Под угрозой смерти вы начинаете думать о том, что будет после и как лучше подготовиться к этому великому путешествию. А поскольку вы об этом великом путешествии ничего не знаете, вам приходится полагаться на того, кто делает вид, что о нем знает. Все это лишь притворство, так как никто еще не возвращался из загробного мира и не может точно сказать, что же происходит с человеком после смерти. Никто об этом не знает, но есть люди, которые притворяются, что знают, и как раз такими притворщиками и являются священники.

Притча о двух запрещенных деревьях исполнена необычайно глубокого смысла. Как правило, вы слышите рассказ только об одном из них, потому что после того, как Адам отведал плод с древа познания добра и зла, боги — то есть священники под маской богов — так испугались, что изгнали Адама из рая. Ибо следующий его шаг был совершенно ясен: он отведает плод с древа жизни. Даже в самой Библии говорится о том, что после того, как он отведает плод с древа жизни, он станет богом. Мудрый, бессмертный… что еще нужно? А бог ревнив, и ему не нравится, что кто-то еще может стать богом. От лица бога говорит духовенство!

Триста лет священники боролись против ученых. Не случайно, что именно священники первыми поднялись против науки; а поскольку наука зародилась на Западе, то именно католическая церковь первой начала бороться с учеными. Кеплер, Коперник, Галилей — все они подвергались всевозможным гонениям, потому что священники начали понимать исходящую с их стороны опасность.

Если науке позволить пойти своим путем, то в конце концов это приведет к тому, что Адам и Ева смогут также вкусить и второй плод. Это окажется ее высшим достижением. И действительно, наука пытается разгадать именно тайну жизни. С каждым днем она подходит все ближе к ее разгадке. Как только базовые клетки, лежащие в основе жизни, можно будет подвергнуть анализу подобно атомам, как только их можно будет анатомировать и изменить программу, которая в них заложена, можно будет изменить всю вашу жизнь.

Например, когда рождается мальчик или девочка, клетки младенца содержат программу, рассчитанную на всю жизнь. В этой программе записано, что он будет жить семьдесят лет, что у него будут темные волосы, что у него будет нос определенной формы, определенный цвет кожи, что он будет подвержен определенным заболеваниям. Ребенок рождается с практически полной жизненной программой, которая содержит в себе даже такие подробности, как время его смерти…

Итак, если эту программу можно будет изменить, если клетки можно будет перепрограммировать и изменить их строение, если им можно будет приказать: «Живите сто лет, а не семьдесят», тогда нам удастся отсрочить смерть. Узнав, как отсрочить смерть, мы научимся откладывать ее до бесконечности. Тогда люди сами смогут выбирать время своей смерти.

Точно так же, как современные люди пишут завещания, указывая, что делать после смерти с принадлежащим им имуществом и деньгами, в будущем, когда удастся продлить их жизнь, они станут писать: «Я хотел бы умереть в такое-то время года, в такой-то день и в таком-то месте».

Сейчас во всем мире, а особенно на Западе, — и это очевидно, поскольку на Востоке проблема заключается не в смерти, а в рождении, существует движение… На Востоке встает вопрос о том, как снизить уровень рождаемости, поэтому мы хотим рождаемость контролировать. Запад же обеспокоен решением диаметрально противоположной проблемы. Современная медицина научилась продлевать жизнь, и возникает вопрос что делать, если человек желает умереть? Ведь старый закон ничего не говорит об эвтаназии.

Допустим, столетний старик чувствует, что он уже прожил достаточно долгую жизнь и испытал все, что она может дать, познав все ее радости и горести, повидав все, что стоило увидеть, пережив все, что стоило пережить, и он не желает больше болтаться без дела, жизнь стала для него обузой. Все его друзья скончались, все знакомые исчезли. И теперь его правнуки никак с ним не связаны; они живут в совершенно ином мире. Он родился на сто лет раньше, и за эти сто лет столько воды утекло, что его дети начали говорить на языке, которого он не понимает. Они тоже не могут понять, о чем он ведет речь. Общение стало невозможным. Для чего тогда жить?

Поэтому возникает вопрос: вправе ли он попросить врачей: «Убейте меня»? Вправе ли он требовать от них убийства из милосердия — эвтаназии? Может ли он умереть законным образом, приняв большую дозу снотворного? Это превратилось в проблему.

Сейчас на Западе появились общества, которые отстаивают право человека на смерть. Право каждого человека на смерть — это что-то неслыханное; раньше мы слышали лишь о том, что все имеют право на жизнь. И все религии до сих пор осуждали самоубийство; самоубийц считали великими грешниками. Сейчас же суицид превратился в одну из величайших свобод.

Священники всегда боялись, что, если жизнь удастся продлить, их начнут игнорировать. Если появится возможность продлевать жизнь до бесконечности, тогда им уже не удастся убедить людей в том, что следует готовиться к загробной жизни. А если в один прекрасный день человек действительно обретет бессмертие — в этом нет ничего невозможного, однако лично я не думаю, что сколько-нибудь разумный человек захочет стать бессмертным… Но такая возможность существует. Если тело может жить семьдесят лет, то почему бы ему не жить семьсот? Если тело может обновляться на протяжении семидесяти лет, то его можно научить обновлять себя в течение семисот.

В Калифорнии растут деревья, возраст которых насчитывает четыре тысячи лет. Если до четырех тысяч лет способно дожить дерево, то почему не человек? В Гималаях есть семисотлетние деревья. Почему же человек не может прожить семьсот лет? Секрет долголетия еще предстоит узнать.

Библейская история действительно очень странна. Похоже на то, что священники с самого начала осознавали, что две вещи — мудрость и бессмертие — необходимо держать втайне от человека, чтобы иметь возможность его эксплуатировать.

Не бог боится обретения человеком мудрости, а священник. Но священник всегда говорит от имени бога.

И затем, как ты говоришь, тебе все разъяснили: «Страх перед богом — это первый шаг на пути, ведущем к пониманию».

Конечно, священники хотели бы, чтобы вы боялись бога По всему миру религиозных людей называют богобоязненными. На мой взгляд, в этом слове содержится явное противоречие. Религиозный человек боголюбив, а не богобоязнен. Богобоязненный человек никогда не сможет стать религиозным. Он может стать индуистом, мусульманином, христианином, но не религиозным человеком, поскольку страх — это яд; он лишает всякой возможности стать религиозным.

Будда сказал, что бесстрашие — это основа всякой истинной религии. Неудивительно, что брамины-индуисты пытались с корнем вырвать буддизм из сердец индийцев, убивали буддистов и изгоняли их из страны. В каком-то смысле это проклятье обернулось благословением, потому что в результате буддизм распространился по всей Азии. Чтобы спастись, буддийским монахам приходилось бежать из Индии. Они бежали в Китай, Тибет, Корею, Японию, Шри-Ланку и Бирму. Они разъехались по всей Азии — им пришлось это сделать. А ведь индийцы не слишком интересуются далекими путешествиями! Ни один индиец не отправился бы по своей воле в Тибет или Китай через хребты Гималаев; ни один индиец не стал бы так беспокоиться из-за этого. Но им пришлось так поступить, потому что брамины просто-напросто сжигали их заживо, поджаривали их, беспощадно их истребляли. Буддизм в Индии был полностью искоренен.

Удивительно, но Бодхигайя, храм, построенный на том месте, где Будда достиг просветления, оказался в руках браминов, потому что в округе не осталось ни одного буддиста, которого можно было бы сделать настоятелем этого храма. Причиной этого были слова Будды о том, что бесстрашие лежит в основе всякой истинной религии. И он был совершенно прав. Но это не оставляет духовенству ни единого шанса на существование.

Ты спрашиваешь: «Разве Иегова не грозный, карающий и всемогущий бог?»

Все это — измышления священников разных конфессий: иудаизма, индуизма, христианства, ислама. Но духовенство рядится в те же одежды и использует ту же стратегию. Их догмы и теологии могут отличаться друг от друга, но оружие остается неизменным. Они пользуются разными ядами, дают им разные названия, но все они лишают человека свободы, любви, целостности, искренности и подлинности. Они превращают человека в предмет потребления.

Ты говоришь: «И теперь мне сложно избавиться от этой идеи, как будто это болезнь…»

Естественно. Привычки, особенно старые привычки, умирают с трудом.

Я назвал тебя Ниргрантой — позволь напомнить значение этого имени. Оно означает, что ты человек без внутренних проблем, без комплексов. Так звали Махавиру, одного из величайших на земле пробужденных. Ему дали имя Ниргранта: тот, кто очистил свой ум от всех комплексов, от всех ограничений; тот, кто стал простым и перестал осложнять свою жизнь всякими проблемами.

Но старые привычки порождают комплексы. Они укоренились в бессознательном и продолжают действовать оттуда. Ибо, несмотря на то, что ты мой саньясин и находишься здесь, тебе все равно сложно выкинуть из головы эту идею. А ведь я разрушаю ее каждый день, круглые сутки, год за годом. Чем я тут занимаюсь? Я избавляю вас от комплексов, от всякого рода семян, посеянных в ваших душах священниками.

Но старые привычки умирают с трудом…

— Эй, Сол, как твоя сестра Рена справилась с экзаменами на вождение?

— Провалилась. Когда заглох мотор, она по привычке прыгнула на заднее сидение!

Люди живут почти механически. И образ ревнивого бога является просто бессознательной тенью: он может продержать вас в страхе всю жизнь, уничтожить вас, высосать из вас все соки, но, тем не менее, это лишь проекция вашего собственного ума.

Полночь. Улицы Лондона пусты и окутаны густым туманом. Пугливо оглядываясь по сторонам, идет женщина в норковой шубке. На темной улице тихо, слышно лишь цоканье ее каблучков: цок-цок-цок. Внезапно раздаются еще чьи-то шаги: топ-топ-топ. Женщина в испуге пускается бежать: цок-цок-цок. Но обладатель тяжелой поступи не отстает: топ-топ-топ. В ужасе она начинает бежать вслепую, все быстрее и быстрее: цок-цок-цок. Сзади справа доносится тяжелое топанье: топ-топ-топ.

Женщина бежит изо всех сил. Она понимает, что оказалась в тупике, и что шаги преследователя слышны уже за самой ее спиной. Она оборачивается и кричит:

— А-а-а! Лондонское чудовище!

Темная тень медленно склоняется над ней, ее обладатель смотрит ей в лицо и произносит:

— Сама-то ты не больно мила! — и с обидой поворачивает обратно.

Эта некрасивая женщина действительно мечтала, чтобы за ней кто-нибудь погнался. Она, должно быть, издавна лелеяла подобную мечту. И сегодня это желание проявилось, улучив подходящий момент. На улице больше никого не было. Это была ее собственная мысль, запрятанное глубоко-глубоко внутри желание, которое исполнилось сегодня на темной безлюдной улице. Эта женщина сама себя загипнотизировала.

Этим мы все время и занимаемся: повторяем одно и то же по старой привычке. Чем чаще мы повторяем привычные действия, тем глубже укореняются наши привычки.

И ты говоришь: «Это мешает мне тебя любить».

Это помешает всем возможным видам любви. Это помешает тебе любить не только меня. Это будет препятствовать любой любви: любви к возлюбленной, любви к ребенку, любви к матери, любви к отцу. Это помешает любви как таковой, потому что страх — это яд, который любовь отравляет. И, кроме того, страх порождает гнев. Когда вы не можете проявить свою любовь, когда ваши энергии не могут течь через любовь, они превращаются в гнев, прокисают, становятся горькими и отравленными.

Это всегда представляет собой проблему. Об этом знали все мастера, и многие из них указывали на это. Мастеру всегда приходится учитывать гнев и насилие, исходящие от ученика, по той простой причине, что ученику сложно любить. Он хочет любить, но этому препятствует его воспитание. Все его бессознательное, даже коллективное бессознательное восстает против любви. А когда человек не может любить, энергия любви превращается в энергию гнева. А гнев провоцирует на проявление негативных эмоций.

Это происходит тут каждый день. Здесь так много саньясинов, тысячи саньясинов. Каждый день я получаю очень много негативных писем. Девяносто процентов писем — позитивные, десять процентов — негативные. Позитивные письма поэтичны, красивы и полны любви. Но странное дело: как только я получаю позитивное письмо, я записываю имя автора и начинаю ждать от него негативное послание. И оно приходит, рано или поздно оно приходит! Его присылают всего через несколько дней, потому что чувствуют, что сделали что-то не то. Такое нежное письмо? Столько доверия и самоотречения? Это идет вразрез с эгоизмом, и эго начинает чувствовать себя обиженным и уязвленным. Тогда автор письма принимается искать предлог — а ведь вы всегда можете найти то, что ищете, вы всегда можете что-то найти. Если реального предлога нет, всегда можно что-нибудь придумать, И так авторы сразу превращаются в моих противников.

Одна очень милая женщина часто посылала мне книги, деньги, журналы и подарки из Америки. Моя секретарь всегда считала ее очень милой. Эта американка даже не была саньясинкой. Потом однажды пришло письмо, где она писала, что хочет стать саньясинкой, и я почувствовал, что дело принимает опасный оборот. Она стала саиьясинкой и через шесть месяцев прислала мне очень гневное письмо. Она писала: «Мой настоящий мастер — это Иисус, а не вы!» Но кто заставлял ее считать меня своим мастером? Она не на шутку разозлилась, потому что стала чувствовать себя виноватой, разрывающейся надвое, как будто она предала Иисуса. Поэтому я попросил моего секретаря написать ей в ответ: «Оставьте саньясу, будьте с Иисусом и расслабьтесь».

Она получила мое письмо. А вчера вместе с письмом вернула мне малу и имя, данное ей при посвящении, и теперь она снова чувствует себя виноватой, полагая, что предает меня и саньясу, — правильно это или нет? В своем письме с пометкой: «Никто не должен читать это письмо, кроме мастера», она пишет о новой проблеме, которая перед ней встала: теперь она решила, что ей отправили письмо с предложением оставить саньясу без моего ведома. Как такой человек, как я, который полон любви и сострадания, может советовать кому-либо бросить саньясу? «Я не могу в это поверить. Это, наверное, сделал кто-то из вашего офиса! Пожалуйста, напишите мне сами». Она сама придумала эту игру. Я туг совершенно ни при чем.

С подобными проблемами я сталкиваюсь каждый день. Один из моих друзей спросил меня: «Ошо, Сомендра был так предан тебе. Он любил тебя, а ты — его. Не слишком ли жестоко ты с ним поступил?»

Вопрос не в жестокости. Проблема заключается в том, что он меня любил. Но вас воспитывали таким образом, что любовь стала почти невозможной. Полюбить означает для вас пойти против всего вашего прошлого. Он, конечно же, любил меня… а я ждал. Еще когда он находился здесь, я ему сказал, что он меня предаст, что он может стать Иудой. Тогда он посмеялся над моими словами.

Когда он отправился на Запад, он начал рассылать письма другим местным саньясинам, особенно тем, кто мог известить меня о получении его писем. В своих письмах он писал: «Ошо со мной. Я люблю его, а он любит меня». Эти письма приходили постоянно. А затем он перестал их посылать. Я знал, что это случится. Он любил меня — вот в чем загвоздка.

Если вы любите, вы любите наперекор своему эго, которое только и ждет подходящего случая отомстить.

Иуда, должно быть, любил Иисуса; он и предал его только потому, что сам не ожидал от себя такой любви. Ваша любовь станет опасной для мастера, если вы будете не очень внимательны и осознанны, если вы целиком и полностью по своей воле не откажетесь от своего эго, не позволяя ему пробраться вновь с черного хода. Иначе вы начнете любить и ненавидеть мастера, переходя от любви к ненависти из-за пустяков.

Он все еще любит меня и будет продолжать любить меня всю свою жизнь, вот в чем проблема. А поскольку он все еще меня любит, он будет продолжать против меня выступать. Поскольку он все еще меня любит, ему придется броситься в другую крайность, чтобы подавить любовь. Ему придется сделать это просто для удовлетворения своего эго.

Невозможно делать и то и другое: невозможно одновременно любить и потворствовать эго. А священник создал эго. Страх помогает поддерживать эго. Страх — это пища для эгоизма, а бесстрашие — пища для отсутствия эгоизма.

Поймите это. Хоть вы и хотите любить меня, но любви мешает ваше прошлое.

Я все еще люблю Сомендру и всегда буду его любить. Он прекрасный человек с большим потенциалом, как и у Ниргранты, но ему стало трудно принимать мою любовь. Вы не осознаете своих ограничений. Вы не можете принять даже любовь, потому что с самого детства каждому из вас говорили, что вы ничтожество, не достойное любви.

Вам твердила об этом ваша мать, вам твердил об этом ваш отец, об этом говорили священники и учителя — отовсюду вы слышали слова о том, что вы ничего не стоите, если не докажете обратного. Вас не принимали такими, какие вы есть.

А я принимаю вас такими, какие вы есть. Я люблю вас такими, какие вы есть. У меня нет никаких ожиданий. Я не хочу вас исправлять или улучшать, я не хочу сделать из вас великих, из ряда вон выходящих духовных личностей. Я люблю вас и вашу обычность, и вам это трудно принять. Вы будете отвергать мою любовь. Вот в чем вся сложность — не в моей любви, а в вашем отрицании. Вам действительно хочется, чтобы я вас наказывал!

Если бы я наказал Сомендру, то он был бы тут. Если бы наказание было достаточно жестоким, это не вызвало бы никаких вопросов, потому что вас наказывали с младых ногтей. В сущности, вы извлекли из этого урок: если вас не наказывают, значит, и не любят. Вас наказывала мать, вас наказывал отец, вас наказывали учителя — вас наказывали все, поскольку любили вас так сильно, что хотели, чтобы вы стали какими-то особенными. Поэтому они вас и наказывали — ради вашего же блага.

А я вообще никого не наказываю. Вот в чем проблема, вот в чем вся сложность. Вы не можете принять мое ненаказывание. Я не внушаю вам никакого чувства вины. Если вы испытываете по отношению ко мне отрицательные чувства, я это принимаю. Я не говорю: «Не испытывайте отрицательных чувств, это грех». Я просто говорю: «Наблюдайте за ними, примите их. Это относится к вашему воспитанию. Они легко растворятся; спешить все равно некуда. Я ведь люблю вас со всеми вашими ограничениями и недостатками».

В этом одна из причин того, что в Индии у меня столько критиков и противников: духовным человеком считается тот, кто пытается улучшить людей. Но я не пытаюсь никого улучшить. Кто я такой, чтобы вас улучшать? Я могу изливать на вас свою любовь, и, если вы примете ее, вы начнете расти, моя любовь начнет питать ваш рост, но вы ее отвергаете.

Самое сложное в жизни — это принять любовь. Когда кто-то говорит вам: «Я тебя люблю», прислушайтесь к себе. Неважно, скажете вы это вслух или нет, но ваш внутренний голос скажет «нет», потому что вы не можете принять мысль о том, что вы достойны любви, что кто-то может вас полюбить. Он, наверное, обманывает вас, он решил вас надуть; должно быть, у него есть в отношении вас какие-то планы. Он хочет использовать вас в своих целях.

Ни одна женщина не поверит вам, если вы скажете ей: «Я тебя люблю». Она подумает: «Этот мужчина хочет использовать меня как вещь. Он пытается эксплуатировать мое тело». Женщина будет демонстрировать свое нежелание, чинить вам всевозможные препятствия, отказываться и убегать. Так она проверяет, действительно ли вы крепко ее любите. Она придумает тысячу возражений и станет выжидать, чтобы убедиться в том, что ваша любовь еще жива. Она не примет вашей любви, пока не убедится, что вы ее любите на сто процентов. И даже тогда ее согласие будет носить лишь поверхностный характер; вскоре она начнет вас пилить, вскоре она начнет вам мстить, вскоре она вступит с вами в сражение.

То же самое верно и в отношении мужчин — и даже в большей степени. Поэтому ни одна женщина никогда не говорит мужчине: «Я тебя люблю». Она никогда не является инициатором, потому что признаваться мужчине в любви опасно. Он улизнет от вас, и улизнет тотчас же! Женщина лишь отступает, она никогда не уходит, она лишь отдаляется на некоторое расстояние. Так или иначе, она остается в пределах досягаемости. Даже если она говорит «нет», она говорит это таким чудесным образом, что вы чувствуете, что это может означать «да».

Однажды я увидел Насреддина очень счастливым и спросил у него:

— Насреддин, почему ты такой счастливый?

Он ответил:

— Моя любимая сказала мне: «Сегодня я говорю „нет“ в последний раз»!

Мужчина думает, что женское «нет» на самом деле означает «да». Что-то в том, как она это произносит… ее отказ означает согласие. Она отстраняется от мужчины, но так, чтобы остаться в пределах досягаемости. А мужчине становится не на шутку страшно, он очень сильно пугается.

Мужчины — слабый пол. Я утверждаю это со всей категоричностью: мужчины являются слабым полом. Женщины намного сильнее. Природа сделала женщину гораздо более сильной, потому что ей суждено рожать и носить младенца девять месяцев в своем чреве.

Ее тело обладает большей способностью сопротивлять ся всяким болезням, ее здоровье крепче, и живет она дольше мужчины. Мужчины совершают самоубийства почти в два раза чаще, чем женщины. Хотя женщины любят поговорить о самоубийстве и иногда даже глотают таблетки, но они всегда оставляют себе шанс на спасение. Из десяти попыток самоубийства только одна летальна, и то, я думаю, по ошибке! Мужчины вдвое чаще, чем женщины, совершают самоубийства, вдвое чаще сходят с ума.

Мужчина гораздо слабее. Он не может сопротивляться напастям: чаще болеет, раньше — на пять лет — сходит в могилу… Поэтому его очень пугает, когда женщина ему говорит: «Я тебя люблю».

Один саньясин спросил меня: «Почему я так пугаюсь каждый раз, когда ко мне подходит женщина?» Это не индивидуальная, не личная проблема. Любой мужчина боится знаков внимания со стороны женщины. Поэтому женщины всего мира решили не подходить к мужчине первыми, никогда не брать инициативу в свои руки, а ждать. Женщина подобна мышеловке: она просто ждет, пока мышь попадет в нее сама. И вот приходит мышь! Она шныряет вокруг да около, ходит кругами, присматривается, наблюдает, подходит ближе, смотрит, нет ли где опасности… и затем мало-помалу попадает в ловушку.

И потом женщина может всегда сказать: «Я ни при чем, у меня не было к тебе интереса!» Но это неправда. Мышеловка наблюдала, следила за передвижениями и действиями мыши, смотрела, далеко ли та ушла. Женщина остается очень отстраненной, как будто она тут ни при чем; в этом отчасти и заключаются ее женская привлекательность и красота. Если она кинется на свою жертву, та убежит! Только представьте себе мышеловку, которая гоняется за мышью! Как, по-вашему, удастся ли ей поймать мышь? Это невозможно! Никогда! Мышь скроется в норке и больше не покажется наружу!

Ты говоришь: «Вместо того чтобы „лучше тебя понимать”, мне приходится представлять тебя всемогущим…»

Поэтому священники и говорили вам, что вы беспомощны, что без бога вы бессильны: ведь бог всемогущ, всеведущ и вездесущ. Бога рисуют всемогущим, чтобы вы могли от него зависеть. И, конечно, зависимость от бога означает зависимость от священников.

Я не священник. И я полностью согласен с Дионисием в том, что бог не является силой, бог совершенно ею не является. В словах Дионисия кроется глубокий смысл. По сути, бог — это вообще не личность, бог — это только качество. Это красота, окружающая существование, аромат, танец, это праздник, в котором постоянно участвуют деревья, птицы, животные, камни, женщины и мужчины. Бог — это органическое единство, это органическое созвучие, связывающее крохотную травинку и гигантскую звезду. Это духовное общение, это любовный роман. Бог — это любовный роман! И он продолжается вечно, у всех вокруг — вечный медовый месяц, кроме человека, потому что он давно диссонирует с этой грандиозной всеобщей гармонией.

И священники не хотят, чтобы вы вновь вернулись к этой гармонии. Если вы к ней вернетесь, их профессии конец. Церковь — это огромное предприятие, в котором участвуют миллионы человек.

На земле существуют тысячи религий: три сотни крупных конфессий, которые делятся на секты и подсекты, а те, в свою очередь, еще на подсекты. Это как китайская волшебная коробочка: в одной коробке находится другая, а в той — еще одна. Вы все разбираете ее и разбираете, и никак не можете добраться до самой маленькой коробочки. Существуют христиане, а среди них — католики и протестанты. Католики, в свою очередь, разделены еще на несколько конфессий. У протестантов тоже имеется множество сект и сек точек…

Все жители земли эксплуатируются священниками. Если сосчитать всех священников, то счет пойдет на миллионы. Защищая свои кровные интересы, они создали одну из крупнейших монополий. Я ни в коем случае не являюсь могущественным. По сути, меня вообще нет. Со мной можно общаться лишь тогда, когда человек становится никем и ничем. Я пребываю в агнозии, живу в состоянии незнания, в состоянии тишины. Вы сможете общаться со мной, только если тоже войдете в это состояние, в состояние незнания. Поэтому я постоянно занимаюсь тем, что уничтожаю знание, Я должен лишить вас всех накопленных вами знаний. Все это нужно сжечь, сжечь дотла. Только когда вы превратитесь в не-ум, вы сможете увидеть и понять меня. Превратившись в не-ум, вы внезапно ощутите трансформацию, и ваше видение станет ясным.

Ты говоришь: «Мне приходится ставить свое освобождение от тебя в зависимость…»

Зависимость никогда не может привести к освобождению, она может привести лишь к появлению еще большей зависимости. Освобождение означает освобождение с самого начала. Я здесь не для того, чтобы вынуждать вас от меня зависеть. Я здесь для того, чтобы помочь вам освободиться. Функция мастера именно в этом: помочь ученику стать абсолютно независимым.

Ты говоришь: «Порой это приводит к тому, что мне приходится бояться тебя и „наказания” с твоей стороны».

Этого ты от меня не дождешься. Я никогда никого не наказываю. И не нужно никому меня бояться. Вы можете все пойти против меня, предать меня и стать моими врагами, но я не смогу вас наказать. Это, по сути своей, невозможно. Я могу лишь молиться о вас, я могу вас лишь любить.

Ты говоришь: «Если понимание не приводит к исцелению, что же тогда мне поможет?»

Нет. Понимание приводит к исцелению. Ты еще не понял. Пойми все, чем занимается духовенство, на что направлены его усилия, найди священника внутри себя и, когда он начнет говорить твоими устами, узнай его голос. Не отождествляйся с совестью, освободись от нее. В тот момент, когда ты осознаешь весь этот процесс, ты станешь свободным. Проблема будет решена, она исчезнет, как будто ее никогда не существовало.

На сегодня достаточно.

 

Глава 15

Только любовь

Первый вопрос

Ошо,

Правда ли, что ты все еще любишь Сомендру?

Моя любовь ничем не обусловлена. Любовь не признает никаких условий — она либо есть, либо ее нет. Она беспричинна, поэтому ей ничто не может помешать. Но вам знакомо кое-что еще, что тоже называют любовью: вам знакомы слепое увлечение, притяжение, похоть. Ваша любовь представляет собой не что иное, как тонкую стратегию, направленную на эксплуатацию партнера. Поэтому она рано или поздно неизбежно исчезает — и вы найдете достаточно поводов для ее исчезновения.

Но моя любовь — это не отношения. Я люблю вас, потому что я сам — любовь. И при всем своем желании я не смогу от нее отказаться.

Слова, поступки, поведение Сомендры не имеют никакого значения, если речь идет о моей любви — его поступки и то, что он говорит, тут совершенно не при чем. Я люблю его и буду продолжать любить. И для него это остается единственной надеждой, потому что он невероятно умен, и он уже испытал мою любовь, его сердце уже несколько раз открывалось навстречу моему. Однажды он подошел очень близко, он был на волосок от просветления. Человек может подойти к краю бездны и повернуть назад. Еще шаг — и он сейчас был бы тем, кем притворяется.

Поэтому он будет по мне скучать, ему будет ужасно меня недоставать, и рано или поздно он вернется. И я приглашу его обратно, когда для этого настанет подходящий момент, когда я почувствую, что ему пора отставить эго в сторону и вернуться домой. Но мне придется дождаться подходящего момента. Такой момент нелегко выбрать и очень легко упустить.

Гаутама Будда говорил, что жизнь похожа на огромный дворец с тысячами дверей. Все двери заперты, кроме одной. Темной ночью во дворце потерялся слепец. Никто не может показать ему выход, все стражники ушли, и дворец стоит совершенно пустой. Слепой идет на ощупь, шарит руками в темноте, пытаясь выйти наружу, и пробует открыть тысячи закрытых дверей. Естественно, что он мало-помалу убеждается в том, что не осталось ни одной незапертой двери.

Наконец внезапно он подходит к открытой двери. Но перед этим он уже натыкался в темноте на десять тысяч закрытых дверей и пытался их открыть. Он чувствует себя ужасно уставшим, истощенным и поэтому думает: «Наверное, эта дверь тоже заперта. Зачем тратить на нее силы?» И он проходит мимо, даже не попытавшись убедиться в том, что она действительно заперта. Ему снова предстоит пройти мимо тысяч дверей. И никто не знает, представится ли ему возможность еще раз оказаться у открытой двери.

Любой пустяк — обычное желание почесать голову — и шанс будет потерян. Он начнет чесать голову и упустит свой шанс. В голову придет какая-нибудь отвлекающая мысль, и всему конец. Его может отвлечь муха, какой-нибудь шум, лай собаки во дворе, и этого будет достаточно.

Эту историю Будда повторял множество раз, потому что она так близка к жизни. И на этот раз Сомендра прошел мимо открытой двери. Мне придется ждать следующего раза, когда он снова к ней приблизится. Человек — существо непредсказуемое. Никто не может сказать заранее, когда наступит этот момент — спустя годы или в следующую секунду. Но любовь всегда остается открытой дверью, которая ждет вашего возвращения.

И я осознавал, что с Сомендрой что-то происходит. Поэтому я и посоветовал ему отправиться на Запад, так как оставаться здесь ему было трудно. Его переполняли отрицательные эмоции, которые он не мог выплеснуть. Я отправил его на Запад, чтобы он смог пройти катарсис — это была просто стадия катарсиса. Он не глуп, поэтому вскоре это поймет; вскоре он поймет, в чем он был неправ. И когда он это поймет, я позову его обратно.

Одна саньясинка задала еще один вопрос, касающийся Сомендры. Она спросила: «Ошо, ты все время говоришь нам, что мы просветленные и от нас требуется всего лишь это осознать. Так что плохого в том, что Сомендра объявил себя просветленным и оставил саньясу?»

Я постоянно твержу вам, что вы — просветленные, но вы мне не верите. Вам нужно самим это испытать. А когда вы это испытаете, вы не сможете бросить саньясу; это невозможно. Ведь вы пришли к просветлению через саньясу, так как же можно от нее теперь отказаться? Вы будете необычайно признательны ей за это. И если вы испытаете то, о чем я говорю, вы не будете спешить объявлять об этом. Скорее, вы станете это скрывать и ждать, пока я сам не объявлю об этом. Вам ведь не нужно будет об этом заявлять. Когда человек становится просветленным, ему незачем об этом объявлять, такого желания не возникает.

А именно это Сомендра и пытался сделать всеми возможными способами. Он места себе не находил; он все время прямо и косвенно просил меня заявить о том, что он достиг просветления. Но как я мог об этом сказать, если он его не пережил? Когда он пережил сатори, я же объявил об этом. Но сатори отличается от самадхи.

Сатори — это только проблеск, далекий отблеск. Сатори — это очень красивое японское слово. Оно непереводимо, но его можно описать. Сатори похоже на солнечные блики, отражающиеся от покрытых вечными снегами вершин Гималаев. Они блестят как серебро или золото, и видны порой в ясный безоблачный день на расстоянии в тысячи миль. Вы видите истину, но между вами и ней сохраняется расстояние — вы не есть истина. Таково сатори. Сатори — это такое состояние, когда вы видите истину, но сами ею не являетесь.

И на санскрите есть еще одно непереводимое слово: самадхи. Самадхи означает превращение в истину: когда познающий и объект познания становятся одним целым, когда воедино сливаются тот, кто переживает, и то, что он переживает. В этом случае речь идет уже не о ясном безоблачном дне, речь идет уже не о залитых солнцем пиках, поднимающихся высоко в небо. Вы сами становитесь всем этим! Расстояние между вами и ними совершенно пропадает.

Чжуан-Цзы говорил: «Чтобы отделить землю от неба, достаточно расстояния в толщину волоса. Расстояние в толщину волоса — это совсем немного, величина, которой можно пренебречь, — но его хватает, чтобы отделить землю от неба. Когда пропадает даже это расстояние, человек становится просветленным».

Сомендра еще не пережил это. Но ему чрезвычайно хочется — и это желание стало причиной его несчастья. Желание стало препятствием, потому что, если вы чего-то хотите, значит, вы находитесь в уме. Все желания возникают в уме, даже стремление к богу, даже жажда свободы, истины, просветления — все без исключения. Желание как таковое является частью ума. Но ум это не мост, а барьер.

Последнее желание, которое остается у человека, — желание просветления. И конечно, из-за того, что это желание последнее, оно становится очень сильным. Все энергии, которые питали раньше другие желания: власти, денег, престижа и так далее, — концентрируются в одном желании — желании просветления. Оно порабощает человека больше, чем любое другое желание, потому что все остальные желания проявляются по отдельности. Желаний миллионы, и ваша энергия рассеивается. Но в желание просветления вы вкладываете всю энергию. Это самая толстая и крепкая цепь, которая удерживает вас в тюрьме. И она рвется последней.

Это желание очень глубоко в нем укоренилось. Он достиг того этапа, когда остается всего одно желание, и это огромное достижение, великое свершение. И имейте в виду, прийти к одному-единственному желанию — это не обычное суетное достижение; это действительно великое свершение. Опасно то, что это желание в определенном смысле очень сильно. С другой стороны, поскольку оно единственное и поскольку прежде вам удавалось отказаться от стольких желаний, вы можете отказаться и от него. Но Сомендра попал в ловушку из-за желания стать просветленным.

Я питаю к нему очень глубокие чувства, потому что он принадлежит к числу тех немногих саньясинов, которые подошли к высшему достижению очень близко. Я надеюсь, что вскоре он осознает свою ошибку.

Твой вопрос говорит кое-что и о тебе самой. На самом деле он не о Сомендре — Сомендра служит лишь предлогом. Формулировка твоего вопроса свидетельствует о некоторых твоих особенностях.

Ты говоришь: «Ошо, ты все время нам говоришь, что мы просветленные, и от нас требуется всего лишь это осознать. Так что плохого в том, что Сомендра объявил себя просветленным и оставил саньясу?»

В тебе тоже присутствуют оба этих желания: объявить себя просветленной и оставить саньясу. Используя в качестве предлога Сомендру, ты пытаешься защитить то, что скрыто в твоем подсознании, Осознай это. В том, чтобы быть просветленным, нет ничего дурного, но Сомендра еще не просветленный — я знаю его гораздо лучше, чем он сам себя. Нет ничего плохого и в том, чтобы отказаться от саньясы: многие отказываются от нее, и меня это совсем не беспокоит. Но Сомендра мне небезразличен, потому что он был в двух шагах от просветления. Ему оставалось взобраться всего лишь на одну ступень… но он отбросил лестницу.

Кому какое дело, если от путешествия отказывается человек, который еще даже не отправился в путь? Он еще даже не вышел на дороту и вот уже отказывается идти. На самом деле ему не от чего отказываться, поскольку он еще ничего не обрел Но Сомендра обрел нечто драгоценное. А ведь отказаться от саньясы означает не просто отказаться от саньясы, но и порвать связь со мной, Но все, что с ним произошло, случилось как раз из-за нашей с ним связи. Я до сих пор остаюсь на связи, но с его стороны связь нарушилась.

Это похоже на телефонный разговор: вы все хорошо слышите, но на другом конце линии возникла какая-то неполадка, и человек вас не слышит. Общение становится невозможным.

Именно это и произошло: с моей стороны все четко слышно, все осталось прежним — та же любовь, даже немного больше, если это немного больше вообще возможно. Но на том конце линии повесили трубку. Он скоро поймет это и убедится, что лишь навредил себе. Однако порой такие вещи происходят: бессознательно, не подозревая об этом, человек может стать жертвой какого-нибудь глубоко укоренившегося желания. А желание просветления присуще каждому.

Просветление означает, что вы начинаете все осознавать, но еще не полностью. Да, осознание иногда посещает вас, доносится до вас, как ветерок. В это время человека можно одурачить и обмануть, ведь осознанность еще не стала его состоянием. Если бы он перешел в это состояние, он бы не беспокоился, чтобы заявлять об этом во всеуслышание или добиваться признания. Для этого существую я, вам самим не нужно объявлять об этом.

И бросить саньясу после просветления невозможно — вы почувствуете такую благодарность, что столь неблагодарный поступок покажется вам немыслимым.

Второй вопрос

Ошо,

Ты говоришь, что хочешь показать Индии любовь, однако большинство приезжающих сюда индийцев видят в любви лишь похоть. Что с этим делать?

Ум Индии — один из наиболее древних в мире умов, поэтому у него есть свои проблемы. У ребенка проблем нет — им еще предстоит появиться, — но у старика за плечами большой жизненный опыт, который с каждым днем становился все больше и больше. Жизненный опыт продолжает накапливаться. Старик несет с собой тысячу и одну неудачу, навязчивые мысли, кошмары и неизжитые переживания, которые ждут своего часа…

Индия — одна из наиболее древних стран. По сравнению с Индией Америка пока находится в младенчестве. Даже ортодоксальные историки полагают, что Индия прожила без единой революции по крайней мере десять тысяч лет. Революция означает разрушение старого порядка и начало нового, который совершенно не похож на старый.

Однажды я спросил муллу Насреддина:

— У тебя такой красивый новый зонтик. Когда ты его купил?

Он ответил:

— Ошо! Это чудо, он совсем не новый, ему не меньше тридцати лет.

— Тридцать лет!? Он выглядит таким новым, как будто еще ни разу не побывал под дождем! — сказал я.

— Ему лет тридцать, но я обменивал его на другие зонтики по крайней мере сто раз. На днях в храме это случилось снова!

Когда буквально вчера вы обменяли свой зонтик на чужой, и все еще продолжаете называть его старым, купленным тридцать лет назад, — это одно. Но Индия не меняла зонтика на протяжении десяти тысяч лет — и это еще по оценкам ортодоксальных, очень консервативных историков. Если послушать индуистских шовинистов, то окажется, что Индии по крайней мере девяносто тысяч лет. Таковы расчеты Локманья Тилака — он тоже жил в Пуне. Девяносто тысяч лет. Но не важно, сколько времени прошло с тех пор: десять или девяносто тысяч лет. Важно, что за плечами у Индии огромное прошлое, которое ни разу не прерывалось революцией; оно все еще продолжается.

Все это время индийцы жили под тяжелым гнетом. С исторической точки зрения, хорошо известны как минимум последние двадцать пять столетий. События более далекого прошлого выглядят несколько смутно. Но последние двадцать пять столетий, прошедшие после рождения Махавиры и Гаутамы Будды, известны очень хорошо. Ни одна другая страна, ни одна другая культура, ни один народ за эти двадцать пять веков не проникся таким отрицанием жизни. Сердце Индии поразил странный неизлечимый недуг, нечто вроде рака. Индийцы стали одержимы мыслью о том, что отрицание жизни помогает достичь освобождения или приблизиться к богу. То есть вам придется отречься от жизни, как будто бог — ее противник.

Это самая большая глупость, которую только может совершить страна. С одной стороны, люди говорят: «Бог создал жизнь, бог сотворил существование, бог сотворил нас — бог сотворил все сущее», а с другой стороны, те же самые люди безо всякой логики настаивают: «Если вы хотите приблизиться к богу, вам придется отречься от созданного им мира».

Равным образом можно сказать, что, если вы хотите полюбить Рабиндраната Тагора, вам придется возненавидеть его поэзию, или, если вы хотите полюбить Пикассо, вам придется уничтожить его картины. Если бог — это творец, если бог — это поэт, музыкант, танцор, тогда все существование — это его танец, его картина, его музыка, его поэзия, его песня. Все это существование представляет собой Шримад Бхагавадгиту, Песню бога. Если вы хотите приблизиться к богу, вам придется приблизиться к существованию.

Однако Индия жила с отрицанием жизни. Почему же оно так привлекло индийцев? Отрицание всегда апеллирует к эго. Эго живет в окружении отрицаний: нет, нет, нет. Оно живет в лесу отрицаний. Когда вы начинаете говорить жизни «да», эго начинает умирать естественной, очень легкой смертью; его не требуется убивать. «Да» — это смерть эго.

Индийский ум стал эгоистично относиться к своей святости, духовности, религиозности и древнему наследию. И чем более эгоистичным он становился, тем больше ему приходилось жить, руководствуясь отрицаниями, и кормить ими свое эго.

В Индии человека считают святым в той мере, в которой он отвергает предметы обихода и все окружающее. Он отказывает себе в пище, он отказывает себе в жилище, он отказывает себе во всех удобствах, он отказывает себе даже в одежде. Он отказывает себе во всем, что позволяет его человеческой природе удобно себя чувствовать, — и тогда он считается великим святым, махатмой.

Поэтому я кажусь почти грешником, это естественное заключение. Если отрицание жизни означает святость, то я, конечно, не святой. Я говорю жизни «да», говорю «да» всем ее радостям, всем ее красотам, всему ее великолепию. Я говорю «да» от всего сердца, полностью. Я готов к тому, что меня станут называть грешником, но я не готов отречься от жизни.

Полюбить означает сказать жизни «да». Любовь есть не что иное, как «да» по отношению к жизни. Ненавидеть означает сказать жизни «нет». А в Индии человеку, который ненавидит и осуждает жизнь, отказывается от нее, отвергает ее и ниспровергает, начинают поклоняться как святому. Из-за этих людей, из-за этой традиции и этой атмосферы все оказались под гнетом. Энергия любви извращена у каждого. Извращенная любовь порождает похоть. Любовь прекрасна, а похоть уродлива.

Когда вы видите женщину, прекрасную женщину, или привлекательного мужчину, вы можете посмотреть на них с любовью или с похотью. Разница очень тонка и вместе с тем огромна. Когда вы смотрите на женщину с любовью, вы смотрите на нее так же, как на розу, лотос или закат. И если вы скажете, что закат прекрасен, и остановитесь на минуту, чтобы им полюбоваться, никто не увидит в вашем поступке ничего предосудительного. Если вы скажете, что роза прекрасна и подойдете к ней, чтобы насладиться ее ароматом или даже нежно к ней прикоснуться, чтобы ощутить ее бархатистость, никто не назовет вас грешником. Люди подумают, что вы поэт, чувствительный человек, что в вас развито чувство прекрасного.

Но если вы хотите подойти к прекрасной женщине, просто чтобы коснуться ее, посмотреть на нее, потрогать и сказать ей: «Ты прекрасна!» — внезапно возникает огромный страх. Это недопустимый, аморальный поступок; она может принадлежать кому-то другому. И даже если эта женщина ваша, то вам следует это делать наедине, как будто вы не можете любоваться закатом открыто, — вам приходится где-то прятаться, чтобы им наслаждаться, — вы не можете любоваться звездной ночью.

Любовь означает просто чувствительность к красоте, к жизни. Похоть означает желание эксплуатировать, желание воспользоваться женщиной как средством Похоть сексуальна, а любовь чувственна Любовь может сопровождаться сексом, но в этом случае он будет иметь совершенно иной смысл, иное значение, иной аромат. В этом случае секс не занимает центрального места.

В любовных взаимоотношениях секса может и не быть; он не является чем-то неизбежным Если секс случается, то является частью любви, обмена энергией. Если нет, то это тоже часть любви. Нет необходимости переходить на физический уровень; вы можете делиться своими энергиями на психологическом и духовном уровнях.

Поэтому любовь имеет много измерений, по крайней мере, три: физическое, которое может стать сексом, психологическое, которое становится дружбой, и духовное, которое превращается в молитву. Все три измерения могут присутствовать в любви одновременно, и все они отражают любовное отношение к жизни. Эксплуатации нет; нет желания использовать партнера как средство, а затем отмахнуться от него.

Похоть ставит секс во главу угла: вы совсем не чувствуете красоты, у вас напрочь отсутствует эстетическое чувство. Можете ли вы представить себе человека, наделенного чувством прекрасного, который идет к проститутке? Это невозможно. Можете ли вы вообразить человека, хотя бы частично наделенного чувством прекрасного, который бы изнасиловал женщину? Это невозможно. Или что он ударил женщину в толпе, или только коснулся ее как будто бы нечаянно, случайно? Это не любовь, не чувствительность, не чувственность. Это — похоть.

Похоть означает, что вы вообще не уважаете своего партнера. Ваше глубокое подавленное желание, ваша подавленная сексуальность находят выход во множестве извращений. И вы смотрите на всех женщин сквозь призму сексуальности.

Секс — это самый важный компонент индийского ума. Поэтому каждый день и происходит столько изнасилований, и ни одна женщина не может спокойно пройти по улице. Сколько саньясинов, особенно саньясинок, писали мне письма с вопросом: «Разве мы не вправе гулять в одиночестве при свете звезд? Разве мы не люди? Разве нам отказано в этом элементарном праве?» Но в Индии это невозможно.

На днях на молодую саньясинку напали четверо индийцев. Она, естественно, подняла крик. Но несколько саньясинов подоспели вовремя, а то бы нападавшие ее изнасиловали — они разорвали на ней платье. И это не единственный случай. Такие вещи время от времени происходят на протяжении почти шести лет.

Сексуальность настолько подавлена в уме индийцев, что они уже не способны любить, они могут лишь вожделеть. А как только во главе угла оказывается похоть, вы начинаете смотреть на всех одинаково; похоть превращается в язык.

Когда индиец, любой индиец видит двух обнимающихся саньясинов, приехавших с Запада, то на ум ему приходят только секс и похоть; любви он понять не в силах. Ни один западный саньясин за эти шесть лет — а они ведь приезжают тысячами, по крайней мере, пятьдесят тысяч человек ежегодно, — не изнасиловал ни одной индийской женщины. Но индийцы сотни раз покушались на честь западных женщин, и не только простые люди, но и офицеры полиции. Опасно даже зайти в полицейский участок! Повсюду одни волки — очень духовные, очень религиозные волки! Однако им знаком только один язык — язык похоти.

Двое пьяниц возвращаются домой через мост. Внезапно один из них теряет равновесие и падает в реку.

— Помогите! Помогите! — кричит упавший.

Помощь подоспела не скоро. Когда пьяницу нашли, тот был уже мертв.

— Что случилось? — спросил его друг.

— Он заглотнул слишком много воды.

— Бедняга! Сегодня он попробовал ее впервые!

Беседуют два индийских борова.

— Что за скука! Весь день ничего не происходит! — сказал первый.

— Да, — вздохнул второй.

— Что бы нам придумать, не знаешь?

— Нет, а ты?

— Ну, мы можем пойти поглядеть на витрину мясного магазина.

— Зачем?

— Посмотреть, не появилось ли там новых голых красоток!

Секс можно поднять до уровня любви и молитвы, а можно опустить до уровня животной похоти. Секс может стать преобразующей силой или извращением; присутствуют обе возможности. Из-за двадцати пяти веков постоянного осуждения секса у каждого индийца полным-полно извращенных мыслей.

Фермер жил со своей юной соблазнительной белокурой дочкой-девственницей.

Однажды к нему пришли трое молодых людей и попросились на ночлег. Фермер дал свое согласие, но на ночь одел дочери пояс верности с острыми стальными шипами, чтобы сохранить ее девственность.

На следующее утро фермер разбудил молодых людей криком: «Снять штаны!»

Первый юноша спустил штаны, и фермер увидел, что его инструмент весь в порезах и кровоподтеках. Второй юноша снял штаны, и фермер увидел, что его инструмент весь в порезах и кровоподтеках. А у третьего мужское достоинство было в полном порядке.

— Ах, — сказал фермер. — По крайней мере хоть один из вас оказался приличным и нравственным! Спасибо вам, молодой человек!

Юноша покачал головой в ответ. И только он открыл рот, как во все стороны полетели брызги крови и осколки зубов.

Течение жизни должно быть естественным, жизнь следует проживать согласно законам природы, а не по законам Ману. Не надо следовать советам святых и аскетов, надо следовать лишь Дхамме. Аес дхаммо санантано (это вечный закон), — говорит Будда. Нам необходимо найти этот вечный закон, увидеть его во всем, узнать, каким образом вся вселенная приведена к гармонии, как стал возможен этот невероятный порядок. Ведь вселенная является не хаосом, но космосом. Человек должен также превратиться в космос, а это возможно только через любовь.

Ты спрашиваешь меня, как им помочь. Им можно помочь, лишь убедив их заняться медитацией, быть здесь, стать более чувствительными, развить в себе эстетическое начало. Это будет нелегко, поскольку изменить такую большую страну с таким абсурдным прошлым — дело нелегкое. Но это вызов, и его стоит принять!

Третий вопрос

Ошо,

Часто во время дискурсов я ощущаю почти непреодолимое желание начать прыгать, размахивать руками, петь или шуметь. Я боюсь, что однажды не смогу удержаться и стану нарушителем порядка. Что же мне делать?

Тебе не следует беспокоиться. За поддержание порядка отвечает охрана! Вот пусть они и думают о том, что делать. Что ты можешь поделать? Если желание станет непреодолимым, если ты не сможешь больше держать себя в руках, что ты сможешь сделать? Что я смогу сделать? Вот почему мы наняли охранников — только для того чтобы разделить ответственность, за порядок отвечают они.

Но почему это с тобой происходит? Просто помедитируй по поводу этой истории.

Один человек попал в аварию и лишился члена, В расстроенных чувствах он отправился на прием к врачу.

— Что ж, вам повезло, — сказал врач. — У меня в холодильнике лежит слоновий хобот, и, если вы не возражаете, мы можем сделать операцию и пришить его вам.

Пациент был рад, что нашлось хоть какое-то решение, и согласился. Операция прошла успешно, и он довольным отправился домой. Через пару недель он снова пришел к врачу для проверки.

— Все в порядке? — спросил врач.

— Да, доктор, — ответил пациент, — все отлично! Мой новый инструмент хоть куда.

Врач повернулся к жене пациента и спросил у нее, не испытывала ли она каких-нибудь неудобств.

— Нет, — ответила та — Но когда мы последний раз пошли в кино, случилась странная вещь. Джеймс вдруг отчего-то завелся. Он стал подпрыгивать на кресле и фыркать без остановки. Когда я спросила у него, что происходит, он повернулся ко мне — глаза у него были круглые и красные, со лба тек пот — и спросил: «Ты что, не видишь, вон там, впереди на сиденье — пакетик с орешками?!»

Тебе лучше сходить в медицинский центр. Тебе нужно пройти полный осмотр! Ты видишь перед собой пакетик с орешками? Из-за чего ты так волнуешься? Пусть подобного рода проблемами занимаются медики и охранники, а не я. Я допускаю, что такие вещи иногда случаются!

Четвертый вопрос

Ошо,

Почему любая религия хвастает, утверждая, что она самая великая и наиболее истинная?

Странно, хотя все религии проповедовали отказ от эгоизма, все, чего они добились, это сделали людей эгоистами. Возможно, они помогли им избавиться от грубого эго — и это не слишком сложно, поскольку явный эгоизм заметен всем и каждому, — но они создали большую проблему. Решение проблемы стало проклятием, а не благом: они взрастили в людях очень тонкую форму эгоизма.

Грубое эго прямолинейно. Нувориша можно узнать по его глазам, по его носу, по его походке, по его манере разговаривать — вы можете увидеть проявления грубого, очень грубого эго. Вы можете узнать политика, когда он у власти. Это несложно, такое эго очень осязаемо.

Но эгоизм религиозного деятеля принимает очень тонкую форму; он говорит: «Я — человек смиренный». На самом деле он хочет снискать себе славу самого смиренного человека в мире, и в этом выражается его тонкое эго.

Однажды ко мне привели суфийского факира. Его ученики сказали: «Он очень смиренный человек». Когда факир вошел, он действительно коснулся моих стоп, и его ученики посмотрели на меня так, будто хотели сказать: «Смотрите, какой он смиренный!» И тут он говорит:

— Я лишь прах у ваших ног!

Я ответил:

— Я и сам вижу.

И он обиделся. Я удивился:

— Странное дело! Вы же сами сказали, что вы лишь прах у моих ног и ничто больше. Я вижу, что вы правы. Вы совершенно правы! Я не отрицаю это, а, наоборот, соглашаюсь! Почему же вас так злит мое согласие?

На самом деле он хотел иного. Он хотел, чтобы я ответил: «Вы такой великий, такой смиренный, такой простой! Вы — божий человек!» Вот тогда он был бы счастлив.

Религии создали очень тонкое эго. Оно заметно у святых, у махатм, у мудрецов — очень тонкое эго. И оно гораздо опаснее обычного, поскольку заметить его может лишь очень умный человек. Человек может сам его не замечать; он и вправду может считать себя смиренным человеком. Это смирение культивируется внешними силами, а не вырастает на основе внутреннего видения. Эго уходит в укрытие, начинает перемещаться в область бессознательного.

Вот что я имею в виду, когда говорю о тонком эго. Грубое эго функционирует в пределах сознательной части ума, оно доступно. Его можно увидеть, на него можно указать. А тонкое эго проникает в область бессознательного. Оно проникает в душу глубоко, забирается в ее темные уголки, чтобы вы не смогли осознать того воздействия, которое оно оттуда оказывает. Затем оно изобретает обходные маневры. Оно заявляет: «Моя религия — величайшая религия в мире!» Ему вообще дела нет ни до какой религии; просто таким образом тонкое эго стремится доказать свое величие — свое превосходство над другими. Но оно не может теперь говорить об этом напрямую; ему приходится искать окольные пути, действовать опосредованно. Оно будет говорить: «Моя страна — величайшая в мире держава!» Любая раса верит в то, что она самая чистая в мире раса. Любой народ уверен в том, что он самый великий на земле народ. Любой человек может сказать: «Моя религия, мое писание, моя мораль, моя культура», подчеркивая слово «моя». Неважно, о чем идет речь: о религии, о культуре, об обществе или о цивилизации. При этом подчеркивается, что это «мое», а за словом «мое» стоит «я».

И все эти религии продолжают хвастать и сражаться друг с другом, и каждая из них пытается доказать, что она лучше других. Расспросите индусов, и они вам скажут, что Индия самая святая в мире страна. Почему? Потому что здесь родились двадцать четыре индуистских аватары; они выбрали Индию местом своего рождения. Спросите у джайнов; они тоже с этим согласятся, но по другой причине, не из-за двадцати четырех индуистских аватаров. Они совсем их не ценят; одного из них, Кришну, джайны даже поместили в ад! Джайны скажут, что Индия — великая и священная страна из-за двадцати четырех тиртханкаров, джайнских мастеров, джайнских просветленных. На первый взгляд покажется, что причина другая. Спросите буддиста Он скажет; «Да, Индия великая страна из-за того, что здесь родился Будда». Будда, а не Махавира или джайнские тиртханкары.

По правде сказать, буддисты никогда не считали Махавиру просветленным и всегда осуждали его, называя извращенцем, потому что он ходил голым. С этим человеком явно что-то было не в порядке! Говоря современным языком, Махавиру можно было бы назвать мазохистом, который занимался самоистязанием.

А теперь спросите джайна: он считает Будду ненастоящим аскетом — ведь он все-таки жил в определенном комфорте. Он не был таким аскетом, как Махавира, который ходил под дождем голым, в жару и в холод, в любое время года и почти ничего не ел. В свидетельствах о двенадцати годах его духовных практик говорится, что он ел всего раз в неделю или раз в месяц — только раз! Иногда он ел по прошествии недели, или двух, или трех, или четырех — один раз. За все двенадцать лет он принимал пищу всего триста шестьдесят пять раз, что составляет один год. В среднем, получается, что он ел лишь один раз в двенадцать дней. Вот это аскетизм! Будда ел, по крайней мере, раз в сутки; он жил с удобствами. Он был хорошим человеком, но непросветленным, еще непросветленным. Согласно джайнам, для того, чтобы достичь просветления, Будде понадобилось бы еще несколько перерождений. Но буддист полагает, что Индия — священная земля потому, что там родился Будда. Такая же логика и у остальных.

Евреи считают себя избранным народом, потому что бог лично вручил десять заповедей Моисею. Я слышал одну историю о том, как сначала бог спросил у других народов: «Вам нужны десять заповедей?» Он задал этот вопрос французам, и те ответили: «Заповеди слишком сильно осуждают прелюбодеяние, к чему нам такие заповеди!» Он обратился к индусам, и те ответили: «Заповеди слишком сильно осуждают жадность, нам такие заповеди не нужны!» И так далее. В конце концов господь обратился к Моисею: «Хочешь десять заповедей?» И Моисей спросил: «А сколько они стоят?» Он вообще не поинтересовался тем, что за штука эти заповеди — еврей остается евреем, — он спросил: «А сколько они стоят?» Бог ответил: «Нисколько». И Моисей сказал: «Тогда давай. Давай десять, давай двадцать, давай тридцать заповедей, давай сколько хочешь!»

Но евреи считают себя избранным народом — бог дал им десять заповедей — они до сих пор так думают. Из-за этой идиотской идеи они страдали три тысячи лет и все равно продолжают настаивать на своей избранности и на том, что Иерусалим является самым святым на земле местом.

Так же думают и христиане, потому что их религия возникла из единственного источника, из истинного источника, каковым является Иисус Христос, Сын Божий. И они совершенно недвусмысленно дают понять, что он единственный единородный Божий Сын, чтобы другие не начинали объявлять себя его сыновьями. У бога был только один сын. «Один бог, один сын, одна религия» — таково христианство.

Спросите мусульман, они скажут: «Да, Библия была послана нам богом. Моисей познакомил мир с ее первой версией, но прогресс человечества вызвал необходимость выпуска нового, более продвинутого издания, которое дал нам Иисус. Затем мир продвинулся еще немного; и последним изданием стал Коран. А бог сказал в Коране, что книг свыше больше не будет: эта — последняя. А последнее обязательно самое лучшее».

Запомните, как работает логика. Индуисты говорят: «Веды были написаны первыми, а первое — это обязательно самое лучшее». А мусульмане говорят: «Последняя, а последнее — это обязательно самое лучшее». Но глубоко в душе у них просто желание доказать, что «мы — высочайшие, величайшие, самые лучшие в мире люди». И мы продолжаем находить причины, поводы, рационализации, но на деле это не что иное, как человеческий эгоизм и глупость.

Четверо членов профсоюза поспорили, чья собака умнее. Член профсоюза автомобилестроителей сказал, что его собака по кличке Угольник знакома с геометрией. Она могла подойти к доске и с непринужденной легкостью начертить на ней квадрат, круг и треугольник.

Член профсоюза металлургов заявил, что его собака гораздо умнее. Он приказал своей собаке по кличке Логарифмическая линейка принести дюжину печений и разложить их на четыре равные кучки. Логарифмическая линейка запросто справился с задачей.

Член профсоюза продавцов спиртных напитков признал, что оба пса неглупы, но его собака по кличке Мерка может их всех заткнуть за пояс. Он приказал ей пойти и принести пива, а потом налить семь унций пива в стакан емкостью в десять унций. Собака сделала все это без ошибок.

Потом все повернулись к члену профсоюза водопроводчиков и спросили:

— А что умеет твоя собака?

Он свистнул свою собаку по кличке Перекур и велел ей:

— Покажи-ка этим ублюдкам, на что ты способен, приятель!

Перекур съел печенье, выпил пиво, пометил мочой доску с фигурами, подрался со всеми псами, заявил, что повредил спину, заполнил больничный лист и помчался домой.

О чем бы ни шла речь, о собаках или о религиях, это — все то же неугомонное эго, которое пытается сказать: «Я лучше тебя, я тебя святее». Владельцы собак могут это сделать, поскольку они немногим лучше своих псов, иначе зачем им вся эта морока с содержанием собаки? Но для религиозных людей это непростительно и недопустимо. Ведь они проповедуют отказ от эго. Поэтому хвастать, заявляя, что «моя религия лучше твоей», — дурацкое занятие. Это смехотворно и абсурдно.

Как только религии перестанут трезвонить о том, что они самые лучшие в мире, утихнут и никому не нужные конфликты. В противном случае пустяки, обычные пустяки будут оставаться достаточным основанием для ссор. А ведь даже те, кто исповедует одну и ту же религию, разделены на секты и подсекты.

У джайнов есть две секты: светамбары и дигамбары. Светамбары полагают, что Махавира на самом деле не ходил обнаженным, хотя всем и казалось, что он голый. Одежду дали ему боги, и эта одежда была невидимой, прозрачной. Все присутствующие здесь женщины почувствуют зависть: прозрачная одежда, и для кого — для Махавиры! Ее следовало бы отдать современной женщине. Ведь все, чего она хочет, это одежда, которая ничего бы не прикрывала, а только выставляла бы напоказ. Поэтому прозрачная одежда — это великое открытие, дар богов! Стало быть, он казался голым только глупцам, а вообще-то ходил прилично одетым.

А дигамбары говорят, что он был голым. По логике светамбаров, дигамбары — глупцы: они не могут взять в толк, что на самом деле Махавира не был голым несмотря на то, что всем так казалось. А дигамбары думают, что светамбары подрывают основы религии, поскольку нагота Махавиры служит доказательством его невинности, его сходства с ребенком; а они всего этого не признают. Это его единственное отличие, его уникальность. Ни Иисус, ни Магомет, ни Моисей, ни Кришна, ни Будда, ни Конфуций — никто из великих основателей религий не ходил голым. Нагота Махавиры — это его особенность!

Вот из-за чего они борются, ссорятся и постоянно спорят. Они полемизировали друг с другом на протяжении двух веков, пытаясь выяснить, кто прав. И весь спор — из-за такого ребячества, из-за такой глупости!

В чем разница между протестантами и католиками? Разницы никакой, ничего такого, что относилось бы к основам учения Иисуса, — только обычные выдуманные теории, догмы и теологии. Аютер был эгоистом, как и все так называемые святые, и для него была непереносима мысль о том, что папа должен оставаться единственным посредником между людьми и богом. Он провозгласил себя посредником, прямым посредником, связывающимся в обход папы римского с богом. Он говорил, что получает послания напрямую от бога. Зачем нужно обращаться за ними к папе? Если папа римский может напрямую общаться с богом, то почему этого не может Лютер? Между католиками и протестантами существует только одно различие, а все остальное — лишь пускание пыли в глаза, затуманивание мозгов.

Основное ядро всех религий одно и то же, конфликтуют лишь различные эго. Если вы обратите внимание на основу всех методов, ведущих к просветлению, вы увидите лишь две вещи: медитацию и любовь. Медитация позволяет оставаться наедине с собой и радоваться этому, не испытывая нужды в других людях, а любовь позволяет делиться своей радостью с окружающими. Медитация — внутри, любовь — снаружи. Медитация принадлежит внутреннему миру человека, а любовь относится к окружающему.

Медитация и любовь уравновешивают друг друга, потому что обе эти стороны должны находиться в равновесии. Два этих процесса, две стороны одной медали, лежат в основе любой религии. Вы можете называть медитацию молитвой или как-то еще, скажем, созерцанием, это не важно. Не имеет значения, как вы назовете любовь: можете назвать ее молитвой, можете назвать состраданием, не важно.

Умный человек способен понять, что все религии, по сути, едины. И это единственное, на что остается надеяться в будущем: если мы сможем привести все религии к пониманию, к осознанию того, что их объединяет общий центр… Мы можем отличаться в чем-то таком, что расположено на периферии нашего существа, но эти несущественные различия касаются лишь деталей и не имеют особого значения. Однако людской эгоизм этого не допустит.

Религиозным людям нет прощения; всех остальных можно простить. Я могу простить грешника, но не могу простить святого, потому что его жизнь должна подтверждать отсутствие эгоизма, а это не так. И мы должны изменить эту ситуацию.

Мы должны дать миру религиозность, которая не будет ни христианской, ни индуистской, ни мусульманской, ни джайнской, ни буддистской, — просто чистую религиозность. Это станет величайшей революцией, которую так ждет человечество.

Пятый вопрос

Ошо,

На днях ты сказал, что пандит Кока, автор Кока-Шастры, видимо, был изобретателем кока-колы.

С кокой все ясно, но откуда взялась кола?

Поразмышляйте над этой короткой историей.

Бабушка Зоттола тридцать лет ходила голосовать и, в конце концов, решила принять американское гражданство.

В назначенный день она пришла в суд. Общий тест начался с проверки знания американской истории. Судья показал ей портрет Авраама Линкольна и спросил;

— Кто это?

— Этот… Абрам Линкольн, — ответила бабушка Зоттола.

Затем судья показал ей портрет Джорджа Вашингтона и спросил:

— А это кто?

— А это яво жана! — гордо ответила бабуля.

Так что слово «кока-кола» состоит из двух имен. Кокой звали автора Кока-Шастры, а Колой, по всей видимости, звали его подругу!

Достаточно на сегодня.

 

Об aвтope

Учение Ошо является универсальным. Оно отвергает тематическое деление и охватывает широкий круг вопросов — от поиска человеком смысла жизни до самых насущных современных социальных и политических проблем. Книги Ошо не написаны на бумаге — они представляют собой аудио- и видеозаписи импровизированных устных обращений к слушателям со всего мира, сделанные за тридцать пять лет.

В лондонском издании «Sunday Times» Ошо был назван одним из «1000 создателей двадцатого века», а американский писатель Том Роббинс охарактеризовал его как «самого опасного человека со времен Иисуса Христа».

Сам Ошо о своей работе сказал, что он помогает создать условия для рождения человека нового типа. Ошо часто называл такого человека «Зорба-Будда», который способен наслаждаться как земными радостями, подобно греку Зорбе, так и тихой безмятежностью Гаутамы Будды. Во всех аспектах учения Ошо присугствует идея, охватывающая как вечную мудрость Востока, так и высший потенциал западной науки и технологии.

Ошо также известен своим революционным вкладом в науку внутренней трансформации. Его подход к медитации не исключает быстрый темп современной жизни. Уникальные «Активные медитации» Ошо призваны, прежде всего, помочь освободить от стресса тело и разум, чтобы затем легче было перейти в свободное от мысли расслабленное состояние медитации.