Мамины глаза

Осиашвили Симон Абрамович

Мне легко жить в России

 

 

О том, как велика наша Россия, я узнал, когда из поэтов-песенников перешел в авторы-исполнители. В то время как мои коллеги по песенному цеху иронизировали по поводу изменения мною рода занятий, меня стали приглашать с выступлениями то туда, то сюда – и помаленьку жизнь моя из оседлой превратилась в кочевую. Где я только не побывал за эти годы! Урал, Сибирь, Якутия, Русский Север, Центральная Россия, Черноземье, Северный Кавказ… Одно только перечисление городов и весей, где я исполнял свои песни, заняло бы не меньше страницы в этой книжке – и, знаете, я пришел к твердому убеждению, что в провинции, где живется куда как сложнее, чем в Москве, люди, наоборот, куда симпатичнее обладателей столичной прописки. Они в хорошем смысле остались более советскими людьми, что ли, – более искренними, более открытыми, более эмоциональными. И самое главное, более душевными. У меня ведь и программа называется «Душевные песни для взрослых людей». Атмосфера, в которой проходят мои концерты в провинции, куда более доверительная, чем на столичных площадках, где все больше и больше правит бал клубная культура с ее гламурностью, манерностью и показухой. И конечно, я гораздо больше люблю работать в концертном зале, чем на вечеринках (случается и такое – работа есть работа), потому что удается установить контакт с людьми, которые не закусывают во время выступления, а слушают…

Я очень благодарен судьбе, которая позволила мне из-за перемены профессии увидеть то, что вряд ли удалось бы сочинителю песен. Как бы я, оставаясь стихотворцем, оказался около совершенно циклопических размеров открытого карьера, из которого в течение пятидесяти лет вынимали породу в поисках якутских алмазов, – это огромная рукотворная воронка, уходящая в землю на глубину трехсот метров, по стенкам которой в любую погоду ездят стотонные грузовики, сверху выглядящие как муравьи. А как у автора-исполнителя у меня был сольный концерт в поселке Алмазный, приуроченный к открытию новой драги – для жителей поселка это событие огромной важности, потому что теперь они благодаря этой драге еще долгие годы будут добывать алмазы. Или каким образом я смог бы попасть в режимный город Байконур и присутствовать на запуске космической ракеты «Протон», если бы не принимал участие в праздничном концерте, посвященном десятилетию Байконурэнерго. А разве довелось бы мне в течение одного дня совершить четыре часовых перелета на вертолете «Ми-8», если бы не было у меня трех выступлений на нефтяных буровых, расположенных в ямало-ненецкой тундре, и не увидел бы я с высоты птичьего полета бесконечную реку, оказавшуюся оленьим стадом, тянущуюся от горизонта до горизонта. Я видел город Ленск, уничтоженный страшным наводнением и восстановленный руками строителей со всей России, когда выступал на открытии там нового Дворца культуры. А полярные ночи Мурманска, когда весь город залит электрическим светом, который не гаснет несколько месяцев! А задушевные разговоры с нефтяниками Нарьян-Мара и архангельскими геологами… И таких впечатлений у меня за эти годы набралось море. Какие-то из них стали стихами и песнями, и мне приятно, что песня «Мы любим тебя, Архангельск» стала музыкальным символом города, и Государственный северный народный хор с успехом исполнял это произведение на моем творческом вечере «Мне легко жить в России», состоявшемся в Кремлевском дворце.

Я горжусь тем, что в 2014 году стал лауреатом премии ФСБ за песню «Линия жизни», в которой я линию на карте, обозначающую государственную границу, сравнил с линией жизни людей, избравших нелегкую работу пограничников. Интересна судьба этой песни. Она была написана к очередному Дню пограничника, а впоследствии ее в качестве саундтрека включили в состав фильма «На последнем рубеже», повествующего о буднях пограничной службы. Фильм этот был выдвинут на соискание премии ФСБ, но лауреатом так и не стал, а вот песня-то как раз, по мнению жюри, оказалась достойной высокого лауреатского звания.

Многие песни о городах, о представителях разных профессий были написаны мной по заказу. И я этого не скрываю. Когда-то, в самом начале моего пути как сочинителя стихов для песен, на съемках «Песни-86», где я получил первый свой диплом за песню «Старое зеркало», написанную в соавторстве с Давидом Тухмановым, я поинтересовался, что для него является источником вдохновения. И он мне ответил, что для него лучшим источником вдохновения является хороший контракт. Помнится, меня тогда его слова покоробили, но по прошествии многих лет сочинительства я понял, что в этом есть резон. Ведь еще А. С. Пушкин говорил, что «не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Почти все мировые шедевры музыки и живописи были созданы по заказу королей, герцогов и императоров. И если бы не эти уже забытые сегодня заказчики, не было бы в сокровищнице мировой культуры опер Моцарта и Доницетти, полотен Рафаэля и Микеланджело, и даже романов Достоевского, которые он писал, чтобы оплатить карточные долги. Каждый автор создает свое произведение в меру таланта, отпущенного ему небесами, не лучше и не хуже в зависимости от того, делает он это по велению души или по заказу. Но контракт всегда мобилизует творческую энергию, дисциплинирует и организует творца. Я, упаси боже, не провожу никаких параллелей и не сравниваю художественный уровень творчества великих мастеров и своей скромной работы, но принцип остается тот же.

Мне часто приходится бывать с выступлениями в различных уголках нашей страны. Причем не только в России, но и в тех местах, которые с некоторых пор стали именоваться ближним зарубежьем. В наших бывших союзных республиках, если уж быть совсем точным. Особенно мне запомнилась поездка 1996 года в армянский город Гюмри, тот самый, где в 88-м году произошло страшное землетрясение, практически стершее все с лица земли. Я видел совершенно седую семнадцатилетнюю девочку, на глазах которой погибла вся семья. Мой концерт был первым после восьми лет траура по погибшим. Время врачует раны, жизнь продолжается, рождаются новые дети, и хотя память о страшной трагедии никогда не уйдет, жители города Гюмри решили устроить праздничный концерт, и я горжусь, что оказался тем самым артистом, которому было доверено прервать череду траурных дней. После концерта меня водили по городу, и я был потрясен разрушениями, которые еще оставались повсеместно. Когда-то, по горячим следам сразу после землетрясения, Гюмри (в то время он еще назывался Ленинакан) восстанавливала вся страна, и я видел строительные вагончики, на которых были названия самых разных городов Советского Союза – Москва, Питер, Сибирь, Урал, Дальний Восток, Средняя Азия. Потом, когда Союза не стало, рабочие разъехались, но вагончики остались как памятники тому времени, когда мы жили в единой стране и последствия общей беды устраняли все вместе. Но память об этом времени осталась, и поэтому, наверно, везде, где бы я ни бывал, в Белоруссии ли, Армении, Молдавии, люди обязательно подходят и с неподдельным интересом спрашивают: ну как, как там Москва? Оказывается, хоть мы давно уже и живем в разных государствах, многие все равно привыкли сверять свою жизнь по самому главному для них, по московскому времени. И это неудивительно, потому что границы можно нарисовать на карте, что с успехом и сделали политики, но невозможно провести границы через сердца людей, ведь мы все так перемешаны в нашей стране, что трудно уже определить, кто есть кто. Вот взять хотя бы меня. Фамилия у меня грузинская, родился и вырос я на Украине, говорю, пишу, дышу по-русски – и когда меня спрашивают, кем я себя считаю по национальности, я совершенно искренне отвечаю, что я – живое воплощение ленинской национальной политики. Не в том, конечно, плакатном смысле, которым нам морочили голову долгие десятилетия, а в том, что люди судят друг о друге не по записи в паспорте, а в зависимости от того, хороший ты человек или плохой, злой или добрый, искренний или лживый. И дальше я читаю стихотворение «Мне легко жить в России», в котором все обо мне правда, – и тогда ко мне уже никаких вопросов не остается. Остаются только стихи и песни.

И мне очень жаль, что в некоторых новых странах государственная политика направлена на искоренение русского языка. Можно иметь те или иные претензии к советскому прошлому, но язык, по-моему, здесь ни при чем. Наоборот, исторически сложилось, что на русском могли понять друг друга эстонец и узбек, молдаванин и армянин. И это, быть может, лучшее, что осталось нам в наследство от прошлой эпохи. Язык потерять очень легко, пройдет одно поколение, и русский язык уйдет в новых государствах, если его не поддерживать, – и как тогда поймут друг друга латыш и казах? Ведь английский еще надо приобрести, а русский уже был.

 

«Мне легко жить в России…»

Мне легко жить в России — дружить с мужчинами русскими, целовать ее женщин красивых, песни петь ее грустные. Мне Россия отцом завещана — он ее отстоял вместе с русскими, и с мамой моей повенчаны дугой они были Курскою. И Россия это запомнила, и меня своей кровью наполнила — и я знаю: отломят мне ситного Иванов, и Петров, и Сидоров… И я так объясню сыну, если спросит, какого народа мы, — нам легко жить, сынок, в России, потому что она – Родина!

 

Линия жизни

Пограничному ансамблю ФСБ

Далеко от Москвы есть такие места, Где кончается то, что зовется Отчизной, Для кого-то граница – всего лишь черта, А для нас эта черточка – линия жизни. Наша линия жизни – быть на страже страны, Самой лучшей на свете и самой красивой, Эту линию жизни сами выбрали мы — И для нас нет иной на ладонях России. А ладони ее пахнут домом всегда, Даже если до дома путь очень неблизкий — И горит пограничная в небе звезда, Озаряя нелегкую линию жизни, По которой идем мы, пыля, А граница уходит всё дальше… Пусть за ней и не хуже земля — Просто здесь начинается НАША!

 

Моя Россия

Иосифу Кобзону

Небосвод над головой, Россыпь звезд и дождь грибной, Рука отца и мамин взгляд — Это все Россия. Свет ее в душе моей, В широте ее степей, В глубине ее морей, Бесконечно синих. Здесь всё мое! Здесь дома я! Пока я здесь – я буду сильным. Здесь всё мое: мои друзья, Моя любовь, моя Россия. Мой Урал и мой Кавказ, И тепло любимых глаз — Всё, что я сквозь жизнь пронес, Я оставлю сыну: Благодать ее полей, Доброту ее людей, Всё, что я люблю до слез, — Всю мою Россию!

 

Ярмарка

Людмиле Николаевой

Хорошая погодка на душе моей стоит — Пойду гулять на улицу, где музыка звенит, Пойду гулять на улицу, где ярмарка цветет, Где плачет и смеется православный наш народ. Как барин, между лавками шагает богатей, Он щеки надувает и не смотрит на людей, А беззаботный пьяница с утра уже хорош — На солнышке лицо его сияет, словно грош. А паренек зазнобушке колечко подарил, На денежки последние подарочек купил, Она его целует, словно лебедь, хороша — Пусты его карманы, но зато поет душа. А если тучи темные над ярмаркой пойдут, Не очень опечалится дождем торговый люд — Им песню задушевную сыграет музыкант, Для них такая музыка дороже, чем брильянт.          Ярмарка, ярмарка,          Золотая ярмарка,          Ярмарка, ярмарка,          Звонкая и яркая —          Как душа моей России,          Как моя душа!

 

«Над душистым клевером кружится пчела…»

Над душистым клевером кружится пчела, Медом пахнет пасека, домом и теплом. В добрый час меня сюда тропка привела — Улыбнется пасечник, угостит медком. Музыкой пчелиною сумерки звенят, Только бы мелодию эту не забыть — Пусть порой не балует медом жизнь меня, Но за день сегодняшний можно все простить. Стихнут на прощание голоса и смех… Пасечник, пожалуйста, будь всегда здоров — Чтоб сберечь от времени для меня и всех Сладкий запах родины, мед ее цветов. Российский мед такой неповторимый… Наверно, можно слаще отыскать — Российский мед, он с привкусом полыни, Но ведь умом Россию не понять.

 

Рассвет в Гурзуфе

Врачеватель судеб, торопливый гурзуфский                                                             рассвет — и над сумрачным небом вдруг вспыхнула чайка                                                                  тугая. Это было всегда – врачевала вода золотая, оставляя на гальке светящийся пенистый след. Это было всегда – золоченая кожа воды, прогибаясь под тяжестью неба, не выдаст прибоя. Если гаснет звезда – значит, чайка зажглась                                                           над водою, и на ощупь находит дорогу рассвет-поводырь. Можно сбросить на миг тяжкий груз заблуждений                                                                   своих, притяжение неба пусть выпрямит нас и осудит — и приблизится море, покуда рассвет не утих, и прохладной водою горячие щеки остудит. Это было всегда, это вечность дала нам поблажку — возле ранней воды воспарять над земной суетой, этот миг между завтрашней жизнью и жизнью                                                         вчерашней — торопливый гурзуфский рассвет над водой золотой.

 

Московское время

Был город Москва непохожий на всех, И нам забывать свое прошлое – грех, Ведь город смеялся, как мог, и грустил, И лишь по московскому времени жил. Московское время, московское время                                                   уходит — И что-то уходит, уходит от нас навсегда, Но так как нигде пустоты не бывает                                                в природе, Какое-то новое время приходит сюда… Конечно, живем мы сегодня верней, Но новое время куда холодней — И холодом этим сжимает мне грудь: Московское время уже не вернуть. И все-таки город Москва будет жить, Смеяться и плакать, дружить и любить! Пусть новое время приходит в наш дом — Увидите: станет московским потом.

 

Питерские мальчики

Над Невою туманною Плачет серое небо, Ну а вы улыбаетесь Ленинградской весне — Этот город застенчивый В шапке темного снега Столько раз, как видение, Вам являлся во сне… Питерские мальчики, Как мосты разводятся, Вас по свету белому Разбросала жизнь. Питерские мальчики, Все дорожки сходятся — Все равно вы питерцы, Кто бы где ни жил. Окликает вас прошлое То слезами, то смехом — Вы такие же мальчики, Словно нет этих лет, Потому что из Питера Невозможно уехать — Ведь душа остается там, Где явилась на свет.

 

Мы любим тебя, Архангельск!

Когда над Северной Двиной проснется солнце И на леса туманы упадут росой, Архангельск широко нам улыбнется И покорит неброской северной красой. И невозможно не влюбиться в этот город, Нигде на свете нет другой такой земли — Недаром место это выбрали поморы И город именем священным нарекли.          Мы любим тебя, Архангельск,          Мы крови с тобой одной.          Мы любим тебя, Архангельск,          Старинный и молодой.          Мы любим тебя, Архангельск,          Гордость России и честь,          Мы любим тебя, Архангельск —          Просто за то, что ты есть! Земля архангельская кладами богата, Но главный клад, конечно, северный народ — Недаром вырос Ломоносов здесь когда-то И защищал Россию беломорский флот. Нам этот край для дел невиданных завещан, Мы отдадим ему и руки и сердца — И русский дух у Беломорья будет вечным, И Русский Север будет русским до конца!

 

Заполярные цветы

По полярному кругу, по Северу просто гуляю, И не важно, откуда я родом, – сегодня я здесь… И душа моя грешная стала опять молодая, Как цветы заполярные – жаль, что недолго им                                                              цвесть.          Заполярные цветы —          Дети вечной мерзлоты,          Но судьба у них короткая такая…          Заполярные цветы          Так доверчиво чисты,          Что срывать их просто духу не хватает. На румяных от холода лицах встречаю улыбки — Если здесь улыбаются, значит, здесь рады тебе, Потому что земля Заполярья не знает                                                     фальшивки, И цветы заполярные жить могут только                                                         в тепле.

 

Наша двинская земля

Северному русскому народному хору

Когда Россия молодая Свои раздвинула края, Навеки сердце отдала ей И наша Двинская земля. Теплом своим отогревая Дыханье северных морей, Поморов песня удалая Через века звенит над ней. Наша Двинская земля, Где зима – так уж зима, Как тебя такую не любить?! Наша Двинская земля, Далеко ты от Кремля, Но России без тебя не быть! Дни славы и годину смуты С Россией ты пережила — Не сомневаясь ни минуты, Сынов за веру отдала. Здесь начинался флот России, У беломорских берегов — И стали сосны вековые Под паруса твоих челнов.

 

Все у нас будет в порядке

Давай закурим, друг нефтяник, Поговорим о том, о сем: К примеру, как домой нас тянет И как далек бывает дом. О том, как иногда охота Забыть, что есть на свете нефть — И с нею жизнь в трубу уходит, Ну а другой, наверно, нет. Но мы счастливей всех на свете, Когда на новой буровой По пояс пляшем в первой нефти — Веселой, черной, молодой! И все у нас будет в порядке, Покуда мы помним с тобой: У нефти не женский характер, У нефти характер мужской.

 

Северное счастье

Под тихой северной звездой Дымок рыбачий вьется, А в небе месяц золотой Печалится о солнце. Костер забытый догорел, Седым покрылся пеплом — И парень девушку согрел Своей любовью крепкой. Земля укуталась в снега И теплой ждет погоды — А северная ночь долга, Как песнь оленевода. И парню с девушкой своей Не хочется прощаться — И он колечко дарит ей На северное счастье. Северное счастье Ждет их очень скоро — На рогах олени Им несут рассвет. Северное счастье — Быть навек с Печорой, И для них другого Счастья в жизни нет. И вот уже из темных туч Рассвет весенний вышел, И зацепился солнца луч За нефтяную вышку. По тундре ветер загулял И облака гоняет, А парень девушку обнял И к сердцу прижимает.

 

Ставрополье

Александру Добронравову

Какое небо по ночам над Ставропольем! Как лунным светом умывается земля!.. И воздух травами медовыми наполнен, И звезд на небе – как колосьев на полях. И я сегодня только о хорошем вспомню, И под рубахою согреет душу крест… Я счастлив тем, что Ставрополье есть                                                на свете, И тем, что жизнь моя случилась здесь! Я так давно люблю святую землю эту И верстовые все прошел ее столбы — И голубой поток мечты моей заветной С ней переплелся, словно линия судьбы. Пусть годы тают в небе, как степные птицы, — Не остановишь их и не воротишь вспять — Случалось многое и многое случится, Но Ставрополья у меня им не отнять!

 

Его величество вино

Над маленькой Молдовою большое солнце светит И небу улыбается днестровский виноград — Там Кишинев вечерний вас теплом своим приветит И угостить своим вином сердечно будет рад. И ваша жизнь, как маятник, к хорошему качнется, И загорится яркий свет, где было так темно, — Душа монаха чистая в букет вина вплетется, И станет вечер радостным и легким, как вино.          Да здравствует его          Величество вино!          Пусть царствует оно,          Не ведая преград.          Да здравствует его          Величество вино,          Волшебный сумасброд —          Молдавский виноград!

 

Возьмемся за руки, славяне!

Как хорошо быть рядом со своими И говорить похожими словами, Пускай мы разные, но все мы носим имя Красивое и гордое «славяне». Как хорошо, что нас на свете много, И об одном и том же наши песни! Пускай у каждого из нас своя дорога, Но мы всегда сердцами будем вместе. Возьмемся за руки, славяне, — И наше солнце не погаснет, Возьмемся за руки, славяне, — И будет вечным этот праздник! Как хороши славянские девчата В объятиях парней своих плечистых — Гуляют свадьбы на Балканах и в Карпатах, От Волги до Дуная и до Вислы. Так сохраним же красоту и силу, Что нам достались от былых столетий, Чтоб восхищались все соседи взглядом синим, Который мы подарим нашим детям.

 

Мне снится Россия

Тамаре Гвердцители

Мое южное сердце московский снежок растопило — И в озябшей душе моей вновь воцарилась весна, Этот город теперь я как дом свой родной полюбила, И когда я не здесь, он ко мне возвращается в снах. Мне снится Россия, мне снится Москва, Пускай далеко ты, но как ты близка!.. Уходят сомненья и боль у виска — Мне снится Россия, мне снится Москва… Здесь друзей моих милых улыбки меня согревают, И я тоже стараюсь всех вас, как умею, согреть… Я похожа на птиц, что по белому свету летают, Но домой возвращаются главную песню пропеть.

 

«Опять Куры гортанный говор…»

Опять Куры гортанный говор мне снился. Снова речь отца я понимал, и в окна бился неведомых растений цвет, и восседал угрюмый дед, как изваянье, у крыльца давно заброшенного дома — но небо, тяжелей свинца, опять решало по-другому, и все смывал великий дождь, и стыдно было просыпаться и, унимая пальцев дрожь, поспешно за перо хвататься, чтобы развеять горький сон, забыть гортанный тяжкий стон — дед не узнать меня грозился… Здесь, в беспощадной тишине, иной язык доступен мне и лишь молчанье – по-грузински.